Текст книги "Дыхание Голгофы"

Автор книги: Владимир Барвенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

– Все обещают. А что  остается. Время сейчас такое, – вдруг поддержал руководящую даму этот амбал в очках хамелеонах. – Тут не из чего бюджет сверстывать.

– Словом, как только что-то прояснится, мы с удовольствием пригласим вас за ордером, – подхватила дама.

– Ну что ж. Подожду. Я верю в возможности Родины, – брякнул я, остановив взгляд на хитроватой ухмылочке амбала. Эка загнул офицер. И мне вдруг стало все равно.

– Вот и хорошо, – постучала карандашиком по столу дама. – Сожалею, что сегодня мы не имеем возможности вам помочь. Конечно, по большому счету вы заслужили.

«Ну и на том спасибо за сладкую пилюлю», – подумал я, пробираясь к выходу. А едва перешагнул порог своего дома, позвонил тесть.

– Ну что там? Я весь в нетерпении…

– Нормально. Проводили с почестями и на самой патетической ноте.

– Вот суки, отказали…

– Вежливо. И, как верно заметил один из страждущих получения пряника от Родины – эта комиссия называется «на хрен всех». И «спасибо» вам еще передали за эпистолярный жанр, –  съехидничал я.

– Чем могу, – не принял моего ехидства тесть. – Ну, ты, главное, не отчаивайся. Еще не вечер. Все равно что-нибудь придумаем. Так что не пори горячку. А может стоит с этим главой, Витьком договориться?

– Как вы себе это представляете. Дать взятку? – напрягся я.

– А что – это идея, – оживился тесть. – Сейчас время мутное и если баксами – лихо пройдет.

– Ну, во-первых, у меня нет таких баксов в наличии, а во-вторых, я офицер, а не мошенник, – психанул я. – Интересно, как вы себе это представляете?

– Видишь как ты?! Денег-то во-первых, а офицерство во-вторых, – ущучил меня тесть. – Сейчас берут все. Внаглую. И Витек не исключение. Но только «зелененькими». Дядька Сэм к нам в гости пожаловал. Еще чуть-чуть и «тютю на Воркутю» наши ценности. В стране раздрай. Коммунисты не при делах, хоть и кабинеты высокие еще занимают. Границы стали дырявые. Тачки импортные поперли из-за бугра. Шмотки и харчи. Все можно решить. Все дело в сумме. Ты думаешь мне, старому вояке, коммунисту, легко это тебе советовать. Эхе…хе… Но пока такая вот правда. Ты бы вот напросился на прием к парнишке. И как бы так за разговором покаялся б за дерзость свою. Эти хлопчики такое любят.

– Эт по-вашему «я холоп».

– А кто ж мы теперь? Россия возвращается к тому, с чего начали. Уравниловка кончилась. Власть – это деньги. Большие деньги… А власть у него. Пока. В общем, наступи себе на горло. Побудь овечкой. Пройдет год-другой и все устаканится. Там, глядишь, какие-нибудь выборы главы. А Витек-то без власти как кум без живота. Попрет на повторный срок. Он только раскушает к тому времени. А тут и ты со своими братьями-афганцами. Так ему и нарисуй перспективу, когда под сукно баксы положишь, что на афганцев можете положиться. Клюнет. Вот увидишь. И через неделю в хоромы въедешь.

– Хорошо рисуете, товарищ полковник. Мне и смеяться, и выть охота. Вот только по телефону вы зря.

– Не боись. Нет уже никакой прослушки. Особисты сами сейчас не знают, куда голову притулить. Но я тебе дело предлагаю, – вздохнул тесть.

– Да кто его выберет?! Он же папенькин сынок! – психанул я.

– Э, братка, плохо ты знаешь этих удальцов. У них щупальцы всюду. Ты думаешь, они тащатся от идеалов демократии. Ой ли, власть и только… Любой ценой. А то что возьмет – не возьмет, так твое дело предложить. Нынче за «зелененькие» не то, что партию, маму родную сдадут. Это сколько ж соблазнов открывается. Можно целый город прибрать к рукам. Это ж миллионы «зеленьких».

– Да когда еще будут выборы эти? – едва ли не психанул я. Что-то меня стал утомлять этот разговор.

