Текст книги "Евреи в русской армии: 1827—1914"

Автор книги: Йоханан Петровский-Штерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 47 страниц)

Солдатские общины

Вполне естественно, что вокруг молелен за чертой оседлости постепенно стали складываться еврейские общины. Когда уже в начале XX в. Министерство внутренних дел подсчитало богоугодные заведения «иностранных исповеданий», среди них, еврейские, в том числе и находящиеся за чертой, оказалось, что в Кронштадте имелся молельный дом и при нем два духовных раввина; по молельному дому имелось в Петрозаводске и Архангельске, Тобольске, Тюмени, Ялуторовске, по два – в Туле, Курске, Белгороде, Дмитриеве, Перми, Екатеринбурге, Симбирске и Уфе. Молельные дома и синагоги были также зарегистрированы в Камске, Красноярске, Енисейске, Томске, Ржеве, Твери…^{237} То были совсем небольшие общины, по 300–400 человек, общины, о которых мало что известно. Но в тех случаях, когда о них сохранились хоть какие-то документальные сведения, совершенно очевидно, что они имели солдатское происхождение. Так, например, в донесениях говорилось о Благовещенске: «Несколько еврейских семей из отставных нижних чинов по старому рекрутскому набору»^{238}. Иногда о происхождении молельных домов свидетельствуют названия улиц, где они располагались: в Царском Селе – на углу Артиллерийской улицы, в Ораниенбауме – в Военном переулке^{239}. По-видимому, мы можем смело экстраполировать имеющиеся сведения об общинах «солдатского происхождения» на многие другие общины, возникавшие по городам и весям внутренних губерний империи.

Конкретные, скрупулезно документированные отчеты о первых еврейских поселениях за пределами черты вполне подтверждают наше предположение. Так, скажем, в Нижнем Новгороде уже в середине XIX в. появилась еврейская община. Она образовалась из кантонистов городского гарнизона и полицейской команды – унтер-офицеров, рядовых солдат, штабных писарей, каптенармусов и военных музыкантов. В 1850-х годах в городе вместе со своими семьями проживало около 300 нижних чинов из евреев, в большинстве – бессрочноотпускных (т. е. отслуживших срок действительной службы). Костяк будущей еврейской общины города составили 33 отставных нижних чина. Из них 21 занимался торговлей, один продолжал служить, два были собственниками недвижимости, один портняжничал, два занимались плотницким делом, один – переплетным, а пять подрядились музыкантами. Заметим в скобках, что среди поселившихся в городе нижних чинов 25 % составляли евреи – унтер-офицеры (11 из 41)^{240}. Позже, в 1877 г., среди 78 непостоянных еврейских жителей Нижнего Новгорода 63 составляли нижние чины и только 15 – ремесленники и гильдейские купцы^{241}.

В 1846 г. в Нижнем существовало три еврейских молельных дома: на Нижней улице (староста-габай – запасной солдат Подиско), на Почайнинской улице (габай – унтер-офицер Дольник) и в районе Ошары (габаи – унтер-офицер Куй и купец Алешников). Судьба Подиско типична для николаевского солдата. Он родился в мещанской семье под Ровно на Волыни, получил домашнее образование, прослужил с 1846 по 1867 г. в армии. По выходе в отставку занялся торговлей готовым платьем, держал лавку на Нижнем рынке, вместе с женой Реббекой Нотена растил двух сыновей. С 1853 г. Ицка Подиско выполнял функции раввина, а командующий городским гарнизоном Бирюков поддерживал его кандидатуру в местных органах гражданской власти. Подиско пробыл на раввинской должности двадцать лет – пока староста новооткрытого миньяна (молитвенного кворума, необходимого для создания общины) на Дворянской улице не отказался признать его авторитет^{242}.

