Текст книги "Дыхание Голгофы"

Автор книги: Владимир Барвенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

– Ну, что с тобой случилось, Гавр? Тебе плохо? Чего мечешься?

– Нет, еще не знаю… Кажется я встретил своего сослуживца, – торопливо сказал я. – Он был здесь. Я его видел.

– А может тебе показалось? В нищих?

– Может быть… показалось…

Здесь же в зале Храма Анюта купила свечи. Часть мне и мы пошли к иконостасу. В храме людей оказалось не так много. Мы зажигаем свечи, устанавливаем перед алтарем. Анюта шепчет:

– Креститься надо и кланяться, когда свечу ставишь.

Тут вдруг из врат царских выходит молодой человек в рясе с большим золотым крестом на груди. Заметив нас, он улыбнулся и шагнул к нам навстречу.

– Доброе здравие, – чуть склонив голову, сказал он.

– Здравствуй, Олесь, – улыбнулась ему Анюта. – Гаврюш, познакомься – это мой школьный товарищ Олесь…

-… В миру, – поправил ее священнослужитель. – А так  я отец Олег. – Ну здравствуй, Аннушка. Давненько не приходила. Считай, со смерти мужа.

Тут Анюта очень смутилась, да и отец Олег как-то зарделся и взглянул на меня извиняюще. Я отметил себе, что для отца-батюшки в моем христианском представлении этот Олег был мал росточком, бороденка как у гоголевского дьячка и глазки мелкие со слезинкой. Я проникся к нему скорее жалостью, чем уважением. Возникшую нервную паузу ловко ликвидировала Анюта.

– Познакомься, Олесь – это мой друг Гавриил Алексеевич Апраксин. Капитан. Участник войны в Афганистане.

Я подал отцу Олегу руку.

– Бывший военнослужащий, к сожалению…

– Бывших не бывает, – как-то укрепил меня батюшка. – Жив. Раз Господь оставил, значит на праведные дела. По глазам вижу все у вас хорошо. А то, что храм не забываете – честь вам. Мы однажды забыли дорогу к храму и к чему это привело?!

Тут отец Олег повернулся к алтарю и трижды перекрестился.

– Молюсь я за вас, ребята. – И вдруг наклонился и сказал Анюте на ушко, но так, чтобы и я слышал. – Береги своего мужчину.

И ушел.

– А у батюшки-то глаза мученика, – сказал я ему вслед. – И  взгляд пронизывающий.

– Ты заметил? Ты знаешь, я ему нравилась. Он меня на выпускном вечере даже в щечку поцеловал. Он тогда совсем другим был. Веселым, что ли. Жизнерадостным. Давай, Гавр, помолимся каждый о своем. Загадаем что-нибудь. Ну, я пойду к Божьей Матушке, а ты – к Николаю Угоднику.

Так и сделали. А когда вместе выходили из храма, опять столкнулись с отцом Олегом, в миру Олесем Ярцевичем. Он нам простодушно кивнул.

А сразу за тяжелой массивной дверью Анюта взяла меня под руку. Мы опять шли к воротам, а за ними вольница нищих, и я чувствовал волнение. Впрочем, их стало гораздо меньше и руки они тянули скорее по привычке, чем из нужды. Я поискал глазами Рериха – его не было.

– Берегите своего мужчину, -вслух вырвалось вдруг у меня. – Почему надо меня беречь, Анюта?

– Не знаю, ему виднее, – сказала Анюта. – А что тебе не хочется? Хотя, может он имеет ввиду моего так нелепо погибшего жениха. Наверное, ему показалось, что  у тебя нет Ангела-хранителя.

– Может быть, – отозвались вдруг во мне ее слова каким то странным эхом.

