Текст книги "По ту сторону грусти (СИ)"

Автор книги: Янина Пинчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Annotation

Пинчук Янина Владимировна

Пинчук Янина Владимировна

По ту сторону грусти

ПО ТУ СТОРОНУ ГРУСТИ

Пролог

Зов

Станция метро удивила обликом – а впрочем, в Москве их множество, и любая дальняя, кроме привычной Белорусской, или Таганской, или Театральной, была открытием.

Среди быстро набрякшей, как кровь, темноты, летней и синей, поблёскивала в искусственном мёртвом свете плитка стен. С грохотом и подвыванием поезд унёсся дальше по Филёвской линии. Настала резкая тревожная тишина, лишь разбавленная естественными городскими шумами. И новым изумлением стало то, что станция надземная. Да-да, вон та разведённая акварель с проблеском звезды – это небо.

Крайне растерянно, непрофессионально задрав голову, Алеся медленно начала подниматься вверх по ступеням, не зная, куда выходит. Эта внешняя рассеянность всегда сбивала с толку её противников.

Она вышла на мост, по которому мчались машины. Руки сами потянулись к телефону: надо сфотографировать. За горделивыми строгими сталинками взмывали в небо разнокалиберные чёрные небоскрёбы, осыпанные сияющими росинками окон – их футуристическая дерзость завораживала. Вообще, непроизвольная страсть к фиксации образов и информации всегда служила ей хорошую службу.

В подземном переходе с фосфорически-оранжевыми бликами её обогнали велосипедисты – и исчезли впереди.

Кутузовский проспект оказался очень шумным. Машины мчались мимо, рассекая темноту холодно-яркими призрачными огнями. И даже стук её каблуков терялся в этом напористом, агрессивном гуле.

Алесина походка тоже казалась агрессивной – долгие годы спешки, неудовлетворённых амбиций и больших надежд. Она летела, жадно вбирая в себя авторитарную прелесть этого места, под сенью отвесных стен, советских портиков и лепнины, холодных прожекторов подсветки, среди лакового блеска многочисленных чёрных машин и неонового мерцания буржуазных дорогих названий. Например, Agent Provocateur. Вот именно, что agent. Вот именно, что provocateur. Это придаёт жизни необыкновенную остроту и вкус.

Алеся глубоко, с надрывом вздохнула. Её сердце сжимала неизъяснимая тоска – тоска, которая пуще любого наслаждения. Она решила усугубить это дело подходящей музыкой и достала плеер. Её любимый исполнитель славился разухабистыми свинговыми ритмами, но вот меланхолия у него тоже была неподдельная.

Они с Лорой исходили сегодня весь центр. Когда они встречались, то шагали куда глаза глядят и болтали обо всём на свете – правда, в этом "всём" изрядно преобладали специфические темы. Сначала речь зашла о донских казаках, а потом о спецслужбах, а потом Мигель Краснов выплыл из памяти сам, автоматически. А тема исторической справедливости и несправедливости органически дорисовалась фоном.

– ...борцы за свободу, вечные страдальцы! – передразнила Алеся. – А то, что они расшатывают государственную безопасность по указке иностранных держав, совершают диверсии, убивают мирных граждан – это нормально? Это они, что ли, жертвы? Если даже всё описанное правда, у меня закономерный вопрос: ну и что? Есть у меня коллеги, они как начнут: свобода, либерализм, то да сё, и это, дескать, не мы, это вы права человека нарушаете... Не аргументы, а бред сивой кобылы. Ответ может быть один: "Так вам и надо". Нечего устраивать теракты посреди Сантьяго. Я считаю, что враг заслуживает всего того, от чего некоторые особо щепетильные пытаются откреститься.

– У тебя шикарный монолог получился, прям для фильма. Тебе надо играть гестаповца или чекиста. Ну, или кто там у Пиночета был?

– Ой, да. Я немножко увлеклась, – смутилась Алеся. – Мои чилийцы вообще считают, что я Николай Палкин. Но я уже привыкла. Давай лучше посмотрим, где мы.

– Да нечего и смотреть, мы на Лубянку вышли, – воскликнула Лора.

