Текст книги "Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы"

Автор книги: Ярослав Галан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

Дзуня. Нашей любовью присягаю. Чтобы от страданий лопнуло мое сердце, если хотя бы на один миг моя мысль не была с тобой...

Помыкевичева. Дзуня!..

Дзуня (обнимает ее). Грета Гарбо, ты моя любимая...

Помыкевичева. Неужели же я на Грету... на Грету Гарбо чем-то похожа?..

Дзуня. Словно две капли воды, только у тебя заманчивее, глубже глаза, Милена!

Помыкевичева. Дзуня! (Целует его.)

Входит Леся.

Леся. Ох!..

Дзуня. Видишь, Леся, как добрая душа пани радуется нашему счастью.

Помыкевичева. Панна Леся, я вас также поздравляю! Искренне, чистосердечно поздравляю... (Целует Лесю в лоб.)

Леся. Благодарю пани... (Дзуне.) Вас просит меценат в канцелярию.

Дзуня. Ах да! Мы сейчас уходим. Через час-другой жду тебя, Леся, в кофейне «Лувр». До свидания, пани! Панна Леся... «Не питай, чого в мене заплакані очі. (Выходит.)

Помыкевичева. Вас нужно не только поздравить, вам можно даже позавидовать.

Леся. Я боролась за него. Приходилось немало выстрадать, немало пережить... и Дзуня сегодня сказал: ты будешь моя, только моя, Леся!

Помыкевичева (иронически). Вы так уверены? Леся. Я так счастлива!..

Помыкевичева. Что ж, остается вам пожелать, чтобы судьба теперь ни разу не омрачила вашего счастья, панна Леся...

Леся. Мне кажется, будто этот день самый лучший в нашей жизни, и потому боюсь, чтобы на нем не было ни одной тучки! Дзуне сегодня пришло письмо, а я спрятала его. Не люблю почему-то и боюсь писем в такой день. Мне так хочется, чтобы Дзуня обо всем забыл сегодня...

Помыкевичева. Это письмо при вас?.. Леся (вынимает его). Я его до завтра спрятала.

Помыкевичева выхватывает письмо, оглядывает его, быстро распечатывает и читает.

Леся. Пани!

Помыкевичева (взволнованно). Подите прочь. Не забывайте, какое счастье ожидает вас в кофейне «Лувр»! Передайте ему... Молчите, ничего не передавайте! Леся. Пани!..

Помыкевичева. Подите прочь!

Леся с плачем выходит.

Помыкевичева взволнованно ходит по комнате, затем телефонирует.

Помыкевичева. Алло! Сорок пять – сорок пять. Кондитерская «Казанова»? Попрошу пана Пыпця. Вы?.. Добрый вечер! Вы любите меня? Да, я вас тоже люблю. Так заходите немедленно, если хотите испытать мою любовь!.. Алло! (Звонит вторично.) Алло! Двадцать пять – двадцать пять. Да, двадцать пять – двадцать пять. Кофейня «Помпадур»? Попросите, будьте добры, пана Рыпця! Вы?.. Добрый вечер. Вы любите меня? Да, я вас тоже люблю. Так заходите через два часа, если хотите испытать мою любовь... Серьезно, разумеется серьезно! Это уже погодя! До свидания, милый!..

Вбегает Пыпця с одеялом под мышкой, останавливается запыхавшийся посреди комнаты.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Там же. У Шевченко уже позолоченные усы, а Хмельницкий в золоченой рамке. Помыкевичева сидит на софе и подпиливает ногти. По м ыкевич перед зеркалом завязывает галстук.

Помыкевич. Говорил проклятому еврею, дайте модный галстук, а теперь сам ч-ч-черт не завяжет. Подождите, не долго уж вам царствовать. Я вам покажу, как христиан обманывать, ч-ч-чертово племя!

Помыкевичева. Если я не реагирую на то, что вы приняли за правило одеваться в моем присутствии, то не думайте, что я потерплю ваши простецкие повадки...

Помыкевич. Это ты хорошо сказала. Как у жены будущего депутата, у тебя довольно изысканная речь.

Помыкевичева. Не удивляюсь вашей самоуверенности после ваших блестящих побед на политической арене.

Помыкевич. Хе-хе-хе-хе! (Звонит.) Бабушка Варвара!

Входит Варвара.

Ты не забудь, бабушка, чтобы у меня послезавтра рано утром с кофе и газета была. Вот так хорошенько разгладишь ее, под булочку положишь и только после этого меня легонько разбудишь. Ну, что, согласна, бабушка? Что? Хе-хе-хе-хе!

Варвара. Как же мне забыть, когда за целый день раз двадцать напоминаете. Не забуду, пане.

