Текст книги "Дыхание Голгофы"

Автор книги: Владимир Барвенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

 – Апраксин Гавриил Алексеевич?

– Именно он, – вздохнул я.

– Вас беспокоит Ариадна Лисицына. Я корреспондент вечерней газеты. Хотелось бы с вами пообщаться.

Голосок, впрочем, атакующе-звонкий с каким-то комсомольским задором. Интригующий.

– А на какой предмет, позвольте Вас спросить, – занудляюсь вдруг я.

– Я пишу о ребятах, прошедших Афган. У меня в «Вечёрке» рубрика «Вы помните имя свое». Может быть вам попадались мои статейки.

– Да что-то попадалось, – откровенно вру я. – Это про мужиков, да? (Тут я вспомнил рубрику – строчкой песни). Не обижать же дамочку.

– Я пишу о настоящих мужчинах… – твердо заявила девица.

– А что, такие еще есть? Они ж нынче вымерли, как мамонты, – усмехнулся я.

Тут я, наконец, вспомнил газету. Кажется, на пике «революционных событий» она потеряла свою актуальность. От нее  сначала запахло бульваром, а потом вульгаром. Но рубрика есть, не надо жеманничать, надо реагировать. Это лучше, чем коротать время в этой скучище. «Да и голосок больно красивый», – подумал я.

– Ну и что вы предлагаете?

– Я предлагаю встретиться. Поговорить.

– Ну давайте встретимся. Когда?

– А чего тянуть, прямо сейчас. Можно. Я свободна.

– Всегда? – съехидничал я.

– Для хорошего человека – всегда. Назначайте время.

– Только сейчас. Вот так сразу и приезжайте. Я называю адрес. В трубке возникает пауза.

– Это же общежитие? – не скрывает своего удивления корреспондент.

– Вот я и живу в общежитии. Родина вот так оценила мои заслуги. Это чтоб я всегда помнил имя свое, – съехидничал я. – Приезжайте, я вас встречу.

– Через двадцать минут буду у вас. Я на своем транспорте.

Я хотел надеть парадный китель, но подумал – «чего рисоваться-то». И пошел встречать ее в гражданском костюме.

Ждал я недолго. И вот к общежитию с шиком подъезжает серебристая иномарка. Небольшой такой «опелек». Из нее выходит высокая, довольно эффектная девушка в сером свитере и джинсах. На шею небрежно наброшен шерстяной шарфик. Волосы русые до плеч. «Хороша, хоть на подиум», – отметил я себе. Она подала мне руку и легко улыбнулась.

– Именно таким я вас себе и представляла.

– А тут можно подробнее, – спросил я.

– Мужественным, волевым…

– Да, да развивайтесь – это у вас такая домашняя заготовка? Знаете, трогает. Как раз под рубрику. А, вообще, я такой и есть, – бормочу я в эйфории.

Я распахнул перед ней свои апартаменты.

– Пожалуйста. Я живу скромно. Как Родина велела. Вот нынче елочку украсил. Ничего, что за неделю до торжеств? Все какое-то настроение.

Ариадна не отвечает – снимает шарфик и подает его мне.

– И это все ваши вещи? – удивлен я.

– Куртка в машине. Я ее снимаю, у меня хорошая печка.

Я усаживаю журналистку на диван. Она тотчас достает диктофон.

– Вот так сразу, с колес? – спрашиваю я.

– Я при исполнении, – улыбается дама и мило так, кокетливо забрасывает прядь каштановых волос за плечо.

И тут меня совершенно неожиданно посещает мысль: «А не предложить ли ей рвануть ко мне на дачу?»

– Знаете что, Ариадна…

– Львовна. Но хотите проще – Ария, – говорит весело она, и я себе отмечаю: – «А с ней легко».

– Так вот Ария, а не рвануть ли нам с вами ко мне на дачу.

В глазах девушки изумление на грани испуга.

– Я там раскроюсь лучше, – плету я какую-то пошлую двусмыслицу. – Нет, вы не подумайте, там антураж. У камина. Я не больно люблю рассказывать о себе.

