Текст книги "Мои были (СИ)"

Автор книги: Владислав Гонцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 37 страниц)

Станция Ангарич – небольшой по размерам разъезд со всеми атрибутами, необходимыми для обслуживания проходящих поездов. Жильё в посёлке – щитовые дома – бараки и рубленые деревянные дома. В щитовых домах проживали временно приехавшие по организованному набору рабочие – в основном женщины, а в деревянных домах жили семьи, которые приехали в давнее время, Они имели разработанные приусадебные участки, на которых летом можно выращивать картофель, овощи и ещё что-то полезное, так как летом в этих местах много солнечных дней. Постоянно живущие здесь люди имели в своём домашнем хозяйстве коров и мелкий домашний скот и жили они если не припеваючи, то уж не безбедно. В долине небольшой речки Керак росли высокие и густые травы, и потому для содержания скота можно было заготавливать достаточно кормов. Полностью трава в долине никогда не скашивалась и оставалась для удобрения. В долине летом очень много голубики и кое-где отдельными местами от неё разливалась синева.

Теперь мы стали служить в железнодорожных войсках и сменили голубые погоны на чёрные. Мы поселились в щитовые дома. В таком доме – бараке в средине установили металлическую печь, которая должна служить для отопления и сушки одежды солдат после дневной работы. Оружие наше – карабины у каждого солдата и один ручной пулемёт на одно отделение. Оружием мы не пользовались, так как не было нужды, а только раза три за два года постреляли на учебном полигоне для тренировки.

Наша задача, которую нам предстояло выполнить – это построить насосную станцию для подачи чистой воды из искусственного водоёма на железнодорожную станцию для снабжения паровозов. В то время основной тяговой силой на железных дорогах были паровозы, которым нужны топливо и вода. В тех краях воды было недостаточно, а потому решено было построить насосную станцию чистой воды в верховье маленькой речки Керак – притока Уркана. Солдаты, служившие раньше нас, вырыли шахту, пробили шурфы, которые начинили взрывчатым веществом, взорвали и в результате образовался водоём размером 500x50x20 метров . Нам следовало обустроить шахту, пройти тоннель между водоёмом и шахтой, обустроить и оградить водоём, построить водопровод от насосной станции до водонапорной башни, расположенной на железнодорожной станции, смонтировать оборудование – насосы, арматуру, трубы. Чисто монтажными работами занимались вольнонаёмные монтажники. А всю подготовительную работу – земляную, бетонную, металлическую, деревянную, каменную проводили мы, солдаты. Работа, особенно земляная и каменная, физически тяжёлая, а тем более проводимая в зимних условиях, требовала много мускульных сил.

На Сахалине у нас раньше солдатский паёк был хороший, достаточный и там мы не испытывали дискомфорта, ни голода, ни полголода, хотя тоже зачастую занимались тяжёлой физической работой. А здесь мы сразу почувствовали тощий паёк, недостаточный для восстановления сил, уходящих при работе с мёрзлым и каменистым фунтом. Здешний тощий паёк ещё был ужесточён тем, что не хватало разнообразия продуктов, как это было во Владивостоке. Нас стали здесь на стыке годов кормить почти одними картофельными блюдами. На наш вопрос, почему нас так плохо потчуют, заместитель командира роты по политической части старший лейтенант Тимошков пытался объяснить и даже приказывал и просил понять то, что прошлогодние лимиты на продовольственное снабжение нашей воинской части закончились, а лимитов на начавшийся год ещё нет. И вроде бы надо пока потерпеть, тем более, что и он сам потребляет такой же паёк и при этом молчит. И безмозглое, пресловутое напоминание его нам о том, что советский солдат должен стойко переносить все тяготы и лишения военной службы. Такие объяснения нас не устраивали и мы были недовольны таким положением и пытались доказывать то, что без нормального питания мы, солдаты, много работы не сделаем, и это должны были бы понимать все без исключения руководители и командиры. Мы не понимали, причём тут какие-то лимиты в то время, когда надо выполнять нужную и физически тяжёлую работу, и стали ставить вопросы об улучшении нашего питания, и были уже на грани "бузы", что недопустимо для существовавшей в ту пору Советской армии. А почему надо обязательно ехать на солдатах, которых обязали переносить все и всякие тяготы и лишения? Из Читы, из штаба командования железнодорожными войсками приехал офицер, снизошёл до нас, и с которым мы поговорили и доказали свою правоту. И получили почти немедленный результат. Через короткое время к нам привезли калорийные мясные и молочные продукты, жиры и крупы. Они появились безо всяких лимитов, после чего наш паёк намного улучшился и стал не хуже того, что было на Сахалине. И жить нам стало лучше, и работа пошла веселее.

