Текст книги "Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы"

Автор книги: Ярослав Галан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Помещение контрразведки. По радио передают песню «Тихая ночь, святая ночь» по-английски. Майор Петерсонсидит около натопленной печки и читает Библию. На его носу очки. За окном – на крышах свежий пушистый снег. Читая, майор медленно шевелит губами. Телефонный звонок. Петерсон встал, положил Библию на стол.

Петерсон. Ага! Редакция! Мери кристмас! Да, следствие поручено мне. Дело государственного значения... Ага... Вот проклятая!.. Не верю в ее карьеру. Что? Ключ?.. О, черт!.. Ага... Часы и платиновые серьги, ага... Что думаю?.. Я думаю, что это мистификация, продукт воображения экстравагантной экзальтированной девушки... На всякий случай я не советую печатать. Неужели у Нас не было ничего другого под рукой?.. Что?.. Совершенно верно, это не мое дело, зато оно имеет общегосударственное значение. Престиж наших властей на этом континенте... Я очень рад, что вы понимаете меня с полуслова... Хорошо! Со своей стороны и я сделаю также все от меня зависящее. (Положил трубку. Нервно шагает по комнате. Звонит.) Тюрьма?

Открывается дверь, и входит сержант Боб Фобе р.Петерсон не замечает его.

Лейтенант О'Кенни? Немедленно привезите ко мне Макарова! (Увидев Боба, снял очки и медленным шагом возвратился на свое место у печки.)

Пауза.

Выключить радио!

Песня смолкает.

Так! Что скажете, сержант.

Боб. Я, по поводу Макарова.

Петерсон. Очень приятно.

Боб (вздыхает). По правде говоря, мне не очень приятно, сэр...

Петерсон. Любопытно. Ну, ну...

Боб. Было не совсем так, как я сказал. На самом деле было иначе. (Кашлянул.) Я не один обыскивал Макарова.

Петерсон. Что?! Вы, сержант военной полиции, осмелились говорить мне неправду? Мне?! Вы знаете, чем это пахнет?

Боб. Знаю, сэр. И все-таки я не могу молчать.

Петерсон. Ну, ну, говорите дальше!..

Боб. Я думаю, сэр, что Макаров тут ни при чем и что его придется выпустить.

Петерсон. Выпустить? Благодарю за совет, сержант. Чем еще повеселите меня?

Боб. Сэр! Я думаю, что не Макаров должен идти на тот свет, а кто-то другой.

Петерсон. Скажите, вы не пьяны? • Боб. Нет, сэр. Мне нужно здорово нахлестаться, чтобы я стал пороть чушь. Я не пьян, сэр.

Петерсон. Тем хуже для вас, сержант! Значит, вы заявляете, что на следствии говорили неправду. Иначе говоря – врали? (Встает.)

Боб. Да, сэр. Иначе говоря, я врал. Петерсон. А теперь?..

Боб (опустив голову). Теперь... теперь меня мучает совесть.

Петерсон. Что такое? Совесть? Вы сколько лет служите в полиции?

Боб. Полтора года. Меня откомандировали после выхода из госпиталя.

Петерсон. А-а! Понятно. А ваша совесть не ходит ли случайно в юбке и не называется ли она мисс Норма Фанси?

Боб. Нет, сэр. Моя совесть тут. (Ударяет себя в грудь.) Рядом с фашистской пулей.

Петерсон. В таком случае я вам советую скорей оперировать ее вместе с этой пулей. А пока что – вы пьяны, сержант, и в этом ваше счастье. Иначе я отдал бы вас под суд. Можете идти!

Боб. Клянусь богом, сэр...

Петерсон-. Клянетесь? Тогда вы тоже как будто бы клялись. Кто после этого поверит вам? Кстати, вы в данную минуту на службе?

Боб. Нет, сэр. Я дежурил вчера.

Петерсон. Жаль. Я бы вас сразу отправил на гауптвахту. Ступайте проспитесь, сержант!

Боб. Сэр, с вами говорит американский солдат! К чертовой матери, я не потому воевал за демократию, чтобы теперь первая встречная тыловая крыса плевала мне в морду!

Петерсон. О-о! Вот до чего мы дожили с вами, сержант Боб Фобер!.. Бактерии начинают действовать. Ваше оружие, сержант!

Боб быстро отстегивает кобуру с револьвером и через всю сцену бросает его на стол.

Том!

Входит Том.

