Текст книги "Мои были (СИ)"

Автор книги: Владислав Гонцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 37 страниц)

Потом мы стали применять для изготовления ручных самодельных пистолетов медные удлинённые трубки вместо охотничьих гильз. Мы не знали физических законов работы сжатых газов, получающихся от сгорания пороха, но наяву увидели то, что чем длиннее ствол нашего самодельного оружия, тем дальше летел снаряд, и тем большую убойную силу имел, при сравнительно таком же объёме порохового заряда.

На этом наши опасные забавы не кончились. Мы стали изготовлять своеобразные ракеты, которые можно было изготовить проще простого. Для такой цели брали пустотелые стебли растений и хлебных злаков в виде полых коленчатых соломин, внутренние закрытые коленами с одного конца полости заполняли их с открытого конца порохом и поджигали его. Получалась пороховая ракета, которая улетала далеко или близко, в зависимости от того, какова длина ракеты и от величины заряда. Если такую ракету направляли на препятствие, то она, срикошетив, улетала в другом направлении.Опасность такие наши "ракеты" представляли тем, что могли попасть в сарай или на поветь с сеном или с соломой – очень горючими материалами.

И когда, наконец, кончился порох, мы не остановились, а вместо пороха стали применять соскобленные фосфорные головки спичек. Результат какой-то был, но не так эффективен, как при применении пороха. Снаряд летел недалеко, и убойная сила его была меньше. И самодельные наши ракеты летели ближе и медленнее.

Осенью 1944 года я пошёл учиться в 5-й класс средней школы, так как в обучении был успешнее сверстников. Тяга к знаниям у меня была велика, и я в одиночку ходил учиться в школу, расположенную в 7-ми километрах, каждый учебный день. 5-й класс я закончил на "хорошо" и "отлично". Но обучение пришлось прервать на несколько лет, так как школа закрылась и временно перестала работать из-за нехватки средств.

Д.Гонцово, с. Гидаево. Кировской области. 1940-1945г г.

6. Колхозный двор

Колхозный двор – это открытая площадка , неогороженная и незащищённая с непокрытой и незащищённой твёрдым материалом грунтом поверхностью, прямоугольной формы размером 60X60 метров. На таком дворе всегда присутствовала почти непролазная грязь толщиной до 10 саниметров. С восточной стороны площадки был расположен рубленый конный двор, служащий для содержания, кормления и отдыха лошадей и с чердаком, на котором хранилось – в основном – сено и находился кое-какой инвентарь для разгрузки с транспорта и раздачи сена сверху в ясли лошадям. С южной стороны площадки построено рубленое здание , служащее для хранения мелкого хозяйственного инвнтаря и приспособлений, а рядом устроен водопой с колодцем и выдолбленными из целых стволов осиновых деревьев, непромокаемых и долгое время не гниющих, то есть были достаточно долговечными. С северной стороны построено рубленое здание, служащее для содержания, ремонта и хранения конской сбруи и упряжи, а также для отдыха конюхов и обслуживающего персонала. Рядом с этим зданием изготовлено и смонтировано устройство для изготовления и ремонта верёвок и вожжей.

На этой же площадке колхозники соорудили козлы и строительные леса для распиловки круглых брёвен на пиломатериал – доски длинные и плоские, в которых колхоз отчаянно нуждался в ремонте и в содержании в рабочем состоянии износившихся хозяйственных построек и, в особенности живтноводческих помещений. Установка проработала недолгое время, но помощь и толк от неё был немалый. Демонтировали её потому, что на ней надо было работать здоровым и сильным мужчинам, а не дедам и подросткам. Для ремонта и содержания объектов стали раскалывать круглые брёвна на плахи, с помощью которых ремонтировали и содержали все колхозные обьекты. Работа по раскалыванию брёвен была легче, но материала для ремонта требовалось значительно больше.