– Будут, будут и еще какие. Чертям тошно будет. И в первых рядах – партийцы-чиновники. Потому как «нет у революции начала и нет у революции конца». Настоящих ленинцев с гулькин нос останется. Немощные мы. Зато у комсомольцев зубки, вцепятся во власть, мало не покажется. Клыки-то волчьи отрастили, как на перемену погоды. Частная собственность на орудия и средства производства – это, я тебе скажу, стимул. За такими удальцами будущее. Они пока только рынки захватили, да так, мелочевку. А потом и все остальное. Ну, у тебя задача проще. Ты эту мою демагогию можешь свернуть в трубочку. Что-то заносит меня в последнее время. В общем, собирай выручку, переплавляй в баксы. Если надо, я добавлю.

– Одним словом, ваш эпистолярный жанр потерял актуальность, – съязвил я.

– Ну почему? Одно другому не мешает. Только по-моему сегодня вся страна подналегла на письма. От беспредела. Хотя есть и самый простой вариант. Женись на своей Анюте…

– Это нереально. Жить напротив Галины – выше моих сил. Тем более ее Верушка – копия Маришки.

Тут Сергей Сергеевич сделал паузу – «Наверное слезу пустил», – усмехнулся я.

– Да, это позиция. Комната в общежитии по-любому за тобой остается – гнездышко-то уютное, считай, пойдет за малосемейку. Со всеми удобствами. Плюс дача. Кажется, сейчас цены пошли в гору. На однушку наскребешь.

– Нет. Дача – это святое, – ответил я, а сам подумал. – «Наверняка все по полочкам с Эльвирой разложили».

– Ну, тогда собирайся с духом и топчи дорожку к Главе. Будь здоров.

Тесть положил трубку и как-то пусто, безысходно стало на душе.

 

9

Идея навестить главу администрации  «с десертом» как-то затерялась в заботах. Впрочем, разговор о визите к нему я все же держал в мыслях,  скопил кой-какую сумму и перевел в баксы. Но тут тесть решил продать свою «копейку» в надежные руки и я соблазнился – «подождет Витек, не горит» – подумал я. Водительское удостоверение у меня еще со времен училища, а «ортопед» на левой ноге вполне справлялся с педалью сцепления. Правда, не сразу. Пришлось поработать. Но через пару недель я водил машину вполне сносно. Автоухарь тесть «тащился» от моей аккуратности. Во всяком случае теперь мы с Анютой – чаще на даче. Но, бывает, она пропадает – это когда количество нереализованных жизненных перспектив переходит в качество. Но о соглашении мы оба помним. Если забеременеет – быть свадьбе. Конечно, я ей помогаю материально – есть у меня теперь такая возможность и она это ценит. Покупаю безо всякого случая цветы и не скуплюсь на подарки.

Наступила очередная осень – это когда на моей даче надо собирать урожай. Плодовых деревьев много, плюс несколько кустов винограда – в целом прилично. Но все это надо закатывать по банкам, что в итоге ложится на плечи Анюты и ее родителей. «Мама» Эля – жена тестя, как известно, «изделие штучное», она по природе потребитель, а не производитель и поэтому приезд этой парочки вполне ограничивается скромным плодовым сувениром на дорожку…

– Это я, чтобы уродовалась у печки, закручивала банки?! – подбоченившись, разглагольствовала «мамка» Эльвира. – Да что я – ненормальная? Этими дарами все прилавки завалены целый год. Хоть  свежими,  хоть консервироваными. Я сюда отдыхать приезжаю и дышать свежим воздухом, а не горбить.

И отдыхает. Завалится под яблоней на раскладушку, книгу в руки и – гори оно все синим пламенем. Правда, визиты их не так часты. Тесть замахнулся было на западное автоизделие, но сумма оказалась неподъемной. А тут еще и Эльвира подналегла: «На кой тебе, старый, иномарка? Ты на этой всем постовым, как заноза в заду. А на той с ветерком, сам знаешь, куда загремишь».

– Да не пугай, тарахтуха, – отмахивался от нее тесть, но задумывался. Определенно в нем что-то сломалось после продажи «жигуленка». Я уже и пожалел, что купил эту легковушку у него. Как-то, в очередной их приезд на дачу я спросил:

– Жалеете, Сергей Сергеевич, что продали машину?