Вы арестованы, сержант! (Тому.) Пусть дежурный отведет его на гауптвахту! (Бобу.) Там у вас будет время немного глубже подумать о том, что такое наша демократия.

Боб. Боюсь, что я тогда прокляну ее вместе с вами!.. Петерсон. Молчать! Смирно! Налево, кругом! Шагом марш!..

Боб стоит секунду спиной к Петерсону, потом быстро уходит. Том идет за ним. Петерсон явно взволнован. Он хочет – куда-то звонить. Но тут же кладет трубку. Подумав, он подходит к дверям и широко распахивает их.

Макаров!

Входит Андрей.

Том. снимите с него наручники.

Том снимает наручники и уходит.

Садитесь, Макаров!

Андрей не трогается с места.

Я вас просил сесть.

Андрей. Слишком много чести, сэр.

Петерсон. Что ж, ваша воля. (Подходит к елке и долго покачивает серебряного ангелочка.) Послезавтра в десять часов утра вас будет судить военный трибунал.

Андрей. Мне уже сказали.

Петерсон. Через двадцать четыре часа приговор будет приведен в исполнение.

Андрей молчит.

Свидетели уже сказали свое слово, и их больше не будут слушать. Вся процедура будет сокращена до минимума. У вас только один выход: чистосердечно заявить: «Да, это я убил». Почему же вы молчите?

Андрей. Я уже сказал, и не только я. .

Петерсон. Ах, вы об этой девушке из газеты? Не советую вам рассчитывать на ее помощь. Вы в наших руках, Макаров.

Андрей. Это я знаю, сэр... Только одного я не знаю: зачем вы вызвали меня?

Петерсон. Во всяком случае не для того, чтобы попрощаться с вами. Я хочу дать вам, Макаров, еще один шанс.

Андрей. Я слушаю.

Петерсон. Мне известно, что вы занимались здесь агитацией за возвращение перемещенных лиц на родину и что вы предприняли по этому поводу ряд конкретных мер.

Андрей (подняв голову.) Ах, вот что!..

Петерсон. Я также знаю, что вы за нашей спиной составили список желающих вернуться и собрали какое-то количество подписей. Это так?

Андрей. Я не знаю закона, который запрещал бы делать это, сэр.

Петерсон. Кроме писаных, есть еще неписаные законы, мой дорогой Макаров. Опираясь на эти неписаные законы, я могу раздавить вас, как червяка.

Пущенный рукой Петерсона серебряный ангелочек затанцевал на елке. Петерсон подходит к столу и прячет в ящик револьвер Боба.

Андрей. Я уже убедился в этом, сэр.

Петерсон. Тем лучше. Итак, можем сыграть с вами в открытые карты. Куда вы дели этот список, Макаров?

Андрей. Список?! Значит, не нашли, не нашли...

Петерсон. Что вы хотите этим сказать?

Андрей. Я хочу сказать, что вы не нашли его, напрасно только убили Анну.

Петерсон. Макаров!.. Я вам не советую перетягивать струну. Она и так уже натянута вами до отказа. Еще раз спрашиваю: где список?

Пауза.

Я вас последний раз спрашиваю.

Макаров. Он в Мюнхене.

Петерсон (ударив кулаком по столу). Врете!

Андрей. Я... отправил его в советскую миссию.

Петерсон. Каким путем? Когда?

Андрей. За несколько часов до смерти Анны.

Петерсон. Проклятие!.. Если это правда, Макаров, то я не дал бы и ломаного цента за вашу жизнь.

Андрей. А я вас и не прошу. Теперь я знаю по крайней мере, за что гибну.

Петерсон (смотрит на Андрея, точно впервые в жизни видит его). Интересно! За что же?

Андрей. За то, за что погибла Анна, за то, за что под Севастополем погибла моя рота, за то, за что пошли на электрический стул Сакко и Ванцетти!

Петерсон. Вы ошибаетесь, Макаров! Дело обстоит гораздо хуже. Вы пойдете на виселицу, но только... за грабеж и убийство перемещенки Анны Робчук.

Андрей. Нет, майор! В это уже никто не поверит. Даже палач.

Петерсон. Опять этот тон, Макаров! Макаров!! Завтра я пошлю вам местные газеты. В них вы прочтете подробные описания совершенного вами преступления. А вашего голоса никто не услышит. От вас отвернутся даже те, кто верил вам.

Андрей. Говорите... отвернутся?