– Классное совпадение, как раз под мои речи. Но мы ж тут уже были.

– Ну да, когда с Чистых Прудов шли.

– Давай всё-таки карту откроем...

И они снова принялись тыкать в телефон, выбирая маршрут. Хотя по большому счёту, их прогулка не имела конечной цели. В любом городе с обширным историческим центром интересно блуждать по улицам и переулкам – в чём-то они похожи своей нарядностью, а в чём-то каждый из них отличен. И Алеся весь день говорила наугад: "А давай на Страстной бульвар... а давай на Покровку... а давай попробуем на Малую Неглинную выйти..." – она выбирала из обилия названий, как выбирают блюда из меню. Все эти названия были ей давно известны. Но они не подкреплялись образами и были никак не связаны между собой – так часто бывает в знаменитых чужих городах. И ей нравилось теперь соединять фрагменты, низать их на нитку памяти, собирать воедино.

Самое забавное, что даже Лора, будучи москвичкой, не всегда ориентировалась в пульсирующей ткани оживлённых улиц. Они остановились сделать пару фотографий на Театральной площади, а потом решили идти дальше, вот только направились не в ту сторону, и перед ними снова замаячил продолговатый супрематический силуэт знакомого жёлтого здания. Девчонки молча, с улыбкой переглянулись и, развернувшись, направились на Большую Дмитровку.

– Знаешь, когда мы впервые встретились в реале, – заметила Лора, – я думала, ты будешь строгой и сдержанной, а вместо этого мы вечно с чего-то угораем.

– Ну да. Причём это как-то само получается, – задумчиво сказала Алеся. – И насчёт роли моей киношной ты неправа. Ну что это за чекист, который вечно ржёт?

– Да ещё и шведские стихи читает! – хихикнула Лора. – Такое чувство, что у них чем больше бреда и верлибра, тем лучше.

– Ну, шведский – язык такой. Там вообще сложно рифму находить, не то, что в испанском.

– А ещё мне кажется, что половину из прочитанного ты сама и сочинила.

– Вот же ж, ничего от тебя не скроешь. Ну да, а что? Я их опусы почитала и решила, что тоже так могу. Но то стихотворение про девушку из Стокгольма, которая жрала сырой фарш и сидела в углу у батареи, это не я написала, честное слово! И совсем не забавы ради. Ну что ты опять хохочешь? Вообще-то, это произведение об одиночестве, страданиях и экзистенциальном кризисе!..

Словно речные струи, их обтекала со всех сторон праздная вечерняя толпа, подвижная, пёстрая, пьющая кофе и коктейли, нарядная, жадная до впечатлений, надменная и томная – здесь была вся многообразная публика летней Москвы. Обстановка подстёгивала и раззадоривала. Единственное, чего Алеся никак не могла понять – это столики кафе, выставленные почти на тротуар без всякого ограждения: разве это приятно, когда народ толчётся рядом? Она-то, наоборот, всегда пыталась "слиться с местностью" и найти укромный уголок.

Из классических зданий ни одно не выделялось какой-то особенной, броской оригинальностью, но вместе они создавали и экспозицию, и атмосферу, и все их хотелось запечатлеть – Алеся даже не знала, как, она просто шагала, рассматривала и выхватывала детали, и, стремясь прочувствовать этого город, символически делала его своим.

На углу Козицкого переулка их обогнали какие-то парни в шортах с громкой музыкой на телефоне. Из динамика неслось: "Ойся ты, ойся, ты меня не бойся...". Девчонки на секунду оторопели, а потом переглянулись и от души расхохотались.

Алеся предложила вернуться и идти к станции метро Кузнецкий Мост по одноимённой улице. Она упоминалась в произведениях русской классики, и стало любопытно: на самом ли деле это "центр мод", как в девятнадцатом веке? Но бутиков там оказалось меньше, чем ожидалось.

– Ничего не понимаю. Ну что за карта тупая! Она показывает, что станция – вот она, мы уже в двух шагах, а тут вообще ничего похожего на метро.

