Текст книги "Анубис"

Автор книги: Вольфганг Хольбайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 44 страниц)

Последовавшая тишина оглушила. Она была абсолютной – будто то возмущение унесло с собой все звуки, наполнявшие мир. Полное безмолвие длилось одну-единственную, но бесконечную секунду, будто само время остановилось. А потом страшный грохот чуть не разорвал Могенсу барабанные перепонки – это чудовище сделало следующий шаг в их направлении, а над головами разнесся жуткий рев. В долю секунды вода в озере опустилась больше чем на ладонь, барка накренилась и не опрокинулась только потому, что ей не давали лесом поднявшиеся «водоросли». И так же мгновенно уровень воды поднялся снова. Барку буквально вытолкнуло вверх. Монстр раскинул руки и растопырил ноги, пытаясь сохранить равновесие.

И вдруг исчез свет.

Не то чтобы потухли их фонари или погас тусклый дневной свет, как в первый момент показалось Могенсу. Просто в одно мгновение спустился полный мрак, какого Могенс еще никогда не видел и даже не предполагал, что такое может быть. Как предыдущее содрогание уничтожило все звуки, так этот толчок искоренил само понятие света. Но и свет возвратился так же внезапно. Вдруг белые круги от ламп снова оказались на месте. Из воды забрезжил день. Свет не умер, просто образовалась тьма, будто в этот момент мир перешагнул за грань реальности, где свету нет причины существовать.

Могенс очнулся, лежа на спине на дне лодки и судорожно хватая ртом воздух. По всей видимости, исчезали не только звуки и свет, но и кислород.

Барка бешено плясала на поверхности озера, которое в одно мгновение превратилось в бурный горный поток. Свет рудничных ламп тоже отплясывал дикий танец по купольному своду и стенам. Вокруг все бурлило и кипело, вздымалась пена и тысячи белесых тонких рук, словно в агонии, хлестали по воздуху. Стоял нестерпимый грохот и рев, он все нарастал, если это вообще было возможно, переходя в инфернальный шум бесконечно длящегося взрыва, волнами накатывающего через туннель.

Монстр исчез, как и большая часть щупалец, как и Грейвс.

Мисс Пройслер что-то кричала, но он не слышал ни слова. Могенс попытался за что-то ухватиться, но тщетно! Лодка встала на дыбы, как понесший конь, жаждущий сбросить своего седока. Могенса швыряло от борта к саркофагу. Потом барка начала раскачиваться из стороны в сторону, снова закрутилась на месте, будто попала в водоворот. Последний фонарь опрокинулся, заскакал по палубе, как неуклюжий серебристый мяч, и полетел в пучину, когда лодка от страшного удара задрала нос. Посыпался град камней. Купол содрогнулся, вся пещера задрожала, как гигантское живое существо в предсмертной агонии, и начала разваливаться по кускам. По барке забарабанили скальные обломки, перемалывая дерево в щепу, пробивая насквозь днище, брызнули фонтаны воды. Плита весом в тонну обрушилась на буг и отсекла его, как каменная гильотина, и вдруг вся вода испарилась. Лодка всем своим весом рухнула на илистое дно, усеянное камнями, треща завалилась набок, лишь для того чтобы тут же снова взмыть, когда вода вернулась так же внезапно, как и исчезла.

Каменные потоки не прекращали извергаться. Могенс уже отчаялся сосчитать, сколько получил ударов. Он не знал, был ли он ранен или уже умер, не знал, что сталось с остальными. Все произошло в одну бесконечную секунду, хотя вместе с тем время уносилось с такой скоростью, что его собственные беспомощные движения превращались в гротесковую пантомиму. Он находился в ловушке хаоса, в эпицентре урагана судорожного света и кипящих вод, в воронке воющего на разные голоса смерча, и конца этому не было. Из туннеля вырвалась взрывная волна, сметая последние надстройки с палубы барки и выжимая из легких воздух. На рушащихся стенах и своде ярко раскалились сверкающие пятна, будто сажу на внутренней стенке камина лизнули невидимые языки пламени, и тут же погасли, когда новый толчок невообразимой силы потряс всю каменную обитель. Земля застонала, содрогаясь до самых своих глубин. Ливень камней, обломков, щебня пробивал земную твердь. Воздух завибрировал, так что дышать стало совсем невозможно, в теле теперь ощущалась каждая косточка, неся нестерпимую боль. Хуже уже быть не могло.