Петерсон. Они уже отвернулись от вас, Андрей Макаров.

Том высунул голову из двери.

Кто там? Пусть подождет!

Голова Тома исчезла.

Подумайте, Макаров, вы не будете числиться ни в списках убитых, ни в списках пропавших без вести. Короткое время вы будете жить в памяти людей, как грабитель и убийца, а потом и об этом забудут. И тут и там – на вашей родине. Не суждена вам доля ни Сакко, ни Ванцетти, Андрей Макаров... За тех была пресса, литература, массы, вы же будете один как перст, за это я вам ручаюсь. Одиноко сойдете в могилу и только позор оставите после себя.

Андрей (провел кулаком по лбу). Только позор...

Петерсон. Я вам напомнил о вашем последнем шансе. Я могу использовать кое-какие... так сказать... пробелы в обвинительном материале и приостановить дело. Но у меня должна быть гарантия, что в будущем не придется больше возиться с вами, Макаров. И помните, это ваш последний шанс.

Андрей. Говорите, сэр!..

Петерсон. Я немногого от вас потребую. Напишите коротенькое заявление в лагерную газету: «Я, такой-то... опровергаю слухи, будто бы я пытался вернуться в СССР и подбивал к этому других перемещенцев. Я противник коммунизма и как таковой осуждаю политику, проводимую нынешними правителями моей родины». Все!

Пауза.

Андрей. Пусть будет по вашей воле, сэр.

Петерсон. Значит, подпишете?

Андрей (покачал отрицательно головой). Вы меня не так поняли, сэр. Пусть лучше я по вашей воле умру! Мне будет легче с позором умереть, чем с позором жить.

Петерсон. Это ваше последнее слово?

Андрей. Последнее, сэр!

Пауза.

Петерсон. Слушайте, вы! Кто вас этому научил. Черт бы вас побрал, живем только раз!!

Андрей. Я знаю.

Петерсон. Ну, ну!

Андрей. И именно потому, что у нас только одна-единственная жизнь, ее надо прожить по-человечески. И так же умереть.

Петерсон. Наконец, я вас раскусил, Макаров. Теперь я знаю, почему так тяжело бороться со всеми вами. Теперь я знаю, почему Гитлер проиграл кампанию на Востоке.

Андрей. Вы... ее тоже проиграете.

Петерсон (искоса взглянул на Андрея). Вы так думаете?

Андрей. Так будет. Жизнь не с вами, она с теми, кто за правду, а вы – ее враги.

Петерсон. И это все, что вы хотели мне сказать?

Андрей (резко). Остальное вам скажет моя родина!

Петерсон (не то со страхом, не то с восторгом). Ох, черт!..

Пауза.

Том!

Том входит.

Уведите его.

Томуводит Андрея. Петерсон подходит к дверям. Входит Норма.

А, это вы? Пожалуйста, мисс Фанси! (Кричит в коридор). Макарова пока оставить здесь! Наручники... можете не надевать. (Закрывает двери.)

Норма. Вы все еще верите в его вину?

Петерсон. А что?

Норма (садится в кресло Петерсона). А то, что у меня в руках вещественные доказательства...

Петерсон. Я понимаю. Вы хотите рассказать мне о ключе и о брошке? Да?

Норма удивлена.

Норма. Вы уже знаете?

Петерсон. ...догадываюсь.

Норма. Неужели этого мало, чтобы освободить человека?

Пауза.

Петерсон. Да. К сожалению... Макаров виновен. (Развел руками.)

Норма (вскочила). Перед кем?

Петерсон. Перед Соединенными Штатами Америки.

Норма. Это кощунство, майор.

Петерсон. Нас никто не слышит, мисс Фанси. Буду говорить с вами, как американец с американкой. Буду говорить с вами, как человек, интересы которого срослись с интересами государства в одно монолитное целое. Мы заинтересованы в том, чтобы перемещенные остались в наших руках. Каждый лишний день их пребывания под нашими крыльями – это новый козырь в наших руках. А потом придет день, когда все они осознают, что им уже нет возврата. Тогда эта многотысячная армия людей, людей без рода, без племени, будет делать то, что мы им прикажем. Сданные на нашу милость, они будут преданно стоять на страже нашего строя, наших порядков, нашей мировой империи и здесь, и в Англии, и в Бразилии – везде, куда только простирается сфера нашего строя, наших порядков, нашей мировой империи. И, если провидение ниспошлет нам новую войну, мы бросим эту армию против врага. Вы не представляете себе, мисс Фанси, что такое фанатизм ренегатов! Это будет атомная бомба номер два!.. Ну, а теперь вам уже ясно, мисс Фанси?