В дореволюционное время многие крестьяне строили свои усадьбы с крытыми дворами (несколько таких дворов в деревне ещё стояли и защищали дворы от осадков, ветра и смены температуры). Содержание их требовало побольше материала, труда и ухода, но всё это окупалось удобством содержания скота – рабочего и нерабочего, удобством домашней работы и лучшего сохранения инвентаря.

Утром люди приходили на колхозный двор, выводили приписанных своих лошадей, сбрую, и кто– то ехал выполнять транспортные работы, а большинство ехали в поле обрабатывать поля – пахать, или боронить. Конюх Илья Леонтьевич громко, настойчиво и бесполезно покрикивал на всех: "Скаря, скаря", требуя, чтобы колхозники выезжали побыстрее со двора. Люди знали своё дело. Поэтому перед выездом проверяли всё и вся – как выглядела их лошадь после ночного отдыха – понуро, вяло, или с поднятой головой и с торчащими прямо ушами . Осматривалась сбруя – уздечки, хомуты, седёлки, гужи, подпруги, дуги, супони. Непригодные или повреждённые изделия заменялись и сдавались в ремонт или на восстановление, или браковались и изымались из работы.

Сельскохозяйственные машины и орудия – сеялки,жатки, косилки, плуги, бороны, телеги, сани, дровни, волокуши зимой летом хранились под открытым небом, так как крытых помещений для хранения их не было, и колхоз не занимался строительством крытых сараев для большей сохранности этих машин и орудий, хотя бы эти сараи были открытыми с боковых сторон. Средств для такого дела нужно быдо сравнительно немного. Но видимо не хватало рабочих рук ( в том числе и в довоенное время). Ведь построили же тогда во многих колхозах и деревнях довольно большие, объёмные рубленые деревянные склады для приёма и хранения урожая зерновых. Под воздействием осадков, ветра, меняющейся температуры металлические детали машин и орудий покрывались ржавчиной, а иногда становились неработоспособными. Деревянные детали под осадками мокли, разбухали , теряли свои качества и работоспособность. Работы по ремонту и обслуживанию увеличивались, и колхозники не всегда справлялись с содержанием машин и орудий в работоспоспособном состоянии.

В дождливую погоду в поле не выезжали и там не работали. В такое время люди оставались дома и занимались своми домашними делами, которых было много и невпроворот. А наши лошадки отдыхали в своих персональных стойлах и с удовольствием хрумали свежее зелёное сено.

Д. Гонцово, Кировской обл. 1942– 1948г.г.

7. ЛИХОЛЕТЬЕ.

Настала весна 1942 года. Время военное, невыносимо трудное для всех нас. Жизнь и нужда заставляли работать и заниматься посильными делами всем лично, невзирая на возраст и в колхозе и в домашнем хозяйстве за себя и за тех сильных и челоможных мужиков, которые поголовно ушли на войну или на трудовой фронт. На фронт также были отправлены из колхоза наиболее сильные лошади. Я закончил обучение во 2-м классе начальной школе и пошёл работать в поле без какого-либо перерыва. Сначала я работал коногоном – помощником пахариц при вспашке полей.

Мать Дарья Дмитриевна после выполнений колхозных и домашних дел ложилась спать поздно, но зато рано вставала, и было такое впечатление, что она даже не отдыхала. Мне залёживаться она тоже не давала. "Вставай, Андрей, быстрей, умывайся, одевайся, обувайся, завтракай и айда работать на колхозное поле!" А у меня лень, которая родилась вместе со мной, или даже раньше, а потому ужасно не хотелось вставать с согретой своим телом постели. Видя мою медлительность, она срывала с моего хилого тела одеяло, но не добивалась желаемого результата, чтобы я вставал быстро. Но я свёртывался калачиком, закрывал глаза, и мгновенно проваливался в сон. Тогда она брала ремень или кнут и с криком "Вставай,демон!" нещадно хлестала по моим , обтянутым кожей костям. У неё нет времени сюсюкать и сентиментальничать и нянчиться со мной. Само время было такое клятое, проклятое, треклятое, и от него никто не мог убежать или укрыться. Мгновенно вскакиваю, как очумелый. Можно при этом плакать, или реветь, или рыдать во весь голос на весь мир, это дело твоё, но нужно исполнять всё то, что велено, и не отлынивать от дела. В то время в округе была распространена жестокая формула "Москва слезам не верит!", которая пришла к нам из расположенного невдалеке от нас Вятлага НКВД, и она принималась за аксиому, а потому плакать и обижаться на судьбу было не принято.

