Текст книги "Королева Бланка"

Автор книги: Владимир Москалев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

Глава 27. Этот костёр не последний

Узнав о том, что произошло, легат де Сент-Анж пришёл в негодование:

– Как можно было так рисковать, ваше величество? Вас чуть было не схватили эти сумасбродные принцы семейства Дрё! Пьер Моклерк! Так вы говорите, это он собирался заключить вас под стражу? Конечно же, он у них главный и он подстроил вам ловушку. Надлежало привезти его сюда в цепях и упрятать в Лувр!

– Никакой ловушки мне не подстраивали, ваше преосвященство. Вы же знаете, я добровольно отправилась туда, безо всякого к тому принуждения или просьбы. Я хотела заставить его одуматься, отказаться от своих дерзких планов, но вместо этого…

– Вместо этого вы едва не попали в плен! Ваше счастье, что подоспел граф Шампанский, сам Господь направил его вам на помощь, и в этом я усматриваю великий промысел Божий. Тибо преданный вассал, вам надлежит всячески отличать его от других, держать при себе, одаривая своими милостями…

Кардинал осёкся. Чёрт побери, что он тут плетёт! Какие милости? Ещё подумает, будто он подталкивает её к любовной связи с Тибо, в котором он, с ужасом признаваясь себе в этом, давно уже видел соперника.

И кардинал закончил, с ходу переключившись на врагов престола, впадающих в грех и нарушающих законы, установленные Церковью:

– А Пьера Моклерка, вздумай он вновь пойти против короля, предам проклятию! Сегодня же напишу Папе. Что это такое, в самом деле?

И написал[42]42
  Начало письма опускаю из-за длинных приветствий, пожеланий здоровья, прочих витиеватых ненужностей.


[Закрыть]:

«…Они совсем обнаглели, эти псы королевской крови, не проходит и двух-трёх месяцев, как они устраивают всё новые мятежи против королевы-опекунши. Она еле успевает отбиваться от них. Ей активно помогает граф Шампанский, но сила бунтовщиков неистощима и, без сомнения, подпитывается деньгами, доставляемыми на континент через пролив. Чем объяснить иначе их беспрестанные выступления, которые важны не столько для них самих, сколько идут на пользу потомку безумных английских королей?

Нельзя не увидеть в этом предательства интересов французской короны, выражающегося в клятвопреступлениях и вероотступничестве; ничем другим нельзя назвать вооружённые нападения на помазанника Божьего и его мать, вместо которой они сами мечтают править королём и монархией. Считаю правомерным и необходимым вмешательство Святого престола, который, буде повторится мятеж, буллой отлучит от Церкви главарей бунта: герцога Бретонского Пьера Моклерка де Дрё и графа Булонского Филиппа, прозванного Строптивым, коего мятежники планируют поставить во главу нового правительства.

Третий – Гуго де Лузиньян, граф де Ла Марш, – по всему видно, одумался. Он дружен с графом Шампанским и побаивается его, а потому – надолго ли, кто знает? – держит сторону короля и его матери, которая верна Святому престолу и крайне благожелательно относится к Вашему покорному слуге Роману де Сент-Анжу.

Писано в Париже 26 августа 1227 года».

Королевский дворец загудел, зажужжал на все лады: королеву-мать чуть не убили у стен Дрё, её спас от смерти Тибо Шампанский! «Теперь она не отпустит его от себя. Да и неудивительно, ведь у них такая любовь, а она ещё совсем не стара», – трещали фрейлины. «Что ж такого? Найдётся разве дама, что устоит перед таким рыцарем и не раздвинет ног? Не старуха же она, к тому же испанка с горячей кровью», – делились мнениями придворные ловеласы.

Правдой во всём этом было то, что Бланка решила не отпускать от себя Тибо. Она не могла, не хотела этого делать, всё женское существо её противилось расставанию, хотя она и понимала, в каком свете иные злопыхатели могут истолковать её поведение. Не столь ещё прочной, не вполне утвердившейся была её власть, и ей не следовало афишировать свои отношения, прикрываясь статусом правительницы королевства, – она знала и об этом. Ей не подобало давать пищу для дурных толков, и она не позволяла себе того, что вполне могла позволить себе каждая из её придворных дам в любом укромном месте дворца. С ней рядом был легат, архиепископы Санса и Реймса, её советники, и она не имела права ронять свой престиж в глазах всех этих людей, даже мысли не допускала об этом. Её каприз (желание всегда видеть рядом с собой верного Тибо) казался ей не внушающим никаких опасений, ведь вместе они были только днём, ночью же ширма недозволенности разделяла этих двух людей. Бланка знала, что за ней следят, стараясь уличить её в грехе, поймав на «месте преступления», поэтому «преступление» это было ей заказано в тюрьме, которая называлась королевским дворцом в Сите.

