Текст книги "Королева Бланка"

Автор книги: Владимир Москалев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)

Королева Бланка

Об авторе

Владимир Васильевич Москалёв родился 31 января 1952 года в Ростове-на-Дону. Там прошло его детство. В школу пошёл, когда переехали с отцом в Москву (нынешний район Печатники), и в 1969 году окончил 10 классов (уже в Кузьминках). К этому времени относятся его первые литературные опыты – следствие увлечения приключенческими романами. Это были рассказы – наивные, неумело написанные. Именно с них и начался творческий путь писателя, и тогда же им овладела мечта написать исторический роман. Вот как он сам вспоминает о том времени: «Мне было в ту пору 17 лет. Впервые я прочитал „Королеву Марго“ А. Дюма и понял, что пропал. Захлопнув книгу, сказал сам себе: „Клянусь, напишу такую же! Если Дюма сумел, почему не смогу и я? Отныне – вот цель, которой посвящу свою жизнь“». Над ним смеялись, крутили пальцем у виска, прочили ему другое будущее, но всё было напрасно. Мысль стать писателем не оставляла его, а жизнь между тем диктовала свои законы.

Надо было куда-то поступать учиться. «Чтобы писать, ты должен хотеть и уметь это делать», – вычитал Володя у кого-то из классиков. Значит, литературный институт. Литературу в школе он не любил, историю терпеть не мог. На этих уроках он засыпал: ему было неинтересно, скучно. С остальными предметами, исключая иностранный язык, дело обстояло не лучше. Как следствие – аттестат запестрел тройками. Какой уж тут институт… Но всё же попробовал, в один, другой… Результат, как и полагал, – плачевный. Выход один: работа. Без специальности, без навыков… Выручила армия. Окончил автошколу ДОСААФ, получил права. Затем поступил в аэроклуб (тоже от военкомата). Днём работал, вечером учился. Спустя два года – пилот запаса ВВС.

Простившись с аэродромами, Владимир вернулся домой. Работал шофёром, освоил специальность сантехника. Вскоре пришёл вызов из лётного училища, и он уехал в Кременчуг, а оттуда по распределению – на Север, в Коми АССР. К тому времени им было написано около 15 рассказов, но начинающий литератор никуда их не отсылал, понимая, что пока это только рабочий материал, ещё не готовый к печати. Отточив перо, Москалёв начал писать свой первый роман о Генрихе IV и через год закончил его. Отнёс главу в одно из местных издательств, там округлили глаза: «Признайтесь честно, откуда вы это списали? Автор текста – кто-то из зарубежных писателей».

Вернувшись в Москву, Владимир отдал рукопись романа в литконсультацию и получил ответ: «Никуда не годится, совсем не знаете эпоху, хотя и обладаете богатым воображением». И он с головой окунулся в XVI век. Днями не вылезал из библиотек: изучал архитектуру Парижа, одежду дворян, их образ жизни, нравы, речь – и читал, читал, читал… Одновременно писал новые рассказы и в который уже раз переделывал старые, продолжавшие ему не нравиться. Первый роман он забросил и написал три новых. Отнёс в издательство. Редактор с любопытством полистал рукопись: «Франция? XVI век? Оригинально… Не каждому по плечу. Что ж, попробуем издать». И издали.

Так сбылась мечта. Ну разве опустишь руки? Владимир продолжает много и плодотворно заниматься литературным творчеством. В его писательском багаже кроме романов есть басни о нашей сегодняшней жизни, о людях – хороших и плохих, есть два сборника рассказов, действие которых происходит в России второй половины XX века. Кроме того, Владимир продолжает своё путешествие в далёкое прошлое французской истории и пишет пьесы о франкских королях – Хлодвиге, Хильперике I, Тьерри III. Остальные пьесы (а их пять) продолжают эпопею «ленивых королей».

