Текст книги "Дыхание Голгофы"

Автор книги: Владимир Барвенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

 Тесть усмехнулся, видно что-то хотел добавить, но передумал.

– Ну что, приступаем! Как говорят – вперед и с песней. Отремонтируем большую комнату и в принципе можно переезжать. Кстати, от Галки тебе надо выписаться, чтоб получить право на жительство здесь.

«Конечно, с дорогой душой», – подумал я, тяжелея в мыслях. – Как же он торопится выпереть меня из нашей квартиры! А может хорошо. «С глаз долой – из сердца вон…»

На обратном пути Сергей Сергеевич спросил:

– Когда к своим собираешься. Ждут, наверное, служивого не дождутся?..

– Ждут, – согласился я, теплея душой. – С отцом дважды по телефону разговаривал. Брат тоже должен подгрести.

– То-то будет праздник! На всю станицу. Встретины, – искренне возрадовался тесть. – Два офицера.

– Да нет я попросил без этого. Просто, скромно, по-семейному посидим. Чему радоваться?..

– Может быть, – тесть сглотнул паузу. – Поедешь, отвлечешься. Тут-то тебя уже ничего не держит. Сомнения прочь…

– Не держит, точно… – тихо подтвердил я, чувствуя, как к горлу подступает ком.

На следующий день я передал деньги Сергею Сергеевичу. Он аккуратно записал сумму и число в маленький блокнотик, сказал:

– Рабочие уже приступили. Сегодня с Эльвирой помотаемся по базам. Так что ты можешь отправляться к родителям. Порадуй, наконец, стариков.

… А вечером того же дня за ужином Галина заметила вскользь, что подает на развод. Я промолчал.

Утром после ухода Галины на работу я собрал вещи и отправился на вокзал. Я ехал на родину, к своим. От областного центра до моей деревеньки почти двести километров – три с лишним часа на электричке. Я прибыл на вокзал, имея в запасе время – уж лучше здесь коротать его, чем  слоняться из угла в угол в чужих уже стенах. Я присел на лавочку на привокзальной площади под раскидистым каштаном, достал заранее приготовленный в дорогу журнал «Огонек» и ушел в чтение. Не минуло и нескольких  минут, как вдруг кто-то тронул меня за плечо.

– А я стою и гадаю. Он или не он? – раздается вдруг звонкий девичий голос.

Я поднимаю глаза – Анюта!

– Ты как  здесь?! – вскакиваю я. Что сказать, я удивлен и обрадован одновременно.

– Я из командировки. В Астрахани была. Иду с главного вокзала мимо площади к троллейбусу и вот вы.

Анюта в светлом брючном костюме, с дорожной сумкой небрежно наброшенной на плечо. Густые локоны волос все так же лихо разбросаны веером. Только в глазах улыбка осторожно тянется к грусти. Она какая-то новая.

– Ну что, будем здороваться, товарищ капитан, – лукаво усмехается она. – Как вы здесь оказались?

– Будем, конечно, будем, – искренне рад я. Наклоняюсь и целую ее в щеку. – К родителям еду в деревню. Ты же помнишь, я сельский паренек.

– Нет, не помню. Некогда вам было, офицер, свою биографию рассказывать. Делом мы были очень важным заняты.

– Ну да, женушку непутевую караулили, – подхватываю я весело. – Исправляюсь. Корни деревенские. Отец агроном, мать ветврач… Заждались меня.

– А я гляжу – с пригородного. Это здесь, недалеко?

– Относительно. К вечеру доеду.

– А я как-то подумала, ну вот, помирился сосед с суженой своей и забыл про соседку. А цветочки ваши долго стояли. – Глаза Анюты погасли. – Все забывается.

– Нет, что ты. Такое не забудешь. Если честно, я несколько дней тебя на площадке поджидал. Ни телефона, ни фамилии твоей. Все надеялся на случай. А постучаться – сил не хватало. – Я вздохнул. – Расстались мы. Жена на развод подала. Она на четвертом месяце беременности.

– Сочувствую, – Анна отбрасывает локон волос и смотрит на меня в упор, и мне почему-то становится стыдно. – Ну да я помню те ее слова «Ты ж мне не оставил выбора».