Но хуже стало.

Вой-гул-треск достиг такой силы звука, что переступил границу терпимого и просто перестал быть – и вовсе не потому, что умолк. Просто Могенс оглох, возможно, навсегда.

И тут барка перевернулась.

Описав по воздуху широкую дугу, Могенс шлепнулся на водную поверхность, которая вдруг оказалась такой твердой и неподатливой, как стекло. Инстинктивно он постарался задержать дыхание и сгруппироваться, чтобы смягчить удар. Но ни то, ни другое ему не удалось. Столкновение оказалось таким жестким, что буквально выбило из него дух и чуть не лишило сознания. Его вдавило под воду метра на три и завихрило так, что на какой-то момент он потерял всякую ориентацию. Вестибулярный аппарат просто выключился. Если бы даже он оказался в состоянии грести, то не смог бы определить, где верх, где низ. Легкие горели, словно их заполнил жидкий огонь, и все косточки казались перемолотыми.

Это было несказанным чудом, что он снова очутился на поверхности.

Он жадно глотнул воздуху. И тут же новый водоворот опять утянул его под воду, но этот единственный драгоценный вдох, возможно, разрешил спор между жизнью и смертью. В легких все еще невыносимо жгло, и малейшее движение причиняло мучительную боль, однако теперь он знал, где верх, где низ, и, ожесточенно барахтаясь, каким-то образом снова сумел вынырнуть.

Что-то схватило его за ногу и вялой, но неумолимой хваткой повлекло на глубину. Могенс запаниковал, дико забил ногами, зашлепал руками и лишь в последний момент одумался, что этим делает только хуже. Вопреки всем своим инстинктам, он заставил себя успокоиться, подавил нестерпимый импульс вдохнуть и осторожно высвободил ногу из цепких щупалец «водорослей». Через секунду он уже пробил толщу воды и снова оказался на поверхности.

Пещера была на месте. Даже если все, происшедшее с ним, заняло целую вечность, здесь прошло лишь несколько секунд. Пещера все еще качалась. Огромная зигзагообразная трещина расколола мощный купол над головой на две неровные половины. По каналу, приведшему сюда, вырывались густые облака пара, в которых вспыхивали ослепительно белые и оранжевые сполохи. Озеро все сотряслось. Барка, перевернувшись вверх килем, плавала поблизости от Могенса. Ни Грейвса, ни мисс Пройслер с девушкой не было и следа.

И тут на берегу он заметил фигуру.

Она стояла, выпрямившись во весь рост, совершенно неподвижно, и весь творящийся вокруг хаос из рушащихся, скал и фонтанами вздымающейся воды, казалось, нимало не задевал ее. Она стояла – не более чем тень – и манила его рукой. Хотя Могенс и не мог разглядеть лица, он узнал ее сразу.

Это была Дженис.

Даже в своем истеричном состоянии Могенс понимал, что видит галлюцинацию. Дженис умерла. Девять лет назад, за сотни миль отсюда. А если и нет, то здесь, и тем более сейчас ее быть не могло. Просто он видел то, что хотел видеть.

Тем не менее, ни секунды не колеблясь, Могенс поплыл в сторону фантома.

До берега было метров двадцать пять или тридцать – даже для такого неопытного пловца, как он, не такое уж непреодолимое расстояние. Но вокруг повсюду все еще сыпались камни. Собственно, землетрясение уже кончилось. Сами по себе землетрясения, даже такой силы, длятся всего лишь секунды, и со времени первого толчка миновало уже несколько минут, однако вода в озере не переставала бурлить, а купол над головой раскачивался. В воздухе стоял непрерывный гул, треск и стон. Вся пещера грозила вот-вот рухнуть. Могенс, конечно, геологом не был, но даже он понимал, что землетрясение нарушило самые ее основы.