– Обычная история с этими онлайн-сервисами. Пойдём прямо, куда-нибудь да выйдем.

Когда они выбрались из сплетения переходов и закоулков и свернули направо, то некоторое время шли молча и не глядя друг на друга – потому что за весь вечер смеяться уже устали. Лора повернулась к подружке и сказала:

– Нет, ну это уже вообще! Такое чувство, что нас сегодня кто-то кругами водит, как леший.

Та с театральной эффектностью остановилась, подняв глаза на тревожное закатное небо с рваными облаками, и произнесла:

– Все пути ведут на Лубянку. Вот.

Лора фыркнула:

– Да это как в кино, будто кто-то на нас жучок поставил, и ведёт в одно и то же место. У тебя там случайно в сумочке подозрительных предметов нету?

– Да у меня только книжки, и вообще, почему сразу я... – деланно проворчала Алеся.

Она показательно рылась в сумке. Лора сосредоточенно смотрела. И наконец произнесла:

– Нет, ну ты мне объясни, какая нормальная девушка носит с собой биографию Андропова?

– Я.

– Нет. Ты ненормальная.

И они снова засмеялись.

– Ну что? Лубянка так Лубянка. Перейдём там на сиреневую линию.

Алеся поправила очки и заметила, что Лора на неё как-то странно поглядывает.

– Чего ты так смотришь? Что случилось?

– Да так, ничего. Просто у тебя сегодня вид... хтонический.

– Что? Да ты вечно как выдашь что-нибудь! Пошли уже.

Они расстались на Таганской. А дальше Алеся поехала, спокойно вчитываясь в "Воссоздание Германского Рейха" Освальда Шпенглера и с удовольствием переходя к комментарию, как будто ничего такого не происходило...

Она заметила, что шагает по нечётной стороне и, дойдя до перехода, нырнула в его узкий тёмный зев.

Здесь было всё то же самое, та же картина, написанная смешанным колоритом чернильной тени и оранжевого света в разных сочетаниях, те же трассирующие огни фар, и шум, и высокие дома с неожиданно и неприятно многочисленными окнами – их вид приводил в отчаяние, потому что порождал ощущение неприступности. И всё та же ночная жизнь и иномарки, до которых ей не было никакого дела, она просто шла, ища цифру "двадцать шесть".

Она могла бы потом написать рассказ по просьбе Лоры и снабдить его увлекательной деталью в виде связного на мостике сквера на Украинском бульваре – но эта дешёвая эффектность так глупа... Иногда поступки не поддаются логике и цели. Не было никакого задания, и конечной целью было лишь ощущение отчаянного одиночества и боли от несбывшегося.

Проходя мимо нужного дома и отмечая взглядом мемориальные доски, а было их там целых три, она не особенно замедлила шаг, чтоб не привлекать внимания. Хотя дела до неё не было решительно никому – и это только усиливало ощущение неприкаянности, так же, как чёрные пики забора, за которыми двор растворялся в бессветной бездне.

Алеся всё-таки остановилась и снова беззащитно, выжидающе подняла голову, скользя взглядом по окнам. Хотя ждать было нечего. И какие такие разбитые надежды, какую потерю она оплакивает, было неясно.

Она со вздохом развернулась и медленно пошла обратно (потому что до станции Киевская было далековато).

Давно Алесе не было так печально и так хорошо.

Глава первая

Что тебе снится, крейсер «Аврора»

– И что ты видела этой ночью?

Влада поболтала ногами и ещё секунд двадцать сосредоточенно смотрела, как текут внизу зеленоватые прозрачные воды Свислочи. Из-под мостика чинно выплыла флотилия уток, беззвучно оставляя на воде следы, как от катера.

– Мне снилось, что я попала на какую-то выставку в Вильне. Скульптуры из песчаника: там комод, там контрабас, там часы, и всё сюрреалистичное. И всё это в виде инсталляции прямо на улице. И видно, что если всем эти скульптуры полюбятся, то так их стоять и оставят. Это ж Вильня.

– Ну да, – добродушно хмыкнула Алеся, – у них там в северной столице свой подход.