– А это далеко? – заинтриговалась девица.

– Знаете дачный район? Озерный. Асфальт до самого места. Камин затопим…

– Камин? Романтика. Уговорили, – подхватывает девица. – Я вообще-то люблю рисковать. Тем более с офицером.

– Тогда вперед. Заводите машину. Я сейчас.

Тут я набираю Пахомыча – только бы он был на месте. К счастью, трубку берет он.

– Пахомыч, родной мой, выручай. Мигом ко мне в дом, растопи камин.

– Бусделано. Я понял.

Потом я складываю в рюкзачок привычный набор продуктов, коньячок. Потом коньяк я заменил шампанским из-под елочки. Это ближе к теме. И вот мы держим путь в дачный район. Ариадна весела – болтаем о пустяках, о городских сплетнях, и я ловлю себя на том, что с ней легко. «Да ты, черт возьми, мне подарок Всевышнего после такой-то тоски», – подумал я.

Мы въезжаем в дачный поселок – по ходу я даю общий комментарий жилым строениям – отмечаю элитные сооружения и конечно авторов известных в городе лиц. Потом мы въезжаем на финишную прямую и Ариадна лихо заруливает на мою стоянку.

Мы проходим к дому.

– А у вас тут мило, – улыбаясь, говорит она.

– Скромно, но со вкусом, – добавляю я с чувством. – Это хозяйство мне досталось по наследству.

– То есть как? У вас кто-то умер из близких? – спрашивает девица настороженно.

– Боже упаси. Все живы и здоровы. Жена ушла, когда я служил. Полюбила другого. И я оставил ей двухкомнатную квартиру. Так вот ее отец из благих побуждений презентовал мне эту дачу.

– И вы так просто оставили своей жене двухкомнатную квартиру? Ей с любовником? – таращит на меня глаза эта Ариадна.

– И даже в центре. Она беременная была от него. А как же иначе? Я же офицер.

– Ну, это поступок! – восторгом блеснули глаза девушки. – По нынешним временам – редкость.

– Кажется, у нас началась работа? – весело заметил я.

– Еще нет. Но вы меня удивили.

Тут мы остановились у клетки с кроликами. И я отвернул край плаща.

– Ой, какие хорошенькие, – подалась к ним журналистка. – В этом месте нам определенно нужна была пауза. «Что-то ты старик погнал быстро», – подумал я.

Конечно, за то время, пока мы ехали, камин не смог прогреть комнату, но пылающие дрова произвели на мою журналистку настоящий фурор. Тем более, когда я еще и усадил ее в кресло-качалку и накрыл пледом.

– Да есть у меня тут человечек. Помогает, – сказал я. – Отдыхайте пока. Может, перекусим? Обеденный час.

– С удовольствием.

– И даже с бокалом шампанского?

– И даже с бокалом.

Она все-таки достала из сумочки диктофон, и положила на каминную полочку.

Я делаю наскоро нарезку из дорогой колбасы. Открываю коробку конфет. Кажется, джентльменский набор готов. Следом сооружаю залп и разливаю по фужерам шампанское.

– Ну и за что выпьем? – спрашиваю.

– За знакомство, за что же еще, – так и водит глазками эта Ария. – Только давайте не отвлекаться от темы. Я на работе. У меня задание редактора. Мое дело вас слушать.

– Есть!

Мы сводим бокалы, пригубляем.

– С чего начнем? – спрашиваю я.

– У меня есть правило. Вначале блиц. Для разогрева. Вы готовы?

Я пожимаю плечами – «блиц так блиц».

– Ваш любимый цвет?

– Не задумывался. Я принимаю весь спектр в зависимости от настроения. Ближе, пожалуй, зеленый.

– Ваша любимая книга?

– Ремарк. «Три товарища».

– Вам нравятся собаки?

– Ну и переходики у вас. Вообще, или какая-нибудь порода? Скажем так, я их принимаю всех. Не принимаю только людей, похожих на собак.

– Какая была погода, когда вы вернулись с войны?

– Уточняю. Не с войны. Я выполнял интернациональный долг. Хорошая была погода. Солнечно. Летная была погода.

