Текст книги "Граф в законе (сборник)"

Автор книги: Владимир Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц)

Предсказание

1

– Стив? Это – Илья…

– Кто?

– Забыл… Почти год прошел…

– Помню, но…

– Не спрашивай! Надо встретиться. В «Пхеньяне»… Меня здесь еще помнят… Часов в шесть сможешь?

И посыпались оскорбительно короткие гудки.

Не глядя на телефонный аппарат, Стив опустил трубку и, подперев ладонью щеку, закрыл глаза. Как в замедленно ползущей киноленте, склеенной из отдельных кадров, черными тонами воскресало почти забытое… Сидел долго, неподвижно, пока не вспугнул новый настырный звонок.

Вибрирующий от испуга голос Мишки:

– Тебе звонил Илья?

– Звонил…

– Что случилось? Ему же двенадцать дали…

Стиву не хотелось обсуждать это, и он жестко завершил разговор:

– Сам расскажет, я за тобой заеду.

В шесть часов машина остановилась неподалеку от ресторана «Пхеньян». Высокий чубатый парень отлип от стены и, приблизившись к кромке тротуара, склонился над открывшимся окном машины.

– Все чисто, шеф. Наши в ресторане.

Затененный синеватый свет мягко разъединял шесть небольших столиков, создавая празднично-ленивый уют. Откуда-то сверху томно ниспадала старинная мелодия элингтоновского «Каравана».

Им навстречу поднялся Илья, чужой, лишь смутно напоминающий прежнего: элегантного, полного достоинства и уверенности. На нем был старый коричневый костюм, свитер грубой вязки, но самое пугающее – бледное истощенное лицо и стриженные под машинку волосы.

Они обнялись сухо, по-мужски.

– Измельчал, измельчал, – хихикнул Мишка. – Ну, мы тебя откормим…

Илья улыбался благодарно, чуть заискивающе.

– Спасибо, что пришли. Я как в прежний мир вернулся… Садитесь, прошу вас…

Нац Стивом почтительно вырос официант.

– Вот что, милый, – деловито заговорил он. – Закуска на твое усмотрение… Мне водочки, лучше «Смирновской». Ему, – он указал пальцем на Мишку, – приличное виски… А тебе, Илья?

– Минеральную.

– Завязал?

– Отучили.

– Все, милый. – Стив отмахнулся от официанта, как от надоедливой попрошайки, и, коротко глянув на Илью, начальственно бросил: – Рассказывай!..

Илья смущенно заморгал, прикусил нижнюю губу, точно его уличили в чем-то постыдном. Спросил растерянно:

– Что, собственно, рассказывать?

– Как здесь оказался, – жестко давил Стив.

– Сбежал…

– Как?! – ахнул Мишка, и в глазах его погасли плутоватые искорки.

На лице Стива ничего не отразилось, он сосредоточенно вертел пальцами хрустальную солонку.

– Захотелось умереть не в тюремном госпитале, а под родными соснами, – начал было Илья, но Стив прервал его:

– Без лирики!

– Хорошо. Можно и без лирики. Пристала ко мне какая-то гнусная восточная зараза, и стал я подопытным кроликом. Приехал из областной клиники маститый профессор полюбоваться моей редкой болезнью. Обрадовался, точно я вручил ему Нобелевскую премию, и уговорил тюремное начальство возить меня в его клинику на исследования. Не знаю, что он со мной делал, но через месяц я почувствовал себя лучше, правда, скрывал это, все изображал больного. В машине возле меня поначалу медсестра сидела. А потом она стала ездить в кабине с шофером. Последний раз, как выехали из тюремных ворот, я сполз с носилок и стал дверную ручку дергать… Дергал, дергал – дверь и открылась. Ну я и выпрыгнул на дорогу…

С минуту над столом висело молчание, напряженное, тревожное. Нарушил его Стив:

– А нас зачем пригласил?

– Денег попросить. Много лет работали вместе… Надеюсь…

– Сколько?

– Тысяч пятьсот.

– Так мало? – Стив был явно удивлен.

– Хватит. Я не пью. Жена и дочь уехали куда-то перед судом. Не осуждаю их. Лучше быть подальше от мужа и отца, которого судят за двойное убийство. – Он глянул на Стива, добавил горестно: – Да и жить-то мне осталось всего семь дней… Хватит…

– Добровольно решил уйти в мир иной? – За сочувственными словами Мишки скрывалась злая ирония.