Уволенные в запас и поселившиеся за пределами черты николаевские солдаты неожиданно оказались среди общинных лидеров: небольшие еврейские общества неоднократно обращались в Департамент духовных дел иностранных исповеданий Министерства внутренних дел с просьбой утвердить того или иного отставного солдата местным раввином. Разумеется, подавляющее большинство этих солдат не имело смихи – документа, позволяющего легально с точки зрения еврейского закона исполнять раввинистические функции, они не учились в ешиботах и не сдавали специальных экзаменов. Но, будучи традиционного происхождения и воспитания и получив крепкую закалку в армии, николаевские солдаты вполне удовлетворяли требованиям новообразованных за пределами черты обществ как люди бывалые, ответственные и – вероятно, на фоне стремительно ассимилирующихся торговых сословий – более-менее грамотные, поднаторевшие в еврейском законе. Военное начальство прекрасно понимало, что общины складываются вокруг молельных домов и что общинные старосты нужны для ведения метрикации браков, учета смертей и рождений, составления призывных списков, и потому всячески поддерживало выдвижение отставных и проходящих службу нижних чинов на эти своего рода руководящие должности. Так было в Архангельске^{243}, в Семипалатинске, Иркутске, Владивостоке. Так, например, в 1893 г. оренбургский губернатор просил МВД «допустить до исполнения по должности раввинов для еврейских обществ отставного солдата Ицхока Примака и фельдфебеля Нохима Медника»^{244}. Случаи, когда еврейским нижним чинам отказывали в праве на общину, крайне редки и в целом объяснимы. Скажем, иркутский губернатор отказал 26 чинам иудейского происхождения, находящимся на действительной службе в 12-й пехотной сибирской резервной бригаде, «ввиду малочисленности»^{245}.

Запасные еврейские солдаты в подавляющем большинстве своем составили «нижнюю среднюю», бедную и беднейшую прослойку еврейского населения России – как в самой черте, так и за ее пределами. Понять, к какому слою относился вышедший в отставку нижний чин из евреев, помогает любопытный пример – скандал, разгоревшийся в 1861 г. в Николаеве из-за выборов местного раввина. Всего в городе проживало около тысячи еврейских семейств, причем 40 из них – гильдейские купцы, а остальные, более 900, отставные нижние чины, по преимуществу ремесленники и мещане. Еще в николаевскую эпоху еврейские солдатские семьи собрали 10 тыс. руб. и построили синагогу. Теперь же оказалось, что к обществу приписаны были только купеческие семьи – они и принимали решение о кандидатуре раввина, противоречащее мнению абсолютного неприписанного большинства. Конечно же, здесь сработал не только эффект приписки, но и очевиднейшее экономическое расслоение, доведшее николаевских евреев до открытого противостояния. Отставные солдаты жаловались в Министерство внутренних дел: из тысячи семейств право выбирать предоставлено сорока, «нас» – «бедный класс евреев» – отстранили от выборов, хотя «мы сами поддерживали синагогу двадцать пять лет»^{246}. Характерно, что министр внутренних дел Александр Егорович Тимашев заступился за отставных нижних чинов и распорядился, чтобы губернатор пересмотрел вопрос о приписке еврейских семейств к местному обществу^{247}.

Общества еврейского самоуправления

Еврейские солдаты воссоздали в армии не только элементы религиозной традиции, но и некоторые общинные организации с их особой, характерной для черты оседлости структурой. Добровольные общества самоуправления (havurot), характерная и незаменимая форма организации еврейской общины в любом местечке черты оседлости или Царства Польского, возникли и в русской армии. Такие общества представляли собой самодостаточную традиционную еврейскую организацию (havurah), пытающуюся наладить некое подобие общинной жизни в среде, казалось бы начисто исключающей возможность существования любых организованных этнонациональных групп. В отличие от традиционных еврейских самоуправленческих организаций в черте оседлости, отвечающих, как правило, за строго определенный вид общинной деятельности, еврейские общества в армии заменяли собой всю общину целиком со всеми ее функциями, которые в черте оседлости обычно распределялись между различными организациями (филантропическими, учебными, молельными, погребальными). В армейских еврейских обществах индивидуальная ответственность была выше, а интенсивность вовлечения новых членов – ниже, чем в аналогичных общинах черты. Еврейские организации в армии полезно сравнить с добровольными православными братствами при полковых церквях, хотя бы для того, чтобы убедиться, что сфера деятельности еврейских «братств» была более разнообразной^{248}.

