Текст книги "Королева Бланка"

Автор книги: Владимир Москалев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

Глава 7. Под дланью Церкви

Гилабер поклонился и вышел. Оторвав взгляд от мёртвых тел, Тибо положил Бильжо руку на плечо.

– Хотелось бы и мне, чёрт возьми, иметь такого Ахилла. И чтобы умел метать нож – искусство избранных.

– Этим искусством в совершенстве владеют слуги Старца Горы, – промолвил Бильжо.

– Приведи мне одного из них, сделай другом, и я осыплю тебя золотом.

– Зачем тебе, граф?

– Догадываюсь, зло таят на меня бывшие соратники, не миновать их мести.

– У тебя много людей.

– Мне нужен такой, как ты. Чтобы стал моей тенью. Или некому будет прийти в трудную минуту на помощь нашей королеве. Помоги мне, друг мой. Ты ведь учился у ассасинов. Что это за люди? Где их искать?

– Ищут всегда они. На месте встречи остаётся труп с кинжалом в затылке или в сердце.

Королева махнула рукой, приглашая их выйти. Они прошли в молельню. Небольшая комната: пять шагов в длину, четыре – в ширину. У стены – распятый Христос на деревянном постаменте, перед ним коврик из алого бархата для коленопреклонений. На другой стене, напротив креста – гобелен с вышитым на нём изображением восхождения Спасителя на Голгофу. Слева – ряд икон, под ними аналой, на нём лежит раскрытым Евангелие; его страницы окантованы золотом. Противоположная стена – снова иконы, под ними скамья. Пол устлан восточным ковром. Окон нет.

Войдя, Бланка преклонила колени у ног Христа, за её спиной – все трое. Минуту-другую бормотали молитвы, благодарили Господа за спасение жизни королевы. Крестились истово, кланялись, благоговейно взирали на мученический лик избавителя людей от грехов. Потом уселись на скамью; Бланка – на скамеечку у аналоя.

– Говори, Бильжо, – попросил Тибо.

– О чём?

– Как мне найти ассасина?

– Найти его нельзя. Ветер в поле: есть – и нет его. Он придёт сам, когда надо убить. Наёмный убийца. Приказ хозяина для него – закон. Пожелает – и ассасин сам себя убьёт.

– Зачем?

– Так надо. Так приказал его господин.

– Кто?

– Старец Горы. Ассасин – порождение дьявола. Ни отца, ни матери. Он отрекается от всего земного, едва за ним закрываются ворота логова, где на троне – Старец. Он – хозяин, перед ним трепещут властители всех королевств. Платят ему дань, дабы остаться в живых. Неугодных убивают. Название этому – акт божьего возмездия.

– Я слышал об этом. Мне известно также, что они, как и император Фридрих, с такой же лёгкостью ставят под сомнение святость пророка Мухаммеда, как и Иисуса Христа, да простит меня Господь. Но исповедуют ислам. Так ли это?

– Так. Однако им ничего не стоит переменить веру, если это требуется для достижения цели.

– Какой цели?

– Убить того, на кого укажет Хозяин. Порою это нелегко. Ассасин меняет облик, превращаясь в кого угодно – в лекаря, монаха. Как Протей[49]49
  Протей – сын Посейдона; морское божество, способное принимать облик различных существ.


[Закрыть], он способен перевоплощаться. Цель оправдывает средства, и она у них святая.

– Убить – святая цель? Но почему?

– Первое – они выполняют повеление Горного Старца. Второе – они попадают в райский сад и остаются там навсегда.

– Но для этого убийца должен быть убит.

– Он и не противится этому, когда сделает своё дело. Смерть принимает с улыбкой на губах. К собственной жизни он безразличен.

– Верит, что попадёт в рай? Откуда такая убеждённость?

– Так говорит ему Хозяин. Не верить ему нельзя.

– Но знает ли этот одержимый, каков рай? Сколь велико должно быть отречение от жизни земной в пользу жизни небесной?

– Ответ прост: при посвящении ученику дают увидеть райский сад. Он должен знать, какая жизнь ждёт его после кончины. Увидев, будущий убийца желает только одного – своей смерти. Она – обмен на смерть того, кого изберёт Старец.

– Как же эти фанатики при жизни могут увидеть то, чего не дано увидеть ни одному из живущих на земле людей?

