Текст книги "Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы"

Автор книги: Ярослав Галан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)

Пауза.

Петере о н. Две тысячи шестьсот!

Цупович(вытирая платком лоб). Давайте!..

Петерсон(встает, открывает сейф. Еще раз посмотрев на жемчуг, старательно завертывает его и прячет в кассу. Швыряет деньги на стол). Все!

Цупович(считает деньги, потом говорит тоном примирения). Надеюсь, сэр, вы останетесь мною довольны.

Петерсон. Идите..

Цупович. А часики... будут?

Входит Бентли.

Петерсон (Бентли). Лейтенант, вы поедете на праздник в Швейцарию?

Бентли (снимая куртку). Нет, на этот раз не поеду.

Петерсон. На этот раз часиков не будет, Цупович.

Цупович (разводит руками). Как жаль! А я рассчитывал по крайней мере на сотню штучек. Ну что ж, тогда в другой раз, уважаемые джентльмены. Желаю весело провести праздник. Мери кристмас!

Петерсон. Ступайте и помните, что бы там ни случилось в ближайшие дни, я с этим ничего общего не должен иметь.

Цупович. О! Я запомню, сэр! Чтоб там ни случилось в ближайшие дни, ваш мундир останется чистым, как слеза святой Женевьевы. (Уходит.)

Бентли(закурив сигарету, ложится на кровать). Я к вашим услугам, майор.

Петерсон. Во-первых, я не понимаю, почему вы вдруг отказались провести праздники в Швейцарии. Как вам известно, цены на часики в Берлине все еще растут, а деньги нужны, я думаю, не только мне. (Показывает на батарею бутылок.) Вас смущает присутствие невесты? Можете поехать вместе с ней. Она будет этому только рада.

Бентли. Рада? Почему? Не потому ли, что ее Эдвин, бывшая слава, гордость и надежда города Нью-Блекгерст, превратился в мелкого спекулянта?

Петерсон. К черту! Она должна понять, что в этом баварском городишке не торгуют акциями металлургических предприятий!

Бентли. Она должна... и когда же вы, наконец, поймете, майор, что, кроме вас, есть еще люди и другой морали?

Петерсон. Ага! Вы хотите сказать, что мисс Фанси принадлежит к людям этой морали? Да?

Бентли. Да.

Петерсон. Именно этого я и боялся.

Бентли(лениво поднимается и разговаривает уже сидя). Говорите яснее.

Петерсон. Присутствие мисс Фанси в этом городе нежелательно. По крайней мере в ближайшие дни.

Бентли. Потому, что она моя невеста?

Петерсон. Нет, потому что она журналистка, и к тому же, как я успел заметить, журналистка, не имеющая достаточного жизненного опыта, и...

Бентли. Интересно. Ну?..

Петерсон. ...и понимает свою профессию слишком примитивно. Конечно, военная газета не напечатает ничего лишнего. Но есть еще красная пресса, эта только и ждет того, чтоб сделать нас героями скандала. К тому же само появление вашей невесты в роли ангела-хранителя произведет сумятицу и в без того беспокойных головах красных ди-пи. (С нарастающим гневом.) Поэтому поезжайте с ней куда угодно: в Швейцарию, Париж, Копенгаген! Я дам вам десять дней отпуска, одолжу денег на дорогу, до Франкфурта поедете на моем «Адмирале». Я сделаю все, чтоб избавиться от лишних свидетелей.

Бентли. Как вам не стыдно, майор, так панически бояться маленькой девушки!..

Петерсон. Бросьте! Я хорошо знаю эту смесь женской экзальтации с упрямством подростка. Если такая надышится красными доктринами, то начинает карьеру с того, что свяжется с первым попавшимся широкоплечим негром и...

Бентли (вскочив с кровати как ошпаренный). Моя Норма и негр? Вы или с ума сошли, майор, или (схватив Петерсона за грудь)... забыли, что за такое оскорбление иногда расплачиваются кровью?

Петерсон (медленным движением руки отталкивает лейтенанта). Вы правы! Простите! Я не хотел оскорбить мисс Фанси. (С иронией.) Кстати, я не знал, что вы так пламенно любите вашу невесту.

