Текст книги "Мои были (СИ)"

Автор книги: Владислав Гонцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц)

Результаты выполненных работ оформлялись в нарядах – ведомостях и в трудовых книжках. В конце каждой недели я приходил на полевой стан к работающим колхозникам и отчитывался перед ними о том, кто, как и какую работу выполнил, и сколько начислено ему трудодней за прошедшую неделю. Кто-то был доволен результатом своей работы, а кто-то нет. Я всегда говорил то, что есть в действительности, никогда не чувствовал к себе неприязни, и колхозники относились ко мне со вниманием. Всё-таки я худо– бедно справлялся со своими обязанностями, хотя они иногда выходили за рамки необходимых и дозволенных.

Через несколько недель меня неожиданно отлучили от этой работы. У бригадира, моего руководителя была семья, члены которой тоже работали в колхозе. После моего очередного отчёта перед колхозниками он вызвал меня к себе и повелел, чтобы я его сыну, работающему коногоном, начислил один трудодень за проработанный день. Я резко возразил, потому что по принятым в колхозе нормам всем коногонам начислялись три четвёртых доли трудодня за проработанный день, и это была повременная оплата труда вне зависимости от продолжительности рабочего дня, который в летнее время был достаточно долог. Изменить нормы оплаты труда без решения правления колхоза мы не имели права, и я наотрез отказался выполнять такое требование, мотивируя тем, что его сын ничем не лучше и работы выполняет не больше других коногонов. "Ну, не хочешь, не делай, уходи, а я найду другого помощника". Я ушёл заниматься другими делами. А другой помощник, которого пригласил бригадир, не справился с порученной работой и тихо ушёл.

А я оказался не тем человеком, который был нужен этому руководителю. Так я встретился с несправедливостью и с мелким хапугой. О справедливости говорили много и везде – в школе, в деревне, в колхозе, в округе все, у кого был язык, а воплощать её в настоящее дело оказалось непросто. Я пришёл домой и рассказал всё матери. Она быстро поняла, в чём дело и что произошло. Мать, как мне казалось, была сильным человеком, но разбираться и защищать меня, вместе с моим достоинством она не пошла. Она, взрослый человек, знала, что с руководством, пусть и мелким, связываться не стоит, ибо можно сделать себе ещё хуже. Это руководство может найти время, бросит все свои рабочие дела и сделает тебе такую пакость, от которой не отмоешься. Осенью мне хотелось пойти учиться в среднюю школу и продолжить своё образование в шестом классе. Однако расположенная в семи километрах от нас средняя школа была закрыта, так как у Советской власти не было средств на её содержание в послевоенные годы. А учиться в дальней школе, расположенной в районном центре, в тридцати километрах от нашей деревни, у нас недоставало средств. И мне пришлось забросить образование на долгие годы.

Прошёл год. Земля проделала свой путь вокруг Солнца в один миллиард километров и обернулась вокруг себя 365 раз. Наступила новая весна, а с ней в колхозе началась ежегодная весенне-летняя страда. Почти год я работал коногоном, извозчиком и в составе бригад занимался ремонтом и содержанием общественных хозяйственных объектов и дорог. О том, что мне пришлось уйти от бригадира, я не жалел. Позора в этом не было никакого. Да и колхозники понимали, в чём моя закавыка, и некоторые из них мне прямо говорили: "Что ты восстал против злобной воли бригадира, ведь он властен здесь делать всё, что захочет. Ну, написал бы ты его сыну трудодень за каждый проработанный день вместо трёх четвёртых трудодня, и никто бы этого не заметил". Нет, заметили бы обязательно. Колхозники умные люди, и не заметить такого не могли, и не надо из них делать дураков. Кроме того, в колхозе имелась контрольно–ревизионная комиссия, которая обязательно бы обнаружила несоответствие начисления трудодней действующим нормам оплаты труда, и тогда бы я превратился в "козла отпущения". Для меня это было бы не великим счастьем, и остался бы я круглым дураком.

