Текст книги "Граф в законе (сборник)"

Автор книги: Владимир Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)

3

Считая себя умным, всевидящим и всезнающим юристом, Мишка Рассолов был болезненно честолюбив. Преданно и рьяно служил в аппарате коллегии адвокатов, изнуряя себя мечтой о председательском кресле. Вел семинарские занятия в юридическом институте. С первого же дня студенты знали, что у него готова докторская, только он «не спешит выходить» на защиту – есть заботы поважнее. Года два писал вечерами роман под названием «Самоубийца». Отнес в издательство «Прогресс», зная, что там издадут его на нескольких языках. Спустя неделю редактор сочувственно жал ему руку.

– Прошу вас, не пишите. Ничего не пишите… Забросьте куда-нибудь свои карандаши, ручки… Вам нельзя писать… Лучше говорите…

Но однажды повезло. Однокурсник стал помощником главы администрации правительства и предложил ему должность референта в юридическом отделе. Наконец-то шагнул он на ступеньку широкой мраморной лестницы, ведущей наверх!.. Он работал – нет, не то слово – он трудился неистово, каторжно, вдохновенно… И стал заведующим сектором! Вернее, не «стал», а помог все тот же однокурсник.

Эйфория от первого заоблачного взлета прервалась неожиданно: попался на взятке. Обидно, что взятка-то была мелкая, да и десятая, наверное, по счету. Но попался…

Однокурсник развел руками:

– Надо уходить… Чтоб обо мне тоже не подумали… – Мишка прибился на время юристом к одному крутому бизнесмену – шесть крупных магазинов, два на Тверской. Прибился и увидел его коммерческую несокрушимость, а главное, что здесь можно делать деньги во сто раз большие, чем там, наверху… В конце концов, деньги и власть – синонимы…

Зарплата у Стива – а его хозяином стал Стив – открыла перед ним такие перспективы, что он сразу же забыл о своих карьеристских замыслах. Через год купил белобокое «пежо», потом квартиру в милом особнячке в тихом переулке Марьиной рощи. Обеды в ресторанах, где его встречали склоненные в почтении головы; «Как мы рады вас видеть, Михаил Михайлович!» Пышные ужины дома тет-а-тет, когда она, обнаженная, усталая, лениво потягивала коктейль в огромной квадратной постели, отражаясь во всех четырех зеркалах.

Женщин вокруг оказалось так много, что у него кружилась голова при выборе самой красивой и сексуальной. Все они были навязчивы, говорили постыдно-сладкие слова, объяснялись в любви и готовы были остаться у него на всю жизнь, чего он больше всего боялся…

И все это разрушил подонок Илья! Появился и разрушил!

Уже не манил его, как прежде, призывный смуглый цвет любимого виски. Уже не хотелось звонить старой аристократке Инне Евгеньевне, содержащей интимное заведение для избранных, чтобы прислала ему новенькое эротическое созданьице… Ничего не хотелось… Ужас поселился в душе и мохнато вертелся там, охлаждая любое желание.

Надо было обдумать все, оценить, принять решение. Но взбесившиеся мысли метались в суматошном вихре. Одна лишь фраза отчетливо звенела в голове колоколом: «Бред какой-то!..»

И все-таки он заставил себя сесть, успокоиться. Правда, сделал несколько глотков прямо из бутылки. Расплывшееся тепло чуть сняло лихорадочное напряжение.

«Значит, так, – упрямо командовал он себе. – Сколько мне осталось жить – много или мало – неизвестно… Бабочка-однодневка все успевает за свой короткий срок… А у меня, может, месяц впереди… Прекрасно…»

«Бред какой-то!» – ворвался чужой голос.

«Бред?.. Жестокая шутка Ильи-идиота?.. А мы, дураки, умоляли его: „Скажи!“… Вот на тебе, сказал… Но ведь сам-то он умер. Умер… Нет, надо принять это как данность. Спокойно, спокойно! Как жить дальше? Деньги… Деньги швырять направо и налево. Чего их жалеть? Нагреб на всю жизнь. А тут неделя или месяц… А может, больше? Ух, сволочь, не указал точную дату. Сколько сейчас времени? Двенадцать… Значит, завтра жить буду…»

«Бред какой-то!» – снова отзвенело в голове.

«Не бред, а жизнь… Дикая земная жизнь… Думай, думай. Мишка… А чего думать?.. Надо делать то, что хочется… И все! И все! И все!»