Моя задача была в том, чтобы составлять планы работ на месяц, неделю с разбивкой по дням и представлять их на утверждение руководству. Надо ежедневно выдавать солдатам конкретные задания, следить за их выполнением и направлять всю работу, в том числе устранять появляющиеся в процессе работы ошибки, делать всё для качественного и количественного выполнения работ. Вечером нужно было составлять рапорты о проведённых работах каждым солдатом и всем отделением за прошедший день и процент выполнения их. Такими документами я отчитывался за сделанные дела, отдавал их по команде помощнику командира взвода, который отдавал их замполиту роты Тимошкову, а тот их от нечего делать читал, находил недочёты, проценты невыполнения норм, прорабатывал нас за недостатки и давал указания, чтобы не допускать невыполнение задания и лучше работать. Эта моя рутинная никому ненужная работа продолжалась до поздней ночи, так как солдат в отделении насчитывалось до 23 работающих. Руководители наши – командир роты майор Гайдаманов и его заместитель старший лейтенант Станюкович – инженеры и занимались организацией строительных и монтажных работ, и наши такие, зачастую липовые отчёты не смотрели и не читали.

Не обходилось без накладок. Мне потребовалось поехать по производственным делам на фузовом автомобиле от места работы до железнодорржной станции – на расстояние до полуторых километров. В пути что-то нехорошее случилось с мотором – он почихал, полыхал и заглох. Как лотом выяснилось, причина была в неплотно закреплённом конце бензопровода к баку с горючим, из которого вытекала струйка бензина. Мы вышли из кабины. Водитель с большой бумажной самокруткой, начинённой махоркой, курил и дымил, как паровозная труба. Он открыл капот автомобиля, чтобы отыскать место неисправности, и устранить её. Бензин вытекал и попадал на двигатель, вспомогательное оборудование и на горячий коллектор. Ото всего оборудовайия исходил резкий залах паров бензина. Я заметил водителю, что с такой тлеющей махорочной самокруткой в зубах лезть вовнутрь под крышку капота нельзя, а нужно отбросить её возможно подальше. Водитель был ко мне недоброжелателен, завидовал тому, что я был одет в новый белый полушубок, да тут ещё сделал ему предупреждение" и он воззрился на меня как на злодея и с ненавистью сказал: "Иди отсюда и не мешай мне работать". Я ушёл и уселся в кабину, а он продолжил работать под капотом с самокруткой в зубах.

Через короткое время раздался хлопок, похожий на небольшой взрыв, и пламя огня охватило капот и водителя. Я выскочил из кабины, но пока не знал, что делать; так как пламя бушевало и подойти близко к нему было опасно. Водитель сам сумел отскочить от горящего автомобиля. Кожа с его рук слезала, свисала, болталась чёрными клочьями и горела. И он не позволял мне приближаться и трогать его. Невероятный его рёв и мой крик услышали рабочие и солдаты, работавшие на строительстве водопровода, и быстро прибежали к нам. Его подхватили под руки и пешком привели в медпункт, находящийся в посёлке. Во всё время пешего пути он беспрестанно выл и кричал от боли, и на чём свет проклинал мою голову. Только за что? Не знаю. В медпункте ему ввели обезболивающее средство – пантопон, и он немного утих. Затем его посадили в проходящий пассажирский поезд и увезли в стационарную больницу. Надо иметь в виду, что это происходило в зимнюю стужу в феврале 1964 года. И хотя все пытались как-то укрыть его голые обгоревшие руки, лишённые кожного покрова, мороз добирался до них, и какие физические процессы происходили с руками в таких условиях, никто не знал. А все знают, что в сильный мороз нужно тщательно укрывать обнажённые части тела тёплой одеждой, хотя и защищённой кожным покровом. Мы его больше не видели.

