Текст книги "Королева Бланка"

Автор книги: Владимир Москалев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

– Примите мои искренние соболезнования, государь и государыня. Церковь глубоко скорбит об утрате одного из её верных сынов.

– Вы были с ним? – коротко спросила его Бланка. – Это… случилось при вас?

– Я стоял у его ложа и слышал последние его слова. Они были адресованы нашему королю и вам, ваше величество.

– Едем! Немедленно едем! – воскликнул Людовик. – И вы с нами, аббат. Там, у тела моего друга, вы скажете нам всё, что хотели сказать сейчас.

Они отправились не пешком, хотя Гёрен жил недалеко, на улице Глатини. Не прошло и нескольких минут, как лошади остановились у двухэтажного особняка с башенками по бокам. Вокруг дома стояли кучками монахи, клирики, горожане, – переговариваясь, глядя на всадников, впереди которых король и его мать.

Все спешились и вошли в дом, поднялись по лестнице на второй этаж.

В спальной комнате, где лежал покойник, царил полумрак: две свечи горели у изголовья и одна в изножье. Когда подошли король с матерью и за ними остальные, пламя метнулось в сторону, другую, возмущённое тем, что нарушили его покой; потом успокоилось, устремив к потолку ярко-жёлтые язычки, похожие на наконечники копий.

Скрестив руки на груди, со впалыми щеками и ртом, Гёрен будто спал, только грудь его не вздымалась и не трепетали крылья носа, как во сне. Глубокие морщины бороздили его лоб, щёки, шли от носа к уголкам рта, и эти две бороздки, словно являвшие собой стороны вытянутого вверх треугольника, указывали на весёлый нрав усопшего. Так оно и было: Гёрен, в пору молодых лет короля Филиппа, слыл любителем позубоскалить, чем веселил своих друзей и короля[40]40
  О жизни этого выдающегося человека, своего рода соправителя Филиппа Августа и его первого министра (как аббата Сюжера у Людовика VIII или Ришелье у Людовика XIII), можно прочитать в монографии Ж. Сивери «Филипп Август» и в моем романе «Мудрый король».


[Закрыть].

Бланка устремила омрачённый горем взгляд на лицо своего последнего старого друга, и у неё потемнело в глазах. Так было с ней, когда она упала, сжимая в объятиях тело мёртвого мужа, лежащее в гробу. Теперь Гёрен…

Слёзы застилали ей глаза. Она услышала всхлипы рядом, прижала к себе сына. Людовик, скривив губы, тихо, по-детски, плакал, растирая кулачками глаза. Он больше не увидит своего наставника, заменившего ему отца, не сядет с ним рядом и не услышит его забавных, грустных и трагических историй. В этот день, как он сам говорил позднее, он простился со своим детством.

По другую сторону погребального ложа стояла, не сводя глаз с застывшего лица покойного, его дочь Эрсанда. Ей было к тому времени сорок восемь лет, её былая красота уже увяла, но воплотилась в дочери, прекрасной баронессе Алоизе де Виларсель д’Ибелен. Она и её брат Готье ещё не знали о смерти деда, к ним поскакали гонцы…

Бланка огляделась: где же духовник? Рядом с усопшим стояли только два лекаря. Она остановила взгляд на старшем по возрасту, молчанием своим спрашивая его. Встретившись с ней глазами, медик вздохнул, разводя руками:

– Епископа одолевали болезни. Он стар и не мог бороться с ними. Мы сделали всё, что могли. Священника не звали, пока его преосвященству не стало совсем плохо. Так он сам повелел. А когда позвали, оказалось, что жить первому министру осталось совсем ничего. Ему сообщили, что послали за духовником, дабы тот отпустил умирающему грехи, но он ответил, что сам побеседовал с Богом. Он просил Господа нашего принять к себе его душу и получил согласие. Когда пришёл священник, было уже всё кончено.

– Где же он теперь?

– Прочёл свои молитвы и ушёл.

Чья-то лиловая мантия возникла вдруг в поле зрения Бланки, совсем рядом. Она повела глазами. Епископ Парижа Гийом Овернский.

