Текст книги "Дыхание Голгофы"

Автор книги: Владимир Барвенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

А с Батищева, как с гуся вода. Нагленько усмехнулся. Неужто хватил лишнего? Вот в сумарь заглянул.

– А ничего презент! Икорка, балычок осетровый, колбаска. А это что, в чулочке? – Тут он достал целлофановый сверток. – Баксы, десять штук! Нормально, пацаны.

– Их же отрабатывать потом придется, Руслан?

– Потом, ах как хорошо ты сказал. Значит предчувствие победы.

– А если проиграем, быть в долгу у бандитов?!

– Успокойся. Это не бандиты, а деловые люди. Ну некоторые с криминалом. Вот пахан Мирон – бывший цеховик. Под фирму клепал. Схлопотал десятку, отсидел восемь. А сейчас цеховики у нас – самый востребованный контингент,– глуповастенько ухмылялся Батищев. – Не боись, Мирон у них авторитет. Я и деньги брал без гарантии. По твоему рейтингу. А там, как бог распорядится. Кстати, дядька Мирон – мой бывший сосед. Через два дома жил. Я с его сыном корешовал до училища. А ты думаешь, Глава на свои кровные кампанию ваяет? Рыночная мафия помогает и не только. Ну, ставки другие. Кстати, людей у Мирона много. Они пасть порвут тому, кто не проголосует.

– Втянул ты меня в эту бодягу! – в сердцах воскликнул я. – А победим? Будем крышевать их криминальный бизнес? Тогда стоило ли? Если мы, офицеры, подписываемся под бандитов – грош нам цена.

– Эт точно, – живенько так согласился Руслан. –  Наступает период, когда надо временно сдать позицию. Честь твою никто у тебя не отнимает. И у меня тоже.

– Сегодня я в этом не уверен…

– Ладно, не бери пока в голову. Кстати, возьмешь икорку Анюте. Ей нужнее. Я тебя отвезу к ней.

– Куда тебе ехать в таком состоянии, – засомневался я. – Сам доберусь.

– Все нормально. Не боись. Один раз можно, если осторожно. А кстати, как завтра? Что там у нас по графику?

– Завтра, завтра… По-моему вечером встреча с ветеранами войны в клубе. Но и то под вопросом. Все-таки воскресенье. Может за сегодня Фрося чего-нибудь накопала. Вот с понедельника и, считай, вся неделя будет груженая. Здравоохранение. Транспортные конторы. Культура. Ни конца, ни края…

– Ладно, вперед. Сдам тебя Анюте со спокойной совестью. Завтра до обеда меня не ждите.

… Утром Ашот забрал меня от Анюты.

– Ну что, командир, как думаешь, успокоится, наконец, Витек? – спросил он. – Или плотнее сети расставит?

Честное слово, но мне меньше всего хотелось в это прозрачное, солнечное утро говорить о своем сопернике и его уродах.

– А ты бы успокоился, если б тебя в парашу окунули? – вопросом на вопрос ответил я.

– Я бы чего-нибудь стал изобретать взросленькое. Но почему-то у меня лично страха нет. Какой-то даже азарт, – широко улыбнулся Ашот. – В бой, так в бой.

– Думается мне, Глава всех возможностей не исчерпал. Ну вот не знаю почему, но опасности я не чувствую, – проговорил я. – Какие-то погони? Не серьезно. По-детски. Надеюсь, ты там в штабе никому о наших подвигах не рассказывал в мое отсутствие. А то Фрося начнет…

– А зачем. Меня ж никто на это не уполномочивал. Только, кажется мне, на этот раз Витек изобретет что-нибудь посерьезнее.

– Бомбу нам в салон бросит?! – усмехнулся я.

– Ну, это не так просто сделать. Зима – оконца закрыты. Хотя, если постараться, – задумался Ашот. – У него ж, наверное, есть какие-то обязательства перед своими людьми. Еще неизвестно, кто там у него за спиной. Не один же он с нами бодается?

Тут я равнодушно пожал плечами и чтобы, наконец, уйти от этой темы сказал:

– На редкость теплый февраль. Снега сошли. Раньше в это время я обрезку деревьев на даче делал. А сейчас и забыл, когда уж на ней и был. А, кстати, все хочу спросить – как там рана, зажила, без последствий?