Но ничто не помешало Бланке и Тибо со всей страстью отдаться своей любви, когда они по пути в Париж остановились на ночлег в замке сира де Монфора. Знали об этом лишь двое: Бильжо и сам де Монфор.

И всё же это невинное, как ей казалось, желание, продиктованное, если вдуматься, простой благодарностью, принесло совсем неожиданные плоды, взращённые противниками Бланки в их сумрачных и холодных садах.

А пока Тибо читал даме своего сердца новые стихи и пел песни о любви. Она слушала с большим вниманием, не выказывая былого равнодушия, и Тибо, бросая пылкие взгляды на любимую женщину, видел в её глазах проснувшееся к нему нежное чувство, а порой и слёзы. Бильжо в такие минуты оставлял их одних, доверяя жизнь своей госпожи её верному рыцарю. Надо сказать, ему не приходилось скучать в это время: его ждала юная придворная дама, которая, что называется, положила глаз на стройного и неприступного стража королевы-матери. Однажды она сама, улучив момент, подошла к нему и, краснея и стыдливо пряча глаза, заговорила о каких-то пустяках. Проницательный Бильжо, увидев пунцовые щёки девицы по имени Амальда, безошибочно определил причину смущения и, ничуть не стесняясь, поцеловал девушку в губы. Она одарила его благодарным взглядом, хлопнула раз-другой длинными ресницами и мило улыбнулась. Бильжо расценил это как знак к началу действий, и не ошибся.

Бланке казалось, что всё уже позади и можно наконец заняться делами, перемежая их отдыхом на соколиной охоте, которую она очень любила, но Тибо похоронил её мечты, сказав ей несколько дней спустя:

– Это не последний костёр, они разведут новый. Я знаю эту свору и их вожака. Ему не дают покоя утраченные территории, которые он надеется вернуть с помощью баронов. Такие, как он, успокаиваются только в могиле.

А Изабелла Ангулемская, до которой много дней спустя дошли вести из Парижа, недобро усмехнулась и зло прошипела:

– Мужчины не смогли с тобой справиться, кастильянка, стало быть, пришёл мой черёд.

Часть вторая. Верный рыцарь

Глава 1. Странный крестоносец

Написав письмо Папе, кардинал не успокоился и продолжал бушевать в адрес мятежников. Семейство Дрё давно сидело у него костью в горле, недавние события загнали кость ещё глубже, и он стал требовать принятия к этому «осиному гнезду» самых решительных мер.

– Сир, – говорил он королю, – одно ваше слово, и эти смутьяны навсегда исчезнут с вашего политического горизонта. Вспомните, как они досаждали вашей матери и вам. Какое же надо иметь терпение, чтобы не предать их главарей суду! А вы ещё держите их некоторых представителей у себя во дворце.

– Они мои придворные, ваше преосвященство, и, по-моему, весьма далеки от помыслов о бунте. Томас де Куси, Рауль… разве они были замечены хотя бы в одном мятеже?

– Не были, так будут! Семейка лжива и продажна, все – одного поля ягода.

– Право, я не знаю, господин кардинал, – смутился Людовик, не умеющий пока что решать такие вопросы. – Не лучше ли вам поговорить об этом с моей матерью?

– Так я и сделаю, сир, – сказал легат и откланялся.

Как он и предполагал, королева-мать встретила его предложение в штыки:

– Мы расстались с Моклерком отнюдь не врагами. С какой стати мне наносить удар его семейству?

– А вот он, не задумываясь, нанесёт вам новый удар. Не он, так его зятья и кузены.

Бланка вспомнила: то же говорил и Тибо.

– Кто мог внушить вам такие мысли?

– Их поведение. Сколько раз Моклерк приносил вам присягу верности? Столько же и нарушал. Он сделает это и в следующий раз, и так до тех пор, пока не добьётся своего.

– Чего же?

– Устранения вдовствующей королевы со своего пути. Волки тогда перестают преследовать добычу, когда она в бессилии падает на землю. Эта стая мечтает вас свалить. Так не лучше ли, повернувшись к ним, встретить их, одного за другим поддевая на рога?

– Но герцог обещал… он поклялся! Мы заключили мирный договор!

– С ним, но не с его семейством, у которого найдётся новый вожак. Удалите их всех от двора, так будет спокойнее.

– Но этим я рискую их только озлобить. Я наживу новых врагов, кардинал, ведь среди представителей этого рода есть те, что вовсе и не помышляют о заговорах и мятежах.

