Текст книги "Дыхание Голгофы"

Автор книги: Владимир Барвенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Я призадумался. Может она все еще держит в памяти мой, мягко говоря, резкий отказ от сувенира Главы? Свой-то вердикт она вынесла: «Ты совершил глупость, Апраксин. Это не тот случай, когда надо было так  безапелляционно  возносить свою гордыню. Эти деньги ты заработал». Но я остался при своем мнении.

И еще какое-то время я принимал восторженные звонки клиентов. Они мне мешали работать.

На следующий день, все на том же пике очерковой эйфории позвонил мне Батищев и сразу без эмоций и фанфар:

– Вот ты, капитан, упиваешься в статье трудовой славой и своими подвигами на ниве здоровья, а о нашей организации ни слова. А ты, между прочим, член Совета. И когда ж, изволь тебя спросить, ты последний раз был на нашем совещании? Я, как старший по званию, объявляю тебе свое «фэ». Не годится так, Гаврюша, друзей своих фронтовых забывать. Событий нынче много. Заходи как-нибудь, потолкуем за «рюмкой чая».

Меня этот его артобстрел на какое-то время оглушил. Кажется, от стыда я потерял дар речи. Батищев прав.

– А чего тянуть, приходи ко мне, майор. Проблем у тебя нет? Ни со спиной, ни с поясницей? Если есть, заодно и поправлю.

– Да слышал я о твоих золотых руках. Но, извини, друже, пока Бог милует. Кроме геморроя с нашей организацией ничем другим не страдаю. В общем, надумаешь, ждем тебя, как всегда в третью субботу месяца. Февраль, вообще-то, наш месяц. Само собой, мальчишник.

– Попробую,  товарищ майор.

– Господин, майор, – смеясь поправил Батищев. – А журналистка-то эта не хилый очерк о тебе написала. Вообще-то о нас начали забывать по-маленьку. Того и гляди, новая война грянет на Кавказе. Один чудак брякнул «берите суверенитета, сколько осилите» и сразу нашлись удальцы развалить Россию. Ладно, приходи, погутарим, обсудим текущие проблемы организации. Добавим в Совет новых людей. Ну и праздник наш отметим, как всегда, до упора.

– Буду, обязательно, – сказал я.

– Вот и добре. А «шуряк» твой, ну Глава, оборзел совсем. Все мурый к рукам прибирает, через подставных лиц. Все вокруг колхозное – все вокруг мое.

– Какой он мне шуряк, – обиделся я. – Ну, помог его матери. Как по-другому. Я врач. Она не он. Хороший человек.

– Да в батьку он пошел, волчара. Слышал я, что ты квартиру просил. А он не дал. Плюнул тебе тысячу баксов.

– Я их детскому дому отдал. На подарки к новому году.

– Удивляешь ты меня, капитан. Оглянись. Сучье время наступило. Жертвенники не в почете. Этим тварям кабинетным, нынешним коммунякам нужна беспредельная власть. Они сразу раскушали, что почем. Власть – это деньги. И не наши деревянные, а баксы. Нашел, у кого просить? Я-то уж знаю, что это за волчара.

– Да вижу я все, Руслан. Просто делаю свое дело. Жить-то надо.

– Правильно все. Не бери в голову. Это я так, достали! Ты профи, помог человеку, как же иначе. Время нынче мутное. Все копытами стучат. И не к кому плечо притулить. Как у Высоцкого «И не друг и не враг, а так». Ну, бывай здоров. Обнимаю.

Он положил трубку, надолго оставив меня в недоумении и досаде.

Утром следующего дня, та самая курносенькая дежурная Валя принесла мне букет красных роз.

– Кто передал? – спросил я.

– Дама. Красивая такая. В дорогой шубке.

Конечно, я подумал о матушке Главы.

– Валя, я тебя сейчас сувенирчиком одарю. Кто? – вдруг засомневался я.

– Не надо мне сувенирчиков, женщина ваших лет. Ну, красивая – этого мало?.. Я ее видела в первый раз.

«Красивая – это уже много», – подумал я ставя розы в вазон с водой и мучительно перебирал своих клиенток моих лет в дорогих шубках. Но не одну не вычислил. И тут позвонил тесть.