Он стал торопливо крутить диск телефона.

– Инна Евгеньевна, не спишь?

– Нет еще, миленький. Работа идет…

– Есть что-нибудь свеженькое? За ценой не постою.

– Для тебя всегда есть… Сидим сейчас, с египтяночкой юной беседуем… Экзотика… Для гурмана… Пальчики оближешь… Прислать?

– Нет, сам приеду…

Вернулся домой под утро испуганно-злой, раздосадованный. В голове гулко молотило: «Бред какой-то!.. Бред какой-то!» Такого позора он никогда не испытывал! Бросил хрупкой египтяночке тысячу долларов. Она согласилась на все… А он… А он… («Бред какой-то!») Он оказался импотентом! Ну ничего… ничего не смог сделать, как ни бесился, как ни помогала она ему… Ничего! Ух, Илья! Ух, гад! Ух, гнида! Найду могилу, разнесу тебя по кусочкам.

Позвонил Стиву. Сдерживая яростную дрожь, спросил театрально спокойно:

– Не разбудил?

– На работу собираюсь. Что стряслось?

«Вот столб чугунный, бесчувственный! Хоть бы что ему!»

– Ничего. Как ты там?

– Нормально… Приезжай пораньше. Дело есть…

«Врешь ты, Стив! Дни последние считаешь».

– Не могу… Я, кажется, заболел…

– Скис? Испугался?

«Еще издевается, поганец!»

– Да нет… Озноб… температура высокая… Врач только что ушел. Отдохнуть советует… Хочу попросить у тебя отпуск дней на десять – пятнадцать…

– Ясно. Считай, что выпросил.

Услыхав короткие гудки, Мишка взъярился, заорал на всю комнату:

– Сука! Скотина! Ублюдок вонючий!

Схватил бутылку виски, стал пить, как пьют воду одуревшие от жажды.

Проснулся на ковре. Телефонная трубка еще доносила свои нудные прерывистые сигналы. Маленькая стрелка часов стояла на четырех. «До одиннадцати еще семь часов», – как ядовитая змея, промелькнула мысль.

«Надо что-то делать… Что-то делать… Нельзя сдаваться… Нельзя…»

Достал тетрадь из-под тумбочки. Раньше перечитывал имена вожделенно, сладострастно. Каждое вызывало в памяти похотливые воспоминания. А теперь, как заноза, свербил вопрос: кто из них?

Выписал на отдельную страницу девять имен. С каждой надо встретиться, каждой пожаловаться, что СПИД обнаружили в крови. Особенно с Ленкой. Эта пышнотелая блондинка – самая опасная… У нее и пальцы тонкие, как иглы. Прилипла пластырем… готова от всего отказаться, только бы сохранить духовную близость. «Духовную близость…» Самка толстозадая! Еще напросится в сиделки к больному СПИДом! А хороша она в постели, хороша… Искусница редкая… Нет, слаще всех была та юная богиня…

…Прозвучал далекий чудный голосок:

– Мама, ушли твои гости?

Тихонько, на цыпочках прокрался он по длинному коридору к приоткрытой двери… Ох, лучше не вспоминать. Небесное беломраморное творение, обнажив все свое очарование, раскинулось в небольшом овальном бассейне…

В голову ударила жаркая волна. Конвульсии нестерпимого желания сотрясли тело. Одежда рвалась, как бумажная… Девушка закричала… Она кричала и потом, когда он перевалился, упал на нее… Извивалась скользко, как угорь, била маленькими кулачками по его лицу… А он… а он никак не мог войти в нее, будто ноги срослись в русалочий хвост… Пришлось дважды окунуть нежную головку… Обмякла… Ноги на мгновение раздвинулись. Он… Она еще сопротивлялась, уже не так неистово и рьяно… Но сопротивлялась… А Мишка буйствовал, ревел от небывалых взрывов беспримерной радости и сумасшедшего экстаза… Такого с ним никогда не бывало…

Когда в блаженном умиротворении сник, открыл глаза, то увидел непонятное: ее головка лежала на самом дне, под водой. Долго глядел на ее мирное личико, потом провел рукой по плечу, по груди, по бедрам и все понял…

Выбираясь из бассейна, в сердцах ругнулся:

– Черт с ней! Теперь все равно… Только не наследить бы…

Мишка повернулся на кровати лицом к стене и глухим, отчаянным стоном изгнал из себя это вожделенное видение…

Все! Все! Все! Хватит о бабах! Подумаю о себе… О своем покое и безопасности… Первое: набрать продуктов. Второе: закрыть двери на все замки… Третье: ждать, рано или поздно этот кошмар закончится…

Полный решимости, он вымылся, причесался, надел новый костюм и вышел из дома. В знакомом валютном магазине нагрузил полный багажник продуктами, бутылками… Кинув подобострастной кассирше лишнюю десятку, сказал, выдавив лицемерную улыбку:

– Уезжаю в командировку. О'кей!