Виленские жители имели в Княжестве репутацию высококультурных и по-хорошему чудаковатых. Поэтому Алесе так нравилось раз в месяц запрыгнуть на поезд и умчаться в Жемайтию – за вдохновением. Ведь работа в Министерстве обороны не упраздняет художественных наклонностей. Да и никакое другое министерство не упраздняет.

Поэтому они с Владой и решили поставить эксперимент. Собирать сны, а из этих плодов выжимать соки текста. Примерно как Кортасар.

Обе недавно спохватились: как же давно они ничего не писали! Влада создала прекрасный роман про Великое княжество Литовское, открыла новый мир, да так теперь там и осталась. Ей и нужно сказать "спасибо" за то, что обе они живут в стране своей мечты, как обнаружилось, стране совсем не идеальной – но просто абсолютно другой. Этого оказалось достаточно, чтобы сделать выбор. Они горды. Они занимаются любимым делом. А сейчас сидят на мостике за концертным залом "Минск" и едят мороженое. Хотя вообще-то, тем же самым они могли бы заниматься и в прежнем мире. Но это было бы совсем не то.

Влада надолго замолчала, потому что переживать новоприобретённую реальность показалось ей более интересно, чем описывать. А Алеся просто с головой ушла в живопись: вечерами после службы самозабвенно бомбила очередную серию батика – пока шёлк не кончится вместе с силами.

После таких марафонов она ещё с неделю ходила опустошённая, растерянная и виноватая, что ничего не делает. А потом её осеняло: я же хочу устроить выставку. Или что-то написать. Или перевести. Эх, покой нам только снится! К тому же, времени ужасно мало, не потому, что скоро помирать, а его в принципе всегда мало, так уж всё устроено.

– Мне уже снился этот сон и эта выставка. В Виленском университете была какая-то конференция, я была в составе группы из Минска, мы постоянно держались вместе, а как только разбрелись, одного из нас убили. Профессора одного пожилого. И остаток сна мы строили гипотезы, пытаясь раскрыть преступление.

– Страшно было?

– Нет, что ты. Совсем нет. Тогда это ведь был обычный сон. Вроде не можешь сформулировать, но понимаешь, что всё "понарошку". Приглушённо. Ты не чувствуешь, а как бы мысленно отмечаешь, что почувствовал. А сейчас я полностью подключилась.

– Ух ты! – воскликнула Алеся. – Вот это да, ты решила поучаствовать во сне с убийством, чтобы написать детективную новеллу?

– Ага, – довольно кивнула Влада. – А атмосфера там точно, как в твоих любимых книжках. Я с утра кой-какие наброски сделала. А сегодня ночью продолжение будет.

– Смотри, аккуратно там.

Влада задумчиво ответила:

– Ну да, я, может, слегка переборщила. Но уж больно сюжет хорош. Точнее даже – настроение, в сюжете-то как раз ничего оригинального нету. А тебе что-то толковое привиделось?

Алеся неопределённо пожала плечами.

– Да знаешь, нет. Я хотела написать что-то... московское, что ли. Но так сама и не поняла, что. В итоге я просто гуляла по центру, ничего особенного не видела. Ну так, какие-то детали. Вроде того, что навстречу попалась девушка, и лицо у неё, и даже причёска, было точь-в-точь такое, как у маски на ближайшем доме.

– Ну вот видишь, как здорово!

– Ай. Очередная зарисовка? Это уже скучно.

– В следующий раз повезёт. А министру интересно будет послушать.

В последнее время они ходили к нему в гости пару-тройку раз в месяц. Две недели – время достаточное для того, чтобы произошли какие-то события и появились какие-то мысли. В общем, неплохой отчётный период. Не идти же с пустыми руками, то есть, мозгами к одному из величайших людей Великого княжества. Они ведь не просто прохлаждаются (а зимой – греются у камина) в просторной гостиной, попивая чай с вишнёвым вареньем.