– А чего ж ты не самолетом в командировку? Сапожник без сапог? – сооружаю я первый попавшийся на ум вопрос, чтоб не затеряться в неожиданно нахлынувшей тоске.

– А у нас бортами летает только начальство, – отвечает Анюта и скользит по мне чуть насмешливым взглядом. – А по вас не скажешь, что вы убиты горем.

– Это я креплюсь. Пережил, чего уж, рогоносец, – пытаюсь острить я. – Кажется, мы были на ты?

– Были, – соглашается Анюта. – Но давно. А что, заново надо привыкать?

– Будьте так любезны, черкните мне номерок телефона и вашу фамилию. – Это я шепчу ей на ушко.

– А это очень нужно? – так же шепотом спрашивает Анюта.

– Очень.

– Ну, тогда вот вам мои данные. – Она ныряет в сумку и достает глянцевую визитку. – Новенькая. Начальство распорядилось всем организовать визитки.

– Ну вот и кстати, – принимаю я блестящую картонку, читаю: «Анна Николаевна Кремнева, экономист».

И в эту минуту голос в репродукторе объявляет о времени отправления моей электрички.

– Это моя, – говорю я. – Ну, теперь я спокоен. Сразу по приезду из деревни позвоню. Я на пару недель… А может и раньше.

Анна протягивает мне руку. Улыбается.

– А что бы ты хотел услышать на дорожку, капитан?

– А чего не жаль, – смотрю я ей прямо в глаза.

– Я буду ждать звонка, – отвечает она и тоже не спешит снимать с меня взгляд.

Шагнув от нее, я обернулся. Она смотрела мне вслед.

… К себе, в деревеньку я добрался под вечер. Солнце над горизонтом уже загустело и первый влажный ветерок чуть тронул зной.

До станицы по витиевато спускающемуся вниз тракту пара километров. Не успел я сделать и нескольких шагов, как возле меня лихо затормозил УАЗ. Председательский! Я открыл дверцу – за рулем сидел белобрысый паренек с очень знакомыми глазами. Я поздоровался с ним за руку и спросил:

– Ты, случаем, не Прохора Коршунова сынок?

– Так точно, товарищ капитан. Юркой меня кличут, а я вас помню. Вы нашего агронома сын.

– Отвечаешь «так точно», служил?

– На Кавказе, только пришел. Вот председатель свою тачку и доверил. Счас только в район его отвез. Сказал, чтоб не ждал.

– Батько-то как?

-А помер батька от водки этой зимой, – как-то нервно дернул головой парень

– И ты так смело об этом говоришь? – удивился я. – Мог бы и помягче диагноз придумать для чужих. Все же отец.

– А тут что хошь придумывай. Полдеревни под бухлом ходят. Противно. Малость оклемаюсь и рвану в город, чтоб не пропасть…

– Смело, – только и вздохнул я. – Жалко Прохора, хороший был кузнец.

– А вы из Афгана, да? – спросил парень и, не дожидаясь ответа сказал: – У нас тут похоронка вместе с гробом пришла. Моего одноклассника Колю Самохвалова «духи» подстрелили. Ну, схоронили. Солдаты приезжали, стреляли… На минувшей неделе.

Повисло молчание, так мы его и донесли до моего дома.

На пороге в форменных офицерских брюках и маечке-тельняшке восседал мой младший брат Федор, курил. Кажется, я предстал перед ним неожиданно. Он какое-то время ошалело бегал по мне глазами, потом, отшвырнув окурок, бросился на шею.

– Гаврюшка, братуха, живой, – тыкал он в мою щеку свой влажный нос. – И я живой, живой…

Брат Федор повыше меня – в плечах косая сажень. Лапищи-тиски. Так просто из них не выберешься. Наконец отпустил. Он опять присел на порог и меня увлек.

– Ты сядь пока, сядь. Значит так, мать прибаливает, сердечко. Ты ее не грузи особо о своем ранении и вообще. Ты отцу вот в телефонном разговоре намекнул, что у тебя какие-то там нелады в семье.

– Развожусь… – прервал я его, присаживаясь.