– Знаешь, Гаврюша, мне Олеську всегда было жаль,  – говорит Анюта, когда мы покидаем пределы храма. Еврейский мальчик из какого-то Белорусского местечка прибился к нас в пятом классе. Есть такие упертые отличники – вот он такой. Математику лучше всех знал, а поступил в МГУ на философский. Со второго курса его забрали в армию. Представляешь, в стройбат. Там его били, издевались, даже говорят, изнасиловали. Его комиссовали. В университет не вернулся. Один он у матери. Отец от чего-то там умер. Что-то у Олеся с психикой вышло, долго лечился. А потом пошел прислужником в храм. А следом духовная семинария. Теперь он даже чин какой-то имеет. Ему иногда доверяют вести службы. Поет, заслушаешься. Вот такая судьба. Кстати, когда я пошла к нему поговорить насчет венчания со своим прежним, у него в глазах вдруг слезы появились. Он сказал:

– А вам бы надо повенчаться. Но ему нельзя. Он не захочет.

Так и вышло. Наверное, что-то почувствовал.

– Да, Анюта, у него не глаза, а какая-то расплавленная слеза.

– Что ты сказал? Господи. Ну как точно! – воскликнула Анюта.

– А ты-то сама истинно верующая? – вдруг спросил я.

– Не знаю. Еще не поняла. Но очень хочется верить. Ты же знаешь, как нас воспитывали? По ленинским заветам. Верь во что хочешь, только не в Бога. А ты?

– После Афгана все верующие, кто в живых остался.

Потом мы обедаем в кафе. А потом идем домой к Анюте.

– Скоро праздник. День Победы, – говорит Анюта, а потом у меня будет день рождения, а потом уже лето. Скучно мы с тобой живем, военный. Ты хотя бы один раз свозил меня на море. Вроде и не жадный.

Тут мне становится стыдно – в самом деле, почему я ни разу не повез ее на море. Неужели только Галина, эта страсть, мне глаза затмила. Стыдно, офицер.

– Вас понял, виноват. Этим летом обязательно. Это будет мой тебе подарок, хочешь – на день рождения, хочешь – на наш пятилетний юбилей.

– А он у меня почти совпадает – майская я, ты не забыл? Только в Сочи в мае делать нечего. А я хочу только в Сочи!

– Согласен, значит любой месяц лета? Да? Ну, а после отдыха окончательно подведем черту.

– Да неужто ты созрел, капитан?

– Уже перезрел. И вообще хочу тебя, наконец, с родителями познакомить…

– Попробуй.

Мы выходим из кафе. Анюта берет меня под руку.

– Ну что, ко мне? Я так хочу, чтобы нас с тобой встретила твоя бывшая. – Счастливо смеется Анюта.

И мы идет в мой бывший дом и, конечно, не встречаем Галину. Так, по заказу, бывает только в кино. А на душе тревожно. Перед глазами этот  живой колумбарий рук и лиц нищих и калек, тянущих руки. Да еще эти слова отца Олега: «Берегите своего мужчину».

 

 

 12

В последних числах апреля позвонил Батищев, как всегда ближе, к полуночи. Я так и напрягся. Но, слава Богу, никакого ЧП. Просто в это время нормальные люди спят, а у него «мысля», не требующая отлагательств.

– Извини, старик, но я тут прикинул что-то, к чему-то и решил. Будем отмечать День Победы и широко. Так скажем вечер двух поколений. Через две войны.

– Руслан, у меня сегодня был очень груженый день. Устал, честное слово. Давай на утро.

– А на войне ты не уставал? – обиделся майор.

– И на войне уставал, ну давай что там? – тут мне стало неловко.

– Ну, если мысля, Гаврюш? Она ж не придет опосля, – взмолился Руслан.

– Ну давай, давай, я весь внимание, – поощрил я его, черт возьми все-таки любопытно.

– В общем так, арендуем дворец культуры, лучше машиностроителей – он почти в центре. Приглашаем толковую ведущую – есть у меня на примете. Расписываем торжественную часть. Пионеров ставим на встречу ветеранов у входа с цветами и т.д.

– С пионерами будет напряг. Они сейчас в подполье, – пошутил я.

– Тут все у меня схвачено. Не боись. Так вот, приглашаем ветеранов самых-самых…

– А ты когда собираешься это мероприятие делать? – Кажется, на седьмое мая общегородское торжество в театре. Тут времени всего – ничего.