Избранная библиография В.В. Москалева:

«Великий король» (1978)

«Гугеноты» (1999)

«Екатерина Медичи. Последняя любовь королевы» (2001)

«Варфоломеевская ночь» («Свадьба на крови») (2002)

«Нормандский гость» («Гуго Капет», ч. 1, 2014)

«Король франков» («Гуго Капет», ч. 2, 2014)

«У истоков нации. Франки. Пять королей» (пьесы, 2015)

«Истории о былом» (рассказы, 2015)

«Два Генриха» (2016)

Часть первая. Вдова

Глава 1. Последний поход Людовика VIII

XII и XIII века – эпоха, обильная ересями. Катары, вальденсы, арнольдисты – каких только сект нет в Европе. И каждая со своим учением, во многих местах Священного Писания противоречащим учению Римской церкви. Больше всех досаждали Папе катары, на юге Франции звавшиеся альбигойцами. Народ слушал их проповедников, жадно впитывал их речи, в которых катары не признавали Папу и обличали церковников: продажность клира, его лживость, лицемерие, роскошь. Разве этому учил Христос? Церковь негодует, противится, ибо изначально хитра, порочна и лжива. Она пытается убить ересь, посылая своих миссионеров в «заражённые» области. Происходит словесный диспут. Что же предпринимает Церковь, понимая, что разбита в этом споре? То же, что один из спорщиков, проигравший в «поединке языков». Наглец и невежа, он в бессилии пускает в ход кулаки – единственное оставшееся у него оружие. Так же поступает и Церковь – превращается в труса и подлеца, призывая к насилию. Только так её противник может быть уничтожен, поскольку умом она его не переборола. Тактика гнусного негодяя и заячьей души. Его оружие – крестовый поход. Карающая длань – крестоносцы, французские рыцари.

Весной 1226 года король Франции Людовик VIII отправился с войском в Окситанию. В третий раз по призыву Папы он предпринимает крестовый поход на Юг. Семнадцать лет уже сопротивляются еретики королевской армии.

Первый поход Людовик совершил в 1215 году, ещё при жизни отца. Кампания оказалась на руку Симону де Монфору, покорителю альбигойцев, – тот осмелился вступить в Тулузу лишь вместе с принцем, посланным сюзереном, Филиппом Августом. Уже здесь с уверенностью можно было сказать, что Монфор не удержится на Юге и ему наследует французский король.

После смерти Симона де Монфора его сын Амори, чувствуя своё бессилие в деле дальнейшего искоренения ереси на Юге (его выгнали из Тулузы), воззвал к королю Франции, и в 1219 году, спустя три года после неудачной попытки занять английский престол, принц Людовик снова отправился в Лангедок. Папа Геласий благословил святое дело, и вновь началась резня мирных жителей по подозрению в катаризме, и запылали костры, как десять лет назад в Безье.

Однако Тулузу не удалось взять: при приближении королевского войска город закрыл ворота. Полуторамесячная осада ни к чему не привела, и в начале августа принц вернулся во Францию. Южане ликовали. Теперь можно отвоёвывать города, покорённые Симоном де Монфором: когда это ещё король организует следующий поход, а Амори слаб, куда ему до отца. Скорее всего, он всё отдаст французам и уберётся восвояси.

Так и случилось. В 1224 году Амори де Монфор уступил новому королю Людовику VIII свои права на покорение Лангедока. Папа Гонорий IV, поколебавшись было, дал согласие – не слишком-то он доверял обещаниям тулузского графа Раймонда VII искоренить ересь в своём регионе. Одновременно Папа направил во Францию легата – кардинала Ромена де Сент-Анжа – в помощь королю. Это было время конца перемирия с Плантагенетом – удобный момент для похода на Пуату. Королю подчинился Гуго де Лузиньян, принёсший оммаж за свои графства. Мы ещё поговорим о нём. А пока он помог Людовику – во всяком случае, не мешал ему – взять Ла-Рошель. У английского короля осталась только Гасконь.

И вот теперь, спустя семь лет, – третий поход. Та же Тулуза. Камень преткновения. Долина Роны в страхе. Все города спешат изъявить покорность. Неудивительно – дух южан упал: семнадцать лет уже идёт война, тысячи людей перебиты. До сопротивления ли королевской армии? Однако и та чувствовала себя не лучшим образом: болезни, дезертирство разрушили её. Авиньон, к удивлению, выказал сопротивление, но через три месяца был взят. Впереди Монпелье, Безье, Каркассон, Тулуза, но тут граф Тибо IV Шампанский[1]1
  Тибо IV Шампанский (1201–1253) – сын Тибо III и Бланки Наваррской, сестры короля Наварры Санчо VII. Его бабка Мария была дочерью Людовика VII. Тибо приходился троюродным братом Людовику IX, а также троюродным племянником Бланке Кастильской и графу Тулузскому Раймонду VII. (Здесь и далее – примечания автора).


