Текст книги "Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы"

Автор книги: Ярослав Галан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц)

Леся подходит к нему.

Леся. Я иду... И прошу вас, Дзуне об этом ни слова. Я бы тогда все потеряла... Без Дзуня...

Румега. Неужели, доченька, забыла, что очень хочет бай– бай?

Из кабинета высунулась голова Рыпця. Отец Румега ведет Лесю к выходу.

Как сильно бай-бай...

Выходят. Меценат стоит минуту в раздумье, потом, словно одумавшись, выбегает в столовую. Из кабинета высматривает Пыпця. Оттуда выходит Дзуня, за ним Пыпця и Рыпця. У Пыпця фотоаппарат.

Дзуня. Вы обождите здесь, господа! Через минуту вернусь. (Идет в столовую.)

Пауза.

Рыпця. Можно ли вас спросить, товарищ, чего это вы молчите?

Пыпця. А вам какое дело?

Рыпця. Мне – ничего. То есть...

Пыпця. Ну вот!

Пауза.

Рыпця. «Стоишь себе под стеной, и ноги дрожат под тобой», как писал гениаль...

Пыпця. К черту лысому с вашими мещанскими ногами! Там чай пьют, а он ерунду свою сугубо романтическую разводит. Тоже мне поэзия! С такой линией в «Кровавом зареве» места себе не найдете.

Рыпця. Неужели, товарищ, вы бы без меня журнал выпустили?

Пыпця. А вот и выпущу. Добьюсь поддержки выдержанных людей общества. Думаете, не обойдусь без такого советофила мещанского?

Рыпця. Позвольте вам сказать, товарищ, что вы ошибаетесь относительно моей невыдержанности. Я ведь десять лет тому назад умел петь «Интернационал», пять лет плачу за «Красное знамя», а если нас когда-нибудь опять примут в партию, то я... я даже выеду в Советский...

Пыпця. А в тюрьме вы сидели? Вот и не сидели, дорогой товарищ и приятель! А еще о выдержанности болтаете, элемент вы несознательный!.. Вот!..

Рыпця. А если так, то интересно, какой это (показывает на фотоаппарат) у вас будет подход, дорогой товарищ?.. Троцкистский?..

Пыпця. А вы думаете неправильный? Так вот что! Совсем правильный и выдержанный, дорогой товарищ и приятель! Мы таким образом не только раскрываем их карту мелкобуржуазную, а еще лишний грош заработаем для культурного фонда на «Кровавое зарево»! Чтобы иметь свой орган в защиту Советского Союза и на борьбу с Коммунистической партией. Вот!.. А вы об этом не подумали, да еще и саботируете дело. Вот!

Рыпця. Я – саботирую?.. Позвольте мне сказать, товарищ, что вы... бессовестно врете!

Пыпця. Вру? А кто, по-вашему, деморализует сочувствующих? Кто, по-вашему, человека, еще не совсем выдержанного в идейном смысле и не совсем надежного, пытается втянуть в мещанское болото?

Рыпця. Товарищ, я ведь никогда ни слова про вас!..

Пыпця. Вы думаете, я ничего не вижу? Неужели не вы, а я весь вечер улыбался Помыкевичевой?

Рыпця. Товарищ, это только так себе, учтивости ради. Бывало, на банкетах у князя Любо...

Пыпця. А подмигнули вы тоже ради учтивости, позвольте спросить?

Рыпця. Никогда, товарищ, не было такого, чтобы я подмигивал, да еще и...

Пыпця. А вот говорю, подмигнули раз!

Рыпця. Товарищ, не подмигивал ни разу!..

Входит Дзуня.

Дзуня. Господа – в дорогу! Они давно уже ушли. Надо потихоньку подкрасться, чтобы птичка не вспорхнула! Магний случайно не забыли?..

Рыпця. Не забыл, пане доктор!

Пыпця. А вы сами чего-нибудь не забыли?

Дзуня. Завтра пополудни будете здесь, господа, и я постараюсь доказать вам, что товарищеской услуги никогда не забываю...

Рыпця. То же самое сказал, когда его четвертовали, гениаль...

Пыпця. Без всякой там романтики, дорогой товарищ и приятель! Вы же видите: дело требует реалистического подхода.

Входит Помыкевич и останавливается в дверях.

Рыпця. Спокойной ночи, пане доктор!

Дзуня. Бог помочь господам!

Пыпця. И никак ему без тех...

Он и Рыпця выходят.

Помыкевич. Уже?..

Дзуня. Что – уже?

Помыкевич. Уже нач-ч-чалось?