– И когда мы с тобой, братуха, в последний раз вот так на порожках сидели?! – Он обнял меня за плечи. – О проблемах с Галинкой, о разводе тоже не слова. Чеши, что все путем там у вас. Бате потом втихую скажешь. – Федор прогнал ладонь по ежику волос. – А чего это ты с ней разводишься? У вас, вроде, любовь-морковь и все такое. Вот дождалась тебя с войны. Ты на ногах, чего ей надо? Костыля твоего по горбяке?

Я улыбнулся себе. Вспомнил. Мы никогда с братом не ссорились. С самого детства он уважал меня. И мое слово, как и отцово, было для него законом. Но сейчас, под его крепкой рукой, я почувствовал себя слабым – просто перед глазами возникла Галя.

– Вот такая получилась любовь-морковь, – едва проронил я. – Как в анекдоте: вернулся муж из командировки и застал жену с любовником.

– Да ты что?! Вот б… И прямо внаглую, – вытаращил глаза брат.

– Наглее не придумаешь. Беременная от него.

– Я б сразу в рог. Ну и дела. В общем, обо всем этом молчок. Если спросят, почему без Галинки, придумай что-нибудь.

– А тут и придумывать нечего. Некогда ей. Она теперь главный врач городской больницы. Только приняла хозяйство.

– Ну а этот полюбовник-то кто? Бугор какой-нибудь? – спросил Федор и вновь сунул в губы сигарету, закурил.

– Ученый. Профессор медицины. Какое-то там светило.

Тут на пороге появилась девушка, маленькая, тоненькая, почти подросток, с русой косой на груди. Повела стрелочками бровей и в большущих, васильковых глазах вспыхнуло любопытство.

– Ой, извините.

– Это жена моя, Варя, – сказал Федор и ей, супруге своей, улыбнувшись. – Познакомься, это мой братуха Гавриил.

Я поднялся и подал руку. Девушка откровенно засмущалась, бросила виноватый взгляд на мужа, и сказала, едва касаясь меня теплой ладошкой.

– Федя о вас рассказывал. А в жизни вы лучше, чем на фотографиях.

– В жизни все лучше, – буркнул Федор. И ей, жене: – ты пока там никому не говори, что Гавриил приехал. Мы вместе зайдем.

– Мама к столу приглашает, – уже в дверях сказала девушка.

– Ну ты, братец, попал к столу, прямо как по расписанию, – прокомментировал приглашение Федор.

– И когда ж ты успел стреножить это дитя? – спросил я, когда Варя исчезла.

– Случай. Как у тебя с Галкой. В одном купе из Москвы ехали. Ну, глаз я на девушку положил. Тронула душу. Разговорились. Воронежская. Ездила в Москву, хотелось ей поваром устроиться в какой-нибудь приличный ресторан. Она торгово-кулинарное училище закончила. Какие-то там родственники в столице. Но испугалась. Куда не сунется, везде мужики пристают. А девушка она честная. В общем, полночи толковали в тамбуре про жизнь. Ну, я и решился. Сошел следом за ней в Воронеже и потащил жениться. Уговорили в ЗАГСе начальство. Показал документы, срочно, мол, командировка к черту на рога.  Пожените нас, люди… Расписали. Я б может и не решился, но убедила меня дева, что не тронутая. И я рискнул.  Посидели в кафешке, шампанского выпили. Сирота она. У тетки воспитывалась. Ну а брачная ночь – в гостинице.

– Ну, и как риск? Благородное дело? – рассмеялся я.

– Так точно. Честная девчонка. Факт. Девятнадцать лет исполнилось. Такое нынче редкость. Да нишняк, братуха. А пироги  шьет, пальчики оближешь! Счас оценишь.

– Значит, ты в отпуске. Домой ехал и заодно прибомбил дивчину и на показ, да? – все так же весело предположил я.

– Они еще не знают. За столом объявим, что расписались. – У Федора самодовольно поблескивали глаза. – Я думаю, они простят, что без благословения, учитывая специфику моей работы… Какой отпуск, брат?! До очередного вызова. Спецназ, сам понимаешь, он и в Африке спецназ. Блюдем интересы державы.