– Новичка опаивают или окуривают дурманом, он засыпает. Потом просыпается – кругом плодовые деревья, зелёная трава, сладко поют птицы и много еды, а в ручьях течёт вино и полуобнажённые юные девы обступают его со всех сторон – бери любую, они безотказные. И снова он засыпает. Пробуждение не доставляет ему радости: ни вина, ни птичек, ни женщин. Он спрашивает, где он был. Ему отвечают – в Эдеме. Но попасть туда можно после смерти. Смерть же придёт после того, как выполнишь повеление Хозяина. И неофит, снова под действием дурмана, мечтает отныне только об одном – скорее бы умереть. А для этого надо убить. И – вот он, готовый фанатик, способный убить любого. Требуется только обучить его.

– Долго ли обучают?

– До тех пор, пока новообращённый не научится метать нож и стоять рядом с человеком, не будучи им замеченным.

– Как живут ассасины? Знаю, что в горах, где-то в Сирии. Соблюдают ли посты?

– Нет. Едят свиное мясо вопреки мусульманскому закону. У них много женщин, они спят со всеми подряд, какая приглянется.

– А одеваются, дерутся, судятся?..

– У них нет закона. Всё решает Старец Горы. Закон – его слово, а кому ведомо, что взбредёт ему на ум? Это всё, граф Тибо, что мне известно об этих людях.

– Они сами рассказывали тебе?

– Лишь один – мой учитель и друг. Это было давно. Где он теперь – не скажет никто. Но о нём знают.

– Кто?

– Те, кто нуждается в его услугах.

– Выходит, он здесь, среди нас? А как же его хозяин? Старец?

– Он ушёл от него и служит другим, тем, кто хорошо платит ему за работу.

– Но ведь его могут убить.

– Он неуловим.

– Значит, исчезает, невидимый, как бесплотный дух? А как же врата Эдема? Или он не любит женщин?

– Он распознал обман, с помощью которого Горный Старец вербует людей. Понял – и ушёл от него. Но ты прав, его могут убить, если узнают, что он жив. Старцу донесли о его смерти. Узнав об обмане, он придёт в ярость. Убийца явится незамедлительно. Исполнить приговор – вопрос нескольких дней. Повторяю, узнать его невозможно. Кинжал войдёт в сердце тогда, когда этого совсем не ждёшь. Скажем, от водоноса, жонглёра или друга.

– Даже от друга?

– Ассасин – хороший актёр. Его этому учат. Этого человека, как ядовитую змею, невозможно приручить, но если это удастся, – вернее друга, граф, тебе не найти. Он видит ночью, с закрытыми глазами улавливает движение руки. Ты останешься один в доме и не будешь знать, что он стоит рядом, готовый за тебя убить любого, будь то даже Папа или сам дьявол. Он – твои глаза, нос, уши, руки. Ты не успеешь ухватить рукоять своего меча, как твой враг уже будет убит. Вершина мастерства – попасть ножом в глаз. Всего одно движение кистью руки – и нет человека. Таких – по пальцам счесть среди тысячи. Один из них мой друг. Я обязан ему всем и жизнь отдам, если она понадобится ему. Умрёт и он с радостью, что спас меня от смерти. Это лучший из людей, каких я когда-либо знал, граф Тибо. Зовут его Аутар. Услышав это имя, остерегись: быть может, он пришёл за тобой.

– Чёрт возьми, хотел бы я, чтобы этот человек пришёл ко мне, а не за мной! – воскликнул Тибо. – Лучшего друга, судя по твоим словам, и желать нельзя.

– Вы говорите это уже во второй раз, граф Шампанский, – заметила королева. – Коли так, стало быть, Бог вас услышит.

В это время в молельню вошёл, не вошёл – влетел кардинал де Сент-Анж. За его спиной епископы, маршалы, придворные. В глазах тревога, на лицах застыл вопрос. Кардинал бросился к королеве, забыв о сане, схватил её за руки.

– Ваше величество, до нас дошла весть!.. – Он был бледен, руки дрожали, дёргалась левая бровь. – Господи, что же это делается у нас во дворце! Среди белого дня такое богомерзкое злодеяние! Я видел их, всех пятерых, один без головы. Кто они? Как посмели? Чья вражеская рука действовала на этот раз?

– Думаю, та же, что готовила предательский удар в спину французскому королевству в Шиноне, Беллеме, Монлери и Дрё.

– Я немедленно напишу Папе. Все будут преданы проклятию! Зло должно быть наказано, ибо является величайшим грехом. Не бедность, не болезнь, не бесчестие, а только грех из всех зол есть действительное зло.