– Нет, – спокойно ответил Илья, – Конечно, я блуждающий, никому не нужный в этом мире огонек. Но на самоубийство не отважусь… Так судьба распорядилась… Осталось семь дней, восьмого сентября ударит молния, и меня нет…

– Профессор сказал? – полюбопытствовал Мишка.

– Я сам определил.

– Сам? – самодовольная, ядовитая ухмылка скривила Мишкины губы. – Ты что, ясновидцем стал?

Илья не принял его легкого тона, ответил так же полузадумчиво:

– Почти угадал… Я же психолог по образованию.

– При чем тут психология? – откликнулся Стив и тут же потребовал: – Объясни!

– Коротко это не объяснишь, – нехотя произнес Илья, – но, если ты просишь, попробую…

В студенческие годы психология казалась нам высшим инструментом познания человека, ключом к разгадке тайн всех верований, всех философских изысканий. Мы тогда увлекались метафизикой, спиритизмом, занимались хиромантией… А позже стали чуть ли не теоретиками парапсихологии. Со временем коммерческие дела отвлекли меня от этих забав… А вот в тюрьме появилось время для размышлений, и я вдруг понял, что это не забава, а слепые, интуитивные поиски причин сверхъестественного, что нередко бывает в жизни. И вот тогда я пришел к выводу: случайное проявление сверхъестественного – отнюдь не случайность, а закономерность нашего бытия. Просто сверхъестественное не познано до конца, поэтому и отвергается с ходу. Мы пропитаны консерватизмом, мы рабы своих привычек, традиций, и нам уютно с ними, как в старой обжитой квартире.

– Так это и есть твое открытие? – не удержался от ехидства Мишка.

– Можно считать, что открытие. Я привел в систему многое из того, что узнал раньше, и увидел: все случайное, сверхъестественное так же логично и буднично, как таблица умножения.

Мишка с наигранным пафосом пожал Илье руку.

– Поздравляю! Значит, ты открыл психологическую таблицу умножения…

– Помолчи! – прервал его Стив и, повернувшись к Илье, кивнул нетерпеливо: – Давай-ка ближе к делу!..

– Хорошо, – согласился Илья. – Сестра Александра Пушкина, Ольга Сергеевна, несколько лет занималась хиромантией. И вот однажды Пушкин уговорил ее посмотреть его руку. Она долго разглядывала ладонь брата, наконец не выдержала, расплакалась: «Зачем, Александр, принуждаешь сказать тебе, что боюсь за тебя? Грозит тебе насильственная смерть и еще не в пожилые годы». Это факт. Другой пример. Сохранились отпечатки ладоней Маты Хари. Ее смерть была предсказана за одиннадцать лет до казни. Далее. Императору Домициану точно указали день и да-а-же час его смерти. Отец Александра Македонского, царь Филипп, оказался бессильным против приговора оракула… Могу приводить примеры до бесконечности. Что это означает? Совпадение? Нет, ответ вы найдете в оккультизме и парапсихологии. Хироманты, например, считают, что самые надежные предсказания – это предсказания случайной смерти. Они сбываются на сто процентов.

– На сто? – откровенно не поверил Мишка.

– Да, – твердо сказал Илья, – Это самый легкий вид пророчества. А если добавить к знаниям хиромантии еще и знание парапсихологии, то можно иногда определить не только день, но и час смерти…

Угрюмо молчавший Стив, то ли внимательно слушавший, то ли думавший о чем-то своем, заметил презрительно:

– Хватит молоть чушь! Эти бредни всем известны. Никто не может угадать, когда человек уйдет из жизни. Только Бог. Им все предопределено…

– Верно. Предопределено, – согласился Илья. – Я, к сожалению, не могу сказать, кем или чем предопределено… Но уверен – Богу это невыгодно. Он создан человека. Он приставил к нему ангела-хранителя, чтобы уберечь эту ценность. Он дал ему неотразимую систему охраны, благодаря которой каждый должен дожить до старости. А случайная ранняя смерть – это болезнь. Болезнь центра самосохранения… Ее вызывают другие, неведомые силы…

– Неведомые даже тебе? – ехидно полюбопытствовал Мишка.

– Даже мне. Я только могу определить, когда наступит смерть… Хотите подтверждение?