– Есть маленько. Но я так решил. Не по возрасту уже мне шнырять по станциям техобслуживания, всех этих автожуликов стеречь. Это только молодому. Наверное, Гаврюша у меня период жизни такой. Сердце побаливает, поджелудочная что-то барахлить начала. А от этой Элюши-гавкуши одно только недомогание. Носится со своей  молодостью. А выгоню завтра за забор и никакой собаке не нужна будет. Вот к тебе на массаж табунами молодые девки ходят и все, поди, холостячки.

– Большинство, – мрачновато улыбнулся я – не нравилось мне настроение старика.

– Все ищут? Тебя, к примеру.

– Не задумывался. Я при исполнении…

– Не хитри. Было б что путное, задумался б. А чем я этой пантере не хорош? Ну, кто она такая? В турбюро работала, все кавалера с портфелем денег искала. Детей от двух мужей народила. А те уж давно тропку к мамке потеряли. Сорок с хвостом! А все – баба ягодка опять. Ягодка-то ягодка, да душок другой. Прости, что скажешь.

Такие разговоры тесть завязывал не раз. Но я как-то старался не «тянуть узелок». А тут выслушал исповедь до конца. Устал старик.

-… Одна теперь радость Верунька-внученька. Нет-нет да и забегу с гостинцами. Поиграюсь малость. Маришка, точь-в-точь она. Украдкой отвернусь, слезу пущу и дальше «улю-улю»… Вот такое мое теперь счастье. Я как тачку свою продал, как будто душу из меня вынули. Я на ней Маришку из роддома забирал.

– Так она ваша, в любое время берите, Сергей Сергеевич. Мы ж так договаривались.

– Э, брат, нет. Не в этом суть. В ней память. О женульке моей первой и единственной, о внучке. А то, что продал, так не в чужие руки. Это верно. Я вообще хотел тебе ее подарить. Это Элька все. Удушится за копейку. Она мне за эту дачу всю плешь проела. А как мы тогда жили, Гаврюш, как жили?! – заплакал вдруг старик.

– А я до сих пор люблю Галю, – в тон ему проговорил я. – Мне все кажется, что это сон. Вот проснусь…

– Нежный ты парень, Гаврюш. Сон? Если бы да кабы. А с Элькой уж и не знаю, что делать. Что-то случилось со мной, а что – не пойму. Сдаст она меня однажды в стардом и дорогу забудет.

– Ну что вы такое говорите? Креста на ней, что ли, нет?..

– Сердце жмет, Гаврюш, чего-то, – вздыхает тесть, а в глазах тоска колом. – Мне всего-то шестьдесят два. Ну, какой я старик?

– Может корвалольчику?  – предлагаю я скорее, чтобы сменить тему.

– Лучше уж рюмашку коньяку… Чего-то Пахомыча-Стаканыча нет?

– Наверное, не его смена, – говорю я и иду в дом за коньяком.

Теперь я на своей даче гость частый. Пахомыч помог мне обустроить стоянку под авто. Привез на своей тележке бросового щебня – остатки от ремонта главной дороги. Утрамбовали в четыре руки… Как-то я лихо заруливаю к себе на площадку, а Пахомыч уж тут как тут. Навалился всем корпусом на свою палочку-стукалочку, хитро поблескивая глазками, заявляет:

– Уважь, Гавриил Алексеевич. Купи у меня велосипед. Я понимаю, он тебе сейчас не к надобности, но все равно уважь.

– Да что случилось? – ни хрена не понимаю я. Шутит что ли сторож?

– Хоть у тебя и транспорт серьезный, а велосипед – вещь нужная. Вот захочешь полюбоваться природой и каждая тропка твоя. Особенно у озерка.

– Не хитрите, Кондратий Пахомович? Что нужно? Денег? Я вам и так дам.

– А так неинтересно. Я тебе вещь предлагаю. Хороший велосипед. Марки ХВЗ в очень-таки душевном состоянии. ХВЗ – чуешь?!

– Нет, не чую.

Определенно, хитрит сторож.