– И забыл уже. Ну, шрамик, конечно, на заднице хороший. Но в трусах не видно. А желающим посмотреть, пожалуйста, но только за баксы, – рассмеялся Ашот и вдруг посерьезнел. – А передок-то машины постукивает. Не проехать ли мне к своему мастеру? Давненько я у него в гостях не был. Все равно сегодня в графике пусто. Я заезжал. Кто-то там отказался сказала Лили.

– Воскресенье, сосредоточимся на нерешенных задачах, – улыбнулся я.  Неожиданно снятая встреча с ветеранами меня порадовала.

– Да, скорее бы уж эта лабуда заканчивалась. И в какой-нибудь кабачок на расслабуху! – воскликнул Ашот. – Нет ей, похоже, ни конца, ни края.

… В штабе оказалась только одна Лили. Ашот сказал после моего приветствия:

– Сдаю тебе лично на хранение. – Это он обо мне. – Я поехал на ремонт.

– А где народ? – спросил я. – Почему-то тихо?

– Челноков в общественной приемной, а Ефросинья Карловна с начальником штаба на совещании в избиркоме. Все работают без выходных.

– А, ну да, помню, – кивнул я. – А Руслан? Звонил?

– Нет, Руслан Георгиевич не звонил. Гавриил Алексеевич, вам звонили из военкомата, я сказала, что вы должны вот-вот подъехать. Просили сразу же  позвонить, – ответила Лилия и подала мне трубку.

Я набрал номер и после первого же гудка в ней возник терпкий басок.

– Дежурный по военкомату, прапорщик Фролов!

– Апраксин, – представился я коротко. – Слушаю вас.

– А, это вы, капитан? Извините, но мне велено передать, чтобы забрали свой транспорт со двора.

– Что-то случилось? – насторожился я, вдруг вспомнив военкома в спортзале у Главы.

– Да ничего особенного. Ждем комиссию из Округа.

Тут я подумал, что за все время стоянки моей «копейки» во дворе военкомата – это был первый случай, когда меня «попросили». И комиссии из Округа были. Как-то вдруг тревожно стало на душе. Неужели военком такой мелкой пакостью пытается лизнуть лапу Главе. На всякий случай я позвонил тестю. Он-то уж все знает про комиссию. Трубку взяла Эльвира.

– Добрый день! – поздоровался я.

– Гаврюш – это ты? – каким-то не своим голосом ответила супруга тестя.

– Я, а что случилось? – сразу почувствовав по ее голосу неладное, спросил я.

– Сережа мой в больнице, в реанимации, – ответила Эльвира и зарыдала. – Ему сделали операцию на поджелудочной железе.

– Опухоль? – прямо спросил я.

– Да, но говорят, не осложненная метастазами. Есть надежда. Только бы сердце выдержало.

– Извини, я тут замотался вконец с этими выборами. Не прощу себе, – сказал я, теряясь в досаде.

– Да мы и сами не ожидали, что так будет. Побаливает да побаливает. Таблетку выпьет и вроде проходит. А тут сразу такой тяжелый диагноз.

– Понял. Еду к нему…

– Не надо. К нему даже меня не пускают. Все под контролем Гали. Я тебе позвоню, когда можно будет. Номерок твоего штаба у меня записан.

– Только, пожалуйста, держи меня в курсе, – попросил я.

Конечно, это был удар для меня. Я вдруг почувствовал свою вину. Я так увлекся этим выборным процессом, что забыл лишний раз позвонить старику. Какие бы ни были отношения с Галей, но тесть – отдельная тема. Он всегда был на моей стороне. Тут я вспомнил свои проводы в Афган. Ресторан в аэропорту и  танцующего, а точнее, топающего по-медвежьи, с моей Маришкой деда Сережу. И как-то сама-собой выкатилась слеза.

– Что-нибудь случилось? – испуганно спросила Лили.