Бентли. Конечно, люблю, и эта любовь – моя последняя надежда. Без нее я потерял бы остатки веры в себя и в то, что мы, люди цивилизации, отличаемся чем-то от рыжих псов из книжки Киплинга. Ах, да разве вы способны это понять!

Петерсон. О, прекрасно понимаю! Любовь – в личных интересах. Мисс Фанси должна быть для вас чем-то вроде возбуждающего средства. Только боюсь, что эта роль ей скоро наскучит, и она начнет искать человека, который любил бы ее ради нее самой.

Бентли пытается что-то сказать, но Петерсон останавливает его движением руки.

Минуточку! Небольшой дружеский совет: не требуйте от женщины того, что она ищет у вас. И еще одно: любовь, мой милый, никогда не заменит мировоззрения.

Бентли ( с сарказмом). А оно у вас есть, майор Петерсон?

Петерсон (выпятив грудь, стоит за столом). Да? Если вам угодно, мировоззрение офицера ее величества новой Америки, всесильной королевы континентов и морей, спасительницы мира, защитницы демократии и свободы...

Бентли (прерывая его). А вы, майор, верный страж и апостол этой демократии и свободы? Да?

Петерсон. Да, и именно поэтому, пока вы носите этот мундир, я имею право требовать, чтобы не злоупотребляли моей слабостью к себе и беспрекословно выполняли все мои приказания.

Бентли (подходит к майору). Я узнаю этот апостольский тон. Значит, вы действительно готовите здесь какую-то новую гадость?

Петерсон. Лейтенант Бентли, не забывайте, что вы американец, и к тому же американец среди цветных людей. Мне безразлично, что случится завтра с этими, как вы их сами называете, краснокожими. Но сегодня они находятся под моей опекой, и я заставлю их скакать так, как этого требуют интересы Соединенных Штатов! Я не знаю и не буду знать сентиментов там, где идет речь об этих интересах. Вы, кажется, уже имели случай убедиться в этом..,

Бентли. О да! Не-од-но-крат-но...

Петерсон. В подобных случаях я не допущу сентиментов, если это коснется и вашей особы, лейтенант. Если я до сих пор терпел кое-какие ваши выходки, то только потому, что вы не принадлежите к людям, которые делают погоду. (Запирает сейф на ключ.)

Бентли. Вы правы, майор. Я не мастер мокрой работы.

Петерсон. Молчать! Смирно!

Бентли неторопливо вытягивается.

Вы не мастер?.. Хотя вы даже и на это неспособны. А теперь будьте любезны выполнить мой приказ. Надеюсь, я вас переубедил, мой лейтенант...

Бентли. Наполовину. Я не хочу быть свидетелем еще одного преступления тем более, что у меня нет никакой возможности предотвратить его.

Петерсон. Я также в этом уверен. Еще что? Бентли. А если, невзирая на мою просьбу, мисс Фанси откажется уехать? Что ж тогда?

Смеркается. За окном вспыхнули фонари.

Петерсон (быстро шагает по комнате). Тогда... мисс Фанси горько раскается в своей неосторожности.

Пауза.

Кстати, чтоб вам не пришло в голову повторить смысл нашего разговора, иначе – суд за разглашение военных тайн! Понятно? Бентли. Понятно.

Петерсон. Вы хотите еще что-то сказать? Бентли. Да. Петерсон. Говорите! Бентли. Я ненавижу вас, майор!

Петерсон (с удивлением поднимает голову). А разве это имеет какое-нибудь отношение к нашей службе? Вы неисправимый фантазер, Бентли! (Похлопал его по плечу.)

Телефонный звонок.

(Берет трубку.) Я слушаю. Да... (Покачав головой.) Еще раз повторяю: что бы там ни случилось, я к этому никакого касательства иметь не буду.

Конец первой картины. Занавес.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Вечер в трактире фрау Мильх. Горят лампы, за столом перед полной кружкой пива сидит Норма. Она нервно постукивает пальцами по столу. За стойкой Анна делает подсчеты.

Норма(пробует пить пиво, но из этого ничего не выходит, оно ей не нравится). Бррр!..

Анна (не поднимая головы). Я вас слушаю, мисс! Норма. А я ничего не сказала!

Пауза.

Норма. Допустим, что вы любите кого-нибудь и тот кто-то, скажем, любит вас. И вдруг между вами возникает спор и вы называете его надоедливым недотепой. Имеет ли право этот «кто– то» обидеться?