И вот снова, как и год, назад тот же бригадир приглашает меня и предлагает работать с ним в качестве помощника. Сначала я не понял его. Какая-то нестандартная ситуация. Оказалось то, что в деревне нет человека, знающего эту работу и умеющего и могущего её исполнять. Я подумал и согласился с таким условием, что он не будет делать незаконных действий, после чего пришёл домой и поговорил с матерью. Она безрадостно выслушала моё решение и сказала: "Ты не от мира сего, ты белая ворона. Что мне надо научиться и уметь подделываться под мнение руководителя, угадывать малейшее желание его, и что нужно самому иметь волчьи зубы и лисий хвост, и понимать то, что ласковое дитя двух маток сосёт, и что надо уметь вовремя поддакивать и тонко льстить. У тебя этого нет. Ты не добьёшься в жизни ничего и не будешь богатым и счастливым вместе со своим упрямым характером и со своей справедливостью.

Ты не сумел раньше сработаться с этим бригадиром, а теперь думаешь, что сработаешься? Не верю. Она меня знала и безошибочно определила то, что долго тут мне работать не придётся, что впоследствии и случилось.

Поскольку я дал согласие, то пошёл работать помощником бригадира. Заработок тут был не больше и даже меньше того, когда я зарабатывал с помощью своего коня. Опыт, хоть небольшой у меня был, поэтому я работать стал увереннее. Снова я ходил по домам ранним утром, выдавал устные задания на выполнение работ, следил за процессом производства работ, затем проверял исполнение заданий, измерял площади обработанных полей и лугов, количество перевезённых грузов, проверял качество выполненных работ, вёл учёт всех выполненных количественно измеряемых и неизменяемых работ, рассчитывал и начислял трудодни. В конце каждой недели отчитывался о своей работе перед колхозниками и информировал их о том, что, кто и сколько сделал и сколько начислено каждому трудодней. Тут приходилось иногда вести неприятные разговоры о том. Что не всем нравилась та работа, на которую посылали, и которую надо было выполнять, потому что она необходима, и не все соглашались с результатами измерений. Приходилось в таких случаях делать повторные измерения в присутствии самого истца и доказывать свою правоту. Ошибок в измерениях не было, и люди отставали от незаконных своих требований и домогательств. Проработав какое-то время, я всё-таки во второй половине лета столкнулся с бригадиром. Он усомнился в правильности измерения участка поля, вспаханного его женой. На что я ответил, что этот участок поля никуда не убежал, и его можно измерить мне вместе с ним или ему самому лично это сделать. Он не стал это делать, не пошёл измерять участок, а в трудовой книжке жены исправил мою запись, и одним росчерком пера увеличил выработку своей жены. Это была настоящая наглость на глазах у всех людей, которые его не поняли. Зачем он это делал? Он был либо тупой, либо беспутный, либо бестолковый, так как не мог не понимать, что при такой наглости работать тут ему долго не дадут, а ненависть от людей он получит. Это он понял через полгода, когда его убрали.

Я перешёл работать на другое место. За мной был закреплён конь ещё в 1942 году, с которым я проработал вплоть до моего ухода из колхоза в 1948 году, и с ним мы делили и радости и горести. Мать только сетовала, что я непутёвый человек и трудно мне будет в дальнейшей жизни. Трудность в жизни пришла, но совсем с другой, неожиданной стороны. А пока я занимался разными необходимыми работами вместе с колхозниками. Я не чувствовал себя карманным человеком, которого бы принуждали совершать противоправные дела и исполнять какие-то прихоти зарвавшегося руководителя. С этим бывшим бригадиром нам пришлось работать вместе и мне казалось, что он стал другим. Не поднимал грубо голоса, хотя возрастом был много старше и чувствовал свою вину передо мной и мою неприязнь к нему, а в случае проявления какого-то его превосходства надо мной я мог воткнуть топор в его тело вместо бревна. Он мог обижаться. А разве несправедливости, какие он делал сам по отношению к другим людям, не вели к вспышкам гнева и ярости по отношению к нему самому? Об этом почему-то забывают. В таких условиях наша совместная работа не ладилась, страдало дело, и нас разлучили. Такие люди, как этот бригадир, чуть приподнявшиеся во власть могут использовать и используют служебное положение в личных, корыстных целях.

Бригадир этот сумел откосить от войны в 1941 году, тогда, когда все мужчины поголовно ушли на фронт за исключением хромоногого и кривоглазого – ущербных людей. Он не был ущербным. Говорили, что он перед призывом насыпал в глаза себе табачную пыль, и в таком виде предстал перед медицинской комиссией, которая признала его непригодным к ведению боевых действий из-за зрения, и его отправили на трудовой фронт работать на металлургическом заводе. Правдива эта версия или нет, нам неизвестно. Но он никогда не носил очков, да ведь он работал топором, при работе с которым надо иметь хорошее зрение. Об этом говорили люди, когда он вернулся с трудового фронта. А с боевого фронта очень многие не вернулись, так как не пытались откосить от войны.