– Ты сидишь на стуле или стоишь? – несет какую-то пургу Сергей Сергеевич.

– Ну, если это важно, сижу на диване и жду очередного клиента, – не принимая шутки, мрачно ответил я.

– Замечательно. Галка подает на развод.

– Так они вроде и не расписывались, – абсолютно равнодушно ответил я.

– Как не расписывались? Расписались недавно. – Тут тесть сделал паузу, как бы давая возможность мне постичь «до донышка» всю драматургию момента. – Выперла она его. Эльвире моей вчера плакалась. Дура, говорит, свою первую любовь, настоящего человека, променяла на этого брюзгу, вечно недовольного всем. Говорит, пока этот «светила» получит Нобелевскую премию, она в дурку загремит. А ты, кстати, не забыл, какой сегодня день? – Тут меня так и подбросило: «Сегодня ж день рождения Маришки, дочурки моей». Значит, это Галина приходила с цветами. Определенно, достал ее профессор. «Но цветы мне? Как она решилась?»

Наскоро закончив разговор с тестем, я набираю прямой рабочий телефон Гали. Она снимает трубку и я теряю дар речи:

– Галя…

– Здравствуй, Апраксин, но ты нашел не самое удачное время для звонка. Я вся в работе, – говорит моя бывшая без всяких симптомов очарования.

– Сегодня день рождения нашей дочери. Спасибо за цветы, за память, – спокойно отвечаю я.

– Да, сегодня нашей дочурке было бы восемь лет.

Тут возникает неловкая пауза.

– Пожалуйста, если тебе там что-то наговорил папа, то знай, в семье бывает разное, – срывается вдруг Галина. – У этой Эльвиры не держится. Все у нас хорошо, Гаврош…

– Я не знаю, о чем ты, но я рад, что у вас все нормально. Ты хочешь поехать со мной на кладбище?

– Да я бы с удовольствием, но у меня консилиум через пять минут. Прости. – и она кладет трубку.

… Я беру такси, заезжаю в цветочный магазин, покупаю еще розы и еду на кладбище. Я с трудом нахожу оградку с памятником малютки, кое-как расчищаю снег и мокрой перчаткой протираю фотографию. Здесь ее лицо то же, что у меня в доме на портрете с мячом. Кладу цветы.

Я стою долго, пока не чувствую, как начали подмерзать пальцы увечной ноги. От памяти в голове тесно. И я ухожу с тяжелой мыслью… О Гале. Она принесла мне розы, чтобы я их отвез на кладбище. Ей некогда. Ей всегда некогда. Сегодня вот консилиум. Я не знаю, что это? Но по-моему, очень жестоко.

… На традиционном мальчишнике, посвященном очередной годовщине вывода войск из Афганистана, я был недолго. Резкое охлаждение отношений с Анютой эти неожиданные розы Галины в памятный для нас обоих день, и чуть раньше – вся эта катавасия вокруг очерка в «Вечерке», крепенько подорвали мою нервную систему. Я почувствовал дикую усталость. А тут еще сюрприз, позвонил с дачи Пахомыч, поздравил с кроличьим приплодом. И здесь необходима моя помощь – «мелюзга» требует участия и ласки. Тут я едва сдержал себя, чтобы не послать на фиг весь этот приплод… Только его мне и не доставало. Но вовремя взял себя в руки. Пахомыч-то, светлый человек, причем? В общем, объяснил старику как мог, что в силу морального и физического истощения – прошу дать отгулы. Нетушки больше сил. И Пахомыч меня понял. Конечно, все затраты по уходу и содержанию младенцев я возьму на себя в любом объеме, только потом.

– Добре, сынку, отоспись. Мне не впервой. Отогрею, откормлю, пусть душечка твоя будет спокойна. Я пока клетку с приплодом в дом занесу и каминчик потоплю.

– Поступайте, как считаете нужным.

Укладываясь в постель, я подумал было отключить телефон, но вспомнил об Анюте – вдруг ей вздумается мне позвонить. Не выдержит… Если у меня душа болит, не может такого быть, чтоб у нее не болела…

Я рухнул в постель и, кажется, только сладко смежились веки, как вдруг затрещал телефон. Анюта?! Я вскочил, как по тревоге. А звонил Батищев.