Норма (кивнув головой.) Теперь мне уже ясно. Даже слишком ясно.

Петерсон. Вам только остается сделать из этого выводы.

Норма. Я их сделала.

Петерсон. Очень хорошо. Вы отправили в свою редакцию корреспонденцию о деле Макарова, написанную так, будто автором ее был сам Макаров. Я надеюсь, вы больше не будете так делать.

Норма. Вы правы. Я больше не буду делать таких глупостей.

Петерсон. Еще одна такая корреспонденция, и редактор вам скажет: «С богом, мисс Фанси!»

Норма (вздыхая). Я так же думаю, мистер Петерсон.

Петерсон. Как вижу, наш оккупационный климат начинает склонять вас к благоразумию. Это очень хорошо. Вы сумеете здесь неплохо устроиться, тем более что ваш будущий муж имеет все шансы вскоре занять мое место.

Норма. Эдвин... ваше место?!

Петерсон. Не вижу в этом ничего удивительного. Он так ловко вел тогда допрос по делу Макарова, что я был вынужден завидовать ему. После нового года меня переведут, кажется, во Франкфурт, и я с чистой совестью предложу властям передать мои функции лейтенанту Бентли.

Норма. А Бентли согласен идти на это дело?

Петерсон. Почему бы нет? Правда, пока я только намекнул ему на это. Но я более чем уверен, что он не откажется от удобного случая сделать карьеру. Вы недооцениваете своего жениха, мисс Фанси.

Норма. О да! Я недооценивала Эдвина, как недооценивала и вас, майор.

Петерсон. Ваше раскаяние тронуло меня. Значит, мы с вами нашли наконец-то общий язык...

Но р м а. Вы ошибаетесь, майор. Только теперь я поняла, что мы с вами общего языка никогда не найдем.

Петерсон. Мисс Фанси! Ай-ай-ай-ай! Неужели вы все еще пребываете в плену ваших «принципов»?

Норма. Да, майор, и потому советую вам не рассчитывать на то, что увидите когда-нибудь мою фамилию в списке сфабрикованных вами ренегатов.

Телефонный звонок.

Петерсон.Ага!.. Так, так... Браво, лейтенант! (Кладет трубку). Ичто же выдумаете делать?

Нор м a . To же самое, что делала до сих пор.

Петерсон. Спасать Макарова? Вы не спасете его.

Норма. Я верю, что спасу. А если не удастся, тогда я... займу его место.

Петерсон. Ну, мисс! Тогда вас попросят оставить этот континент ближайшим теплоходом.

Норма. Из этого ничего не выйдет. Европейский урок я сумею использовать также и в Америке. Вы открыли мне глаза, и закрыть их сумеет только смерть.

Петерсон. Ну что ж! Поступайте, как хотите! Откровенно говоря, меня не интересует, как вы будете себя вести за океаном. Там – не моя епархия. Но пока вы здесь, вам будет разрешено делать только то, что не противоречит нашим интересам.

Норма. И это все?

Петерсон. Нет, не все. У меня к вам есть небольшая просьба.

Норма. Просьба? Из ваших уст, мистер Петерсон, даже просьба звучит как приказ.

Петерсон. Если вы восприняли ее как приказ, тем лучше. В вашем распоряжении, мисс, находятся бумаги, содержание которых очень интересует нас.

Норма. Бумаги?..

Петерсон. Я имею в виду составленный Макаровым список ди-пи, адресованный советской миссии в Мюнхене.

Норма (явно смущенная). Это кто вам сказал? Бентли?

Петерсон. Лейтенант Бентли, мисс, несколько минут тому назад передал мне эту приятную новость по телефону. Видите, какой переворот в душе человека может произвести брошенный вовремя намек...

Норм а. О да! Вы просто волшебник, майор. В один миг вы сняли с моих глаз пелену, и я увидела, что мой принц – не принц...

Петерсон. Нет, этого желания у меня не было. Я хотел только лишний раз показать, что вам остается одно: покориться законам наших джунглей, как красноречиво сказал бы лейтенант Бентли...

Норма. ...и отдать вам списки, да?