– Предполагаемые виновники злодеяния – всего лишь мои домыслы, ваше преосвященство. Сначала надо доказать.

– Следственная комиссия уже приступила к делу. Пытаются опознать кого-нибудь из убийц, – увы, пока безрезультатно. Но вы, мадам! Хвала Создателю, вы живы!

Он обернулся, возбуждённо оглядел стоявших рядом Тибо, Бильжо и Амальду.

– Вижу, однако, у вас были доблестные защитники.

– Что смогла бы я одна, с мечом в руке против арбалетов?

– Вы? С мечом в руке? Всеблагой Господь! Вы, ваше величество, пытались защитить себя с оружием в руках?

– Не себя, а державу, кардинал: удар был направлен, прежде всего, в её сердце.

– Это правда. Кто же научил вас владеть мечом?

– Я обучалась этому искусству, ещё будучи принцессой. Представьте, я неплохо умела держать удар, со мной бились лучшие мастера клинка. Они называли меня кастильской амазонкой французского двора.

– Столько лет прошло с тех пор! Удивительно: вы не утратили навыки.

– Мой друг Бильжо даёт мне уроки, дабы я не забыла, как владеть мечом.

Кардинал перевёл взгляд.

– Должно быть, половину этих негодяев уложили вы, другую – граф Шампанский. – Он повернулся к Тибо. – Вы расскажете мне потом обо всём, что произошло. А сейчас Святой престол, в моём лице, и народ Франции – мы все благодарим вас за спасение жизни нашей королевы.

– Ваше преосвященство неверно излагает факты, – возразил Тибо. – Если уж благодарить, – то вместо меня этих двух молодых людей. – Он взял за руки Амальду и Бильжо и подвёл их ближе. – Мне же выпала совсем ничтожная роль, да и то лишь после того, как эта фрейлина подняла шум у меня в кабинете. Что же касается тех негодяев, то это работа Бильжо. Благодаря своему верному стражу её величество вправе считать себя заново родившейся на свет. Ей-богу, вот уж кому повезло с телохранителем, так это нашей королеве.

– Что это значит? Не хотите ли вы сказать, граф, что этот молодой человек один уложил наповал всех пятерых?

– Четверых, ваше преосвященство, если быть точным. Пятого отправил к праотцам его приятель, когда поднимался к нам по винтовой лестнице.

Кардинал не мигая, с любопытством смотрел на Бильжо. Он знал, что это за человек и для чего он приставлен к королеве. Но ему ещё не доводилось видеть его в деле. Видя его повсюду вместе с Бланкой, он мог предаваться каким угодно фантазиям на заданную тему, но ему и в голову не могло прийти, что этот страж своими бойцовскими качествами превосходил лучших воинов, каких он когда-либо видел.

– Я доволен тобой, рыцарь, – улыбнулся легат и пожал руку Бильжо. – Его святейшеству станет известно о твоём подвиге. Считай себя под дланью Церкви, которая не даст тебя в обиду. Что бы с тобой ни случилось, приходи ко мне, и ты найдёшь самый тёплый приём и дружеское участие в лице Святого престола.

Бильжо сдержанно поклонился в ответ. А придворные, видя сквозь раскрытую дверь молельни эту сцену, тотчас принялись обсуждать её на все лады. Дамы завидовали Амальде, и каждая желала как можно скорее с ней подружиться; мужчины с завистью глядели на Бильжо, мечтая найти случай ближе познакомиться с ним. Пожать руку легату! Это значило снискать милость самого Папы, могущественнее которого лишь сам Господь Бог! Бароны, графы, герцоги, принцы – один из ста удостаивался такой чести, считая себя после этого обласканным фортуной. Нет надобности говорить и о возлюбленной этого человека. Отныне Церковь своей властной рукой поможет ей добиться всего, чего она ни пожелает. Вот отчего на любопытных лицах придворных горели широко распахнутые завистливые глаза.

Тут в молельню вбежал Людовик и бросился к матери:

– Мама! Мамочка! Они хотели тебя убить!

Она прижала к себе сына, ласково погладила его по голове.

– Всё уже позади, мальчик мой. Тех, кто пришёл навсегда разлучить тебя с твоей матерью, наказал Господь.

– Это они, я знаю – Моклерк и мой дядя! Доколе же нам терпеть их выходки! Я король, и я прикажу их казнить!