Тут я, наконец, обнаружил себя с трубкой радиотелефона в комнатушке секретарши и наверняка в глупой позе. Сказал неопределенно:

– Да так. Кое-что. Это к делу не относится. – И подумал вдруг: «Чего это я его хороню, может все еще обойдется, там же Галя…»

Во дворе военкомата, как и прежде, стояло несколько легковушек. Все в том же порядке, никто не съезжал, и сомнение тронуло душу.

Я долго провозился с запуском двигателя. Не обошлось и без помощи случайного «знатока». После сезонной стоянки всегда так. Наконец, движок схватился. Я хорошо прогрел его на малых оборотах и сразу двинул на заправку, долил бак до полного. Между тем день необыкновенно наполнялся синью – солнышко припекало по-весеннему и дерзкая мысль, а не рвануть ли мне на дачу – вскружила голову. Надо же, наконец, и зверье проведать и Пахомычу руку пожать…

Я ехал по городу и, кажется, впервые за всю эту длинную выборную гонку с любопытством рассматривал щиты, оклеенные лицами претендентов и лозунгами. Конечно, я находил и себя среди них, не испытывая, однако, восторга честолюбия. Просто скоро уж финишная прямая и на душе было прозрачно, а о будущем думать не хотелось. Я вообще представлял его себе смутно. Разве что рождение ребенка согревало сердце, да эта вот совершенно необыкновенная небесная синь. Скоро весна.

Наконец, город ослабил свои объятья и я выскочил на трассу, ведущую в дачный поселок. Здесь асфальт, освободившись от влаги, был подсушен, но на черных, умытых первыми дождями полях, еще кое-где в ложбинах притаились белые островки снега – они жались рваными лоскутами к колючему сухостою лесопосадок, как к последней защите. Наконец, я добрался до места, привычно вонзил авто на стоянку. Вышел, запер дверь, ловя себя вдруг на какой-то странной тревоге. Я сделал несколько шагов вглубь участка, как вдруг позади меня резко затормозила машина. И трое молодцов так и высыпали из нее. «Это по твою душу», – отозвалось в голове эхом. В растерянности я бросился к дому, но блеснувшая молнией мысль: «Не успеешь открыть – в „баню“ метнула меня в сторону, к дверям тестевой гордости. Засов подался легко и вот я в ней. Заперся на два шпингалета. „Они не удержат, так, мудовые рыдания“, – сказал я себе и мозг тотчас отчеканил: „Винчестер!“. „Ну Пахомыч, ай да молодца“, – едва не воскликнул я, нащупывая потайную щель с секретом – легкое нажатие и вот он, родной мой, в руках. Я ощущаю эту холодную сталь ствола, и память мгновенно бросает меня в Афган, в тесное пространство  своей „Таблетки“ и я слышу голос Чудова: „Духи“, но страха не чувствую. Его не было во мне ни тогда, ни сейчас.

– Эй ты, куда пропал? – веселый голосок за дверью. – Выходи, поговорим.

– А если не выйду, – ору я из бани.

– Ну достанем тебя, а ежели не достанем, на месте поджарим, – подарил мне перспективу некий весельчак.

– Замолкни. Это он шутит, – другой голос. – Выходи, у нас есть хорошее предложение.

– Например? – спрашиваю я.

– Подпишешь бумагу и гуляй, – все тот же голос.

– Это бумага, я полагаю, в избирком, на снятие своей кандидатуры? – спокойно спросил я.

– Ну да. Ты все понимаешь, командир. Мы против тебя ничего не имеем, – все тот же голос.

– Так скучно. Значит вы получите бабки за то, что меня наклонили, а мне что, ваше фото на память? Нет, я подписывать ничего не буду, гуляйте пацаны.

– Ну смотри. Сейчас мы запалим твой дом и тебя туда бросим. Вот только взломаем эту дверь. Готовься. Пройдет, как несчастный случай. Опять же мы в выигрыше. А тебя похоронят с салютом.

Тут я отметил себе, так самоуверенно и нагло может себя вести только Главарь.

– Да, ребятки выбора вы мне не оставили – придется соглашаться. Проходите к беседке, что б я вас видел. Не бойтесь, не побегу. Слово офицера.