Быстрее плыть он не мог – вода прямо-таки кишела тонкими, колышущимися нитями. Вроде бы жуткие сплетения не проявляли к нему никакого интереса, но мешали движению и обжигали, как слизь гигантской медузы, и, кроме того, он боялся запутаться в их живых сетях и попросту захлебнуться. Вода была ледяной и с каждой секундой казалась еще холоднее. Могенс заставил себя плыть размеренно и неторопливо, каким-то образом ему даже удалось не обращать внимания на беспорядочную бомбардировку мелкими камушками и целыми глыбами, срывающимися в воду с потолка. Все равно поделать с этим он ничего не мог, а если уж какой снаряд угодит в него прямой наводкой, он так и так пропал.

Невероятно, но ему удалось добраться до плоской береговой полосы невредимым, но совершенно измотанным. Он выполз на каменный уступ, достаточно далеко, чтобы вода не захлестывала лицо, и повалился, испытывая блаженство просто от того, что не надо больше мучительно двигать в воде ногами и руками, дабы не поглотила бездна.

Какое-то время он лежал без движения, сознавая, однако, что долго позволить себе такой роскоши не может. Все мышцы ломило, холод пробирал до костей, и, как бы нелепо это ни звучало, была опасность, что он просто заснет, и заснет навсегда.

«Не спать! Не спать!»

Но он так вымотался!

Он закроет глаза только на пару секунд, чтобы дать отдых усталому телу… Пары секунд хватит, чтобы набраться сил и протащиться несколько шагов до спасительной расщелины в скале… Всего две, ну три секунды…

Кто-то окликнул его по имени. А когда он даже не открыл глаза, холодная рука коснулась его лица и погладила по щеке.

Могенс испуганно вскочил. С бешено колотящимся сердцем принялся озираться.

Не было никого. И никто не звал его по имени. И не трогала никакая рука. В дюйме от берега в воду упал камень величиной с голову, и прикосновение, которое ему почудилось, было всего лишь пригоршней воды, брызнувшей в лицо. Ледяной ужас пронзил его, когда он понял, что все это на самом деле значило: он заснул. И его подсознание нашло способ стряхнуть сон.

Стиснув зубы, Могенс встал на ноги и завертел головой. Из туннеля все еще валили клубы дыма, но зарницы в них уже не сверкали. Над озером дым расстилался паром, а само оно постепенно мелело и разливалось. Немой вестник разрушения, постигшего подземный город. Страшный взрыв, который они слышали, не мог произвести один лишь динамит из рюкзака Тома. Очевидно, пещеры со всеми их чудесами и мистериями, с подземным городом, с церемониальной палатой и храмовой залой, со всеми раскопками Грейвса были разрушены. А может, даже и сам лагерь на поверхности.

Однако чувство сожаления, как ожидал Могенс, он не испытал. Лишь мимолетную печаль при мысли о Томе, который пожертвовал своей жизнью ради такого бессмысленного дела, как месть. Но и это чувство было смутным, потому что в глубине души Могенс сознавал, что у него нет права судить. Если кто-то и имел причину жертвовать жизнью, так это Том. Может быть, он стал последней жертвой в этой войне, свирепствующей пять тысяч лет…

Глыба весом не меньше тонны обрушилась неподалеку, и Могенс подумал: если он не поторопится убраться отсюда, то, по крайней мере, одной жертвой станет больше, и уж она-то точно будет бессмысленной.

Он распрямился, но сумел сделать лишь один шаг и снова рухнул на четвереньки. Земля под ним заходила.

Могенс взвыл от боли, обрушившись на запястья всей тяжестью тела. В первый момент он подумал, что переломал себе руки, но боль быстро отступила. Со стоном он перекатился на бок, и глаза его расширились от ужаса, когда он увидел свод над собой. Тот ходил ходуном. Мощный купол сдвинулся с места, и по нему разбегались трещины, все прибавляя числом. В разрывах треснувшей скалы пробивался солнечный свет, заставляя носившуюся в воздухе пыль переливаться всеми цветами радуги – вид сколь прекрасный, столь и смертоносный. Число сверкающих солнечных копий все увеличивалось, и купол, еще минуту назад совершенных форм, достойных посрамить и Микеланджело, на глазах смещался и складывался. Раздался низкий стонущий звук, не похожий на раскаты взрывов или свист падающих при землетрясении камней, он напоминал скорее тяжкий предсмертный вздох могучего допотопного существа. Нового землетрясения не произошло, но пещера превращалась в руины. Не медленно, а вот сейчас.

