Текст книги "Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы"

Автор книги: Ярослав Галан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Та же обстановка, только солнце уже светит справа. Высоко над горами повисли золотые барашки. На кресле, где в первом действии спал Мыкола Воркалюк, развалившись храпит Федор Квитка.Прозвенел звонок. Открылись двери, и со двора степенно входит Штефан.Увидев Федора, он ускоряет шаги, подходит к спящему и тормошит его.

Штефан. Ты что, одурел, голодранец? Залез, как скотина, в чужую хату и на панском кресле ишь какого храповицкого задает! Нет на тебя божьей кары. А ну, вставай, лежебока!

Федор (растерянно моргая). Свят! Свят! Свят! А, это вы, Штефанчик, бог бы вас любил!.. (Со страхом.) А двери открыты!.. Штефанчик, двери открыты, и он может войти. Штефан. Кто может войти? Федор. Лев!

Штефан. Врешь! Я ворота закрыл.

Федор. Ха-ха! Ворота! Он на пять, да где там на пять, считай, на десять метров вверх прыгает, а вы – ворота! Ха-ха! О, он совсем не такой дурак, как мы с вами, Штефан! Да он...

Штефан (прерывая). Ну, хватит тебе голову морочить, лежебока! (Тоном команды.) Ауф!

Федор ( мгновенно вскакивает). Тьфу! И не очнулся еще, как встал... Так вот эта проклятая австрийская команда въелась мне еще с тех времен в печенки. А вас, Штефан, господь бог накажет за то, что вы меня лентяем называете. Как же я пойду. До почты четыре километра. Быть может, там на дороге этот дьявольский лев на меня зубы точит? Вот я и жду попутной машины. (Зевает и крестит рот.)

Штефан. За полмили от дороги машину ждешь? Подожди, голодранец, придет зять и такую тебе машину пропишет...

Федор. А вы лучше не называйте меня голодранцем. Ого! Кончились голодранцы! Это вы сами, Штефан, превратились в бог знает кого. Когда-то вы и Ивана Негрича голытьбой называли, а теперь попробуйте-ка, будьте добры, попробуйте! Хотел бы я услышать и увидеть!.. (Жалобно.) А глумиться надо мной невелика хитрость. Я что? Калека. Еще с той войны в живом теле ношу итальянскую пулю. Я что? Я бедный. (Всхлипывает.)

Штефан (издевательски). Иди в колхоз – будешь богатым!..

Федор. И пойду. Так и знайте, что пойду! Только жену обломаю. Как только плакать перестанет, пойду. Есть у меня полтора морга земли, а в колхозе куда больше будет. А у вас было сто, а осталась одна печь да и та зятева. (Смеется в кулак.)

Баба Олена (показываясь на печи). О господи, господи!

Федор. Так вот и моя все стонет. (Ковыляет к печке.) Бабка Олена, вы уже знаете?

Баба Олена. Что?

Федор. Лев убежал из зверинца!

Баба Олена. Кто?

Федор. Лев, говорю!

Баба Олена. Какой лев?

Федор. Лобастый и глазастый.

Баба Олена. А что ему нужно?

Штефан. Иди-иди! Не морочь голову дурной бабе!

Баба Олена (Федору). Что он говорит тебе?

Федор (показывает рукой). Рот!.. Мне Штефан рот закрывает.

Баба Олена. Рот? Болячка бы его задавила, ирода! Не даст ко мне людям подойти, палач. Вот мучитель, вот вор!

Штефан (задыхаясь от оскорбления). Я, Штефан Петрич, хозяин над хозяевами,– вор?

Баба Олена. Вор! Вор! Вор! И вся твоя жизнь – одно сплошное воровство! Да-да! Так!

Штефан. Так, говоришь? Ну, теперь перекрестись, ведьма! (Вытягивает из-под кровати костыль.)

Федор (машинально крестится). Христе боже! Еще в свидетели потащат... (Стрелой вылетает из хаты.)

Штефан (ничего не соображая от злобы). Убью!!

Баба Олена. Ой! Убьет злодей! Вор! Вор! Вор! Ой!

Штефан ударяет ее костылем в плечо.

(Кричит.) Ой, матерь божья! Убьет!..

Со двора вбегает Варвара,за ней – Отец Юлиан.

Варвара. Дядя Штефан!

Баба Олена. Ой, убил, ирод! Убил, поганец! Убил, злодей!

Варвара (подходя ближе). Что это такое? В нашей хате?