– Духовенство всего королевства вместе с паствой и светской властью глубоко скорбит об утрате одного из верных сынов Церкви, – склонив голову, промолвил он и, осенив тело распятием, низко поклонился ему. – Ваш сын, мадам, почитал брата Гёрена как святого и любил его как своего друга, отца и наставника.

– Он был и моим другом, епископ, – глухо произнесла Бланка.

– Да, ваше величество, мне это известно.

Они замолчали. Молчали все, только верные слуги Гёрена всхлипывали по углам, не смея подойти к усопшему ближе. Они все любили его, видя в нём мудрого и справедливого господина, от которого видели только добро.

– Он так хотел проститься с вами, государь, – негромко произнёс аббат Гревен. – Он очень жалел, что вас с матушкой не было рядом. Он желал видеть вас, перед тем как в последний раз вздохнёт…

Людовик, успокоившийся было, снова горько заплакал.

Бланка велела похоронить Гёрена со всеми подобающими высшему духовенству почестями. Её распоряжение было выполнено так, словно предавали земле тело усопшего монарха.

Брат Гёрен упокоился навсегда под сводами собора Богоматери при огромном стечении народа и под перезвон всех парижских колоколов.

Последний друг великого короля ушёл из жизни, словно закрывая своей смертью книгу летописи, повествующей о ярких деяниях этого выдающегося монарха.

Глава 24. Одна – в логово дьявола

Поздно вечером Бланка собрала Малый совет, на котором обсудили сложившуюся ситуацию. Вначале никто не понял, отчего она отдаёт распоряжения об управлении государством, причём делает это в такой форме, словно диктует завещание. Людовик смотрел на мать и тоже ничего не понимал. Наверное, она сейчас пояснит? И королева-мать объявила под устремлёнными на неё вопрошающими взглядами:

– Я еду к Моклерку! Я нанесу визит этому дерзкому герцогу и попытаюсь образумить его. Он должен прекратить свои выступления против королевской власти, или король силой заставит его сделать это.

На некоторое время воцарилось молчание. Да и что было говорить – и без того ясно, что армия отправляется в поход на Бретань. Оставалось только узнать дату выступления и численность войска, которая сейчас будет оговорена.

Вопрос этот задал коннетабль де Бурбон. Все ждали. И услышали ответ, который всех поверг в изумление. Не допускающим возражений тоном Бланка заявила:

– Я поеду одна. Охрана – несколько рыцарей. Со мной отправятся Бильжо и маршал Монфор.

У советников вытянулись лица. Легат, побледнев, таращился на королеву, словно она объявила себя поборницей мира с еретиками. Людовику показалось, что пол уходит у него из-под ног: он не мыслил своего существования без матери, которую, казалось ему, уже терял. Даже Бильжо выказал удивление, широко раскрыв глаза: текст письма Катрин де Витри он знал почти наизусть.

– Ваше величество, это опасно! – бурно запротестовал коннетабль. – Моклерк безрассуден, он может взять вас в плен, вы станете его заложницей!

– Такой удобный случай он не упустит, – поддержал его маршал де Нель. – Сделав вас узницей, он станет диктовать королю свои условия, которые ваш сын, увы, не сможет не выполнить.

Кардинал прибавил:

– Провидение, конечно же, не допустит посягательства на священную особу миропомазанницы Божьей, но разве не в первый раз герцог Бретани, этот нечестивец и богохульник, пытается захватить власть? Что ему Божье волеизъявление, если добыча, которая уже много раз ускользала от него, сама идёт к нему в руки! Убоится он разве кары небесной, и не обезглавите ли вы, ваше величество, своим визитом в логово волка государство, коим надлежит вам управлять, помогая этим вашему сыну?

– Что скажете вы, де Ла Руа? – выслушав мнения, обратилась Бланка ко второму министру. – Считаете ли безрассудным мой шаг, направленный к предотвращению нового мятежа?

– Скажу, мадам, – ответил граф Бартелеми, – что ваш свёкор, мудрый политик и стратег, не поступил бы подобным образом.

– Что же, по-вашему, он предпринял бы?