Помыкевич. То-то же, не забудь, бабушка-чародейка. Хе-хе-хе-хе!

Варвара стоит, не двигаясь.

Что же ты стоишь? Иди в свою кухню, Варвара!

Варвара быстро выходит.

Помыкевичева. Неужели таким способом вы хотите меня заинтересовать своей особой?

Помыкевич. Хе-хе-хе-хе! Заинтересовать! Хе-хе-хе!

Помыкевичева. Меценат! Как я вижу, вы задумали сменить свою профессию, а в то же время забыли, что цирки уже не в моде!..

Помыкевич. Я, Милена, действительно берусь за новую профессию! И большее скажу тебе – почетную профессию. Я первый в семье Помыкевичей!

Помыкевичева. Я не знаю, какая из известных мне профессий соответствовала бы самому выдающемуся из рода Помыкевичей...

Помыкевич. В таком случае ты обязана подумать по меньшей мере о мандате польском, Милена...

Помыкевичева. Как всегда – безвкусное остроумие, меценат.

Помыкевич. А если не только остроумие? Если это чистейшая правда, дражайшая Милена...

Помыкевичева. О чем это вы?

Помыкевич. О моем депутатском мандате, дражайшая Милена.

Помыкевичева. Вижу, от вас можно не только об этом узнать...

Помыкевич. Еще больше узнаешь из послезавтрашних газет, Милена!

Пауза.

Помыкевичева. Другими словами...

Помыкевич. В послезавтрашней газете отец Румега уведомит общество, ч-ч-что в связи с плохим здоровьем отрекается от депутатского мандата. Таким образом мандат автоматически переходит... Э... Э...

Помыкевичева. К тебе?

Помыкевич. К моей особе, Милена!

Пауза.

Думаю, что ты ни-ч-чего не будешь иметь против этого, Милена.

Помыкевичева. В таком случае прощаю тебе, что я до сих пор ничего не знала об этом, Ахилл...

Помыкевич (иронически). Пощади, великодушная Милена!..

Помыкевичева. Надеюсь, не забудешь, Ахилл, и про новые визитные карточки.

Помыкевич. На пергаментной бумаге, Милена. А теперь побегу к фотографу, чтобы во всех газетах одновременно...

Входит Дзуня.

Помыкевичева. К фотографу... А ты, Ахилл, не сказал: я бы сразу галстук завязала! (Повязывает галстук.)

Дзуня. Я не помешал?

Помыкевич. Об этом, пане товарищ, у моей женушки спросите! Как, Миленочка! Хе-хе-хе-хе!

Помыкевичева. Спокойно, Ахилл, и не обращай внимания на глупости. Видишь – галстук завязываю.

Дзуня. Все это кажется таким необычным, что мне даже и в голову не пришло на сей раз постучать в дверь.

Помыкевичева. А не пришло ли вам случайно на мысль, что не нам беспокоиться за вашу бестактность...

Дзуня. Нет, пани, ибо прежде всего я предполагал узнать о вашем здоровье.

Помыкевич. Тогда и спрашивайте о здоровье друг друга, а я тем временем зайду к фотографу. Благодарю тебя от всей души, Милена! (Целует ее руку.)

Помыкевичева. Я тебя очень прошу, Ахилл!.. (Целует его в лоб.)

Дзуня. Гм... Какое это в своей скромной красе – могучее...

Помыкевич (осматривает себя с ног до головы в зеркале). Это верно! В скромной красе своей какое могучее!.. Господа, простите! Ведь теперь мое время принадлежит нации. Прощай, Милена!

Помыкевичева. Дорогой Ахилл!

Помыкевич не спеша выходит.

Дзуня. Как вижу, пани, вы тоже уже знаете!

Помыкевичева. Знаю больше, чем вы могли бы предполагать!..

Дзуня. Позвольте выразить мою глубокую радость...

Помыкевичева. Пане! Не радуйтесь пока...

Дзуня. Вы, наверное, не поняли меня, Милли.

Помыкевичева. К счастью, я вас очень хорошо поняла, пане!

Дзуня. И, несмотря на это, мои объятия напрасно ждут вас, Милли?..

Помыкевичева. Именно потому, что я должна броситься в объятия других, пане!

Дзуня. Вы шутите, Милли.

Помыкевичева. А когда вы клялись мне, вы тоже шутили?

Дзуня. Искренняя любовь не знает шуток, Милли.

Помыкевичева. Так, так, пане. Об этом вы узнаете вскоре, как я узнала вчера...

Дзуня. Вы узнали...

Помыкевичева. Что вы на каждом шагу подло нарушали присягу, пане!

Дзуня. Имеете доказательства?

Помыкевичева. Об этом вы сами позаботились, как видите, за несколько месяцев вперед. Теперь вы поняли мой поступок?..