Штефан. В какой – вашей? За свои деньги, своим потом и кровью для покойной дочери построил, а ты, цыганское отродье, говоришь: «В нашей». Поздыхали бы вы все без меня, как рыжие мыши! А теперь...

Варвара (перебивая). А теперь замолчите и больше ни слова.

Штефан. Это ты мне говоришь, цыганское отродье?

Варвара. Вам, Штефан Петрич!

Штефан. Я приголубил тебя малым дитятком, когда брата моего Петра и ту его цыганскую приблуду в войну холерой побило, а ты...

Варвара. Мою мать оставьте в покое! Вы уже достаточно поизмывались над ней при жизни.

Штефан. А я-то, дурень, кормил тебя, одевал, в школу посылал.

Варвара. Вы захватили землю моего отца.

Штефан. И с того вы теперь завладели всем, что я имел. (Поднимая кулаки.) О, будьте вы про...

Варвара (перебивая). Выйдите! Там вас немного остудит, тогда и вернетесь в хату. А теперь выйдите!

Штефан,постояв минуту, опускает кулаки, сгибается в три погибели и опрометью выбегает из хаты. Варвара подходит к бабе Олене.

Баба Олена. Варварочка, солнце мое... Спасибо. Едва не убил меня, вор проклятый. Подай, родная, воды.

Варвара (подает ей кружку с водой). Пейте на здоровье. (Отцу Юлиану.) Кстати, с той поры, как Штефан с теткой переселились к нам, такая вспышка у него впервые. Не знаю, чего он разбушевался? Словно силу вновь почуял! И еще одно меня тревожит: где Параска? В школе ее не было... (Подходит к печке, заглядывает в горшки.) И дома также. Обед готовил Штефан.

Отец Юлиан. Быть может, испугалась льва и отсиживается у соседей?

Варвара. Нет, это ла нее не похоже.

Отец Юлиан. День теперь для меня больше не день, а ночь перестала быть ночь».

Варвара. А вы как думаете: это хорошо или нет?

Отец Юлиан. Я... не знаю...

Варвара. Неужели... не знаете?

Отец Юлиан (наклонив голову). Три года я жил мыслью о новом колоколе. Его голос убаюкивал меня, он наяву звенел в моих ушах, он подбадривал меня в самые тяжкие минуты. Сперва казалось, что это поет во мне печальная душа старого коло– -кола, перелитого гитлеровцами на орудия, потом мое сердце поверило, что голосом призрачного колокола говорит со мной бог. Но сегодня, когда я услышал этот страшный звериный рев, что– то в моей душе надломилось, утихло. Так утихает надтреснутый колокол.

Варвара. Вам хоть помогает в таких случаях молитва... (Садится на лавку, обхватывает руками колени, наклоняет голову.)

Отец Юлиан. Когда я впервые увидел обезображенную ладонь Параски, мне хотелось целовать эту детскую руку, ибо в моих глазах ее раны были ранами Иисуса, ранами, из которых слезится любовь. Эта любовь, и только она, была подругой моей в золотом тумане последних лет.

Варвара на мгновение поднимает голову.

Для гнева, для ненависти к тем, кто нанес ребенку эту рану, в моем сердце тогда места еще не нашлось. Но вот сегодня поутру я впервые почувствовал ее жгучий вкус. Я попробовал молиться, но даже молитва звучит сегодня в моих устах, как гимн ненависти.

Варвара. И вы считаете, что это на самом деле так? Что это возможно?

Отец Юлиан. Что именно?

Варвара (с мнимым спокойствием). Ну, эта быстрая метаморфоза, или, как ее там, когда любовь, внезапная и сильная, как буря, так внезапно уступает место... ненависти?

Пауза.

Отец Юлиан (тихо). Я думаю, что ненависть, как любовь, рождается долго, в муках, но, родившись раз, она срывается, как буря. Но... почему вы спрашиваете меня об этом?

Варвара (быстро встает). Это весь ваш ответ?

Отец Юлиан. Прошу прощения, но я не знаю, что вы требуете от меня?

Варвара быстрыми шагами ходит по хате, похрустывая от волнения пальцами. Потом хватает пелерину и портфель и направляется в свою комнату.

А то, что я чувствую сейчас, пересказать вам не могу. Я могу лишь сказать, что я думаю.

Варвара (останавливаясь). Говорите. Отец Юлиан (тихо, рисуя что-то палкой на полу). Я думаю, точнее сказать, я боюсь, что эта... буря может окончиться громом. Громом с ясного неба.