– Выступил бы в поход с армией, чтобы разбить мятежного герцога и пленить его самого. Луврская башня заждалась очередного гостя. Но есть и другой путь. Моклерка можно подстеречь на подступах к Парижу и, разбив наголову, взять в плен. Второй способ я нахожу более верным: не придётся тащить с собой осадные орудия для штурма замка, а умело расставленные лучники нанесут немалый урон войску неприятеля. В данном случае сработает эффект неожиданности – приём, который всегда удавался вашему свёкру, а потом его сыну, вашему супругу.

– То, что сказал Ла Руа, продиктовано ему здравым смыслом и опытом прошлых войн, – заметил коннетабль. – Я вполне согласен с его планом, и, полагаю, так думают остальные.

Бланка молча, пытливым взглядом окинула собрание. Желающих высказать своё мнение больше не находилось. Но все продолжали смотреть на неё с явным непониманием. Она поняла, что они против её решения. Они опасались за её жизнь, и это было вполне естественно. Они не желали возвращения к старым феодальным порядкам, которое неминуемо наступило бы с приходом к власти мятежных принцев и графов боковой ветви королевского дома Капетингов. Они шли в будущее, не оглядываясь на прошлое, и, опасаясь за жизнь королевы-матери, боялись за державу, которая с таким трудом вырвалась из оков, теснивших её два столетия, и теперь шла к новой жизни, ведя за собой благодарный народ.

Они ждали. Что скажет она им? Все как один готовы были к выступлению, и никто не желал отпускать её одну в мятежное графство – логово зверя, который, поймав, уже не выпустит из лап свою жертву.

И она сказала им, застывшим в ожидании:

– Довольно войн. Я видела, как гибнут за королеву благородные рыцари, как падают с коней без рук, без голов, не успев вверить свою душу Богу. На моих глазах за своего короля умирали горожане. Я вижу их изуродованные, рассечённые пополам тела; они падают на землю, орошая её своей кровью. Теперь оставшиеся в живых зализывают свои раны, а павших в бою за королеву оплакивают их матери и вдовы. Они погибли, защищая нас с сыном, и два дня, по приказу короля, Париж пребывал в трауре.

Этой ночью мне было видение: Христос явился ко мне во сне и повелел искупить пролитую по моей вине кровь. Она стоит у меня перед глазами, и Бог направляет меня, приказывая идти без войска, отдавшись на волю провидения. Могу ли я ослушаться гласа Всевышнего? Долг обязывает меня возместить собою понесённую людьми потерю, и я пойду одна, не боясь и всецело полагаясь на волю Господа. Случится так, как угодно Ему; ни один смертный не вправе изменить или отменить предначертанный ему Богом путь.

Бланка замолчала, но присутствующие не расходились. Лишь король либо опекун могли закрыть совет. И они поняли, что королева лишь на короткое время перевела дух. Отпив воды из бокала, она продолжала:

– Королевская власть для каждого смертного, будь то простолюдин, рыцарь или принц, всегда была и остаётся предметом поклонения, а потому не я, а враги должны бояться меня и трепетать перед той, что помазана была на царство вместе с мужем своим. Главенство и нерушимость королевской власти непререкаемы, ибо установлено так Богом, воля которого для всех священна. Пьер Моклерк Бретонский вылеплен из того же теста, что и остальные люди, а потому не посмеет напасть на меня и тем более коснуться меня своими руками, а потому я предстану перед ним без войска, лишь с малой охраной. Пусть не думает, что я его боюсь, пусть знает, что я не имею на это права как королева, как сюзерен, которому обязан повиноваться каждый вассал его королевства.

– С какой же целью, ваше величество, вы едете туда? – пожелал уточнить епископ Парижский. – Правильно ли я понимаю, что вы рассчитываете заставить бретонского правителя прекратить свои выступления против королевской власти?

– Я говорила об этом в самом начале, епископ.

– Но послушает ли он вас? Герцог высокомерен, своенравен. Его отказ и, что ещё хуже, насмешка могут обидеть вас, нанести рану вашей душе. Не лучше ли будет для вас взять с собой слугу Церкви, который сумеет образумить строптивца, привести его к покорности словом Божьим?

– Вы говорите о себе? – спросила Бланка.

– Многие служители Господа в вашем распоряжении, государыня, и один из них перед вами. Как и любой, я готов повиноваться воле королевы-матери.