– Известная марка, при прошлом режиме еще изготовлена. А переводится «хрен вам засранцам», то есть, летит быстрее ветра. Тут сторож серьезнеет. – А если честно, деньги нужны. Внучку замуж отдаем.

– Сколько? – улыбаюсь я. – Убедили.

Пахомыч называет сумму, я добавляю сверху и без возражений – это мой вклад в копилку молодой семьи. Спрашиваю, когда Пахомыч подкатывает  мне этот ХВЗ.

– А как же теперь вы?

– А у меня еще один есть. Попроще. Тут как-то бродяга выменял у меня на литруху самогона. Взял так, на всякий случай. И вот он случай.

– Ну, вы хитрец. Вообще-то у меня в детстве был такой велосипед, на двоих с братом. Харьковский завод – фирма! Радости было…

В тот же день я опробовал велосипед. Увечная нога, конечно, давала о себе знать, но я подумал, для тренировки – в самый раз. Погонял по окрестностям с ветерком и, конечно, к озерку. Старик оказался прав – давно забытое удовольствие подняло настроение, как бы слегка отодвинуло мрачное настоящее. Так что вернулся я к себе, без преувеличения посвежевший. А Пахомыч тут как тут.

– Ну, что я говорил. Второе дыхание, да?

– Эт точно, второе…

– Ну а за то, что ты меня поддержал в такую минуту я тебе еще и парочку крольчат подброшу. Для развода.

– Это, конечно, широко, Кондратий Пахомыч, только мне такое хозяйство ни к чему, – категорически отказался я.

– Так я и знал, что ты начнешь брыкаться. А зря. Давай попробуем. Мясо кролика – диетический продукт. И потом, тут рядом один хозяин разорился, залез в какую-то аферу – с молотка свое подворье двинул. А там у него целая кроличья ферма. Вот я и прикупил. И не жалею. Пару клеток для начала я тебе поставлю. И сам буду следить за выводком. Как за своими. Твое дело потреблять продукт, – уговаривал Пахомыч. – Ну так как  – по рукам?

Я заколебался. Еще кролов мне не хватало. Но он подал мне свою  лапищу. Настаивал:

 – Кормеж, уборка – не твоя забота. Ну, какую копейку, эт да. На расходы. Время сейчас, сам знаешь, какое.

И я пожал ему руку.

– Ну, раз вы так считаете. Надеюсь, что украдут, – неудачно пошутил я.

– Типун тебе на язык, – обиделся старик.

… В следующий наш приезд с Анютой мы обнаружили впритык к баньке деревянную с металлической крольчатницей избушку. На нас смотрели прехорошенькие мордашки.

А в середине октября, когда мало-по-малу тускнеет золото осени и от озерца колюче потягивает илистой влагой, я впервые затапливаю камин. Ночи падают тяжелые от темноты, хотя небосвод звездный, близкий – рукой подать. Уже третью неделю я приезжаю на выходные один, без Ани. Она опять пропала, телефон молчит. На этот раз я уже ее не ищу, просто мучительно держу удар. С клиентами как-то само собой вышла небольшая пауза – я называю это «пересменкой», просто мои постоянные в массе своей «отпроцедурились», а новые только  поспевают. В один из таких выходных, под вечер, я сижу на порожках дома, отдыхаю и вдруг слышу в глубине сада у дороги шум легковушки. Затем шлепок двери и появляется моя Анюта. Она с прической, в модном блейзере и слегка подшофе.  Весела.

– Привет, Апраксин, – подает она мне руку и видок у нее официальный. Я пожимаю ее пальчики – черт возьми, никогда ее не видел такой. Очень красивой, какой-то новой и… чужой.

– По-моему, ты подшофе, – едва  произношу я.

– У меня веские основания, Апраксин.

«Черт возьми, она никогда не называла меня по фамилии. Ерунда какая-то», – нервно думаю я, а вслух говорю. – Ну, давай валяй свои веские обстоятельства.

– Я выхожу замуж, – ничуть не шутит Анюта.

– Чего так вдруг? – едва бормочу я.

–  А вот так сразу, без объявления войны. А вы, однако, побледнели, офицер. Жалко стало?