– Нравится?

– У нас не спрашивают. Приказ. Нравится не нравится, спи моя красавица, – шлепнул он меня по коленке. – Пока Бог милует. Хотя пацанов теряем. Пуля ж – дура. Ладно, капитан, пошли в дом стариков радовать.

Федор выплюнул недокуренную сигарету, встал и толкнул дверь.

– Ну, ты меня понял. О своих проблемах ни-ни…

– Гаврюша, сынок?! – шагнул мне навстречу  отец, а следом за ним и мама. Обнялись, отец прижался колючей щекой и я почувствовал слезу. – Так неожиданно, сынок.

А сзади мама: «Пусти меня, Алексей, за тобой не успеешь», – взмолилась она.

Я обнял и мать и сердце тронула боль – она стала как-будто меньше ростом, такая маленькая, ломкая. Кажется, ее сотрясали мелкие судороги плача.

– Мама, мамочка моя, я тебе как врач запрещаю волноваться, – пытался я обуздать этот сгусток тяжелой энергии в потоке материнской любви… И не мог.

… Раз в год, вот уж на протяжении скольких лет, я навещал своих родителей Алексея Петровича и Евдокию Ивановну и каждый раз не переставал удивляться их энергии и оптимизму. И внешне они всегда казались для меня постоянны – не трогало их время. И только сейчас, впервые, я сердцем почувствовал перемены. Отец большой, сильный человек с какой-то особенной руководящей статью в осанке, за минувший год заметно огруз, как-то даже стал меньше ростом, поскучнел, а мама и вовсе похудела, на лице, под глазами залегли морщины. А ведь ей еще далеко до шестидесяти. Они как-то единым тандемом прильнули ко мне и я чувствовал ползущий к горлу ком. Ситуацию разрядил брат Федор. Он возник неожиданно в парадке с наградами. Капитанские погоны, два ордена Красной звезды, россыпь медалей. Он сказал, нарочито сердясь:

– Родители, вы про меня забыли. Я не то, чтоб ревную…. – И подмигнул мне.

– Да за таких сынов, не грех и в храм сходить, – отнимаясь от меня, сказала мама.

– Не грех, но не стоит, – широко развивая счастливую улыбку, возразил отец. – Ну что, к столу.

– Может, соседей позовем, Катуковых? – осторожно предложила мама.

– У нас семейный праздник, Дуся. Как-нибудь в другой раз. Тут я вспомнил про подарок, достал из баула шаль и набросил на плечи матери. Кажется, отец отвернул взгляд пряча слезу…

… Через неделю глубокой ночью отца сорвал с постели звонок из правления колхоза. А звонил сторож и срочно требовал в контору к межгороду сына Федора… Утром все на том же председательском УАЗе капитан отбывал на службу. И, как всегда, без подробностей.

– Мама, оставляю тебе помощницу, жену свою Варю. Она вас тут разгрузит маленько и скучать не даст, – улыбнулся брат, мизинчиком аккуратно снимая слезинки с личика жены. Потом Федор со всеми крепко обнялся, а мне шепнул: «Так мы с тобой сазана и не поймали». Я ответил: «Ну, какие наши годы?..»

В самом деле, за прошедшую неделю, кроме ежедневных прогулок на реку и помощи родителям по хозяйству только раз удалось вырваться в ночь на рыбалку. Мелочи набрали с ведро, на легкую ушицу, а сазан только хвостиком помахал.

Из всех достопримечательностей моей следующей недели в деревне была встреча выпускников школы, которую опять-таки отмечали на реке. Палили костер, танцевали под магнитолу и пили – много, с тостами и без. Вспоминали всех учителей и хороших, и не очень. Всем щедро прощали. Впрочем, жизнь-то по большому счету только началась – отчет предварительный. И вот день прощания. Скромное застолье в палисаде. Родительские поцелуи на дорожку: Галочке, жене, то есть как и положено, большущий привет. Ну и серьезный сумарь с продуктами в дорогу – это традиция.