Анна (смеется). Об этом, мисс, вам придется спросить у мужчин. А вот и один из них.

Появляется Боб Фобе р.

Стопроцентный, как он сам о себе говорит.

Боб (Норме). Добрый вечер, мисс!

Норма. Садитесь, сержант.

Боб садится против Нормы.

Что бы вы сделали человеку, который назвал бы вас надоедливым недотепой?

Боб. Как?!

Норма. Надоедливым недотепой!

Боб. Я свернул бы этому человеку скулы!

Норма. Ох, вы меня испугали! Даже если бы это вам сказала девушка?

Боб. Девушка? (Махнув рукой.) Девушкам в таких случаях я делаю скидку, мисс. Хе-хе.

Норма. Скидку? Почему?

Боб. Как вам сказать... хе-хе! Если девушка видит, что перед ней настоящий недотепа, то она не только не будет ругаться, но и разговаривать не захочет. Ох, мисс! Что это вы? Собираетесь пить нынешнее немецкое пиво? Не советую. От него до конца праздников вас будет мучить жажда. Вы можете выпить настоящего пива в американском клубе, третий квартал направо. Боже мой, как там сегодня будет весело! А я, как назло, всю-то ноченьку дежурю. Собачья жизнь!

Анна. Налить вам виски, сэр?

Боб. Благодарю. Увидят с улицы мои ребята и тоже захотят выпить. (Зевает.) И чего это вас, леди, в этот облезлый трактир потянуло? Среди этого пестрого сброда американке не место.

Норма. Именно этот «сброд» меня и интересует, сержант. Я – корреспондентка.

Боб (взглянув на ее нашивки.) А! Извините, не заметил.

Норма. Завтра пойду в лагерь ди-пи. А сегодня подожду здесь, может, их сюда бог пошлет.

Боб. Вряд ли пошлет. Сегодня они празднуют у себя. (Анне.) Разве вы не закрываете под рождество?

Анна. Немного позже, когда разойдутся гости фрау Мильх.

Боб (Норме.) Ну что ж, пишите, мисс, пока их еще не растащили по свету, как щенят. А-а! Хотел бы я поглядеть на них через год-два, когда они вдоволь нагостятся у бразильских метисов и британских скопидомов, которые трижды ели бы уже съеденное!

Норма. Вы несправедливы, вы возмутительно несправедливы, сержант! Неужели вы не можете этого понять?

Боб (поглядев на нее исподлобья). А вы случайно не из Армии спасения, леди? Я об этом еще сегодня утром подумал. Жаль, что вашей армии не видно было в Арденнах! Вот это было рождество! Из нашей роты человек двадцать в живых осталось. Это был бы урок для вас, леди. До смерти не забыли бы...

С улицы доносится сирена полицейского автомобиля. Раз. Другой.

(Встал.) Нет на вас погибели! Боятся, чтоб я чего доброго без них не клюкнул. (Анне.) А ты что, ворон продаешь? Все равно не куплю. (Подходит к дверям.) А вы, леди, будьте осторожны! По этому городу по ночам упыри бродят.

Норма. О-о, вижу, вижу...

Боб. То-то! Мери кристмас, леди! (Уходит.)

Тотчас же зарычал и стих вдали мотор «виллиса». Норма встала и быстро подошла к Анне.

Норма. Послушайте! Прежде всего... я хочу просить у вас извинения за этого нахала сержанта и за всех ему подобных. Я не хочу, чтоб вы плохо думали о нас, американцах. Я недавно приехала в Европу и, поверьте, не узнала своих земляков. Может, это сделала война, не знаю. Я вообще мало, очень мало знаю и еще меньше понимаю и только здесь в этом убедилась. Там, дома, нам говорили совсем другое, и я думала, что так относиться к людям могут только невежды из Каролины. После того как я побывала сегодня у вас, после того как я поговорила еще кое с кем, я все время мучительно думала: неужели в простых душах наших людей поселился упырь нацизма? И неужели всем нам только кажется, что мы идем вперед, а на самом деле – давно уже сбились с пути и возвращаемся во мрак минувших веков?! Вот какие вопросы встали передо мной в этот самый печальный в моей жизни рождественский вечер, и я не могу найти ответа.