В еврейской историографии упоминания об обществах еврейских солдат весьма редки. Согласно одному весьма тенденциозному источнику, в 1827 г., сразу после распространения на евреев рекрутской повинности, рабби Менахем Мендель Шнеерсон, глава любавичских хасидов, отправил своих тайных посланников к рекрутским участкам – подбодрить еврейских рекрутов, дабы они сумели «устоять перед искушением крещения, ожидающего их в ближайшем будущем»^{249}. Тот же источник рассказывает:

Когда закон о кантонистах был распространен на евреев, ужас объял еврейский народ. Рабби [Шнеерсон] организовал специальный комитет из трех отделов. Первый из них помогал общинам снизить рекрутскую квоту. Второй спасал еврейских детей, создав «Общество воскрешения из мертвых» (Chevra T’chiyas Hamaisim). Третий посылал своих представителей к рекрутским участкам, чтобы утешить детей и укрепить их в верности иудаизму. Эта невероятно ответственная деятельность означала огромные расходы и ежеминутный риск доноса. Тем не менее в течение двенадцати лет, с 1827-го по 1839-й, только те, кто непосредственно был вовлечен в деятельность комитета, знали о его работе^{250}.

Похоже, цитируемый нами источник изрядно искажает и, безусловно, модернизирует факты. Закон о рекрутчине касался всех евреев России, далеко не только детей – будущих кантонистов. «Общество воскрешения из мертвых» как форма еврейского самоуправления не упоминается ни в одном из известных нам источников по еврейской социальной истории в целом и по истории еврейского самоуправления в частности. Среди сотен записных книг (пинкасим) восточноевропейских еврейских обществ последних трех столетий нет и намека на подобный социальный институт. Исключительный приоритет хабад-любавичских хасидов в организации добровольных обществ для еврейских солдат также следует считать преувеличением, и тем более им является свойственная XX, а не XIX в. форма подпольной религиозной работы. И все же даже из такого малонадежного источника следует, что в армии существовали те или иные формы еврейского самоуправления^{251}.

Действительно, еврейские рекруты, особенно происходившие из Царства Польского и Литвы, проявили стойкий интерес к самоуправлению. Связан он был прежде всего с требованием еврейской традиции отправлять обряды веры (т. е. совершать богослужение) в миньяне, минимальном кворуме из десяти человек. В соответствии с еврейским законом, для молельного общества – своего рода передвижной синагоги – достаточно десяти взрослых евреев и свитка Торы. Из солдатских миньянов и возникали впоследствии самоуправленческие общества и армейские синагоги. Так, например, еврейские солдаты нескольких полков, расквартированных в Белостоке, организовали особый солдатский кворум в местной синагоге, а затем преобразовали его в молельное общество. В 1871 г. общество формально подтвердило свое существование, заведя собственную записную книгу (pinkas^{252}), названную «Пинкас общества Путь праведных солдат Белостока» (Mesilat yesharim shel hayalim be-Bialystok) и содержавшую подробный, развернутый устав. Согласно ему, общество создавалось прежде всего, чтобы укрепить в солдатах еврейского происхождения иудейскую веру и помочь избежать склок и скандалов в солдатской среде. Устав также включал классические требования иудейской традиции, приспосабливая их для армии, – посещение больных, погребение мертвых и сбор пожертвований на нужды солдатского братства^{253}.

