Текст книги "Королева Бланка"

Автор книги: Владимир Москалев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)

Вскоре вся площадь была усеяна искалеченными и убитыми пришельцами, и тут те из них, что ещё оставались в живых, бросились удирать. Их догоняли и безжалостно убивали на месте, так что уйти удалось немногим; они тут же побежали к профессорам жаловаться на зверское избиение, которому подверглись со стороны горожан. Последние, закончив дело, довольные, делясь друг с другом рассказами о своих подвигах, оглядывали площадь и качали головами. Повсюду валялись мёртвые тела, ручьями текла кровь. Раненые подавали признаки жизни, стонали, пробовали уползти в ближайший переулок или скрыться в подворотне. Их тут же без сожаления приканчивали дубинками, ножами и топорами.

Наконец всё было кончено. Женщины, злобно рыча, пинали ногами трупы.

– Ишь, учиться они приехали! А сами лапают и насилуют наших дочерей! Находятся ещё дурочки, что выходят замуж за этих черноголовых. А им только того и надо – плодить в нашем городе таких же черномазых ублюдков!

– Слава Богу, отомстила я за свою дочь! – воскликнула жена рыбника с улицы мэтра Альберта. – Бедняжечка моя, еле дотащилась тогда домой, вся в крови.

– А я – за сестру! – подхватила супруга перчаточника. – Все мозги вышибла чёрному ироду за то, что они мою Мелисенду насиловали вчетвером. А ты, Пьеретта? – обратилась она к соседке, убитой горем женщине лет сорока. – Боже, как подумаю о том, что они зарезали твоего единственного сыночка Жака… И ведь за что?! Им не понравилось, как он на них посмотрел! Скоты! Мерзкое, вонючее южное отродье! Ну да отомстила ты, наконец. Видела я, как ты орудовала кухонным ножом, одному вспарывая живот, а другому вырывая сердце.

– Так им и надо, проклятым пришельцам, – подвела итог ещё одна кумушка, – авось не покажется больше на нашей площади ни одна чёрная борода!

Вперёд вышел мыловар.

– Нельзя оставлять здесь трупы. Сбросим их в реку, да и, как говорится, концы в воду. А вы, женщины, смойте кровь с булыжников.

Сказано – сделано. Прошло немногим больше часа, и все тела были сброшены в Сену. Чтобы не всплывали, резали животы.

На следующий день в приёмную королевы с резким протестом явились профессора всех кафедр Парижского университета. Бланке давно уже было известно о бесчинствах южной молодёжи на улицах Парижа; не желая обострять отношений с университетом, она не принимала решительных мер. Теперь, узнав о том, что произошло, она заявила мэтрам наук:

– А чего вы хотели? Или вам было не указано применять строжайшие меры к провинившимся? Ждали, пока горожане возьмутся за оружие? Вот и дождались.

– Убито много студентов из разных стран и городов, – стал жаловаться декан. – Среди них были подающие большие надежды молодые люди. Мы требуем, чтобы виновных подвергли суду и смертной казни.

– Вы требуете! – вскочил с места кардинал и, подойдя к декану, вперил в него жёсткий, немигающий взгляд. – Что же вы не призвали своих молодых людей к порядку? Почему не остановили их, когда они грабили бедную женщину; на последние монеты она купила еды и несла своим маленьким, умирающим с голода детям! Почему позволили изнасиловать юную девицу, единственного ребёнка её больного отца? Её нашли растерзанную и убитую близ своего дома, а её отец не перенёс этого горя и умер. А где вы были, когда они избили до смерти горожанина только за то, что он плюнул на улицу, по которой они прошли! А теперь вы пришли требовать, чтобы наказали тех, кто защищал от ваших подонков своих сестёр, жён, дочерей! Стыдитесь! Во что превратился ваш университет? В сборище насильников и убийц! Но Бог увидел это и наказал виновных руками созданий своих. Такова была Его воля! Смеет ли кто-либо из вас прекословить воле Божьей и указывать карающей деснице Его? Коли так, то не есть ли это еретические побуждения – то, что вы пытаетесь заступиться за богохульников, отрицающих учение Христа, ибо сказал Господь: «Будь краток и незлобен и не причиняй зла никому из людей, ибо есть создания Божии?»