– Но смотри, ты дал слово, чтоб мы потом не гонялись, – ответил все тот же переговорщик с наглым смешком. – Хотя куда тебе бежать-то, на одной ноге.

– А вы не боитесь, что вас сторож накроет? – сказал я вслед. – Между прочим, он вооружен и очень опасен.

– Мы боимся, пацаны? – сказал переговорщик, чтоб я слышал.

В ответ дружный хохот.

В узких  щелях отдушины над дверью легонько просматривался двор и как раз беседка. Я, наконец, увидел трех амбалов в вязаных шапочках, свитерах и спортивном трико. Мне они показались все на одно лицо. «Как будто их дернули с тренировки, – подумал я. – По срочному вызову».

– Эй ты там, вояка, – оранул кто-то новый. – Ждем. Мы на месте.

Я сдернул дверь со шпингалетов, толкнул ногой и, пряча одной рукой за спиной ствол, шагнул к ним.

– Готовьте бумагу, пацаны, – сказал я, не узнавая своего голоса, и метнул из-за спины ствол на изготовку. – Куда подпись ставить?

Тут я шарахнул им под ноги. Один аж подпрыгнул.

– Вы, что, суки, думаете так просто русского офицера на понт взять?! А ну вывернули карманы! Я сказал карманы! – уловил я кураж.

– Ты че, мужик, пустые мы. Мы ж, в натуре, поговорить приехали, – услышал я голос того самого переговорщика – он был крупнее всех и теперь уж определенно авторитет.

– Так, объясняю  популярно и показываю. «Винчестер», американский образец. Шесть патронов. Нетрудно посчитать сколько осталось. А теперь слушай мою команду. Всем снять штаны.

– Кончай, парень баловаться, – попытка удержать инициативу все тот же авторитет.

Я шарахнул еще раз.

– Четыре патрона в обойме. Вопросы будут? Закон на моей стороне. Могу и положить.

Все дружно начали снимать трико, бросили мне под ноги.

– А теперь строем в затылок друг другу, руки за голову, шагом марш, – скомандовал я. – К машине. Шаг в сторону – стреляю на поражение.

Я проводил их  до машины – это оказалось та самая «Шкода». Я только усмехнулся: «Отомстили». Они уже полезли в салон и тут надо ж мне было сказать:

– Ну с хозяином, который вас послал, я сам разберусь. А с вами будет разбираться Мирон, – я это выдал залпом, совершенно ничего не имея ввиду, скорее инерцией пережитого.

Но в следующую секунду, этот самый бывалый Главарь упал предо мной на колени и заревел, как ребенок.

– Не говори, парень, не надо. Нас убедили, что ты лох, интеллигентишко контуженный, от страха в штаны наложишь. Доктор-массажист. Что ты с испугу любую бумагу подпишешь. Не говори, а Мирону? Мы чего хочешь для тебя сделаем. Только скажи.

– Ладно, гуляйте пока. – Я шагнул в сторону. – Штаны-то заберите.

– Извини, военный, в натуре бес попутал. Только не говори Мирону, – натягивая трико, молил меня Главарь.

– Я же слово дал, валите отсюда! Соплячье. Надрать бы вам задницу.

Они быстро попрыгали в машину, один так и не успел надеть штаны.

Они скрылись за поворотом, а меня все душил смех, почти хохот, постепенно перешедший в плач.

Я так и стоял в глубине сада, со стволом в руках, чувствовал себя совершенно выпотрошенным.

Тут вдруг кто-то тронул меня за рукав. Я вздрогнув, обернулся – это был сторож, напарник Пахомыча.

Поздоровались за руку. Сторож спросил:

– Так это ты шарахаешь, пугаешь народ? Зайцы вроде уже все разбежались. Или так, в охотку? – улыбнулся он.

– Ну да, в охотку, – тяжело вздохнул я.

– А чего бледный-то? Хвораешь или устал от безнадеги?

– Вот именно, устал от безнадеги, – согласился я. – Как там Пахомыч?

-Так хворает же, дядько Кондрат. Простыл. Я тут вместо него каждую ночь дежурю. А куда денешься, взаимовыручка. Но вроде уже полегчало. Скоро выйдет. Меня попросил, чтоб я присматривал за вашим кролами.