Варвара (овладев собой). Что же дает вам основание думать так?

Отец Юлиан (вздохнув). Сам не знаю. А может, именно то, от чего так дрожат сейчас ваши губы.

Варвара отворачивается.

Одни называют это логикой фактов, другие – интуицией, а третьи... (Замолкает.)

Варвара (глухим голосом). А третьи?.. Отец Юлиан. Предчувствием.

Варвара (медленно направляется в свою комнату; пола зажатой в руке пелерины тянется за ней по полу. В дверях). Простите, минуточку, я переоденусь. (Уходит.)

Баба Олена (уже несколько минут наблюдавшая из-под вереты сцену между отцом Юлианом и Варварой). Отче... Отченьку!

Отец Юлиан, задумчивый, подходит к печке.

(Вытащив из-под вереты небольшой узелок.) Отченьку! Спрячьте для церкви. Может, иконостас сделаете новый или крест – наверно, он уже потемнел, давно не видела, совсем слепая стала. А если останется что-либо, то поставьте при дороге крест получше и напишите: «Во славу божью пожертвовала Олена Петрич».

Отец Юлиан пробует развязать узелок.

Упаси, господи, отче, спрячьте, скорее спрячьте. Моего изверга нет?

Отец Юлиан (оглядываясь). Нет.

Баба Олена. Ради Христа – схороните. Увидит – убьет меня, истинно убьет! И вас, чего доброго, тоже.

Отец Юлиан нерешительно прячет узелок в карман сутаны.

Выслушайте, отченька, мою исповедь... Вот позавчера, еще не благословило на рассвет, как мой старый встал и потихоньку, словно тать ночной, на цыпочках вышел во двор. Жду, жду – нет. Думаю, занемог, аспид. Слезла с печи, иду, ищу – нет. Вдруг вижу – Штефан. Присела я за возом и все ясно вижу. Влез Но лестнице и что-то под черепицей прячет. А когда слез, я уже была на печи. До самого утра дрожала от страха. А вчера, когда он, подался на реку рыбу ловить, я кое-как подтянула лестницу, едва влезла и вот этот узелок нащупала. Развязала его и вижу; какие-то медали золотые. Вот душегуб проклятый! Зарезал, наверное, кого-нибудь. Ох, сердце мое немощное, сердце мое отозвалось снова. Сидит уже над моей душой смерть с косой. Отче! Еще одну тайну хочу вам поведать. Только гляньте, мой дорогой, нет ли за дверьми моего ворога...

Отец Юлиан подходит к двери, выглядывает и кивком головы успокаивает бабу Олену.

Уж заодно и его и свой грех расскажу. Вы собираете, отченька, с людей деньги на новый колокол, а старый под носом у вас лежит. Лежит и дожидается, когда придут люди с лопатами, выкопают его и поднимут на высоту во славу божью и человечью.

Отец Юлиан (громко). Неправда! Этого не может быть!

Баба Олена (крестится). Крестом перед вами падаю ниц, на божий крест присягаю!. Когда вывозили наш колокол полицаи, мой старый остановил их за селом. Три кварты спирта и еще половину свиного окорока вынес для них из амбара. За все это они завезли колокол на наше поле, на Куцую леваду, и там сбросили в кормовую яму. А как смерклось, ткнул мне Штефан в руки лопату и потянул за собой на леваду закапывать колокол. «С этих пор, сказал, это мой, Петрича, колокол, и людям нет до него дела. За него могут большие деньги дать: это чистая медь». Закопали мы, отче, колокол, и закопала я с ним вместе свой покой. «Убью, сказал, если пикнешь кому слово!» И я, грешница, молчала. Но сегодня я уже не боюсь, сегодня я уже на божьей дороге и первая стану перед господним престолом. Так отпустите же рабе божьей Олене смертный грех, преподобный отче... Отец Юлиан (перекрестив ее). Ныне отпушаеши...

На пороге появляется Параскас охапкой весенних цветов. Ее лицо пылает от возбуждения.

Баба Олена. Между двумя пихтами найдете колокол. Под белым камнем...

Отец Юлиан. Как он мог это сделать? Ведь он же церковный староста! (Заметив Параску, движением руки дает знать бабе Олене, чтобы та замолчала.)

Баба Олена прячет голову под верету.

Отец Юлиан. Параска!

Услышав голос отца Юлиана, Параска вздрагивает от неожиданности.