Отвечал перед властями безопасности за несчастный случай с этим водителем командир роты майор Гайдаманов. А меня с неудовольствием вопрошали, почему я его не оттащил с горящей папиросой заранее, или хотя бы вырвал у него эту папиросу, или схватил бы какой-либо предмет, шлёпнул бы его так, чтобы он отлетел от капота с разливающимся бензином. Мне потом не однажды и очень уверенно говорили опытные водители, что бензин загорелся не от папиросы, но почему-то не говорили об опасности курения или появления огня вблизи горюче– смазочных материалов. Об этом постоянно говорят преподаватели при обучении, руководители на производстве, работники противопожарных служб. Мы почему-то не всегда слушаем и слышим их. Я могу согласиться с тем, что бензин или его пары вспыхнули не от самокрутки, так что же надо оправдывать курение вблизи горюче– смазочных материалов? А бензин вспыхнул, и руки обгорели!

Говорят, что дуракам закон не писан. Этот водитель мог не знать всех законов и правил безопасности. Но он должен знать правила поведения, находясь и работая вблизи открытых легковоспламеняющихся материалов.

Прежде чем посадить его за руль автомобиля, ему обязательно и долго толмили, талдычили и объясняли во время обучения и периодических инструктажей об опасностях, предостерегающих его при нахождении вблизи с таких веществ, да ещё с горящей папиросой. Исходящие пары от всех горюче– смазочных материалов при соприкосновении с кислородом воздуха могут вспыхнуть или взорваться от невысокой температуры или от искры.

Не всегда и всё у нас хорошо, сладко, гладко и морщин не знатко. Бывают недочёты, неурядицы, ошибки, в которых мы сами виновны. В отделении солдат Васильев выпил лишнего спиртного и в нетрезвом виде попал на глаза старшему начальнику и поспорил с ним. Ему влепили несколько дней отсидки на гауптвахте в наказание за неуставное поведение. В посёлке, где мы размещались, не было своей гауптвахты, и мне приказали везти нарушившего устав моего подчинённого на поезде в город Сковородино, там его сдать полковым властям для отбытия наказания. Мы едем в поезде. Мой подопечный товарищ купил спиртное и предложил мне составить ему компанию. Сначала я не согласился с его предложением, но он упрекнул меня в чрезмерном отдалении от рядового солдата, твёрдо пообещал то, что он меня не продаст, что он добросовестно отбудет своё наказание, не будет подводить меня в дальнейшем, и что мне не следует беспокоиться. Я поддался на его разговоры как мягкая глина, и согласился с ним. Но знать бы, где неожиданно упасть, то не забыть бы под бока соломки постлать. Вместо того" чтобы запретить ему нарушать воинский устав, я сам пошёл туда же во время пути мы много говорили о делах, далёких от воинской службы. Он был возрастом старше меня и уже побывал в местах, где исправляли трудом, как тогда говорили.

Мы вышли из вагона и пошли в часть. Дорогой продолжали громко говорить и даже спорить. В пути нас настиг командир полка, едущий в автомобиле в свою часть. Водитель отчаянно сигналил нам, чтобы мы уступили дорогу и сошли со средины дороги, а мы со своими разговорами не обращали на них никакого внимания. Они всё-таки обогнали нас и остановились. Командир полка вышел из кабины и грозно вопросил нас, кто мы и куда направляемся. Мне пришлось вытянуться в струнку и объяснить всё то, что есть. Врать и придумывать ничего не надо – попал так отвечай, почему не исполняешь воинский устав. Он посадил нас в автомобиль и отправил на гауптвахту. Меня посадили в небольшую комнату – за стеной которой, работала большая печь, и было очень жарко вместо холода. Там я пробыл полсуток. Ко мне подходили местные хозяйственники и предлагали идти заниматься делами, а конкретно руководить солдатами, отбывающими наказания и выполняющими разные работы, которых в любом хозяйстве всегда насчитывается великое множество. Предложение было привлекательным тем, что лучше быть на открытом пространстве, чем сидеть и бездельничать в закрытой комнате. Но в этот же день приехал командир роты Гайдаманов, быстро добился моего вызволения, устроил мне хорошую головомойку, и я сразу уехал к себе заниматься нашими делами, так как в отделении работали свыше двадцати человек, и они оставались без руководителя, которого посадили на гауптвахту. Разумеется я опозорился перед своими товарищами, и вместо воспитания подчинённых мне людей сам оказался недисциплинированным, невоспитанным человеком и подвёл своих командиров. Впоследствии я такими неблаговидными делами старался не заниматься, так чтобы не позориться ни перед кем.

Ст. Ангарич. Амурская обл. 1954 – 1955 г.г.