Д.Гонцово. Кировской обл. 1946г.

49. ВЫБОРЫ.

Приближался день выборов в Верховный Совет Союза ССР, 10 февраля 1946 года. В наш колхоз приезжали пропагандисты и агитировали выбирать и голосовать за достойных кандидатов в депутаты во власть. Они много говорили о том, как трудно пришлось всему нашему народу защитить свою страну от врагов и победить их во всё уничтожающей и убийственной войне. Теперь настало мирное время и надо восстанавливать разрушенное дотла хозяйство промышленных и сельскохозяйственных предприятий и всей инфраструктуры, особенно в местах, в которых прошла война и, по возможности, побыстрее.

А для этого надо в первую очередь избрать достойных людей в Верховный Совет СССР – высшую власть страны, и которые бы неустанно работали, принимали правильные и необходимые решения, направленные на скорейшее восстановление всего народного хозяйства, как уничтоженного, так и вконец изношенного и малоработоспособного. А затем перейти от тяжёлой, безрадостной, полуголодной жизни к сносному и даже к счастливому светлому будущему и к зажиточной жизни. А при этом все пропагандисты и агитаторы не забывали напоминать нам о том, что для достижения нормальной жизни надо бесконечно много трудиться, не покладая рук, не разгибая спины, не выпрямляя колен всем без исключения. И постоянно повторяли слова тогдашнего правителя страны И.В. Сталина о производстве достаточного количества хлеба, металла, угля, нефти и, что тогда страна будет защищена от всяких случайностей, и для этого надо интенсивно работать и производить много продукции. Мы со вниманием выслушивали их, верили им, думали и надеялись, что тяжёлые времена быстро уйдут в тартарары, недоедания не будет, можно будет жить полегче и получше, можно будет восстановить изношенное наше оборудование, удобрить поля, поля и получать более хороший урожай после долгих лет войны, когда мы не могли толком содержать наши поля и хозяйство. И вопросов, требующих ответа будет меньше. Мы не надеялись сразу получить манну небесную, ибо безо всякой пропаганды знали обо всех наших трудностях в работе в сельском хозяйстве и в выращивании зерна, овощей, кормов, в содержании колхозного и личного скота.

Настал день выборов. С утра наши матери, бабушки и дедушки приоделись в свои давно неношеные наряды, хранившиеся в сундуках, прифуфырились и приготовились идти на выборы, как на праздник, тем более, что этот день был объявлен нерабочим днём. А нам, не избирателям, выдали в этот день почётное поручение запрячь коней в сани и возить избирателей на избирательный участок, а после проведения голосования отвозить их домой и, по возможности, с ветерком. Делать за день пришлось много рейсов, но с работой мы достойно справлялись, и такое почётное задание мы выполняли с усердием.

Выборы эти нельзя было назвать точным словом "Выборы", так как выбора не было, а было голосование за предложенных Партией и Правительством единственных кандидатов в депутаты в Верховный Совет. В Совет Союза был предложен кандидатом писатель Панфёров Ф. И., а в Совет Национальностей – Генеральный прокурор Горшенин К.П.

Избирательный участок был подготовлен так, как это было возможно в условиях деревни в помещениях начальной школы. Зал был празднично оформлен с помощью плакатов, лозунгов, призывающих отдать свои голоса за достойных кандидатов блока коммунистов и беспартийных. Были ли достойны предложенные кандидаты в депутаты, мы толком не знали. На определённых местах у стены были установлены урны для бюллетеней, отдельные кабины для голосования и столы для размещения членов избирательной комиссии. Нашим избирателям выдавали бюллетени, члены комиссии делали отметки в журналах о выдаче бюллетеней, документов не спрашивали, так как их у колхозников не было. Избиратели с полученными бюллетенями для показухи заходили в полотняные кабины, не ставили никаких знаков в бюллетенях, выходили к урнам и опускали туда свои проголосовавшие бюллетени.