В подавляющем большинстве случаев армейские пинкасы, написанные на древнееврейском языке и реже на идише, до нас не дошли. Единственный известный западным историкам пинкас такого рода был опубликован и проанализирован Майклом Станиславским^{254}. Этот важный документ позволил заглянуть внутрь общества «Читающие псалмы» (Hevrah Magidei Tehillim) Копорского полка. Общество было основано в 1864 г., а после 1867 г., вероятно, прекратило свою деятельность^{255}. Общество отличалось строгой дисциплиной и иерархией. Его члены участвовали в ежедневном коллективном богослужении, несли персональную ответственность за поведение членов, выбирали своих руководителей, собирали пожертвования, платили штрафы, а также имели особый фонд для написания собственного свитка Торы. Среди членов общества были как взрослые евреи, взятые по набору, так и бывшие кантонисты, продолжавшие армейскую службу в армии. «Читающие псалмы» – как, вероятно, и многие другие общества такого типа, – стремились заменить собой общину и потому выполняли функции десятка других традиционных обществ. К сожалению, кратковременное существование общества не позволяет подробно остановиться на его деятельности. По той же причине мы не можем восстановить взаимоотношения общества с солдатами-евреями новых наборов и непосредственным военным начальством.

Наше представление о еврейском самоуправлении в армии существенно расширил новонайденный пинкас общества «Хранители веры» (Hevrah Shomrei Emunah) Брянского полка^{256}. Общество было образовано в Белостоке в 1843 г., при Николае I, в разгар первого призыва польских евреев в армию. Оно продолжало непрерывную полувековую деятельность вплоть до конца правления Александра III. Последние записи в пинкасе сделаны в Кременчуге в 1893 г., в эпоху, когда начинается революционно-политическое брожение в еврейской среде – и, как следствие, в среде солдат, которых судьба российского и еврейского пролетариата вдруг начинает беспокоить больше, чем дедовская традиция.

Создателем общества был рабби Элиакум-Гетцель Меир Подрабинек (ум. 1850). Именно он подписался первым под уставом общества в 1843 г. Текст устава предполагает блестящее знание арамейского и древнееврейского языков, характерное скорее для образованного раввина, чем для солдата. Наоборот, ошибки в письменном тексте свидетельствуют, что Элиакум-Гетцель, вероятнее всего, диктовал пункты устава самому грамотному из солдат, умевшему аккуратно писать (у самого Подрабинека почерк ужасный)^{257}. Рабби Подрабинек – немаловажная фигура в еврейском Белостоке. В конце 1830-х годов его выбрали главой раввинского суда, а ко времени появления общества Шомрей эмуна он уже был известен в общине как активный деятель организаций еврейского самоуправления. В 1832 г. он поддержал общество «Неугасимая лампада» (Hevrah Ner Tamid) и стал его членом, затем помог обустроить общество книжных реставраторов (Hevrah Tikkun Sefarim) старого бет-мидраша. Позже, в 1849 г., он вошел почетным членом в общество портных в общинном молельном доме (shtibl). В то же время он выполнял функции государственного цензора еврейских книг^{258}. Неудивительно поэтому, что в 1843 г., когда евреев со всего Царства Польского свозили к рекрутским участкам, в том числе и в Белосток, рабби Подрабинек убедил общину подкормить солдат кошерной пищей и сам пришел к еврейским рекрутам – подбодрить их и, как говорится в его письменном обращении к солдатам, предпосланном уставу общества, убедить солдат служить царю верой и правдой, не забывая при этом традиций отцов. Его письменная поддержка еврейских солдат, внесенная в устав общества, оказалась своеобразным гарантом той помощи, которую впоследствии оказывали еврейским солдатам Брянского полка общинные деятели и раввины^{259}.