– Ну и что?! А мы восьмого. Я знаю, что у них там будет. Скукота. Знамя внесут, знамя вынесут. Духовики. И грамоты в зубы. Военком два слова скажет. Может, еще Витек покормит в театральной кафешке стариков. Фронтовые сто граммов нальет.

– Значит ты хочешь удивить?! – то ли спросил, то ли согласился я, отметив себе, что надвигающийся сон как рукой сняло.

– Я хочу сделать оригинально. Типа от всей души, понимаешь? Как бы встретились два поколения. Представляешь – две войны, два мира. Глаза в глаза.

Черт возьми, кажется меня начинает увлекать его идея.

– Да все отлично, Руслан. Но времени почти нет, – сказал я.

– Ты меня еще не знаешь, я завтра всех на уши поставлю. Но мы сделаем такой праздник – Витьку и не снилось.

– Не понял, ты для кого делаешь праздник?! Для Витька?

– Да это так, от досады. Я уже и начало придумал. Вообрази. Открывается занавес под революционный этюд Шопена…

– Ты меня удивляешь, ты даже классику знаешь, – перебил я его.

– Я музыкалку заканчивал по классу фоно. И в училище в оркестре играл. У меня мама преподаватель музыки, а отец военный. Сейчас инвалид. Чернобылец.

– Извини. Как мало мы знаем друг о друге, – сказал я.

– Ничего, революционное время нас сблизит. Ну так вот – открывается занавес. На нем просто задник – вид города. Предвосхищаю твой вопрос, такой есть! Опять-таки звуки революционного этюда и выходишь на сцену ты.

– Не понял. Я-то тут с какого бодуна? – едва не рухнул я.

– Не перебивай. Это уже решено. Выходишь ты, скромно с палочкой и просто от души приветствуешь ветеранов. Скажешь, что я военный врач, и я это видел. Кровь, страдания. Покажешь свои руки. Вот мол этими руками я давал жизнь, как впрочем и закрывал глаза. Вот такой пролог. Ну а дальше все по сценарию. Так же закончим подарками, фронтовой соткой. Ну а после торжественного собрания выступления ансамбля Северо-Кавказского военного округа.

– Да кто тебе даст ансамбль! В эти дни его раздирают на части, – сказал я слегка нервничая, но идея меня увлекла.

– Ты готовь речугу. Да так, чтобы тебя надолго запомнили массы. А с ансамблем я уже договорился. Это первое, что я сделал. Там у меня свой человечек. Ну сам понимаешь, не задаром же ребята будут выкладываться. Ну как тебе мысля?

– В общем, ты решил идти на выборы. Начинаешь себя раскручивать. Организацию подключил, дураку понятно, – усмехнулся я.

– Мыслите вы в правильном направлении, капитан. Но есть одно но, о котором позже. Да, кстати, пригласим прессу, радио, телевидение. Под наши знамена многие подпишутся. Но не сразу, конечно. Понял, капитан?

– Я понял, что ничего не понял. Как ты все успеешь за неделю? – засомневался я.

– Люди уже работают.  Денежки капают. Ты готов толкнуть такую речугу, чтоб все наши ребята в полный рост встали? И живые и мертвые. У тебя получится. Ты спросишь – почему ты, а я тебе отвечу известной притчей. «Никогда не спрашивай у Господа почему ты?» В общем готовь речь, коротко, но чтоб до костей, до сердца…

«Черт возьми и отказаться нельзя», – мелькнуло у меня.

– Но все равно кого-то же из Администрации надо пригласить? – поразмышлял я.

– Конечно, надо. И от первого лица. Мы-то пошлем свои «золотые» открытки, только в лучшем случае Витек нам сольет какого-нибудь инструктишку из отдела культуры. После некоторых мероприятий, известных тебе, у него аллергия на нашу организацию. Так он от меня желаемый автодром и не получил. У меня тоже кое-кто в области есть. Ну это, Гаврюша, другая история.  Спокойной ночи!

«Какая уже к черту спокойная», – положив трубку, подумал я. Вот теперь надрывайся еще и с «речугой». Да нет, что-то другое задумал майор. Так просто глубоко не запахивают.