[Закрыть] испортил всё дело. Истекли сорок дней вассального договора, и в конце июля, не дожидаясь капитуляции города, Тибо покинул короля. Вместе с ним, поддавшись на его увещевания, дезертировали со своими людьми герцог Бретонский Пьер Моклерк[2]2
  Прозвище «Моклерк», то есть «Невежа», герцог Бретонский получил за то, что постоянно ссорился с представителями духовенства, в чём был схож с императором Фридрихом II. Под угрозой отлучения от Церкви был вынужден отправиться в крестовый поход.


[Закрыть] и Гуго де Лузиньян, граф де Ла Марш. Едва они отбыли, как через некоторое время Людовик почувствовал недомогание. Глупая болезнь – бич походов – прицепилась, как назло. С каждым днём королю становилось всё хуже. До осады ли тут? И он отдаёт приказ отправляться домой, в Париж. На пути – сеньория Монпансье и город чуть ли не на границе с Бурбонами. Здесь король приказывает остановиться. Дизентерия, прогрессируя, окончательно валит его с ног. Доктора в бессилии разводят руками и опускают головы.

Король чувствовал, что умирает. Боже мой, за что? Ведь ему всего тридцать девять лет! Чем прогневил он Господа, что тот отпустил ему такой малый срок жизни, а главное – царствования! Всего три года! Где ты, Божья справедливость, где всесилие Твоё, о небесный Вседержитель! За что кару такую посылаешь Ты? Чем не угодил Тебе молодой король, помазанник Твой на царство, которое теперь Ты отнимаешь у него!..

И тут Людовик встрепенулся. Силы небесные! Ведь он не оставил завещания! Причина была: поход не выходил за пределы королевства. Но что же теперь, после него?.. Чью голову увенчает корона? Сына, разумеется, кого же ещё. Людовика, старшего из всех. Ему уже двенадцать, стало быть, в таком возрасте он и станет королём… А при нём? Бароны[3]3
  Барон (сир, сеньор) – вассал короля или представителя высшей знати, не имеющий официального титула.


[Закрыть], которые не замедлят управлять мальчиком в своих интересах. И вот она – раздробленность, развал, и нет державы, которой отдал свою жизнь его отец. К тому же есть ещё претендент на престол – сын Филиппа Августа от Агнессы Меранской, граф Булонский Филипп Юрпель, прозванный Строптивым. Не за ним ли пойдут бароны?

Какой же выход?.. Бланка! Любимая жена. Ей доверить королевство, больше некому, а к ней приставить верных людей. Кого же? Первым – Гёрена. Он стар, ему уже за семьдесят, но он подскажет, научит, он умеет… Верный друг отца. Они начинали вместе, когда Филиппу было всего четырнадцать. Затем Бартелеми де Руа и Жан де Нель. Тоже старики, но до гроба верны короне. Кроме них друзья, в которых Людовик более или менее уверен: граф Булонский Филипп, графы де Монфор и де Сансер, Бурбон и де Куси, архиепископы Санса и Буржа, епископы Нуайона и Бове, семейство де Немур… Но прежде первые трое. Им надлежит услышать последнюю волю короля, им должен он сказать самое важное, пока ещё не поздно!

– Гёрен, Руа, де Нель! – позвал Людовик и поманил пальцем преданных друзей.

Они стояли рядом, им осталось только наклониться.

Его голос был уже слабым, но в наступившей тишине его могли ещё услышать другие, те, о ком он только что думал.

– Архиепископ… ближе, ближе, – попросил Людовик. – Читай, что тебе положено, перед отходом христианина в вечность, в царство небесное, и отпускай мне грехи мои, которых, видит Бог, не так уж и мало.

И устремил глаза ввысь. Грехи… Какие же? Супругу он горячо любил, об измене ей даже не помышлял. И она верила ему, зная тем не менее, об особенностях походной жизни. Замахнулся на английский престол? Да что там, был уже избран королём! Грех ли это? Как знать, Богу виднее. Должно быть, и спровадил Всевышний Безземельного в могилу, чтобы одумалась знать и усадила на трон своего короля, английского, мальчика ещё… Но вот грехи, которые не снять с души, – люди, безвинно загубленные в трёх походах. Сотни, тысячи! Безжалостно изрубленные, заколотые, сожжённые иноверцы – старики, матери, даже дети… Всё потому, что верили не так, как хотелось Риму, где восседает убийца из убийц – наместник Бога на земле Папа Римский. Может, болезнь эта и есть расплата за Безье, Лавор, за Марманд, где вырезали пять тысяч жителей во славу истинной веры, как учит тому Римская церковь? Хотя избиение в первых двух – дело рук Симона де Монфора.