На протяжении первых двадцати дет после образования общества Брянский полк непрерывно находился в движении. Из занесенных в пинкас раввинистических записей – своеобразных рекомендательных писем – следует, что еврейские солдаты Брянского полка устанавливали контакты с местной еврейской общиной и с раввином почти в каждом населенном пункте, где квартировался полк. На то было несколько причин. Во-первых, солдаты, судя по всему, пользовались случаем, чтобы провести субботу в общине, среди своих. Начальство, видимо, не возражало. Во-вторых, как правило, после субботы солдаты просили общинного старосту либо раввина сделать соответствующую запись в пинкасе – своего рода рекомендательное письмо, открывавшее им двери гостеприимства в любой другой общине. Между 1842 и 1859 гг. по крайней мере девятнадцать раввинов Польши, Галиции, Украины, Бессарабии и Буковины сделали записи в пинкасе общества^{260}. Последним написал свою рекомендацию в 1882 г. Исраэль Яков Ябец, раввин Кременчуга, где полк был постоянно прописан с конца 1860-х годов. Рекомендации написаны по стандартной формуле. Чтобы представить себе силу этих рекомендаций, приведем одну из них. В 1853 г. корецкий раввин Меир Раппопорт записал:

Люди, упомянутые в этой книге, собрались в священном обществе и открыли свои сердца добрым делам. Дабы укрепить опоры мира – изучение Торы, служение Всевышнему и исполнение заповедей, – они установили для себя твердый устав, решив служить нашему Создателю и исполнять его волю. Столь же важно для них исполнять волю и приказы нашего Государя, да возвеличится его слава. Они просили меня расписаться в их книге и подтвердить праведность их деяний. С великой радостью выполняю эту просьбу! Куда бы они ни пришли, где бы они ни остановились, пусть им будет оказана всяческая помощь, не дай Бог им придется вкушать запретное! Пусть будет окончательным их спасение! Да узрят они Сион и возрожденный Иерусалим!^{261}

После 1882 г. 35-й полк обосновался в Кременчуге, и, поскольку местный раввин уже расписался в пинкасе общества, никаких последующих записей сделано не было.

Трудно дать однозначный ответ на вопрос, насколько тесно общались солдаты, члены общества, с другими еврейскими солдатами полка. Кроме того, в отличие, скажем, от записной книги общества «Читающие псалмы» Копорского полка, пинкас общества «Хранители веры» не содержит никаких сведений о возрасте, сроке службы, профессиональной принадлежности, военном чине и профессиональном происхождении своих членов^{262}. Единственная важная деталь – внутренняя динамика общества. Общество «Хранители веры» насчитывало 28 членов в 1843 г., 49 – в 1883-м и 44 – в 1893-м. Согласно военной статистике, в Брянском полку было 42 еврея в 1885 г., 69 – в 1886-м, 13 – в 1887-м и 32 – в 1889-м^{263}. Из сравнения данных следует, что подавляющее большинство еврейских солдат Брянского полка состояло в обществе «Хранители веры»^{264}.

У членов общества «Хранители веры» было определенное понятие о внутренней иерархии общества и четкое представление о престиже, отражавшееся на результатах выборов. Как только Брянский полк осел в Кременчуге – и сразу после введения Закона о всесословной воинской повинности – общество еврейских солдат проявило недюжинную активность. В течение четверти века в обществе регулярно сменялось руководство, о чем делались соответствующие записи (в 1876, 1882, 1883, 1884, 1885, 1886, 1887 и 1893 г.). В 1843 г. выбранные в руководители общества еврейские солдаты польского происхождения оставались на своих постах почти двадцать лет, вероятно, вплоть до увольнения со службы. То же самое случилось и с солдатами 1876 г. набора: новобранцы оставались при своих позициях все шесть лет действительной службы. Своеобразный демократический сдвиг произошел в 1881 г., когда выборы стали проводиться регулярно и руководители менялись каждый год. Правда, теперь вместо главенствующих польских евреев в обществе лидерствовали земляки из Тульчина, постоянно занимавшие места двух старост и трех выборных (габаим и борерим)^{265}. В последние десять лет деятельности общества Дов Бер Либер из Бердичева, общественный писарь, хорошо знакомый с законами ритуального еврейского письма^{266}, выполнял функции писаря, хранителя записной книги общества (шомер ха-пинкас) и, по-видимому, лично отвечал за сохранение целостности общества и его традиций^{267}.