Анна (пристально смотрит на Норму). Этот вечер для нас также невеселый и был бы еще печальнее, если бы не вмешательство одной американки... (Улыбнулась.) Очень похожей на вас, мисс. Сержанта Фобера справедливо прозвали «Медвежьей лапой».

Норма. Ах, вы об этом... Боюсь, что я оказала вам медвежью услугу; он, видимо, из тех, которые умеют помнить и мстить.

Анна. Есть хуже его, мисс.

Норма. Я вас понимаю. Действительно, он только сержант. Как же все это отвратительно! И, главное, зачем, ради кого и чего все это творится?..

Анна. Не знаю. За последние годы я разучилась думать. Вы вспомнили про упырей,– может, для них это и делается. Про упырей мне рассказывала еще бабушка. Я думала, что это только сказки. Но в тысяча девятьсот сорок первом году я увидела их впервые. У них на шапках были мертвые головы. Они говорили, смеялись и пели, как живые люди, но от них несло могилой. Ваши не носят на фуражках мертвых голов, о нет! Однако я их боюсь, как боялась тех. Мисс! Я не знала раньше, что такое страх, но вот прошло целых пять лет, как он днем и ночью, да, днем и ночью сжимает мое сердце. Я была одинокая и беспомощная, теперь в мою жизнь вошел Андрей. Я надеялась, что мне будет легче. Но нет! До сих пор я боялась за себя, а теперь дрожу и за него. Он наш, он гордый, он севастопольский моряк, а они хотят сделать из него послушную охотничью собаку. Никогда этому не быть!..

Пауза.

Норма (взяв ее руку). Клянусь вам именем моей матери, честной американки, что я скажу миру всю правду и о вас, и о вашем Андрее, и о тысячах, десятках тысяч таких же несчастных, как вы. Я все скажу моей стране, скажу и то, что Европа не освобождена ни от нищеты, ни от страха, хотя за это, именно за это воевали наши солдаты. Я не политик, но я знаю, как трудно будет мне это сделать. Все же я верю, что не буду одинока, что найду друзей и здесь и по ту сторону океана...

Входит Бентли.

(Бросается к нему.) Эдвин!..

Бентли (вытирая платком лоб). Уф! Наконец-то я нашел тебя... Машина испортилась, и пришлось обойти полгорода.

Норма опустила голову и медленно вернулась на свое место. Анна с бумагами перешла на другую сторону сцены.

Норма. Я сочувствую тебе, Эдвин. Только не понимаю, зачем ты так старался?

Бентли. Майор приглашает тебя на рождественский вечер.

За сценой прозвучала рождественская песня «Тихая ночь, святая ночь...»

Ее поют мужские и женские голоса. Короткая пауза.

Хорошо, Норма. Я больше не буду настаивать. (Вздохнув.) Хочешь, встречай праздник в этом скверном городишке.

Норма. Спасибо, ты очень любезен. А не лучше ли было бы нам отпраздновать этот вечер вместе? Мы так давно не виделись.

Бентли. Я понимаю. Тебе майор также успел опротиветь.

Норма. Ах, не то, не то...

Бентли (избегая взгляда Нормы). Но сама знаешь: в преступном мире тоже есть свои правила приличия,– кстати, единственные правила, которые майор Петерсон почитает как святыню. ( Смотрит на часы.) Итак...

Норма. Погоди минутку. Я хочу спросить тебя: если бы я, Норма Фанси, дочь учительницы из небольшого американского города Нью-Блекгерст начала войну с твоим всесильным майором, ты поддержал бы меня?

Бентли. Войну? Во имя чего?

Норма. Ты прекрасно знаешь во имя чего.

Бентли. Боюсь, что ты проиграла бы эту войну в первой же битве.

Норма. Я не об этом тебя спрашиваю, Эдвин!

Пауза.

Бентли (вытянувшись смирно). Приказывай, Норма! Я на все готов.

Норма. Это не романтическая поза?

Бентли. Романтическая? Может быть. Поза? Ни в коем случае. Теперь все зависит от тебя, Норма. Если ты сумеешь воскресить бывшего Эдвина Бентли – хвала тебе!

Норма (очень взволнованная, подходит к Анне и платит за пиво: потом пожимает ей руку). Поверьте слову американки, мисс Робчук: мы – ваши друзья и останемся ими до конца, как были во время войны, потому что с вами – правда.