Процесс голосования закончен. После этого обязательное посещение комнаты, в которой было организовано чаепитие с настоящим чаем, давно невиданным сахаром и, самое главное, с настоящим белым хлебом, не сырым, хорошо пропечённым и без примесей. Нам было дико и непонятно, откуда это взялось всё в полуголодный год? В те времена для нас это был праздник безо всякого преувеличения. Избиратели, в основном, женщины выпивали чай, а сахар и хлеб забирали домой, чтобы угостить этим лакомством своих малолетних детей.

Сначала нам, мальчишкам интересно было узнать, в чём заключался процесс выборов. Слово "Голосовать мы отождествляли со словом "Голосить", которое было уместно при похоронах умерших. Оказалось, что выборы эти до смешного простые действия. Мы аккуратно возили всех наших избирателей на избирательный участок и отвозили их обратно домой после голосования. Не проголосовавших не было. Все единодушно проголосовали за предложенных кандидатов в депутаты. Иначе не могло и быть. Так прошёл этот запомнившийся на всю жизнь день выборов в Верховный Совет СССР в первый послевоенный год, год больших надежд на лучшую долю и существование, что, к нашему сожалению, не всё сбылось.

Д. Гонцово, Гилёво, Кировской обл.

50. СЕЛЬСКИЕ ДОРОГИ.

Дороги наши полевые, лесные, близкие и дальние по нашим меркам, грунтовые, не покрытые твёрдым материалом, щебнем, гравием, камнем, а покрытые только суглинистым и песчаным грунтом. Такой грунт быстро выбивается, и появляются разной глубины и ширины выбоины, рытвины, ухабы. Трудно и даже иногда невозможно проехать по таким дорогам без помощи ваг и дрынов, так как телеги проваливаются по самые обода колёс. А ехать и везти груз надо по таким малопроезжим дорогам. В таких условиях работы быстро изнашиваются телеги, колёса, оси и увеличивается нагрузка на лошадей, которые тише идут и больше устают, чем при работе на нормальных ровных дорогах и, как следствие, понижается наша производительность труда.

И для того, чтобы легче было ездить по дорогам, за ними нужно постоянно следить и содержать их в нормальном рабочем проезжем состоянии.

Люди и руководящие работники, не ездящие по неисправным дорогам, не видят действительного состояния дорог и могут отдавать некомпетентные распоряжения.

И только с подачи наших, знающих дороги, предложений отдавалось нужное распоряжение, и мы в организованном порядке ехали, находили подходящий материал, выкапывали и грузили его на телеги, подвозили к местам неисправностей, выгружали и, по возможности, выравнивали полотно дороги, то есть занимались ямочным ремонтом.

И не только такой ремонт нужен был для дорог. Во время весенних паводков переезды и мосты через речки, и ручьи потоками разлившихся вод подвергались повреждению и полному разрушению, и через которые проезд был невозможен. Тогда мы вынуждены были доставать или заготавливать необходимые материалы и восстанавливать проезды через водные преграды. Тут нам надо было быть лесорубом, плотником, землекопом, транспортным рабочим и выполнять все необходимые работы по восстановлению дороги в условиях, когда не было не только грамотного образованного инженера, но даже техника– строителя. И как результат, некачественно отремонтированный и восстановленный нами, неспециалистами мост или переезд работал недолго. Тут сказывался недостаток, и даже отсутствие некоторых крепёжных материалов, металлических изделий-гвоздей, скоб, штырей, хомутов, болтов, накладок для того, чтобы хорошо и качественно скрепить деревянные детали наших небольших сооружений. Через год весенняя вода корёжила и частично, а иногда и полностью сносила наши некачественно устроенные сооружения над водными преградами и самое главное, уносила вниз по течению все наши ещё пригодные деревянные детали.

И мы снова изыскивали, заготавливали материалы и ремонтировали наши мосты, переезды, переходы.

Местность наша расположена в бассейне реки Камы. Весной воды реки Камы и всех притоков широко разливались и даже на некоторое время затопляли главную автодорогу от районного центра, расположенного в селе Лойно на расстоянии до пятнадцати километров и тогда прерывалось сообщение большей части района с железной дорогой, а оставалось сообщение водным транспортом по реке Каме. Это было не всегда удобно, так как лишние перегрузки на пути следования грузов.

Все низинные места, расположенные вблизи речек и ручьёв заполнялись разлившейся водой и дороги, расположенные в таких местах, становились непроезжими. И приходилось ограничивать и даже прекращать местные малые транспортные работы в таких условиях. И нам думалось, что руководители хозяйства большого или малого предусматривали организацию работ таким образом, чтобы ограничивать или прекращать транспортные работы во время весеннего половодья.