И это было в то самое время, когда по заданию партии и правительства "Мы пели и смеялись как дети среди упорной борьбы и труда" и "За детство счастливое наше спасибо родная страна". И изнурительный, а иногда и непосильный труд, для нас, детей! Да чёрт бы с ней, с этой тяжёлой или нетяжёлой работой, лишь бы было сносно питаться калорийными и качественными продуктами, и не чувствовать голода во время работы. Очередные победы партии и правительства СССР были больше "со слезами на глазах" и ожидания счастья "с сединою на глазах".

Работать мне пришлось коногоном при вспашке поля плугом с помощью двух слабосильных лошадей в паре с матерью, или бороновальщиком в составе звена, или самостоятельно уборкой прошлогодней стерни и сорняков. В поле летом приходилось проводить весь световой день, да и нередко оставаться после захода солнца до того времени, когда можно было ещё рассмотреть лошадей и распрячь и увести их на конный двор на ночной отдых и кормление. Время пребывания в поле -16 часов, из которых 13 часов времени уходило на чистую работу, а 3 часа на обед и кормление лошадей и на 2 кратковременных перерыва для отдыха. Всё диктовалось тем, чтобы обработать поля и закончить весенний сев в то время, когда наступала устойчивая тёплая погода. Это была действительно осознанная необходимость работы для государства и для колхозников. Иногда недоставало самого необходимого – спичек, соли, мыла. Мы все почти жили на базе натурального хозяйства. Сами мылись и стирали свою одежду с помощью щёлока – раствора древесной золы в горячей воде. Основная обувь на нас – лапти, изготовленные из берёзовых лент – шулей.

Летом можно было обойтись без обуви – ходить и работать с босыми ногами, необутыми особенно в тех местах, где не было острых предметов и оставшейся стерни на поле. Ходить и работать босыми – это не прихоть, а необходимость для экономии лаптей и средств. Одежда на нас холщёвая, или полушерстяная, или шерстяная, изготовленная в домашних условиях.

Трудности в работе происходили и от того, что вечно не хватало запасных частей к сельскохозяйственным машинам сеялкам, веялкам, жаткам, молотилкам и другим машинам, и которые нигде нельзя было взять в крайне изношенном во время войны хозяйстве страны.

Осенью при подготовке к обмолачиванию зерновых нового урожая мы обнаружили в главной чугунной приводной шестерне молотилки трещину. Она неработоспособна и её следовало срочно заменить. Заместитель председателя колхоза Александр Михайлович стал искать такую же деталь в пределах нашего района. И нашёл её в разваливающемся смолокуренном заводе, расположенном на берегу речки Порыш вблизи деревни Нелысово, бывшую ранее в деле, но без видимых изьянов, и пригодную к дальнейшей работе

Мы поехали, демонтировали шестерню и привезли её в наш колхоз, заменили дефектную деталь в приводе (весом свыше 300 килограммов). Молотилку запустили в работу. Не хочется думать, что было бы, если не оказалось в районе подобной свободной детали. Тогда нечем обмолачивать урожай зерновых во время и выполнять плановые (и неплановые) задания своевременной сдачи зерна государству, за которыми тщательно следили партийные органы района и области. Помогали партийные власти в работе колхозов мало,(да и чем они могли помочь?), а неудовольствие и гнев при сбое сдачи зерна и молнии и громы летели от них часто. Они научились требовать, пуская в ход оскорбления, угрозы в адрес колхозников.