103. ПОПАДАЮ ВПРОСАК.

Я закончил свою службу в Советской Армии в 1955 году и поехал на побывку в деревню, где я родился и жил я и вырос и из которой ушёл семь лет назад. Позади остались годы обучения в школе Ф.З.О., трёхлетняя отработка в лесной промышленности и четырехлетняя служба в армии. Я приехал и поселился в своём уцелевшем доме. Наша усадьба это дом с жилой и нежилой избами, хлев, конюшня, амбар, погреб, баня, картофельное подземное хранилище были целы, не разрушены, только требовали ремонта. Питался в доме дяди Василия, у которого четверо взрослых своих детей, и вдобавок у него воспитывалась моя младшая сестра Вера, к тому времени шестнадцатилетний человек.

Была ранняя осень. Колхозники занимались уборкой и обработкой урожая, подготовкой к предстоящему зимнему сезону. Работы было более чем достаточно и на колхозном поле и дома. А я приехал, был свободен и мог бы чем– либо помочь и в поле и в доме и спросил об этом дядю Василия. На что он вполне серьёзно ответил категорическим отказом, мотивируя тем, что я много наработался и раньше в колхозе и в промышленности и в армии и послал отдыхать и гулять в окрестных лесах, что я и делал целыми днями и иногда собирал ягоды, а то и пытался охотиться, из чего ничего не получилось.

В один из таких дней во время прогулки в лесу я повстречался с вооружённым оперативником. Оперативники это полувоенные люди, служившие в системе ГУЛага, а конкретно в отдельных лагерных пунктах Вятского лагеря Народного Комиссариата Внутренних Дел СССР. Они эти оперативники довольно часто приходили в наши деревни, беседовали с жителями, разъясняли, что представляет собой этот громадный, по нашим меркам, лагерь для заключённых там незаконопослушных людей и преступников. Они предупреждали нас всех о том, что из лагеря иногда убегают заключённые, и что они могут быть со злыми и недобрыми намерениями и что при встрече с такими людьми надо быть очень осторожными, ибо они могут сделать всякую пакость, вплоть до нападения и убийства, и при появлении в округе незнакомых людей и что всем нам надлежало незамедлительно сообщать о них в органы власти.

Мы внимательно выслушивали оперативников и по возможности старались исполнять их наставления, предупреждения и советы. И вот я сам оказался в роли такого незнакомого человека и встретился лицом к лицу с оперативником. Он насторожился и сразу выхватил наган из кобуры.

"Кто такой? Предъяви документы!" При мне не было никаких документов. Одет я был в простой пиджак, штаны, рубашку, в солдатские ботинки, без головного убора. День был ясный, солнечный, стояла тёплая погода. Я стоял с минуту как истукан, не способный вымолвить ни слова, потому что прекрасно понимал, что я не туда попал. Наконец я громко произнёс: " Я здесь родился, жил и вырос" Оперативник, человек лет сорока повыше меня ростом, среднего телосложения что-то подумал и сказал: "Я всех жителей ближних деревень в основном знаю, а тебя никогда здесь не видел, а потом после паузы спросил: "Ну хорошо, а кого ты знаешь из "жителей деревень?". Я назвал несколько имён жителей, места расположений их домов и усадеб в своей деревне, и тем самым убедил его в том, что я есть местный житель, а не сбежавший из лагеря заключённый. Он понял меня и понял то, что немного переборщил, когда вытащил и выставил передо мной свой наган, и затем извинился. Я ему рассказал то, что меня тут не было много лет, в течение которых многое могло измениться, в том числе могли смениться и многие работники правоохранительных органов. Мы разошлись с миром. Я никому ничего не говорил, а тот товарищ при очередной беседе с жителями рассказал о нашей с ним встрече в лесу, после чего наши соседи посмеялись над моей нелепой с приключением, неудачной прогулкой. Время моего ничегонеделания должно было закончиться, и я ушёл работать туда, где я работал до службы в Советской Армии.

Я лечусь и отдыхаю в санатории "Голубая Бухта" в городе Геленджике, расположенном на берегу Чёрного моря.

С утра нас всех лечащихся и отдыхающих осматривают и опрашивают врачи и назначают лечение в виде медикаментов, разных процедур и прогулок по лесу и купания в море.