– Жалко. Просто как-то неожиданно, – тут я изо всех сил подавляю в себе трагика. Конечно, я взволнован. –  Так ты приехала, чтобы пригласить меня на свадьбу?

– И не только… Я хочу, наконец, расставить все точки над «i». Сколько мы не виделись – почти месяц? И до этого встречи у нас были так – на бегу. Вот я встретила человека. Собственно, я его знала и раньше – он учился в параллельном классе, бегал за мной. Вот и вся история.

– Ну что же, поздравляю. Я могу поинтересоваться, кто он?

– А я тебя сейчас в ним познакомлю. Он предприниматель.

– Стоп, только без этого, без знакомства. Может, пройдешь в комнату, а то стоим на пороге, как чужие, – предлагаю я.

– А мы всегда были чужие, – так и подхватывает Анюта. – Ты наскучаешь, зовешь меня. А весь там, у моей соседки. Ну, давай пройдем. Подождет. Он терпеливый, он меня долго ждал.

В комнате Анюта садится к камину.

– Вот видишь, у тебя камин догорает. Наше последнее тепло.

Тут я не знаю что сказать. Я просто сажусь напротив нее и гляжу ей в глаза. И зависает тяжелая пауза. Когда уходит от тебя близкий человек, да так вот неожиданно, меняется фокус из резкости в нерезкость – все вокруг смазывается, теряет краски. Это потом память оставит от последней встречи какую-нибудь пикантную деталь – родинку, например, и ты будешь ее жевать, жевать. Но сейчас пауза не в твою пользу. Слов нет. И ты видишь вдруг себя со стороны ее глазами. И понимаешь – мир рухнул в очередной раз и этого человека больше с тобой нет и не будет никогда. И только потом, позже оценишь – вот это и было настоящее, ставшее вдруг прошлым. И еще эту чертову родинку…

Так устроена жизнь – прошлое всегда дороже настоящего.

Анюта вдруг берет мою руку.

– Понимаешь, Гавр, я беременна от него. С тобой ничего у нас не выходило, а с ним сразу. Он мне нравится как человек.

– Значит, мы с тобой встречались, а ты была с ним. Это как-то называют в народе?

– Все, стоп. Поеду я. Ты мне ничего не обещал. И вообще, ты не со мною был, а с ней. Я терпела, сколько могла. Но я, кажется, повторяюсь. Так что офицер, все претензии к себе. Поеду я.

– Тебя проводить? – говорю я спокойно и даже с улыбкой. Мне стоит немалых усилий собрать свое мужество в кулак.

– Ну, проводи, если хочешь взглянуть на моего знойного кавказца, – издевается Анюта. – Так, скажем, оценить мой вкус.

Я иду за ней до своей стоянки, на которой замерла в нетерпении красная девятка. Из нее тотчас выскакивает широкоплечий, чернобровый паренек в джинсовом костюме. Отворяет дверь.

– Может познакомишься? – целует меня в щеку Анюта.

– Не стоит, – говорю я, поворачиваюсь и ухожу прочь. В доме я наливаю себе полстакана водки, подхожу к камину и говорю вслух:

– Один пролет, с Галей – это нормально. Но два пролета – это уже клиника.

Но пить не хочется и я выплескиваю водку в почти догоревший камин. «Черт возьми, я где-то видел этого знойного кавказца».

Впрочем, на следующий день Анюта звонит мне в общагу.

– Не могу я без тебя, Апраксин. Мне что, делать аборт? Я не люблю его. Не люблю. Это мой протест твоему равнодушию. Ты ни разу, даже в близости не сказал, что любишь меня…

Я молчу. У меня была бессонная ночь. Кажется, я крепко привязался к этой особе.

– Но я боюсь делать аборт, Апраксин!

– Не делай. Всякий аборт вреден – нудно провоцирую я ее на нервный взбрык. Пусть бьется в истерике, ревет. Я ее в постель к «знойному кавказцу» не загонял. «О, Господи, как же тебе не везет с бабами, офицер».

– Ты сам виноват. Ты мне ничего не обещал, – едва ли не орет в трубку Анюта.