В следующем году отказал в работе подшипник барабана с зубьями, выщелачивающего зерна из колосьев. Молотилка остановилась. Как и где достал Александр Михайлович пригодный подшипник, мы не знали.но по быстрому заменили дефектный подшипник, и молотилку запустили в работу.

Наш колхоз не пользовался услугами районной машино – тракторной станции. А другие пользовались помощью МТС. Мы, проезжая мимо других колхозов района летом и,особенно осенью, когда шли интенсивные работы по уборке урожая, видели остановившиеся в полях жнейки, тракторы, автомобили, и брошенные на обочинах дорог сеялки, косилки. Чувствовалось, что эти все машины оставлены в поле, из-за того, что их никто не ремонтировал долгое время, так как запасных частей к ним не было. Вдобавок машины портились от непогоды и хищения деталей.

А мы наших лошадей старались содержать в норме, здоровыми в теле так, чтобы можно было работать с их помощью в полях, на лугах, и выполнять всевозможные транспортные работы, не нарушая их здоровья и работоспособности. Но вот оно проклятое пришествие тогда, когда изнашивалась конская сбруя, а починять зачастую её было нечем. Льняные верёвки и канаты не всегда годились для замены изношенных кожаных деталей, так как льняные детали изнашивались очень быстро при работе. Не было конских шлей, исполняющих роль тормозов при спуске возов с крутых горок с помощью всего тела лошадей и разговоров о них не было в течении всех 40-х годов 20-го столетия в нашем колхозе. И разве напрасно мы, с Колькой 13-ти летние люди сняли кожаные гужи с идущих лошадей, отпущенных ротозеями в свободный поход и попытались украсть их? Нет, не напрасно! В личном хозяйстве мы обходились без них. А на колхозной работе они, почти новенькие, ой как нужны!

Применяемые нами, изготовленные из распаренных ветвей берёзы завёртки для крепления оглобель к саням быстро истирались при поездках на сравнительно большие для нас (100 километров) расстояния. Их приходилось часто менять, в том числе и во время пути, тогда шли в ход отрезки верёвок, как временная мера для крепления оглобель к саням. Металлические оси телег также в течение времени изнашивались, их механическая прочность уменьшалась, и они становились непригодны к работе. Вместо металлических осей стали применять дерево в паре с металлической полосой, но это спасало мало. При работе на коротких расстояниях с их помощью можно было работать, а при поездке на сравнительно дальние расстояния с грузом такие оси ломались, и для нас это были настоящие аварии.

8. НОСТАЛЬГИЯ.

Иногда мне снятся деревни нашего колхоза – Карасёво, Починки, Гонцово, Пасютино, Абрамово, колхозные поля, луга, леса, общественные постройки, конные дворы со всеми необходимыми для работы атрибутами – отдельными стойлами,сеновалами, помещениями для содержания и ремонта конской сбруи, и отдыха конюхов, колодцами и корытами для водопоя и фермы с помещениями первичной переработкой молока и мяса. А так же кузницу, столярную мастерскую, токи с молотилками и веялками, на которых обмолачивали и очищали выращенный урожай зерновых культур и гороха, которые отвозили в зерносушилки, и после сушки зерно и горох засыпали в зернохранилища. Мне вспоминаются и не выходят из головы льноперерабатывающий пункт, в котором выросший на полях лён обрабатывали и получали льняное волокно, пригодное для производства канатов, верёвок, брезентовой ткани, холщёвых рубашек и для других нужд. Никак не забываются полуподземные хранилища картофеля и овощей, силосные ямы для хранения сочных кормов для скотг, мельница, построенная на лесной речке Порыш, на которой мы мололи в муку колхозный и выданный нам в соответствии с заработанными трудоднями мизерный навес зерна и колодцы, выкопанные и оборудованные вручную, в которых изумительно чистая и холодная вода для нашего бытья и питья.