… С тяжелым чувством я вонзил себя в электричку и долгие часы езды мусолил один и тот же вопрос: как теперь жить, без Гали? В самом деле, меньше всего я думал о том, где буду жить – общага, так общага, больше о том, что  без Гали. Нет, не хотелось верить, что это уже навсегда. Что Галя, Галчонок мой, уже чужая женщина. И что греха таить, не было дня в эти две недели в деревне, чтоб я не вспомнил о бывшей своей жене. А предстоящий развод вообще представлял себе с ужасом. Что я скажу, если на моей физиономии крупным шрифтом написано одно слово «люблю»?

На вокзале я позвонил с телефона-автомата домой, жене. Номер был занят. У продавщицы газировки я наменял «двушек» и достучался лишь с четвертого раза.

– Галя, здравствуй! Как там дела?

– А, это ты. Приехал… Какие конкретно дела тебя интересуют?

Вопрос застал меня врасплох. В самом деле «какие»?

– Если по общежитию, то можешь уже въезжать. Ключи у меня – опередила Галя. – Тебя ждать?

Я медленно заводился и не найдя ответа такому равнодушию ответил.

– Сегодня, пожалуй, не стоит.

– Ну, как хочешь.

Я бросил на крюк трубку. Кажется, я кипел. Хотя б ради приличия поинтересовалась здоровьем родителей. В сердцах я набрал номер телефона Анюты.

– Слушаю вас.

– Здравствуй, Анечка, едва роняю я, – меньше всего мне хотелось сегодня встречаться с соседкой. Но обещал же позвонить по приезду.

– Гавриил Алексеевич, вы? Приехали? – услышал я откровенно радостный голос.

– Так точно. Вот сразу звоню тебе с вокзала. Анечка, вечер только начинается, я могу совсем обнаглеть и напроситься на ужин?

– Можете, капитан, – после микропаузы ответила Анюта.

– Спасибо, но у меня есть условие.

– Условие? – смех в трубке. – Вы меня интригуете.

– Да нет, пока. А условие простое, мы прочно переходим на «ты».

Тут же в привокзальном киоске я покупаю бутылку шампанского, а в цветочном ряду букет хризантем и беру такси. Сумарь здоровой крестьянской еды при мне и как удалец, вполне свободный от семейной присяги, я ломлюсь к соседке Ане. Сейчас мне плевать, что этим же путем я хаживал долгие лета к объекту обожания – небеса оказались глухи к моему надрывному зову, приходится сдаться судьбе. «Анна, Анюта, а почему бы и нет! – думаю я. – Это все же лучше, чем коротать вечерок в бесперспективных  иллюзиях и тоске по ушедшей любви».

Анюта встречает меня с легкой улыбкой и только рассеянный взгляд выдает ее волнение. Конечно, к этому слегка деформированному вояке особых чувств пока нет – разве что любопытство, где-то симпатия, очень может быть неутоленная жажда – природу-то не обманешь. Она подставляет щечку для поцелуя, но я нахожу ее губы, и она роняет цветы. И поцелуй – долгий и жадный.

– Вот так сразу, без объявления войны, – выскальзывает она из моих рук, счастливо смеясь.

Я разгребаю в себе улыбку теперь уж легко – без признаков отягчающих душу обстоятельств. У ног разбросанные хризантемы, тут же совершенно нелепый толстый сумарь с едой и торчащим в нем горлышком шампанского. Боже, остановите абсурд.

– Здравствуй, Анечка, хорошая моя, – избавляюсь я, наконец, от  томившего душу зноя и Анюта отвечает почти в унисон.

– Здравствуй, дорогой мой военный человек. – И глаза ее блестят, и нет той уже далекой озабоченности, только смятение и радость. Она ждала, определенно, ждала.

– Ну, что у нас сегодня праздник? – то ли спрашиваю, то ли утверждаю я.

– Да, праздник. Я пока не определилась с названием, – явно кокетничает она. – Встретины уже были.

– А если просто. Пришел мужчина к женщине, – заявляю я тему.

– Не очень оригинально, но пусть будет так. – Она наклоняется и собирает цветы, мы, кажется, про них забыли, а затем увлекает меня в большую комнату, усаживает на тот самый диван и садится рядом.