Дзуня. Поступок?..

Помыкевичева. Вчера я равной мерой отплатила вам. Это был... пламенный протест растоптанного женского сердца...

Дзуня. Бедное сердце...

Пауза.

Помыкевичева. Дзуня, ты плачешь?..

Дзуня. Как-то не хочется плакать.

Помыкевичева. Не хочется?!.

Дзуня (пожимает плечами). Решительно не хочется.

Помыкевичева. Значит... Дзуня. Значит – все как нельзя лучше. Помыкевичева. Выходит...

Дзуня. Выходит: я вам изменил, вы – мне, но незачем нам нарушать... национальную солидарность, как сказал бы наверное меценат Помыкевич.

Помыкевичева. Сейчас же уйдите отсюда! Вы... Дзуня. Вы правы. Мне как раз надо зайти купить невесте шоколада.

Помыкевичева. Не забудете вы меня!..

Дзуня. Совершенно верно! С наслаждением буду вспоминать о вас, пани! «Не питай, чого в мене заплакані очі. (Выходит в канцелярию.)

Помыкевичева, вконец взволнованная, бегает по комнате, после чего звонит по телефону.

Помыкевичева. Алло, алло! Тридцать три – тридцать три, отель «Под Трезубцем». Не выехал ли еще случайно отец Румега? Да, попросите его!

Пауза.

Вы, отец? Помыкевичева. Здравствуйте! Не могли бы вы зайти ко мне? Разумеется, только ко мне, отец. Можете только выиграть на этом, отец! Помыкевичева говорит, отец!.. Нет, с мужем не встретитесь! Сейчас. Это будет лучше всего, отец! До свидания, отец! (Звонит.)

Входит Варвара.

Варвара. Пани звонили?

Помыкевичева. Есть кто-нибудь на кухне? Варвара. Как же нет. Оба болтаются уже который час. Пан Пыпця распоряжается украинским борщом, а пан Рыпця... Помыкевичева. Попросите их сюда! Варвара. Если они выпили кофе...

Варвара выходит. Через минуту входит, вытирая платочком губы, Рыпця.

Рыпця. Милостивая пани, целую ручки! Помыкевичева. Только без гримас, господин Рыпця. Вы же знаете: между нами ничего не было!

Рыпця. Да, милостивая пани, между нами ничего не было. То же самое я сказал сегодня Пыпце.

Помыкевичева. Вот не забудьте! А теперь у меня к вам просьба.

Рыпця. Простите пани, я забыл о кокосе...

Помыкевичева. Пане Рыпця, не кокос – мне вы нужны. Вы вспоминали вчера утром про какой-то снимок, не правда ли? Рыпця. Про снимок? Так... не припоминаю... Помыкевичева. Я бы хотела его иметь в своих руках... Рыпця. Я ничего тут не могу поделать, милостивая пани. Помыкевичева. Его нет у вас, любимый Рыпця? Рыпця. Его нет у меня, милостивая пани!

Вбегает, вытирая платочком губы, Пыпця.

Помыкевичева. Тогда придется попросить его у Пыпцы... Рыпця. Ах, снимок. А я и забыл о нем, милостивая пани.

Дает Помыкевичевой снимок.

Пыпця. Добрый день, дорогая приятельница и товарищ! Как же вам спалось сегодня?

Помыкевичева. Прекрасно. Всю .ночь мечтала о каком-то пане Пыпце!

Пыпця. Чудесно! А я вам за это и кокосика принес. После моркови в нем больше всего питательных веществ. Помыкевичева. Вы хороший человек. Пыпця. Это же самое мне говорил прокурор, когда я, бывало, страдал в тюрьме. Рыпця. Гм... гм...

Пыпця. Что значит это ваше «гм, гм», дорогой приятель и товарищ? Никак вы и шагу не ступите, чтобы...

Помыкевичева. Господа, вы мне нужны будете через минутку.

Пыпця и Рыпця меряют друг друга взглядом.

А пока что прошу в соседнюю комнату. Пусть Варвара подаст вам завтрак, через несколько минут я вас позову.

Рыпця выходит.

Пыпця (таинственно). Между нами ничего не было, товарищ Милена. То же самое я сказал сегодня Рыпце... (Выбегает в столовую.)

Помыкевичева(рассматривает снимок и, приоткрыв дверь, зовет). Панна Леся! Попрошу вас на минуту!

Входит Леся.

Вашего нареченного нет в канцелярии? Лес я. Вышел только что, пани.

Помыкевичева. Значит, у вас найдется минутка времени. Принесите бумагу, перо и чернила.

Леся приносит.

Садитесь, пишите! «Этим заявляю, что пан Дзуня, адвокатский конципиент во Львове, склонял меня к проституции...» Леся. Пани! Что вы? Помыкевичева. Пишите!