Он вытянул из кармана сложенный вдвое листок бумаги.

– Три месяца я провел в омской тюрьме. А позже, когда меня переслали в Вятку, получил из Омска письмо от одного очень хорошего врача… Прочитайте.

Отстранив протянутую Мишкину руку, Стив сам взял пожелтевший листок, начал читать вслух:

«Уважаемый Илья!

Ваши предсказания сбылись с фантастической точностью. Все трое умерли в те самые дни и часы, которые вы им определили! Простите, тогда я не поверил вашим словам… Но сейчас чувствую себя безмерно виноватым. Простите!

Вы уникум! Вы находка для медицины! Не скрывайте своих удивительных возможностей, они могут принести огромную пользу людям… Восхищаюсь Вами

В. Самойлов».

Мишка, приблизившись к Стиву, шепнул громко, заговорщически:

– Он пророкоубийца!

– Вернее – пророкомученик, – спокойно возразил Илья. – Для меня эти знания – адские муки.

– Бедный Илья-пророк, бедный великомученик!

– Заткнись, Мишка! – вконец разозлился Стив, угрюмо и сосредоточенно разглядывая письмо тюремного врача. Но Мишка уже не мог сидеть спокойно, не мог молчать. Все в нем ожило – от лихорадочно заблестевших глаз до подрагивающих кончиков пальцев.

– Скажи… – схватил он Илью за рукав. – А здесь, в ресторане, ты можешь поставить свой смертельный диагноз?

– Могу. Но зачем? Предсказывать смерть – это хуже, чем сама смерть.

– И все-таки сделай милость, глянь в зал.

– Ты тоже этого хочешь? – спросил Илья у Стива. Тот быстро кивнул в ответ.

Илья напряженным взглядом медленно обвел всех сидящих в ресторанном зале.

– Эти долго еще будут здравствовать… Минуточку…

Он замер, напрягая не только глаза. Весь он, казалось, прицелился: в противоположном углу сидела немолодая пара. Она, признательно и счастливо улыбаясь своему спутнику, нежно прижимала к груди букетик из трех роз, а он говорил, говорил ей что-то, видно, ласковое и приятное…

Мишка с нагловатой недоверчивостью, словно ожидая посрамления объявившегося пророка, а Стив – настороженно-серьезно следили, как поднялся Илья из-за стола, прошел по залу, чуть задержался возле женщины с букетиком роз, вернулся на свое место…

– Ну, и что ты увидел? – злорадно поинтересовался Мишка.

Илья молчал. Добавил в свой бокал минеральной воды. Отпил немножко. Стал разглядывать, как взлетают и лопаются пузырьки.

– Ну!..

Илья отодвинул бокал в сторону, начал говорить медленно, точно осмысливая каждое слово:

– Сейчас вы мне поверите… Я и не думал, что встречу здесь такое… Это как нарочно… Трагедия и везение…

– Ну говори ж ты, черт возьми! – не выдержал Мишка.

– Видите ту женщину? – невозмутимо продолжил Илья. – Сильная женщина… Очень сильная… Мужественно держится… Но через час будет мертва.

Мишка не выдержал очередной долгой паузы, взорвался:

– Врешь ты все!

Презрительно глянув на него, Илья сморщился, как от фальшивой ноты, продолжил для Стива:

– Можете засечь время. Через десять – пятнадцать минут первый сердечный приступ…

Мишка снял с руки часы, положил их перед собой. На самодовольном лице его застыло вялое ожидание. Со снисходительной уверенностью победителя он вступал в тревожно-азартную игру. Стив резко поднял рюмку с водкой, выпил.

Ресторанный зал жил своей беспечно-оживленной жизнью. Пьяные выкрики, взрывы смеха, мелькающие, как тени, официанты и плавно льющаяся откуда-то сверху музыка. Лишь за их столиком воцарилось траурное молчание. И в этом молчании таилось что-то преступное…

Все произошло поразительно просто. Женщина неестественно выпрямилась, наклонилась чуть в сторону и опрокинулась вместе со стулом на пышный ковер, судорожно сжимая в руке букетик роз. Склонившись над ней, мужчина что-то зашептал, потом отчаянно заорал:

– Врача! Скорей врача!.. Скорей…

Мишка выдавил хрипло:

– Прошло двенадцать минут.