В лесу на свежем воздухе можно гулять столько, сколько душе угодно. А в море зона купания огорожена, но мы зачастую не обращаем на ограждающие поплавки никакого внимания и заплываем довольно далеко в море. При купании и плавании в морской воде держаться много легче, чем на речной или озёрной воде. Нам нравилось отдыхать, гулять по лесу, по побережью моря, бесконечно наблюдать набегающие на песчаный и галечный берег волны и их отлив от берега, это постоянное движение воды вперёд и назад.

В одной из таких прогулок по берегу моря я зашёл довольно далеко. Наступил вечер, сумерки и стало быстро темнеть. На юге время вечера очень короткое, и после захода солнца быстро темнеет. Море ещё давало какой-то отсвет, а берег стал тёмным. Под ногами прибрежная полоса покрытая крупной и мелкой морской округлой галькой и песком, а после полосы начинается крутой подъём к площади, на которой растут кусты и мелкие деревья. На краю этой площади вдоль побережья на приличной длине были вырыты траншеи во время минувшей войны. Теперь эти траншеи осыпались, обвалились и представляли собой бесформенные длинные рвы.

Я шёл в обратном направлении и поторапливался. Волны набегали на галечную отмель и откатывались обратно с небольшим плеском, создавая монотонные чередующиеся звуки.

Вдруг вспыхнул огромный луч света, исходящий с высокого берега и освещающий прилегающий участок моря, и стало светло, как днём при солнце. Я поднялся наверх и увидел небольшое закрытое помещение, в котором установлен очень крупный прожектор. Солдаты в пограничной форме выкатили этот прожектор по рельсовому пути из закрытого помещения, и тут заметили меня стороннего человека и доложили об этом своему командиру. Офицер подошёл и спросил, как я мог очутиться тут в запретной пограничной полосе. Я рассказал всё то, что было, и как я оказался здесь. Офицер, старший лейтенант поверил мне на слово и сказал, что тут проходит государственная граница и посторонним лицам делать здесь нечего и с миром отпустил меня. Я спустился обратно на галечную отмель и ушёл к себе в санаторий. Больше я туда далеко не ходил и всем рассказал об этом лечащимся и отдыхающим в санатории знакомым, чтобы они не заходили туда, ибо пограничная полоса это есть серьёзное сооружение государственной важности.

Почему-то руководители санатория не предупреждали всех отдыхающих и лечащихся о том, что рядом находится пограничная застава, и мы об этом не знали, хотя медицинские работники постоянно с нами общались, говорили о вреде длительного загорания на солнце, запрещали заплывать в море за ограждающую сеть– бечеву с закреплёнными на ней поплавками и красными флажками и могли бы сообщить нам о наличии вблизи расположенной пограничной заставы.

Г. Геленджик. Краснодарский край. 1975г.

104. В ГОСПИТАЛЕ.

Я служил и работал на строительстве водонасосной станции в Амурской области и приболел очень серьёзно. Пришла разбитость, слабость, одышка при физической нагрузке. Обратился сначала к медикам своей воинской части, в которой имелось допотопное санитарное оборудование для поддержания здоровья и излечения захворавших солдат. Несколько коек, бинты, йод, мази, медикаменты, банки, спиртовки служили для лечения и изгнания мелких заболеваний военнослужащих. В санчасти моё заболевание определили как простуду и острую респираторную вирусную инфекцию и стали излечивать от такой заразы имеющимися средствами. Эти меры оказались недостаточными, бесполезными.

Меня отправили в 306-й военный госпиталь, расположенный в городе Белогорске. Там провели серьёзные обследования и обнаружили туберкулёз лёгких с основательным поражением их. Врачи и персонал госпиталя интенсивно лечить меня и убрать, изгнать эту заразу из моего организма. Для этого стали применять все известные в то время лечебные мероприятия и использовать современные медицинские препараты с соблюдением гигиенического и диетического режимов. Было предложение применить хирургическое вмешательство, но от этого отказались.

К существующей болезни при медикаментозном лечении произошла ошибка. Для меня лично это был какой-то катаклизм – невероятно тяжёлая токсикодермия, дерматическая аллергия – сильное неестественное покраснение кожного покрова, высыпание и рост каких-то невыносимо болящих волдырей и наростов на поверхности тела. Сердце, подвержённое неприемлемыми препаратами стало работать с почти непереносимыми тупыми, повторяющимися периодически больными укалываниями. Пища хорошая и вкусная, которую мы принимали регулярно, и которую я проглатывал с трудом без аппетита, через короткое время вылетала полностью, как при каком-то отравлении. Сердобольные работники госпиталя приносили свои домашние и очень вкусные угощения, которые я с трудом поедал, но мой отравленный организм не принимал ничего и вся эта вкусная еда вылетала обратно. Я превратился из ещё челоможного, могущего что-то делать в полуподвижного человека, способного только лежать пластом на койке. Были мнения и ожидания того, что должна скоро наступить развязка с последующим летальным исходом.