И тут вдруг перед глазами встает лицо этого Анютиного жениха и меня начинают мелко сотрясать судороги смеха. «Господи, так это же водитель Аганес, тот самый таксист, который когда-то вез меня из аэропорта. Я наполняю просто гомерическим хохотом трубку и Анюта в сердцах бросает свою. А после  приступа я набираю ее номер – она на проводе, и я спокойно говорю:

– Не делай так больше, Аня.

– Я отчаялась ждать. Это нервы толкнули меня на такое безрассудство. Ты примешь меня с ребенком?

– Приму, только со своим.

– Это как понимать?

– А так. Вы, мадам, беременны своей фантазией. А этот парень по имени Аганес мне знаком. И ни в какой школе он с тобой не учился. Он таксист. Он подвозил меня однажды, когда я возвращался из Афгана. Он меня забыл. Но я-то помню тот незабываемый день. В деталях.

– Сколько уж лет прошло, – вздыхает Анюта. – Дура я. Чего только не нафантазируешь от отчаяния. И что же теперь? Ты меня бросишь?

– И не подумаю. Это ты правильно сделала, что щелкнула меня вчера по носу. Подробности минувшей ночи опущу. В любви признаваться не буду. У меня теперь принцип – никогда и никого не поощрять этими словами. Скажу тебе так – ты очень дорога мне…

И я положил трубку.

А следующей ночью, когда я накрепко закупорил стресс редким по качеству сном, срывают меня с постели пронзительные, как межгород, звонки телефона. А в трубке «его величество» тесть. Он пьяный в хлам, едва ворочает языком. Впрочем, на втором плане и вовсе бурелом из голосов, звуков музыки, каких-то выкриков и матерщины.

– Гаврюш, я тут с такими людьми. Тащусь, – пьяно потягивая слова орет тесть. – Я, кажется, нашел ход к нему… Ну, к этому… отгадай, мать твою?

– К кому? – ни черта не понимаю я. – Когда тебя вот так нагло вынимают из теплого сна, мир становится по фигу. – Проспитесь, потом, Сергей Сергеевич.

– Не клади трубку, босяк. Это нужно не мне, а тебе. Должен же кто-то думать о тебе. Ну к хрену этому, которому нужно что-то дать… прежде чем взять. Тебе что еще надо разжевать? Я звоню из общественного места, врубился?

«Так, кажется тесть шифруется. Определенно. Крыша поехала, – подумал я. Не хватало только явок и паролей, конспиратор».

– Сергей Сергеевич, давайте завтра на свежую голову шифроваться будем. Как там Эльвира? Она с вами?

– Эльвиру я послал. У меня сейчас Земфира, – гогочет тесть. – Ты меня не отвлекай от главного направления. Стань по стойке «смирно» и слушай. Я старший по званию.

– Второй час, какая стойка, – взмолился я.

– Встал, ну вот и добре. Теперь даю наводку. То есть, обозначаю прицел. Ты, как великий маг и волшебник, должен совершить чудо… У матери этого пупа, ну ты понимаешь о ком я, то ли с позвоночником, то ли с унитазом большие проблемы. Рубишь?

– Пока смутно. У какой матери? Какого пупа, ни черта не понял. И причем тут унитаз?

– Какой унитаз? Ты че, доктор?! Таз –это откуда ноги растут. Еще раз для тупых. – Тесть тут сделал паузу, с кем-то там перебросился матерным словцом и запыхтел в трубку. – Эт я не тебе… Ну, мать твою, я набрался… Довела меня Земфира до цугундера. Ну так, даю наводку еще раз. Для тупых. Мать у этого босяка, ну, главного пупа лежит лежнем уже с полгода. Собака ее напугала и ноги отнялись. Ежели подпишешься и поднимешь ее, пупу этому твою проблему решить, как два пальца об асфальт. В общем, я  нужному человечку поведал о твоих магических руках. Теперь рубишь?

– Смутно. Но что кроме меня никого нет? Пусть везет ее в столицу. У него власть, связи – дошло, наконец, до меня.

– Да возили, думаешь, ты один такой умник. И в Питер твой и в Москву. Все за голову берутся, смотрят, светят, а как лежала так и лежит. Во какая штука.

– Ну я не Бог… Давайте по трезвой обсудим, Сергей Сергеевич. Спать хочется. Потом как-нибудь.