– Нет, сын мой, это не они. Другая рука видится мне здесь. Но мы найдём виновных, поверь мне; их ждёт суровая кара.

– Тебя спасли Бильжо и граф Тибо? Я вижу на них кровь.

– Это так. Они пришли ко мне на помощь в трудную минуту. Мне угрожала серьёзная опасность, и тут я услышала голос… – Она взглянула на Бильжо. – Ах, Людовик, в то страшное мгновение он показался мне голосом ангела, сошедшего с небес.

– Не напрасно, стало быть, мы возносим хвалы Господу, матушка. Что было бы с нами всеми, не отведи Он от тебя беду!

– И сказал Христос: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всей душою твоею», – произнёс стоящий в дверях епископ Парижа, поворачиваясь к распятию и осеняя себя крестным знамением.

– Отчего эти люди, враги престола, так жестоки с нами? – вопросил Людовик, ни к кому в частности не обращаясь.

– Поверьте, государь, им суждена скорая погибель, – назидательно молвил архиепископ Санса, – ибо погубляет человека не множество грехов, коими он отягощает свою душу, но нераскаянное и ожесточённое сердце.

– Всё это происки дьявола, иначе не назовёшь, – снова сказал Гийом Оверньский, – а тот, кто нечист в мыслях и делах своих, – не почитает Бога, а стало быть, является добычей бесов.

Архиепископ тотчас ответил на это:

– Воля человеческая, как маятник, колеблется между волей Божией, которая её призывает, и волей бесовской, которая её соблазняет.

– Мой сын, твоё правление начинается с одних бед, – молвила Бланка, глядя Людовику в глаза. – Но верю, исчезнут вскоре смуты, и будешь править ты как добрый король в завещанном тебе государстве. Как твой дед Филипп.

Кардинал, любивший читать античных авторов, не преминул вставить подходящее к случаю веское слово:

– Да узрит новоявленный Лукулл, как выпустит земля из недр своих огненный язык, и нацелится тот в небо[50]50
  Как рассказывает в «Воспоминаниях» римский полководец Сулла (138–78 до н. э.), перед Лукуллом, близ Лаверны, разверзлась земля, оттуда вырвался огромный язык пламени и устремился в небо. По словам пророков, это означало приход Лукулла к власти и прекращение смут в государстве.


[Закрыть].

Этим же вечером королева-мать рассказала Тибо и кардиналу о том, как случилось так, что она осталась одна. Во дворец и в самом деле прибыли купцы с товарами. Кто они и откуда – не знал ни один человек.

Что касается Амальды, то у ворот, конечно же, её никто не ждал. Исчез и таинственный «посланец». А вскоре пришло известие из замка Лонгеваль: её отец жив и здоров, просил поцеловать дочь. А о господине Кордо он и не слыхивал.

…Изабелла Ангулемская на другой день, сузив глаза и сжимая кулаки, шипела на ухо Пернелю:

– Счастливая звезда хранит жизнь её стража. Он завалил нам всё дело, и я наброшу креп на эту звезду, чтобы она погасла. А скоро оденется в траур и Шампань – фламандка[51]51
  Мать Агнессы де Боже, Сибилла де Эно, была дочерью Бодуэна IX Фландрского (Фламандского).


[Закрыть] поплатится за свои былые злодеяния, ей не уйти от меня.

Глава 8. Соколиная охота

В ноябре, пользуясь тем, что, вопреки всему, ещё не наступили предзимние холода, двор отправился в Санлис. Королеве-матери доложили, что на болотах полно цапель и уток, а в лугах – куропаток. Как тут было не поддаться искушению поохотиться с соколами?

Не одна Бланка – многие дамы страстно любили такое развлечение. Не отставали от них и рыцари, а своих ловчих птиц любили так, что брали их с собой на прогулку, находились с ними при дворе; даже на Малом и Большом советах вельможи появлялись порою с соколами на руке или плече.

Перед поездкой Бланка убедилась, что её приказы относительно охраны Парижа и в случае любого обострения ситуации, немедленного созыва городского ополчения выполнены. Теперь она могла быть спокойной. Но всё же велела тотчас известить её при малейшей опасности – она должна возглавить оборону города.