– Не боитесь, что вас могут взять под стражу вместе со мной или, в худшем случае, лишить жизни?

– Христианин не посмеет поднять руку на своего духовного пастыря, – твёрдо ответил Гийом Овернский. – Не отмолить ему тогда сего греха вовек, и не будет его душе спасения на том свете. Тот, кто не знает этого, не есть христианин.

– Вы забываете, епископ: герцог Бретонской не очень-то жалует духовенство; из-за его вечных ссор со святыми отцами он и получил своё прозвище. Однако благодарю вас за готовность пожертвовать собой во имя правого дела, ибо, несмотря на ваши возражения, печального исхода нельзя исключать. А потому я не возьму вас с собой. Парижане не простят мне, если я оставлю епархию без их духовного отца.

Епископ, сложив крестом руки на груди, коротко поклонился.

– Своё решение я оставляю неизменным, – поднялась Бланка с места, закрывая совет. – Монфор, отберите десять человек, смелых, сильных. Мы выезжаем завтра утром.

Присутствующие, покачивая головами, стали расходиться.

– Что скажешь о моём решении, Бильжо? – спросила Бланка, когда все ушли.

– Ты забыла о письме, королева?

– Я знала, что именно таким будет твой ответ.

– Катрин предупреждает тебя. Думаю, у неё есть к этому основания: ей хорошо известен нрав бывшего зятя.

– Она опасается самого худшего. Но я не думаю, чтобы герцог посмел отобрать у меня свободу.

– Он может отнять больше – жизнь.

– Едва ли он рискнёт – король пойдёт на него войной. Граф Шампанский и Фернан довершат разгром Бретани и Дрё, который начнут королевские войска.

– Его ничто не остановит. Сначала он посадит тебя в клетку – ты станешь для него разменной монетой. Не забывай, король Генрих – его союзник, если не хозяин. Одержав верх, с тобой не станут церемониться.

– Ты боишься за меня, мой верный друг?

– Жаль, здесь нет Катрин, она удержала бы тебя от необдуманного шага.

– Я приняла решение. Гибель несчастных горожан требует искупительной жертвы.

– Потеряв голову, их не вернёшь.

– Думаешь, вернее было бы начать битву и усеять поле сотнями безвинных голов? Нет, Бильжо, пусть погибнет одна, сохранив жизнь многим.

– Я не оставлю тебя, королева. Мы были вместе при жизни, уйдём же на небеса вдвоём.

Бланка поцеловала его в лоб, как мать сына.

– Не думай обо мне, лучше – о моих детях. Твоя жизнь баронам не нужна. Потеряв королеву, ты станешь служить королю. Я поехала бы совсем одна, но одной мне не справиться с грабителями, которых полно на дорогах королевства.

– Мой долг – защитить тебя от них.

Бланка приложила ладонь к его губам:

– Пора на отдых. Молельня ждёт меня.

Всё смолкло. И снова от стены в том месте, где она дала трещину и от неё отвалился небольшой кусок (это оставалось никем не замеченным – с внутренней стороны на стене висел гобелен), отошла шпионка и зловеще проговорила:

– Чудесно! Курица сама кладёт голову под топор, и некому ей помешать. Надеюсь, герцог не упустит такой случай… Но её страж, кажется, пошёл другой дорогой. Странно – обычно они уходят вместе… Не затем ли он пошёл, чтобы… Я должна проследить. Здесь кроется какая-то тайна.

И она крадучись, в полумраке, прячась в нишах и за гипсовыми изваяниями, пошла за Бильжо.

В одной из галерей, тянувшихся вдоль правого крыла королевского дворца с запада на восток, Бильжо нашёл сира де Бурбона и о чём-то заговорил с ним. Коннетабль, выслушав его и кивнув, направился по одному из тёмных и узких коридоров в глубь дворца, и вскоре вернулся в сопровождении графа де Монфора.

– Так вы собираетесь нарушить приказ королевы? – достаточно громко, уверенный в том, что никто их не слышит, спросил маршал. – Понимаю: вы как человек, пользующийся особым расположением их величеств, имеете право на такой ход. Другое дело – любой из нас. Король, по настоянию матери, вправе подвергнуть опале всякого, кто не выполнит его повеление.