Вечер неспешно окутывал землю. Чадили факелы в руках у слуг. За стенами замка слышалось конское ржание и гудел ноябрьский ветер, раздувая разбросанные по равнине костры королевского войска.

А Готье Корню уже бубнил над умирающим королём заупокойную молитву. Внезапно Людовик перебил его, широко раскрыв глаза, вытянув в сторону руку:

– Бланка! Пусть приведут мою жену! Немедленно пошлите за ней в Париж! Быть может, гонец ещё успеет. Отправляйся ты, Бурбон, мой близкий друг. Скорее же! Торопись, Аршамбо! Я должен проститься…

Сир де Бурбон торопливо вышел и через минуту умчался.

Король дослушал архиепископа, обвёл глазами присутствующих – всех, около двадцати человек – и сказал им то, что определило возведение на престол нового короля:

– Приказываю вам всем после моей смерти принести клятву верности моему сыну Людовику. Немедленно же коронуйте его!

Молчание в ответ, хотя именно этих слов и ждали от него.

– А в случае его неожиданной смерти? – захотел уточнить кто-то.

– Другого сына, Робера.

Потом снова поманил рукой тех троих, старых соратников Филиппа Августа:

– Позаботьтесь о моих детях. Не дайте в обиду. Они Капетинги, кровь от крови моей и моего отца.

Все трое склонили головы, а Людовик покосился: пишет ли клирик? Пишет, и это будет самый важный документ. Другого Людовик не продиктовал. Забыл или намеренно не упомянул о Бланке Кастильской, матери юного короля?.. Знал, что бразды правления возьмёт в руки она. Кто же ещё? Ведь она мать. Королева! А теперь – вдовствующая королева-мать. Она крепка, сильна духом, и Людовик верил ей. Она прошла большую жизненную школу при свёкре Филиппе и при своём супруге. Она сумеет, она знает, что делать, как не допустить мятежа, который неминуемо возникнет.

Архиепископ Санса, всецело преданный короне, обратил на пользу государству момент, когда короля слышали только трое. Подойдя к клирику, он спешно стал ему что-то диктовать. Те двое, что рядом с ним, переглянулись. Таких слов король не говорил! Архиепископ так посмотрел на них, что они, побледнев, молча потупили взоры и подписались там, где указал им Готье Корню, тот, кому они беспрекословно подчинялись.

– Гёрен, де Руа, де Нель! – снова позвал Людовик троих и сказал им, но тихо, чтобы слышали только они:

– Берегите Бланку…

И впал в беспамятство. Архиепископ кивнул: он принял верное решение, поступив согласно своей чести и долгу перед короной. Теперь самое важное: подпись короля!

Глава 2. Влюблённый дезертир

А Тибо Шампанский торопился в Париж, чтобы скорее увидеть Бланку Кастильскую. Увидеть раньше всех, пасть перед ней на колени и спеть новую песню о любви к даме своего сердца!

Давно уже, ещё при жизни короля Филиппа, он был пленён её обаянием и красотой. Прошло совсем немного времени, и он понял, что влюблён. Произошло это на коронации её мужа, в Реймсе, в августе 1223 года. Такой прекрасной она ему показалась тогда в светло-зелёном платье, усыпанном драгоценностями, и с короной на голове, так чарующе она улыбалась, и столь величавы были её поступь и жесты, столь пленили взор высокая грудь, алые губы и властный взгляд, что сей же час потерял молодой граф голову от любви. Он был очарован испанкой, повержен ею в прах, чуть не бросился перед ней на колени прямо у ступеней алтаря. Спасибо вовремя удержали друзья – не миновать бы скандала. А она ничего этого не видела в упоении сладостными минутами, когда из принцессы её возвели в королеву. И лишь днями спустя она с удивлением стала замечать обращённые на неё пылкие взгляды нежданного влюблённого. Поначалу ей это польстило, но взгляды становились всё горячее и настойчивее, и она стала их избегать. Придворные дамы искоса и исподлобья недвусмысленно поглядывали на неё, загадочно улыбаясь при этом. Камеристки, раздевавшие королеву перед отходом ко сну, делали ей откровенные намёки, не боясь, что она отругает их за это. И однажды она решила покончить со всем этим, во-первых, чтобы не компрометировать себя, а во-вторых, не находя в душе никакого ответного чувства. Да и возраст напоминал о себе: на тринадцать лет она старше его.