Легат выступил в защиту горожан, и это никак не способствовало успеху миссии профессоров. Мало того, он обрушился на них с позиций Церкви! Это и вовсе загасило последние угольки их надежд. Заодно с ним и королева. Попробуй-ка, потягайся!

– Вы слышали? – обратилась Бланка к декану и профессорам. – Вам нужны ещё какие-нибудь убедительные доказательства виновности ваших студентов? Свершилось справедливое возмездие за их преступления! И знайте впредь: я никому не позволю обижать моих горожан, верных помощников в борьбе против врагов короны!

Делегаты переглянулись. Власть высказала своё мнение. Защиты искать не у кого. Разве что у Папы… Но не сам ли он в лице кардинала де Сент-Анжа только что обрушил на них громы и молнии?

Они покачали головами, думая каждый об одном и том же: не напрасно, стало быть, их студенты сочиняют скабрёзные куплеты и анекдоты в адрес королевы и кардинала. Единодушие налицо. Что ж, постель сближает, в какой-то степени даже роднит. Не местью ли их подопечным за их сальные песенки и стишки навеян вердикт легата и регентши?

Хмурые и недовольные, они ушли. В коридоре повстречали короля с охраной. Мелькнула смутная надежда. Чем чёрт не шутит? Король всё же! И пожаловались ему. Выслушав их, Людовик ответил:

– Разумеется, виновных в этом злодеянии следует строго наказать. Сколько студентов, вы говорите, было убито?

– Сорок, государь, и они подавали большие надежды…

– Тем не менее, как мне доложили, именно ваши студенты были виною столкновения на площади Мобер. Зачем они пытались изнасиловать дочь трактирщика, да ещё и на столе?

– О, сир, кто вам сказал? Уверяем вас, это невозможно, такого просто быть не могло.

– Мне сообщила об этом стража, делающая обход тех мест. А им рассказали очевидцы.

– Надо полагать, ваше величество, они, как всегда, преувеличили. Однако даже если это и так, то за такой проступок, думается, стоило наказать лишь одного, ну, может быть, двоих… Но ведь сорок молодых умных голов!

– Да, это многовато. По-видимому, народ очень обозлился на ваших учеников, как вы считаете? Смог бы разве он в противном случае осмелиться на такое душегубство? Однако, как бы там ни было, я поговорю об этом деле с моей матерью и с кардиналом. Уверен, они примут надлежащие меры. Прощайте, господа.

Профессора опустили головы.

Последствия конфликта оказались непредсказуемыми: преподаватели наук ушли из Парижа и разбрелись кто куда: в Тулузу, где Раймонд VII обещал открыть свой университет; в Нант, куда их давно уже приглашал герцог Бретани, и даже в Англию, где Генрих III недавно открыл Оксфордский университет. За ними ушли и студенты. Но большинство всё же предпочло не слишком отдаляться от Парижа, где имелись хорошие условия для жизни и получения образования: Рим должен был навести порядок и образумить королевскую власть. Ибо лишиться такого огромного богословского центра означало для короля потерю своего влияния и могущества.

И Рим вмешался, призвав к ответу королеву-мать. Что же это такое, в самом деле? Университет! Христианский институт, придающий авторитет монархии! Интеллектуальная столица христианского богословия – мечта Папы! Факультеты искусств, наук, теологии! Магистры, выходящие из стен университета, пополняли ряды высшего духовенства.

И вдруг – разом лишиться всего этого! Скандал, да и только.

Григорий IX писал легату, королеве и епископу Парижскому, требуя провести переговоры. Необходимо немедленно урегулировать это дело!

Бланка упорствовала. Кардинал попал между двух огней: желал угодить и королеве, и Папе. Епископ стоял за Рим.

Конфликт разгорался. Университет желал независимости и юридических привилегий; Бланка – авторитета и права блюсти порядок в городе.

И тут вмешался король. Ему уже четырнадцать лет, он воспитан в крайней набожности и страхе перед карой небес. Он встревожился: как бы Господь не упрекнул его в день Страшного суда и не отверг за то, что из его королевства исчезла учёность; это может пагубно отразиться на спасении его души. Он заплатил университету крупный штраф, возобновил привилегии и признал за магистрами и студентами право на забастовку, коли вновь разразится скандал и виновных не призовут к ответу. Кроме этого, он обязал горожан также заплатить штраф университету, возмещая моральный ущерб. Всё это – после буллы, присланной Папой. От себя же юный король заставил парижан принести клятву в том, что впредь они не станут причинять никаких огорчений представителям университета…

Так Людовик впервые проявил своеволие, не слушая мать и кардинала. Те не стали возражать – указание Рима!