Вернулся в свой особнячок. Закрыл все замки. На всякий случай – сам не зная зачем – придвинул к двери тумбочку, в которой лежала обувь. Опять мелькнула, как молния, мысль-змея: «До одиннадцати – пять часов!»

Выпил. Хорошо выпил. Сразу треть бутылки. Долго сидел в кресле, глядя в чернильное пятно на полу. Сидел опустошенный, без мыслей, без эмоций. Очнулся от какого-то неясного шороха… Форточка! Он забыл закрыть форточку!.. Все в порядке… Теперь Ленка не заберется к нему! Но тут начало чудиться ему, что во всех уголках дома таится скрытая опасность…

Часы тикали предательски громко. Взял их, положил перед собой. «Три с половиной…» А часы тикали и тикали… «Два часа осталось…» «Час тридцать пять…» «Пятьдесят минут…» «Двадцать…» «Три минуты…» «Все, живем!!!»

Когда обе стрелки перебрались за одиннадцать, он осторожно, чтобы не вызвать шума, разделся, лег под одеяло, захватив с собой очередную бутылку. Решил твердо: «Свет гасить не буду!»

Эти дни он жил как лунатик… Сколько дней? Никто никогда не узнает… Да и он не запомнил… Только много раз следил, замерев от ужаса, как маленькая стрелка переползала цифру 11…

В то утро кончилось виски… Он ходил по дому, шарил во всех шкафах, во всех закоулочках и чувствовал, что растет, все больше овладевает им беспросветный страх… Еще, еще немного, и он будет близок к безумию…

«К черту страхи! К людям надо! К людям!»

В неосознанном порыве он отшвырнул тумбочку от двери, стал открывать замки. Опалило догадкой: «А вдруг там стоит Ленка?» Но Ленки не было, и он, осторожно ступая, вышел на улицу.

В задымленной пивной у ближнего высокого столика стояли над кружками, вяло толковали три потрепанных алкоголика, уже отмеченные печатью отчужденности и безысходности.

Мишка выставил литровую бутылку водки.

– Поддержите, мужики?

Алкаши ожили, посветлели. Один вытащил из кармана почерневший от времени и грязи стакан, сказал проникновенно:

– Есть Бог, братцы! Есть! Вишь, он послал нам хорошего человека…

Беседа мгновенно разгорелась. Все стали дружно жаловаться на свою жизнь, на тупое начальство, на безмозглое правительство. С трудом воспринимая трехголосые жалобы, он никак не мог уловить мгновение, чтобы поведать нечто важное о себе, найти у них понимание, сочувствие.

Так и ушел, не промолвив ни слова. А дома те же давящие стены, та же гнетущая тоска… После того, как стрелки снова переползли за одиннадцать, его осенила спасительная идея.

Он обмотал шею толстым вязаным шарфом. Потрогал пальцами… Больно… Задушит, сука! Тогда вскрыл консервную банку, выбросил куски промасленной рыбы в унитаз. Затем долго, старательно вырезал металлическую ленту. Опоясал ею горло, а сверху опять обмотал шарфом. Удовлетворенно хмыкнул: «Пусть теперь попробует… Ничего не выйдет! Ни у Ленки, ни у любой другой стервы!»

Проверил запоры на дверях, на окнах… Настороженно осмотрел все комнаты («Надо быть готовым…»). Принес из кухни мясной топорик, спрятал под кресло. В прихожей на книжную полку положил столовый нож («Спать нельзя. Надо сидеть тихо-тихо, чтоб сразу услышать»). Вытащил батарейку из часов («Слишком громко стучат»).