– Спасибо вам. Потом разберемся, – намекнул я на оплату. И подумал: «А чего разбираться-то, надо платить».

– Понимаю, выборы. Замахнуться на Главу – серьезная заява. Ну получается же? – то ли спросил, то ли утвердил сторож.

– Не знаю, – схитрил я. – Нашему народу угодить трудно.

– Ну ты, похоже, угодил…

Тут я не стал дальше развивать тему. Достал деньги.

– Это вот вам на корм и на жизнь.

– Многовато будет, – закапризничал сторож, но я взял его руку и затолкал деньги в ладонь.

– Спасибо. Все нормально…

… Возвращаясь на базу, я все проигрывал в мыслях случившееся – тревога не проходила. Как же это я не сообразил взять у пацанов текст заявления, – подумал я. – Представляю глаза Фроси?!

Впрочем, для себя я уже решил уронить тему. Ничего не было.

В штабе, в дверях я столкнулся с Ефросиньей Карловной. Она, с ехидной улыбочкой смерив меня взглядом, строго спросила:

– И где же это вы были, позвольте вас спросить?

– Честно? – улыбнулся я. – На дачу ездил. За всю зиму ни разу не был. Душа разболелась. Пока погода стоит.

– Ладно, прощаю. Предупреждать надо. Вы не забыли, что на будущей неделе у вас серьезная встреча в центральной городской больнице, – спросила Фрося, сменив в глазах гнев на милость.

– Как я могу забыть своих коллег, – тут мысль так и вонзила: «И Галю». – Проблематику я знаю. Она не меняется из года в год. Бедность. А в переходный период особенно. Правда, я и сам не очень-то понимаю, к чему мы переходим.

– Как – к чему? К нормальному правовому государству. Когда-то же надо. Вы меня удивляете, Гавриил Алексеевич?!– таки вспыхнула эта штучка. – Не вздумайте однажды вслух засомневаться на людях. Когда-то же надо жить без революций и экзекуций, в правовом государстве.

А на следующий день с утра и почти до обеда Фрося нас «строила». Летучка, обзор минувшей недели. Как работали? Какие впечатления? Что удалось сделать эдакого необыкновенного, чтобы потрясти массы? И т.д. и т.п. Отдельно Фрося пробежалась по прессе. Тут под раздачу попал Аскольд – наш редактор. «Шаблон, однообразие, скукота». Он попытался было возразить – «отлуп» был уже конкретный, с фактами.

– Парад-алле, Аскольд Юрьевич, надо заканчивать. И  без возражений. Не вижу конструктивности. Хватить сотрясать массы перлами типа «Дорогу осилит идущий», «Будущее мы делаем сегодня», так и хочется продолжить: «Умри сегодня, а я завтра».

– Ну, я считаю… – дернулся было возразить Аскольд, но Фрося метнула в него взглядом такую каменюку, он аж голову вогнал в плечи.

– А вы не считайте, а слушайте, что я говорю. Не хватает фантазии, приходите сюда. А то вы там у себя на отшибе задубели от фанфар. Нам надо сейчас выкладываться и на свежих материалах. Драть соперника уже не достаточно. Пора мечтать, но по-взрослому. А то у нас или «Ура грядущему», с нашим, разумеется, кандидатом или беспросветная срань настоящего…

– Но так оно и есть, – на цыпочках подкрался  начштаба Антипов…

– Воздух нужен нормальный. Дайте народу вдохнуть глоток свежести. По весне соскучились. Кстати, это относится и к нашему кандидату. Ну поговорите, Гавриил Алексеевич, о чем-нибудь душевном с народом. Раскройте себя с новой стороны. Кажется, в среду у вас большая встреча со своими коллегами. Ну начните с чего-нибудь человеческого, доброго. Понимаю, у медиков ворох проблем. Но ведь в нашей России всегда так было, куда ни кинь, везде клин.

– Я попробую, – искренне согласился я и подумал «Она права – куда ни кинь, везде клин».