Собрался консилиум врачей разных специальностей для решения вопроса, как и чем, проводить лечение, как найти причину несоответствия и что же можно сделать с таким непредвиденным моим состоянием. Никто не знал, в чём дело. Решено было на некоторое время прекратить все лечебные мероприятия. После этого стали исчезать и через некоторое время исчезли возникшие осложнения. Спустя какое-то время начали применять снова медикаменты и тогда обнаружили виновников осложнения – стрептомицина, антибиотика, от которого произошла тяжёлая токсикодермия, и парамилосалициловую кислоту, от которой невыносимо болело сердце.

Ко мне подошла работница госпиталя, служившая няней и посоветовала принимать нелегально перед обедом один шкалик водки – примерно 61 миллилитр для повышения аппетита и прекращения рвоты и выбрасывания принятой пищи из организма. Так я и сделал. И о, Боже! Сразу же после приёма этого небольшого количества спиртного перед обедом у меня появился аппетит и перестало вырывать наизнанку мои внутренности. Я почувствовал себя лучше, сильнее, так как принимаемая пища пошла в дело и на пользу организму. Через неделю моя физиономия из бледно-сине-зелёного цвета стала превращаться в розовый цвет. Я стал относительно выздоравливать, но не верил ещё в хорошее излечение, хотя удовлетворительно поправлялся. Мне не дали такой возможности в дальнейшем употреблять спиртное, хотя и малыми дозами. По воинским законам питие спиртного строго запрещено. Мою самодеятельность видели. Нашёлся доносчик, который доложил об этом. Я не скрывался ни от кого и считал что это надо для моего лучшего выздоровления, этого же и хотели работники госпиталя. Но кому-то надо было выслужиться, а моё здоровье его не интересовало. Пришли лечащий врач и старшая медицинская сестра, вынули из моей прикроватной тумбочки бутылку с остатками не употреблённой водки, уличили меня в недисциплинированности при всём честном народе и с улыбкой вылили остатки водки в канализацию. Отношения наши с лечащим врачом испортились и стали напряжёнными. Но отныне я чётко узнал один из способов избавления от действия этой болезни и в дальнейшем пользовался таким приёмом для предупреждения развития такой гадости, как туберкулёз. И это помогало. Полностью избавляться от этого самостоятельно я не мог, потому что жизненные условия были не лёгкие и не комфортные, а потому возникали рецидивы болезни, и тогда приходилось идти за помощью в медицинские учреждения.

Мой лечащий врач подполковник медицинской службы Алексей Семёнович приглашал студентов – практикантов и представлял меня как экспонат и как чудесно подлечившийся и вышедший из тяжёлого состояния человек. Они подходили, выстукивали мою грудь спереди и сзади, внимательно выслушивали работу внутренностей, и тем самым получали практические знания. Затем собрался старший медицинский персонал госпиталя и мою персону представляли как успешно излечившуюся из того состояния, которое было вначале при поступлении и в процессе лечения со вкравшейся ошибкой и какой получился результат. Удовлетворение было у всего персонала госпиталя от нормально выполненной работы и у меня тоже. Меня выписали и проводили в свою воинскую часть, из которой я демобилизовался и осенью вернулся домой, в посёлок на реке Каме, откуда я ушёл четыре года назад в солдаты. Мне предложили физически нетяжёлую работу – быть бракёром. И какое-то время я писал в госпиталь и рассказывал о своём состоянии и здоровье и о работе, какую приходилось выполнять.

Проходили годы, возникали рецидивы болезни, которые излечивали в медицинских учреждениях, и я продолжал работать и заниматься необходимыми делами. Работать я закончил в возрасте 76 лет. Что ещё мне останется для существования на Земле под Солнцем, то пусть так и будет, сожалеть не нужно ничего. Весёлого и счастливого жития у меня не было, но я ни на кого не обижаюсь, ибо никто в моих невзгодах не виновен. Благодарен буду до конца дней своих няне Нине из 306 военного госпиталя за её совет. Прощаю лечащему врачу Алексею Семёновичу и всей медицине за ошибку в течение моего лечения. Только хотелось бы, чтобы таких ошибок было меньше, а то и исключить их.