Глава 22. Разменная монета

Изабелла не торопилась в Ангулем. Её деятельная натура не давала ей покоя. Примирение с королевской властью не входило в её планы (хотя и сыграло ей на руку, как скоро станет видно), и она сыпала бранью в адрес тех, кто поддался на эту акцию. Объяснялось это только одним: бароны отступили перед мощью, которую явила им новая власть. Её поддерживает, ей благоволит Рим. Ещё бы, крестоносцы бросили к его ногам мятежный Лангедок, а это новые епархии и десятки тысяч послушных Церкви христиан!

Помимо духовной стороны вопроса, королевская власть сильна войском, значительную часть которого составляют рыцари. Они пришли из Шампани и привёл их Тибо, верный союзник и защитник короны. Без него она не имела бы такой мощи, какую явила у стен Беллема. Шампань – правая рука Парижа; стоит её убрать, и он станет слаб и уязвим, как Антей, оторванный от земли.

Об этом и шёл разговор в замке герцога Бретонского в августе 1231 года. Собеседников двое – сам Моклерк и Изабелла Ангулемская. Её супруг выезжал на охоту, устраивал балы и пирушки; она тем временем плела сети новых козней.

– Графа Шампанского надлежит устранить, – стоя у окна, заявила она, в упор глядя на хозяина замка.

– Убить? – поднял на неё тяжёлый взгляд Моклерк.

Вскинув брови, Изабелла изобразила на лице улыбку.

– О чём вы, герцог? Кто здесь говорит об убийстве?

– Вы сами. Тибо наш враг, и вы только что дали понять, что его необходимо…

– Обезвредить, хотели вы сказать? Однако это вовсе не означает «убить». Тот, кто был врагом, при правильной постановке дела может стать верным другом или, если хотите, соратником.

– Я вижу, вы держите в голове некий план. Говорите.

– Нам следует переманить Тибо Шампанского на свою сторону.

– Это я уже понял. Вы ставите невыполнимую задачу. Вам ли не знать, как он влюблён в королеву? Перейти в наш лагерь – значит, изменить ей.

– Вместо этой любви мы предложим ему другую, ту, которая превратит его в нашего союзника. В объятиях юной Цирцеи старый ловелас быстро забудет свою Ипполиту.

– Полагаете, он не разгадает наш ход? Плохо же вы его знаете. Да и что означают ваши слова? Возмечтали подарить ему новую любовницу?

– У него хватает и своих; в такого рода услугах он не нуждается. Но у него нет жены.

Герцог устремил на Изабеллу долгий взгляд и, поняв, к чему она ведёт, торжествующе воскликнул:

– Недурная мысль, чёрт возьми! Настоящий заговор против Тибо. Ваш яд, мадам, сделал всё же нужную работу, хотя и в несколько ином направлении. Однако та, о ком идёт речь, как вы понимаете, должна быть всей душой предана нашему делу.

– Этого мало, герцог. Особе этой надлежит состоять в самом близком родстве с домом одного из наших друзей. Не догадываетесь, о ком я говорю?

– Вероятно, это близкая родственница Филиппа, вашего супруга или графа Тулузского. Может быть, она из дома Дрё? Это было бы весьма полезно для нас.

– Разумеется, если учесть к тому же, что особа эта из дома герцогов Бретонских.

– Вот как? Любопытно, кто же это?

– Ваша дочь, герцог. Она станет разменной монетой.

– Моя дочь?! – выпучил глаза Моклерк, явно не понимая. – Иоланда?

– У вас есть другая дочь?

– Вы с ума сошли, графиня! Иоланда помолвлена!

– Да, и уже дважды. Но первая помолвка с Генрихом Третьим расторгнута – дело рук вашего сюзерена, – та же участь должна постигнуть и вторую.

– С Жаном? Братом короля Людовика? Но основания?