– Выручай, доктор, беда.

– Что случилось, подгребай ко мне, – не понял я.

– К тебе не могу. Я тут звоню из телефона-автомата. Рядом.

– А почему «не могу»? Зайди, чего мерзнуть? – ни черта не пойму интриги.

– Нельзя мне рисоваться.  Беда у нас. Ашота, водителя моего подранили. И ты знаешь, кто зачинщик? Водитель Главы.

Я мигом представил себе квадратного мужика с туповатым лицом – этого самого водителя Главы.

– Ты возьми там, что надо и дуй к нам. Огнестрел. Инструмент какой, ИПП. Ну, ты знаешь. И побыстрей, я шагаю тебе навстречу.

Собраться военному человеку – секундное дело. Я достал свой кейс с хирургическим инструментарием. Мне его вместе с остатками вещей доставил из части прапорщик еще в госпиталь в Ташкенте. Последний раз я брал его, когда работал в неотложке. Выгреб все из аптечки отдельно в сумку и прибавил еще бутылку спирта. Вышел. Навстречу мне шел Руслан. Подал руку.

– Из «Макарова», сука. В кабаке с кентами твоего крестника сцепились. Вроде по мелочи. Его  посредник пригласил меня на переговоры. Ну и дуболома взял, этого качка-водителя, для поддержания формы. Кстати, качек этот, сука, тоже Афган прошел. Но там, где большие бабки, друзей нет. Одним словом, Глава надумал прибрать к рукам мой автодром. Место-то козырное, недалеко от центра. Он решил сделать многопрофильный крытый рынок. Ну а меня за город со своими учениками. На простор. Я-то все свое хозяйство документировал по уму. Так что выбор у меня оказался аховый. Как говорят без комментариев. А не хочешь, какой базар мы можем тебе предложить  и местечко в районе кладбища. Даже с музоном. Во как?! Ничего расклад?! Ну слово за слово. Занервничали. Тут я и послал уполномоченного в очень популярное место ниже талии. У меня на свой участок – планов громадье. Держава активно поперла в автомобилизацию…  Сцепились по-малу. А мой водитель, кавказский парень Ашот решил поиграть кулачищами. Но не успел, шофер Главы ему промеж глаз выписал, и не слабо. Но не свалил. Сцепились. Ну тут вдруг какой-то шибздик с соседнего стола ствол достал. Попугать. А потом, как шарахнет. Ашот за бок схватился. Мы ох, ах, а эти суки сдернули, след простыл. Хотели было ментов позвать, – да вовремя спохватились. Ментура вся под Витком ходит. В общем, Ашота я кинул на заднее сидение. И сразу в дежурную аптеку. Взял бинты, йод, обезболивающее в ампулах и так. Перевязал как мог, а кровь все-равно хлыщет. И к тебе. Если в больничку официально – это же огнестрел. А значит менты, следствие. Эти мурые так повернут, что мы же и станем виноваты. Сейчас время беспредела. Вот я и вспомнил о тебе. Выручай. Родина не забудет.

– Она уже забыла, – ничего не имея ввиду, вырвалось у меня.

Мы подошли к Руслановой «Ниве». Ашот лежал на заднем сидении. Руслан достал фонарь.  Оголили поясницу. Кровавое месиво не оставляло перспектив – там пуля. Я только понял, что полет ее был по касательной к тазобедренной кости. «Значит, почка не задета» – отметил я себе. Это уже хорошо. Перевязали заново. Руслан сел за руль, я рядом.

– Что будем делать, доктор?

– Как что? Ко мне на дачу. Оперировать, – сказал я спокойно.

– А у тебя еще и дача есть?! Широко шагаешь, – попытался ослабить нерв Батищев. – Дача, машина, все как у людей.

– По-моему почка не задета, – не обращая внимания на Батищева, поразмышлял я вслух.

Тут я вспомнил, что клетку с приплодом Пахомыч занес в дом. Протапливает камин – согревает молодняк. «Значит тепло, как кстати» – мелькнуло.