Дзуня. Нет! Для нас – только лишь начинается, меценат.

Входит Варвара.

Варвара. Пане меценат – музыканты пришли!

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

В гостиной Помыкевичей. Помыкевичева курит папиросу и раскладывает пасьянс. Напротив нее за столом Рыпця.

Рыпця. И вот, представьте себе, милостивая пани, иду я по Фридрихштрассе, в руках «Капитал» Маркса, еще тогда последний том дочитывал, и вдруг вижу: подходит ко мне жгучий брюнет с демоническим взглядом и говорит: «Разрешите, симпатичный человек, Валентину с вами познакомиться?!»—«Давайте»,– отвечаю я. Вот и познакомились, обо всем беседуем, знакомых общих вспоминаем, затем Валентин говорит: «Дай мне, дорогой товарищ, книжку твою почитать, а то распухла у меня слепая кишка, ходить по улице не могу».– «Как же это так, говорю, товарищ Валентин, у вас кишка опухла, а вы мне ни слова об этом?» Валентин извинился, и я тут же побежал к моему коллеге, известному хирургу, и говорю: «Поезжай, Фриц, с Валентином в Америку резать ему слепую кишку!..» Сели, поехали. Приезжаем в Нью-Йорк, Валентин разделся, а мой Фриц закатал рукава и точит ланцет. Да так наточил, что Валентин помер, слепая кишка как собака задушила. Вот как! А как умирал он... Как, милостивая пани, этот брюнет умирал красиво! «Прощай, говорит, симпатичный товарищ Рыпця. До смерти тебя не забуду!» Вот какой, милостивая пани, был Валентин...

Помыкевичева. А что вы, господин Рыпця, про Района Новарро скажете? Я считаю, что он, не менее чем Валентин, слащавый...

Рыпця. Да, у него необычайно фотогеничное лицо, а у его тетки, как мне рассказал один из его свояков, имеется подвал с кокосами. Ах, я чуть не забыл, что у меня в кармане есть кое-что для вас, милостивая пани!..

Помыкевичева. Вышел новый Декобра?

Рыпця. А вот и нет! Не угадали, милостивая пани.

Помыкевичева. Вы, наверное, опять с глупостями, как вам не стыдно, господин Рыпця!

Рыпця. А вот и не глупость, милостивая сударыня, и совсем, совсем не глупость, а самое хорошее!

Помыкевичева. Господин Рыпця, скажите же, что такое!

Помыкевичева. Какой у вас жест королевский, господин Рыпця! Уж не стали ли вы редактором?

Рыпця. Нет еще, милостивая пани, однако все на пути к лучшему.

Помыкевичева. Раздобыли фонды?

Рыпця. Раздобываем пока что, милостивая пани. По секрету могу вам сказать, что у нас уже есть материальная возможность начать подготовительную работу...

Помыкевичева. А вчера вы еще этой возможности не имели?              ₄

Рыпця. Вчера вечером?.. Нет, еще не вполне, милостивая пани.

Помыкевичева. Мне говорил вчера Дзуня...

Рыпця. Вам говорил Дзуня?..

Помыкевичева. Что вы не могли остаться к чаю, потому что интересы дела требовали вашего присутствия.

Рыпця. Неужели же он вам и про отца Румегу напомнил?..

Пауза.

Помыкевичева. Да, конечно...

Рыпця. Это действительно неслыханная вещь, ведь сам Дзуня...

Помыкевичева. Что сам?

Пауза.

Рыпця. Ничего.

Помыкевичева. Господин Рыпця, вы что-то скрываете от меня!..

Рыпця. Нет, милостивая пани, этого никак нельзя... Если бы у меня и были какие-нибудь тайны от вас, то разве только государственного значения. А так...

Помыкевичева. Господин Рыпця. Только один вопрос.

Рыпця. Я слушаю, милостивая пани, я слушаю...

Помыкевичева. Что вы знаете о Дзуне?

Рыпця. О Дзуне? Ничего, решительно ничего, милостивая пани.

Помыкевичева. Вы меня не поняли. Я вас спрашиваю, что вы знаете о нем.

Рыпця. Он же почти все время здесь проводит, милостивая пани.

Помыкевичева. Вас это не касается! Что вы знаете о нем, ну хотя бы с моральной стороны?

Рыпця. Я? Решительно ничего...

Помыкевичева. Разве вы не знаете... ну... не получает ли он каких-нибудь писем от женщин?

Рыпця. Решительно нет! Это исключено, милостивая пани.

Помыкевичева. А почему это должно быть исключено, позвольте вас спросить?