Они ученицы, и готовят их к условно великим делам. Но им уже и так ясно: знакомство с министром ничего не меняет, до "величия" – как до луны, поэтому всё, что остаётся: не задирать нос, работать и наслаждаться процессом. А учитывая то, что все они – специалисты по энергоинформационным воздействиям, проще говоря, маги, то здесь работы просто горы. Тем более, Влада с министром – Хранители, а Алеся – Инквизитор, в процессе обучения приходится перестраиваться и делать свои акценты. Впрочем, оно и к лучшему.

В последнюю встречу речь у них зашла о снах.

– Не удивляйтесь, – произнёс министр, – сегодня у нас беседа не о геополитике, а о сновидениях.

И он добрых полтора часа рассказывал им своим бархатным низким голосом о снах и астрале – как будто лекцию вдруг решил прочесть.

– Для неспециалистов корень всех опасностей – иллюзия контроля, – говорил он. – Я говорю о тех, у кого способности слабые или неразвитые, а они уже возомнили себя без пяти минут мастерами.

– Наверное, часто такое встречается, – вставила Влада.

– Ещё как часто, – кивнул министр, – львиная доля всех искалеченных, помешанных, бесследно пропавших и бесноватых.

Алеся поёжилась. Она вспомнила, как ещё на третьем курсе читала в одной книге о том, что происходит с любителями внетелесных путешествий и астральных проекций. От прочитанного она еле-еле уснула часа в четыре под слепящим светом люстры и притащилась ко второй паре измочаленная и тухлая. Сейчас-то она уже проделывала такие вещи, от которых волосы дыбом, взять хотя бы поединок с высокопоставленным чернокнижником на Кальварийском кладбище. И всё равно ей стало не по себе.

– Для людей без способностей тоже есть риск, но он сравнительно мал, я бы сказал, ничтожен, – продолжал министр. – Главная беда с самоучками. Но и те, кто проходит обучение под чьим-то началом, тоже иногда сомнительными практиками занимаются – уж больно соблазн велик.

Влада с Алесей незаметно, искоса переглянулись.

– У обычных людей сны обычно не превышают пятой степени достоверности. Всё происходит смазанно, нереалистично, но человек не может осознать, что спит. Кошмары, правда, иногда доходят и до восьмой степени, от потрясения человек не может заснуть или боится это делать – хотя на самом деле реальная угроза невелика. Да, кстати, надо вам заказать учебник Иды Сведенборг, там очень доходчиво и дельно всё разложено, в том числе классификация.

Влада потыкала в телефон, внося в заметки название книги, Алеся записала в ежедневник.

– Специфика начинается с девятой степени, это уже так называемое осознанное сновидение. Человек может осознать, что спит. Что он для этого делает?

– Пристально посмотреть на руки, – ответила Влада, – если они меняют форму, значит, это сон.

– Или на часы, или на вывеску, – подхватила Алеся, – если написана тарабарщина, или при следующем взгляде на циферблат совсем другое время, значит, спишь.

– Верно. Иными словами – он замечает искажение реальности. И вот тут-то начинает чудить. Ведь если это сон – значит, всё можно. Но проблема в том, что с повышением степеней достоверности сновидческая реальность обретает всё большую самостоятельность. И с человеком она может обойтись как ей заблагорассудится. Начиная с девятой и до восемнадцатой степени – это одно сплошное болото, огромное пограничье, и поведение у этой среды специфическое – и не вода, и не твёрдая почва. И чем дальше, тем пуще: степени с четырнадцатой начинается пресловутый "астрал". Классические случаи: не найти оттуда выхода или встретиться с нечистью. О последствиях этих встреч и говорить излишне. Именно поэтому Церковь крайне отрицательно относится к подобным практикам.