… Впрочем, к полуночи камин прогорел. Но тепло в доме еще держалось. Мы вынесли клетку в соседнюю комнату, а с веранды, сюда в большой зал занесли стол. Раненый легонько постанывал на диване. Руслан подбросил поленья в камин – пыхнули сразу.

Ашот все-таки мужественно держался, правда, не без спирта, пока мы его сняли с дивана и переложили на стол. Раздели до пояса. Я включил весь имеющийся в наличии свет. Мало. Пришлось снарядить еще и переноску – ее держал в руках Руслан.

Приступили.

Как я и предполагал, пуля пошла по касательной, не дотянув до почки и, попутно зацепив тазобедренную кость, нырнула в мягкие ткани ягодицы. По форме раны – это был рикошет. Наперво я остановил кровь. Затем обколол обезболивающим рану и дал таблетку снотворного бедолаге.

– Ну что там? Серьезно? – нетерпелось Руслану.

– Ашотику повезло. Вероятно, этот шибздик решил попугать. И шарахнул в никуда. Пуля срикошетила от чего-то твердого и вот сюда Ашотику в бок, повредила слегка кость и застряла в ягодице. Ранение в общем-то легкое. Но кровопотеря, ясное дело. Вот пульку мы сейчас вытащим с Божьей помощью и наложим швы. Ты-то, Русланчик, от кровищи в обморок не брякнешься?

– Ты это серьезно? А то я мало видел – перевидел. И круче бывало, когда кишки в руках.

– Ладно, отставим разговорчики. Как там наш герой?

– Да все нормально, капитан, – пролепетал Ашот. – Тошнит только.

– Ну потерпи. – Я извлек, наконец, пулю, показал страдальцу. – Вот тебе сувенир на долгую память.

– Спать хочется, – вяло отозвался Ашот.

– Ну и спи на здоровье. Руслан, дай ему еще таблетку снотворного.

– Да он уже уснул.

Я наложил швы, потом с помощью Руслана упаковал рану.

– Кажется, все.

– А пулька-то, вещественное доказательство. А если через нее нашего кадра на гоп-стоп поставить? – сказал Руслан.

– Это кого ты хочешь поставить? Они так повернут, что эта пулька из твоего рукава вылетит. Забудь.

Мы перенесли Ашота на диван. Тепло укрыли.

– И все же какой-то ответ должен быть, – не унимался Руслан. – Это же беспредел начинается. Нет, я все-таки что-нибудь изображу.

… Кажется, тогда  я не придал значения этим его словам. И даже пошутил: «Изобрази, художник»…

– По-моему все. Вот и за окном светает, – сказал я.

– А наш герой спит, как младенец, – тепло улыбнулся Руслан.

– И спать он будет долго, – сказал я, присаживаясь к камину и чувствуя дикую усталость. – Срочно нужны антибиотики. Поколоть бы надо. И, конечно, обезболивающие. А вообще сюда б сиделку. Ну хотя бы на три-четыре дня. Я-то надеюсь – все обойдется без осложнений, но медсестричка б не замешала.

– Во! Есть у меня такая, – живо подхватил Руслан. – Деваха своя в доску. В наркологии медсестрой работала, а сейчас на рынке торгует. Двое детей – жрать нечего. Но дело знает. И без мужика. Я ее иногда материально подкрепляю. В память о прошлом.

– А без мужика – это как бы дополнительный бонус? – рассмеялся я. – Лучше б, конечно, хирургическая…

– Главное колоть умеет и не только, – масляно расплылся в улыбке Руслан. – Заплачу. Какие дела. У нее двое малолеток детей, так их бабушка смотрит. Представляешь дамочку без мужика и при формах. Ашот быстренько воспрянет духом.

– Ладно, убедил. Я тебе сейчас выпишу лекарства и схему нарисую чего и когда колоть. Ну, а связь через Пахомыча. У меня эта неделя напряженная.

Только я вспомнил про Пахомыча и вот он:

– А я гляжу, никак чужие, да в такую рань, – загремел он с порога. – Что тут у вас, Гавриил Алексеевич?

– Беда у нас, отец. Бандиты товарища ранили, – сказал за меня Батищев.

–  А тут, значит, больничка. Правильно.