– Чужие мысли не прочтёт и оракул, мадам, человек – тем более. Все они – одной ладони пальцы. Моклерк сумеет перетянуть на свою сторону остальных.

– Вы думаете, он посмеет нарушить договор?

– Английское золото сделает своё дело.

– Но он клялся на Библии!

– Чего не сделаешь, дабы избежать тюремной камеры.

– Его подвергнут отлучению!

– Он к ним привык: его много раз отлучали епископы и сам Папа.

Бланка задумалась. Она была сторонницей решительных мер, но её смущала данная герцогом Бретонским клятва. Она поставила этот вопрос на Королевском совете, но твёрдого ответа на него не получила: мнения разделились. А кардинал настаивал на своём:

– При дворе действует целая шпионская сеть. Как иначе им удалось напасть на вас у Монлери? А история с гонцом в Шампань? Не догадайся Бильжо отправить второго посланника, и вы оказались бы узницей замка в Дрё. Первого гонца, стало быть, убили, и сделал это тот, кому стало известно о его поручении. Кто же это, как не один из шпионов этой семейки? Придворный штат немалочисленный. Который из всех тайный агент, если не член злополучного семейства?

Бланка снова задумалась. Потом, после ухода легата, позвала Тибо.

– Наверное, он прав, – пожал плечами тот. – Во всяком случае, этим самым ты в известной мере обезопасишь себя и дашь понять, что всегда готова с оружием в руках встретить противника.

– Опала – вещь нешуточная. Изгнанные лишаются всех благ двора: королевских подачек, пенсий, должностей, земель, выгодных браков.

– Всё это они найдут в Бретани и на своих землях.

– Я наживу себе новых врагов, Тибо, число недовольных увеличится.

– Причину немилости пусть ищут у Моклерка; это удвоит его вину перед тобой. Но не впутывай сюда сына: ему рано играть в такие игры. Он чист пред небом, пусть таким и остаётся в глазах тех, кто оказался за бортом.

Бильжо, когда они остались вдвоём, сказал на это:

– Кардинал не замыслит худого – Папа не желает тебе зла. Делай, как сказано, но помни: может статься, ты окажешься неправа.

– Ты ставишь под сомнение такой шаг?

– «Держи врага у себя в доме, и тебя не застанут врасплох», – говорили древние мыслители.

По приказу короля секретари подняли все документы, касающиеся лиц королевского двора. Те, кто принадлежал по какой-либо линии к семейству Дрё, были высланы из Парижа в свои поместья. В их числе оказалась и Адалария де Тортевиль, супруга племянника Рауля де Куси, женатого на Алисе де Дрё.

А днём позже королева приказала стягивать к Парижу военные силы – недалеко и до осады города мятежными принцами. Маршалы немедленно приступили к выполнению распоряжений Бланки – стали расквартировывать рыцарей и пехоту в парижских предместьях и в городах, расположенных недалеко от столицы: в Сен-Дени, Даммартене, Ланьи, Корбейле, Монфоре.

В сентябре король с матерью принимали послов от императора Фридриха II. Тот сохранял дружбу с Францией, помня о миролюбивых отношениях между Филиппом Августом и своим дедом Фридрихом Барбароссой, затем между своим отцом Генрихом VI и дядей Филиппом Швабским, чью сторону в борьбе за трон держал король Франции. Кроме того, сразу после коронации Бланка взяла с Фридриха обещание, что германские князья не станут союзниками врагов французской короны.

Послы приехали сообщить о том, что император отправился в крестовый поход, а потому предупреждает французского короля, чтобы не рассчитывал пока что на его помощь в борьбе с мятежными вассалами.

Вслед за этими послами прибыли другие – с юга, из Лангедока. Граф Тулузский Раймонд VII – казалось бы, разбитый, истерзанный – собирает войско, готовясь выступить в поход против короля. Здесь Людовик впервые услышал непонятное слово «Грааль» и решил, как только будет окончен приём, задать этот вопрос матери. И ещё его весьма заинтересовала фигура императора Фридриха, о котором он почти что ничего не знал, кроме того, что тот всегда готов прийти на помощь. У кого бы спросить? Конечно же, у Тибо Шампанского, своего близкого родственника: если припомнить брак Людовика VII с Адель Шампанской, то выходило, что юный Людовик и Тибо – дважды троюродные братья.

По поводу Грааля мать ответила так:

– Какой-то священный христианский символ – то ли камень, то ли чаша; спроси у кормилицы – она катарка, ей ли не знать?

Тибо вообще пожал плечами и посоветовал обратиться к духовенству, но о Фридрихе ему было известно немало, и он вкратце поведал юному королю, кто таков был император Священной Римской империи.