Санлис стоит близ Уазы, правого притока Сены. Ежегодно во время половодья река заливает пересечённые луга с неглубокими и широкими ямами. Вскоре она отходит в своё русло, но ямы и овраги, поначалу отдававшие воду обратно и затем пересыхавшие, внезапно заупрямились. Видно, немало имели тайн, которые скрывала вода. С тех пор она здесь круглый год – с рыбой, камышом и осокой, с плантациями водорослей. Рай для лягушек, а стало быть, для цапель. Ну и утки опять же. Откуда подпитывались эти бочаги или баклуши, как называли их в старожильских деревнях, никто не знал, но вода из них не уходила, а зимой замерзала. И вот, пока её не схватило первым ледком, королевский двор рано утром отправился на эти болота.

Впереди всех король с матерью. На Бланке ярко-лиловое платье-корсет с розовым шапероном[52]52
  Шаперон – капюшон и оплечье.


[Закрыть], подбитым мехом куницы; седло – красного цвета. Из-под шаперона видна прикрывающая грудь рубашка, называемая ещё шемизеткой. Волосы собраны на затылке в узел. Платье длинное, закрывает ноги до пят – обуви не видно. В седле она сидит по-дамски – отведя обе ноги вправо. На левой руке, одетой в тёмно-жёлтую кожаную перчатку, – сокол в клобучке, её любимый, хорошо обученный. Рядом с ней положено быть сокольнику[53]53
  Должность сокольничего – одна из самых завидных при дворе; её добивались знатные вельможи.


[Закрыть] с вабилом[54]54
  Вабило – ремешок из красной кожи с двумя крыльями на конце. Сокольник вращал вабило над головой, приманивая птицу – сокола или балобана.


[Закрыть] в руке. Но Бланка давно обходится без него, хотя вабило всё ещё не выпускает из рук. Но это на всякий случай: сокол умён, любит свою хозяйку и всегда возвращается к ней без приманивания. Любит – одно из непременных условий, которым должен удовлетворять хороший охотник. Второе – очень любить птицу самому. И третье условие – охота должна быть для него подлинной страстью.

Справа от Бланки – Людовик верхом на чалой лошади. Он одет в белый с жёлтыми полосами сюрко[55]55
  Сюрко – верхнее мужское и женское платье, чаще с широкими рукавами.


[Закрыть], на голове красный капюшон, на ногах бордового цвета шоссы[56]56
  Шоссы – одежда для ног: чулки, штаны-чулки или штаны.


[Закрыть].

Слева и поодаль от королевы-матери сидит в седле, тоже по-дамски, Агнесса де Боже. На её кулаке ястреб-перепелятник – птица, в отличие от сокола, низкого полёта. Супруга Тибо одета в светло-зелёное блио, волосы заплетены в косы.

Следом за королевой восседают на нормандских жеребцах Тибо Шампанский и кардинал де Сент-Анж. У каждого на руке сокол. Рядом с лошадьми – всеми без исключения – бегут собаки.

Бок о бок с Тибо – Гуго де Лузиньян. Он перестал доверять мятежным принцам и перешёл на сторону короля, руководствуясь при этом, скорее, советами и примером Тибо. Не так чтобы прочная, всё же их обоих связывала дружба.

За этой группой следует двор, по большей части дамы: Изабелла Ангулемская, графиня Неверская Матильда де Куртене, её сестра графиня Намюра Маргарита де Куртене, Елизавета Амьенская, Бланка Вандомская, Ирма де Сансер, Рутгельда де Суассон и другие. Мужчины: маркграф Намюра Генрих де Куртене, камерарий двора Жан де Немур, его шурин шталмейстер Рауль де Немур, маршал Аршамбо IX де Бурбон-Дампьер, граф Неверский (по праву жены) Ги IV де Форе, камергер Гуго де Клеман, капитан гвардии Пайен де Сейн. У половины из них на руках соколы, кречеты и ястребы.

Одеты придворные в основном более или менее одинаково – все в дорожные и охотничьи костюмы. Дамы стараются во всём, даже в длине платья, походить на вдовствующую королеву, но иные предпочли более яркие цвета и другие одежды – есть повод дать пищу болтунам и завистникам.