– Не правильно, но что поделаешь, – сказал я и представил их друг другу. – Это Руслан Георгиевич, майор. Председатель Совета ветеранов Афганистана, а это Кондратий Пахомович – наш сторож.

Руслан протянул старику руку – Батищев моя фамилия.

– А этот? – пожав руку, сторож пальцем ткнул в лежащего.

– А это прапорщик Ашот – участник боев за Саланг. Слышали, может быть?

– Но кто же не слышал про Саланг. Там, кажется, духи нам козью морду устроили.

– Но не то, чтобы… – напрягся Руслан. – В общем, это мой товарищ, кстати, кавалер Ордена Боевого Красного Знамени. Вот вчера, отец, бандиты, поставили нам ультиматум. Или мы или они хозяева в городе.

– Да, дело… – сморщил лоб Пахомыч. – Я вас, пацаны, понимаю. Я сам однажды был в такой передряге. Как-нибудь потом расскажу. Но я к тому, что за бойцом-то пригляд нужен. И дело-то это, я как понимаю, деликатное. А вы сейчас по своим делам разъедетесь. А я тут один.

Мы с Русланом переглянулись. Старик был прав.

– Сегодня здесь будет медсестра. Вот доктор обещал через три денька выписать. Выпишешь, Гавриил Алексеевич?

– Будем надеяться, – не ожидал я такого вопроса.

– Вот я и не знаю, предупреждать ли сменщика. Скажу пока, что гостюют родичи ваши, Гаврюш. Но буду ждать вашу сестричку и присматривать. Ну и по связи докладывать лично вам, Гавриил Алексеевич. Мне-то хошь не хошь, а вот уж и крольчат ваших кормить.

Мы пожали старику руки. Руслан сунул ему в карман денежку. Пахомыч только усмехнулся.

Вечером того же дня мы с Русланом привезли больному медсестру и хороший баул продуктов. Медсестру, весьма сочную дамочку звали Екатериной, по Батищеву Катюхой. Руслан хотел навести визит Пахомычу, но его встретил сменщик. Он был не в теме. Конечно, эта самая Катюха получила от меня всю необходимую консультацию по уходу за таким больным и ознакомилась со схемой приема лекарств. Впрочем, Катюха оказалась весьма хваткой дамочкой и дело знала. На пятый день Руслан забрал парочку – смеясь, рассказывал мне, что дольше держать их вместе не имеет смысла, ибо придется забирать троих. Ну осложнений, слава Богу, не было. Температура в пределах нормы. Так что дальнейший досмотр за больным Катюха все-таки решила провести у себя на квартире. По этому поводу мы с Русланом только весело переглянулись.

Через неделю я снял прапорщику швы. Рана затягивалась нормально. А если учесть,  что Ашот холостяковал, то своим присутствием никому хлопот не доставлял, разве что Катюхе. «Но так то ж приятные» – гоготнул Руслан. Одним словом, на второй неделе Ашот появился в штабе организации и история обрела авантюрные черты прошлого. Ну, конечно, смочили там встречу по рюмке крепенькой и дружно завалили ко мне в общагу с сувениром. Батищев достал веерок зелененьких, прими, мол, браток от всего сердца. Но я категорически отказался. Руслан потупился, спросил:

– Ну а борзыми возьмешь?

– Борзыми возьму, – предполагая шутку, ответил я.

Но оказалось, майор и не собирался шутить. На следующий день они с Ашотом приволокли мне новейший шестизарядный винчестер.

– Бери. Фирма. И не спрашивай, где взяли.

– Старик – это же целое состояние, – удивился я.

– Конечно, за наши деревянные не купишь. В общем, владей. Кто знает, может охотиться начнешь. В отпуске у себя на родине. На кабана.

– У нас кабаны не водятся, – усмехнулся я.

– Зато здесь их валом, – посерьезнел вдруг Руслан. И вообще иметь такую дачу и без ствола, негоже, старик. И вот тебе еще и пачка патронов. По-любому время военное.

Вообще-то у меня с детства была любовь к оружию. Помнится я гордился перед пацанами отцовской «тулочкой». Конечно, шарахали с братом на праздниках. Но вообще отец прятал ружьишко от нас в железном сундуке и под ключ.