Щеки его побелели, на лбу выступил пот. Стив быстро наполнил рюмку, выпил.

Официанты торопливо подняли, вынесли из зала женщину. Безжизненно висела рука с зажатым букетиком роз.

– Зачем принудили меня? Не надо было… – Голос Ильи звучал так, будто он не предсказал, а сам по собственной злой воле разыграл этот маленький трагический спектакль. – Сейчас я чувствую себя палачом, держащим окровавленный топор.

Стив снова выпил. Понуро опустив голову, сказал в пустую рюмку:

– А я тебе не поверил. Надо же… – Выпил еще. Подумал горестно о чем-то. Потом, будто решившись, спросил: – А ты можешь определить время моей… кончины?

– Могу, – тихо ответил Илья. – Но не буду. Я не хочу причинять тебе зла, Стив. Представь, что в твоем паспорте рядом с датой рождения стоит и дата смерти… Ты же будешь терзаться, мучиться каждодневно и все оставшееся для жизни время выстраивать под эту дату. Кому из земных жителей хочется заведомо обрекать себя на смерть…

Стив слабо возразил:

– Но мы несем телесную смерть в себе и знаем это…

– Знаем, но не осознаем. Человек запрограммирован оптимистично. Он с малых лет думает, что будет жить очень долго, что у него не годы впереди – века… А тут постоянно перед глазами кладбищенский крест, и самое ужасное – ты знаешь, когда он вознесется над тобой. Уж лучше не знать, согласись…

– Да-а… – задумчиво произнес, как поставил многоточие, Стив. – Что же мы не пьем? Сидим будто на поминках… – Он жадно опустошил рюмку и горько усмехнулся. – А если я тебе дам не пятьсот тысяч рублей, а миллион…

– Через неделю будешь жалеть, что не дал пять миллионов за мое молчание…

В разговор осторожно, робко встрял Мишка:

– Скажи хоть одним словом – много или мало нам осталось…

Илья решительно поднялся.

– Давай, Стив, деньги. Мне надо идти.

Но Стив властным взглядом усадил его, сказал по-доброму:

– Остынь. Предлагаю компромисс. Не надо никаких дат… Согласен, такие знания обрекают на медленную смерть… Ну, а как это произойдет – мучительно, легко, во время болезни или… Можешь сказать?

– Опять принуждаешь?

– Прошу. В последний раз, как смертный смертного… Впрочем, можешь не говорить… Вот твои деньги…

Он протянул Илье десять пятидесятитысячных банкнот. Тот не спеша сложил их, спрятал во внутренний карман пиджака.

– Это произойдет часа в два ночи. Тебя ударят металлической статуэткой по голове.

– Кто?

– Не знаю…

– Когда?

– Мы ж договорились…

– Ладно. Спасибо и за это…

– А я? – испуганно, точно боясь звука собственного голоса, спросил Мишка.

– Тоже не обрадую… Задушит очень уважающий, а может, даже любящий человек… Вечером, перед сном, часов в одиннадцать…

– Мужчина? Женщина? – Мишкины губы уже дрожали.

– Все, ребята, я пошел.

На этот раз никто не остановил его.

2

Стив прошел в спальню, зажег настольную лампу и опустился в кресло. Состояние было такое, словно он пил в ресторане не водку, а дьявольскую отраву, которая отуманила сознание и расслабила все тело. Тихо посапывала спящая жена. Мерно отсчитывал секунды маятник часов.

За последние годы Стив как-то свыкся с ожиданием опасности и всевозможных невзгод. Чутко воспринимая происходящее вокруг, он научился отстранять от себя все, что вызывало ненужные чувства – страх, нежность, гнев, ненависть, и рассудочно строго занимался практическими делами… А вот разглагольствования этого умалишенного, сбежавшего, нет, не из тюрьмы, а с Канатчиковой дачи, всколыхнули в нем какое-то пакостно-препакостное волнение… Письмо тюремного врача, предсказанно упавшая на ковер женщина убедили его в странной реальности происходящего… Лишь нарочито и глупо прозвучали слова, брошенные с небрежной убежденностью: «Тебя ударят металлической статуэткой по голове…»

Тем не менее, движимый настороженной интуицией, он оглядел богато убранную спальню. Трехстворчатое трюмо с флаконами, баночками, щеточками жены… Старинные картины неизвестных художников в тяжелых золотистых рамах… Голубые бархатные портьеры на окнах… Огромные, во всю стену стеллажи, на которых сонно застыли так и не читанные им книги… А это что?.. Откуда взялся?.. Рядом с кроватью на полированном столике, куда жена ставила ему завтрак или поздний ужин, тускло поблескивал бюстик Наполеона. Статуэтка… Бюст… Какая разница? Стив сжал Наполеона в ладони, только треуголка возвышалась над кулаком, как шляпка ядовитого гриба. Поднялся, осторожно, чтобы не разбудить жену, прошел на кухню и выбросил бюстик в мусоропровод.