Леся. Нет! Нет! Никогда этого не было! Никогда этого не напишу! Ни за что на свете не напишу!..

Помыкевичева. Даже если бы ваше счастье от этого зависело?

Леся. Нет! Даже тогда! Никогда!

Помыкевичева показывает ей снимок.

Ах!..

Помыкевичева. Этого никто не увидит. Никто, кроме меня, не прочитает вашего заявления.

Леся (рыдает). Зачем же тогда вам, пани?.. Помыкевичева. Для вашего же блага, хотя тебе и не понять этого, Леся! Пиши!

Пауза.

Пиши!

Леся пишет.

Так. Поставь дату! Так! Подпишись! Леся. Нет! Нет! Нет! Нет!

Помыкевичева. Подпишешь – на твоих глазах разорву снимок; не подпишешь...

Пауза.

Леся. Подписываю пани...

Помыкевичева прячет бумагу, после чего рвет снимок на мелкие кусочки.

Помыкевичева. А теперь успокойтесь и идите работать. Там попудрите себе лицо, Дзуня не переносит заплаканного личика...

Леся выходит.

Помыкевичева(открывает дверь в столовую). Господа, прошу!

Входят, вытирая губы, Рыпця и Пыпця.

Рыпця. Б-б-б-бог!..

Пыпця. Вот как. Теперь так и слышно: малое «б» произносите! Так бы вам сразу, дорогой товарищ и приятель, а не плести небылицы, невыдержанные, оппортунистические, совершенно романтические. Никак так невозможно!.. Рыпця. Б-б-б-бог! Пыпця. Вот!

Рыпця. Б-б-б...

Помыкевичева. Могу ли я просить господ оставить пока что теоретические рассуждения?

Пыпця. Отложим, товарищ Рыпця!

Рыпця. Отложим, товарищ Пыпця!

Помыкевичева. Будьте добры, садитесь, господа!

Пыпця. Сядем, товарищ Рыпця!

Рыпця. Сядем, товарищ Пыпця! Или, как сказал под Кустошью гениаль...

Пыпця. Да никак вот так нельзя...

Помыкевичева. У меня к вам важное дело.

Рыпця. То же самое говорил мне часто начальник главного штаба галицийских войск, когда, бывало, в мозгу нашей армии...

Пыпця. Вот! А мне прокурор в тюрьме.

Помыкевичева. Господа, вы настолько хорошо знаете, наверное, мое отношение к вам...

Рыпця (кланяется). Имел счастье узнать, па... товарищ... милостивая пани.

Пыпця (кланяется). Я же и кокос принес вам сегодня, товарищ Милена.

Помыкевичева. Вы же, думаю, не откажете в моей скромной просьбе и подпишете...

Рыпця (испуганно). Неужели же векселя, товарищ милостивая пани...

Пыпця. Если декларацию, то только выдержанную, товарищ Милена.

Помыкевичева. Прочтите, господа, и подпишите как свидетели!

Оба читают.

Помыкевичева. Прочитали?

Пыпця. Никак нельзя прочесть...

Рыпця. Совсем не ясно написано, па... товарищ милостивая пани!..

Помыкевичева. Тогда я вам сама прочитаю.

Пыпця. Никак нельзя это подписать, дорогая приятельница и товарищ!

Рыпця. Не... не можем этого подписать, товарищ милостивая пани!

Помыкевичева. Почему?

Пыпця. Никак не подходит оно...

Рыпця. С принципиальных позиций не подходит, товарищ милостивая пани!..

Помыкевичева. Быстрее подписывайте, господа!

Пыпця. Никак...

Рыпця. Вот так...

Помыкевичева. Если не хотите, чтобы пышненькие коники нашлись однажды утром в небольшой хатке...

Пауза.

Рыпця (к Пыпце). Неужели, товарищ, нельзя подписать?

Пыпця. Если задуматься глубже, то можно и подписать.

Рыпця. Так подпишем, как сказал великий немецкий...

Пыпця. Подпишем, дорогой товарищ и приятель.

Подписывают.

Помыкевичева. Благодарю, господа!

Рыпця. Это мы только для вас сделали, товарищ милостивая пани.

Пыпця. Для сотрудницы «Кровавого зарева». Вот!

Помыкевичева. К счастью, обстоятельства складываются так, что вскоре, наверное, я буду иметь возможность пойти вам, господа, навстречу, чтобы осуществить нашу мечту.

Пыпця. «Кровавое зарево»!

Помыкевичева. Да, господин редактор Пыпця!

Рыпця. «Кровавое зарево»!

Помыкевичева. Да, господин редактор Рыпця!

Одновременно.