В присутствии всего двора, со свойственной ей прямотой она однажды заявила Тибо, что не желает видеть направленные на неё его долгие взгляды, выражающие, как нетрудно понять, любовное томление. Королева Франции не позволит себе флиртовать при живом муже, пусть этот господин уяснит это для себя. А если он не поймёт, она пожалуется королю, и тот прикажет ему удалиться без права отныне появляться при дворе.

Фрейлины, слышавшие эту отповедь, переглянулись. Испанка! Истинная дочь Кастилии! Француженка никогда не посмела бы стыдить кого-либо прилюдно.

Кровь бросилась графу в лицо. Он видел, как все смотрели на него, и от смущения не нашёлся что сказать. Он был влюблён, и та, кого он любил, ответила ему оскорблением, да ещё и публично. Будь на его месте женщина, она стала бы мстить. Пусть даже королю. Но не таков был Тибо. Сказав, что её величество, судя по всему, неверно истолковала его взгляды, выражавшие всего лишь глубокое почтение, несчастный влюблённый откланялся и ушёл.

Краска стыда долго не сходила с его щёк, и он полагал, что это заглушит его страсть, быть может, и вовсе убьёт её, но этого не случилось. Напротив, он совсем обезумел от любви, увидев королеву через день на приёме послов из Германии. А ещё спустя несколько дней Тибо, оставшись наедине с Бланкой Кастильской в её покоях, встав на колени признался ей в любви и, пока она не пришла в себя от неожиданной исповеди, спел одну из своих песен, посвящённую ей, даме его сердца. Он был поэт, умел сочинять неплохие стихи, и Бланка, не перебивая, слушала этого Иксиона[4]4
  Иксион – царь племени лапифов, приглашённый на Олимп. Там он вздумал влюбиться в супругу Зевса, Геру, и за это был низвергнут в Тартар. Привязанный к вращающемуся огненному колесу, Иксион был обречён на вечные муки.


[Закрыть], вздумавшего полюбить жену короля. В эти мгновения ей, по всей вероятности, хотелось видеть поблизости колесо. А Тибо, надо полагать, искренне жалел, что он не царь Давид, а королева не жена одного из его центурионов по имени Вирсавия[5]5
  Вирсавия – жена одного из военачальников царя Давида, который, влюбившись в неё, послал её мужа в сражение, где тот и был убит.


[Закрыть].

– Песня хороша, слов нет, – холодно произнесла Бланка, – но кто позволил вам петь её мне?

– Любовь к даме моего сердца! – пылко воскликнул Тибо.

– Даму сердца любят на расстоянии, не оставаясь с нею наедине, – последовало возражение. – Во всяком случае, так принято у нас в Кастилии. В нашем королевстве никто не осмелился бы влюбиться в жену государя. Знаете, что за это бывает?

– Но я полюбил вас, мадам, когда вы были ещё принцессой. Разве это не оправдывает меня?

– Палач не станет слушать ваших оправданий. Вначале с вас живого сдерут кожу, а потом отрубят голову.

Столь безрадостная перспектива вовсе не охладила пыла безумного влюблённого.

– Это то, чего заслуживает моя любовь? – ответил он. – Так принято у вас в Кастилии?

– За любовь к королеве там вырывают детородные органы, а потом кормят ими преступника, если тот к тому времени не отдаст Богу душу.

– Своеобразно же приветствуется любовь в далёкой жаркой Кастилии, – печально промолвил Тибо. – Хорошо, что мы живём во Франции, где не практикуются такие изуверские методы борьбы с любовью.

– Государь подумает над тем, не следует ли и здесь ввести такой обычай.

– Ваши соседи – короли Наварры, Арагона, Барселоны – поступают так же со своими подданными?

– Да, если те позволят себе такую дерзость.

– Влюбиться в женщину?

– В королеву!

– Для меня вы не королева, Бланка, а всего лишь женщина, прекрасней которой нет на свете!