– Не лучше ли это, нежели подвергать опасности жизнь вдовствующей королевы? – возразил Бильжо.

– Бланка Кастильская приняла решение и уже не отступится от него. Вам, как никому другому, должно быть это известно.

– Её план безрассуден, она и сама понимает это. Безвинно пролитая кровь многих людей стоит у неё перед глазами, не давая покоя. Она уверена, что причиной тому она сама и собирается загладить вину, принеся себя в жертву.

– Значит, Бильжо, и вы не одобряете её действий? Пробовали хотя бы её отговорить?

– Мы попусту теряем время. Надлежит действовать, а не анализировать ошибки.

Маршал задумался, переглянулся с коннетаблем.

– У принцев Дрё большая сила, туда надо идти с войском. Его можно собрать и отправиться вслед за королевой, но на это уйдёт много времени. Мы просто не успеем.

– Есть один человек, который успеет, – решительным голосом заявил Бильжо.

– И этот человек?..

– Граф Тибо Шампанский.

– Провен в два раза дальше от Дрё по сравнению с Парижем.

– Зато Тибо держит своё войско поблизости, зная, что немедленно может потребоваться его помощь. Пятьсот человек всегда у него под рукой вместе с лестницами и осадными орудиями.

– Чёрт возьми! Но как он узнает? Кто сообщит ему? – спросил де Бурбон.

– Гонец, которого вы тотчас же отошлёте в Провен. Он будет скакать всю ночь и на следующий день будет у графа.

– Удачная мысль! – воскликнул Монфор. – Тибо сумеет образумить Моклерка, а тем временем подоспеем и мы. Может быть даже, нам удастся взять в плен строптивого герцога.

– Это сделает Тибо, если успеет, – заметил Бильжо. – Всё зависит от того, сколь долго ещё мы трое будем пребывать в бездействии. Приведите сюда посланца, я дам ему наставления, и пусть немедленно отправляется в путь.

– Бильжо прав, нельзя терять время, – заторопил коннетабль маршала. – Позовите одного из ваших людей, Монфор, и самого лучшего. Скорее же, если нам всем дорога жизнь королевы!

Маршал чуть не бегом направился в сторону казарм.

Адалария ждала в своём укрытии; ей хотелось увидеть гонца, ещё лучше – узнать его имя. Удовлетворив своё любопытство, она незаметно покинула дворец и отправилась на улицу Пеллетри, к церкви Святого Креста.

– Вы, мадам? – удивлённо спросил виконт де Пернель, когда она, как и в прошлый раз, назвав пароль, вошла в дом, притаившийся на углу перекрёстка с улицей Февре.

– Слава Богу, вы перебрались поближе, – вместо ответа произнесла гостья. – Чёрт знает сколько времени пришлось бы добираться до квартала Арси.

– Случилось что-нибудь?

– Седлайте лошадь, Пернель! Вы должны догнать гонца, которого отправили в Провен к графу Шампанскому. Он высокого роста, чёрные волосы. Его имя Баньер.

– Его миссия? Вероятно, он везёт письмо графу?

– Никакого письма! Он скажет Тибо, чтобы тот немедля с войском отправлялся в Дрё. А там сейчас Моклерк; вы понимаете, что это значит?

– Но почему Тибо? Разве королева не может собрать свою армию и двинуться на Дрё, коли ей пришла охота сразиться с герцогом Бретани?

– Королева отправляется туда одна.

– Как! В Дрё? Одна? В своём ли она уме?

– Не в своём уме окажемся мы с вами, если Тибо Шампанский придёт ей на помощь, а заодно захватит в плен Моклерка, который, не выдержав пыток, первыми назовёт наши с вами имена.

– Чёрт возьми!

– Вы поняли теперь, что вам нужно делать?

– Догнать гонца, а потом?..

– Убить его! Как – это уже ваше дело. Торопитесь же, Пернель, чёрт вас возьми с вашими вопросами! Вы должны догнать его и уничтожить. Слышите, уничтожить! Он не должен попасть в Провен.

– Я понял, мадам, и сей же миг выезжаю.