– Их нетрудно найти. Жан Анжуйский слаб здоровьем, его, как и брата Филиппа, мучают надсадный кашель, одышка и головные боли. Я знаю, что говорю. Я умею не только подсыпать яд в питьё, но и врачевать. Одно время нас обучали этому искусству в монастыре, в пору моей юности. По лицу человека можно определить, здоров он или ему остались считанные дни. Настоятельница, дочь хирурга, была нашей наставницей в этом. Она говорила нам, что в таких вещах понимают толк также ассасины. Я видела Жана Анжуйского так же близко, как вас сейчас. Мало того, я беседовала с ним. Герцог, я разговаривала с мертвецом! Уверяю вас, он не протянет долго[67]67
  Жан Анжуйский и в самом деле умрёт в следующем году.


[Закрыть]. Зачем вам такой зять?

– Но она станет графиней Анжу и Мена!

– Стать графиней Шампанской – не заманчивее ли это и не полезнее ли для нашего общего дела?

– Испанка откажется расторгнуть договор.

– Достаточно будет и одного вашего отказа. Но если это вас не устраивает, то есть другой путь. Ваша дочь – праправнучка Людовика Шестого. А кто, по-вашему, Жан Анжуйский? Не кто иной, как праправнук того же короля. Налицо четвёртая степень родства. Если Бланка Кастильская думает воспользоваться расположением к ней понтифика, то вам ничего не стоит расторгнуть помолвку, затронув родство. И учтите, герцог, нам надо торопиться: Тибо не будет долго оставаться вдовцом.

– А если он откажется от этого предложения, имея в виду наше с ним противоборство?

– А разве то, что вы изъявили покорность власти, не поможет бывшим врагам установить дружеские отношения? Брачный союз ещё больше укрепит эту дружбу. В будущем, когда мы вновь поднимем знамя мятежа…

– Полагаете, это неизбежно?

– Вы что же, собираетесь успокоиться? Дайте время моему сыну уладить конфликт в собственном королевстве. Так вот, когда мы вновь выступим против испанки, Тибо поостережётся воевать со своим тестем.

– Что ж, может быть, и так, – проговорил Моклерк, задумчиво поглаживая бороду и рассеянно глядя в окно. – Но, повторяю, вдруг он откажется?

– Он уже немолод. У него всего одна дочь, которой четыре года, а между тем ему нужен наследник. Вашей дочери уже тринадцать, через пару лет она начнёт рожать ему детей. Повторяю, вам надо торопиться, графство Шампанское не может и не должно оставаться без наследника, который окажется вашим внуком. Понятно вам? Решайтесь наконец на этот шаг. Вы должны ехать.

Моклерк был склонен к авантюрам и порой довольно скоропалительно принимал решения, но тут задумался. Они с Тибо враждовали, клятва в верности королю, по сути, ничего не меняла в их отношениях. Перспектива, которую нарисовала Изабелла, бесспорно, заманчивая, но герцог не представлял себе, как ему приступить к этому делу, испытывая известную предубеждённость к человеку, которого собирался сделать своим зятем. Он предпочёл бы, чтобы переговоры вёл кто-то иной, скажем, графиня Изабелла. Чем не посланник с таким щекотливым делом? Безусловно, ему самому придётся встретиться с Тибо для подписания договора, но уже в Бретани и после того, как посредник получит от графа Шампанского согласие.

– Почему бы вам самой, графиня, не отправиться в Шампань с таким поручением? – спросил Моклерк. – Полагаю, вы как женщина скорее смогли бы добиться успеха в этом предприятии.

– Это невозможно, и вот почему, – тотчас ответила Изабелла, словно предвидела, что выполнение этого замысла герцог не преминет переложить на её плечи. – Во-первых, я на подозрении у Тибо в связи со смертью его жены: виночерпий перед смертью ухитрился назвать кое-какие приметы обманувшей его дамы. Во-вторых, испанка уже открыто считает меня своим врагом. И третье. Женщина в роли посланца! Не кажется ли вам это странным? Так же подумают и шпионы иностранки, которых она разослала повсюду, ведь мне придётся проезжать через земли короля. Если меня узнают, то непременно схватят и будут держать как заложницу. Понимаете, чем это грозит всем, но больше всех – мне?

– Чем же это грозит?