– Это, брат Луи, воистину удивительный человек, – так начал свой рассказ Тибо. – Он небольшого роста, лысоват, любит женщин и равнодушен к вероисповеданию. Странно, не правда ли? Как тебе известно, папство и империя – извечные враги в борьбе за главенство в христианском мире. Фридрих продолжает дело предков и насмехается над попами, хотя и воспитывался Папой Иннокентием как верный сын Церкви. Его дед – знаменитый Фридрих Барбаросса.

– Тот самый, что утонул в Третьем походе, так и не дойдя до Палестины?

– Тот самый.

– Ты можешь прилечь, брат мой, – кивнул король в сторону лежащих на полу подушек, – ведь повесть, вероятно, окажется долгой? А я сяду возле тебя.

– Не столь уж долгой. Так вот, – продолжал Тибо, устраиваясь полулежа, – он, кроме того что император и король Германии, ещё и король Сицилии. После Бувина он принял крест, но, как видишь, собрался в поход только сейчас, да и то женившись на дочери иерусалимского короля, норманнской принцессе. Теперь он стал трижды король! Отец этой принцессы, её опекун, поначалу обрадовался тому, что станет тестем императора, а потом понял, как просчитался, когда зять отобрал у него корону.

Его считают безбожником. Подобно катарам, он откровенно насмехается над таинством святой евхаристии. «Долго будут продолжаться эти фокусы с хлебом и вином?» – хохочет он. Он и в самом деле похож на еретика, когда восклицает: «Как можно верить в непорочность зачатия Христа? Никто не может родиться без совокупления мужчины и женщины».

– Пожалуй, тут он прав, – произнёс юный монарх, однако тут же высказал сомнение: – Но ведь это Бог, Ему подвластно всё! Он может совершить то, чего не в силах сделать ни один смертный.

– Как видишь, брат мой, богохульство налицо. Фридрих, кстати, не против ислама и снисходительно относится к мусульманам, но не признает ни Иисуса Христа, ни пророка Магомета, считая их обыкновенными мошенниками и лжецами.

– Это же кощунство, брат, вероотступничество! – в ужасе округлил глаза воспитанный в крайней набожности Людовик. – За это следует предавать проклятию!

– Ты ещё и не то услышишь, – усмехнулся Тибо. – Вспомним Ветхий Завет и Закон Божий. Как рекомендует Бог обращаться с покорёнными городами и народами? Он советует не оставлять в этих городах в живых ни одной души. Не правда ли, Луи, воистину божественный совет? Фридрих возмущён и открыто смеётся над христианами, претворяющими в жизнь такой «завет». Он хохочет над Валаамовой ослицей, которая вдруг заговорила человеческим голосом, а Валаам даже не удивился этому, словно ослица эта всю свою жизнь разговаривала и читала библейские проповеди.

– Что же священники? Почему не скажут ему? – удивлялся Людовик, не воспринимая такого явного богохульства.

– Риму, как ты сам понимаешь, весьма не нравилось такое вольнодумство, – ответил Тибо. – Он устроил гонения на императора, открыто с ним враждуя и призывая властителей держав не подчиняться Фридриху и не признавать его как богоотступника. Императору совсем не улыбалось осложнять отношения со Святым престолом, и он пообещал Риму расправиться с ересью различными карами вплоть до смертной казни.

Что до святых отцов, то он презирает их, утверждая, что вся их деятельность – воровство и обман. Вспомни, как Моисей наставляет евреев, передавая им приказ Бога: «Враждуйте с чужими племенами и поражайте их». Религией тут и не пахнет. Обыкновенный грабёж – вот к чему призывает Бог и к чему стремятся нынешние церковники, выдавая это за богоугодное дело.

По библейской морали, не следует брать пленных; убивать надо всех, в том числе женщин и детей. Бог издаёт об этом прямые указы. И сказал Моисей евреям: «Для чего вы оставили в живых женщин? Бог за это карает!» Не правда ли, брат Луи, милосерден Бог и обладает высокой нравственностью, о чём толкуют попы. А Библия, этот сборник сказок, проповедует не что иное, как национальную ненависть.

Людовик, открыв рот, жадно слушал, отказываясь понимать. Об этом он слышал впервые: церковники не уставали повторять, что Бог милостив, добр и справедлив. А тут вдруг такое!..

– Неужели правда то, что ты говоришь? – не сводил юный король глаз с Тибо. – И Фридрих Второй смеётся над всем этим?

– Не над этим, а над людьми, слепо верящими в Бога, такого, каким придумала его шайка мошенников. Поэтому он презирает Божьи заповеди и не признает церковных таинств.