– Попробуйте, дорогой мой. К сожалению, я с вами не смогу поехать. Нас опять приглашают в избирком. А очень хотелось. Не мне вам говорить – врачи особая каста. И кстати, в массе своей – женщины.

И тут я почувствовал волнение. Галя…

… Встреча с медиками центральной городской больницы была назначена на 16 часов, когда ослабевает груз дневных проблем и появляется время для глотка свежего воздуха или хотя бы задуматься на мгновение. В небольшом зале людей собралось много – яркая белизна халатов и до боли родных лиц, конечно, тронула душу. Скромный, укрытый зеленой тканью столик. На нем простенький графин с водой и вазон с тремя красными гвоздиками. За столом два стула. Председатель профкома медиков, некто Изабелла Викторовна Шум представляет меня коллегам с открытой и где-то даже нежной улыбкой. Конечно, я взволнован – мой взгляд, наконец, находит в первом ряду Галю. Она улыбнулась мне накоротке и как-то осторожно кивнула головой. Я обратил внимание на глубоко запавшие глаза и сердце сразу тиснула боль и догадка. «Видно Сергей Сергеевич совсем плох». Меня представили и дали слово.

– Здравствуйте, коллеги. Который уж день за окном прозрачно, тепло, хотя мы все понимаем, что до настоящей весны далековато. Вот ехал к вам на встречу и думал, что я вам скажу такого, чего вы не знаете. О том, в каком состоянии наше здравоохранение – банально. Что не хватает лекарств, нет хорошего медицинского оборудования, да что там, не достает элементарных вещей – перевязочного материала. Что надо бы делать ремонты в корпусах, вкуснее кормить наших больных. Сейчас только ленивый не пинает наши лечебницы. Я уже не говорю о зарплатах. Тут в ваших проблемах можно и заблудиться. Но ремесло-то от Бога. Оно или есть или его нет. И вы готовы привыкнуть к любым трудностям. Такая ваша, то есть наша миссия на земле. Банально, скажете вы, но знаете, к тому где я был и что видел добавилось к ремеслу такое понятие, как ответственность. Только, наверное, на войне до боли понимаешь, что нет ничего дороже человека. Почему я выбрал эту профессию? – Тут я обвел глазами зал. – Не знаю. Помню только, в детстве посмотрел фильм в нашем сельском клубе, который назывался «Коллеги», ну вы помните, по повести Аксенова. И все. Вот и стал сельский паренек бредить белым халатом. Предвижу ваш вопрос, а как же сейчас с руками хирурга? Скромненько – массажист…

– Вот именно, шли бы к нам, – вскликнул вдруг молоденький врач из глубины зала. – Мы вас примем.

– Спасибо. Не скрою, частенько вижу сны, что стою за операционным столом. Хотя чаще снится война и бесконечный конвейер человеческих страданий. А почему массажист – попробовал, получилось…

– А это правда, что вы подняли на ноги маму нашего градоначальника, – встала с последнего ряда, крепенькая круглолицая женщина средних лет. – Она была парализована.

– Я попрошу не перебивать нашего гостя, – заявила Изабелла Викторовна. Все вопросы после выступления.

– Да нет, я отвечу, если человеку не терпится, надо уважить. Верно, поставил. Но кокетничать не буду. Только паралича не было. Не хочу углубляться в анамнез. Тем более в область парапсихологии. Как сказал доктор Амосов – сердце надо лечить сердцем, а я, осмелюсь добавить: «Сердцем надо лечить все болезни». А в конкретном и где-то редком случае, я очень хотел, чтобы она встала. Ну и руки меня не подвели. А чтобы закрыть, так всех волнующую тему массажиста – еще один пример. В Афгане я помог разродиться двойней молоденькой женщине. Очень сложный случай, я уже готов был на кесарево, и тут вдруг я стал делать манипуляции руками. Появился какой-то жар в ладонях. И я зрительно, в деталях представил себе движение плода. И все получилось. Впрочем, тогда я не придал этому значения…

– Какая-то мистика, – проворчал с недоверием пожилой доктор в первом ряду.