Иди покажись на глаза маме. Она беспокоится.                            '

Параска (стушевавшись, делает несколько шагов, но посреди хаты останавливается). Я была в лесу, собирала цветы. Отец Юлиан. Сегодня в лесу? И не боялась? Параска. Нет! Отец Юлиан. Странно.

Параска. В случае чего мы успели бы залезть на дерево. Отец Юлиан. «Мы»? Значит, ты не одна была в лесу?

Параска отворачивается. Отец Юлиан подходит к ней, гладит ее по голове и направляется к выходу. На пороге своей комнаты стоит Варвара.Она в клетчатом костюме и пестрой гуцульской безрукавке нараспашку. Отец Юлианхочет ей что-то сказать, показывая рукой на Параску, однако, передумав, молча уходит.

Варвара. Я ничего не понимаю, мое дитя... (Подходя к Параске.) Почему тебя не было в школе?

Параска после короткой паузы бросается с рыданиями к ногам Варвары; цветы рассыпаются по полу.

Параска. Мама! Мамочка!

Варвара (поднимая ее). Встань! (Вытирает Параске платочком слезы.) А теперь... (отходя от нее) собери цветы! (Ее неспокойный взгляд останавливается на вазе, которая стоит на окне. Наливает в вазу воду и ставит ее на стол.) Собрала? Параска. Уже! Варвара. Вот ваза.

Параска ставит цветы в вазу.

Можешь поставить их где хочешь.

После короткого колебания Параска ставит вазу на фисгармонию.

(Закусив губу.) Так! (Пауза.) Я тебя слушаю. Где он?

Параска, подойдя к ней вплотную, поднимает на нее глаза и внезапно отворачивается. Варвара берет ее за кисть здоровой руки. В этой позе и проходит диалог.

Пара ска. Пошел в село, сказал: «Сейчас приду». (Пауза.) Сегодня утром, мама, когда я увидела, что он идет в лес, к мосту, я испугалась и побежала за ним. Я кричала, звала его, но он не остановился. Он шел лесом так быстро, что я чуть не задохнулась. За оврагом он исчез. Мне стало страшно. Я побежала. Стала кричать. Потом я увидела его. Он сидел на пне, недалеко от моста, закрыв руками глаза, и печально кивал головой. Я знала, он... (подняв глаза на Варвару) думал о тебе... Только о тебе... (Прижимаясь щекой к руке Варвары.) Я насобирала цветов и села возле него на земле. Лишь тогда он заметил меня. Мы долго молчали. Потом он поцеловал меня в голову и сказал: «Иди домой».

Варвара целует голову Параски.

Но я не ушла: мне казалось, что я не должна оставлять его одного. Но потом, когда Лука начал говорить, мне стало еще страшнее... (Пауза.)

Варвара. Говори, я тебя внимательно слушаю, дочурка.

Параска. Мама... Это, наверное, ужасно – убить человека да еще тогда, когда он надеется на спасение?

Варвара (взволнованно). Я не понимаю тебя, Параска.

Параска. Ты лучше послушай... (Склонив голову на грудь.) Почему дрожит твоя рука, мама? Прости, это я тебя так встревожила?

Варвара. Нет, родная, не ты...

Параска (вздыхая). Мамочка, кому помешали мои родные? Ведь папа родину защищал! Он сражался на заставе честно, не позволял никому границу перейти. Мне дядя Иван рассказывал: если бы не приказ командования отходить в тыл, папа остался бы на заставе, в блиндаже. Их несли сюда последние бойцы. Если бы они попали в Яснычи, здесь бы им сделали перевязки, потом отвезли бы на подводах в госпиталь. Они могли бы уцелеть. Правда? Но... Мамочка, ты же знаешь больше меня. Скажи, кто подослал на нас полицаев, кто? Клянусь тебе, я никому не скажу. Ведь уже никакая сила не воскресит ни папу, ни маму. Я хочу лишь знать, могу ли я со спокойным сердцем смотреть ему в глаза?..

Варвара. Кому?

Параска (после паузы). Тому, кто принес меня сюда из леса.

Варвара (оттолкнув ее). Ты про Семена?

Параска (после паузы, не поднимая головы, говорит сквозь слезы). Я не могу, мама, не верить Луке. (Обняв Варвару, прижимается к ней.)

Варвара. Но ведь он... мне этого не говорил.

Параска. Мне он тоже не сказал бы этого, если бы... Семен не возвратился в село.

Варвара. Почему же он думает, что это сделал Негрич?

Параска. За полночь, когда Лука выводил нас из окружения, на опушке повстречался какой-то человек. Лука узнал в нем Семена. Негрич возвращался с косовицы. Он один видел нас тогда на пути с заставы к Яснычам.