Не прибегая к помощи рук, которые все еще адски ныли, Могенс вскочил на ноги и поковылял прочь. Купол над ним разваливался, треща и скребя, словно перемалываемый жерновами, потом массивный камень затрепетал, как парусина цирка-шапито на ветру. Земля под ногами вздымалась, но не жесткими толчками, как до того, а волнообразными движениями, нагоняющими куда больше страху – будто и впрямь превратилась в некое подобие живой медузы. Могенс упорно ковылял к расселине в скале. Свет беспощадно бил ему в глаза. Казалось, он ослеп. Поблизости что-то рухнуло со страшным грохотом, и его осыпало градом острых осколков. В стене образовалась еще одна трещина, через которую пробивался солнечный луч, пылающий, как раскаленная сталь.

Могенс почувствовал, как вся пещера словно заваливается набок. Сверху посыпался целый обвал смертоносных осколков. Внезапно серое свечение, лившееся из-под воды, просто исчезло. Значит, выход в океан перестал существовать.

Смертельная опасность придала Могенсу сил. Он сделал рывок. Что-то сильно пришибло его, ударив по загривку и прокатившись по спине. Он взвыл от боли, но еще отчаяннее бросился бежать. У него осталось всего лишь несколько секунд и дюжина шагов, да еще отчаянная надежда не быть придавленным обрушившейся скалой или поглощенным разверзнувшейся твердью.

Фигура возникла из ничего.

Там, где только что виднелся спасительный выход на волю, внезапно воздвиглась тень, стройная, но могучая. Яркий свет за спиной превращал ее в силуэт без лица и всего прочего, что бы свидетельствовало о реальном явлении. Снова игра его больного воображения? Дженис здесь быть не могло! Она мертва, ее нет! Все это воплощение его собственной несостоятельности. Но Могенс уже был не в состоянии мыслить логически. Крохотная частица его разума, может быть, еще и сохраняла остатки здравомыслия, но паника, охватившая остальную его часть, заставила свернуть с пути и захромать в том направлении, куда была простерта рука фантома, и, вместо того чтобы двигаться к спасительному разлому, он направился ко вновь образовавшейся в скале трещине, которая зияла далеко, страшно далеко, за горами насыпавшихся обломков, и вовсе не казалась такой широкой, чтобы через нее можно было протиснуться. Логика больше не имела значения, не играла никакой роли. Могенс ковылял и ковылял, натыкаясь на камни, подвергаясь ударам сверху, но снова и снова каким-то образом обретал равновесие как раз в тот момент, когда гибель казалась неминуемой, и шел, шел… Что-то молотом ударило его по левому колену, потом острым клинком резануло по плечу, по спине побежали струйки крови… Но ничего не могло остановить его.

Дженис все еще стояла там же и указующим перстом повелевала ему продвигаться именно к этой расселине. Полное безумие, он сознавал это. Но во второй раз он никому и ничему не даст свернуть себя с пути и предать Дженис. А если она укажет его путь к гибели, что ж, значит, такова плата, которую он задолжал ей девять лет назад.

Позади с тяжелым грохотом обрушился кусок скалы, и гора обломков выросла как раз в том месте, где только что стояла тонкая фигурка. Не сверни Могенс с пути, он сейчас оказался бы точно на том месте.

Чуть погодя он добрался до спасительного выхода, в последнем отчаянном порыве продрался сквозь трещину и выпал на залитый солнцем песчаный берег. За его спиной целый кусок скалы оторвался и рухнул в море. Но этого Могенс уже не слышал. Он потерял сознание за мгновение до того, как его голова коснулась мокрого песка.

На сей раз это не было галлюцинацией. Рука, лежавшая на лбу, была столь же реальна, как и монотонный успокаивающий голос. Его колотило. Он лежал в воде по пояс, и ледяные накаты каждый раз уносили с собой частицу тепла. Он ждал, что тяжкие раны напомнят о себе – но все, что он чувствовал, была только мышечная боль, распространявшаяся по всему телу.