– Самое яркое впечатление детства?

– Появление брата. Точнее, его осознание.

– Самое первое чувство? От глаз, от косичек девочки? – хитро щурит глаза журналисточка.

– Шок от поцелуя девочки из третьего класса.

– А вы, оказывается, ранний. Что бы вы хотели изменить в мире?

– Ну, это какой-то глобал. Многое. Человек несовершенен, но это по-моему банально. А от его несовершенства все беды.

– Вот теперь все – переходим к главному. Слушаю вас. Рассказывайте о себе.

– А вы мне подскажите, с чего начать? Это мое первое интервью.

– Ну, весь жизненный путь не стоит. Те страницы, которые вам особенно памятны. Любой эпизод, который дорог вам из детства ли, военной биографии? Можете о товарищах.

– Хорошо. Попробую. Вообще-то я родом из станицы на Дону, мама – ветврач. Отец-агроном. Они учились в одном институте, там и познакомились. И сюда их направили после окончания. Как я уже сказал, у меня есть еще младший брат. На два года младше. Он тоже офицер. Десантник. Извините, у меня такое впечатление, как будто это все я уже кому-то рассказывал.

– Не отвлекайтесь, капитан, – отпивает из фужера эта Ария и ставит его на каминную полочку. Тут я следую ее примеру – мой бокал мне мешает.

– Закончил школу с медалью. Дальше академия в Питере. Служба.

– И что, вот так сразу, ни одного яркого впечатления детства?

– Ну почему же? Было дело. От волка бегал. Этот волк, по-моему, и решил всю мою судьбу.

– А если подробнее? Это интересно, – посерьезнела журналистка.

– Случилось это зимой. В девятом классе я учился. Мы тогда еще жили на окраине села. В хатенке. Прямо над яром. Хозяйство имели. Корова, куры. Ну, как у всех. Еще держали несколько коз. У папы проблемы были с легкими – вот он один у нас пил козье молоко. Считай до самых белых мух выгоняли животных на выпас. Тут козы у яра и паслись. Вернулись как-то – одной не хватает. Хапой ее звали. Потому что хапучая, прожорливая была. Вот мать и отправила меня на поиски. Снежок сыпал первый, мягкий такой, едва землю укрывает. Пошел я к Яру. Ору «Хапа… Хапа». Но вокруг  тишина, только ветер схватывается. И тут я вдруг вижу огромную, серую собаку. Вот она смотрит на меня какими-то человечьими глазами. И как бы слегка щерится – шерстка на загривке вздыбилась, а ушки такие маленькие. «Господи, так это же волк!» – едва не заорал я. И тут уж не до Хапы моей, пячусь задом, потихоньку, а потом как дал деру. А он за мной. Хотя может с испугу и показалось. Как я перемахнул через двухметровые ворота! Только вот на следующий год на допризывных спортивных сборах я стометровку за 10 и 4 сотых пробежал. Почти норматив мастера спорта. Там охнули. В общем, пришла разнарядка из академии и меня, медалиста, да еще и подающего надежды спортсмена, отправили в Ленинград. Там из меня доктора сделали. Был чемпионом Вооруженных сил. А глаза этого волка мне еще долго снились.

Тут мы опять с Арией дружно пригубили.

– Ну, а Хапка-то нашлась?

– Нашлась. С перерезанным горлом. Там же, в яру.

– А в Афгане, наверное, тоже было что-то памятное? – спросила девушка. – Друзья, боевые товарищи, мне все интересно.

– Да там все памятное. Особенно теперь. Но вам же нужно, чтобы герой, то есть я, как-то проявил себя. Иначе читателю будет неинтересно. И потом, сейчас Афган уже неактуален.

– Ну, мне виднее, что актуально, что нет, – обиделась эта Ария.

– У военного врача одна забота. Лазарет. Раненые. В боевых операциях не участвовал. То есть, с автоматиком не бегал.

– Но ранение-то получили? – настаивает журналистка.– Как это случилось?