– Ну, ты даешь, доктор. Когда потом?! Я аж протрезвел от твоей глупости. Я тут всех убеждаю, что ты маг, чародей, а ты в кусты. Ты понял – все твои проблемы решатся. В общем, я наколку с твоего позволения, дал. Жди гостя.

Щелчок и короткие гудки.

От разговора с тестем – сумятица в голове, а за ней бессонница. Уснул я под утро – все пережевывал этот пьяный тестев десерт. Оно понятно, у главы администрации лежит мать. Отнялись ноги. Доктора и, надо полагать, со званиями и именем бьются, да все бестолку. Конечно, не зная диагноза ввязываться в авантюру – это подорвать авторитет, и чего хуже – потерять собственную клиентуру. Значит отказать сразу с колес. Но осматривать-то все равно придется. Раз тесть «наколку» дал.

Утром следующего дня раздается звонок.

– Здравствуйте. Вы Гавриил Алексеевич Апраксин?

– Так точно. Здравствуйте.

– Я Соболев Антон Евсеевич, заместитель главы администрации по социальным вопросам. Вы доктор?

– Ну где-то да, – ответил я. Конечно, я предполагал, о чем пойдет речь, но не думал, что так быстро.

– То, что рассказал ваш родственник – это правда? У вас есть какая-то особая методика лечения больных с поражением опорно-двигательного аппарата.

– Вообще-то я массажист, но в практике бывали разные случаи.

– И очень тяжелые? – насторожился этот Соболев.

– Бывали и очень тяжелые, – искренне ответил я. (И это была правда). Поднимал. Не жалуются.

– Знаете, доктор, тут совершенно уникальный случай. Обследование на самом высоком уровне, при новейшей диагностической аппаратуре, плюс консультации высоких специалистов, профессура, а результата нет.

– Я немножко в курсе. Вы хотели, чтобы я осмотрел? – тут возникла немыслимо-длинная пауза, и я почувствовал на том конце провода сомнение.

– Пожалуйста, если вас не затруднит. Кто знает? А, извините меня за нетактичность, какое у вас образование?

– Медицинское, Антон Евсеевич, медицинское, – обобщил я. – Назначайте время, адрес, я подойду.

– Нет, зачем же, мы за вами заедем. Прямо сейчас можно?

Тут я подумал, что расшифровывать место своей дислокации высоким чиновникам не стоит. Не тот случай. И предложил встретиться на перекрестке Флотской и Громова через полчаса.

Черная «Волга» подкатила за мной секунда в секунду. Рядом с водителем сидел тучноватый, с хорошим брюшком мужчина в возрасте. Легкий сезонный макинтош светло-серого цвета, шляпа, а над ней крупные черты лица без кровинки – типичный чиновник, штучное изделие номенклатуры. Он протянул мне небрежно через плечо руку, улыбнулся.

– Будем знакомы, Гавриил Алексеевич, ближе.

– Будем, – пожимая его горячие пальцы ответил я, ловя себя на неожиданном волнении.

– Я предполагаю, что-то тут не то. А вот что? – вслух задумался Соболев, – Загадка природы. Шла с работы через парк. Она трудилась в управлении стройтреста, старшим инженером. И тут вдруг собака, дворняжка, прыгнула на нее, свалила с ног, благо здесь случайно оказались прохожие, отбили. И ни одного укуса. Ну шок, понятно. Накололи успокаивающие в ближайшем медпункте. Потом вызвали еще домой врача психиатра, он тоже дал какие-то рекомендации. Выписал лекарство. Неделю попила таблетки – все нормально, вышла на работу. Только с работы ее привезла скорая. Не может становиться на ноги. Падает. Дальше хуже, вообще перестала подниматься. И начались мытарства по клиникам. И в столице лежала, и в Питер на консультацию летали. Ничего не находят. Но хоть убей, на ноги не встает. Даже бабку-знахарку приводили. Она ее травами, да божьими отварами лечила. Только все бестолку. А ни в какой сглаз я не верю, я сторонник здравого смысла.

– Сидит? – спросил я.

– Нет. Какое там. Похудела. Ножки, ручки как плетьи болтаются. И ест совсем плохо… И вообще…

– Верующая? – перебил я.