Варвара. Так! И Лука до сих пор молчал об этом?

Параска. Я же тебе, мама, сказала...

Варвара. Ты мне очень мало сказала, Параска. Будем надеяться; что больше скажет нам время...

Входит Лука.

и сам Лука...

Параска. Мама...

Варвара. Возьми себе обед и иди в мою комнату.

Лука молча стоит на пороге. Параскас тарелкой и куском хлеба уходит во двор.

Лука. Что это значит?

Варвара. Это значит, что я хочу поговорить с тобой с глазу на глаз.

Лука. Она... сказала тебе?

Варвара. Да, она... выручила тебя.

Лука. Ведь ты все равно бы не поверила мне.

Варвара. Почему?

Лука. Потому что не захотела бы поверить! За те долгие годы, когда меня здесь не было, ты научилась смотреть на мир глазами Негричей.

Варвара. Опять... ревность?

Лука. Нет. Что-то большее: ненависть. (Подходит к Варваре и берет ее за руку.) Не тебя я, конечно, имел в виду, а то, что густым лесом выросло между нами за последние годы, выросло непроходимой чащей, сквозь которую мне мерещится скорбная тень былой Варвары.

Варвара. Но эта же «тень» вышла тебе, Лука, навстречу с добрым словом и открытым сердцем.

Лука. Это было вчера.

Варвара. Это будет и завтра, в том случае... (Пауза.)

Лука. Если я начну служить твоим новым богам, не так ли?

Варвара. Не богам, а людям, Лука.

Лука. Ах, людям! Можно знать, каким?

Варвара. Твоему отцу...

Лука. Негричам, которые жгли сено деда и в темную ночь запугивали его выстрелами в окно?

Варвара. И Негричам, и Урбановичам, и всем тем, кто испокон веков любил эту землю и кто сегодня имеет право сказать о ней «моя».

Лука. И ты...

Варвара (перебивая). И я! В годы моей юности, о которых ты говоришь с таким умилением, я тоже блуждала в тумане, как Параска в ту страшную для нее ночь. Данило подал мне руку и повел за собой. Не прошло и полгода, как гестаповцы увели его, и он не вернулся. Когда Мыкола рассказал мне о том, как умер мой Данило за колючей проволокой Освенцима, когда он рассказал о миллионах таких же смертей, когда я, наконец, увидела своими собственными глазами, что творили здесь украинские националисты, я поняла, что фашизм – это смерть!.. А я люблю жизнь... Я пойду с теми, кто победил эту смерть, кто людям дар овал жизнь и научил за нее бороться... А ты... Милый, боже, кто ты? (Припадает к плечу Луки.)

Лука. В моих жилах течет кровь Петричей. Непокорная, гордая и – неповторимая.

Варвара. Почему же в таком случае ты ехал сюда? Зачем возвратился на мое горе?

Лука (после паузы). Ради родной земли и ради тебя. Но земля уже, вижу, не та, потому, должно быть, что не моя она и не наша, да и ты теперь не та, хотя я люблю тебя даже и такой.

Варвара (с устремленным в пространство взглядом). Если бы кто сказал: «Умри, и тогда твой Лука станет таким, каким хочешь ты его любить», я бы положа руку на сердце ответила: «Хорошо, я согласна!»

Лука порывисто обнимает и целует Варвару.

И я верю, что ты будешь таким.

Лука. А если эта вера окажется слепой? Что тогда?

Варвара. Я не знаю, что будет тогда. Я знаю, что есть вещи, которые я не умею прощать никому и никогда: это ложь и предательство. (Пауза.) Пока ты бродил по Европе, Лука, гитлеровцы подготовили себе здесь людей, которых можно назвать лишь одним словом: предатели! Ведь это они, а не кто другой, на несчастьях и крови нашего народа строили собственное благополучие. Это они помогали фашистским палачам срывать с людей одежду, чтобы потом торговать ею на Краковском базаре, во Львове. Одни из них сидят пока тихо и молятся по ночам американскому доллару. А другие вредят уже сейчас. Кто-то из них стрелял вчера в Мыколу. Но как бы они ни распинались перед нами, мы видим, очень хорошо видим на их руках когти фашистских предателей. И мне кажется, что каждый честный человек, которому дорога судьба его детей, должен смело рубить эти когти! Рубить, а не прощать!

Лука. Так... (Подходит к фисгармонии и тихо играет лейтмотив оперы Д'Альбера «Долина».)