– Моя голова послужит гарантией того, что Лузиньян, узнав о моём аресте, не посмеет выступить против короны. Испанка пригрозит, что поднесёт её ему на блюде, если он высунет нос из своего Ла Марша. Будьте уверены, она так и сделает. Вот и устранён один её противник, а затем и все остальные. Надеюсь, герцог, вы не станете поднимать мятежа во избежание отсечения моей головы. Я вам ещё пригожусь, не так ли? Не стоит вам разбрасываться головами знатных людей королевства, которых в вашем распоряжении, если вдуматься, не так уж много.

– Вы правы, не стоит, – не мог не согласиться Моклерк.

– Поэтому я останусь здесь и буду ждать вас. Однако если Тибо Шампанский отправится с вами, дайте мне знать. Мы не должны с ним встречаться: увидев меня, он сразу поймёт, откуда тянутся нити заговора против него, и наше предприятие провалится, ещё не начавшись. Итак, герцог, если у вас больше нет вопросов ко мне, отправляйтесь в Шампань. Понимаю, как это будет для вас нелегко, но вам придётся пожертвовать собой и вашей дочерью ради нашего общего дела.

Моклерк привёл новое возражение:

– Не отрицаю, оно сулит нам победу в будущем, но граф Тибо необычайно своенравен: допускаю возможность, что он не захочет породниться с Бретанью. И уж, во всяком случае, этого не допустит вдовствующая королева. Для неё опасен такой шаг её верного друга: Тибо может примкнуть к тестю или попросту не станет выступать против него с оружием в руках. Поэтому она будет всячески противиться заключению этого брачного союза.

– Во-первых, дабы пока что не ставить испанку перед фактом, не торопитесь с расторжением помолвки, дождитесь вначале согласия Тибо. Он ведь может и отказаться, не так ли? Во-вторых, ваша задача – не дать ему встретиться с опекуншей. Торопите его, попытайтесь сразу же увезти его с собой. Не поедет – скажите ему, что не следует откладывать дело в долгий ящик: невеста мила, умна, к ней толпами сватаются женихи, малейшая проволочка может погубить начинание. Словом, найдёте, что сказать. Но всё же лучше будет, если вы вернётесь сюда вместе с Тибо, чтобы составить и подписать брачный договор, как говорится, на месте. Да покажите ему невесту. Вы говорили, она у вас красавица?

– О, мадам, само совершенство! Её белокурые, шелковистые волосы и глаза цвета ясного неба…

– Достаточно, герцог. В приданое за дочерью отдайте графство Пентьевр, которое вы, ещё при жизни Филиппа Августа, отобрали у Генриха д’Авогура.

– Да, но… – заколебался Моклерк, не готовый к такой жертве, – земли эти приносят неплохой доход…

– Не скупитесь, отдавайте – выиграете больше. Уверена, Тибо попадётся в такую сеть.

– Приложу все усилия, – вздохнул герцог. – С Божьей помощью, надеюсь, моей дочери удастся покорить сердце правителя Шампани.

– Если всё же наше предприятие не пойдёт по намеченному плану, у меня найдётся другой способ разлучить эту парочку. Но до этого я попытаюсь предпринять шаги, которые вынудят Тибо вместо хвалебных од и любовных песен создавать эпитафии.

– Остаётся удивляться, мадам, – сколько планов вмещает ваш ум! Вам мог бы позавидовать самый искусный полководец.

– И я не успокоюсь, герцог, пока не доведу до конца то, что повелел мне Господь.

Отвернувшись, Изабелла долго смотрела в окно, всецело поглощённая своими невесёлыми думами. Моклерк, глядя на неё, внезапно проговорил:

– Полагаю, графиня, следует несколько изменить наш план.

Обернувшись, она вопросительно поглядела на него.

Герцог продолжал:

– Ни к чему заставлять графа Шампанского тащиться через всю Францию, чтобы взглянуть на свою невесту. Дорога длинная, – чего доброго, за это время он передумает. Да и велик будет соблазн по пути повернуть на Париж. Облегчим ему задачу.

– Возможно, вы правы, – задумчиво отозвалась собеседница. – Что же вы предлагаете взамен этого путешествия?