Утром следующего дня звоню Анюте. Жестковатый дамский голос отвечает чисто по-конторски.

– Кремнева на планерке. Освободится через пару часов.

«Спасибо, умыли», – подумал я. Черт возьми, как хочется с нею увидеться, ввиду новых обстоятельств». Но тут меня отвлекает звонок в дверь – первый клиент, и я включаюсь в работу. Впрочем, до обеда Анюта позвонила мне сама.

– Что случилось, Гавр?

Я без деталей, обще, рассказал о «заговоре» Батищева и своей роли в нем. Анюта отнеслась к этому предложению абсолютно спокойно. А ее вердикт меня просто восхитил.

– Да наплевать на его заговор, Гавр. Ты подумай о себе. Ну не век же ты будешь сидеть в своем гнездышке. Пора выпархивать. И ничего плохого нет в том, что ты покажешься на людях. Выглядишь ты хорошо. Как наши девчата говорят, впечатляешь.

– Почему я должен открывать это торжество? Что он надумал? Неужели выход инвалида с костылем такой уж драматический ход?

– А ты его сделай драматическим. Неужели тебе нечего сказать о том, что ты видел и что пережил? – Анюта сделала паузу. – Это ты должен решить сам. И срежиссировать  тоже. Надеюсь, я буду присутствовать в зале?!

– Я хочу, чтобы ты была необыкновенная в этот вечер.

– И я хочу. Но все зависит от тебя. Целую.

– Понял, – ответил я и положил трубку. От разговора с Анютой у меня явный подъем. Я оглядел свою келью. «Пора выпархивать из этого гнездышка, говорят тебе, на свет Божий. Хотя бы иногда».

Вечером следующего дня позвонил Руслан. И после приветствия, сразу к теме:

– Речь учишь?

– Угу. На бумажке написал и долблю как двоечник с утра до вечера, а то других дел нет.

– Серьезнее, капитан, серьезнее. Такая ответственность, – занервничал майор.

– Когда надо я скажу то, что надо. И скажу так, как надо. Мне режиссер не нужен, – твердо, но слегка бравируя, ответил я. – Лучше просвети, как там развиваются события?

– Да как по маслу! Команда работает. Люди по объектам расписаны. Единомышленников, хоть отбавляй. Каждый мечтает вставить «оному лицу» что-то во что-то. Во всяком случае наш вечер по-любому должен быть на голову выше этого удальца.

– А среди наших поклонников могут быть и засланцы?! – то ли спросил, то ли утвердил я.

– У меня на сей счет свое агентурное агентство имеется. Уж больно серьезные вещи будут поставлены на карту. Так что процесс пошел. Учи роль…

– Подожди, не клади трубку. По моему телефону только что-нибудь про любовь. Надеюсь, ты меня понял.

– Эт ты правильно мыслишь, капитан. Спасибо. Учту.

После разговора с Русланом, я позвонил Анюте. Она взяла трубку.

– Ты дома… Еду к тебе – это срочно.

– Ты на своей? – спросила Анюта.

– Да, вчера перегнал из военкомата себе под окошко. Теперь я на колесах до конца сезона. А на зиму опять туда, в военкомат

– А что, собственно, случилось? Какие-то неприятности?

– Анют, ну почему должны быть неприятности? Приятности. Встречай. Десять минут и я у тебя.

Анюта ждала меня у открытого окна кухни. Любопытная Варвара – ей непременно надо было лицезреть меня за рулем.

Я припарковался и помахал ей. Поднялся.

– А я только в душ собиралась, – после поцелуя сказала Анюта. – Ты ужинал?

– Еще нет. Но есть не хочу.

– Ты какой-то загадочный. Ты сегодня останешься? Или хочешь меня покатать?

– Сколько вопросов. Сегодня не останусь. И вообще устал. У меня завтра ранний клиент. – Проблемный. Общий массаж. И далее по списку. Тут я лезу в карман и достаю деньги.

– Это мой месячный заработок. Что хочешь делай, но на этом вечере ты должна быть лучше всех.