Но вот и болота. Тихо кругом. Кажется, будто и нет здесь, кроме всадников, собак и ловчих птиц, ни единого живого существа. Охотники, в основном молодые, в нетерпении: где же дичь? Отчего не взлетают с насиженных мест утки, цапли и куропатки? Но всему своё время. Зная об этом, Бланка сдёрнула клобучок с головы сокола и резко подняла кулак. Блеснули агатовые глаза птицы, и она, давно уже ожидая этого момента, хлопнув крыльями, взвилась в небеса. За ней другие. И тотчас, словно восприняв это как сигнал, луг ожил: в зарослях осоки и камыша слуги стали бить в барабаны. Вспугнутые пернатые обитатели болот взмыли в воздух, и тут на них сверху камнем бросились соколы. Пустили ястребов и кречетов. Те догоняли жертву невысоко от земли и падали с ней вниз – либо на луг, либо в воду. Всадники, крича и размахивая руками, мчались по лугу за своими птицами, стремясь не упустить их из виду. Собаки, подняв лай, устремлялись следом, а добычу тем временем, распластав крылья и гордо поглядывая вокруг, крепко держал в когтях победитель. Пёс подбегал, хватал зубами трофей и тащил всаднику, а хищник вновь взмывал в небеса за новой жертвой. Часто обе птицы камнем падали в воду. Тогда сокол, хлопая крыльями по воде, добивал своим сильным клювом селезня или утку, поднимался и кружил над этим местом до тех пор, пока дичь не оказывалась в зубах у собаки. Едва та поворачивала к берегу, как сокол снова торопился ввысь. Бывало нередко, что, не дожидаясь собаки, сокол хватал когтями убитую им птицу и тащил её к берегу, разумеется, если та оказывалась не слишком тяжёлой.

Бильжо неизменно рядом с Бланкой: куда она, туда и он. У него в руках арбалет. После случая в будуаре королевы он взял за правило не расставаться с этим оружием. Нож – конечно, хорошо, но враг с луком в руке может стоять далеко. А враги всё смелее; как змеи, они выползают из своих нор и пробираются уже в самый дворец. Ничто их не останавливает. Один из них… Бильжо не поверил своим глазам. Возможно ли, чтобы одним из них оказалась Изабелла д’Ангулем, супруга Лузиньяна? Бывшая королева Англии!.. Она держала в руке лук. Многие держали, но никто не подъезжал так близко к королеве Франции, как она. Не в первый уже раз Бильжо видел это и всегда был начеку. Один его быстрый и пронзительный взгляд на всадницу в синем блио – и та, невинно и натужно улыбаясь, отворачивала в сторону и отъезжала подальше. Бильжо не упускал её из виду. Он стал подозревать её в недобрых умыслах.

Прошло совсем немного времени, и Бильжо, вновь взглянув в ту сторону, куда умчалась супруга Лузиньяна, на этот раз оторопел. Подозрения вмиг перешли в уверенность. Трое всадников, как бы ненароком отбившись от остальных, оказались в опасной близости от Бланки, и ближе всех – Изабелла. Вот она, торопливо положив стрелу на лук и следя глазами за полётом цапли, летящей прямо над головой королевы-матери, стала натягивать тетиву. Остриё стрелы направлено кверху, но нетрудно понять: короткое и быстрое движение рукой, и оно укажет на нужную цель – королеву, увлечённую скачкой. А там поди разбери, чья оплошность? Все стреляли. Кто-то зазевался, увлёкшись, и пустил стрелу не ввысь, а вдаль, прямо в спину жертвы…

В небе полным-полно птиц – и тех, и других. А над землёй в панике мечутся куропатки. Удобный момент! И уже дрогнула рука, потащив лук книзу, как увидела Изабелла вместо Бланки её охранника. Взгляд упёрся в его тёмные холодные глаза, не мигая глядевшие на неё. Кроме того – стрела арбалета. Не успеет убийца отпустить тетиву, как вылетит смертоносное жало и насквозь пронзит мишень. Доли секунды понадобились Изабелле, чтобы это понять. Снова состроив виноватую гримасу и разведя руками, точно сожалея о том, что, к своему ужасу, так увлеклась, Изабелла опустила лук и помчалась к супругу.

Бильжо опустил арбалет. Случайность? Что, если и в самом деле имел место злой умысел? Так это или нет, но теперь он не отставал от Бланки ни на шаг, удвоив бдительность, сожалея, что нет такого же стража с другой стороны, и по-прежнему не сводя глаз с Изабеллы Ангулемской. Однако она больше не приближалась.