Пыпця. Товарищ Рыпця!

Рыпц я. Товарищ Пыпця!

Слышен звонок в передней.

Помыкевичева. Да, как видно, я довольно поздно вспомнила, что не дала вам, может быть, возможности закончить завтрак. Прошу в столовую, господа редакторы!

Пыпця. За ваше здоровье поедим, приятельница и товарищ!

(Выходит.)

Рыпця. А потом пройдемся по улице и я (тихо) принесу что-то большее, чем кокос!.. (Выбегает в столовую.)

Помыкевичева прячет бумагу, через минуту входит отец Румега.

Румега. Ручки целую меценатовой. А самого мецената и вправду нет?

Помыкевичева. Садитесь спокойно, всечестнейший! Муж ушел надолго.

Румега. Высоко до вас, и с моим здоровьем.

Помыкевичева. Простите, что побеспокоила, отец.

Румега. Неужели такое уж важное дело...

Помыкевичева. Даже очень важное, отец всечестнейший.

Румега. Не очень-то выгодны для моего здоровья с некоторых пор эти «важные дела». Правда, заходил я вчера к доктору Гавчишину, и он уверял меня, что с моим здоровьем дело не так уж плохо. Мало того: он имел смелость заявить, что я здоров, как... как...

Помыкевичева. Как бык...

Румега. Нет, так плохо он не сказал. Он сказал лишь «как рыба». Одним словом, незачем было задерживаться во Львове и зря тратить деньги. Я же сам чувствую, что мне совсем, совсем плохо...

Помыкевичева. Не падайте духом! Кто знает, может быть, мне судьба судила совершить чудо, отец...

Румега. Видел я разные чудеса, но после этих чудес не очень-то я чувствую себя чудесно...

Помыкевичева. Не допускаю, чтобы ваше угнетенное состояние было в какой-нибудь связи с отречением от депутатского мандата...

Румега. С отречением... Конечно, нет. Я даже... очень рад...

Помыкевичева. Вы должны, я полагаю, быть даже благодарны тому, кто перекладывает на свои плечи огромную тяжесть ответственного и полного опасностей труда на благо народа.

Румега. О, да! Я даже очень благодарен... Я весьма...

Помыкевичева. После всего, что вы сделали для национальной идеи, народ не может от вас требовать ничего большего.

Румега. Вот то-то, в отношении этого имею некоторое сомнение, позволю себе спросить вас, пани, какое дело у вас ко мне.

Помыкевичева. Благо нации и честь человека обязали меня поговорить с вами.

Румега (встает). Не могли бы вы отложить своей обязанности? Вы же видите, что делается с моим здоровьем, пани. До свидания...

Помыкевичева. Садитесь, отец.

Румега (садится). Вы же видите сами...

Помыкевичева. Да, я вижу ваши обиды и хотела бы вам помочь, отец.

Румега. Что вы говорите?

Помыкевичева. Нет, что вы на это скажете? (Дает ему заявление Леси.)

Поп читает, лицо его проясняется, он встает и радостно хлопает себя по бедрам.

Румега. Я скажу, что вы даже очень добры, милостивая пани, и что... как будто и в самом деле издохла во мне огромная муха! (Прячет бумагу.)

Помыкевичева. Вот так чудо стало действительностью, отец?

Румега. Я чувствую себя чудесно, пани!..

Помыкевичева. Я могу вам только позавидовать, отец.

Румега. Я чувствую себя чудесно!

Помыкевичева. Ценою крови моего сердца, отец...

Румега. Разумеется, разумеется! Чудесно!..

Помыкевичева. Вы слышите? Ценою крови моего сердца, отец...

Румега. Ах, простите! О чем вы, пани?..

Помыкевичева. Вы оценили мой поступок?

Румега. Да, дитя, ваш поступок вполне христианский.

Помыкевичева. Если бы кто-нибудь так жестоко растоптал ваши самые святые чувства, вы поступили бы на моем месте не иначе?

Румега. Да, я поступил бы на вашем месте не иначе.

Помыкевичева. За любовь мою безграничную, за пламя души моей, вот чем заплатил! Предательством подлейшим из подлых!.. (Бросает на стол спрятанное письмо к Дзуне.) Прочтите, отец, и сами посудите, как я должна презирать его и ту неизвестную Розалию...

Румега. Розалию... (Читает письмо и радостно хлопает в ладоши.) Браво! Браво, Розалия! Браво, Розалия! Браво!

Помыкевичева. Что с вами, отец?..

Румега. Браво, Розалия, браво!

Выбегает из канцелярии Дзуня.

Дзуня. Вы, отче!..

Румега. Браво, Роза...(Поворачивается в сторону Дзуни.) Пане Дзуня, я буду иметь сына!..(Обнимает и целует Дзуню.)