– Слава Богу, дождалась, муж начал зарплату отдавать, –  пококетничала Анюта и поцеловала меня в губы.

– Там еще и немножко валюты, – заметил я.

– Мало времени, но я попробую быть лучше всех, командир, – явно радовалась Анюта.

… Время «икс» приближалось с бешеной скоростью. И как ни работало «агентурное агентство» майора, вставить палки в колеса нам пытались и неоднократно. То вдруг ни с того, ни с сего затеяли ремонт сцены, то вдруг в «знаменитом Дворце машиностроителей» заглючили щиты электроснабжения. Ясное дело, не обошлось и без работников санэпиднадзора, в связи с плохой работой канализации. Все это «по мере поступления» Батищев гасил суммами не для слабонервных. Потом вдруг психанул и позвонил своему боевому товарищу в Округ – рассказал о своей затее, широко,  с деталями. И на следующий день во дворец явилась свита из представителей администрации на предмет готовности объекта к торжеству.

– Какие люди! – облобызался с каждым из них Руслан и после беглого осмотра и, разумеется, оценки «отлично», повел «маленько откушать» комиссию тут же в кафе «Экспресс».

– А если б дядя не позвонил? – спросил я Руслана.

– Это обошлось бы мне еще большей кровью, – вздохнул Батищев. Похоже, он выдохся. Впрочем все только начиналось.

Наконец наступил означенный «день Икс» – то бишь, наш вечер двух поколений, посвященный очередной дате Победы. Торжество намечено на 14 часов. Погода за окном в полном соответствии с заявкой – небо как будто специально насытили до упора голубизной и, кажется, от нее город как-то  опрозрачнел,  посвежел и, черт возьми, кажется даже помолодел. Откровенно говоря накануне спал я тревожно – все-таки сказывалось волнение, но утром после прохладного душа, я решительно взял себя в руки и почувствовал даже какой-то кураж. Самое главное – я знал, что скажу. Я не набрасывал себе тезисов, как рекомендовал Батищев, ничего не учил и главное – ничего не придумывал. Просто я был уверен, что те самые нужные слова придут уже там на сцене, когда «глаза в глаза». Я собрался, надел парадный костюм с наградами. Вышел.

День обещал быть жарким, но утренняя свежесть держалась долго. Просто накануне череда майских гроз отработала до упора свой плацдарм. Легкий, чуть влажный ветерок – как эхо минувших сражений. Мы созвонились с Анютой и договорились, что я зайду за ней где-то в первом часу. Почему бы не прогуляться по городу, просто так – не часто нам выпадает такая возможность. Я покупаю в цветочных рядах по пути маленький изящный букет фиалок. И иду к своему дому. И вот я жду у подъезда выход своей Анюты. Я, кажется, взволнован, ну а как же по-другому? Я жду любимую женщину. И вдруг появляется она и, как это ни банально звучит: «Остановись, мгновенье!» Серо-голубой костюм с легкой уверенностью облегающий ее женские достоинства, какой-то изящный кулончик на груди, туфельки – но главное воздушный шелковый шарфик небрежно окольцевавший ее шею и леновато ниспадающий вниз – это было блестяще! И как подарок судьбы – эти вьющиеся локоны волос, разбросанные по плечам. Она смотрит на меня и улыбается как девчонка – напряженно и чуть-чуть виновато.

– Ну тебе нравится, капитан? – спрашивает она, а мне почему-то кажется, что от волнения у нее сейчас выпадет эта изящная безделица в руках – перламутровая сумочка. – Я так старалась!

– Я тебя люблю. Я тебя очень люблю, – только и сказал я. – И прости меня, ради Бога.

Она царственно подходит ко мне и берет под руку.

– У нас еще есть время погулять?

– Есть, – едва лепечу я от волнения.

– А почему ты сегодня с палочкой. Болит нога?

– С ногой все в порядке. Эта палочка – реквизит. Я с ней выйду на сцену открывать концерт. Так задумано по сценарию.

– Тебе интересно, как я себя рисовала?