А охота между тем была в самом разгаре. Дамы мчались по лугу на лошадях, выискивая глазами в небе своих ястребов, которые били жаворонка на лету и возвращались с ним на руку хозяйки; рыцари, крича «Гей-гей!» торопились туда, где упали цапля, утка или кулик. Сокольники сновали меж ними, подбирая добычу и вручая её довольному охотнику, который крепил её к луке седла. Крики всадников, лай собак, кряканье уток, гром барабанов – всё смешалось в то утро в пойме реки Уазы, до недавнего времени и не подозревавшей, что она очень скоро приобретёт такую популярность.

Слуги тем временем развели неподалёку костёр. Дичь сноровисто ощипывали, потом разрезали на части, отделяя ножки – для дам. Прогорели двора, и вот уже поверх углей, нанизанные на вертела, обжариваются, шипя и пуская сок, аппетитные окорочка и крылышки. Хорошо, что нынешний день обычный, скоромный. Об этом подумали заранее.

Но вот охотники возвращаются, оживлённо, торопливо. Взоры жадно устремлены на кострище: ветер доносит до ноздрей возбуждающий зверский аппетит запах жареной дичи – первой добычи сокольников, никем, как правило, не считанной. Иное дело – придворные. Эти относились к своим трофеям с частных позиций. У каждого добыча подвешена к луке седла, и теперь, подъезжая к месту предстоящего пиршества, они (в первую очередь дамы) спешили похвастать своими успехами. Кому не слишком повезло, те, конечно же, помалкивали.

Разумеется, сразу же, едва собрались все вместе, запели дифирамбы в адрес короля и его матери.

– Ах, мадам, – воскликнула Маргарита де Куртене, – ваш Рапид и вправду достоин своего имени. Мой Дегур не успел нацелиться на цаплю, как ваш сокол уже вцепился и одним ударом прикончил её.

– Он выбрал самую жирную, – подыграла её сестра Матильда. – Поистине, эта цапля – лучший трофей сегодняшней охоты.

– Его величество едва ли отстал от своей матери, – первой решила отозваться с похвалой в адрес юного короля Агнесса де Боже. – Правда, почти все утки упали в воду, зато его сокол сбивал их быстрее, нежели собаки успевали вытаскивать их на берег.

– Если иметь в виду количество, – высказался Аршамбо, – то в этом отношении число трофеев короля, несомненно, окажется выше, нежели у вас, мадам. – Маршал слегка поклонился Бланке.

Людовик тотчас вступился за мать:

– Это так, Аршамбо, но по качеству… Взгляните! – И он указал рукой на корзину, в которую сокольник уложил несколько цапель и уток – добычу Бланки. – Не кажется ли вам, что гораздо удобнее ощипать одну жирную цаплю, нежели четверть дюжины уток?

– Кто может спорить, государь! – развёл руками Аршамбо. – Однако жаркое воистину вкуснее тогда, когда его только что сняли с огня, нежели когда его подадут подогретым.

– Я вижу, и у вас неплохой «улов», – кивнула Бланка на лошадь Аршамбо, с седла которой, привязанные за шею, свисали две цапли и три утки, – да и у вас тоже, – перевела она взгляд на Елизавету Амьенскую. – А вот что касается мадам де Суассон…

Все поглядели на лошадь Рутгельды, у седла которой висели одна утка и четыре куропатки.

– Ах, государыня, – вскинув брови, делано вздохнула госпожа де Суассон, – где уж мне, да и остальным тоже, было угнаться за вами и вашим сыном. Не успели мы пустить наших соколов и ястребов, как ваши птицы атаковали самых жирных цапель и уток. Нам остались лишь куропатки.

– Однако клянусь Вакхом, эта птичка не уступит по вкусовым качествам своим более крупным собратьям, – стал на защиту мадам де Суассон, а заодно и всех куропаток на свете Жан де Немур по прозвищу Короткая Шея. – Мне довелось однажды побывать в кабачке «Гордая курица», это в самом конце Прачечной улицы. Верите ли, мадам, и вы, сир, – обратился он к Бланке и Людовику, – я был столь восхищен этой чудной птицей, что даже заплатил за ужин мэтру Лимаре вдвое больше положенного. К этому прибавлю, что надо отдать должное искусству, с которым этот потомок Дипнофор[57]57
  Дипнофоры – знатные женщины, подносившие угощение. В переводе – «приносящие обед».


[Закрыть] готовит свои блюда. Он обкладывает дичь луком, сыплет перец, соль и поливает бордоским вином. Потом, когда подаёт на стол, он украшает обжаренную птицу зеленью, брызгает на неё лимонным соком, сдабривает чесночным соусом, снова обсыпает всевозможными приправами и ставит рядом пару бутылок своего лучшего вина.