Не забывается и снится постоянная работа в качестве коногона, бороновальщика, уборщика сорняков, сеяльщика, пахаря, косца, жнеца, заготовщика сена, извозчика и транспортного рабочего – грузчика и переносчика. Работа наша была в основном, ручной. Сельскохозяйственные машины, орудия труда и транспорт – сеялки, косилки, жнейки, картофелеуборочные и конные плуги, бороны, окучники, телеги, сани, дровни, волокуши и молотилки на зерновом току – все эти средства работали с помощью конной тяги – наших лошадок.

Работа была нелёгкой, особенно в летнюю пору, тогда, когда требовалось сделать побольше и побыстрей, то есть нужно было работать производительнее. Это мало получалось. Чёрт бы с ней, с этой тяжкой работой, ибо мы привыкли к ней – такой иногда не только нелёгкой работе, когда досаждала неприятная погода, и больше всего чувство голода, хотя мы пытались насытить наши животы утром и во время обеда хлебом с примесями, картофелем, съедобными травами, грибами, ягодами.Хотелось бы полноценного питания, и чтобы покушать его вволю, и когда бы не мучило полуголодное состояние, и тогда бы можно было хоть немного производительнее работать

Можно было нормально работать, развивать своё хозяйство, строить если не высокие и роскошные хоромы, то хотя бы построить сносное жильё и хозяйственные постройки и содержать их в надлежащем рабочем состоянии. Можно было выращивать относительно высокие урожаи зерна, овощей, других сельскохозяйственных культур, содержать и увеличивать поголовье скота, птицы и давать государству (и себе) больше зерна, овощей, мяса, молока, сырья для лёгкой промышленности – льна, конопли, шерсти, шкур животных (рогов, копыт), без юмора! Разумеется, нам России, до развитых стран Запада далеко, как от неба до земли, ибо там развитием хозяйства занимаются сотни лет, а Россия – только десятки лет. Нам можно было бы заниматься селекцией в растениеводстве и в животноводстве. Можно бы заниматься лесоводством, лесонасаждениями и выращивать продуктивные деревья и леса.

Но троглодитская наша правящая власть не давала никому развернуться толком. Вроде того – сиди и не вякай. В те времена из деревни вывозилось большинство произведённой продукции, а во время прошедшей войны забирались лучшие лошади и" конного парка, чем ещё больше ухудшалось состояние колхозного хозяйства. О толковом, нормальном ведении сельскохозяйственного производства практически мало кто думал, а только требования – отдай больше сельскохозяственных продуктов и сырья для промышленности. В те времена руководство страны в лице Центрального Комитета – Коммунистической партии Советского Союза часто собирали свои Пленумы по вопросам сельского хозяйства, а работа там практически стояла на месте. В сельскохозяйственное производство толкали проштрафившихся работников, которые не хотели толком работать. И что же требовать от сельского хозяйства в таких условиях и при таком руководстве? Разве напрасно статистики говорили, что на пути от поля до мест потребления погибало до 30% всей произведённой сельскохозяйственной продукции, что говорило о неумелом правлении партии большевиков.

Предполагалось, видимо, то что колхозники прокормятся со своих приусадебных участков, но это было недостаточно. Хороших и толковых питательных продуктов для содержания и кормления деревенских жителей оставалось мало. А потому люди недомогали, болели, уходили из жизни. Для того, чтобы прокормиться семье с

приусадебного участка, он должен быть достаточно большим, и чтобы на нём можно было вырастить зерна и овощей достаточно для всей семьи, а также чтобы можно содержать необходимое количество скота.

Д.Гонцово. 1942-1948.

9. ПРОМАХ.