Одно из самых поразительных свойств общества Шомрей эмуна – его жизнеспособность в условиях многократной (в течение полувека, как минимум, восьмикратной) полной смены нижних чинов полкового состава. В 1843 г. общество наполовину состояло из евреев Царства Польского и наполовину – из евреев черты оседлости, причем староста (габай) был родом из Гродно. Общество включало двух человек из Варшавской губернии, двух из Виленской, двух из Минской губернии, а также по одному солдату из Киева, Днепропетровска, Пшемышли, Пинска, Житомира и Гродно. В 1862 г., накануне Польского восстания, польские евреи доминировали в обществе (там было пятеро евреев из Варшавы, два – из Радома и по одному – из Августова, Витебска, Лодзи, Люблина и Киева). Однако к началу 1880-х их становилось в обществе все меньше и меньше. Из сорока членов только десять происходили из Варшавы, Амшинова, Сохачева и Ядова, два – из Радомышля и по одному – из Белостока, Люблина и Лодзи. Черта была представлена местечками Киевской, Волынской и Подольской губерний, где, по-видимому, набирался контингент. Треть общества составляли евреи из Бердичева, Чернобыля, Черкасс, Малина, Плискова, Погребищ, Прилук, Смелы и Жинкова, с весьма незначительным числом членов из северных регионов, таких как Пинск. В 1893 г. польских евреев в обществе почти совсем не было – не более двух человек, – а евреи из Волынской, Подольской и Киевской губерний, наоборот, доминировали.

В течение своего полувекового существования общество Шомрей эмуна было теснейшим образом связано с историей Брянского полка и шире – с русской военной историей^{268}. События, в которых участвовали брянцы, подробно описаны в полковой историографии^{269}. Ко времени своего столетнего юбилея в 1909 г. полк прославился как одно из самых отчаянных и храбрых соединений русской армии. По окончании польской кампании 1830 г. полку был присвоен особый знак отличия «За усмирение Польши»^{270}. Венгерская кампания, первая, в которой участвовали солдаты Шомрей эмуна, принесла полку новые награды – серебряные трубы с надписью «За подавление Венгрии в 1849 г.»^{271}. В начале 1850-х годов полк получил новые ударные ружья и продемонстрировал свои навыки на параде под Варшавой и на показательных стрельбах под Гомелем. Присутствовавшие на стрельбах императоры – австрийский и русский – остались «весьма довольны» военной подготовкой войск. За прекрасные результаты стрельб все брянские стрелки получили каждый по серебряному рублю. Среди них, надо полагать, были и члены Шомрей эмуна.

Во время Крымской кампании полк сперва защищал западные границы империи в Бессарабии (командование боялось, что Австрия выступит против России на стороне Англии и Турции), а затем был в спешном порядке переброшен в Севастополь, где и принял участие в одной из самых ожесточенных битв столетия. В эту кампанию полк потерял три четверти состава, 3287 человек. Как и еврейские солдаты других полков, участвовавших в обороне Севастополя, погибшие еврейские солдаты Брянского полка были похоронены на еврейском кладбище, где в 1860-е годы им был поставлен памятник, сохранившийся до сих пор. После войны в полку осталось не более 1460 солдат, способных нести строевую службу. За героическую оборону Севастополя все нижние чины полка получили каждый по два рубля, а 122 солдата были награждены знаками отличия^{272}. Евреев в ту пору орденами не награждали, но среди участников обороны было немало еврейских солдат, особенно бывших кантонистов, награжденных памятными медалями.