Рыпця. Я... я допускаю... я не могу об этом знать, милостивая пани.

Помыкевичева. Ах, так!..

Пауза.

Должна вам сказать, что ваш товарищ Пыпця производит более положительное впечатление, чем вы...

Рыпця. Пыпця?

Помыкевичева. Да, да. Если бы когда-нибудь мне пришлось выбирать, я выбрала бы Пыпцю...

Рыпця. Пыпцю?

Помыкевичева. Да, пане. О Пыпце я знаю немного, но знаю одно – это человек прекрасной, широкой души, и язык его не умеет так лгать...

Пауза.

Рыпця. Сразу видно, милостивая государыня, что вы действительно мало знаете Пыпцю. Ну вот, хотя бы о языке его. Он вам небылицы плетет о своей непорочности, а выйдите в субботу вечером на улицу и увидите, как он пристает к несовершеннолетним девочкам, для того... чтобы в воскресенье утром с одеялом под мышкой отправиться в лес на свидание. Тьфу, тьфу!...

Помыкевичева. Пыпця такой дон Жуан? Это импонирует мне.

Рыпця. Т-тьфу. Импонирует...

Помыкевичева. Господин Рыпця, вы, кажется, имеете смелость издеваться надо мной!..

Рыпця. Боже сохрани, Милостивая пани. У меня и в мыслях не было такого, чтобы издеваться над вами. Мне только стало очень смешно, когда вспомнил, как это Пыпця неудачно через границу лошадей перебрасывал. Упитанных лошадей, в яблоках. И за это, тьфу-тьфу, за это невольно в политические преступники попал. Пыпця мастер голову морочить. Тьфу, тьфу!.. Политическим заключенным и то заморочил.

Помыкевичева. Что вы говорите?

Рыпця. Да это еще...

Помыкевичева. Это действительно необычно, это очень романтично!..

Входит Пыпця в новых туфлях цвета яичницы, в пестром галстуке.

Рыпця. Нет, товарищ, я как раз доказывал милостивой государыне...

Пыпця. Какой это милостивой государыне? Или из-за своего оппортунизма вы будете и дальше товарища Милену величать милостивой государыней?

Помыкевичева. Господин Пыпця...

Рыпця. Я же это и доказываю па... товарищу Милене всю вредность и невыдержанность романтизма и одновременно веду с товарищем Миленой предварительные переговоры относительно ее теснейшего сотрудничества с редакцией «Кровавое зарево».

Пыпця. Товарищ Милена будет прежде всего в теснейшем контакте с главным редактором «Кровавого зарева». Вот!

Помыкевичева. Позвольте, господа! Выходит, мы уже накануне рождения журнала?

Пыпця. Конечно, дорогой друг и приятель! Мы уже накануне рождения сугубо выдержанного литературно-общественного журнала «Кровавое зарево», редактором которого буду я. Вот!

Рыпця. Неужели вы обо мне, товарищ, хотите забыть, как писал гениальный...

Пыпця. Да ведь никак нельзя, дорогой товарищ и приятель! Да неужто вам никогда и шагу не ступить, чтобы...

Входит Дзуня.

Дзуня. Простите, пани! Можно ли вас на минутку, пане Рыпця? ( Выходит.)

Помыкевичева. Не заставляйте нас скучать долго, господин Рыпця!..

Рыпця. Понимаю ваше незавидное положение и, удовлетворивши пана Дзуня, буду стремиться к вам... товарищ Милена!.. (Выходит.)

Помыкевичева. Симпатичный молодой человек... Не правда ли, господин Пыпця?..

Пыпця. Не такой уж и молодой. Даже на семь месяцев старше меня. Вот!

Помыкевичева. А все-таки симпатичный...

Пауза.

Пыпця вытаскивает из кармана конфетки и кладет на стол возле кокоса.

Пауза.

Пыпця. Кокосы совсем подешевели. И... и я не знаю вообще, что в них может быть интересного!..

Помыкевичева. Даже если это от всего сердца, господин Пыпця?..

Пыпця. Вам, дорогая приятельница и товарищ, его мелкомещанское нежное личико приглянулось? Вы думаете, не было б у меня такого личика, если бы я хоть немного позанимался его негодной работой? Вы встаньте пораньше и пойдите на заставу, вот там увидите, как в одной небольшой хатке запивают не молоком, а трудовой кровью! Вот!

Помыкевичева. Рыпця?!