Мы с Колькой возвращались из села Гидаево к себе домой. Путь наш лежал среди леса длиной в 4 километра и среди пустырей, лугов и полей длиной в 3 километра. Зачем и по каким делам мы ходили в дальнее село, моя память умалчивает. Прошагавши 2 километра по дороге среди леса, мы встретили целый табун – 5 лошадей, распряженных, но с почти полной конской сбруей на их телах, за исключением шлей, с неснятыми хомутами на их шеях, седёлками на их холках и с уздечками на их головах. Лошадки шли безо всякого сопровождения. А где же ездоки, их хозяева?

Нам понравились кожаные гужи на хомутах, почти новые, и неизношенные. В деревне и в колхозе это же целое богатство! Мы решили воспользоваться отсутствием хозяев и остановили идущих лошадей, так как это нетрудно было сделать – взять за уздечки и остановить их. И мы решили снять, присвоить, а точнее уворовать, а ещё точнее – скоммуниздить ценные кожаные гужи, и использовать их в колхозной работе, то есть заменить устаревшие, изношенные, частично порванные гужи на хомутах лошадей, с помощью которых мы работали. Личного интереса у нас не было, так как мы работали с изношенной вконец конской сбруей, и уж очень хотелось заменить гужи – ответственные детали при работе гужевого транспорта. Можно обвинять нас – тринадцатилетних людей в недозволенных действиях.

Мы сумели сделать своё дело, и всё, что сняли с лошадей, разместили у себя за пазухами и на спинах. Лошадей развязали, уздечки завязали так, чтобы концы поводьев не болтались и отпустили их в путь в сторону села Гидаево. А сами пошли восвояси в обратную сторону – к себе домой.

Но мы в то время были ещё недотёпами, малосообразительными, непредусмотрительными, и не подумали о том, что за убежавшими лошадьми должны обязательно последовать их ездоки. Что и случилось на 2-х километровом отрезке дороги среди леса. Неожиданно для нас из-за поворота появилась толпа людей, идущих спорым шагом, даже бегом – хозяева убежавших лошадей. Мы понимали то, что мы совершили -это было воровство, хотя и небольшое, за которое по голове не должны гладить и не должны прощать. В те времена действовал закон о том,что за хищение социалистической собственности человека с 12 лет могли привлекать к уголовной ответственности, вплоть до высшей меры наказания. Нам недоставало ума, чтобы после сделанного изъятия части сбруи уйти с дороги в лес, там укрыться и переждать то время, пока хозяева будут ходить за своими лошадьми.

Мы повстречались. Парни, старшие нас лет на 5-6, сразу определили по нашим оттопырившимся животам, бокам, спинам и висящим концам гужей то, что это добро мы сняли с их лошадей и вопросили, где это мы взяли. Запираться и врать не следовало, и нам пришлось отдать безо всякого сопротивления всё снятое с лошадей их хозяевам. Бить они нас не стали, хотя могли бы в назидание нам отодрать наши уши и постучать кулаками по нашим рёбрам и спинам.

Однако. Мы давно уже – с 1942 года работали в колхозе с помощью лошадей – коногонами, возчиками, транспортными работниками, и хорошо знали то, что освобождённые от работы лошадки наши всегда стремились убежать к себе домой, в конюшню, в своё стойло, или спрятаться в лесу (работать они иногда тоже ленились и не желали)! И как эти парни, уже взрослые прокараулили, проворонили, прошляпили своих лошадок, которые сумели убежать от них в сторону дома? Да ведь целый табун! Какая-то беспечность! Ошибка этих парней непростительна. Если бы этот табун повстречал или повстречали взрослые люди, то они бы вчистую могли снять всю сбрую с этих лошадей и сумели бы упрятать всё уворованное в лесу, в воде или в других местах. Кроме всего прочего, время было летнее, а невдалеке был расположен громадный Вятский лагерь НКВД, из которого в летнее время бежали на волю заключённые, которым требовалась пища, и кто-то из них мог поймать бесзохную лошадь, прикончить её и так использовать для питания.

10. ОСТОРОЖНО! НКВД!