С мучительной тяжестью он поднял веки. Солнце ударило по глазам, и пришлось тут же зажмуриться. По его расчетам, должно было быть утро, а солнце стояло в самом зените и палило невыносимо ярко. В голове пронесся совершенно идиотский, но в этот момент казавшийся таким правомерным вопрос: «Наше это солнце или уже Сириус?»

Действительно идиотизм. «Там одна вода», – сказал Грейвс. А здесь он мог дышать.

Медленно и осторожно Могенс повернул голову, чтобы солнце не слепило глаза, и во второй раз разжал веки. Свет теперь не резал глаза, он рефлектировал от песка, на котором лежал Могенс, и таким уж непереносимым не казался. Перед ним, на земле, обрисовалась неясная тень, а в отдалении маячила такая же туманная зелень, не имеющая определенной формы. Могенс поморгал, и взгляд прояснился.

– Не будьте столь привередливы, профессор, – раздался поблизости голос. – Вы все еще живы и, насколько могу судить, целы.

«Что является прямым доказательством, что я не в раю», – подумал Могенс, с тяжелым вздохом поворачивая голову на другую сторону, где перед ним предстало лицо мисс Пройслер. Зрение все еще изменяло ему, но, несмотря на это, он тут же смог определить, что выражение ее лица никак не соответствовало ее насмешливому тону. Если когда-либо ему и представлялось лицо, полное такой озабоченности, то это было лицо мисс Пройслер.

– Слава Богу, что я еще не в аду, – пробормотал Могенс.

– Если вы сделали подобное заключение из того факта, что я здесь, то вы поспешили, профессор, – усмехнулась мисс Пройслер. – После всего, что мы пережили за последние часы, не имея ни малейшего шанса повлиять на события, мне бы точно было положено гореть в вечном пламени. – Лицо ее при этом оставалось страшно серьезно, но в глазах плясали веселые искорки, а когда он попытался приподняться на локтях, она решительно покачала головой и безапелляционно уложила его. – Не так резко, профессор. Вы почти десять минут были в обмороке. С этим не шутят.

– Был без сознания, – поправил ее Могенс, осторожно садясь. Мисс Пройслер оказалась права, у него тут же дико закружилась голова.

– Без сознания? – удивилась мисс Пройслер. – А в чем разница?

– Это женщины падают в обморок, мисс Пройслер. – Могенс, покряхтывая, вытянул ноги из воды. – А мужчины теряют сознание.

– Ах, вот оно как, – сказала мисс Пройслер, поднимаясь. – По всей видимости, вам уже лучше, профессор.

Могенс осклабился, изображая улыбку, и тоже попытался встать, но тут же мешком свалился на мокрый песок и опрокинулся навзничь.

– Профессор, поосторожнее, – насмешливо сказала мисс Пройслер. – Похоже, вы пришли в себя. Не хотелось бы, чтобы под конец вы снова лишились чувств, простите, сознания.

– Постараюсь, – прокряхтел Могенс.

Он обстоятельно и не спеша поднялся на ноги, с минуту прислушался к себе, смежив веки: ни переломов, ни других тяжких повреждений не чувствовалось. Но крепатура и другие не слишком приятные последствия все еще давали о себе знать. Могенс прикусил губу, и, странным образом, такое простое действие дало ему ощущение жизни.

Тень накрыла его лицо, когда он попробовал отвернуться. Застыв посреди движения, он открыл глаза и, прищурившись, посмотрел на юг, прямо против ослепительных лучей. Там вдали, далеко за ломаной линией крутого берега, в небо поднимались серовато-черные столбы дыма. Там бушевали пожары, и в нем шевельнулось странное чувство, сродни тому, что он назвал бы «почти-что-болью», которое сковывало все его члены. Черные клубы означали беду и, конечно, страдания и смерть, обрушившиеся на людей, но в то же время они, как и боль в его теле, означали жизнь, которая еще не кончена.

– Там пожары, – пробормотал он.

Мисс Пройслер кивнула. Она не промолвила ни слова, но что-то в ее молчании насторожило Могенса.