– Скорее, Пернель, дорого каждое мгновение!

Бребан вывел осёдланную лошадь, Пернель вскочил в седло и помчался по улице Лантерн в сторону Малого моста…

Гонец уже ускакал, и Бильжо отправился к королеве, как вдруг остановился, осенённый внезапно пришедшей ему в голову мыслью. Он вернулся, нашёл маршала и сказал ему:

– Не стоит полагаться на удачу. В таком деле нельзя рисковать. Где не сможет пройти один, проберётся другой.

– Вас одолевают сомнения?

– Двор нечист, завелась грязь, а убрать некому.

– Вы хотите послать второго гонца? – догадался Монфор. – Признаться, эта мысль и мне приходила в голову. В дороге всякое может случиться, не так ли? А если ещё учесть, что на дворе ночь…

– Давайте сюда второго, – кивнул Бильжо. – Я буду ждать вас здесь.

Маршал повернулся и торопливо исчез в глубине коридора.

Глава 25. Бланка Кастильская перед выбором

Выехать утром Бланке не удалось: ей доложили, что неожиданно захворал Людовик. Она схватилась рукой за сердце – этого ещё только недоставало! – и помчалась в спальню к сыну. Войдя, увидела лекаря, склонившегося над юным королём, который, сбросив одеяло, метался в бреду, повторяя одно и то же: «Мама! Мама! Они её убьют!»

– У короля жар, – стал объяснять медик, – а совсем недавно его бил озноб. Он сильно взволнован: что-то вывело его из равновесия, нарушило привычный ритм жизни, заставило остро переживать какую-то драму. Может быть, это связано со смертью отца.

– Это не опасно? – с беспокойством спросила мать. – Здоровье мальчика не пострадает? Что предпринять в данном случае?

– Ничего. Тишина и покой, – ответил лекарь. – Пусть с вашим сыном посидит кормилица, утешит его, расскажет что-нибудь; это отвлечёт его, даст отдых душе. Навещайте его и вы, государыня, – время от времени, в течение всего дня. К вечеру, думаю, ему станет лучше. И прикажите раскрыть окна: здесь совершенно нечем дышать.

– А жар? Мальчик весь горит!

– Никаких признаков серьёзной болезни мне не удалось выявить, а потому жар, скорее всего, спадёт сам собой. Пусть больному дают больше жидкости: компоты из ягод, отвары из трав, например полыни, и из ивовой коры. Всё это есть на королевской кухне.

– Долго это продлится у короля? Сколько времени, по-вашему?

– Полагаю, ваше величество, к утру следующего дня король, ваш сын, будет вполне здоров.

Медик не ошибся, поставив диагноз. Людовик испугался за мать: случись что с ней, и он останется совсем один, без отца, без матери. Его дядя – враг короны, родственники – в том же лагере. Был у него ещё один дядя, но, во-первых, он бастард, а во-вторых, лицо духовное, с рождения предназначенное для Церкви. Имя его Карл, ему всего восемнадцать, он аббат в Туре; политика – не его стезя, ему нет никакого дела до страстей, кипящих вокруг престола.

Мать – единственный человек, кто остался у Людовика. Ей он безоглядно верил, без неё не мыслил собственной жизни, и когда она объявила о своём решении, перед глазами у него всё поплыло, дворец вдруг стал опрокидываться вверх дном, и только огромным усилием воли юный король, сжав зубы, заставил себя не закричать от отчаяния. Его статус не позволял ему броситься к матери, умоляя её отказаться от её решения, и он еле дождался конца совета. Теперь он может сказать ей всё, излить перед ней свою душу, выказав в полной мере своё безмерное обожание матери, которое он пронесёт через всю свою жизнь. Так и сделал Людовик, но мать успокоила его, уверив, что для опасений за её жизнь нет никаких оснований, ибо вассал не осмелится поднять руку на сеньора, тем более на королевскую власть, освящённую Богом.