– Я возьму Иоланду с собой, потом оставлю её в известном мне монастыре близ Шато-Тьерри, у границ графства Суассон и Ланской епархии, а сам поеду в Провен. Я укажу Тибо место и дам время на размышления. От Провена до монастыря не так уж далеко. Мы с дочерью будем ожидать там. Полагаю, в этом случае ему не придёт охота поворачивать на Париж.

– Хорошо, герцог, – кивнула Изабелла, чуть помедлив. – О результатах вашей встречи немедленно же известите меня.

Глава 23. За двумя зайцами

Всё вышло так, как и задумали Изабелла с Моклерком. Тибо доводилось слышать о красоте Иоланды Бретонской. Знал он и о том, что к ней уже не раз сватались. Но, решив взвесить все «за» и «против», он ответил герцогу, что примет решение на днях. В случае согласия он приедет в этот монастырь; в противном случае известит об отказе, выслав гонца.

Довольный, Моклерк уехал.

– Что скажешь, Аутар? – повернулся Тибо к своему телохранителю. – Ты всё видел и слышал. Говори, я хочу знать, что ты думаешь об этом.

– Хитрый лис решил подружиться со сторожевым псом, чтобы без помехи воровать кур, – бесстрастным голосом ответил Аутар, бросая на хозяина красноречивый взгляд.

– Именно так ты смотришь на дело? – нахмурился Тибо. – Полагаешь, не за горами конец перемирия баронов с королём?

– Кто выбрал дорогу, ведущую к власти, уже не свернёт с неё. Выражение покорности – всего лишь привал в пути.

– Что заставляет тебя так думать?

– Герцог был слишком настойчив и любезен. Так не ведёт себя тот, кто совсем недавно шёл на тебя с мечом. С языка у гостя стекал мёд, но за пазухой он прятал кинжал.

– Против кого?

– Остриё направлено в грудь хозяина сторожевого пса.

– Думаешь, королеве угрожает опасность? – Тибо усмехнулся. – Не сгущай красок. Тебе всегда всё видится в чёрном цвете.

– На шахматной доске самая сильная фигура всегда под защитой. Убрав защиту, на эту фигуру нападают.

– Я верен короне, Аутар, и не намерен нарушать свою клятву.

– Для чего тогда приезжал гость?

– Я нахожу его намерения дружескими. Мне предлагают неплохую сделку. Дочь правителя Бретани! Завидная партия для любого принца или даже самого короля. К тому же мне дарят графство.

– Эту сделку, как ты её называешь, граф, ты заключаешь со своей совестью. Подумай, продаётся ли такой товар? И кому ты намерен его продать? Тому, от кого корона вот уже столько лет терпит одни бедствия?

Тибо молчал, сложив вместе подушечки пальцев обеих рук и размышляя.

– Свора, что гонит оленя, не отстанет от него, пока он не упадёт мёртвым, – продолжал Аутар тем же бесстрастным тоном, словно речь шла о недавно прошедшем дожде.

– Ты имеешь в виду меня? – вскинул брови Тибо. – Вздор! Им не нужна моя жизнь.

– Им нужен союзник. Совсем нетрудно обратить в друга недавнего врага, пожертвовав для этого единственной дочерью. Ставка высока. Столь же весомым окажется и выигрыш. Одной стрелой они мечтают убить двух волков.

– Они не заставят меня изменить королеве! Я люблю её и всегда останусь её верным защитником.

– Так не думает тот, кто подкладывает тебе в постель дочь своего соратника.

– Как! Ты считаешь, значит, что Моклерк не своим умом дошёл до этого?

– Всегда легче распоряжаться чужими жизнями, нежели своей. Собираясь продать единственную драгоценность, сотню раз взвесят последствия такого шага. Тот, кто дарит тебе свой алмаз, да к тому же в оправе, не станет улыбаться, растягивая рот до ушей. Десять против одного – в уме у этого человека коварный умысел.

– Каким бы ни был этот умысел, стоит ли ставить на кон свою дочь?

– Замысел такого шага – продукт женского ума.

– Женского? Объясни, почему. Что навело тебя на эту мысль?

– Сам факт такой сделки. Сомнительно, что подобная идея могла зародиться в голове у отца. Он не способен на такую жертву и не умеет мыслить столь глубоко. К тому же, как тебе известно, дочь Моклерка помолвлена с братом короля. Что заставляет герцога расторгнуть эту помолвку, как ты думаешь?