Петерсон. Совершенно верно, мисс, это облегчило бы нам борьбу с элементами анархии и помогло ликвидировать очаг заразы, пока она не перекинулась в соседние лагеря.

Норма. Нет, майор, я не буду вашим союзников в этой грязной и – нечего греха таить – кровавой афере. Списки я вам не отдам.

Петерсон. Что ж вы думаете делать с ними?

Норма. То, что на моем месте сделал бы с ними всякий порядочный человек. Я повезу их сама в Мюнхен.

Петерсон. Вы с ума сошли, девушка! Вы вооружите против себя все инстанции оккупационных властей, не говоря уже о том, что до Мюнхена вы... не доедете. Со вчерашнего дня за вами, мисс Фанси, установлено негласное наблюдение.

Норма. Да? После того, что я здесь услышала, меня бы даже не удивило, если бы эту почетную роль взял на себя лейтенант Бентли. Но все же я готова померяться силами с вашими шпионами, мистер Петерсон.

Петерсон. Вы очень смелы, мисс Фанси, однако это вам не понадобится.

Норма. Хотите арестовать меня?

Петерсон. Нет. К сожалению, это не так легко сделать. Вы как-никак пока еще корреспондентка. Я просто прикажу обыскать вас, и тогда у вас будет чистая совесть, а у меня – списки. (Идет к дверям.)

Норма. Минуточку, майор! Я придумала другой выход из положения! (Достает из сумки конверт и бросает его в пылающую печку.)

Петерсон. Тысяча чертей!.. С вами нелегко воевать, но, уверяю, этим вы Макарова не спасли.

Норма. Но зато, может, спасла других. А что касается Макарова, то мы еще повоюем с вами, мистер Петерсон. (Идет к дверям.)

Петерсон. Постойте! Я вам, кажется, уже сказал: Ваши шансы равны нулю. Все, кроме одного. Макаров не использовал его. Надеюсь, вы будете более благоразумны.

Норма. Новая хитрость?

Петерсон. Нет, новая попытка спасти... Макарова от виселицы. На этот раз с моей стороны.

Норма. Неужели у вас защемило сердце?

Петерсон. Нет, мисс. Таких сердечных припадков у меня не бывает. Просто не хочется делать из Макарова мученика. Будет гораздо лучше, если он вернется к перемещенцам живым, невредимым и – обращенным.

Норма. Другими словами, вы предлагаете мне сотрудничать с вами по фабрикации ренегатов? Да?

Петерсон. Мисс Фанси! Я вам даю возможность спасти человека. Если вы не используете ее, я боюсь, что ваша душа до самой смерти не найдет себе покоя.

Норма. Что вы требуете от меня?.. (Садится.)

Петерсон. Ваш голос задрожал,– это неплохой признак. Я предложил Макарову написать маленькое заявление о том, что он не собирается ехать в Россию, что он не подбивал к этому других и что он осуждает нынешний режим в России. Как видите, небольшая ложь, микроскопическая капля в океане лжи, в котором плавает спокон веков наш мир. Даю вам слово офицера, что я, как только Макаров подпишет эту бумажку, сверну шею всему делу и ваш протеже выйдет немедленно на волю. Вы должны переубедить его, это будет лучший выход не только для меня, но и для него, тем более что этот человек, откровенно говоря, заслужил лучшую долю, чем смерть на виселице. Макаров здесь, рядом; вы единственный человек, который может повлиять на него. Я жду вашего согласия, мисс.

Норма. Это... было бы ниже моего достоинства, не говоря уже о том, что в ответ у него, наверно, не нашлось бы доброго слова.

Петерсон. Ах, вот что? Перед лицом смерти молодого, полного сил человека вас волнует одно: как бы не пострадало ваше достоинство. Уверяю вас, что утраченное достоинство легче вернуть, чем утраченную жизнь. А что касается ответов Макарова, то я не советую вам делать преждевременных выводов.

Норма. Вы думаете, что Макаров пошел бы на это?

Петерсон. В данном случае я ничего не думаю, мисс,– здесь мы имеем дело с индивидуальностью, перед которой, хочешь или не хочешь, а приходится склонить голову. Однако долголетняя полицейская практика научила меня, что единственный закон, которому без протеста подчиняются все люди без исключения, это биологический закон. Во имя спасения собственной жизни человек способен на все. Только надо, чтоб он каждым своим нервом почувствовал леденящее дыхание смерти. Вот тогда он откажется от любых принципов, дайте ему только возможность и время найти принципы, которые оправдали бы его капитуляцию. В данном случае перед нами совершенно нормальный человек, который, надо полагать, поймет, что все ошибки можно исправить, кроме одной – самоубийства.