– Устал с дороги? Сейчас будем кушать. У меня все готово. – Она держит в руках букет хризантем и все-таки продолжает кокетничать. Вообще-то легкое кокетство украшает женщину. Она как бы становится воздушной. Это без вариантов. Только вот о чем говорить?.. О любви рано. Конечно, она бесконечно мила и, кажется, изо всех сил тянется к моей душе.  И это я  ценю. Но ради Бога, ничего не надо обещать. Все пока так зыбко. Это еще не чувство, а скорее мое отчаяние или того хуже – обморок. Галя рядом, Галя во мне…

– Да, кстати, загрузи продукты в холодильник, – вспомнил я о родительских гостинцах. – Хорошо, а ты пока в душ с дороги. Я починила. Напор тебе понравится, – предлагает Аня, встает и берет из «стенки» вазон, закладывает в него цветы.

– Душ так душ, – деланно улыбаюсь я. Черт возьми, я теряю интонацию.

Она уходит на кухню – налить в вазон воды и тотчас возвращается – ставит цветы на маленький столик. Кажется, темп встречи теряется и мы оба испытываем неловкость.

– Вообще, в душ бы надо, – говорю я, что бы что-то сказать, просто тупо наваливается дефицит общения.

– Я подготовлю, – срывается она и мне вскользь. – Раздевайся, капитан.

– Не рановато ли? – шучу я.

– В самый раз. Лето, – не принимает шутки Анюта.

Я разделся до пояса, достал бритву. Вошла Аня.

– Все готово. А ты успел загореть.

– Каждый день река… Деревня-матушка.

– Я тоже хочу куда-нибудь на речку, – вздыхает Анюта. – Я такая белая. Вообще ко мне загар прилипает плохо. Даже морской.

– Ну, это мы поправим. Загар требует системы, – уверенно говорю я и отправляюсь в душ.

… За ужином мы болтали долго о разном и по-моему бестолково. И она и я понимаем, что за окном надвигается вечер, а впереди ночь и надо на что-то определенно решаться. Но все,  впрочем, произошло как-то естественно, как-будто нас уже связала однажды интимная встреча. Просто она, как гостеприимная хозяйка, опять постелила мне на своем диване, а я весело заметил:

– По-моему, Анюта, ты забыла вторую подушку.

– Ты уверен? – пристально заглядывая мне в глаза и легонько краснея, спросила Анна. – Не пожалеешь?

– О чем? – удивился я.

– Ты ж еще там, – она кивнула головой в сторону моей квартиры. – С ней.

– В данный момент я об этом не думал. Ты мне нравишься и как человек и как женщина. Ну, если ты в чем-то сомневаешься…

– Ну, вот мы уже и губки надули, – перебила меня Анюта. Повернулась, открыла дверцу в стенке и достала вторую подушку. Положила рядом, оправдываясь. – Как представлю себе спать на диванчике в кухне. Это только для сильных духом.

Конечно, я высоко оценил ее выдержку.

… Перед рассветом я проснулся от плача. Анюта сидела на диване и, закрыв лицо ладонями, громко всхлипывала.

– Что с тобой, Аня? – обнял я ее. – Я тебя чем-нибудь обидел?

– Ну что ты говоришь, господи? – хрипло отозвалась она. – Просто мне приснился страшный сон. Вроде бы похороны Юры. Он лежит в гробу в форме, такой юный и такой красивый. И все поочередно подходят и целуют его. Я тоже подхожу, наклоняюсь… – тут она резко поворачивается и падает мне на грудь. – А это лежишь ты…

От такого поворота легкий озноб пробежал по моему телу. Слов не было. Анюта билась в плаче, и у меня решительно не нашлось сил остановить ее. Впрочем, приступ оказался недолгим. Она отнялась от меня, положила голову на подушку и тихо сказала:

– Не бросай меня, пожалуйста. Я еще не знаю, люблю я тебя или нет, но сердце подсказывает, что только ты мне нужен. Не торопись. Уходи от нее так, как позволит сердце. Я подожду. Жизнь научила меня терпению.

… Господи, если бы я знал тогда, в ту самую первую нашу счастливую ночь, что ждет нас впереди…

Я не ответил, я только крепко обнял ее, прижал к себе и не отпускал до тех пор, пока Анюта не уснула.