Испанка гордо вскинула голову.

– Я не давала вам повода фамильярничать со мной, граф Шампанский! Как смеете вы обращаться к королеве так, словно вы её супруг? Запомните, такое право имеет лишь король!

– Позвольте же мне, мадам, сохранить за собой эту маленькую вольность, ведь ничего иного я у вас не прошу. Моё жгучее желание – остаться вашим паладином, готовым по первому зову встать на защиту той, что отняла у него покой и сон. Не отнимайте же у меня сладостных мгновений любоваться вашей красотой, быть рыцарем вашего сердца и слагать стихи, которые я буду посвящать даме моих грёз!

Такого рода беседы происходили всё чаще, и со временем Бланка Кастильская уже ничему не удивлялась. Кажется, она даже свыклась с таким положением дел. Во всяком случае, Тибо она больше не прогоняла и, как могло показаться со стороны, даже с некоторым удовольствием принимала у себя. Но это ещё ни о чём не говорило двору. Камеристки упорно твердили, что никто, кроме мужа, никогда не появлялся в опочивальне королевы. Людовик же, по природе своей неревнивый, и вовсе закрывал глаза на «невинное увлечение» своей супруги. Именно так называли фрейлины любовь Тибо Шампанского к французской королеве.

И никто не догадывался, что Бланка вела тонкую игру. Шампань – сильное графство; граф Тибо – могущественный вассал. Пусть увивается у трона, забавляя королеву своей любовью. Кто поручится, что Тибо не станет мятежником, если оттолкнуть его, лишив своей милости и прогнав с глаз долой? Мало того, он найдёт себе союзников, и всё это сборище примкнёт к врагу, тому же Плантагенету! Вассальную клятву нарушить недолго, это уже никого не останавливало. Так не лучше ли иметь такого соседа в числе друзей, нежели врагов? Король, поразмыслив, одобрил действия супруги и отныне только посмеивался, когда ему пробовали намекнуть на возможность адюльтера со стороны его супруги.

Не замечая ничего этого и уверенный в том, что сумел растопить лёд в сердце той, которую страстно любил, Тибо мчался в Париж. В августе он предстал перед дамой своего сердца, взволнованный, запыхавшийся. В глазах его читалось невыразимое счастье от встречи с любимой женщиной. Бланка, увидев его, взмахнула рукой, и вмиг смолкли музыкантши и певицы, развлекавшие её. Все взоры – на графа Шампанского, который вихрем ворвался в будуар королевы и, встав на одно колено, благоговейно склонился над её рукой. И тотчас поднялся. Бланка невольно залюбовалась им: высокий, сильный, длинные русые волосы, серые глаза, правильный овал лица и тонкие губы, с которых в очередной раз вот-вот готово было сорваться признание в любви.

Вместе с Тибо в покой ворвались пыль дорог, запахи глубокой осени и носящаяся в воздухе изморось. А от него самого пахло лошадиным потом… и мужчиной – запах, который женщина распознает среди сотен других.

Бланка повернула голову, повела рукой. Присев в реверансах, придворные дамы и камеристки выпорхнули из будуара, оставив их одних. Не ушёл один Бильжо – страж. Стоял рядом с лицом Пиррона[6]6
  Пиррон (ок. 365—270 до н. э.) – греческий философ. Усматривал высшее счастье в ничем не смущаемом равнодушии.


[Закрыть], держа руку на спинке кресла. Об этом человеке следует поговорить особо, но сначала – Тибо. Глазами, излучавшими страсть, он впился в королеву – предмет его любви, даму его сердца. По плечам у неё рассыпаны чёрные волосы, на губах играет лёгкая улыбка, взгляд направлен на гостя.

– Граф, отчего вы здесь? – удивилась Бланка. – Почему не с войском короля? Прежде я должна видеть его, а не вас.

– Он уже скоро прибудет, моя королева, – искренне заверил её возлюбленный. – Я нарочно прибыл раньше, чтобы лицезреть без помехи даму моего сердца и вновь выразить мои чувства к ней. – Бланка поморщилась. – Но поскольку, я вижу, королева Франции уже привыкла к моим словам, то я позволю себе выразить свою любовь к ней в новой песне, которая прилетела в Париж из далёкого Лангедока.

И Тибо, взяв лютню, приготовился петь.