Пыпця. Конечно, не я, а этот самый Рыпця. Стоит себе при дороге, а женщины молоко в город несут. Вот! Он к женщине, молочнице такой: «Зайди, молодица, в хатку мою невеличку! Вот у тебя молока только одна банка, а выйдешь – в город едва донесешь, и сам черт не разберет, что оно такое, еще и для меня останется капля на завтрак. Заходи, молодица, чудеса мои увидите, зайди в мою маленькую хатку!» Вот! А с одной молодицей он там такие чудеса творил, что должен был на другую заставу сломя голову бежать. Вот! Мало ему было молока да обмана. Вот!..

Помыкевичева. Неужели это правда? А я думала, что это только вы, как говорил мне Рыпця...

Пыпця. Что же он говорил вам такое, товарищ Милена?...

Помыкевичева. Ничего! Лучше замолчать, чтобы не нарушить вашей доброй приязни...

Пыпця. Да на черта лысого он мне нужен, дорогая приятельница и товарищ! Думает, если книжек буржуазных начитался немного, так я не обойдусь без него! А вот и обойдусь! Вот увидите, обойдусь! Вот!

Помыкевичева. Да! А он, господин Пыпця, заверял меня, что вы вчера без его помощи не знали бы, что и делать.

Пыпця. Ах-ах-ах! Чудесно... А портьера-то все время словно от ветра ходила, так дрожал он перед гневом священника. Замечательно! Замечательно!

Помыкевичева. Отца Румеги так боялся?

Пыпця. Подумайте! Ну, и декадент! Когда в ответственный момент приходилось зажигать магнезию, он словно щенок скулил, чуть не испортил всего дела. Вот! А еще – романтик!..

Помыкевичева. Ну, а все же дело удалось?

Пыпця. Только благодаря мне, товарищ Милена. А Дзуня вроде и не знает об этом, прежде всего с Рыпцем расплачивается. Вот!..

Помыкевичева. Дзуня!..

Пыпця. А работа, дорогая приятельница и товарищ, была так искусна, что ни поп, ни Леся ничего решительно не заметили. Так искусно мне удалось раскрыть истинно буржуазные карты. Вот!

Помыкевичева. Ах так!.. Что же это... это должно быть очень интересная работа. А не имеете ли вы, господин Пыпця, случайно при себе...

Входит Рыпця, за ним Дзуня.

Дзуня. Извините, милостивая государыня! Пане Пыпця, прошу вас!

Пыпця выбегает за Дзунем.

Рыпця. Милостивая пани, извините!

Помыкевичева. Уже убегаете, господин Рыпця?

Рыпця. Я... я зайду, на минуточку только. Я хотел принести вам еще один кокос!..

С правой стороны входит Помыкевич.

Помыкевич. Прости, Милена, если помешал.

Рыпця. А я...

Помыкевичева. Вы погодите, господин Рыпця!

Помыкевич. В самом деле! Вы погодите немного, пане Рыпця! Вы... вы ведь с некоторых пор словно переменились, вы даже симпатичнее как-то выглядите, словно повеселели. Неужели дело так обстоит хорошо?..

Рыпця. Как нельзя лучше, господин меценат, как нельзя лучше! В ближайшем времени приступаем...

Помыкевич. Как нельзя луч-чше! Прости Милена, на минуточку! (Уходит в канцелярию.)

Рыпця. Вы... простите, пани, на минуточку. Я хотел...

Помыкевичева. Вы очень вежливы, но не беспокойтесь, и тем более сейчас, господин Рыпця. Сегодня достаточно... Вы оба очень вежливы, господа, и поэтому будьте уверены в моем содружестве с вами.

Рыпця. И ваша статья...

Помыкевичева. И моя статья «О влиянии народной одежды на формирование нового мироощущения украинской женщины модерна» в скором времени окажется в ваших руках...

Входит Пыпця.

Рыпця. Товарищ Пыпця! Товарищ Милена только что сообщила мне, что на днях передаст в мои руки свою ценную статью «О влиянии...».

Пыпця. Вы ошибаетесь, дорогой товарищ и приятель! Товарищ Милена передаст статью в руки главного редактора «Кровавое зарево».

Рыпця. Как только закончите ее, позвоните в кофейню «Помпадур», телефон двадцать пять – двадцать пять! Я там обычно пью настоящее мокко со сливками.

Пыпця. Если захотите ее напечатать, позвоните в кондитерскую «Казанова»: телефон сорок пять – сорок пять. Мне там обычно подают мороженое «Кассате». Вот!

Входит Помыкевич.

Помыкевичева. Вот теперь позвольте, господа, пожелать вам вкусного мокко и мороженого.

Рыпця и Пыпця. Благодарим...

Рыпця. Пани...

Пыпця смерил взглядом Рыпця.