Алеся вздохнула. Они в довольно щепетильном положении. Вроде занимаются не тем, чем следует, но при этом по убеждениям католичнее некуда. Это Беларусь, детка. Хотя не одна только Беларусь, и в Прибалтике, и в южных землях Княжества – то же самое. Алеся задумалась: может, не зря её так легко взяли в "контору", куда отнюдь не просто попасть, а рекомендации вообще ничего не значат – потому что маг и так ведёт жизнь разведчика. Жить в современном цивилизованном мире следует так, словно магии как таковой не существует. Есть фольклор, есть суеверия, спекуляции насчёт паранормальных явлений. Но магия, прямым текстом? Помилуйте! И в ВКЛ ещё, надо сказать, лояльное на бытовом уровне отношение к специалистам. За что, в том числе, их страна и имеет репутацию экзотичной и диковатой, несмотря на уровень развития по разным шкалам Лиги наций и достижения в области технологий (нормальных, в смысле, технологий, а не этих ваших...). Очень быстро стало понятно: мастерство мага не только, иногда не столько, в мощи совершаемых воздействий – а в их незаметности. Ключевой тезис – "как будто так и надо". Чем не принцип работы спецслужб?

– О чём задумались, Алеся Владимировна? – с лёгкой улыбкой спросил министр.

Она спохватилась, чуть зарумянилась, как обычно. Однако нашлась:

– А как не выпасть в такое "болото"? Мне лично всегда было страшновато этим заниматься, даже тогда, когда мои способности ещё не обнаружились. И сны у меня всегда были, как у всех непосвящённых – туманные и "бутафорские".

– Это не так уж плохо, – одобрительно кивнул министр, – значит, у вас мощная внутренняя защита стоит, сама отсекает всё, что вам не нужно. А для того, чтобы благополучно проснуться – помогает молитва. Это в первую очередь. Во вторую уже – всяческие обереги, либо наши льняные браслеты, либо виленские туфли для сна. Хотя, по-моему, последнее – не очень-то удобно.

Но тут Влада перебила их:

– А можно я спрошу? Андрей Андреевич, а вы вот говорили про степени достоверности, сказали, что астрал простирается до восемнадцатой – а что за ней, что дальше?

От волнения её глаза светло заблестели, как клинок стального кортика.

Министр протянул руку за чашкой, отпил уже остывший "дарджиллинг" с двумя кусками сахару.

– А дальше начинается... да очень просто, дальше начинается сон как самостоятельная материя. Это доступно только магам. Из прочих людей – святым и пророкам, хотя их уж точно нельзя считать "обычными". Сон как параллельный мир, наверное. Он очень похож на нашу реальность. Ощущения яркие, но ничего не искажается и не выкидывает фортели. По крайней мере, это среда гораздо более предсказуемая, чем так называемые ОС. Какие различия между степенью восемнадцатой и девятнадцатой, или двадцатой, маститые специалисты и сами не знают. Отделываются туманными рассуждениями. Наверное, такое различие чисто номинально. После зыбучих песков и дьявольщины астрала можно просто провести черту, и за этой границей начинается Сон с большой буквы. Туда можно перемещаться так же, как странники перемещаются между мирами. И всё, произошедшее там, имеет самостоятельное значение. В какой-то мере это может быть отдельной жизнью, кое-кто рассматривает это как продление жизни земной, но тут уж тоже надо быть осторожным, не смешивать явь со сном, вы сами понимаете причину. А ещё – почему я наконец завёл об этом речь?

– Честно говоря, интересно, – осторожно начала Алеся, – вы никогда специально с нами об этом не заговаривали.

– А тем не менее, это одна из основных специальных тем?

– Ага.

– В общем-то, – медленно начал министр, – вам всё это до сих пор было не нужно. Я только Бога благодарю за то, что мне попались такие рациональные, опасливые, предсказуемые ученицы. Но сейчас я чувствую, что вы почувствовали вкус мастерства. Вкус Силы. Это рискованный момент. Как пубертатный период. Поэтому... Я не в силах вас контролировать, но мой долг – это вас предупредить. Было много случаев, когда яркие таланты гибли от искушения. Эксперименты с бессознательным, выходы из тела, изменённые состояния сознания, тот же Кастанеда, – а зачем? Если можно во всём сохранять грамотную ясность? Ничего сенсационного такие состояния не несут. Только горе.

– А может маг выходить с пятой степени сразу на девятнадцатую?

– Может. Так обычно и происходит. Если говорить откровенно, то специалисты и профаны в относительной безопасности.

– А что за ней? – тихо спросила Влада.

– За ней?