– Но я все-таки вернусь к теме нашей встречи, – сказал я ему. – Я не помню, кому принадлежит знаменитая фраза: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые», но вот так, волею наших политиков, мы живем в годы перемен. Не буду касаться государственных дел, но каждодневное  телевизионное шоу все больше приобретает мрачный оттенок. И тут я предвижу ваш сакраментальный вопрос – почему я иду во власть? А все очень просто. Наше общество больно. Души очерствели, алчность, бескультурье, жажда наживы. По-моему в борьбе за жизнь общество вытряхнуло такие понятия как милосердие, помощь ближнему, честность, порядочность. Вы же знаете, когда иссякают возможности терапии, приходит хирург. Конечно, я говорю образно, но если вам нравится жить с такой властью, которая равнодушна к человеку – выбор за вами. С моей программой вы, надеюсь ознакомились. Хотя в принципе, наш город частичка гигантского изделия под названием Россия. А этот корабль испокон веку подвержен штормам и стихиям. Так что, мои коллеги, нет у нас идеальных программ. За всякой программой возможности государства и региона. Ну и само-собой, исполнители. Налоги, бюджетные деньги – весь гигантский финансовый организм требует честных исполнителей. Их совести и достоинства. Вот, пожалуй, все для первого знакомства. А теперь готов вас слушать.

Тут я опять взглянул на Галю. Она мрачно и как-то потерянно смотрела на меня.

Руки подняли несколько человек. Я выбрал того самого парня, который пригласил меня в коллектив хирургов.

– Груздев моя фамилия. Я – ваш коллега. И все-таки: вам не жаль терять квалификацию?

– Да ты не торопись, Груздев, пусть он сначала победит, – ехидно заметил широкоскулый, с бородкой мужчина.

– Вот тут вы правильно заметили. Надо еще победить, – польстил я ему. – Знаете, друзья мои, когда я пришел инвалидом с войны, у меня были проблемы с трудоустройством. Работал на скорой. Откровенно говоря, я подустал от крови. Тут коллеги мне могут возразить – такое ремесло. Но здесь хирург чувствует плечо, а там только рыжий фельдшер из Псковской губернии и Создатель. Но я так скажу, квалификация или есть или ее нет. Жизнь покажет, еще не вечер.

– Скажите, вы верующий? – спросила дама с места.

– Вера, очень личное. Верой сорить, по-моему, нельзя. Но я уже говорил на войне без партнерства с Создателем невозможно. А сейчас и в мирной жизни.

… И вопросы, вопросы…

– Вы думаете, этот весь наш национальный бардак можно изменить?! – скептически, то ли спросил, то ли утвердил, как финал, все тот же мужичок с бородкой, и в усмешке его путались сомнения на грани лукавства.

Но тут я не успел ответить. Главный  врач, то бишь моя бывшая жена, решительно встала.

– По-моему кандидат нас убедил или заставил задуматься. Пора подвести итог. Давайте поблагодарим Гавриила Алексеевича. – Здесь она подарила мне скромную улыбку, и я автоматически продолжил себе – «моего бывшего мужа» – за добрую, содержательную беседу. Кстати вы, Гавриил Алексеевич, у нас последний. Ваши соперники уже выступили…

– Зато по списку первый, – весело заметил кто-то из масс и легкий шумок тронул аудиторию.

– Я считаю, нам есть о чем подумать, – неожиданно продолжила Галина «пиарить» меня. – Конечно, хороший хирург и вдруг в компании чиновников, несколько странно. Но реформы в государстве, вероятно, требуют людей с новым оригинальным видением. Ну и порядочных, конечно. А в порядочности этого человека лично я не сомневаюсь.

Кажется, в первом ряду от последнего штриха главного врача белые халаты пришли в легкое возбуждение. И на лицах коллег возникли далеко не двусмысленные улыбки. Проводили меня аплодисментами. Со мной вышла Галя и я сразу спросил.

– Как там отец?

– Нет больше папы, – проговорила Галя и подбородок ее мелко задрожал. – Третий день, как похоронили. Сердце…

Мы остановились в фойе у окна.

Тут я совсем потерялся. Навалившаяся пустота парализовала душу. Тестя нет…

– А мне сообщить забыли? – едва лишь молвил я.