Пришлось рассказать ей, как это случилось, правда скупо, без деталей. То есть, «без отключки» и Рериха. И совсем уж коротко про госпиталь в Ташкенте. Просто я вдруг поймал себя на том, что чем дальше уходит от того события время, тем больнее его вспоминать… Просто потом было возвращение в никуда. Галя…

Тут «акулочка пера» по моим глазам прочитала, что развитие темы для героя чревато нервным срывом и умело перевела разговор в современное русло.

– Гавриил Алексеевич, а когда вы открыли свои руки? «Так вот откуда информация» – догадался я. Тут без «мамашки» никак не могло обойтись. – Они у вас исцеляют!

– Вы хотите помочь мне в рекламе моих возможностей? –  в упор глядя ей в глаза, спросил я.

– А почему бы и нет? Вы делаете дело. Сегодня столько шарлатанов на волне всеобщей коммерциализации и нравственной деградации. А у вас талант от Бога. Талант, понимаете? Как вы его открыли?

Тут я окончательно понял «откуда ноги растут». Галина Сергеевна использовала свое влияние и, наверняка, решила сделать мне приятное. Через газету. У меня вдруг пропал интерес к этой дамочке.

– Так уже и интересен я массам? Полно проблем. Какое исцеление? Я не Христос. Все, как говорится, в пределах «социалистического реализма». Правда, был один случай – я помог роженице из Афганского кишлака. Тамошние невежды-эскулапы чуть не угробили двух младенцев. А у меня получилось. И без кесарева. Одними руками. Я тогда не придал этому значения. Наверное, их аллах решил: младенцам жить. Вот и добавил мне уверенности.

– Ну, доктор, и самый последний случай из вашей практики. Не так давно вы поставили на ноги мать одного уважаемого в городе человека. После того, что эта женщина пережила – многомесячные страдания, города, больничные палаты клиник и в ответ – неподвижность. И тут вдруг являетесь вы и…

– Схожу с небес, – усмехнулся я. – Знаете, Ариадна Львовна, я бы не хотел комментировать этот случай. Вообще, в любой практике такие случаи крайне редки. Но я повторяю – я не Бог. И не хочу развивать эту тему из чисто деликатных соображений. Если будете писать, – скромнее, ладно. Никакого чуда здесь нет. Патологии у моей пациентки не было. Я устранил причину. Обычное ремесло, ну и сердце, свое конечно. Без него нельзя никак. Может даже любовь. Словом, на каждый отдельный случай – отдельный разговор. Кажется,  у вас рубрика «Помни имя свое» – вот ей и надо соответствовать в любом деле.

– Я с вами согласна. В основе всего – любовь, – говорит Ариадна, и я вдруг вижу в ее глазах недоумение и страх, переходящий в ужас. Я оборачиваюсь, в дверях стоит Анна.

– Анюта, – вскакиваю я, – ты как здесь оказалась?

– А вот так, по зову сердца. Или мне надо вас предупреждать о своем визите, чтоб не оказаться в дурацком положении?

Тут я откровенно теряю дар речи, зато находится Ария.

– Девушка, извините, я выключу диктофон. – Она встает, нажимает кнопочку. Возникшая пауза, дает возможность мне прийти в себя. И я говорю:

– Как видишь, у нас рабочая встреча. Я стал интересен журналистской братии. Вот корреспондент вечерней газеты Ариадна Львовна решила написать обо мне материал.

– Вижу. У камина и с шампанским. Да, это так романтично. Я понимаю, – ехидничает Анюта. – Не хватает только свеч.

Наконец, я беру себя в руки – я всегда помню правило: оправдывающийся мужчина – виноват.

– Познакомьтесь, Ариадна Львовна – это моя девушка, Анной зовут. Вообще-то она не такая нервная. Просто устала от командировки. Правда, Аня?

Анюта тупо молчит.

– А знаете, девушка, я вам завидую. У вас мужчина на редкость настоящий, – вдруг смело заявляет журналистка.

– Спасибо. Ему для полного счастья не хватает только повести о настоящем человеке.