Дзуня (Помыкевичевой). Вы что-нибудь понимаете, пани?..

Помыкевичева. Потому только, что все поняла, ухожу с сердцем полным стыда и презрения! (Выходит в столовую.)

Румега. Мальчик дорогой! Я буду иметь сына. Вполне достоверно заявляю вам: у меня будет сын! Браво, Дзуня, браво, Розалия!

Дзуня. Вы больны, отче...

Румега. Нет, я уже совсем здоров! Благодаря тебе, тебе, золотой мальчик! Ха-ха-ха-ха! А я молился, я не терял надежды! Спи, мальчик, говорил, спи, мальчик золотой! И выспал малец мне и Розалии радость. Мой ты сокол, радость ты моя!

Дзуня (упирается). Вы меня тревожите, отец!..

Румега. Сейчас успокою дорогого мальчика! (Дает ему письмо.) А что... А что... Неужели не радуетесь со мной, мальчик?

Дзуня подавлен. Пауза.

А что...

Дзуня. Смею предположить, что ваша радость немного преждевременна.

Румега. Ха-ха-ха! Какой рассеянный мальчишка! А, может быть, как раз у меня основание иное полагать...

Дзуня(показывает снимок). Вы это видели?

Румега. А как же! Конечно, видел. А вот этого, я уверен, вы не видели.

Дает Дзуне издалека прочесть заявление Леси.

Нет, вы не подходите ближе! Не подходите, золотой мальчик!..

Дзуня тяжело садится. Неужели вы духом упали? Как вам не стыдно, молодой человек? В мои годы я не такие неудачи переживал и господь бог как-то помог мне. Не горюйте и вы, пане Дзуня! При ваших способностях вы в самый короткий срок попадете в депутаты. Ну, не падайте духом, молодой человек...

Входит Помыкевич.

Помыкевич. Ч-ч-чудесно! Как это ч-ч-чудесно, что вы зашли к нам, отче.

Румега. Я тоже так думаю. Это действительно чудесно, меценат. Хе-хе-хе!

Помыкевич (садится.) Захожу я от фотографа, вы понимаете меня, отче...

Румега. Теперь уже немного меньше... Ну, рассказывайте дальше, меценат!

Помыкевич. И только подумайте, кого встретил: отца Митрата Бурмилу, он сейчас празднует тридцатилетие своей пасторской деятельности.

Румега. Знаю, он третий секретарь у митрополита.

Помыкевич. Именно потому я вам и рассказываю о нем. Так вот он и говорит мне, что в ближайшем будущем митрополит основывает банк. Настоящий банк, отч-ч-че, банк для блага католическо-украинского народа. Уже и название придумали. «Банк наисладчайшего сердца Приснодевы во Львове». Пять миллионов основного капитала, всеч-ч-ч-честней– ший!..

Румега. Я слышал об этом. Так вы что же!.. Подумали...

Помыкевич. Не я, а они обо мне подумали, отче. Директор им нужен, человек солидный, с чистым прошлым и заслуженным именем, трудолюбивый и набожный.

Румега. А вы уверены, что они именно о вас подумали?

Помыкевич. Не иначе! Так и сказал мне отец Митрат: «Мы о вас думаем, меценат. Подумаем как следует, присмотримся ближе к христианским добродетелям вашим и пригласим тогда». Неужели у вас есть какие-нибудь сомнения в отношении моих добродетелей христианских, отче...

Румега. Что касается ваших добродетелей, то у меня нет никаких сомнений, и только благодаря вам самим, меценат...

Помыкевич. Имею надежду, что вы поделитесь с кем следует вашими соображениями, отче.

Румега. Да, неужели я могу в такой радостный для меня день в чем-нибудь отказать вам.

Пауза.

Помыкевич. Вы меня заинтересовали, отч-ч-че.

Румега. Хе-хе-хе! Заинтересовал!.. А вы что думаете об этом, пане Дзуня?..

Дзуня. Ничего.

Румега. Так-таки, пане Дзуня, и ничего?

Помыкевич. Вы как будто раскроены чем-то, пане товарищ.

Дзуня. У меня голова болит.

Румега. Э-эх, пане Дзуня!..

Помыкевич. Может быть, чего-нибудь съели такого?

Дзуня. Нет, я только высоко летел, упал и ушибся, очень больно ушибся...

Помыкевич. Пане товарищ, что случилось, разрешите узнать?

Дзуня дает Помыкевичу письмо.

От... от кого это?

Отец Румега что-то говорит Помыкевичу на ухо.

Румега. Хе-хе-хе! Золотой парень, хе-хе-хе!

Помыкевич. Что вы скажете на это, пане товарищ?..