Она ушла, а он долго плакал, бродя по саду и проклиная своих родственников, из-за которых его матери придётся рисковать жизнью. Он провёл беспокойную ночь, – без сна, в полудрёме, – и утром его стало знобить, потом бросило в жар, и снова озноб…

Поездку пришлось отложить. Бланка – мрачнее тучи – весь день провела с Людовиком, вместе с кормилицей выполняя предписания врача, и успокоилась лишь к вечеру, когда спала температура у её мальчика, порозовели щёки и он стал чувствовать себя значительно лучше. А потом он безмятежно и крепко уснул, держа в руках ладони матери.

Наутро следующего дня юный король был совершенно здоров. Мать снова сказала ему, что с ней ничего не может случиться, ибо Моклерк – вассал короны, и он поверил в то, во что верила и она.

– Целый день был у нас в запасе, – проговорил сир де Бурбон, обращаясь к Монфору и Бильжо перед самым отъездом королевы. – Однако не сыграл бы он с нами злую шутку. Граф Шампанский может явиться раньше времени и этим испортить всё дело. Бретонец не выйдет из замка, увидев у стен города войско. Появление Тибо должно стать полной неожиданностью как для герцога, так и для королевы-матери.

– Полагаю, надо выслать ещё одного гонца, – предложил маршал де Монфор. – Тибо отправится кратчайшей дорогой на Мелён, потом на Монлери и Ножан-ле-Руа, оттуда до Дрё рукой подать. Наш человек будет поджидать его в Монлери. Вот что он передаст графу…

Выслушав его, Бильжо и коннетабль кивнули, и, едва маленький отряд тронулся в путь, в сторону Этампа поскакал всадник.

Тибо вёл с собой полутысячное войско, справедливо полагая, что гарнизон замка Дрё ничуть не меньше числом. Среди этих пятисот – триста рыцарей, остальные наёмники. За ними шла пехота – копейщики и лучники; на случай, если вражеская рать будет иметь солидное численное преимущество, Тибо планировал отойти под защиту пеших воинов, а затем обойти неприятеля с тыла и флангов.

До Мелена конница шла рысью, потом перешла на галоп. У самых стен Монлери Тибо властно поднял руку, приказывая остановиться: наперерез войску скакал всадник. Подъехав ближе, он круто осадил лошадь.

– Граф Тибо, я послан к вам с поручением от тех людей, которым жизнь королевы так же дорога, как и Франция.

– Я узнаю вас, шевалье де Перо. Но это они, значит, прислали ко мне сира де Монтрей? Вот он, рядом со мной. Он прискакал ко мне на взмыленной лошади.

– Посланца звали Баньер. Он – первый, за ним выслали другого. Но, выходит, первый не доехал?..

– Я не видел никакого Баньера. Только этот. – Тибо указал кивком на второго посланца. – Однако, чёрт возьми, что же помешало первому гонцу добраться до меня?

– Что бы это ни было, мессир граф, но надо отдать должное рыцарю Бильжо: это ему пришла в голову мысль послать двух вместо одного, причём не вместе, а порознь.

– Монтрей не мог обогнать Баньера, и если тот всё-таки не добрался до меня, значит, с ним что-то случилось. Но не время строить догадки. Вас послал Бильжо?

– Он и маршал де Монфор, оба они сопровождают королеву; её величество, полагаю, проехала не более трети пути. Мы успеем в Дрё, если поторопимся.

– Мой отряд не должен быть замечен никем: ни герцогом Бретонским, ни королевой. Надеюсь, шевалье, вы это понимаете?

– Так же, как вы и те, кто меня послал.

– Что они просили вас передать мне?

– Думаю, ваша светлость, вам надлежит немедленно тронуться в путь; по дороге я скажу, как вы должны действовать, если, разумеется, тот же план не пришёл в голову вам самому.

– Я рассчитывал скрываться в лесу, ожидая появления королевы.

– Отлично! Стало быть, мой рассказ будет сокращён ровно вполовину.

Тибо махнул рукой, и войско вновь тронулось в путь.

– Королева может угодить в лапы к Моклерку, если согласится на его предложение побеседовать с ним в замке, – по дороге стал объяснять де Перо. – Упустив этот момент, нам придётся штурмовать замок. Не думаю, впрочем, что она позволит себе совершить такой неосторожный шаг. Вероятнее всего другое: она станет дожидаться герцога у стен города, не въезжая в ворота.