Д. Гонцово. С.с. Гидаево, Лойно, Кай. Р. Кама. 1945-1948г.г.

51. НАПРАСНЫЙ ТРУД.

Работу по вывозке государственного зерна мы не прекращали и в весеннее время. И вот нам дают задание: «Загрузить и везти зерно из хранилища на станцию железной дороги!» Кратчайший путь-50 километров.

При этом все или почти все, в том числе находящиеся на месте руководители знают, что наступило весеннее половодье и вода разлилась широко, и проехать по грунтовым дорогам невозможно. Но с высокого амвона командуют: "Везти и сдавать зерно." Разумных доводов и возражений против такой, бесполезной работы никто из руководства не слушает, а только твердят, что задание властей надо пытаться выполнять, и что если нельзя проехать по одному маршруту, то следует пытаться пробиться по другому, удлинённому маршруту. Уровень вод на разлившейся местности отдающие распоряжение не знают и не хотят знать и не хотят слушать знающих о разлившихся водах людей. По нашему мнению руководители должны бы знать всё это больше, чем мы, чтобы толком распорядиться предстоящей работой. Но этого нет, и нам предстоит выполнять непродуманное тупое решение.

Мы загружаемся зерном и едем исполнять данное нам задание и пытаемся проехать сначала по первому ближнему маршруту, по которому мы пытаемся проехать, а нас не пропускают разлившиеся воды через ручьи и в низинах. Мы возвращаемся обратно и пытаемся проехать по второму дальнему маршруту, где также разлившиеся воды нас не пропускают. Погода была сухой, солнечной, но она нам не помогла, да и не в силах была это сделать. Проездив весь день по таким дорогам, мы во-свояси возвращались домой. Работу мы не выполнили. А устать мы и наши лошадки устали, как собаки. Зерно надо бы убрать обратно в зернохранилище, но в позднее время нет вблизи ответственного лица, и мы не знали, где его найти и мешки с зерном поместили в крытое подсобное помещение до следующего утра. Тут ещё одно проклятое но. Если бы узнали об этом неохраняемом и незащищённом зерне вороватые люди, то они бы не оставили его в покое. Не надо забывать, что это происходило в полуголодные годы. Я в то время ещё был не опытен, и если бы случилась хотя бы небольшая кража зерна, то пришлось бы отвечать моей дурацкой башке по полной норме, какая существовала в уголовном кодексе.

Утром зерно мы привезли и ссыпали обратно в зернохранилище. И кто выиграл от этой пустой, безобразной работы, и зачем нужно было это делать, никто не знал и не хотел знать, и не хотел отвечать. Потому-что амбициозным людям не хотелось смотреть фактам в глаза и оправдываться было нечем. А потери времени и сил принял на себя колхоз, он сильный и переживёт всякую утрату. И мы, издёрганные, уставшие от бесполезно проводимой работы износили своё зло на своих ни в чём невиновных лошадях, нещадно избивая их кнутами при преодолении водных и неводных препятствий.

Справедливо было бы, если бы наказали руководителя (или руководителей), выдававших такие заведомо невыполнимые задания, но всем всё сходило с рук, виновных не находилось и наказывать вроде бы некого. А работой по вывозке зерна на станции железной дороги должны были бы получше заниматься районные и колхозные руководители в зимнее время, когда дороги становились лучше для проезда и когда становилось легче (и намного) выполнять транспортные работы при помощи гужевого транспорта.

Д. Гонцово. С, Гидаево. Кировской обл. 1947-1948г.г.

52. ТРАНСПОРТНЫЕ РАБОТЫ.

Как везти зерно из колхозов, деревень, сохранить его в пути и привезти его сухим, кондиционным, не подверженным непогодой – дождём, слякотью. Расстояние – 50 километров, и чистое время в пути от колхозов до места назначения с грузом – десять часов. Время обратного пути без груза – пять часов. Очень хорошо тогда, когда погода стоит сухая, да ещё и солнечная. Очень плохо тогда, когда в летнюю или осеннюю пору ливневые дожди или мелкий нудный моросящий дождик, как будто проникающий всюду на ничем непокрытых возчика, лошадь и ценный груз. Дождевая вода может проникать через неплотную ткань мешков на зерно. Увлажнения его допускать нельзя. Укрывного материала в колхозе не было, никто его не давал, и разговоров об этом в бесконечно бедном колхозе никто не вёл.