Анна. Я верю вам.

Норма. Что бы там ни было, что бы ни ожидало вас и... нас, мы будем с вами друзьями. Передайте эти слова вашему другу. Мери кристмас, мисс Робчук!

Анна. Мери кристмас, мисс!

Входит Андрей.

А вот и он!

Норма (подходит к Андрею). Мери кристмас, мистер Макаров! (Подает ему руку.) Вот вам моя рука.

Бентли смотрит на часы.

На ее помощь вы можете рассчитывать всегда и везде. Будьте счастливы.

Андрей. Будьте счастливы, хорошая девушка!

Норма и Бентли уходят.

Андрей (кивнув головой им вслед). Отважная! Еще не обожгла крылышек.

Анна. Андрей! Час назад приходил сюда Дуда, просил передать, чтоб ты не ночевал в лагере. Был обыск. Даже солому твоего матраца перетряхнули. Военная полиция арестовала Климюка и Бондаренко: говорят, у них нашлись старые советские газеты.

Андрей. Ну что же! Это значит, нам надо спешить!

Анна. Дуда считает, что они искали список.

Андрей. Это так.

Анна. Ты должен подумать о ночлеге, Андрей!

Андрей. Я уже думал. Переночую у знакомого немца– антифашиста. Он работает шофером -у американцев. Обещал меня подкинуть на ближайшую железнодорожную станцию. Садиться на поезд здесь было бы неосторожно.

Анна. Список все еще у тебя?

Андрей. А как же!

Анна. Тебя могут задержать на улице и обыскать, лучше оставь его до утра у меня, я его спрячу, а в случае чего сумею уничтожить. На рассвете сойдешь с машины на углу улицы, постучишь три раза ко мне в окно, я тихонько выйду к воротам и передам тебе бумаги.

Андрей. И ты уверена, что тебя они сегодня оставят в покое?

Анна. Я уже сказала тебе: они не найдут ничего, а на улице ты не успеешь уничтожить бумаги.

Андрей(после короткого колебания достает конверт, кладет его на стол и прикрывает ладонью). Спрячь поскорее!

Анна прячет конверт в сумку.

А теперь прощай, Анна, мне далеко идти.

Анна. Иди, милый!.. А обо мне не беспокойся, я сумею постоять за себя и за всех нас.

Андрей. Берегись, Анна, особенно Белина. Этот гитлеровский бургомистр и надсмотрщик с завода Шайблера почему-то не идет у меня из головы.

Анна(не спуская встревоженного взгляда с Андрея). Теперь он мне не страшен.

Пауза. Андрей, склонившись над стойкой, взял обеими руками ее голову, крепко поцеловал ее в губы, пожал руку и быстро направился к дверям, где столкнулся с Белиным. На этот раз Белин в черной кожаной куртке и в такой же шапке. Рождественская песня за стеной стихает.

Анна. О!..

Белин. Куда это вы так спешите, господин Макаров? Там дождь.

Андрей. Ничего, не растаю. Пропустите! Белин (уступая дорогу). Гляди, какой бесстрашный! Забыл, что смелого волки съели.

Андрей. Нет, не забыл! Но и вы не забывайте, Белин: от Анны руки прочь! Ищите счастья на другой улице и там гуляйте вволю, пока не пришел день, когда вас раздавят, как тифозную вошь... (Уходит.)

Белин(взволнованно смотрит ему вслед, потом медленно приближается к Анне). Ты слыхала, стерва, что сказал мне твой...(Хочет схватить ее за руку.)

Анна подалась назад, инстинктивно прижала сумку к груди.

Ага!.. Ага... понимаю. Значит, уже продалась им.

Анна. Продаются только люди вашей породы, господин... обер!

Белин. Так... так... Ну, а теперь шабаш, Анна! Теперь шабаш! (Ударил ладонью по стойке.)

Анна, судорожно прижимая сумку к груди, охваченная внезапным страхом, пятится к ступенькам. Открывается дверь из квартиры, и выходит фрау Мильх. Неуверенные шаги, которыми она спускается по ступенькам, показывают, что она пьяна.

Фрау Мильх (напевая «Тихая ночь, святая ночь...»). Как хорошо, что гости ушли, и без них голова трещит. Фрейлейн Анна, я вижу на столе кружку с недопитым вином, уберите, пожалуйста.