– Хотел бы я знать, что происходит. – Его мысль напряженно работала, но не приводила ни к какому результату. Он не помнил дороги, которой они ехали с Томом. Да и зачем? – Это… наш лагерь? – запинаясь, спросил он.

Вместо ответа мисс Пройслер посмотрела на него так, что он покрылся испариной. Ее взгляд был долгим, слишком долгим, чтобы он мог его выдержать, потом подняла руку и показала на узкую тропинку, которая вилась меж скал наверх.

– Я была там.

«Странно звучит ее голос», – подумал Могенс.

– Так это наш лагерь?

Ну конечно. Землетрясение было достаточно сильным, чтобы стать ощутимым и на поверхности, и разрушить не только лагерь, но и…

Могенс застыл от ужаса.

– Боже! Только не город! – прошептал он, глядя мисс Пройслер прямо в глаза. – Там же… Боже! Там живут сотни людей. Скажите, что это не город!

– Нет, – ответила мисс Пройслер, но что-то в ее голосе не только не успокоило его, а окатило новой волной страха. – Это не тот город. Это Сан-Франциско. Он объят огнем.

Могенс уставился на нее невидящим взглядом.

– Отсюда видно немного, – тихим шепотом продолжила мисс Пройслер. – До него не меньше тридцати миль. Но весь горизонт в огне. И, наверное, пожар немалый, если виден даже отсюда.

– Сан-Франциско? – не поверил своим ушам Могенс. – Но это… это невозможно! До него слишком далеко…

Сан-Франциско? Не может быть! Конечно, толчок был сильным, но не настолько. Тридцать миль! Нет, не может этого быть!

Могенс потряс головой и довел начатое движение до конца. Он сел и огляделся. В дюжине шагов позади него обрушилась целая скала. Вся прибрежная полоса, метров пятнадцать шириной, была усеяна обломками от мелких до циклопических, и гора этого хаоса простиралась далеко в океан, становясь все более пологой и наконец исчезая под водой. Воздух все еще был напоен пылью, и, хотя ветер дул в сторону моря, Могенсу почудился слабый запах дробленого камня и застоявшихся водорослей. Далеко в открытом море, на границе видимого, в пучину медленно погружалась фигура, похожая на морскую нимфу, возвращающуюся домой, в непроглядный мрак глубин, откуда она и вышла. Волнение под водной гладью постепенно успокаивалось, пыль, носящаяся в воздухе, оседала, и очень скоро это поле битвы уже ничем не отличалось от других привычных пейзажей побережья.

– Все кончилось? – тихо спросила мисс Пройслер.

Он слышал ее поступь, но, когда она оказалась рядом, вздрогнул так, что она отпрянула на шаг с виноватым видом.

– Хотел бы я знать, – пробормотал он и в следующий момент заставил себя принужденно улыбнуться. – Да, полагаю, все кончено.

– Откуда такая уверенность, профессор?

Могенс повернул голову, и ему бросилось в глаза, как плохо она выглядит. Солнечный свет, которого он тысячу лет не видел на ее лице, в первый момент обманул его, но теперь заметил, как неимоверно она была измождена и обессилена. Она тоже вымокла до нитки. Волосы и одежды тяжело лепились к телу, а кожа в солнечных лучах казалась мертвенно бледной. Ее обычно гладкое лицо приобрело жесткие черты с глубокими морщинами, а когда Могенс заглянул ей в глаза, то понял, что значит выражение «потерять невинность». Мисс Пройслер потеряла ее этой ночью. Все они лишились невинности. А некоторые и большего.

– Все просто, мисс Пройслер, – ответил он деланно непринужденным тоном. – Не думаю, что кто-нибудь дважды может перенести то, что мы испытали этой ночью. А поскольку я пока не собираюсь умирать, легче считать, что все кончено.

Мисс Пройслер оставалась серьезной.

– Я так рада, что вы еще живы, профессор. Когда я увидела, как рушится скала, я была уверена, что вы погибли. Как, ради всего святого, вам удалось выбраться? Ангелы распростерли над вами свое крыло?