Походил по комнатам, подумал. Долго смотрел на платяной шкаф («Там ведь спрятаться можно»). Вытащил вместе с вешалками всю одежду, сложил у стены, а дверцы шкафа открыл настежь («Теперь все видно»). Направил свет одной настольной лампы на входную дверь, другой – на окно спальни и сказал себе облегченно: «Кажется, все…»

Бутылки виски столпились возле кровати. Ждать можно было долго.

Время тянулось изнурительно медленно. Уличный шум, радио, громыхавшее в соседнем доме, даже бегущая по жилам кровь – он ощущал ее движение в руках, в голове – раздражали, мешали сосредоточиться… Временами он осознавал себя забытым всеми существом, над которым летают гигантские сердитые чудовища… Но он уже не боялся. Зная, что сразу почувствует чье-то приближение и успеет взмахнуть топориком, поразит одним ударом. Иногда в перекатах света виделись ему костлявые, алчно согнутые пальцы… Но он не спешил. Он знал свою силу… содрогнулся, вскочил с кровати, когда где-то над ним грубо начали разрывать полотно… Нет, затрещал, зазвонил потолок… Из бескрайней выси донесся голос Ленки:

– Открой! Мы знаем, что ты дома! Открой! Что с тобой случилось? Ты жив? Открой, Миша!

И громовые раскаты, громовые удары…

Он увидел, как упала, рухнула входная дверь, опрокинув тумбочку, как в черном прямоугольнике возникла Ленка, держа перед собой шевелящиеся пальцы рук…

Но Мишка был готов к этому… Тронул жесть, прикрывающую горло («Все в порядке!»), и, подняв над головой топорик, грозно крикнул:

– Вон отсюда! Не боюсь тебя! Вон!..

Ласковый и симпатичный человек в белом халате спросил заботливо:

– Как вы себя чувствуете?

– Хорошо, – ответил Мишка, озираясь на незнакомые голубые стены. – Где я?

Лицо человека излучало доброту.

– На обследовании. В клинике. Не волнуйтесь, нервозность – бич деловых людей… Скоро мы вас выпишем…

Но Мишка прервал его резко:

– Какое сегодня число?

– Семнадцатое…

– Семнадцатое декабря?

– Да. Но не стоит думать об этом…

– А времени сколько?

– Час дня. Скоро у нас обед… Я думаю, что вы уже можете сами пойти в столовую…

Но Мишка не пошел обедать. Он натянул одеяло до глаз и долго, внимательно рассматривал комнату, в которой нежданно оказался. Две железные кровати. Он и бородатый мужчина в длинной полотняной рубахе, который ходит из угла в угол и говорит, говорит без остановки. О чем говорит? Мишка напрягся, прислушался.

– Люди, вы знаете, что я Его посланец… Он любит вас, как я люблю вас… Все живое на земле дорого моему сердцу. А человек – высшая любовь моя…

«Бред какой-то!» – сказал Мишке чужой голос.

Он закрыл голову одеялом. «Главное, что времени еще мало… Будем жить долго… Весело и красиво!»

Ужинать он тоже отказался… Только спросил у бородатого:

– Уже семь часов?

– Не знаю, родимый мой! Время Он определяет… Каждому свое… Думай о душе своей… О спасении… О любви к Нему…

– Хорошо, – покорно согласился Мишка.

А бородатый все ходил и ходил, говорил и говорил… Он не заметил даже девушку в белом халате, которая строго сказала:

– Пора спать. Скоро одиннадцать…

Мишка мучительно вспоминал, что означала когда-то для него цифра 11.

А бородатый все ходил и говорил, ходил и говорил…

– Одиннадцать! – вдруг отчетливо громко произнес он. – Божье время… Одиннадцать!..

И Мишка вспомнил. Ужас цепкими щупальцами охватил его… Он смотрел на бородатого и ждал, ждал…

Тот говорил, говорил, приближаясь:

– Я вас люблю, божий страдалец… Люблю…

Кровь застыла, дыхание замерло…

– Я люблю вас и хочу только добра…

Бородатый был уже рядом… Острые, как согнутые гвозди, пальцы его подрагивающих рук поплыли к его шее.