Дзуня. Ничего. Теперь мое достоинство требует, чтобы я молчал.

Румега. Хе-хе-хе!

Помыкевич. Это вам, молодой человек, лишнее доказательство того, что при самых луч-ч-чших намерениях можно стать врагом самому себе.

Румега. Хе-хе-хе! Учтите, меценат, что вы с равным правом могли бы то же самое и о себе сказать. Хе-хе-хе!

Помыкевич. Почему, всечестнейший отче?..

Румега. Как вы любопытны, пане депутат!..

Помыкевич. Как вам известно, только через два дня я буду иметь честь называться депутатом, отче.

Румега. Как мне известно, вы ошибаетесь, меценат.

Помыкевич (достает снимок). Вы, кажется, забыли об этом, отч-че.

Румега. Хе-хе-хе! Я не то, чтобы забыл... (Тоже достает снимок.) Я даже с той, которую спрятал, оттиски сделал. Разве ж они не так хороши, меценат?.. (Показывает снимок Помыкевичу.)

Помыкевич. Ч-ч-ч-ч...

Румега. А что? Хе-хе-хе... Не ожидали себя увидеть на моем месте? Что? Хе-хе-хе! Такова фототехника! Ну что, меценат!

Пауза.

Помыкевич (к Дзуне). Пане товарищ! У меня такое впечатление, ч-ч-что и я ушибся.

Дзуня молча протягивает ему руку, Помыкевич пожимает ее.

Дзуня. Это была борьба, меценат.

Помыкевич (горько усмехается). И мы проиграли ее, пане Дзуня.

Румега (тихо). Хе-хе-хе!...

Дзуня (встает). Меценат! Мы должны были проиграть ее.

Помыкевич. Это правда! Сам вижу – необыкновенно фантастические были ваши планы...

Дзуня. Не потому, меценат! Мы не выиграли ее потому, что полет был чересчур орлиным, а настоящими орлами быть нам только в собственных гнездах, только в собственной державе...

Румега. Ага!.. Да здравствует!..

Помыкевич. Позвольте!

Дзуня. Вы все в сюртуках и сутанах. Люди с серым обликом, люди без души. Ваше счастье бродит по свету, там где море ночных огней, где миллионы авто, где сотни тысяч блестящих полицейских. Ваши сапоги всю жизнь в грязи, из ваших ртов несет пивом, ваши пальцы протухли табаком. Для вас вилла – недостижимая мечта, для вас авто – привилегия богов! Вы доктора, директора, отцы духовные, профессора! Всех вас зовет душа моя,– выйдите все из домов своих, станьте железной лавой, ибо над вашей головой уже рушатся крыши, бьет двенадцатый час. На баррикады зову вас! На баррикады, сюртуки и сутаны! За державу свою, только свою, соборную, самостоятельную! Станьте хотя бы на миг бенгальскими тиграми, ибо (тихо)... исчезнут, как дым, ваши сны, ваши сны о пирогах министерских, и не для вас будет море ночных огней, не для вас сотни тысяч блестящих полицейских!..

Помыкевич и Румега вытирают глаза платком и, взволнованные, целуют Дзуню.

Румега. Пане Дзуня, дайте вашу руку!..

Помыкевич. Пане товарищ... дайте вашу руку!..

Пожимают руку Дзуне.

Румега. Я очень взволнован, и если наступит этот момент, если позволит господь бог, я – тоже – с вами пойду на баррикады!

Помыкевич. Я тоже взволнован, и я тоже... пойду на баррикады...

Румега. Минуты такого подъема редко приходится переживать у нас.

Помыкевич. Пане товарищ, вы действительно необыкновенный человек.

Дзуня. Отец Румега! Если банк наисладчайшего сердца будет искать верного лакея капитала, тогда не забудьте обо мне! Я как раз вспомнил о земельных участках на чрезвычайно выгодных условиях.

Румега. Никогда не забуду тебя, золотой человек!..

Помыкевич. Как директор банка, я тоже вас не забуду! Правда, отч-ч-че депутат?

Румега. А на крестины, соколик, уж обязательно...

Помыкевич (к Дзуне тихо). Пане товарищ, вы действительно необыкновенный человек!

Отец Румега встает.

Помыкевич. Позвольте, отче, неужели же вы хотите покинуть нас? (Бежит в столовую.) Миленочка! Милена! Просим тебя, голубушка!..

Входит Помыкевичева.

Не смогла ли бы ты нас угостить чем-нибудь. У нас с отцом Румегой были некоторые дела общегражданского значения, не помешало бы кое-чего перекусить. Как, отче?

Румега. Однако благодарю...

Помыкевич. Отец наперед благодарит, Милена.

Помыкевичева. Отец Румега принадлежит к людям, у которых учтивость в крови.