– Мне все теперь интересно… – искренне говорю я.

– Моя портниха отставила все заказы и занималась только мной. Такая умница. Сколько мы с ней журналов перелистали?! Шарфик – это ее идея. И сумочка. И где-то макияж.

– Денег хватило? – спросила я.

– Хватило. А на валюту я купила косметику. И даже маленький флакончик Диора. Гулять, так гулять!

И тут вдруг навстречу нам идет моя жена Галина. Мы переглянулись. Я не так уж давно видел Галину, все в том же памятном феврале, на день рождения дочери – но вероятно тогда от волнения я не заметил главного – ее неумолимо надвигающейся полноты. Сейчас сравнивать ее с Анютой было бы грешно. Кажется, она ответила на наше дружное приветствие живо, интонационно – легко и даже с улыбкой. Не знаю уж, чего это ей это стоило. Но следом навалилось наше обоюдное тупое молчание. Я заглянул в глаза Анюты – в них не было победного блеска, скорее сожаление. И только позже, когда эту стихию чувств залистало настоящее, я сказал вслух:

– Такая вот «се ля ви» получилась….

– Не надо, Гаврюша. Все в прошлом, – проговорила Анюта с нескрываемым сожалением.

После шумного фойе: дам «в кринолинах»  и господ офицеров с золотом погон и орденским иконостасом на груди, началось, наконец, главное торжество в зале. Впрочем, я единственный раз был на этой сцене в заключительном  прогоне программы. Просто на мой выход отмерили музыку, где-то смикшировали и режиссер, эдакий пожилой дока, в джинсовом костюме дал мне добро. Кажется, я произнес всего-то два-три предложения.

И вот в зале тают последние шумы и тихо, как бы с разведки начинает свое шествие «Революционный этюд» Шопена. Режиссер ждет заветного аккорда и легонько толкает меня в спину – «пошел». Вначале я чувствую сильнейший удар волнения, но аккорды становятся мягче, и я просто говорю:

– Друзья мои, дорогие наши отцы и деды. Я не был на войне тогда в сорок первом… Но я был  недавно на другой, не менее жестокой и кровавой. Знаете, что кровь не имеет национальности, она такая же красная и у друзей, и у врагов. По долгу службы мне приходилось лечить  и чужих, и своих… Но не об этом я хочу сказать. В госпитале во время лечения своего тяжелого ранения я случайно встретил парнишку. По-моему ему не было и двадцати. Фугас оторвал ему ноги, как говорится по самое некуда. А он сидел на скамейке и играл на гитаре. Коляска стояла рядом. В коляске ему было неудобно держать гитару. Я не видел, как он менял место своей дислокации – можно только представить себе, чего это ему стоило. И только для того, чтобы петь. Знаете, я грехом подумал тогда, а может он еще и не пробовал женщины никогда… Но, черт возьми, как он пел! Это невозможно передать словами – это надо было только слышать. Я запомнил слова этой песни:

На что потраченные силы -

От боли сводит скулы.

Война кого-то проглотила,

А нами блеванула.

Тут мальчишка сделал немыслимую паузу. Запрокинул голову, как-будто обращался к Богу.

Уж лучше перед Богом в рост

На майский радужный погост

Свеча, стопарь, а по щеке

Две крохотных слезинки…

Прости, что жив, отставить тост.

И вдруг я вижу, зал медленно приходит в движение. И за первым рядом встают следующие.

Слова просты, но я не прост.

Душа моя как стяг в руке

Пусть даже половинка.

Вот такие были слова. Простите Две войны, два мира и одна жизнь. И мы, и вы теперь ветераны. О справедливости и несправедливости войн пусть говорят политики. Но в одном был прав безногий мальчишка.

Прости, что жив.

Какое-то время держится пауза. Все стоят. Революционный этюд смолкает. И следом шквал аплодисментов.

… За кулисами я нос к носу столкнулся с журналисткой «Вечёрки» Ариадной  Лисициной. Она поздоровалась со мной с поцелуем в щечку и сказала:

– Вы меня приятно удивили, капитан.