Норма (движением глубокой усталости снимает пилотку). Я... согласна, майор.

Петерсон. Премного благодарен! Надеюсь, вам повезет. Иначе мне остается только одно: умыть руки. (Открывает (Звери.) Войдите, Макаров.

Входит Андрей.

Оставляю вас наедине. Желаю успеха, мисс Фанси. (Уходит).

Норма (показывает рукой на стул). Вы, очевидно, догадываетесь, почему майор Петерсон оставил нас вдвоем?

Андрей (после короткого колебания садится). Я о вас самого лучшего мнения, мисс.

Норма. Боюсь, что вы его измените. Я должна сделать то, что не удалось сделать майору.

Андрей. Неужели вас также интересует судьба этого списка? Я уже сказал...

Норма. Мистер Макаров, ваш список попал ко мне в руки.

Андрей. Что?!

Норма. Его нашла фрау Мильх и передала мне, а я по неосторожности похвалилась находкой перед... майором. Чтобы списки не попали в его руки, я была вынуждена бросить в печку... пустой конверт.

Андрей. Если это действительно так, то я благодарю вас, мисс.

Норма. У меня нет никаких причин говорить вам неправду. (Показывает списки.)

Андрей. Я верю вам, мисс.

Норма. Речь идет о том, чтобы спасти вас. Вас лично, мистер Макаров.

Андрей. Как? Майор Петерсон хочет меня спасти?

Норма. Да! Он хотел бы приостановить дело. На каких условиях, вы сами знаете.

Андрей. Знаю.

Норма. Вам, наверно, не больше тридцати лет...

Андрей. Что вы хотите этим сказать?

Норма. Что вы недооцениваете опасности, мистер Макаров. Я делала, делаю и буду делать все, что в моих силах, для предотвращения этого очередного убийства. Постараюсь известить обо всем вашу миссию. Я отправила телеграммы редакциям некоторых влиятельных газет, наконец после оглашения приговора я обращусь с ходатайством к губернатору, в его штабе у меня есть знакомые. Несколько дней моего пребывания здесь научили меня большему, чем долгие годы, прожитые мною в маленьком американском городке. Тут воочию я убедилась в том, о чем там могла только неясно догадываться. Наша справедливость носит на глазах вместо повязки очки мистера Вандербильда, а у ее служителей – манеры гангстеров. Не забывайте, что сегодня ваша судьба почти всецело в их руках. И судьба и жизнь.

Андрей. Я знаю.

Норма. Знаете и – не подпишете?

Андрей. Знаю и не подпишу!..

Норма. Мистер Макаров, может быть, роль, которуюя взяла на себя, позорная роль, но я не могла поступить иначе. Я хочу предупредить это убийство.

Андрей (встал). Стало быть, вы хотите, чтоб Макаров перестал быть Макаровым? Чтобы он как щенок припал к ногам вашего Петерсона и навеки опозорил нашего брата? Лучше оставьте эту роль!

Норма (встала и подошла вплотную к Андрею). Простите, мой друг, но мне стало страшно...

Андрей (горячо). А вы... вы думаете, мне не страшно? Вы думаете, я иду на смерть, как на свадьбу? С той проклятой ночи я ни на минуту не сомкнул глаз. Это ж, черт возьми, не в атаку идти. (Закрыл лицо руками).Хоть бы Анна была жива, а то и ее, бедняжку, не пожалели. Цивилизаторы!..

Норма. Анна Робчук уже не вернется к нам. Я боюсь за тех, кто еще жив.

Андрей. О ком это вы?

Норма. О вас, мой хороший друг.

Андрей. Поймите! Я ненавижу смерть, но я еще больше ненавижу жизнь, какой они хотят меня осчастливить. Если бы я испугался их, если бы я дал поймать себя на удочку вашим петерсонам, они бы не сказали: «Макаров – изменник», они бы сказали: «Советский моряк Макаров – изменник». А мне никто не давал права покрывать позором мой народ.

Норма (восторженно). Какая мать воспитала вас, Андрей Макаров?

Андрей. Родина. Я помню моих боевых друзей, и я знаю, ради нее они Жили, за нее умирали в боях, и я тоже до конца останусь моряком в боевом строю, моряком, который дал присягу служить Советскому Союзу! Поклялся раз и навсегда!