– Возможно. Но думаю, это был один ангел-хранитель, – он снова принудил себя к улыбке и, отвечая на ее вопрошающий, чуть ли недоверчивый взгляд, спросил сам: – А как вы выбрались? Когда барка перевернулась…

– …я решила, что все пропало, – перебила мисс Пройслер. – Но мне просто повезло. Видите ли… – она судорожно подыскивала слова, а когда заговорила снова, избегала смотреть ему в глаза, будто была в чем-то виновата. – Видите ли, честно сказать… я… не умею плавать.

– Не умеете плавать?!

Его пораженный тон относился скорее к тому факту, что она стояла перед ним живой и невредимой, однако мисс Пройслер, кажется, неверно истолковала его изумление и постаралась оправдаться.

– Меня никогда этому не учили, – вздернув нос, с достоинством сказала она. – И что с того? До сих пор не было удобного случая. И я не думала, что это мне когда-нибудь пригодится.

Могенс невольно представил себе мисс Пройслер в купальном костюме и вдруг с четкой определенностью понял, почему до сих пор не было «удобного случая». Разумеется, он приложил все усилия, чтобы ничем не выдать свои мысли, однако мисс Пройслер бросила ему гневный взгляд, будто прочитав, что творится в его черепной коробке. Когда она заговорила снова, ее голос остыл до точки замерзания:

– В тот момент я подумала, что пропала. Ощущение не из приятных.

– В том кошмаре из водорослей вам вряд ли помогло бы умение плавать, – поспешил он заверить.

Даже в собственных его ушах это звучало не слишком убедительно, но ему показалось, что следует как-то оправдаться – наверное, потому, что нанесенная обида, пусть и невысказанная, все равно остается обидой.

– Может, и не помогло бы, – ответила мисс Пройслер почти примиренным тоном. – А что помогло, не знаю. Я очнулась только здесь, когда мы были на берегу.

– Мы?

– Мы с моей бедной девочкой, – кивнула мисс Пройслер. – Наверное, это она…

– Она жива? – Могенсу пришлось собрать все силы, чтобы не закричать от возбуждения. – Где? Где она?

– В пещере. Недалеко отсюда. Бедное дитя совершенно растеряно. Мне кажется, она никогда не видела неба. Все наводит на нее такой…

– Где? – на этот раз Могенс и впрямь кричал.

Взгляд мисс Пройслер стал холоднее еще на несколько градусов, а голос звенел, как ледышка.

– Профессор, нет причин забыть о вежливости. Где ваши хорошие манеры?

Еще пару секунд она с упреком смотрела на него, а потом развернулась и с высоко поднятой головой прошествовала по берегу. Ее шаг оказался неожиданно быстрым, так что Могенсу пришлось поторопиться, чтобы не отстать.

«Недалеко» обернулось расстоянием в сотню метров, а то и больше. Несколько раз по пути Могенс пытался заговорить с мисс Пройслер, чтобы извиниться за свое неподобающее поведение, но она гордо хранила молчание, и он наконец сдался, решив набраться терпения, пока они не дойдут до пещеры.

Строго говоря, пещерой это было назвать трудно, просто выступ скалы, под которым терпеливым трудом воды образовалась вымоина. Девушка сидела на корточках, боязливо обхватив себя руками, в дальнем углу, так далеко, чтобы не доставал солнечный свет и не было видно пугающих просторов. Возле нее с опрокинутым лицом сидел Грейвс.

Могенс, задохнувшись, отступил назад.

– Джонатан?!

Но как он мог остаться в живых? Он собственными глазами видел, как его уничтожил монстр! Хотя нет. На самом деле он видел только, что чудовище отхватило ему руки, а потом Грейвс упал за борт, и вода поглотила его. Но ведь ни один человек не может выжить после таких ран!

– Как?.. – пробормотал Могенс и остановился.

– Он лежал на берегу, когда я пришла в себя, – тихо сказала мисс Пройслер. – Я подумала, будет лучше, если я вам его просто покажу. – Она тщетно попыталась изобразить улыбку, но в конце концов только пожала плечами. – Не знаю, откуда он взялся. И как выжил, не знаю. Единственно, кто бы мог дать ответ, это наше бедное дитя. Но она не может говорить.