– А что, может быть, – не уступает Ария, и вдруг берет ситуацию под свой контроль. – Но уж коль мы собрались, а не выпить ли нам за наступающий Новый год, ну и за вас, ребята?!

– Нет, правда, вы журналистка вечерней газеты? – вдруг обращается Анюта к Арии.

– Вам предъявить удостоверение? Просто вашему мужчине показалось не очень удобно давать интервью у себя в общежитии. Вот мы и использовали мой транспорт. Согласитесь, здесь гораздо экзотичнее. Ну так как – по шампанскому за успех?! – потянулась Ариадна к своему бокалу.

– А за какой, извините, успех? – спрашивает Анюта, принимая бокал у меня.

– Да бегает уже мамаша Главы, – бросил я вскользь.

– Когда я уезжала в командировку, она первые шаги делала, – таращит на меня глаза Анюта.– А теперь бегает. Здорово!

Тут мы дружно чокнулись. Пригубили.

– Может быть и вы что-нибудь скажите о своем мужчине? – обратилась Ария к Анюте, а та от неожиданности проглотила паузу. Как-то зарделась.

– Я не знаю, что сказать. Но, по-моему, он необыкновенный.

– Очень оригинально, – съязвила журналистка. – Ну тогда, ребята, по домам? Едем вместе?

Мы с Анютой переглянулись.

– Понимаю вас. Завтра я вам, Гавриил Алексеевич, пришлю фотокора. Он вас снимет, желательно в форме. И если у вас еще есть какие-нибудь афганские фотографии, пожалуйста. Все верну. И еще: вычитывать будете материал в полосе? Или мне доверите?

– Вам доверю, – переглянулся я с Анютой.

– Ну тогда, еще раз с Наступающим.

– Спасибо, вас также, – сказала Анюта.

Мы проводили ее до машины. Постояли еще, посмотрели удаляющимся огонькам вслед. И пошли в дом.

– Я очень соскучилась, капитан, – сказала уже в доме Анюта. – Я приехала к тебе, а мне сказали, что умёлся с девицей. Догадалась. Пришлось взять такси.

– Правильно сказали. Еще один такой твой взбрык и – развод.

 – Ты сначала женись… Развод… Нет, я все-таки вовремя появилась. Эта журналистка определенно на тебя глаз положила.

Я молчу, только как-то особенно, ново разглядываю Анюту.

– Кажется, догорает камин, – шепчет она и бросается мне не шею.

Как и договаривались, Ариадна прислала мне на следующий день фотокора, предварительно оповестив звонком. Фотокор – эдакий «мальчик с пальчик» с молочными усиками и ужимками пионера-активиста, долго искал ракурс. Извертел меня напрочь. Наконец, у него что-то там получилось. И он сказал то ли мне, то ли себе «о кей». Я хотел напоить его чаем, но он, натягивая вязаную шапочку и принимая стойку ожесточенно-творческой личности, заторопился. Только и сказал: «Все вопросы к Арии».

Но, хоть убей, никаких вопросов к этой Арии на тот момент у меня не обнаружилось. Возникли они через две недели, потому как ожидаемого материала под рубрикой «Помни имя свое» так и не оказалось. Это был шлепок по самолюбию. И я не выдержал, позвонил Арии, попутно и весьма запоздало поздравив ее с наступившим Новым годом. Ответ оставил легкую досаду. Столько усилий? Оказывается «Вечёрка» переходит на новый формат. Теперь это будет толстушка и несрочные материалы переносятся на неопределенное время. В одном я могу быть спокоен, что очерк будет напечатан. Очень может быть в феврале ко дню «вывода войск из Афганистана». Тут я пожалел мамку Главы – она так хотела сделать мне приятное.