– Я сам себе удивился, – легонько побравировал я. – А как вы здесь?

– Нехоженными журналистскими тропами, –  закокетничала Ариадна. – А если серьезно, начальством велено сделать краткий обзор. У меня даже родился заголовок: «Прости, что жив».А какова судьба этого мальчика?

– Не знаю, я видел его первый и последний раз. Слышал, что за ним приехали родители. Да такими историями любая война полна.

– Но не такими стихами, – помрачнела Ария. – То что вы сделали сейчас – это был экспромт или все-таки заготовка?

– Вы уже начали писать? А не будет у вас опять неприятностей? Я Главе как кость в зубах, – не без ехидства спросил я.

– То был частный случай. А сейчас у меня обзор мероприятий по военной тематике. Ваше выступление поставлю неприменно, чтоб у вас не сложилось мнение, что танцую под чью-то дудочку. Даже в общий заголовок вынесу эту строчку из стихотворения. Как я уже сказала… Но вы так и не ответили на мой вопрос.

Тут подошел Батищец, взял меня за руку. Я только успел бросить Ариадне: «Извините». Просто оттащил в сторону.

– Ты с дамочкой этой будь поосторожнее. Я понимаю, у нее патриотическая грудь, редкий образец – но эта пассия Витьки – Главы. – Руслан как-то подозрительно осмотрелся, перевел дыхание. – Хочешь знать мою точку зрения – так вот ты превзошел все мои ожидания. Вечером на мальчишнике, на этот раз можно с подружкой, я тебе сообщу очень важную для тебя новость. Собираемся в ресторане «Кавказ». Форму одежды сохраняем. Да, кстати, как я и предполагал, от мэрии сошка мелкая присутствует – куратор по общественным организациям, некто Латипов. Такой плешивый мужичек татарского происхождения… И хватит тут толкаться в кулисах, иди в зал к своей даме. Впереди еще много чего хорошо. Он подал руку.

– Жму твою мужественную лапу. Ты молодец! – И исчез.

Я пробился на свое место рядом с Анютой, та вместо похвалы просто взяла мою руку… Я шепнул ей:

– Вечер у нас в ресторане «Кавказ». Сразу же после выступления ансамбля.

Как и договорились, вечерняя встреча в ресторане «Кавказ» собрала только своих, как шепнул мне Батищев «преданных делу товарищей». Впрочем, банкетный зал оказался полон. Добрую половину гостей я видел впервые. Мне с Анютой «указали на место во главе стола, я попытался было „повозникать“, но метрдотель был неумолим». «Все расписано согласно договора». О качестве сервировки «скромного ужина», изысков и деликатесов – говорить не приходилось – вероятно бригада Батищева ограбила Американский национальный банк. Однако к моему полнейшему изумлению, свое место майор с супругой нашел на противоположном от меня конце стола, где вообще-то собралась публика мне малоизвестная. «Правда, некоторых из них я видел за рулем шикарных иномарок, подгребающих к ресторану. Честное слово, такая дистанция, на которую удалился от меня майор, меня несколько омрачила. Я не знал, чем я так  провинился перед шефом, и я почувствовал определенный дискомфорт. Даже Анюта заметила.

– Гавр, тебе не нравится, что нас посадили во главе стола, а твой друг тебя бросил?

– Именно. Хотя бы предупредил, – нервно ответил я, теряя в принципе интерес к вечеру.

– А может, так надо? – заинтригованно заблестели глаза у Анюты. – Может тебе готовят какой-нибудь сюрприз?

– Анюта, я здесь такой, как все, – сказал я.

– Такой, да, видно, не такой. Мне самой любопытно.

Наконец, все расселись. Слово взял старик полковник, участник Великой Отечественной войны и после довольно длинного выступления предложил-таки тост за Победу.

Дальше застолье развивалось естественным ходом, сыпались тосты и за Берлин, и за Афган, за дружбу и братство по оружию.  Конечно, как и положено, спели «Катюшу». Но каждый раз, когда Батищев поднимал свой бокал, он непременно обращался к нам с Анютой. Потом вдруг подошел, обнял нас и сказал:

– Сейчас провожаем стариков-ветеранов и переходим ко второму вопросу повестки дня. Следите за интригой. Надеюсь, вам тут не скучно.