Рыпця и Пыпця... товарищ Милена!

Выходят.

Помыкевич. Симпатичные ребята, жалко только, что не совсем они наши. Пропадают ребята без национального самосознания.

Помыкевичева. До сих пор, меценат, вы и не подумали о них.

Помыкевич. Я и теперь, Милена, так сказать, понимаю, что необходима предосторожность к ним обоим.

Помыкевичева. Может быть, снова ваша зависть? Вы решительно стараетесь, меценат...

Помыкевич. Нет, не это у меня было в мыслях, Милена. Я хотел лишь предупредить, что не следовало бы тебе во всем верить им...

Помыкевичева. Вы снова боитесь за меня, меценат?

Помыкевич. Боже сохрани! Не за тебя я боюсь...

Помыкевичева. А за кого же, если можно знать?

Помыкевич. Я... я совсем не боюсь, Милена. Только, видишь ли, молодым людям не всегда надо верить. Я и сам был молодым, не один раз приходилось обманывать. Говоришь, будто истинную правду, даже себе самому кажется: действительно правда! А подумаешь вот так, призадумаешься, и выходит обман неимоверный! Так вот, если ч-ч-что-нибудь такое, так ты не верь, Милена, брешут ребята!

Помыкевичева. Меценат, смотрите, чтобы не было скандала!

Помыкевич. Милена, они тебе все-таки что-то сказали?!.

Помыкевичева. Не сказали ничего и, может быть, только потому, что я не интересуюсь вашими, меценат, адвокатскими делишками. Я лишь напоминаю вам, что вы сделали меня несчастной, став моим мужем. Вы убили меня тогда в моих собственных глазах, если бы вы захотели меня уничтожить еще и в глазах общественного мнения,– горе тогда вам, меценат! Фамилия Помыкевичей должна быть незапятнана, потому, что я ношу ее. Вы слышали, меценат?

Помыкевич. Об... об этом никто не узнает, Милена...

Входит Дзуня.

Дзуня. Отец Румега...

Помыкевичева. Господин Дзуня, у меня с вами разговор, но потом... О чем,– пусть мои глаза вам скажут, а в них найдете только гнев и скорбь смертельную...

Дзуня. Как только речь заходит о скорби, то вы ее сейчас заметите и в моих глазах...

Помыкевичева выходит направо.

Помыкевич (тяжело вздыхает). Теперь мы пропали...

Дзуня. В этот самый момент отец Румега в канцелярии...

Помыкевич. Попросите его луч-ч-чше сюда! Неужели эта баба должна во все дела вмешиваться?..

Дзуня. О чем вы говорите? Ваша жена знает?..

Помыкевич. Ну, не знает, откуда же ей знать? Не скажу же я, как мы те деньги достали. Бабским нюхом ведьма чует.

Дзуня. Ах, успокойтесь и будьте бенгальским тигром, меценат!

Помыкевич. А если в конце концов окажется, что мы с вами не тигры, а обыкновенные кошки шелудивые, бесталанные?

Дзуня. Тогда вам как депутату легче будет примириться с этой мыслью. А пока что острите когти, меценат!

Помыкевич. Народ мой! Сколько иногда кровавого пота стоит желание трудиться ради тебя!..

Дзуня выходит. Через минуту входит Румега. За ним Дзуня с портфелем. Помыкевич и Румега молча кланяются друг другу и садятся.

Долгое молчание.

Румега. Вы не читали сегодняшних газет?

Помыкевич. Нет, к сожалению. Я читаю только перед сном. А ч-ч-то такое, отче?

Румега. Ничего, ибо я тоже не читал.

Помыкевич. Гм... Гм...

Румега. Гм... гм... Долго уж в этих газетах нет ничего нового.

Помыкевич. Долго, гм... гм...

Дзуня. А как легко можно было бы помочь этому. Какую– нибудь интересную новинку об известной особе, какой-нибудь интересный снимочек – и сенсация готова. Тогда и наиболее уважающие себя люди стали бы читать газеты. Не так ли, пане меценат?

Помыкевич. Да, гм... гм... особенно, если снимочек получится интересным. Вот, например, депутат отец Румега, как благодетель. На всю первую страничку такой портретик, а под ним стишок жирным шрифтом про пастыря с голубиным сердцем, который бедную сиротку приласкал, пригрел, еще и состояние оставил. Пример с него берите, набожные христиане!

Дзуня. Украинские граждане!

Помыкевич. Получился бы неплохой стишок... Не правда ли, отец депутат?