Утром за завтраком Анюта сказала:

– Я полный холодильник твоей едой набила, может, возьмешь?

Но я на нее взглянул так, что комментария не потребовалось.

– Ну, я убегаю на работу, оставляю тебе ключи. Захочешь перекусить…

– Анечка, ты рожала? – неожиданно, в упор спросил я. – У тебя есть ребенок?

Анна побледнела, отвела взгляд:

– А как ты догадался? У меня ж ни одной растяжки…

– Я врач…

– Когда погиб Юра, я была на шестом месяце беременности. Выносила, как положено. Но ребенок родился мертвый, – потупилась Анюта.

– Извини, – я обнял ее.

– Ничего. Я сильная оказалась. Две смерти выдержала. Только не жалей меня, капитан. Если сможешь полюбить, полюби, но не жалей.

 

6

Запирая дверь Анютиной квартиры, я почему-то вспомнил данное мной обещание Галине «через дорожку не перебегать». Перебежал, но какого-либо угрызения совести не испытывал. Правила устанавливал не я.

А в квартире на кухонном столе лежала записка, придавленная простым ключом с колечком.

«Гаврош, это ключ от твоего жилья. Бери все, что посчитаешь нужным, вплоть до мебели. Все твои вещи я собрала. Они в спальне. Сумки и чемоданы, ты знаешь, на шифоньере. На всякий случай напоминаю, наш развод через неделю. Галина. P.S. Позвони папе, он очень просил».

Я дважды перечитал  послание – сердце отреагировало тупой болью. Я сел на кухонный стульчик, задумался. У меня было такое чувство, что прошла жизнь и вот я старый и немощный просто сижу и тупо созерцаю уходящий мир. Потом я встал, прошел к телефону и позвонил тестю.

– Рад тебя слышать, Гавриил, в бодром здравии, – ответил Сергей Сергеевич.

– Ну насчет бодрого не уверен, – едва промямлил я.

– Прекрати, капитан, тебя в Афгане убивали, ты духом не падал. Тридцать для мужика не возраст. Ключ у тебя? Галя передала?

– Так точно.

– Ну, подгребай и я с Эльвирой подъеду. Примешь работу. Душу мы вложили.

– Хорошо, только полчаса на сборы.

Впрочем, на сборы ушло и того меньше. Галина все аккуратно разложила «по интересам»: одежду, белье, мелочевку. Кстати, в ней, в мелочевке, я обнаружил целлофановый пакет с хирургическим инструментом. Тот самый, с которым я начинал работу в госпитале. В этом месте сердце тронула боль, просто есть такой диагноз, памятью называется…  Вещей набралось на большой чемодан и дорожную сумку. Я вызвал такси и в последний раз с тяжелым чувством обошел квартиру. В спальне я задержался у портрета дочери. И, подумав, решительно снял. Уложил в чемодан.

– Вот теперь, капитан, тебя здесь ничего не держит, – сказал я вслух и шагнул к входной двери.

Я едва подъехал с общежитию и выгрузил вещи, а на стоянку уже заруливала зеленая «копейка» моего тестя. Первым бросился помогать мне Сергей Сергевич, он подобрал чемодан, а Эльвира, то бишь, Александровна, только сделала робкую попытку помочь мне взять сумку, но я этот ее благородный порыв отверг. Впрочем, я впервые созерцал Эльвиру «живьем» и в принципе другой себе и не представлял. Еще в «афганскую пору» активной переписки с женой, образ ее она изобразила, как смесь «кустодиевской купчихи с чеховской душечкой». В самом деле, это была пухленькая, полногрудая дамочка лет сорока, с глазками-ягодками, которым все время неймется, и скрытой глубоко в них улыбочкой подобострастия и хитринки одновременно.  То, что она заполучила в бессрочное пользование бесхозного  пожилого, с брюшком мужика с полковничьими  погонами и далеко не блещущим офицерским изыском, с определенной целью, не вызывало сомнения.  Это бросалось в глаза. Только, похоже, в доску разбитый «последней страстью» полковник в упор не хотел замечать деталей. Верховодила она и потому, протянув мне для знакомства свою белую ручку, Эльвира смело заняла позицию у моего плеча. Так мы и пошли с ней к парадному входу, а сзади с чемоданом, сгоняя июньскую испарину со лба, тащился полковник. И уже в комнате окончательно и бесповоротно  инициативой овладела Эльвира. Как-то само-собой вышло, что все представшее пред моими очами – это ее рук дело. Впрочем, удивляться было чему. Из вонючей берлоги, в которой разве что  могли тусоваться бомжи, получилось весьма приличное жилье с импортными «под золото» обоями на стенах в основной комнате, с элитной сантехникой в туалетной и прочими приятными штучками. Едва тесть пытался вставить свое веское  словцо, тотчас очередной козырной картой покрывала его заслуги Эльвира. Я метался меж двух огней и благодарил налево и направо.