Нам было трудно сохранить зерно кондиционным во время пути. А если начинался дождь, большой или малый, то спрятаться от него практически было нельзя на дороге в открытом пространстве, и при этом двигаться и не стоять на месте. Мешки с зерном мы старались укрывать прихваченными из дома тряпками, робами, зипунами, отрезками половиков, охапками сена, которое везли с собой для кормления наших лошадок. Или для укрытия воза срубали ветви с деревьев, растущих по сторонам дорог, и так сохраняли наш ценный груз в таком виде, в каком его загрузили. Если зерно не защитить в пути от непогоды, то на приёмном пункте строгие лаборантки могли его забраковать, а кладовщики не принять, и руководители отправить нас восвояси домой.

Катастрофой для нас это не было, но было очень накладно для колхоза, за что нас никто бы не похвалил и по голове не погладил. И лично для нас было неприятно то, что увеличивалось время нашей, возможно, бесполезной работы. Сена для питания наших лошадей было дано только на время, определённое выполнением конкретного задания. И, в случае поворота нас назад с грузом, лошадок наших мы не могли накормить полностью, чего допускать было нельзя. За порученную работу нам приходилось отвечать полностью самим, а руководство оставалось в стороне, хотя оно было обязано обеспечить нас всем необходимым для выполнения задания. Лучше всё-таки подготовиться к работе один раз и сделать её сразу, а не возвращаться к ней снова. Не все в колхозе это понимали. А мы сами старались брать в дорогу домашнюю одежду – старые пиджаки, зипуны, а в зимнее время нагольные шубы и тулупы, и этим спасались от мороза. А как наши лошади? В летнее и осеннее время, в ненастную погоду, они как-то переживали, как нам казалось. А в зимнее время во время ночёвки под открытым небом, что случалось, не так уж редко, это как пережить им?

Я был, наверное, в то время туп, и не понимал плохого состояния – настроения наших лошадей, а потом понял то, что надо хотя бы покрыть крупы своих лошадей тряпками, прихваченными из своих домов. Специальных попон для покрытия лошадей зимой для хотя бы какой-то сохранности здоровья лошадей в то проклятое время в колхозе не было, и не было разговоров об этом, так же как и разговоров о спецодежде для работающих людей. Если мы прикрывали своих лошадей хотя бы своими домашними тряпками, то они легче переносили существовавшие ночами невзгоды, а днём везли нас побыстрее и повеселее. А если за своей лошадкой поухаживаешь так, как за понравившейся девушкой, то она отплатит своей работой – вывезет тебя из трудных положений, ситуаций, перевезёт тебя через речку, болото, ручей, то есть отблагодарит своими действиями, даже в неожиданных случаях. А если ты поленился, не соизволил её вовремя накормить, напоить, защитить от дождя, мороза, то она может не сделать того, что ты ожидаешь от неё, да и не только ты, а и колхоз, в котором вы работаете.

Как возили из деревни зерно, отобранное у крестьян, и где его принимали и выгружали, как осуществлялась защита его от непогоды, мы не знали. Не было об этом никакой информации, никто об этом ничего не говорил и не писал. А говорили и писали только то, что в нашей стране всё хорошо, что при Советской власти плохого ничего нет и быть ничего не может. Но это говорили и писали чиновники высоких рангов и небожители, расположившиеся на самом верху власти страны, не высовывая свои головы из окон высоких кабинетов. Они не знали и не хотели знать крестьянского дела и не решали насущных вопросов, касающихся деревни. А только требовали и заставляли бесконечно работать и производить продукцию, которой они могли распорядиться по своему усмотрению, без согласования с работающим народом. А написать на бумаге и распространить свои не всегда умные идеи они могли, не боясь ответственности и никого, так как себя считали небожителями, а всех нижестоящих, приземлённых считали винтиками, "быдлом" способным исполнять их зачастую бессмысленные, ненужные, а то и преступные приказы и распоряжения.

Нам приходилось вывозить продукцию сельского хозяйства из колхозов и деревень в места потребления – в основном в райпромкомбинат, расположенный в районном центре – селе Лойно, и на железнодорожные станции "Верхнекамская" и "Раздельная" (бывший 19-ый ОЛП. Вятлага). Сельские дороги, по нашим меркам длинные, практически малопроезжие даже для гужевого транспорта. Их приходилось постоянно ремонтировать, подсыпать и засыпать колдобины, ямы, выбоины, рытвины песчаным грунтом.