Варвара прислоняется спиной к дверному косяку и не спускает с Луки глаз.

(Не поднимая головы от фисгармонии.) А Семену Негричу тоже никогда не простишь?

Варвара. Если обнаружится, что все это правда, не прощу. Только почему ты не сказал всего этого своему отцу?

Лука. Очень просто. (С иронией.) Он, как человек исключительно принципиальный, передал бы это дело в руки властей, а я этого не хочу.

Варвара. Почему?

Лука. У меня нет прямых доказательств, а кто же поверит слову человека, на которого даже родной отец глядит исподлобья. Я не говорю уже о том, как глупо было бы сегодня идти на ножи с родом Негричей, с родом «застрельщиков колхозного движения в селе Яснычи». Это все могло бы, пожалуй, кончиться тем, что на скамью подсудимых посадили бы не его, а меня, «возвращенца».

Варвара. Ты убежден в этом?

Лука. Почти.

Пауза.

Варвара. Теперь мне ясно: один из вас, наверное, расквитается.

Лука ( Срывается с места, подходит к Варваре, обнимает ее). Ты могла бы... могла бы когда-нибудь поверить, что это сделал я? Варвара... (Покрывает поцелуями ее лицо.)

Варвара (опускает руки, закрывает глаза, стиснув губы и сдерживая рыдания, отрицательно качает головой). Нет! Мне кажется, я не имела бы сил поверить в это, милый...

Они не услышали, как появился Мыколас уздечкой в руках. Увидев их, он крякает; Лука и Варвара отскакивают друг от друга. Мурлыча свою песню, Мыкола вешает уздечку, шляпу и куртку, подходит к фисгармонии и с грохотом опускает ее крышку.

Мыкола. Обедали?

Варвара. Нет.

Мыкола. Ну, давайте пообедаем.

Варвара ставит на стол тарелки, ложки и два горшка, потом кладет каждому в тарелку жидкой каши, наливает молока.

Варвара. Льва еще не поймали?

Мыкола. Нет. Он подался за Кичеру, в Черный бор. Сегодня вечером делаем облаву. Над Медвежьим плесом. Директор зверинца говорит, что лев как будто бы привык хлебать воду в сумерки. (Подсаживается к столу.)

Варвара. Садись, Лука. (Подает тарелку с едой бабе Олене.)

Мыкола. Это давно у вас?

Лука. Отец...

Мыкола (перебивая) Я не тебя спрашиваю!

Варвара (после паузы). Нет, недавно. Лука приехал всего пять недель назад.

Мыкола (напевая). Роман?

Варвара молчит.

Лука. Нет. Больше!

Мыкола (подумав). Ну что ж, ладно. Только она... работает.

Лука (опустив глаза в тарелку). Я тоже не привык долго сидеть сложа руки.

Мыкола (ест). Я думал уже о музыкальной школе. В конце концов, можешь учительствовать и тут. Детей ведь некому учить пению. Что ты скажешь, Варвара?

Варвара. Я не думала об этом, дядя. (Зовет с порога.) Параска! Позови деда: обедать пора. (Садится за стол.)

Мыкола. Еще три дня такой погоды – и земля будет не земля, а камень. Хотел бы я знать: кто выкинул этот номер со львом?

Варвара. Подозрение есть?

Мыкола. Есть. У Семена Негрича.

Варвара. Как? На Семена?

Мыкола. Я сказал: у Семена.

Лука. Самоуверенный парень!

Мыкола. Не хочет только назвать имя. Говорит, рано. Как будто разумный хлопец, а такой загадочный. (Варваре.) Кстати, он знает о вашей... э-э-э...... дружбе?

Варвара. Должно быть, еще не успел узнать.

Мыкола. Будет свет ему не мил, бедняге. Кто знает, не ради ли тебя спешил он так сюда из армии...

Варвара перестает есть. Входит Параска.

Параска. Дед не хочет есть, мама. (Возится около печи.)

Пауза.

Лука. Значит, отныне Семен – мой беспощадный враг?

Мыкола. Не думаю. Семен – коммунист. Он сумеет подавить в себе личную неприязнь...

Лука. А как ты думаешь, Варвара?

Варвара (встает из-за стола. Собирая посуду). Я хотела бы пока об этом не говорить.

Мыкола. Странный ответ.

Варвара. Странный. Немало странных вещей происходит у нас, дядя.

Мыкола. Ты об этой истории со львом?

Варвара. Не только. (Параске.) Параска, выйди на минутку!