– Вчера вот только закончили. Я наняла тут девочек – они все вымыли, – сказала Эльвир, как бы подводя итог.

– В две смены работали, – подкрался к ее последним словам тесть.

– А диван, стол откуда? – спросил я.

– Это все наше, – тотчас подхватила Эльвира. – Ну сойдет же на первый случай. Вот только шифоньер, столик на кухне, стулья – это местный сервис. Не понравится, потом заменишь.

Эльвира открыла дверцу шифоньера. Вот тут мы тебе и бельишко кое-какое положили. И даже новый постельный комплект.

Конечно, я был тронут.

– Спасибо, ребята. – Честное слово, ни о каком другом умысле, кроме искренней помощи бывшему зятю, думать не хотелось. – Денег хватило?  – спросил я.

– Хватило не хватило, не важно. Кстати, холодильник «Саратов» почти новый. Из закромов самого директора, – сказал тесть и открыл дверцу. – Ну вот и сувенир наготове.

Конечно, бутылка шампанского и стаканы, обнаруженные как бы случайно, были тотчас выставлены на столик. Обмыли ремонт. Отдельный дамский тост посвятили моему знакомству с Эльвирой Александровной.

… Уходя, тесть поинтересовался здоровьем стариков. Это для приличия и пообещал на следующей неделе проехать на дачу, решить и там вопрос собственности.

– Я своих слов на ветер не бросаю, – подчеркнул Сергей Сергеевич.

Надо было видеть брошенный в этот момент на него взгляд Эльвиры. «Ну ты, кажется, влип, батенька» – тотчас отреагировал мой внутренний голос. Со словами: «Обживайтесь, мы будем всегда рядом» они удалились.

Первое, что я сделал после их ухода, повесил над диваном портрет дочери. Правда, для этого мне пришлось заглянуть к коменданту, попросить молоток и гвоздик. Все это он мне выдал без колебаний и сказал вслед: «Подготовьте, офицер, документы на оформление  жилья и прописки. Подойдете как-нибудь». В тот же день я отдал тестю офицерское удостоверение и уже на следующий день Сергей Сергеевич вернул мне его со штампом  «выписан». И потом под диктовку коменданта я написал плачевное заявление на имя директора завода и через пару дней  был прописан на Флотской улице.

Однако дачный вопрос, который так настойчиво внедрял в мое сознание тесть, временно отложился. Сергей Сергеевич неожиданно отправился в Белокаменную в командировку. В один из вечеров я пригласил в гости Анюту. Получилось импровизированное  новоселье с разными вкусностями на столе, от души приготовленными подружкой. Немного поколебавшись, она осталась ночевать. Впрочем,  тот первый удар жадно реализованной страсти прошел и теперь все мое, как бы подернутое легкой дымкой забвения чувство к Гале, включая детали интима, вновь вернулось на круги своя. Просто сам не ведая того, я почти автоматически сравнивал Анюту с Галей. И, несмотря на нетронутую еще опытом в деликатных моментах и такую трогательную девичесть  Ани, меня тянуло к Галине с ее яркой чувственностью Я понимал, что инерция женщины некогда разбудившей в тебе мужчину, все-таки явление временное, но каково Анюте просыпаться от сонного бреда рядом лежащего мужика и слышать стенания типа «Галчонок мой».