– Он сказал, что не желает иметь своим зятем сына королевы.

– Почему ты не спросил у него о причинах такого решения?

– На мой взгляд, она одна: он ищет дружбы со мной.

– Их две. Вот первая. Тот, кто посоветовал ему разорвать помолвку, знал, что делает. Жану Анжуйскому, жениху Иоланды, недолго осталось жить. Не спрашивай, как я это узнал. Я ассасин, нас учили этому. Я видел лицо брата короля, его движения, походку. Мы не убивали таких людей: зачем, если им отмерены считанные дни? А теперь подумай, кто при дворе, кроме медика, мог мыслить так же, как я?

Тибо, как ни пытался, не мог дать ответа. Вопросительный взгляд его застыл на лице верного стража.

– Этот человек и подал герцогу мысль о расторжении помолвки, а следовательно, о заключении нового союза.

– Женщина! – воскликнул Тибо. – Ты сказал, что замысел рождён ею.

– Обратно своих слов я не беру.

– Но кто она? Может, ты и это знаешь?

– Нет, граф. Я не мастер дворцовых интриг и мне не известны их тайные пружины. Подумай, быть может, ты сам найдёшь ответ на этот вопрос.

– И у тебя нет оснований подозревать кого-либо?

Аутар помедлил.

– Похоже, это Изабелла Английская, моя бывшая хозяйка.

– Опять я слышу это имя! Почему оно пришло тебе в голову?

– Мне известны члены шайки врагов короны. От этих людей может исходить только зло. Герцог Пьер – вожак этой стаи.

– Догадываюсь, здесь кроется вторая причина. Назови её.

– Ты говорил, он ищет твоей дружбы.

– Да, я это сказал.

– Задай себе вопрос: зачем ему это надо? Можешь не отвечать, иначе мы вернёмся к тому, с чего начали. Но скажу так: ему выгоднее иметь союз с тобой, нежели с королём. Причина проста, и я её повторю: ему нужен сильный союзник, для чего – ты и сам знаешь. Волки сбиваются в стаю не для того, чтобы выть на луну.

– Так что же делать, Аутар? – спросил Тибо после недолгого молчания. – Ты, значит, не советуешь мне ехать? Но я решил и, чёрт возьми, не вижу к этому препятствий.

– Вспомни о той, кого любишь, – молвил в ответ ассасин. – Ей будет горько и больно узнать эту новость.

– Но мне нужен наследник! Она должна это понять.

– Женщина по природе своей эгоистична в любви; она идёт на любые жертвы, готова на самые безрассудные поступки, лишь бы сохранить свою любовь. Знай, граф, когда до королевы дойдёт эта весть, ей и в голову не придёт подумать о твоём наследнике. Первое, что её встревожит, – её любовь.

Тибо долго молчал, не зная, что ответить. Ни слова больше не произнёс и Аутар. Он сказал всё, что думал об этом, а думать и делать выводы он научился в горах Сирии, в замке Старца Горы. Он предостерёг графа от необдуманного шага. Теперь он ждал. Сейчас Тибо должен объявить своё решение. Как скажет, так тому и быть. Ему ли, слуге, перечить?

– Мы выезжаем завтра же, Аутар, – решительно произнёс Тибо. – Я должен жениться. Мне нужен сын; остальное – воля Бога.

Он ушёл, чтобы предаться своему любимому занятию – стихосложению. Аутар проводил его долгим взглядом и тотчас направился в оранжерею, где нашёл того, кого искал. Это был сокольничий Лонжер де Мулен. Они дружили, но телохранитель Тибо имел право приказывать де Мулену.

– Лонжер, – сказал он ему, – немедленно скачи в Париж. Ты должен увидеть королеву, но тебе это не удастся: тебя просто не допустят к ней. Зато ты сможешь повидать Бильжо.

– Что случилось, Аутар? Нашему графу грозит опасность?

– Он собирается сделать глупость. Его спасёт только провидение. Роль провидения сыграет королева.

– Что я должен сделать?