Параскауходит.

Как ты думаешь, Мыкола, кто повинен в том, что семью Максимовых не донесли до нашего села? Кто виновен в том, что полицаи зверски добили тогда их в лесу? Кто навел полицаев на эту цель?

Мыкола (встал, заходил по хате). Почему ты подумала об этом?

Варвара. Ты не ответил мне на вопрос, дядя.

Пауза.

Мыкола. Меня тогда не было здесь. Ты знаешь. А Лука все это пояснил. Полицейские перехватили Максимовых на пути в Яснычи...

Варвара. А если они перехватили их не случайно? Мыкола. Ты думаешь, что их подослал кто-то? Лука (вставая). Я убежден в этом, отец. Чего бы искали полицаи из Дороева на таком отдаленном от их села участке?

Пауза.

Мыкола. Гм! Жаль, что ни одного из них не удалось нашим поймать. Все подались к американцам. А без них вряд ли удастся раскусить этот орех...

Варвара. Твердый орех.

Лука. А может, тебе только так кажется? Ты, отец, сказал как-то: «А вдруг кто-то хотел поживиться вещами Максимовых, хотя бы его сапогами...»

На пороге останавливается вошедший Семен Негрич.Из-под его распахнутого кафтана выглядывает дуло автомата.

(Не заметив Семена.) Может, следует вспомнить, кто в нашем селе еще перед войной, еще перед первым приходом Красной Армии прославился как рыцарь темной ночи? Кто... (По глазам Варвары угадывает, что кто-то стоит на пороге.) Семен. Говори дальше, Лука.

Пауза.

Лука. Кто косил соседскую молодую кукурузу, кто поджигал чужое сено, кто воровал...

Семен. Лжешь, штефаново отродье!

Пауза.

Мыкола (взволнованно). Что это?

Л у к а. Ударь по столу – ножницы отзовутся.

Семен. Я сказал: лжешь, штефаново отродье! Я никогда ни у кого не воровал. Да, я дважды сжигал сено Штефана. Да, я косил у него молодую курурузу. Но, это делали и другие, потому что и другим еще с австрийских времен переедал горло твой дед. Ты сам немало знаешь. Когда мой дядя Василь ехал на заработки в Америку, Штефан одолжил ему сто долларов, а вексель дал ему подписать на двести. Прошел всего год, и Штефан купил с торгов всю землю Василя. Василиха прокляла твоего деда и сошла от горя в могилу, но ведь от этого земля Василя не перестала родить, не для Василя уже и не для нас, Негричей, а для Штефана. Мне было тогда всего семнадцать лет, и моя грудь не могла вместить такую обиду. А воровать я ничего не воровал, потому что не было воров в роду Негричей. Крали, воровали, но другие – приспешники Штефана, те, что вышли из его кулацкой школы!..

Лука ( с трудом сдерживаясь). Ты... о ком это?

Варвара. Хватит!

Пауза.

Мыкола. Начинается...

Семен. Простите, но моя кровь—не вода. И так уже иссушил меня сегодня лихой час, а тут еще этот прибавил...

Мыкола. Снова что-либо произошло?

Семен. Достаточно и того, что случилось утром. Кто-то хочет сорвать сев. Тот, кому ненавистна жизнь людей.

Лука. Лев?

Семе н. Нет, хуже. Льва придется пристрелить, лишь сжав сердце.

Лука. А человека – с легким сердцем?.. Кого-кого, а тебя я понимаю, Семен...

Варвара. Лука, хватит!

Мыкола. Как петухи! В самом деле, как петухи.

Варвара. Одному из вас придется выйти. Лука, Семен – наш гость.

Лука. Ты права, Варвара. (Быстро выходит во двор.)

Мыкола. Вот горе! (Смотрит на стенные часы.) Скоро тронемся в путь. Еще до захода солнца должны быть над Медвежьим плесом. Сети для западни уже, наверно, готовы. Где отец?

Семен. Он сказал, что придет за вами.

Мыкола. А я тем временем малость отдохну. С Лукой же ты зря схватился. Сам видишь – он приехал оттуда с больной душой. Его скорее жалеть нужно. Он просто болен сейчас. Найти ему себя надо, снова на ноги встать, зажить по-новому...

Семен. Боюсь, что мы с вами, товарищ агроном, не вылечим его болезни.

Варвара сжимает руку Семена.

Мыкола. Гм... (Уходит в свою комнату.)

Пауза.

Варвара. Как тебе не стыдно! Ты забываешь, что Лука – его единственный сын.