Румега. Весьма благодарен, пани, но я...

Помыкевич. Отец Румега имеет еще одну заслугу перед нами, за которую мы должны быть ему глубоко благодарны, Милена.

Помыкевичева. О том, что отец депутат великодушно отрекается от мандата, я знаю, Ахилл.

Помыкевич. Да ты еще не знаешь, Милена, что отец Румега проявил столько сердечной доброты и переубедил меня, что депутатство для меня по меньшей мере вредно.

Помыкевичева. Ты тоже, Ахилл?!.

Помыкевич. Отец Румега, как человек, которому хорошо известны его национальные обязанности, согласился и дальше тянуть депутатское ярмо, Милена.

Помыкевичева. А ты, Ахилл?..

Помыкевич. Я стану директором нового «Банка наисладчайшего сердца Приснодевы во Львове», не без помощи со стороны всеч-ч-честнейшего отца Румеги...

Румега кланяется.

Румега. Помогать своим стало самой большой радостью в моей жизни, уважаемые господа.

Помыкевичева. За то на вас снизойдет божеская награда, отец.

Румега. Она уже на меня снизошла в тот момент, когда вы впервые улыбнулись мне, пани.

Помыкевичева. Вы, отец, слишком щедры...

Дзуня. Если слова всечестнейшего блещут, то этот блеск является лишь отражением красоты вашей, пани...

Помыкевичева. Я восхищена вами, пане...

' Помыкевич. Нет сомнений, пан Дзуня заслуживает всеобщего восхищения, и нам остается пожелать ему дальнейших успехов в деле на благо народа, в деле, о котором я бы хотел с вами, отче, поговорить поподробнее.

Румега. Я вам уже, кажется, дал, меценат, доказательства тому, что если я возлагаю на себя заботы о народном благе, я совсем забываю о своем благе и своем здоровье.

Помыкевич. У меня никогда не было другого мнения о вас, отче! (К Дзуне.) В канцелярии никого нет?

Дзуня. Секретарша в суде, меценат.

Помыкевич. Прошу вас, будьте добры, отче...

Румега. К вашим услугам, меценат! (Уходит в канцелярию.)

Пауза.

Помыкевичева. Вы что-то хотели сказать, пане?

Дзуня. От вашего взгляда замирает каждое мое слово.

Помыкевичева. После всего этого вы хотели что-то другое увидеть в моих глазах?

Дзуня. Если бы я верил в невозможное, я бы искал в них прощения, пани...

Помыкевичева.. По-вашему, вы заслуживаете его? Дзуня. Не я сам – моя любовь заслуживает. Помыкевичева. Ваша любовь ходила по разным путям... Дзуня. А цель была одна – вы, мечта моя, Милли!.. Помыкевичева. Я хотела б вам верить... Дзуня. Если это желание родилось в вашем сердце, я счастлив, Милли!

Помыкевичева. Завидую вашему счастью, Дзуня... Дзуня. К вашим ногам кладу его, Милли... (Обнимаетее.)

Помыкевичева. В последний раз – принимаю его, Дзуня!..

Целуются.

Помыкевичева. Милый... Валентин... Дзуня. Божественная... Грета Гарбо... Целуются. В среднюю дверь входит Леся и, увидев это, роняет

портфель.

Дзуня. Что вы! Леся. Дзуня!..

Дзуня. Почему вы не пошли прямо в канцелярию? Леся. Там заперты двери...

Помыкевичева. Учтите, что не только в канцелярии запираются двери. Пане Дзуня, я лучше тем временем приготовлю перекусить. (Выходит.)

Дзуня. Вы хотели что-то сказать? Леся. Как же так... Дзуня? Дзуня. Говорите, панночка, яснее! Леся. Что же это такое... Дзуня!

Дзуня. Лучше я у вас спрошу... (Показывая ей снимок.) Что это значит, панночка?!. Леся. А!..

Дзуня. Ах, так! Думаю, что после этого вам станет ясным ваше положение.

Леся. Для вас же, только для вас, Дзуня.

Дзуня. Панна Леся! Не втягивайте и меня в это ваше...

Входит меценат.

Помыкевич (Лесе). Неужели же после всего вы еще здесь?!

Леся. Это же страшно, пане меценат!.. Помыкевич. Это настолько возмутительно, и поэтому чтобы вашей ноги больше здесь не было. С богом, панна Леся! Ваше место займет честная украинка!

Леся (рыдает). Пане меценат, моим родным ничего не остается...

Помыкевич. Вы ч-ч-что, еще тут?

Леся выходит.

Помыкевич. Подумайте, пане товарищ. Человек не может понять, что даже и менее ответственное место на национальном фронте требует прежде всего чистых рук.