Ствол, конечно, обмыли. Уже собираясь уходить, Батищев спросил:

– Слышал, на следующий февраль назначены выборы местной власти?

– Слышал, тесть иногда просвещает, – ответил я. – Главу будем выбирать первыми демократическими.

– Захотелось пареньку нашему легитимности, – сказал Руслан.

– А что это еще за хрень? – спросил Ашот.

– Как, что? Чтоб народ подтвердил законность своего избранника.

– Понял, под знаменами народа хочет спрятаться, – сказал Ашот.

– А как ты хотел. Городские чиновники вот недавно кампашку провели, эдакий междусобойчик разыграли и Устав города нарисовали. Теперь его в местной брехаловке опубликуют на обсуждение. Так все и станут его обсуждать. Главное – принцип. А задача такая – протащить Витька во власть. То ж его партия назначала, не без участия папашки, а тут народ должен оказать доверие. Партия-то где? Тю-тю на Воркутю. А народ родимый вот он – ты, да мы с тобой. Вот нам и лапшу. То есть, власть демократическим путем, всенародным голосованием выбирает депутатов Думы и градоначальника. Во как! И теперь, согласно Устава, на четыре года. Вот паренек и засуетится. У него уже везде все схвачено с собственностью. И на друзей  и на братьев  и зятьев недвижимость записал. Везде он у нас почетный представитель. Во всех акционерных кампаниях будущих и настоящих Член. Ну и банков само-собой соучредитель.

– Эт точно. Ни одной харчевни нынче, ни одной конторы не откроют без визита Главы, – добавил я. – Помните, газеты трещали, как он с ваучерами носился по предприятиям. Вручал под звоны меди бедолагам заводским. «Вы теперь собственники, мать вашу, богачи!» И сам, наверно, себя не забыл.

– Во-во и везде с золотыми ножницами, – живо подхватил Руслан. – Одно ленточки в карман к себе кладет. Вот теперь он хочет стать в Законе. А партия – она свое дело сделала. Ее нынче только левый не  пинает. Так что, ребятки, надо бы и нам присмотреться к сей легитимности. Кто попрет и у кого какие шансы.

– Я не понял, ты на что-то намекаешь? – в упор спросил я. – Хочешь в эту дуду подудеть?

– А то, а чем мы хуже! Ну коммунисты это само-собой, какие-нибудь либерал-патриоты, демократы и прочая шелупень в самовыдвижении. А мы новенькие свежие, фронтовики. А?!

Тут возникла неловкая пауза. Мы с Ашотом переглянулись.

– Что языки проглотили?! Думаете нам слабо? – вознегодовал майор.

– Слабо не слабо. Там не дураки. Глава этот со своей камарильей  прежде чем решиться на легитимность все  ходы продумал, – засомневался я вслух. – Они уже выиграли сражение, Руслан Георгиевич. Потому что им есть, что терять.

– Ух ты, как хорошо говоришь, доктор! Ну так что, еще четыре года он нас будет иметь? А этого он не хочет, чудак понтовый.

Тут Батищев предъявил нам как вещественное доказательство фигуру из двух рук.

– Как сказал классик: «Мы еще поглядим, кто кого перемогет».

– Ну раз ты так решил, я лично не против, – сказал Ашот и отчего-то грустно взглянул на меня. – Двигай, мы тебя поддержим. А вдруг победишь. Мы тогда этим сукам покажем.

– Неправильно мыслишь, прапорщик. Никому и ничего показывать не надо. Просто делать надо дело. За что мы там своих пацанов положили, чтоб эти гады обогащались?!

– Руслан Георгиевич, ну что ты, ей-Богу, завелся. Я лично на этого Витька обиды не имею, – сказал я. – Если каждый на личной обиде – ничего путного не выйдет.

– Вот тут я с тобой согласен, капитан, – пожал мне руку Руслан.

… Потом я часто  вспоминал этот наш первый «политический» разговор. Все было на эмоциях, на искренности, на вере. Впрочем, блажен, кто верует…

Апрель выдался на редкость жарким. Город утонул в цвете плодовых деревьев и небо, кажется, пахло только что вынутыми из короба пирогами.