Новый год отметил у себя в общаге с Анютой. То есть его самую драматическую часть – подняли бокалы под бой курантов. Потом она уехала на такси продолжать праздник к родителям, а я остался у себя. Рисоваться в паре в семье, когда еще толком ничего не решено, я посчитал для себя невозможным. Анюта не настаивала – хотя нетрудно было найти в ее глазах обиду. Впрочем, она к моим «изыскам души» уже начала привыкать. А под рождество позвонила мне Галина Сергеевна и напросилась в гости. Мне очень хотелось ей отказать, но, как я не пытался найти в себе хоть мало-мальски подходящую причину, так и не смог. Она стала прошлым, но, как мне кажется, не до конца. Ремиссия моей боли еще продолжалась и не потому, что ее барчук-сынок не проявил о «спасителе» должной заботы. Тут было нечто другое, необъяснимое – но всякий раз, когда я вспоминал матушку Галю сердце и душу точили полуболь, полудосада и мне почему-то становилось стыдно.

Я ждал ее у входа. Она приехала ко мне на такси. Дорогая шуба, небрежно наброшенная белая шаль, сапожки, какая-то изящная сумочка в руке. Она идет ко мне навстречу такая жизнерадостная, цветущая – как будто и не было этого мрака. Она легко подставляет мне щечку для поцелуя и берет под руку. Она счастлива, а мне волнение перехватывает горло. «Черт возьми, что с тобой происходит, офицер?!» И тут я вдруг понимаю, что со мной происходит. Да это же моя Галя, только как бы унесенная временем, все осознавшая и такая вот близкая и родная рядом со мной.

Мы проходим ко мне и мою холостяцкую берлогу тотчас наполняют дорогие ароматы Франции, и я ловлю себя на том, что жизнь все-таки чертовски увлекательное путешествие.

Я помогаю ей раздеться. Усаживаю и делаю еще массу ненужных движений. Я уже не помню, когда я в последний раз так волновался. Кажется, у первого брачного ложа.

– Как вы себя чувствуете? – прихожу я в себя и становлюсь доктором.

– Как видите. Хожу нормально. Привыкаю к новой жизни. Это тот случай, когда говорят «Как на свет народилась». Скажите, мой друг, а вы часто думаете обо мне? – вдруг в лоб прямо, без деликатесов, засвечивает мне женщина. Да так, что ни соврать, ни слукавить. Я просто теряюсь.

– Честно?

– Только честно.

– Вы стали частью моей жизни. Вся моя практика теперь только через призму этого банального «до» и «после». Поверите, я и сам не знаю, что это было. Но я так хотел, чтобы вы встали!

Тут она отвернула лицо. Заплакала.

– Я не могу привыкнуть, что я живу в роскоши, а вы вот… Так не должно быть. Не должно!

– Это не главное, Галина Сергеевна.

– Ну а что же тогда главное?! Мой сынок  поступил с вами скверно. Конечно, не стану отрицать, он строг. Много делает для города, создает рабочие места. Но я попросила! Вы думаете, я не знаю, что жилье есть и то, что мой сынок, мягко скажем, не имеет возможности дать его вам – это неправда. Другое дело, что в стране бардак и можно что-то поиметь. Лукавить не буду. За последние годы он очень отдалился от меня. Он стал другим.

– Не надо об этом, Галина Сергеевна. Я привык жить скромно. Вначале служба обязывала, а теперь инерция. А квартира мне нужна скорее для престижа. Не всем моим клиентам нравится посещать общагу. – Тут я откровенно соврал.

– Я вам скажу так, к сожалению, я не имею никакого влияния на сына. А от своей работы он меня вообще отрезал. Конечно, я вас по-человечески понимаю. Участник войны, инвалид, живет в общежитии…

– Галина Сергеевна, ради Бога, пусть это вас не мучает, – прервал я.

– А вы такой хороший, такой настоящий человек. И доктор от Бога. – Сколько таких, как я, вы уже  поставили на ноги?

Откровенно говоря такого вопроса я не ожидал.

– Ваш случай редкий. И пока единственный, – честно признался я. – Но клиентура у меня большая. Так что вы пока у меня – эксклюзив. Просто у вас редкое заболевание.

– А знаете, я как только прочно встала на ноги, пошла в Свято-Троицкий храм и поставила свечку за вас. Еще и службу за ваше здравие заказала, – вдруг прослезилась гостья. – Но все равно, я остаюсь перед вами в неоплатном долгу. Вы даже денег от сына не взяли. Пожертвовали детскому дому. И потом, вы так быстро от меня ушли.