Норма. Боже мой! Что ж я еще могу сделать для вас, Андрей Макаров?

Пауза.

Андрей. Много. Скажите моим товарищам из лагеря, что я умирал не как убийца, а как солдат страны социализма. Скажите это всем – и здесь и там, у вас за океаном. Пусть знают люди Америки, как расправились с советским моряком ваши банкиры за то, что он стоял за правду. И не забудьте передать нашим из лагеря, чтоб довели до конца дело, которое мы начали с Анной и товарищами. (Шепотом.) Список передайте Дуде или Мальцеву, пусть немедленно едут в Мюнхен. Такова будет моя последняя воля.

Норма. Все скажу, все сделаю, что только будет в моих силах. Клянусь вам в этом, Андрей Макаров! В лагере большинство верит не петерсонам, а вам. Ваши устроили демонстрацию. Власти обеспокоены. Военная полиция третий день на ногах. Мой хороший друг, вы не один!

Андрей ( впервые за все время улыбнулся). Это – хорошо! Видите, какой замечательный наш народ! Когда вспоминаешь о нем на чужбине, петь хочется, а не думать о смерти. Хочется петь о Москве, о Кубани, обо всей земле, что была бы планетой радости, если бы не ваши золотые идолы! Петь! Хочется песен! В которых была бы любовь ко всему живому и пламенная вера в то, что правда во всем мире – от края его и до края – победит!

Норма крепко пожимает его руку.

Занавес

КАРТИНА ВТОРАЯ

«Под золотым орлом». Пасмурная погода. Фрау Мильхпишет за стойкой. Очки еле держатся на конце ее носа. За последним столом справа сидит Боб;он без пояса и оружия, на голове вместо каски помятая пилотка. Боб спит, закрыв голову руками. Перед ним пустой стакан. Входит бой из отеля.

Бой. Мисс Норма Фанси здесь?

Фрау Мильх. Нет, но скоро будет. Пошла на телеграф. Бой. В отель на ее имя пришла телеграмма. Передайте, пожалуйста.

Входит Норма.

Фрау Мильх. А вот и леди! Вам телеграмма.

Бой уходит. Норма читает телеграмму.

Это ответ, мисс?

Норма. Нет. Ответ на мою телеграмму еще не пришел. ( Смотрит на часы). Осталось еще полтора часа. Говорят, телеграммы здесь задерживаются в пути.

Фрау Мильх. Простите, мисс, мне показалось, что вы вдруг побледнели.

Норма. Нет, я только озябла... Сделайте мне, пожалуйста, горячий кофе.

Фрау Мильх. Сейчас приготовлю, мисс. (Хочет идти в кухню.)

Норма. Минуточку! Меня здесь никто не спрашивал? Фрау Мильх. Нет, мисс, никто. (Уходит.)

Норма (подходит к автомату, бросает монету и снимает трубку). Защитник Макарова? Капитан Майлд? Как?.. До сих пор нет еще ничего из канцелярии губернатора? Нет... Осталось так мало времени. Да, будем надеяться. Позвоните сами? О, благодарю, капитан. Двадцать семь – сорок девять. Благодарю! (Вешает трубку, еще раз перечитывает телеграмму. Увидев в дверях Эдвина Бентли, она инстинктивно прячет телеграмму в сумочку.)

Бентлиостанавливается и молча подносит пальцы к пилотке. Норма, стараясь казаться спокойной, садится к столу с левой стороны.

Бентли. Норма... Бедная Норма!

Норма (вскочила). Неужели... свершилось? (Посмотрела на стенные часы.)

Бентли. Ты об этом русском? У него еще есть целых полтора часа. Возможно, что в последнюю минуту придет сообщение о помиловании. Кроме того, майор Петерсон дал ему понять, что свой последний шанс он может использовать даже на ступеньках эшафота. Но я не с этим пришел, Норма.

Норма садится.

Норма. Я слушаю.

Бентли. Ты вчера послала телеграмму советской миссии. Она не дошла до адресата, впрочем, этот факт не умаляет твоей вины.

Норма. Вины?!

Бентли (разводит руками). Не вижу ничего удивительного в том, что клерк говорит языком клерка.

Норма. Дальше?

Бентли. Та же самая участь постигла твою корреспонденцию, отправленную в редакцию «Дейли Уоркер». Очень жаль, что тебе не удалось передать ее по телефону. Петерсон вырвал бы у себя из головы последние волосы. Но это уже не твоя вина.