– Я люблю вас, страдалец… – И Мишка заорал, заорал истошно, так что, наверное, весь мир услышал последний истеричный вопль Мишки…

4

Стива всегда отличала гордая независимость. Он был своенравен и непокорен, как одинокий волк, больше всего ценивший свободу действий. Жена признала это после свадьбы и стала послушной служанкой. Сослуживцы безропотно подчинялись его воле, а приятели – равные ему в мире бизнеса – старались никогда не вступать с ним в споры…

Неожиданная встреча с Ильей не внесла заметных изменений в его жизнь. Он старался забыть о ней. Но, странно, не получалось… С трудом он подавлял вспыхивающее раздражение: «Дался мне этот паршивый шарлатан!» – и корил себя за тот нелепый порыв, когда схватил и выбросил в мусоропровод бюстик Наполеона.

Но когда он читал письмо, в котором сообщалось о смерти Ильи, что-то дрогнуло, надломилось у него внутри, и с того момента он никак не мог избавиться от гнетущего ощущения холода, что, пахнув с корявых строчек письма, прочно угнездился в нем.

Смерть Мишки застала его врасплох. Все было непонятно и жутко. Не Мишкина смерть, а то, что она произошла именно в тот день и в тот час…

Никогда не думал Стив, что какое-то предсказание сможет выломать, вырвать его из привычного мира. Мишка был предан ему, как пес. И вот нет его…

Какая-то невидимая и неумолимая сила теперь приблизилась к нему, к Стиву… Наступила его очередь… Он, наверное, впервые ощутил себя не хозяином, призванным повелевать, а крохотной беззащитной крупинкой вселенского пейзажа.

Летели дни, а холодок, мерзкий холодок все еще сидел внутри, путал мысли, заставлял вспоминать этого коварного, жаркого и похотливого кота Мишку, снова и снова воспроизводил он в памяти пророчески весомые, хоть и произносимые спокойно-будничным тоном отдельные фразы Ильи. Все чаще возникало желание как-то переосмыслить, перестроить свою жизнь, сделать ее полнее, ярче.

Но тут же рождался мучительный вопрос: как перестроить? Женщины его не привлекали. Он и жену свою обнимал по какой-то обязанности, предопределенной свыше. Получал удовлетворение, а потом долго не появлялось нового полуленивого желания. Денег было достаточно. Мог позволить себе все… Раньше манили дальние путешествия. Хотелось посмотреть Японию, Австралию. С возрастом пришло осознание: суета это сует… Бегай, как дикарь в толпе, глазей из окна автобуса…

Наконец решил, как приговор утвердил: буду жить, как живу, будто ничего не произошло…

Но и в состоянии относительного рассудочного затишья он ловил себя на том, что его глаза, не подчиняясь бдительной воле, цепко ощупывают каждого, кто оказывался рядом, особенно тех, кто жил под пятой Стальной Магды.

Через две недели после смерти Мишки он лег спать в гостиной на диване. Хотелось побыть одному, упорядочить разрозненные суждения. Но никак не мог сосредоточиться, с неосознанным напряжением ждал чего-то, держа в руке раскрытую книжку. Строки бессмысленно кривились, буквы нагромождались одна на другую. Поймал себя: закрывается книжкой от двери. Разозлился: пусть входят!

После двух часов ночи Стив вдруг осознал удивительное: наступили полный покой и расслабление… Два часа… Роковое время, обозначенное Ильей… Неужели он поддался пророчеству? Не поверил – рассудок хладнокровно отрицал эту нелепость, а именно поддался, как наивная впечатлительная девица…

Утром по дороге на работу он зашел в церковь. Постоял минут десять, послушал завораживающую и успокаивающую тишину. Гнетущая ледяная муть исчезла, мирное благолепие снизошло на него.

У церковных ворот купил медного распятого Христа. Строго сказал секретарше: «Меня нет!», и долго, старательно обустраивал Христа в углу кабинета на фоне синего бархата. Неведомая воля опустила его на колени и заставила говорить проникновенно, вполголоса:

– Боже, прости меня, я не знаю ни одной молитвы… Но мне надо облегчить душу… Не убивал… Не крал… Не прелюбодействовал… За Илью прости… Грешен я тут… Виноват, скрывать не буду… Но все он… он, поганый… Поддался его уговорам… Прости меня! Не прошу райской жизни… Что заслужил, то и воздай мне по справедливости. Воздай, прошу тебя… Только сними с меня эту тяжесть…

Дня три работал как одержимый. Казалось, все начало забываться, уходить в прошлое. Дома ужинал молча, падал в гостиной на диван и тут же засыпал.