– Если честно, мне и самому было больно расставаться с вами. Но я-то свою миссию выполнил. Зачем грузить еще и вашу душу?

– Это правда. А я так и ничего не знаю про вас. Слышала, что у вас большие семейные проблемы были и ребенок погиб. Ну, не буду об этом, извините, – тут она как-то странно улыбнулась – А у вас есть девушка?

– Сложный вопрос, – улыбнулся я. – Иногда мне кажется, я ее себе выдумал. Вообще я любил свою жену.

– А кто она по профессии, это ваша сегодняшняя избранница.

– Инженер-экономист.

– Я тоже инженер-экономист. У нас рациональные мозги. Мы и любим, как это сказать, по конечному результату, что ли, – улыбнулась она и полезла в сумочку. – А я к вам с подарком.

Тут она достает красную бархатную коробочку и протягивает ее мне. – Это бриллиантовое колье прабабушки. Посмотрите, какое чудо! Свадебный подарок ее мужа. Это наша фамильная вещь.

– Наверно это безумно дорогая штука, – говорю я и чувствую какое-то странное волнение. Я первый раз держал бриллианты в руках. Кажется даже в моей берлоге стало светлее.

– Эта вещь имеет свою историю. Колье досталось прабабушке, как я уже сказала, в качестве свадебного подарка от поручика  лейб-гвардии. Он погиб еще в Русско-Турецкую кампанию. Потом после смерти прабабушки колье досталось моей бабушке – дочери наказного атамана Всевеликого войска Донского. Его потом зарубили красные кавалеристы. А, между прочим, он был участником знаменитого Брусиловского прорыва. Бабушка наша эту вещь даже в голодуху не выменяла. А потом моя бабуля вышла замуж за директора гимназии и пошел наш род. Кстати, батюшку моего перед самой войной арестовали по ложному доносу. Ну и бабуля моя понесла в качестве взятки офицеру НКВД это колье. А он не взял. Более того походатайствовал, чтоб отца отпустили. Бывают же такие люди?!

… Я слушаю ее рассказ и испытываю чувство какой-то навалившейся безысходности. Я понимаю, дамочка хочет снять с себя крест, и любой ценой, за сыновий поступок. Вот так чем может. Даже самым дорогим, памятью предков. Конечно, это бы колье решило все мои жилищные проблемы. Но почему так вдруг отвратительно-мерзко стало у меня на душе. Снимая с себя этот крест, она вручает его мне из благородных побуждений, но внутри-то драма.

– Красивая вещь, закрываю я коробочку и возвращаю ее. Она отодвигает мою руку.

– Колье ваше. От всего сердца. Я вам дарю. – В ее глазах слезы. – Пожалуйста, возьмите. Знайте, вы очень дороги мне.

– Нет, Галочка Сергеевна. Я не могу этого принять. А вдруг Бог отберет у меня дар. Это очень высокая цена.

– И вы это серьезно, Гавриил Алексеевич?

– Я был на войне, понимаете?

– Понимаю то, что ничего не понимаю, – горячо прошептала она и сунула коробочку в сумку. – Ну при чем тут Бог?!

– Знаете, Галочка Сергеевна, я вас очень люблю. И пусть все останется как есть.

Я наклонился и поцеловал ее в губы.

– Простите меня.

– Да, конечно, – пряча глаза, полные слез, проговорила она. – Я буду молиться за вас. Проводите меня.

Она поднимается и шагает к двери. Я помогаю ей одеться. И вдруг я вижу, как крупная слеза вырывается из уголка ее глаза, падает. И в следующую секунду она опускается на колени, обхватывает мои ноги руками.

– Господи, миленький мой, только не убивайте моего сыночка, не убивайте, не убивайте… – рыдает она.

– Да вы что такое говорите?! Как можно, – едва ли не ору я и легко отрываю от пола. – Как можно?

– Простите, я пойду, – вдруг холодно говорит она и в одно мгновение оказывается за дверью.