Румега. Сегодня как-то не очень говорит моей душе поэзия. И вообще эта поэзия... Мне не до нее с моим здоровьем...

Помыкевич. Как раз сегодня, отче, мы имели бы основание предположить что-то совсем другое-

Пауза. Поп достает из кармана кошелек.

Румега. Я как раз пришел к вам...

Дзуня. Не беспокойтесь, отец...

Помыкевич(прячет кошелек обратно в поповский карман). От-ч-че, не волнуйтесь!

Пауза.

Румега. Я... я совсем не волнуюсь. Кто вам сказал?.. Неужели, по-вашему, я должен волноваться?

Дзуня. Вы считаете, меценат, что у всечестнейшего при подписании завещания задрожит перо в руке? Если так, то вы слишком низко цените великодушность и непоколебимость примерного пастыря и гражданина.

Помыкевич. Простите, отец депутат! Никогда я в этом не сомневался.

Пауза.

Румега. Вы очень скромны, но простите, господа, через полчаса мой поезд отходит.

Помыкевич. А вы подож-ж-ждите-ка, отец депутат!

Румега. К великому сожалению, я должен ехать. Вы же сами знаете, что мое здоровье да еще депутатские обязанности...

Дзуня. Неужели, отец депутат, депутатские обязанности позволят вам забыть про обязанности не менее важные и неотложные?

Отец Румега вздыхает.

Помыкевич. Вы плохо спали, отче депутат?

Румега. Напротив, совсем хорошо выспался, меценат, но с моим здоровьем этого мало... Итак, простите! (Встает.)

Помыкевич. Вы со своей стороны, отч-ч-че депутат, простите, ч-ч-что мы вас сюда пригласили, однако это вызвано весьма важными обстоятельствами.

Румега. Неужели нельзя отложить дело хотя бы из-за моего здоровья?

Помыкевич. Мы позаботились, отец депутат, чтобы это дело не отняло у вас много времени. Пане товарищ!

Дзуня достает из портфеля бумагу.

Видите ли, речь идет только о подписи, отец депутат!

Дзуня. О королевском жесте, о котором будет широко писать даже вражеская пресса, отец депутат!

Отец Румега берет бумагу в руки, читает и садится.

Румега. Я... я... теперь не смогу подписать, господа. Вы же сами видите, господа, как у меня трясутся руки сегодня.

Помыкевич. Вот и подпишите, отче. Скажите себе: «пропало», и руки перестанут дрожать.

Дзуня. И тогда от гордости начнет трепетать сердце, отец.

Румега. Оно у меня уже трепещет. Я должен безотлагательно на воздух, господа, и...

Помыкевич. Пане товарищ! Откройте окна!

Дзуня открывает окна. Пауза.

Румега. Мне нужно на поезд, господа!..

Дзуня. Перо новое, отец, и подписание не отнимет у вас и четверти минуты.

Помыкевич. Даже и четверти минуты не отнимет, отче депутат!

Румега. Размышляя сегодняшней ночью, я пришел к глубокому убеждению, что я обязан как украинский гражданин отдать свое кровью нажитое добро всему народу, господа.

Помыкевич. Простите, от-ч-че, если только в чьих-либо головах появится сомнение в том, сегодняшней ли ночью вы имели время и возможность так глубоко и так патриотически думать...

Дзуня. Мы даже располагаем точными доказательствами того, что у вас действительно не хватало времени для этого...

Румега. Я вас не понимаю...

Дзуня. Успокойтесь, сейчас поймете, отец. (Передает ему снимок.)

Поп рассматривает его, моргает глазами и быстро прячет в карман. Тогда Помыкевич и Дзуня одновременно показывают новые снимки.

Румега вытирает пот со лба.

Румега. Вы очень нетерпеливы, господа...

Помыкевич. Всевышний нам дарует, ибо все это для сиротки, для ее блага...

Румега. Но я ведь еще живу, господа!..

Помыкевич. Мы и это учли, отче депутат!

Дзуня. Как ревностные католики мы считались с возможностью чуда и признали в соответствии с этим поместить в завещании примечание, что только в том случае наследство переходит к Лесе, если у вас перед вашей смертью не будет законного потомства.

Румега. А не думаете ли вы, господа, что все это мы делаем немного наспех?..

Пауза.

Господа!!!

«Господа» снова показывают ему снимки.

Румега. Дайте перо!.. (Подписывает.)

Дзуня. Для пользы сироты яснее пишите, отец!

Помыкевич. Особенно фамилию, отче!

Дзуня. Так!

Помыкевич. Ч-чудесно!