В сороковые годы прошлого века нашу далёкую от цивилизации деревню Гонцово нередко посещали работники грозной в те времена организации – народного комиссариата внутренних дел – НКВД. Какова была цель их визитов в захолустную деревню, никто из жителей и колхозников не знал и не ведал Такой работник приезжал обычно на лошади, предоставленной нашим колхозом и встречался с нашим председателем колхоза в уединении в помещении правления, расположенном в центре деревни. О чём они говорили, какие вопросы обсуждали, для всех рядовых оставалось глубокой тайной. Всё говорить , наверное нё надо и информировать людей обо всём не нужно, но ведь эти люди были из народного комиссариата, и могли бы поделиться с народом своими делами. Но неужели всё надо было скрывать от народа этими "народными" представителями?. Кроме того некоторые из посещающих колхоз нкаведешников часто встречались с одним из жителей соседней деревни Пасютино, который нигде не работал, а получал от государства неплохое содержание, а самое главное в том, что он имел выданный властями казённый наган. Он не был мобилизован в Красную армию на действующий фронт, так как, видимо болел, и потому постоянно и надрывно кашлял, и был худой как скелет

Он одевался просто как крестьянин, цеплял на себя кобуру с наганом (называемой всеми нами "собачьей ляжкой") и выходил из дома и посещал все соседние деревни. Какова была его должность, какие он имел полномочия, какие его обязанности были, никто не знал, да и не интересовались им, так как все думали, что он на тайной государственной службе, недоступной умам колхозников, а потому мало кто с ним разговаривал. Он жил с семьёй в доме отца – старого человека, работавшего мельником на нашей колхозной мельнице, построенной на лесной речке Порыш – притоке реки Камы в 7 километрах от деревни. Мы, малолетки, нередко ходили на мельницу просто ради спортивного интереса, и старик – мельник был рад нашему приходу, так как мы скрадывали на непродолжительное время его одиночество. Он отличался тем, что постоянно рассказывал самые наипохабнейшие анекдоты, в основном, из поповской жизни, глупости и тупости их самих и их семей. Ну а мы, развесив широко уши слушали о жизни и похождениях ретивых служителей Христа.

А тайный служитель , казалось, не интересовался жизнью людей и делами колхоза, проходил мимо людей, как по пустому месту.Люди чувствовали, что вести разговоры на какие-либо темы небезопасно. Никто не понимал и не знал его должностных обязанностей, да и ни о чём не допытывались, потому что служивых людей у нас бывало не так уж мало. Вблизи деревень нашего колхоза располагались отдельные лагерные пункты Вятского лагеря НКВД, в которых кроме заключённых работало довольно много оперативников и работников, занимающихся обслуживанием лагерных пунктов. Оперативники часто заглядывали в наши деревни с целью проведения инструктажей жителям и предупреждения их о наличии в лагере нехороших людей которые сбегали из лагеря и могли делать пакости и даже убивать невиновных людей. Мы понимали таких оперативников, которые ненавязчиво говорили со всеми, и люди знали, что они занимаются определённым, нужным делом и не напрасно едят хлеб.А каковы были работа и обязанность приезжавших к нам работников НКВД из районного центра и того, жившего рядом с нами человека с наганом, не знали, хотя говорили, что они занимались наведением порядка в деревнях. Колхозники их опасались.В какое-то время приехал такой работник из райцентра к нам в деревню.Слух о его приезде распространился быстро по всей округе. У колодца две женщины остановились и разговаривают о делах своих насущных. Одна с коромыслом на плечах с наполненными водой вёдрами, а вторая тоже с коромыслом на плечах, только ещё с пустыми вёдрами. Слух о приезде нкаведешника дошёл до них, после чего они сразу прекратили разговор и обе – одна с наполненными водой, а вторая с пустыми вёдрами быстро устремились в свои дома, мотивируя свой бег тем, что одна забыла закрыть хлев, а вторая – что молоко в печи могло убежать. Да, таких служителей из НКВД боялись не только люди, но и чувствовали каким-то образом и животные и птицы переставали хрюкать свиньи, кукарекать петухи, кудахтать куры, лаять собаки, и исчезали вороны, воробьи,сороки.