Какое-то время я прихожу в себя, потом выскакиваю за ней. Но ее нет. Я выхожу на улицу. Пусто. В сердцах я набираю телефон Анюты. И только длинные, длинные гудки…

 

11

Отшумели январские праздники, с ровным морозцем за окном, звонкими сугробами, прозрачными солнечными днями. Потом еще какое-то время властвовала крепкая крещенская стужа, но ближе к февралю отпустило, и вместе с  мягкими метелями пришла оттепель. Так всегда бывает в этих краях в зените зимы.

В один из таких предфевральских погожих дней нагрянул ко мне «мальчик с пальчик», то бишь, фотокор «Вечерней газеты» и протянул стопку.

– Ариадна Львовна передает вам пламенный и вот газетки с вашим очерком. Вы ж только не забудьте оценить и мою работу.

– Ну вот сейчас и оценим, – разворачиваю я сверток.

– Без меня. А то настроение испортите, а мне работать, – сказал он и пошел.

– А если понравится? – спросил я ему вслед.

– Хотелось бы…

Свой материал я увидел на развороте в середине газеты. Крупный заголовок «Ни слова о войне», откровенно говоря вызвал досаду: «Ничего себе „ни слова?!“ Мелким курсивом в правом верхнем углу это самое „Помни имя свое“. Рука уже потянулась к телефону выразить свое  несогласие с названием, но тут я начал читать текст. Это было сделано блестяще! Взяв за основу мой последний случай из практики – исцеление матушки Главы, журналистка одними штрихами и короткими фразами обозначила Афган. Она сохранила все: „от волка“ до академии, от потери фронтовых друзей до госпиталя, от смерти дочери до предательства близкого человека, от памяти о двух спасенных младенцах в афганском кишлаке и до сегодняшних проблем с бытом. Я прочитал его дважды, оценив, наконец, и фото этого „мальчика с пальчик“. Свежее, улыбающееся лицо, небрежно наброшенный на плечи китель с орденом, а на втором плане портрет дочери.

Я позвонил в газету и позвал Ариадну Львовну к телефону. Ее долго искали, наконец, она взяла трубку. И сразу после приветствия:

– Вот, Гавриил Алексеевич, получила выговор от шефа. «Между строк» они, видите ли, прочитали, что наше городское руководство не проявило должной заботы о герое. Не надо мне было указывать общаги, в которой вы живете. Это негативно скажется на работе с общественной организацией воинов-интернационалистов и «вообще». Одним словом, мэрии по фигу все их проблемы, а я вот тронула.

– Ну, я полагаю, вы же по наводке матери Главы? – спросил я.

– Это вы так полагаете. Но как раз сам-то Глава и пребывает в гневе. Он главреда уже разнес. Вплоть до увольнения. Как это так с ним не посоветовался?! И не показал ему, то есть, Главе верстку.

– А как же быть с демократией? – усмехнулся я.

– Ну об этом не по телефону. Я позвонила ей, ну вы знаете кому? Она пообещала ситуацию разрулить. Ей очень понравился мой материал. Она даже слезу пустила. Вот так…

– Во всех случаях спасибо. Если у вас возникнут проблемы со здоровьем – милости прошу.

– Лучше пусть Бог милует. На а как только, так сразу.

Я положил трубку и, не успев прожевать свою досаду, позвонил тесть.

– Читал. Тронут. А девица-то эта журналистка – молодчина. Все по делу. И так деликатно. Мы тут с Эльвирой маленько обсудили. Эльвира всплакнула.

– Ну слава Богу, что у вас мир и покой, – сказал я.

– Сколь надолго, – пробурчал тесть и повесил трубку.

Конечно, я ждал звонка от Анюты. Я дал себе слово, если она не прочтет и не позвонит – уроню и не вспомню этого материала. Но Анюта прочитала и позвонила мне, когда нервы мои были на пределе. К сожалению, большого восторга не выразила. И я догадался – ревность. В очерке ни слова, ни полслова о ней. Только и бросила с досадой. – Как бы тебе эта статья боком не вышла.

– А что я теряю? – обиделся я.

– Сегодня ничего, – ответила она и положила трубку.