После Крымской войны и до перевода в Кременчуг полк был расквартирован в Полтавской и Харьковской губерниях. В 1863 г. Брянский полк участвовал в подавлении Польского восстания^{273}, а в 1877–1878 гг. освобождал Болгарию от турок^{274}. Еврейские солдаты, члены общества Шомрей эмуна, наравне со своими православными собратьями защищали гору Св. Николая и Шипкинский перевал. Евреи составляли значительное число нижних чинов нескольких дивизий, участвовавших в Балканской кампании, например, в 35-й дивизии почти треть личного состава, а в 16-й и 13-й дивизиях, набранных в Могилевской и Минской губерниях, около четверти рядового состава^{275}. По неизвестным причинам, в самый разгар Балканской кампании из Елецкого и Севского полков в Брянский были переведены три солдата – все евреи: Абрам Дубровский, Адольф Вейнер и Ицка Фукс^{276}. Один из офицеров Подольского полка вспоминал, как после очистки окопов на горе Св. Николая от снежных завалов еврейский солдат из Брянского, Подольского или Житомирского полка развлекал прибаутками своих однополчан^{277}. Русские и еврейские мемуаристы и публицисты неоднократно отмечали патриотизм и героический порыв еврейских солдат во время Балканской кампании, названной в русской периодике войной за освобождение славян^{278}. Среди тех, кто штурмовал Плевну и взял в плен Гали Осман-пашу, также были еврейские солдаты – Абрам Клях, Самуил Брем, Наум Коломиец, Мошка Уманский, Исаак Родзевич и Моисей Масюк^{279}. На Шипке брянцы потеряли убитыми и ранеными до 500 человек^{280}. Почти каждый мемуарист, пишущий о Шипке, упоминает, что именно брянцы спасли положение, невзирая на тяжелейшие условия обороны^{281}. Когда в 1909 г. полк отмечал свой юбилей, он был награжден знаменем Св. Георгия, на котором было начертано «За Севастополь в 1854—55 и Шипку в 1877».

Через десять лет после того, как в пинкасе Шомрей эмуна была сделана последняя запись, Брянский полк принял участие в Русско-японской войне^{282}. Контингент еврейских солдат в полку – по сравнению с 1880-ми годами – еще больше вырос. Достаточно сказать, что в Японскую кампанию Брянский полк потерял убитыми и ранеными 124 еврейских солдата^{283}. О дальнейшей судьбе полка нам известно совсем немного. Сразу после войны на Дальнем Востоке полк принял участие в подавлении революционного движения в Полтаве. Юбилей полка совпал с двухсотлетием Полтавской битвы. Расположенный по соседству с Полтавой, Брянский полк охранял царственную особу Николая II во время праздничных церемоний. В 1915 г. командир Брянского полка докладывал начальству, что за первые полгода войны из служивших в полку евреев погибло 2,9 %, ранено 15,8 %, награждено Георгиевскими крестами – 4,3 %, георгиевскими медалями – 3,2 % (вдвое меньше, чем награжденных неевреев), и после того, как полк потерял более двух третей личного состава, в строю оставалось 105 солдат-евреев^{284}.

Сравнение исторических событий, в которых участвовали брянцы, и записей в пинкасе, сделанных раввинами различных городов и местечек, однозначно указывает, что солдаты из Шомрей эмуна проделали с Брянским полком весь его путь. Судя по всему (см. таблицу 2.2) Шомрей эмуна не пропустило ни одной русской военной кампании, хотя, разумеется, порой – скажем, во время Русско-турецкой войны – членам общества было не до сбора подписей раввинов из окрестных еврейских общин.