А.П.Гонцов. 1941-1948 г.г.

Г.Качканар. 2014 г.

11. ИЛЬЯ СТЕПАНОВИЧ.

Он жил в нашей деревне вместе с сёстрами – Натальей и Ириной.Их отец Степан в самом начале войны, летом 1941 года ушёл на фронт, от которого не приходило и не пришло никаких вестей, не хороших, не плохих. Такая же судьба была почти у всех, ушедших на эту убийственную войну, мужиков. Я не помню того, чтобы в нашу деревню приносили так называемые "похоронки", в которых сообщалось бы о судьбе, или гибели наших воинов. Никто из нас не знал того, что в этой ужасной мясорубке люди исчезали и пропадали без вести неизвестно где. Толкового учёта потерь воинов не было.

Их мать Акулина умерла вскоре после ухода хозяина – Степана защищать страну от врага. Семья осталась жить и существовать втроём – Наталья в возрасте 14 лет, Илья, 11 лет и Ирина, 5 лет.

Они работали все в колхозе, что-то зарабатывали себе на пропитание в том числе и малолетняя Ирина, которая занималась вместе с другими детьми очисткой полей от сорняков под руководством деревенской бабули. Кроме того, в хозяйстве имелся огород, на котором выращивали овощи и картофель – основное питание в деревне в то время. Не запомнилось то, что какая у них была домашняя скотина, которая тоже могла давать продукты. В зимнее время мы учились в начальной школе и сумели только получить четырёхклассное образование.

Летом все колхозники и неколхозники работали в поле, на лугу по полной программе – в течение всего светлого времени дня, да ещё и прихватывали сумерки, когда можно было визуально рассматривать орудия труда и при этом не нарушать своё здоровье. Весной, как только сходил снег с полей и появлялась возможность убирать прошлогодние сорняки и пожнивные остатки с поля, все без промедления шли выполнять эту работу. После оттаивания почвы на глубину, достаточную для вспашки, шли пахать, боронить, сеять зерновые культуры и садить картофель и овощи. После основных весенних работ без перерывов проводились обязательные уход и содержание посевов и посадок. При этом основная работа заключалась в борьбе с сорняками, которые появлялись и росли быстрее, чем культурные растения.

Наряду с обслуживанием полей летом все также занимались заготовкой кормов – сена, силоса для содержания конского поголовья и продуктивного скота. Наступавшая осень заставляла убирать и обрабатывать выращенный урожай. Колхозники скрупулёзно обмолачивали, очищали и сушили собранный урожай зерновых культур и в первую очередь сдавали его государству по установленному плану, а потом и сверх плана, когда у колхозников власти отбирали зерно и другие продукты не мытьём так катаньем при помощи угроз и насилия.

Так прошли сороковые военные и первые послевоенные годы в беспрестанном труде, в невзгодах, в недоедании, в болезнях. В 1948 году нам с Ильёй захотелось уйти из деревни и поступить учиться куда-нибудь в ремесленное училище или в школу ФЗО.

С такой целью мы приехали в город Омутнинск, в котором было организовано ремесленное училище на базе металлургического завода. Нам хотелось бы научиться работать металлургом или электромонтёром. Но хотя мы прошли медицинскую комиссию, и здоровье наше соответствовало критериям желаемых нами профессий, а других данных у нас не хватало – у Ильи – недостаточное образование, а у меня недостаточные образование и возраст. В приёме в ремесленное училище нам отказали. Мы уехали огорчённые. Не легка ты, дорога к образованию. А больше того нам хотелось попасть в такое учебное заведение больше всего потому, что там сносно и регулярно кормили, что для нас было немаловажной мечтой.