Семен. Я хотел бы об этом забыть.

Варвара. И что? Не в силах?

Пауза.

Семен. Пока я об этом ничего не могу сказать.

Варвара. В своих письмах, Семен, ты был более откровенным.

Семен. Пока я от вас ничего не утаивал.

Варвара. Ничего? Как перед богом, Семен?

Пауза.

Семен. В бога я не верю. В одном и том же сердце нет места для бога и для людей.

Варвара. Да, ты писал мне об этом. Об одном лишь ты не сказал в своих письмах – смог бы ты поднять руку на человека, который... не сделал тебе ничего плохого...

Семен. Лука мне не сделал ничего плохого, учительница.

Варвара. Я не его имела в виду, Семен.

Семен. А кого же?

Варвара (опустив глаза, мнет платок). Я просто так спросила.

Семен (тихо). Нет, это не просто так. Между нами, учительница, пробежала черная кошка. Боюсь, что ее выпустила та самая рука, которая выпустила льва из клетки.

Варвара (встрепенувшись). Неужели ты думаешь, что это он?

Семен. Кто – он? (Пауза.) Вы побледнели, учительница.

Варвара. Он... дорог мне, Семен.

Пауза.

Семен. О!..

Варвара (низко наклонив голову). Да. (Протягивает руку Семену, но ее рука повисает в воздухе и опускается.) Случилось! Трудно. (Беспомощно разведя руками.) И вот я, Варвара Петрич, бледнею перед лицом этой любви.

Семен (медленными шагами идет к двери). А не кажется ли вам, что сейчас я тоже... побледнел?

Варвара (взглянув на него и снова опустив голову). Что же, тем легче сейчас тебе будет свести с ним счеты.

Семен. Нет, тем тяжелее мне будет сейчас... Но когда все, о чем я думаю, окажется правдой, тогда простите меня, учительница, ибо я простить не могу.

Варвара (в глазах ее вспыхивают огоньки). Тогда и я не буду знать пощады.

Семен (грозно поворачивается к ней лицом и глядит так, будто впервые в жизни ее видит). Кажется, это сказала Варвара Петрич...

Варвара. Да. И слову ее можешь верить.

С е м е н. Я верю.

Варвара. Спасибо. И запомни, можно вернуть утраченное здоровье, можно даже возвратить молодость; только двух вещей никакая сила человеку вернуть не может: жизни и чести. С мыслью о неминуемой смерти человек сживается с детства, но горе тому, кто не знает цены своей чести...

Семен (перебивая). Правильно, Варвара! И даже если через пятнадцать лет плуг старости избороздит ваше лицо – ваша жизнь, жизнь сельской учительницы, станет еще богаче. А знаете, почему? Да потому, что рядом будет шагать в будущее ваша человеческая гордость! Вы будете гордиться тем, что подготовили поколение образованных людей. Они сделают нашу землю еще радостнее и прекраснее. Когда же пробьет ваш последний час, то вам даже умирать будет легко с мыслью, что жизнь прожита честно и недаром...

Варвара. Ты не обижайся .на меня, Семен. Я рада, что наша юношеская дружба не переросла в нечто большее. Это помешало бы нам сейчас сказать друг другу в глаза всю правду... Я знаю, Семен, что такое любовь, я знаю и чувствую это особенно сильно сегодня, но, клянусь тебе нашей дружбой, если даже мое сердце ослепнет, глаза мои останутся зрячими. Даже в самую темную ночь они найдут верную мишень.

Семен (подходя к ней). Я не совсем понял. Вы хотите сказать...

Варвара (перебивая). Я хочу сказать лишь то, что сказала. Будущее моих детей, а их в школе более ста душ, мне дороже всего на свете, и я их не променяю на... моего избранника, как не променяю своего достоинства на то, что люди долгое время называли личным счастьем. Ты понял?

Семен. Такие слова пишут своей кровью.

Варвара (взволнованная окончательно). А ты как думал?

На пороге появляется отец Юлиан.Он без шляпы и без палки. Увидев его, Варвараотворачивается, стремясь скрыть слезы, потом быстро уходит в свою комнату.

Отец Юлиан (Семену). Я, кажется, не Вовремя.

Пауза.

Семен (неуважительно). Вы...

Отец Юлиан. Хотите сказать, Семен, что я всегда не во-время. Ходячий анахронизм, не так ли?

Пауза.

Семен. Как вы поседели за это время...

Отец Юлиан. Неужели вы когда-нибудь видели меня молодым, Семен?