– Чёрт вас возьми, Немур! – вскричал Тибо, бросая вожделенный взгляд на уже готовые, ещё пузырящиеся жиром окорочка, и покрытые золотистой корочкой дымящиеся крылышки, которые повара снимали с ещё не остывших углей. – Своими рассказами вы способны нагнать зверский аппетит не только на окружающих, но даже на монаха в постный день. Клянусь колыбелью Иисуса, искушение окажется сильнее его, и он помчится в «Гордую курицу», испросив при этом, надо полагать, позволения у Всевышнего. Как полагаете, ваше преосвященство, отпустит ему Господь этот грех?

И Тибо с любопытством поглядел на легата. Кардинал, напичканный изречениями из Библии и «Деяний святых апостолов», не преминул отреагировать на это:

– «Когда видишь обильную снедь, богатство или мирское владычество, размысли о том, что в них есть тленного, – и избежишь приманки». Однако коли не устоит монах перед соблазном, Бог простит ему этот грех. Ибо «сколько бы грехов ни было у кого, и как бы велики ни были, у Бога милосердия ещё более, потому что, как Он Сам бесконечен, так бесконечна и милость Его». Что же касается искушения, то сие – суть страсть. Страсти же искореняются и обращаются в бегство непрестанным погружением мысли в Боге. Это – меч, умерщвляющий их.

Выступление кардинала произвело впечатление. Слушателям показалось, будто они только что прослушали воскресную проповедь в церкви Богоматери.

– Стало быть, граф, Господь простит своему слуге этот грех, – нарушил молчание Людовик, – тем более что, если припомнить Священное Писание, Христос вовсе не запрещал есть мясо во всякий будний день. Только у еретиков мясо под запретом.

– Тогда ещё Спасителю не угрожала Голгофа, – возразил на это легат, – а свой крест туда Он понёс, как известно, в пятницу.

– Так вот откуда взялся постный день! – воскликнул юный король. – Его установила Церковь! А что ещё, господин кардинал, Церковь выдумала такого, что идёт вразрез с Новым Заветом? Мне кажется, здесь она потрудилась на славу.

Кардинал вознамерился было броситься на защиту Святой организации, но Бланка властно подняла руку, не дав ему раскрыть рта.

– Перестаньте, Людовик, и вы, кардинал. Мы не на церковном диспуте.

– Говорят, еретики верят в некое переселение душ, – подал голос граф Неверский, затрагивая прежнюю тему, – будто бы во искупление грехов человека душа его входит в тела животных и птиц, даже земляных червей. Не потому ли они не едят мяса, что боятся съесть чью-то душу?

– Среди нас нет еретиков, – в заключение произнёс Гуго де Клеман. – Все мы добрые католики и потому не собираемся верить этим бредням, не так ли, господа?

Бланка, засмеявшись, кивнула:

– Оставим эти разговоры нашим святым отцам. Предлагаю незамедлительно приступить к завтраку, тем более что барон де Немур своим рассказом возбудил в нас нешуточный аппетит.

Фрейлины восторженно захлопали в ладоши и заторопились к угощению, но не посмели приступить к нему – начать полагалось августейшим особам. Им же лучшие куски. И лишь после того как Людовик вонзил молодые крепкие зубы в ещё горячую птичью ножку, охотники бросились к вертелам и стали торопливо снимать с них румяные окорочка, грудки и крылышки. Слуги тем временем откупорили бочонок с вином. И потекла неторопливая беседа, перемежаемая хрустом косточек и прожаренной кожицы, запиваемых вином с плантаций Шампанского графства.

Бланка, съев пару ножек и насытившись этим, откинулась на раскладном стуле. Двор, расположившись прямо на траве, шутил, смеялся, рассказывал забавные истории, а она смотрела в серое осеннее небо и думала о сегодняшнем дне. Он внёс в её душу успокоение и тихую радость. Были забыты – хотя бы на сегодня! – все волнения, страхи. Никаких заговоров, мятежей – всё это на задний план, в прошлое, предано забвению. Нынче же взгляд – в настоящее! Жизнь прекрасна! Какие красивые вокруг луга, деревья, как чиста вода в озере, и сколь дивные трели выводят птицы, наблюдающие из ветвей за пиршеством людей! Как вообще хорошо жить на свете: видеть всё это, слышать и дышать чистым прохладным воздухом, предвестником скорых холодов!..