Министр вздохнул и криво ухмыльнулся.

– За нею – только Смерть. Вы не пугайтесь. Даже если грамотны, это стресс, – не пугайтесь. Это тоже форма экзистенции, и нашей Алесе, Алесе Владимировне, она знакома не понаслышке, это всё равно, что стихия, огонь, вода, металл, или гром и молния...

Стамбровская опять судорожно вздохнула. Конечно, да, опять она. Она Инквизитор. Но это не отменяет её человеческих слабостей и опасений.

Министр опять поднял к узким губам фарфоровую чашку с остывшим сладким "дарджиллингом". Видно было, что ему нравится отпивать этот холодный загустевший чай.

– Вы испугались, когда узнали. Но на самом деле вам знакомы такие сны? Да? Или я ошибаюсь и...?

Здесь им пришлось признаться. Владе – о Венском конгрессе и заигрываниях Талейрана. Алесе – о полётах с Марком Шагалом и беседах о творчестве. Раз в месяц. Очень живо. Здорово. Но – инстинктивно осмотрительно.

Они в очередной раз доставили удовольствие министру.

– Какие же вы молодцы, – проговорил он. – Я даже удивляюсь и не верю, что вам не приходилось целенаправленно читать наставления. Но всё равно прошу: действуйте с оглядкой. Особенно с теми, кого там встречаете.

– Вы про Талейрана?

– ...про Шагала?

Они выдохнули это вдвоём.

– В общем, да. Сны с большой буквы считаются откровением. Многие пророки надеялись на них для встречи с великими людьми или даже со святыми. Но то, что с вами общается именно та личность – не факт. Иногда это бесы – уж простите за новую мрачность. Они завлекают, как шпионы – тонко и исподволь. А урон душе наносят немалый. Второй вариант – ваши собственные проекции. Иначе эти сущности можно назвать музой. Ну, или так, как в анекдоте – к поэту приходит муза, а к поэтессе – "музык", – усмехнулся министр. – Угрозы, в общем, нет, сущность не бесовская, но достаточно самостоятельная. Творческим людям даже пользу приносит, если вы психически устойчивы. Вот только с реальным человеком иногда может иметь маловато общего.

– Правда? А что делать? – нечаянно воскликнула Алеся.

И тут же засмущалась и уставилась в пол. И расстроилась тоже. Закручинился добрый молодец. То есть, красна девица. В общем-то, оно и понятно: любой творец мечтает постигнуть тайны мастеров. А уж если с ними пообщаться... А что, если окажется, что "царь ненастоящий"? Скандал, да и только.

– А я читала про Терезу Авильскую, – вставила Влада, – так она даже Христу кукиш показывала, а всё от перестраховки. Ну, Он, конечно, не обиделся и похвалил её: молодец, воин, будь бдителен.

– Это, конечно, мистический анекдот, – улыбнулся министр, – но принцип верный. Пусть даже меньше "чудес" выпадет на вашу долю, но лучше поберечься.

Тогда Алеся смиренно кивнула. Потом, на мосту, во время более откровенной беседы, придумала безобидный, эстетичный сюжет. Но на самом-то деле, вряд ли она думала об осторожности, переступая порог служебной квартиры на Патриарших прудах.

Ей вроде было что скрывать, но сама она, со сладким облачным вздохом, едва ли понимала – что именно.

Она пыталась найти кортасаровский мотив, а получилось – чёрт знает что.

Обычно она гладила Франсиску по бархатному загривку и в шутку говорила мысленно: "Ну-ка, товарищ, закажи пропуск Оле-Лукойе, я хочу туда-то и туда-то". И попадала, куда хотела. И под боком у неё преданно сопела шелковистая угольно-чёрненькая кошечка. И шастанье по снам воспринимала точно так же, как богемно-безалаберные поездки автостопом в Ковно или Троки. Разумеется, пока Андрей Андреевич не напомнил ей об истинной природе любого путешествия.