Таблица 2.2. Города, местечки и селения, где останавливались солдаты-евреи общества Шомрей эмуна Брянского полка (восстановлено на основании данных, сопровождающих в пинкасе раввинские письма)

1843	Белосток
1845	Сруск (32 км к юго-востоку от Лодзи)
1845	Тиктин (Тыкочин, 26 км к западу от Белостока)
1846	Острув (под Пшемышлью, Белостоком либо Люблином)
1846	Новый Двор (Румыния или Польша)
1846	либо Ильинцы (Билинец; 50 км к северо-западу от Черновцов, Буковина) или Линиц (56 км к востоку от Винницы)
1850	Олькуш (32 км к северо-западу от Кракова)
1852	Козелец (69 км к северо-востоку от Киева)
1853	Корец (62 км к востоку от Ровно)
1854	Кременец (69 км к юго-западу от Ровно)
1855	Кишинев (Бессарабия)
1857	Хотин (45 км к северо-востоку от Черновцов)
1859	Луков (82 км к северо-западу от Люблина)
1859	Коловец (Коловерта либо Коливец, под Ровно)
1859	Нежин (94 км к юго-западу от Конотопа)
1882	Кременчуг (133 км к северо-западу от Днепропетровска)

Источник: Русский государственный этнографический музей. Собрание С. Ан-ского. Ф. 2. Оп. 5. Д. 52, Л. 2, 3, 8, 14–17, 46.

Устав общества был занесен в записную книгу в 1843 г. и не менялся вплоть до 1893 г. Правда, в обществе появился свиток Торы, за который сойферу было заплачено из солдатских пожертвований. Этот свиток превратил Шомрей эмуна в независимую молельную группу, а любое помещение, где они собирались, – в синагогу. За пятьдесят лет деятельность Шомрей эмуна подчинялась одним и тем же неизменным законам, ответственность за исполнение которых была возложена на вновь избранных старост. За одним-единственным исключением в обществе не было зафиксировано ни одного внутреннего конфликта. Единственный случай касается еврейского солдата, члена общества, то ли решившего принять христианство, то ли оскорбившего общество своим нееврейским поведением. Его не просто исключили из Шомрей эмуна – его имя аккуратно вырезали из списка членов, оставив на его месте дырку, т. е. в буквальном смысле слова изъяли из списка «еврейских солдат, хранителей веры»^{285}. Этот эпизод достаточно красноречиво свидетельствует о том, что для членов общества сама идея членства была глубоко религиозной, а пинкас был своего рода «книгой жизни» – той самой, которую Всевышний читает, если верить постулатам иудаизма, в Судный день, распределяя по заслугам прощение всем, кто в ней упомянут.

Мысль, заложенная в основании общества Шомрей эмуна, – помочь солдатам «последовательно исполнять заповеди», иными словами – укрепить их приверженность традиции^{286}. Важнейшее условие существования общества устав определил как взаимоуважение и взаимопомощь. Устав требовал от членов общества соблюдения самых основных заповедей еврейской традиции – ежедневной молитвы и законов субботнего отдыха. Подробнейшие пункты устава в целом повторяли главные пункты свода законов Шулхан Арух, особенно той его части, которая касалась законов ежедневного еврейского быта: от заповеди о тефиллин (филактериях) до категорического запрета вкушать некошерную пищу^{287}. Общество строго регулировало взаимоотношения между солдатами-евреями и военным командованием. Жалобщиков, пытавшихся втереться в доверие к офицерам, общество рассматривало как доносчиков и предателей. В случае утраты или поломки ружья (случавшихся, по мнению историков вооружения дореформенной русской армии, весьма часто) члены Шомрей эмуна обязаны были собрать необходимую сумму в самом обществе и за его пределами – среди жителей близлежащих еврейских общин, – чтобы спасти от наказания солдата-еврея, обвинявшегося в умышленной порче оружия. В случае ареста и заключения под стражу члены общества обязывались принять все возможные меры, чтобы «выкупить» арестованного^{288}. Если кто-нибудь из еврейских солдат заболевал и его отправляли в военный госпиталь, члены общества обязывались регулярно посещать больного. В случае гибели еврейского солдата (даже не являвшегося членом общества) члены Шомрей эмуна брались организовать его похороны и погребение по еврейскому ритуалу, с последующими семью днями траура и молитвы^{289}.