Началось все с того самого непонятного сна, дней за десять до начала 1995 года…

…Слепящий солнечный день… Он едет по узкой горной тропе, выпрямив спину, как вольный житель гор. Под ним сильный вороной жеребец, готовый по первому зову броситься вскачь.

Справа – вечные скалы, припорошенные снегом, как сединой. Слева – крутой обрыв в ущелье, а за ущельем – зеленая убегающая вдаль долина. Игрушечные домики, деревья, крохотные, запрограммированные на кратковременную жизнь озабоченно снующие людишки… Стив смотрит вниз со снисходительной жалостью небожителя.

Перестукивание копыт, позвякивание уздечки, скрип кожаного седла сливаются в торжественную мелодию победителя. А седока теснит ощущение огромной силы и храбрости.

Вдруг конь замирает, застывает, будто каменеет… Стив видит: перед ним на тропе спружинил лапы гигантский снежный барс. Морда сморщена в свирепой угрозе…

Пахнул, пронзил мертвящий озноб и в краткий миг выморозил все – мелодию победителя, силу, храбрость… осознал безнадежно: «Конец!» – и направил коня в пропасть…

Стив проснулся, уловив конец собственного крика…

Вытер ладонью леденящий пот на лбу и с удивлением опять почувствовал себя крохотной песчинкой на склоне бархана, именуемого человечеством…

Этот сон приходил каждую ночь… Он снова видел снежного барса, снова летел в черную клубящуюся пропасть и каждый раз просыпался в холодном поту от собственного крика…

Изо дня в день (он это чувствовал всем своим существом) в кровь проникал страх. Его становилось все больше и больше… По вечерам, ложась спать, Стив испуганно сжимался, боясь, что вот-вот соскользнет в состояние панического припадка.

Как-то перед сном Стив вспомнил, что в секретере складывал газеты, в которых писалось о судебном процессе над Ильей Гостевым… Долго копался в бумажном ворохе, наконец, нашел два номера «Криминальных новостей». В одном была корреспонденция под названием «Убийца устроил поминки возле своих жертв».

«Нашей милиции повезло. Когда они приехали на загородную дачу, то обнаружили два трупа: матери и дочери Крестинских и мирно посапывающего в кресле убийцу Илью Гостева.

Перед ними раскрылась ужасающая картина. Магда Крестинская, известная в криминальных кругах как Стальная Магда, лежала на диване. Вены были профессионально вскрыты на шее, на руках, на щиколотках ног. Вокруг расплылась вытекшая кровь.

А в небольшом бассейне, оборудованном в пристройке дачного особняка, лежала мертвая дочь Крестинской – восемнадцатилетняя студентка. Девушка была изнасилована. Следы удушения отчетливыми пятнами проступали на ее шее.

Пьяный убийца и насильник храпел в кресле, стоящем рядом с мертвой Магдой Крестинской…

В одной руке он держал шило, которым вскрывал вены Магды, в другой – стакан. А перед ним дружно выстроились в рад пять бутылок „Амаретто“.

Из достоверных источников нам стало известно, что эксперты обнаружили в квартире отпечатки пальцев убийцы. Сомнения нет: им был Илья Гостев».

К. Д.

Другая газета сообщала более поздние сведения.

«Гостев отрицает двойное убийство».

«Второй день идут слушания дела об убийстве матери и дочери Крестинских. Мы уже рассказывали в трех материалах об этом жутком преступлении. Напомним только, что суд располагает неопровержимыми доказательствами того, что это совершил директор ювелирного магазина Илья Гостев. Вчера слово было предоставлено убийце. Вот некоторые фрагменты его выступления:

Я не помню, как попал на дачу Крестинских, как оказался в этом кресле… Ничего не помню… Да, я был зол на Магду… Но не собирался ее убивать, тем более ее дочь… Виновным себя признать не могу.

Но четко сформулированные вопросы государственного обвинителя убедили всех присутствующих в зале, что путаные отговорки убийцы являются не более, чем попыткой уйти от суровой заслуженной кары.

Завтра суд вынесет приговор».

К. Д.

Стив сердито смял, скомкал газеты, швырнул на пол. Он припомнил все, отчетливо, в деталях… Так, говорят, бывает за несколько минут до смерти. «Неужели этот мертвый оракул Илья будет держать меня в тисках до самого конца? А конец уже скоро…»

Стив решительно взял со столика толстую телефонную книгу, начал быстро листать ее…