Я устроился поправить своё здоровье в госпиталь. Он расположен в городе Котельниче на возвышенном месте поодаль от железной дороги и от реки Вятки. Основное здание госпиталя трёхэтажное, кирпичное, тёплое построено в давние времена для нужд церкви. Вокруг и среди строений высажены и растут деревья разных пород, кусты и зелёная трава с цветами, своего рода парк, который обнесён хорошей оградой. Место тихое. Сюда почти не доносятся гудки локомотивов, ведущих поезда по железной дороге в трёх направлениях и пароходов, идущих по реке Вятке.

Здесь излечиваются и восстанавливают своё утраченное здоровье увечные воины, потерявшие его на службе в течение войны, а также в мирное, неспокойное время.

На первом этаже здания выделены и оборудованы палаты для больных – бациллоносителей, а также расположены вспомогательные службы – приёмные кабинеты, раздевалка, умывальные и туалетные комнаты, прачечная, баня.

Имеется также просторный зал для занятий физкультурными упражнениями, но он полностью не оборудован, и многих приспособлений недостаёт. Но заниматься можно на имеющемся турнике, отжиматься от пола, стола или скамейки, пройтись шагом быстрым или тихим, или пробежаться бегом.

На втором этаже размещаются палаты для излечивающихся больных, "небациллоносителей", врачебные и процедурные кабинеты. Тут мы поместились, лечимся и пытаемся избавиться от нашего проклятого недуга – туберкулёза. В свободное время читаем книжки, газеты, играем в шахматы, шашки, домино, и в лото. В хорошую погоду, когда с неба светит солнце, мы гуляем по парку, а в ненастную погоду убиваем время в просторном спортзале.

На третьем этаже расположены палаты, в которых лечатся больные с тяжёлыми формами костного туберкулёза, поразившего их позвоночники. Они лежат пластом на спине, не разгибаясь, долгие годы, потому что тревожить больной позвоночник нельзя, и медицинский персонал строго следит за этим. Эти люди прикованы к кроватям и стараются чем – то заниматься – чтением литературы, периодической печати, мелкими ручными работами, игрой на музыкальных инструментах и таким образом проводят время.

Свободны у них только руки, глаза, уши. За такими больными налажен особый уход – более частая смена белья, частая уборка, и постоянное наблюдение. А для нас, тоже болящих, зрелище невесёлое.

Молодая девушка, роста выше среднего, плотная, и видно было невооружённым глазом, что она сильная, устроилась на работу в госпиталь в качестве санитарки. С такими работами как уборка, мытьё полов, очистка от пыли и грязи оборудования, сменой белья, подставкой и уборкой суден после отправления естественных надобностей бесконечно лежащими больными она справлялась. Но с переноской таких больных с третьего этажа вниз для помывки их в бане, помывкой их в бане, а потом подъёмом их наверх справиться она не смогла и физически и морально. При переноске таких больных их надо постоянно держать строго в горизонтальном положении, чтобы не навредить позвоночнику. После первой такой работы она рассчиталась и ушла. Наверно при приёме её на такую работу надо было разъяснить ей все условия и трудности такой работы, её неудобства, но полностью ей не разъяснили всего этого, и она не была подготовлена к такой работе. Да, мы часто не знаем предстоящей работы при приёме, её условий, трудности, неудобства, после чего приходит разочарование и недовольство предложенной работой.

С нами поправлял своё здоровье офицер Советской армии – капитан. Он во время войны в 1944 году был снят с боевых действий и отправлен в Крым, который к тому времени был освобождён. И к этому же времени оттуда выгнали всех коренных жителей и сослали их во внутренние районы Советского Союза. И он нам рассказал о том, что по приезде в Крым они увидели разрушенные дотла хозяйства, поля, сады, разорённые селения и одичавшие стада бродящих по лесам и пустырям домашних животных. Всё хозяйство надо было восстанавливать и приводить его в надлежащий порядок. Занимались этим делом солдаты и офицеры действующей армии. Ибо восстанавливать в тёплых и удобных для ведения сельскохозяйственного производства условиях надо было обязательно. В противном случае не использовать эти брошенные земли для производства сельскохозяйственной продукции было преступно.