– Как тебя можно забыть?! Папа тебя так любил. Как сына.

– Ну тогда я ничего не понимаю, – произнес я, выталкивая ком из горла. – Я по-моему и на виду, и на слуху.

– И я так думала и Элеонора... Я два раза звонила в ваш, как говорят, народный штаб. Один какой-то мерзкий голосок так и ошпарил меня «Я б сама его хотела видеть и слышать».

«Фрося, ее почерк», – подумал я.

– Я бросила трубку, потом позвонила еще. Взяла какая-то вульгарная девица – она так ржала, а из глубины мужик что-то ей орал. Я и рта не успела открыть. Швырнула трубку, так стало обидно. Что там у вас, бедлам?

– Это секретаршу водитель анекдотами балует. Мне стыдно, Галя.

– Ну, я психанула. Постучала твоей жене. Тишина. Но ты должен меня понять. Мало что все на горе, но и на нервах. Ну, думаю, сам узнает. От соседей наших, да мало ли. Некролог-то в газетах только что напечатали. Мне бы проехать в штаб к тебе. Но тут завертелась вся эта организация похорон. А с Элеоноры какая помощь, кроме ее рева: «Ах как я жить теперь буду?» Отец на нее жизнь положил. Но к тебе в общежитие я все-таки вырвалась, предупредила вашу техничку. Она как раз полы мыла в коридоре. Больше никого не было. Там вообще у вас мрак. Как ты там живешь? Еще и людей принимаешь.

– А вот так и живу. Могла б мне и позвонить в общагу.

– А что у тебя есть телефон? В общежитии? Личный?! Вот уж не думала.

– Зато Элеонора знала…

– Знаешь, Гаврош, она в один день стала какой-то беспомощной. Деморализованной. Одни только причитания. А вообще, где вы обитаете? Ни супруги твоей, ни тебя.

– Я на колесах. Встречи за встречами. Жена днем у матери. Постирушки и все такое.

– Но ночами-то встречаетесь?

– Встречаемся, иногда. Жена на восьмом месяце – втроем спать не очень удобно. Я ночую то в общаге, то на новой квартире. Мы двушку купили, – как мог, сбивчиво объяснил я. – Могла б и записку оставить в двери.

– Оставила, в вашем почтовом ящике. Она, наверное, там до сих пор лежит.

– Я уже сто лет в него не заглядывал. Газет мы не выписываем, покупаю. А если откровенно, Галя, я уже выдохся с этими выборами. На автопилоте. Столько гадостей, грязи, неприятностей. По лезвию хожу и ни конца этой муке, ни края.

– Вот уж не думала, что ты на такое способен?! – блеснули, как давным-давно, глаза Гали.

– Братья-афганцы подсуетили, – улыбнулся я.

– Но я где-то догадывалась, что ты будешь бороться за себя. Ты же человек упертый. Но так стремительно, да и еще и во власть?! Ты даже внешне изменился, возмужал. Какой-то другой. Конечно, все знают в больнице, что ты мой бывший муж. На других встречах столько людей не было. Я думаю, у тебя есть шанс. И вообще, я смотрела на тебя, как на близкого человека.

– Это, Галочка, пройдет. От такой потери просто пусто стало у тебя на душе. А тут я – человек из прошлого. Какая-то память.

– Конечно, пусто. Я могла б  и не прийти, третий день. Но как подумала – оставаться одной. Верушка в садике. Сразу все полезет в голову. А ты, Гаврош, не «какая-то память».

– И все-таки, не прощу себе, что не похоронил Сергея Сергеевича. – Тут мне показалось, что разговор опасно уходит от темы.

– А может и к лучшему. Он последнее время очень плохо выглядел, похудел. Так что пусть мой папа останется в твоей памяти веселым, жизнерадостным. Если у вас родится мальчик, назовите его именем, – сказала Галя и, уронив мне голову на грудь, зарыдала.

– Сейчас же поеду на кладбище, – воскликнул я.

– На ночь глядя? – произнесла Галя, и с трудом беря себя в руки, добавила – Мы похоронили его рядом с внучкой. Ты давно был у Маришки?