Дзуня. А теперь позвольте, отец депутат, поздравить вас с деянием, при упоминании о котором все украинские сердца будут иметь право биться с гордостью. (Берет бумагу и выходит из канцелярии.)

Помыкевич. Позвольте и мне, отец депутат, сказать...

Румега. Благодарю, вы очень вежливы. (Встает.) Мое...

Помыкевич. К поезду вы уже опоздали, отче, так ч-ч-что вам незачем так сильно спешить. Тем более ч-ч-что у меня к вам маленькое дельце.

Румега. Даже очень благодарен вам, да вот видите,– под моей кожей снова воскресла огромная муха. Еще одно такое маленькое дельце, и в левом боку у меня снова начнет плескаться.

Помыкевич. Вот поэтому-то, чтобы не начало плескаться и чтобы безапелляционно издохла исполинская муха, я хотел вам кое-что предложить, отец депутат.

Румега. Вы очень учтивы, меценат, но это уже в другой раз.

Помыкевич. Поч-ч-чему, отче, в другой раз? Почему не сегодня?

Румега. Прощайте, меценат. Некогда мне с вами... (Идет к дверям.)

Помыкевич преграждает ему дорогу и показывает снимок. Румега садится.

Если ваше дело не требует много времени, говорите, меценат.

Помыкевич. Думаю, что вы сразу поймете, отче, ваши собственные интересы и пользу для народа.

Румега (встает). Уже у меня какая-то гадость плещется в боку...

Помыкевич. Вы поняли, в чем дело?

Румега. В левом боку...

Помыкевич. Ж-ж-жду три дня официального сообщения в газете о вашем отречении от депутатского мандата. Идеология известного украинца, государственного деятеля не позволяет дольше терпеть такой аномалии...

Румега. Меценат, вы, как я вижу, человек без сердца!

Помыкевич. У меня только сердце спартанца, отче.

Румега. Вы словно бан...

Помыкевич показывает ему снимок.

Помыкевич. Жду три дня. Иначе ваши дела будут преданы гласности.

Румега. Я... я вас очень хорошо понимаю, меценат...

Помыкевич. Это будет полезно для вашего здоровья и для украинского народа, отче...

Румега. Я и сам не раз думал об этом. Вы только ускорили мое решение.

Помыкевич. Если бы моя гражданская скромность позволяла, я бы гордился этим.

Румега. Это даже очень хорошо с вашей стороны. Да разве вы, меценат, не утомились до сих пор работой с народом? Это, знаете, такая работа, которая требует столько самопожертвования и бескорыстной преданности делу...

Помыкевич. Кроме того, отче, я следую примеру некоторых наших деятелей, которые в творческом порыве сразу сидят на нескольких директорских стульях.

Румега. И, несмотря на это, они совсем даже хорошо выглядят.

Помыкевич. Но, к сожалению, о себе вы не можете этого сказать.

Пауза. Отец Румега встает.

Румега. Прощайте, меценат!..

Помыкевич. Прощайте, отч-ч-че, да не забудьте напомнить о себе!

Пауза.

Румега. Я, даст господь бог, напомню вам о себе, меценат!..

Помыкевич. В течение трех дней, отче!..(Выводит отца Румегу за двери и открывает двери в канцелярию.) Пане товарищ!

Входит Дзуня.

Помыкевич. Какой это, вы говорили, тигр?

Дзуня. Бенгальский.

Помыкевич. Так вот, бенгальский тигр живьем слона проглотил. Ч-ч-что же вы на это скажете, пане товарищ?

Дзуня. Мы можем только взаимно поздравить друг друга, меценат, тем более, что в самую последнюю минуту я просил руки у панны Леси и...

Помыкевич. И...

Дзуня. И... не получил отказа.

Помыкевич. Значит, Леся в канцелярии?

Дзуня. Леся не оставит своих обязанностей, пока ее не призовут обязанности семейные, меценат...

Помыкевич. Это меня очень радует.

Дзуня. Это необыкновенно мило с вашей стороны, тем более, что вам, я полагаю, ничего не останется, как только бескорыстно содействовать ее счастью.

Помыкевич. Вы об... Ах, так! Ну, как же! По крайней мере нужно ее искренне, сердечно поздравить. (Идет в сторону канцелярии.) Ага! Пане товарищ! Как вы думаете, будет ли это жилище соответствовать моему депутатскому положению? Я хотел спросить, не будет ли оно тесновато, или не репрезентативно. Вы же сами знаете депутатские обязанности...

Дзуня. Это лучше отложить на время, когда станете сенатором, а пока что... а пока что позолотите рамку картины «Въезд Хмельницкого в Киев»!