– Оставьте, не до песен сейчас, – погасила его улыбку Бланка. – Расскажите лучше о походе. Сколько городов покорил мой супруг? Сколько выиграл сражений? Где он теперь и почему так скоро собирается вернуться?

Тибо отставил лютню в сторону.

– Людовик осадил Авиньон. Осада длится вот уже несколько месяцев, но, по всему видно, город скоро сдастся. Должно быть, уже так и случилось.

– Должно быть? – вперила в него Бланка немигающий взгляд. – Вы, значит, не знаете этого? Вы покинули Лангедок? Бросили короля, оставив его одного сражаться с врагом?

– О, разве король один? У него достаточно сильное войско. Надо полагать, после взятия Авиньона он пойдёт на Монпелье.

– А вы?.. – Бланка всеми силами старалась унять закипавшую в ней злость. – Почему вы здесь? Разве долг вассала не в том, чтобы быть там, где сюзерен ведёт военные действия?

У Тибо давно был готов ответ.

– Вам ведь известно, мадам, что вассал всего сорок дней в году обязан служить своему сеньору. Так вот, срок вышел. Я имел полное право уехать, поскольку исполнил свой долг. В чём вы можете меня упрекнуть?

– В том, что вы бросили своего короля!

– Никто не обязан служить сверх положенного срока, – возразил Тибо. – Таков закон.

Бланка резко поднялась с места: глаза широко раскрыты, видно, как пульсируют жилы на висках.

– Вы предали короля, граф Шампанский! Вы бежали из-под Авиньона, хотя могли остаться, ведь речь шла об окончательном покорении Лангедока. Однако мало того, что вы покинули поле боя, вы ещё потащили с собой Лузиньяна! Он не бросил бы короля в трудную минуту, но вы, зная, что из этого теста легко лепить вафельные трубочки, подговорили его!

– Я действовал в соответствии с правом, меня не в чем упрекнуть. Любой закон оправдает нас с Лузиньяном.

– Только не мой! – отрезала Бланка. Потом произнесла, сузив глаза и сжав ладони в кулаки: – С вами был ещё герцог Бретонский Пьер Моклерк…

– Вам и это известно? – исподлобья поглядел на неё Тибо, стараясь избежать встречного взгляда.

– Недурная троица, – зловеще промолвила королева и вновь села. Надо успокоиться. Нельзя ссориться с Шампанью. Плантагенет только того и ждёт, чтобы заполучить себе новых союзников: этого «вафельного» и Тибо. Моклерк, почуяв запах денег, бросится за ними следом… Погоди, Бланка, не спеши. Не руби сгоряча, хоть и кровь ударила в голову. Как бы не наломать дров. Прежде всего, взять себя в руки. Вот так! Теперь расправить брови. Наконец выдавить из себя лёгкую улыбку. Ну, ты же сможешь! Вспомни, как говорил отец: «Не тот правитель, кто сидит на троне, а тот, кто в седле. Не тот, кто предаётся разгулу и веселью, а тот, кто держит в своих руках соседа, войско, конницу и флот». И ещё: «Женщины послужили причиной множества бедствий для правителей государств».

Людовик постоянно в походах – то на альбигойцев, то на англичан. Некому ему помочь, кроме нескольких верных соратников, среди которых умный Гёрен, правда, уже старый. Но есть ещё жена, и она родом из Кастилии. Быть верной помощницей мужу – её долг, что бы он там ни замышлял. Но она твёрдо знает – ничего такого, что было бы противно его чести и растущему государству, которое оставил им обоим король Филипп.

– Что ж, – уже мягче проговорила Бланка, – будем ждать дальнейших событий. Гонец привезёт известия. Они приходят ко мне каждые десять дней.

Новость пришла в конце августа: Монпелье открыл ворота, признав власть французского короля. Войско направилось к Безье – городу, в котором семнадцать лет назад Симон де Монфор устроил почти поголовную резню мирных жителей. Наученные горьким опытом, безьерцы и не думали сопротивляться. Далее – Каркассон. Жители этого города оказались не глупее собратьев. Вывод напрашивался простой: южане поняли наконец, что король – суверен Франции. Его верховная власть распространяется и на графство Тулузское. Большая разница в сравнении с обычным феодальным войском.

В октябре король решил осаждать Тулузу, но внезапная болезнь перечеркнула его планы.