Могенс бегло скользнул по девушке взглядом и снова остановил его на Грейвсе. Тот был не только жив, но и, по всей видимости, в сознании, если это можно было так назвать. Руки он прятал в фалдах пиджака, и кто-то – наверняка мисс Пройслер – прикрыл то место, где должны были быть кисти, мокрым платком. Спиной и затылком он прислонялся к скале, глаза открыты и время от времени моргали, хотя скорее это было произвольное движение веками вверх-вниз. Взгляд был направлен в никуда, и Могенс подумал, что не хотел бы знать, что он там видит.

– Джонатан! – тихонько позвал он.

Никакой реакции.

– Доктор Грейвс!

На этот раз Грейвс откликнулся, хоть и не сразу. Его взгляд еще момент поблуждал в какой-то точке бесконечности, а потом постепенно вернулся к реальности.

– Ждать пришлось слишком долго, – наконец сказал он. Его голос был сиплым фальцетом, не имеющим ничего общего с тем, который был знаком Могенсу.

– Чего? – осторожно спросил Могенс.

– Пока ты не соизволишь обратиться ко мне по титулу, – в его горле что-то булькнуло. – Так мы теперь друзья?

– Как, черт побери, ты остался в живых? Каким образом тебе удалось выбраться?

– Ты всегда старался обидеть меня. – Он закашлялся, сухой саднящий кашель содрогнул все тело. Потребовалось несколько минут, чтобы восстановить дыхание. – Как я выжил?

Грейвс поднял руки, платок соскользнул на пол. Могенс инстинктивно напрягся, чтобы выдержать жуткое зрелище. Однако увидел не то, что ожидал. Зрелище было ужасно, но не настолько. Вместо кровоточащих культей его взору предстали две гладкие белесые поверхности, под которыми шевелилось что-то похожее на копошащихся личинок или червей. Тошнота подступила к горлу, и Могенс поспешно отвернулся.

– Разве я не говорил тебе, что меня не так-то просто уничтожить? – Грейвс рассмеялся, на этот раз не заходясь в кашле, поднес руки к глазам и довольно долго рассматривал их с задумчивым выражением лица. Мисс Пройслер издала звук, словно подавилась, торопливо повернулась к девушке, присела перед ней, совсем не случайно повернувшись к Грейвсу спиной и загородив его покалеченные руки.

– Мы классная команда, – хихикнул Грейвс. – Мисс Пройслер уже рассказала тебе о Фриско?

– Мы не можем знать, на самом ли деле это Сан-Франциско, – возразил Могенс.

– Еще как знаем, – усмехнулся Грейвс. – Он и есть. Мы сделали всю работу. Но не бери в голову, Могенс. Вины на тебе нет. Рано или поздно это должно было случиться. Разве ты не знал, что город построен в сейсмически опасной зоне? Городским властям это всегда было известно. Только они приберегают эти знания для себя, поэтому цены на земельные участки и взлетают до астрономических высот. Сами виноваты, если однажды небо обрушится на их головы.

– Ну что вы за человек! – вырвалось у мисс Пройслер.

Грейвс бросил на ее спину презрительный взгляд, но удержался от ответа и, к облегчению Могенса, наконец-то опустил руки. Он повернулся к Могенсу, и пренебрежительное выражение на его лице сменилось на скорбную горечь.

– Хочешь знать, как мне удалось выбраться? – Он повел головой в сторону женщин. – Как всем нам удалось? Мы им не нужны, поэтому и живы!

Мисс Пройслер повернула голову и посмотрела на Грейвса взглядом, полным недоумения и ужаса одновременно, и даже темноволосая подопечная взглянула в их сторону. На какую-то долю мгновения – лишь на долю, но Могенсу никогда этого не забыть! – их взгляды скрестились, и в это короткое, но бесконечное мгновение, он прочитал в ее глазах такое, что потрясло его до глубины души. Да, страх, ужас, отчаяние – все это было в нем, как Могенс и мог бы ожидать, но присутствовало в нем и еще кое-что. В эту короткую долю секунды он увидел в ее глазах что-то очень знакомое, что он помнил, любил больше жизни и чем изводил себя долгие годы.