Пошла вторая неделя, как наладились наши отношения с Анютой. Я в открытую порадовался, чтоб не спугнуть лиха. Впрочем, Анюта расцвела – в ее облике появилась какая-то утонченная женственность, а движения стали мягкими, волнующими. «Похоже, капитан, эта дамочка тебя достала». В самом деле, все мысли теперь были только о ней. Кажется, еще чуть-чуть и я решусь на последний шаг. Со встречами, правда, негусто, но на проводе постоянно.

– Ну, как здоровье матушки Главы? Ты поддерживаешь с нею отношения? – как-то спросила Анюта.

– Редко, но перезваниваемся. Врач иногда должен контролировать здоровье своих пациентов. А она, как ты понимаешь, уникальный случай, – ответил я.

– И все-таки, напрасно ты не взял тогда за свою работу деньги. Принципы Гавр – это хорошо. Но, кому сейчас в этой стране нужны какие-то принципы? Благородство? Честь? Нам вот зарплату задерживают вторую неделю. Непонятно, что будет завтра.

– Ты повторяешься. Тысяча баксов не решила бы проблемы, а вот бриллиантовое колье, может быть, – вдруг вырвалось у меня.

– Какое еще колье? В этом месте, пожалуйста, подробнее, – так и вцепилась в меня Анюта. – Тебе эта матушка предлагала бриллиантовое колье? И ты мне об этом не сказал!

– Не сказал. Я до сих пор не могу отойти от этого. Да приходила ко мне матушка с бриллиантовым колье на Рождество. Плакала, просила, чтобы я простил ее сыночка. Эту вот фамильную драгоценность пыталась всучить мне. Как оказалось из ее рассказа, немало омытую слезами. Я отказался. А вдруг с этим сувениром я лишусь своего дара?! Потом вдруг упала на колени обхватила мои ноги и стала просить, чтобы я не убивал ее сыночка. Я не знаю, у кого чуть крыша не поехала?

– А почему ты об этом мне ничего не сказал? – занервничала Анюта.

– Не помню. По-моему у нас с тобой опять были какие-то проблемы. Но дело не в этом. Она хотела уговорить меня принять это чертовое колье, как будто крест с себя снять, точно от этого зависела ее жизнь.

– Или жизнь сыночка, – многозначительно подхватывает Анюта. – Женское предчувствие.

Тут Анюта выдержала паузу.

– А знаешь, Гавр, давай сходим в Храм. Поставим свечи. Я уж и не помню, когда в нем была.

– А я помню, в детстве бабушка нас с братом водила в станичную церквушку. Мне было и любопытно и страшно одновременно. А брату, по-моему, было по барабану. Потом сны еще снились страшные. Ну а последний раз в Ленинграде, в Александро-Невской Лавре был. Пышное зрелище. Я почему-то так волновался.

– Да вы впечатлительный мальчик, как я погляжу, – рассмеялась Анюта. Вот и пойдем. Свечи поставим к образам. Может, у Господа нашего попросим что? В Храме красиво. Я б и не против венчания. А как вам, офицер, слабо под венец пойти?

– Мой подвиг, Анюта, в стадии созревания. Но решение близко.

– Мне секундомер включить? – смеется Анюта. – Ладно. Завтра встретимся – и в храм, отмаливать грехи. В Свято-Троицкий. Он самый красивый.

– А они у нас есть, грехи-то?

– Это ты завтра у Бога спросишь. Он тебе все припомнит. Так кто к кому приходит? Гора к Магомеду или Магомед к горе? – шутит Анюта.

– Пусть я буду Магомедом. Идет? – тоже шучу я.

– Ну, тогда жду Магомеда. Правда, я стирку затеяла – успеть бы до ночи. Я все еще хочу вам нравиться, капитан. А когда вас нет, у меня ностальгия по далекому прошлому.

– Это как?

– Это когда мы караулили твою жену. Ты мне уже тогда нравился. Сколько уж лет прошло? А Магомед все не торопится к горе.

– Ну договорились же, завтра я захожу за тобой с утра.

– И не побоишься своей? Завтра суббота, – мягко ехидничает Анюта.

– Начнем с того, что она уже не моя. И пусть теперь она меня боится. Прошло все, Анюта.