Какими-то усилиями мы везли зерно, овощи, животноводческие продукты и доставляли их на пункты приёма. А если дорога некачественная, то приходилось и грузить и везти продукции меньше и медленнее. Производительность нашего труда и так была очень низкой, а тут становилась ещё ниже.

Но не только нас донимали нехорошие грунтовые дороги. В пути с грузом наша средняя скорость была равна 5 километрам в час, а без груза -10 километрам в час. В зимнее время на нас ополчались снег, пурга, мороз, от которых надо было спасаться самим и желательно бы спасать наших лошадей. Но не было шлей, попон, чтобы хоть как-то укрыть их от холода. Зерно в холодное, зимнее время не испортится. А в весеннее, летнее, осеннее в пути нас часто заставала нехорошая погода – слякоть, дождь либо долгий, мелкий нудный, либо крупный и даже ливень. Boвремя такого ненастья зерно надо было сохранять от сырой погоды, дождя. А время в пути с грузом продолжалось в общей сложности от шести до пятнадцати часов. Мы везли зерно в полотняных мешках, которые промокают насквозь. Укрывного материала у нас не было, и никто о нём никогда не вспоминал и не говорил. Если зерно наберёт хотя бы немного влаги, то это может, обнаружиться при лабораторном анализе и на приёмном пункте его могут забраковать, не принять и завернуть наши оглобли назад, и мы, не солоно хлебавши, будем вынуждены возвратиться назад со своим грузом, не выполнив задания. Это лично для нас неприемлемо, а невыполненная работа накладна и для нас и для колхоза. Спрос с нас будет суровый, если не жестокий, не только от руководителей колхоза, но и от колхозников, что было бы самым неприятным. А о том, что будет со всей бригадой и с высокоценным грузом, организаторы работы, как, будто не думали. Безответственность везде. Она выпирала наружу явно и была видна отовсюду.

Поэтому, чтобы сохранить зерно от влаги, дождя, и чтобы оставить его кондиционным, в целости и сохранности, мы прикрывали мешки с зерном сеном, соломой, травой, изъятых, украденных, стащенных с чужих колхозных лугов, полей. И, как результат, не было случаев, чтобы нас возвратили обратно с, некондиционным зерном. А лаборантки на приёмных пунктах были, на наш взгляд, придирчивые и жёсткие.

Они обязаны были быть такими, так как это их работа, их хлеб. И когда они безжалостно протыкают наши мешки щупом и набирают зерно, а потом проверяют его на кондиционность, то вольно или невольно тревожишься, а не забракуют ли эти милые девушки твоё зерно и допустят ли принять и сгрузить его.

Мы вдвоём получили задание погрузить капусту – два воза, привезти и сдать её на базу райпромкомбината. За осенний день мы загрузились, преодолели путь в тридцать километров, но до места назначения доехать не смогли. Заночевать пришлось среди леса на поляне вблизи деревни. На поляне отросла хорошая отава, отличный корм для наших лошадок, которую они с удовольствием поедали, хотя у нас в достатке было с собой сено. Мы распрягли своих лошадок, освободили их от сбруи и пустили их на самоснабжение. А сами набрали хвороста, валёжника, развели костёр, наломали еловых веток и постелили их под свои задницы, затем поужинали тем, что бог послал, и завалились отдыхать.

Проснулись мы от едкого неприятного запаха загоревшейся на нас одежды – стёганых ватных курток, быстро вскочили и сумели само затушиться. Рано утром, закончив свои неудачные сны, мы что-то поели, позавтракали, запрягли лошадок в телеги и отправились к месту назначения. На базе нас встретили и ужаснулись нашему внешнему виду – обгорелой одеждой и с удивлением вопрошали: "Да на каком вы пожаре были, колхознички и где вы так обгорели? В округе неслышно было, чтобы что-то где-то горело и сгорело". Мы, как могли, объяснили, где и как обгорели. Люди поулыбались, посочувствовали нам, так как в дороге могут быть всякие неприятности и непредвиденные коллизии.

Овощи – капусту мы сдали, разгрузили, уехали домой и благополучно, без приключений, приехали в свою деревню.