Но она даже не помнила, как очутилась именно в этом сне. Помнила детали, ощущения. Например, своё смущение: разуваться при входе или прямо в обуви в гостиную, как в Европе? В итоге сделала выбор в пользу западных нравов и гордой поступи на шпильках, но до самого конца не была уверена, что правильно. Увы, в университете их учили тому, каков порядок вывешивания флагов при встрече иностранного представителя. А подобным мелочам – увы.

Алеся старалась держать спину прямо, как легендарная Коллонтай. Скользнула взглядом: крахмальная скатерть, напитки, нарядное стекло с насечками, как сейчас делает фабрика "Нёман" – она словно где-то видела это, в какой-то книге. Обаятельно, широко улыбнулась, как всегда, когда смущалась, но пыталась произвести впечатление. Юрий Владимирович ответил тонкой сдержанной улыбкой, будто не в первый раз, налил ей бело-золотистого рейнвейна.

Стоп.

Она почему-то думает о нём по имени-отчеству, и встречается будто тоже не в первый раз. И откуда он знает о её любви к чилийскому совиньону, тем более, откуда такое вино в Союзе, ведь – злобный Пиночет и оголтелая хунта... О Господи.

Лёгкой тенью ложится на её ум желание всё проанализировать, и так же легко уходит – несмотря на степень достоверности, сон остаётся сном.

Они говорили о национализме в союзных республиках. Алесино мнение почему-то было очень интересно председателю КГБ – и она излагала его даже смелее, чем обычно: ведь она осознавала, что в любой момент может проснуться. И оставить противника ни с чем. А они действительно увлеклись полемикой.

– Я не эксперт с научной степенью, – предупредила Самбровская, – я могу в первую очередь говорить от лица собственного народа, а потом уже делать обобщения.

– Ну и всё-таки излагайте, – подначивал председатель, – у вас ведь свежий взгляд.

"Пускай и вредный, и ошибочный", – проскальзывало в его ироничных глазах.

Алеся откровенно раздражалась. Как можно не понимать таких простых вещей? Например, идеи о ценности нации как интегральной категории самоидентификации... Сердилась ещё больше, понимая, что твердокаменная большевицкая позиция, может быть, только поза – ведь он сложнее, умнее, тоньше... Неужели настолько её за достойную не считает, что пытается скормить такие ходульные тезисы? А ведь чёрт возьми, это обидно. А если нет? Неужели мифы о советской зашоренности – правда? И, тогда, наверное, ещё больнее – разочароваться в том, кого считала замечательным, не таким, как все...

О нет. Опять-таки. Это она-то считала?

До поры до времени она прохладно относилась к советской истории, считая её каким-то досадным недоразумением космического масштаба, не заслуживающим внимания, разве что скорби оттого, что оно в принципе имело место. Поэтому она гораздо больше знала о правых режимах Запада, чем о собственном прошлом. И только с возрастом начала понимать, что из песни слова не выкинешь, что всё гораздо сложнее. И теперь до сих пор лишь нащупывала путь познания, но уже научалась видеть неявленные потенции и символические отражения иных реальностей, и на примере своего наставника в тайных знаниях увидела действие этого закона...

Когда-то её сразила харизма маршала Жукова, потом она надолго охладела и "ушла к немцам", а там – логично же? – к латиносам, потом обратилась к Европе, потом в процессе изучения холодной войны на неё как на международника произвёл впечатление Громыко – но вот в симпатиях к Андропову она никогда не была замечена. Он долгое время был для неё формальным компонентом невнятной скоропостижной диады "Андропов и Черненко" – это сейчас она сгорает со стыда, вспоминая, как ставила их на одну доску.

И все эти мысли она успела передумать во сне беглым фоном, и так же естественно отмести в сторону – чтоб не мешали спору.

Она не планировала ввязываться в полемику. Но их беседа перешла в столкновение и увлекла обоих. Алесю словно чёрт тянул за язык, и в словах её звучало всё больше провокации. Председатель понемногу терял терпение. Она с холодком страха в груди и с жаром на щеках замечала, как лицо его становится жёстким, а глаза за стёклами очков сверкают льдом. Ещё она отпустила пару шуточек. А ведь Юрий Владимирович терпеть не мог антисоветских анекдотов и подколок.