– Ты встретишь Бильжо и передашь ему на словах то, что сейчас услышишь. Вот что ты ему скажешь…

Оба, граф и Аутар, проснулись рано, умылись, позавтракали. Затем (распорядок дня) – ежедневное необходимое присутствие сюзерена на богослужении в замковой церкви. После этого – завтрак и аудиенции, которые граф даёт своим вассалам и обитателям замка. За этим следует игра в мяч или упражнения в фехтовальном зале; порою вместо этого – конная прогулка. На этот раз обошлись без аудиенций и игр. Позавтракав, Тибо с Аутаром вскочили на коней и в сопровождении эскорта всадников отправились в дорогу по направлению к Шато-Тьерри, крепости на севере Шампани.

День был тёплый, солнечный, дул слабый ветерок, каркали вороны на дубах и вязах по обе стороны дороги. Вдали уже показалась излучина Марны, и всадники пришпорили коней, зная, что вскоре покажутся башни города-крепости и шпили церквей, как вдруг Аутар, подъехав ближе, ухватил Тибо за руку.

– Остановись, граф! Кажется, нас кто-то догоняет со стороны Мо. – И он указал рукой.

Тибо осадил скакуна, вгляделся вдаль. В самом деле, с запада им наперерез мчался всадник.

Рыцари окружили графа, молча ждали. Всем было любопытно, какое сообщение везёт этот одинокий вестник.

Тот подскакал и с ходу спрыгнул с коня.

– Слава Богу, мне удалось догнать вас, монсеньор. Я боялся не успеть.

– Де Мильи? – удивился Тибо, узнав одного из рыцарей конной охраны венценосных особ. – Откуда вы? Впрочем, что я спрашиваю… Кто вас послал? Случилось что-нибудь? Говорите!

Вместо ответа вестник протянул пергамент.

– Читайте, ваша светлость.

– Послание? От кого?

– Вы могли бы и сами догадаться.

Тибо вспыхнул, руки мелко задрожали. Это она! Его Бланка! Кто же ещё мог ему писать и отправить гонца?.. Но как она узнала, кто ей сказал?.. Ответ должен крыться в письме. Торопливо развернув его, Тибо прочёл:

«Дорогой граф! До меня дошла весть, в которую мне с огромным трудом и удивлением пришлось поверить. Вы всегда были преданным вассалом королевства и моим самым близким другом. Ныне Вы собираетесь сделать опрометчивый шаг, который заставит подумать о Вас как о человеке, предавшем дело, коему он служил. Ибо разве есть на свете кто-либо, кто причинил короне больше вреда, нежели тот, к кому Вы направляетесь? Уповаю на Ваше благоразумие, которое подскажет Вам верный ход: повернуть коней обратно».

Тибо опустил руки. Лист пергамента дрожал у него в пальцах. Он смотрел на излучину реки, видел змеившуюся невдалеке серую ленту, окаймлённую кустарником и деревьями, и думал о Бланке. Какое самообладание! Какой выдержкой обладала эта женщина, когда писала это письмо, ни словом не упомянув о душевных муках, терзавших её любящее сердце. Она думала о нём! Быть может даже, она плакала, получив известие и уединившись где-нибудь в укромном углу. Но не любовь водила её рукой, и не сердце подсказывало нужные слова, когда перо бежало по листу пергамента. Всё это она обуздала огромной силой воли и писала это послание, руководствуясь и политическими соображениями, и опасаясь за безопасность адресата. Это писал правитель, умный и дальновидный, стратег, понимающий, к каким печальным последствиям для неё… нет, для государства! – приведёт необдуманный шаг её возлюбленного. Она отбросила всякие лишние мысли, её беспокоило только одно: будущее державы, управлять которой доверили ей свёкор Филипп и муж Людовик. И она принесла в жертву свою любовь, написав так, чтобы Тибо понял: её беспокоит, прежде всего, королевство. Она понимала, чем обернётся эта женитьба, и не верила Моклерку. Она рассчитала наперёд все ходы, потому что хорошо знала того, кто причинил короне «столько много вреда» и, она была уверена, принесёт ещё, ибо такие, как он, не успокаиваются. Но самое страшное заключалось в том, что её преданный друг в одночасье может стать её врагом. Возможен ли удар сильнее этого? Выдержит ли её сердце? Не заплачет ли горькими слезами… нет, не она, а её народ, лишившийся своего самого сильного и верного защитника?