Норма. Дальше что?

Бентли. А дальше идет печальный эпилог.

Норма. Об увольнении меня с работы можешь не говорить. Я только что получила телеграмму из редакции.

Бентли. Что ж, этого надо было ожидать. Но это еще не самое страшное. Я вынужден предупредить тебя, моя дорогая, комендантом подписан приказ о том, что ты должна в течение двадцати четырех часов оставить этот город. У меня нет никаких сомнений, что завтра тебе прикажут вообще оставить Европу.

Боб поднял на секунду голову, а потом опустил ее.

Норма. Как вижу, ваш аппарат работает безотказно.

Бентли. О да! Там, где без этого можно было бы обойтись. В нашем городе нацисты уже четвертую ночь беспрепятственно расклеивают листовки, в которых называют нас «придурковатыми янки» и обещают устроить нам кровавую баню.

Норма. Надеюсь, что под твоим руководством этот аппарат будет работать значительно лучше.

Бентли. Ты уже знаешь?

Норм а. О чем?

Бентли. Ну... о том, что я в ближайшее время должен сесть на место...

Норма. ...охотника за скальпами Петерсона. Нет, не знаю, но ждала...

Бентли. Ждала? Это говорит о твоем уме. Я, видишь ли, согласился на предложение Петерсона не только потому, что я ни на что лучшее не способен, но и потому, что граница между добром и злом давно уже исчезла в природе, если вообще она когда-нибудь существовала.

Норма. «Граница между добром и злом...» Видишь ли, Эдвин, для тебя эта граница никогда не существовала. К сожалению, я только сейчас поняла это. Ты воспринимаешь жизнь, как дар судьбы,– дар, который ни к чему не обязывает. Когда же эта самая жизнь предъявила тебе счет, ты словно злостный неплательщик удрал в Европу, удрал за три месяца до конца войны и заблаговременно устроился там, где привыкли только брать, а не давать. Чтоб сохранить остатки своего достоинства, ты, как видно, с помощью своего шефа изобрел принцип для оправдания своей капитуляции перед злом. Этот «принцип» позволил тебе сыграть со мной позорную комедию. В азарте цинизма ты просил меня воскресить в тебе прежнего Эдвина, хотя знал, что единственная перемена, происшедшая с тобой за эти несколько лет, была та, что у хищника выросли когти. Во время допроса в пещере Петерсона ты выступал в роли защитника истины, а на самом деле ты хотел только блеснуть перед шефом своими полицейскими талантами...

Бентли. Пусть будет так, Норма, однако учти, что твой приезд заставил меня, наконец, серьезно подумать о нашем будущем.

Норма (с сарказмом). Спасибо, Эдвин', за доброе сердце. Где ж было, однако, это твое сердце, когда ты тайком донес своему шефу о том, что бумаги Макарова можно найти в моей сумке.

Бентли. Ты должна сказать мне за это спасибо. Только таким образом я спас тебя от больших неприятностей.

Норма. И в то же время приобрел хорошую репутацию у Петерсона? Нет, не скажу я тебе, Эдвин, спасибо.

Бентли. Жаль. Какое же слово могу ждать сейчас от тебя?

Норма. Только одно: «Прощай!» (Посмотрела на часы.)

Бентли. Норма! Пока я тебе еще не сказал,– все еще можно исправить. Не позже, как завтра с вечерним поездом, ты будешь принуждена оставить этот город. Если мы сегодня поженимся, то приказ о выселении автоматически теряет силу.

Норма. Нет, мы не женимся, Эдвин. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра.

Бентли (встает). В таком случае мне остается только умыть руки.

Норма. О! Узнаю стиль майора Петерсона!.. Но оставь мечты, Эдвин. Никогда это тебе не удастся. Ни тебе, ни Петерсону, ни вашим всесильным сегодня повелителям. Слишком пристала грязь к вашим рукам! К вашим рукам... К  вашим душам, и к душам, таким же ничтожным и мелким, как и ваша религия, религия обнаженного цинизма. Это уж даже не воспеваемая Петерсоном атомная бомба номер два. Это всего-навсего нацизм номер два: новый и – будем надеяться – последний вариант известной тебе аферы. К счастью человечества, вы опоздали, джентльмены. Единственно, чего вы дождетесь за дела ваши,– это проклятья будущих поколений!