– Я как-то считал, что вы с супругой будете рядом, – не выдержал-таки я.

– Сказано – доктор. Хоть и военный, но не стратег. Тогда я был с нужными людьми. А сейчас я с ветеранами Отечественной. Первая часть моя…

– А что, еще и вторая будет? – удивился я.

– А то. Еще какая… Да расслабьтесь, ребята, какие ваши годы?! – сказал Батищев и лихо подмигнул Анюте.

– Руслан, а где Ашот, что-то я его не вижу, – спросил я.

– Ашот срочно уехал на родину – отец приболел. Кстати, с Катюхой.

– Неужели так серьезно? – пробормотал я.

– Слепой сказал – побачим, – улыбнулся Батищев. – В общем, ребята, ведите себя тут прилично. Все только начинается.

– Ты чего-нибудь поняла? – спросил я у Анюты.

– Я поняла. Уйдут старики и что-то очень важное объявит всем своим ваш начальник.

Ждать пришлось недолго. Ветеранов проводили. Оркестр на дорожку сыграл «Славянку». Ну, облобызались, конечно, и слезы вытерли. Батищев дал команду своим ребятам развезти фронтовиков и пришел к нам. Заказал кофе. Неспеша выпил. Застолье в этот момент приобрело хаотичный характер. Кто-то танцевал, кто-то что-то обсуждал, а кто-то просто созерцал происходящее. Впрочем, даже после ухода ветеранов, людей за столом оказалось еще достаточно много. И тут вдруг я понял. Все чего-то ждут. И в этот момент Батищев сделал жест оркестру, ребята ловко оборвали аккорды, а танцующие пары, не поняв, медленно потащились к столу. Руслан встал, кивнул музыкантам – те вышли.

– Господа – товарищи военнослужащие, наши милые дамы! Наступил момент, не объявленный в повестке дня нашего торжества, но который я бы хотел сейчас озвучить. Думаю, что сегодня встретились единомышленники, а не только братья по оружию. Этот год, как вы знаете, последний, когда власть нам сбрасывалась сверху, как манна небесная. Они устанавливали правила игры, по которым мы жили. Как жили? – вопрос другой. – Тут он сделал паузу, оглядел присутствующих. – На февраль следующего года назначены выборы Главы города. И, как негласно утверждают массы – первые демократические. Совет ветеранов боевых действий в Афганистане принял решение участвовать в этих выборах. Здесь собрались только самые верные, самые преданные друзья. Сейчас я назову кандидата на пост Главы. Замечу – это только предварительный разговор. Так, скажем, смотрины. Но я лично хотел, чтобы вы обратили внимание на этого человека.

– Капитан Апраксин, прошу встать.

Я не знаю, откуда у меня взялись силы встать. Я кажется, обалдел от такого решения Совета. Так вот он – сюрприз!

– Я не буду давать пока характеристику этому человеку, но это очень умный, высокообразованный, и по большому счету – цвет нашей армии. В трудную минуту Россия всегда держалась на таких сынах Отечества.

Над столом зависло гробовое молчание. Я взглянул на Анюту – она была невероятно бледна.

– Вам ничего не надо сейчас говорить, – обратился ко мне Батищев. Ей-Богу, я его не узнавал. – Я давно присматривался к вам. А сегодняшний ваш выход к залу меня лишний раз убедил. Вы сможете и вы это сделаете!

Тут все дружно зааплодировали. Кто-то даже предложил тост. Я стоял, не шелохнувшись.

– Я понимаю ваше волнение, капитан, ваши чувства. – поддержал меня Батищев. – У вас еще будет время подумать. Осознать и окончательно принять решение.

– Ребята, я же хромаю, – вдруг сказал я. – Где вы видели хромого мэра?

– Ничего, Геббельс тоже хромал, – сказал какой-то басовитый офицерик с галерки и его поддержали дружеским смехом.