– Ладно тебе, а то я уже чувствую твою меланхолию. Жду, – отвечает Анюта и кладет трубку.

На следующий день, как договорились, я прибыл к ней. Я был в гражданке – обычные серые со стрелками брюки и светлая рубашка с короткими рукавами. Тепло. Апрель на перевале. В последнее время я вообще редко надеваю форму. Разве что на «мальчишник» в организацию или на встречу с пионерами. По «исторической» лестнице поднимаюсь легко – никаких волнений и заблуждений. Последний Галинин финт с цветами поставил жирную точку в моей драме. Возврат ни только нереален – он, кажется, противоестественен природе. И хотя я знал теперь точно, что Галина этого своего профессора выставила вон – сердце мое на сей акт отстучало равнодушно.

А Анюта была готова к моему приходу. Я лишний раз убедился в ее необыкновенном обаянии и женственности. «А может ты просто соскучился, офицер?» Впрочем, скромное без излишеств платьице бежевого цвета, с отложным воротничком и коротким рукавчиком ловко подчеркивали достоинства ее фигуры. Туфелька на шпильке, умеренный макияж, но главное – ее безумно пышные локоны волос, слегка прихваченные на висках заколками – все говорило сейчас о безупречности вкуса и какой-то особой изящности.

– Я думала, ты на машине приехал. Хоть бы раз прокатил, – поиграв лукаво глазками встречает меня Анюта.

– Прокачу. Денек-то какой. Только для прогулок. Мне все лень свой «жигуленок» перегнать к себе под окошко общаги. А уже пора. – Тут я наконец взглянул на Анюту и не мог не воскликнуть:

– Ты сегодня просто необыкновенна!

– Ну слава Богу, дождалась. Что, расцветаю? – кокетничает Анюта. – Гляди, военный. Птичка может упорхнуть.

– Угу, я ей упорхну. Я с этой птичкой считай, жизнь прожил.

– Чего-чего? Вы меня определенно с кем-то путаете. Повторите, пожалуйста, уж очень интересно. Неужто мы созрели?

– А вот пойдем сейчас в храм. Посмотрим как там что…

– Ну и что? – смеясь подхватывает Анюта. – Под венец, господин офицер?

– Там видно будет…

У храма Анюта набрасывает платок и говорит.

– Ты погляди сколько нищих. Вроде и праздника нет святого. Пасха прошла.

Они сидят в две шеренги, образуя некий живой коридор, по которому идут люди. И обойти, чтобы не встретиться с кем-нибудь глазами просто невозможно. И странное состояние какой-то одинаковости этих глаз оставляет осадок безысходности. Что пригнало их сюда? Не только ведь всеобщая российская хворь? Или возможность вот так ловко, накоротке, использовать нашу национальную черту – «милость к падшим» или еще что-то большее, какой-то ритуал – и прощения и протеста одновременно. Хотя подают-то больше такие же бедолаги. Конечно я подавал налево и направо, стыдливо пряча глаза – но ей-Богу, за спиной моего офицерского прошлого не было этого чудовищного «вприсядку» строя калек и убогих. И подаю, подаю…

– Сюда обязательно надо брать мелочь, – говорит мне Анюта.

– Да взял, но тут и монетного двора не хватит, – пытаюсь отшутиться я.

И тут вдруг длинноволосый седой старик, понуро склонив предо мной голову, говорит:

– От тебя не возьму. Ты убиенный, хлебнул лиха.

Зато девчушка, сидящая с ним рядом, вся в лохмотьях потянула ко мне ручку:

– Дай мне, дяденька, копеечку.

Я сыпанул ей горсть и та, мельком пересчитав их, сунула себе за пазуху, и сердце мое сжалось от боли.

– Пойдем, Гаврюш, – вдруг нашлась моя Анюта. – Господи, как ты побледнел.

– Да так мне что-то показалось, – сказал я и торопливо шагнул вперед – мне не хватало воздуха. Господи, так это же старик Рерих с моей дочерью! – вдруг осенило меня. И в следующую секунду я вернулся назад – но ни старика, ни девчушки не нашел. То есть все были на месте, но как и прежде – на одно лицо.