– Из ваших слов я делаю вывод, что она никого не посвятила в свои планы, – ответил Тибо.

– Именно. Никому не известно, что она собирается предпринять. А потому надлежит поступить следующим образом. С юга почти вплотную к городу подступает лес, в котором вы, граф, спрячете ваше войско. Десятка полтора всадников вам следует отправить к городским воротам, эти люди будут наблюдать за действиями королевы. Если она надумает ехать в город, они должны преградить ей путь. Но её величество отличается своеволием и настойчивостью, вам об этом хорошо известно. Так вот, если королева будет стоять на своём, вам махнут белым платком, и вы сами явитесь перед ней, ибо она никого не послушает, кроме вас.

– Вы говорите это, как я понимаю, на крайний случай. Не думаю, чтобы она по доброй воле решилась оказаться в паутине, из которой ей потом не выбраться.

– Будем надеяться на то, что герцог сам выйдет к королеве, если, конечно, не заметит войска, которое поджидает его в лесу. Надо думать, он не обратит внимания и на группу всадников у ворот: мало ли кому захотелось попасть в город?

– Хорошо. Что дальше?

– Оставаясь незамеченным, вы будете наблюдать за переговорами. Герцог, разумеется, придёт на встречу не один, а с охраной. Вполне вероятно, что, независимо от результатов беседы, Моклерк вознамерится пленить королеву: ещё бы, такой удобный случай! Из засады вы можете не увидеть того, что будет происходить близ городской стены, но всадники, что у ворот, заметив опасность, снова махнут белым платком, теперь уже, разумеется, оказавшись в иной ситуации. Они постараются задержать герцога с пленённой королевой, к которой немедля придёт на помощь граф Шампанский. Коннетабль, опасаясь за жизнь королевы-матери, предложил отправить вслед за ней, опять-таки вне видимости, вооружённый отряд из рыцарей и наёмников, но её величество ответила решительным отказом, всецело полагаясь на волю Господа.

Тибо, даже не раздумывая, кивнул:

– Не думаю, чтобы Всевышний загорелся желанием спасти королеву Франции, но допускаю, что Он вразумит её не соваться в логово зверя, а остаться у ворот, поджидая его самого. Главное для нас теперь – прибыть раньше неё: Моклерк, не теряя времени, мигом утащит добычу.

И войско устремилось по дороге, ведущей в Ножан-ле-Руа.

Королева подъехала к стенам Дрё во второй половине следующего дня и остановилась невдалеке от ворот. Туда-сюда сновали люди; выезжали из города, скрипя всеми своими суставами, деревенские телеги; нет-нет да и появлялся одинокий всадник, покидавший город или стоявший в раздумье близ ворот; а Бланка всё молчала, неподвижно сидя в седле и глядя на эти ворота. Группа всадников стояла неподалёку; казалось, они раздумывали, стоит ли ехать дальше, и по этому поводу, сгрудившись, держали совет. Их сразу приметили маршал и Бильжо. Оба, переглянувшись, кивнули друг другу и повернулись к королеве, ожидая её распоряжений.

– Монфор, пошлите человека в замок. Пусть передаст герцогу, что королева Франции ожидает его у стен города для переговоров.

Всадник миновал ворота и скрылся из виду.

Была середина августа; солнце грело, но, чувствовалось, уже растеряло свою силу за прошлые два месяца.

Монфор пожелал высказаться:

– Бьюсь об заклад, ваше величество, Моклерк прикажет своим людям проводить вас в замок. Так и случится, если наш гонец вернётся не один. Можно ли узнать, какое вы примете решение?

– Я буду ждать его здесь! – твёрдо ответила Бланка. – С тем его посланцы и отправятся обратно.

– Я не сомневался в том, что ваше величество примет именно такое решение.

Вскоре вернулся нарочный, с ним ещё трое. Поклонившись королеве-матери, один из них с любезной улыбкой произнёс:

– Его светлость герцог Бретани несколько удивлён и в то же время обрадован тем, что сможет принять у себя в замке королеву Франции. Он сожалеет, что его не почтил своим присутствием король Людовик. Он ждёт вас, мадам, у себя вместе с вашими людьми.