Анна уносит кружку с недопитым вином, выливает его и, не выпуская сумки из-под локтя, моет посуду. Белин, не отрывая глаз, следит за ней.

Выпейте, герр Аркадий. Белин. Стакан виски!

Фрау Мильх. Ой, как много!.. Я выпила полстакана, и то ударило в голову. Но для вас это капля в море, герр Аркадий! Я знаю, я хорошо знаю... (Наливает.) Пейте на здоровье! Желаю счастья!..

Белин выпивает.

Вот так, вот таким я помню моего Аркадия? Пом-ню!

Белин пытается тоже улыбнуться.

Можете идти отдыхать, фрейлейн Анна. Я сама запру двери. Анна. Спокойной ночи, фрау Мильх!

Белин оловянным взглядом провожает ее.

Белин (про себя, сжимая кулаки). Шабаш...

Фрау Мильх (грозит ему пальцем). Ой, не точите зубы, герр Аркадий! Не лезьте в беду. У этой вашей кукушечки острый клюв; чего доброго, и на смерть заклевать может... Белин (насторожившись). Глупости! Фрау Мильх (подходя). Слушай, Аркадий! Хоть ты меня бил, хоть бросил меня, когда я стала не нужна тебе, я все же люблю тебя. И потому (оглянувшись) говорю тебе, берегись, не связывайся с этой девушкой. Моряк, или как его там, подарил ей вот такой кинжал. Я не хочу, чтоб из-за первой встречной мой Аркадий отправился на тот свет.

Белин. Постой, кинжал... с костяной ручкой? Фрау Мильх. Да. С костяной ручкой. Таким кинжалом ударишь раз – и капут.

Белин. Раз...(закрывает правой ладонью глаза.)

Фрау Мильх гладит его руку, которая лежит на стойке, но он инстинктивно отодвигает руку и, подумав, кладет на прежнее место.

Фрау Мильх. Аркадий! Ах, Аркадий!.. Белин. А бумаг он ей никаких не давал? Фрау Мильх. Может, и давал,– не знаю, Аркадий. (Не отрывая от Белина пьяных глаз.) Я увидела кинжал и почему-то подумала: «Это, наверно, на моего Аркадия...» Белин. Довольно!

Пауза.

Ключ... при тебе?

Фрау Мильх (всплеснув руками). Ох!.. А как же! Тут, тут. (Взволнованно ищет по карманам; наконец находит ключ и отдает его Белину.) Все-таки... все-таки... я дождалась тебя... Белин (подносит палец к губам.) Только смотри... Фрау Мильх. Я понимаю. Будь спокоен. Она ничего не услышит. Через полчаса она будет спать на кухне как убитая. Не задерживайся, я буду ждать тебя, только закрою ресторан.

Белин(вперив взгляд в дверь, за которой недавно исчезла Анна). Она... будет спать на кухне. Виски!..

Фрау Мильх торопливо хватает бутылку, в дрожащей руке бутылка мелко дребезжит, ударяясь о край стакана.

Осторожно, не разлей! Довольно!(Выпивает и быстро уходит на улицу.)

Фрау Мильх поправляет прическу. Напевая «Тихая ночь, святая ночь...», запирает все шкафы, затем первые и вторые двери на улицу. Как раз в то время, когда она собиралась повесить за скобу большой замок, рядом раздался отчаянный крик; через несколько секунд второй, который сразу оборвался. Охваченная ужасом, фрау Мильх выпустила из рук замок, метнулась в противоположную сторону сцены и там прижалась к стене. Медленно приоткрылась дверь, и из-за нее потянулась к выключателю мужская рука. Свет гаснет, по стене запрыгало пятно от карманного фонарика. Когда оно, наконец, нашло фрау Мильх и осветило ее искаженное ужасом лицо, послышался громкий шепот: «Если хочешь жить, молчи!..» Фонарик гаснет; после небольшой паузы фрау Мильх при бледном свете уличного фонаря медленными шагами направляется к двери, ведущей в квартиру, отворяет ее, включает свет и в то же мгновение с криком вбегает назад. Путая ключи, она открывает двери на улицу и с порога кричит.

Фрау Мильх. Полиция!! Полиция!!!

Быстро приближается вой полицейской сирены.

Занавес.