– Не понял. Вот вы офицер и наверняка коммунист, верующий?

– Там, где я был, без веры нельзя было. Партбилет не индульгенция от пули.

– В другое время вы бы так не сказали, – нахмурился этот Соболев и ушел в себя до самого прибытия на объект.

Я настроился увидеть на роскошном ложе исхудавшую, пожелтевшую от безнадеги старушку, а увидел вполне молодую, лишь в легком бризе увядания, женщину с небесно-синими глазками, в которых замерло сейчас почти детское удивление и легкий каприз. Впрочем, во  всем ее облике была какая-то девичья, не тронутая временем прелесть и только лишь глубоко запавшие дужья у носа выдавали усталость, болезнь. Я не думаю, что лишь к визиту доктора она подвела глазки и сделала легкий макияж – это привычка всех ухоженных женщин, невзирая ни на что, любить себя и это меня особенно тронуло.

– Садитесь, доктор, вот сюда на стульчик, – пригласила она. – Вы еще такой молоденький.

– А доктора, Галина Сергеевна, зовут Гавриил Алексеевич, – представил меня из-за спины Соболев.

– Я думаю, он сам о себе расскажет, – сухо поставила его на место моя пациентка. А у меня так и отозвалось «надо ж такое совпадение – Галина Сергеевна, как  моя бывшая жена».

А когда Соболев закрыл за собой дверь, она сказала ему вслед:

– Топчутся тут сочувствующие, а толку с них никакого. Все выслуживаются перед сынком.

Я присел на стульчик рядом с кроватью.

– Ну, что болит, где болит, – улыбнулся я и взял ее руку, нащупал пульс. Удары частые, но ровные. «Волнуется дама».

– А ничего не болит, доктор. Только ножки мои чужие стали, – улыбнулась она через силу, гася печаль в глазах. Вот жила, жила, и ни с того, ни  с сего инвалидкой стала. И все думаю, за что? Я всегда шла навстречу людям. Вот и сейчас храму помогаю. Это, наверное, сынок мой очень кого-то прогневал.

– Скажите, Галочка Сергеевна, Вам снится эта собака, ну та, которая набросилась на вас, – спросил я, напрочь проигнорировав «сынка».

– По свежим следам, да. И очень часто. А сейчас реже и, кажется, на погоду.

– А вы ей простите. Глупое существо.

– Да я совсем уже и не думаю о ней. Чем меня только не лечили. Даже гипнозом. А таблеток я сколько приняла?! Какой-то больничный «Освенцим» мне устроили. Я каждый раз со страхом встречаю нового целителя. Простите, уж.

– А вы больше не думайте ни о ком. Забудьте их всех. Давайте я сейчас вас осмотрю, массажик легкий сделаю.

– О, Господи, доктор! Вы только не обижайтесь, сколько меня уже вот так осматривали. Помогите мне снять рубашку.

Я помог ей снять рубашку, машинально отметив гладкую, шелковистую кожу и абсолютное отсутствие каких бы то ни было возрастных изменений.

-Давайте, Галочка Сергеевна, мы там договоримся. Вы будете мне помогать. И главное, будете в меня верить.

– А влюбиться в вас можно, доктор? – хитро блеснула она глазками. – Я шучу.

– Нет, отчего же. Если это поможет делу. А теперь вот такой для начала массаж. Без прикосновения. Я буду водить руками, а вы будете говорить, где вам холодно, а где жарко. Ну что, попробуем? Начнем со спины. Я подношу руки.

– О, господи, как горячо, какое блаженство… Что вы со мной делаете, – заплакала вдруг пациентка. – Как это у вас получается?

– Не знаю. Это, наверное, Небо.

… Потом я делаю легкий массаж поясничного отдела, разогреваю икры ног. И пытаюсь усадить ее без своих усилий. У нее получилось с третьего раза. Она села на кровать и заплакала.

– Первый раз за последние три месяца я села сама. Как мне эти утки надоели – хороший мой, добрый, доктор, – тянется она вдруг целовать мои руки. – Я могу позвать Соболева? Пусть он увидит, что я сижу сама. А то он тоже никому уже не доверяет. Он всех считает шарлатанами.. Пусть посмотрит. Только набросьте на меня халатик.