Помыкевич. Ч-ч-чудесная идея! Мне это тоже приходило в голову. А что бы вы сказали, если бы Тарасу золотые усы приделать?

Дзуня. Прекрасная мысль, меценат.

Помыкевич. Правда, хороша?.. Это, знаете, пиетизм для гения, стоит того, пиетизм для старенького (Становится на кресло, снимает со шкафа гипсовый бюст Шевченко и целует его в губы.)... для старенького... Пане товарищ! Как хорошо, как ч-ч-чудесно чувствовать себя наверху. Вы вид-дите, пане товарищ, у меня ещ-ще никогда так высоко не поднималась грудь! Пан депутат доктор Помыкевич и... Ах!..

Входит Помыкевичева.

Помыкевичева. Меценат! Неужели вы и при людях будете меня срамить. Это же трагедия!

Помыкевич. Еще большая трагедия, если жена не понимает орлиных порывов своего мужа!.. (Уходит в канцелярию.)

Помыкевичева. Господин Дзуня! Я полагаю, что вы объясните мне, что все это значит.

Дзуня. Не знаю, что вас тревожит, пани.

Помыкевичева. Очень многое, а точнее, все, мой господин: от ваших таинственных совещаний до экстравагантностей моего мужа включительно. Вы молчите, вам стыдно, пане!

Дзуня. Неужели я должен стыдиться того, чем другие законно гордились бы?

Помыкевичева. У вас на уме...

Дзуня. Любовь к вам, пани.

Помыкевичева. Пане Дзуня, не причиняйте мне боли!

Дзуня. Вы ее, пани, уже причинили моей душе.

Помыкевичева. Говорите, прошу вас, яснее!

Дзуня. Вы утратили доверие ко мне.

Помыкевичева. А вы, заслуживаете ли вы его?

Дзуня. Пусть вам ваше сердце скажет, пани.

Помыкевичева. Мой разум говорит мне что-то совсем другое, не то, что подсказывает сердце.

Дзуня. Будьте женщиной, пани, и только у своего сердца спрашивайте. Оно, ваше сердце, никогда не обманет.

Помыкевичева, А вы тем временем забыли о своем...

Дзуня. Как раз сегодня, пани, мое сердце стало достойно вашего...

Помыкевичева. Сегодня?..

Дзуня. Именно сегодня я обручился с Лесей, Милена.

Помыкевичева. Дзуня!..

Дзуня падает перед нею на колени.

Дзуня. Чтобы стать равным тебе, Милена.

Пауза.

Помыкевичева (тихо). Говори!..

Дзуня. До сих пор я был перед тобой, как свечка перед солнцем. Конципиент из миллиона конципиентов. Душа моя не могла с этим примириться, да и не хотела, потому и зародила во мне мечту о рыцаре из сказки. Нуждающийся конципиент  сказку превратил в действительность. Для тебя, Милена, для твоей божественной любви! Сирота, о которой никто не вспоминал, которой никто не интересовался...

Помыкевичева. Вы забываете...

Дзуня. Я никогда не забывал, Милена, что любовь требует жертв. Для нее, для вашей любви, я свою жизнь, свою судьбу отдал бедной сиротке, чтобы знала, чтобы радовалась ваша душа, чтобы сердце достойно любило. Для вас, только для вас я спрятал мою любовь, для нее же – только сочувствие и милосердие. Скажите одно слово, Милена, и я зачеркну все, сожгу за собой мосты и снова паду к вашим ногам обыкновенным конципиентом. Только одно слово, Милена!..

Пауза.

Помыкевичева. Не скажу его, Дзуня...

Дзуня встает и целует ее.

Дзуня. Теперь, теперь, будем счастливы, Милена!

Помыкевичева. А позволит ли совесть пойти на это?

Дзуня. На моей совести лишь забота о благе сиротки...

Помыкевичева. А про меня забыл... (Целует его.) Прости, Дзуня, последний вопрос. Больше у меня их не будет.

Дзуня. На каждый твой вопрос отвечу с поднятой головой, Милена.

Помыкевичева. Мы знаем друг друга целый год. И за весь этот год я один раз хочу тебя спросить.

Дзуня. Спрашивай! Это был лучший год в моей жизни.

Помыкевичева. За этот год у тебя и мысли не было... чтобы... изменить мне хотя бы раз?..

Дзуня. В моих мыслях только ты была, Милена...

Помыкевичева. И ты... ты не изменил мне?..

Дзуня. Милена! Лучше сразу вонзи нож в мое сердце!..

Помыкевичева. Нашей любовью присягаешь?