– Но это оскорбление величия Бога! А как же поход? Ведь он идёт отвоёвывать Гроб Господень, а сам смеётся над верой и не признает Церковь. Как это может быть, Тибо?

– А кто сказал, что он поплыл освобождать Гроб Господень? Поверь, брат, ему нет никакого дела до христианской святыни, плевать ему и на Крест, и на Гроб. Ему нужны новые территории на Востоке, он мечтает укрепить там свою власть. Других мотивов у него нет. Я знаком с императором, мы не раз встречались, поэтому я знаю, что говорю.

– Но он идёт туда убивать мусульман, а ты говорил, что он живёт с ними в дружбе.

– Не с ними, брат мой, а с их культурой, которую он весьма ценит. Что же касается их самих… – Тибо снова усмехнулся, помедлил, припоминая, по-видимому, какой-то эпизод из тех, что видел сам или слышал от самого императора. – Однажды ему доложили, что в Ахене с недавнего времени живут два мусульманина, приехавшие якобы в поисках работы. Фридрих приказал немедленно изгнать их, а когда ответили, что сарацины не ушли, повелел их убить. Потом он сказал примерно следующее: «Нет никого хуже мусульманина! Сегодня их двое, завтра уже пятеро, через неделю сотня, а спустя год они затопят весь город! Повсюду христиане будут лицезреть эти смуглые бородатые рожи, слушать их поганый, чудовищный язык, подобный тому, что у диких обезьян. Почему христианин должен жить рядом с этим отвратительным, неверным созданием? А ведь они потребуют к тому же, чтобы им поставили мечеть – столь они наглы».

– Но разве виноваты эти люди в том, что такие уродливые на вид и у них другая вера? – спросил Людовик.

– Фридрих ответил бы так и, клянусь тебе, брат, сказал бы чистую правду: «Это земля христиан, и сарацин не должен здесь жить! Надо убивать каждого, кто не желает этого понять. Приютив это племя, люди станут схожими с глупыми собаками, которые лижут вонючий мусульманский зад. Пусть живёт эта дикая южная стая у себя на родине и не сует к нам носа, тогда никто не будет их ненавидеть и убивать. Но они ползут к нам, как змеи, чтобы отнять у нас нашу землю, наши дома, а потом и жизни».

– Как же у них это получится?

– Да очень просто. Их самки, которых они приведут с собой, в скором времени наплодят столько, что из-за чёрных голов не будет видно христианина. И это самое страшное, что угрожает европейцам. Не менее страшно и другое. Эта поганая нечисть начнёт спариваться с нашими женщинами, с самыми глупыми из них, а таких отыщется немало. И вот вам новая грязная свинья, которую – о ужас! – породило чрево христианки. Потом император сказал бы следующее: «Если встретите мусульманку на улицах родного города, немедленно убейте её! Знайте, она приехала сюда плодить себе подобных, которые на её земле будут голодать, ибо эта саранча сожрала там всё. Их становится всё больше, поголовье этого скота стремительно растёт, они ведут себя как хозяева! Их надо безжалостно уничтожать, как сорняк, потому что сами они уже не уйдут с нашей земли». Вот, Луи, что услышал бы ты от Фридриха Второго, окажись он здесь.

– Мне нравится ход рассуждений императора! – пылко воскликнул король. – Это слова мудрого правителя, а не иуды, что плюёт в лицо своему народу. Ну а ты, Тибо? Что думаешь ты сам? Скажи, я хочу знать.

– Коли пришли бы к нам сарацины, я первый стал бы резать, душить и топить в болоте этих чернобородых слуг сатаны. Убивал бы всех, даже детей и особенно женщин! Не к тому ли призывает на страницах Библии Господь Бог? Но это племя живёт на своей земле, и они пока не суются в Европу, а потому убивать их заставляет только война за обладание Гробом Господним, который находится в их владениях.

– Хорошо сказано, брат мой! Клянусь, я буду поступать так, как ты сказал!

– Это всё, Луи, больше я ничего не могу сообщить тебе об императоре. Дальше узнаешь всё сам, когда он вернётся их похода. А отплыл он, как ты уже понял, вовсе не затем, чтобы уничтожать сарацин.

– Ты побудешь ещё у нас, Тибо? Мне нравится с тобой беседовать.

– Я получил известие из Провена – внезапно заболела Агнесса. Сегодня же еду домой.

И Тибо поднялся с подушек.

– Мне очень жаль, – произнёс Людовик, вставая со стула. – Приезжайте оба, когда моя двоюродная тётя поправится.

– Непременно, брат.