Засыпал тревожно, как неврастеник, который знает, что его будут мучить ночные кошмары.

А Мишка вернулся в свой холостяцкий особнячок опустошенный и подавленный. Глянул в квадратное зеркало: на лице покорность устрашенного. Он еще не до конца осознал все произошедшее – его гипертрофированная чувствительность всегда опережала мыслительный процесс, но паническое опасение грядущего бедствия уже пронизало его от пяток до розоватой лысины. Терзал один-единственный, наводящий страх вопрос: кто?

Не раздеваясь, он упал на кровать, а рука сама по себе, судорожно, стала шарить под тумбочкой. Нашел! Это был тайный поминальник, куда Мишка вписывал имена и номера телефонов своих многочисленных любовниц.

Перелистывая страницу за страницей, он силился угадать: какая из них любит его, у какой хотя бы осталось к нему уважение? В своей мужской неотразимости у него никогда не было сомнения. Он, как Нарцисс, всегда любовался и гордился собой. Печально повисший нос, маленькие, подхалимно суетящиеся глазки и толстые, вечно маслянистые губы неизменно вызывали в воображении ассоциативное сходство с известными кинозвездами.

Против некоторых фамилий в любовном поминальнике появились карандашные наброски: «Задобрить!», «Найти другого!», «Послать к черту!»… Мелькнула ошеломляюще радостная мысль: «Я заболел СПИДом! Ура! Я заболел СПИДом! И все отстанут! Мишенька, а ты гениален!»

Слегка успокоенный, почти счастливый, он засунул тайную тетрадь обратно под тумбочку. Налил в стакан виски. Хлебнул с удовольствием и закрыл глаза. Но только обессиленные, заторможенные мысли стала обволакивать легкая дремота, как из темноты потянулись к нему руки со зловеще скрюченными тонкими пальцами…

Он открыл глаза. Свет горит. Никого нет в комнате. Закрыл глаза. Минут пять лежал в напряжении. Опять эти руки… Ноготки в ярко-розовом лаке, а под ними полоски грязи, точно рыли землю… Открыл… «Ну я же больной… я больной СПИДом!»

Повторял, повторял эти слова, как спасительную молитву. Долго повторял… Пока не заснул…

У Стива всегда мысль преобладала над чувством, воображение над сердцем. У Мишки все наоборот – он прямо-таки захлебывался в наплыве эмоций, когда вспоминал тот злосчастный ужин в ресторане. Особенно по вечерам. Только бутылка виски успокаивала его до утра.

Бежали дни, недели. Стив работал яростно, с удесятеренной энергией… Знал, что в этом его вечное спасение, внутренний покой и радость… Отдалился, почти ушел из памяти зловещий Илья со своим пророчеством. Лишь изредка где-то в глубине сознания легкой тенью пробегали призрачные воспоминания.

Мишка со временем тоже почувствовал заметное облегчение. От виски перед сном не отказывался, но скрюченные пальцы перестали выплывать из темноты. Частенько вскипала злость: «Сволочь! Ничего себе шуточка! А я поддался, как младенец!»

Но как-то вечером раздался телефонный звонок.

– Срочно ко мне! – услышал он властный голос Стива.

– Может, завтра… – чего-то испугался Мишка.

– Срочно! – Это звучало уже как приказ.

Стив сидел в гостиной над бутылкой водки. В руке у него был надорванный конверт и исписанный мелким почерком листок.

– Читай!

Сразу почувствовал Мишка, что это очень важно, нацепил очки и приблизил листок к глазам.

«Дорогие Стив и Михаил!

Пишет вам сестра Ильи Гостева. Мой брат и ваш товарищ скончался восьмого сентября…»

Мишка растерянно глянул на Стива.

– Восьмого?

– Да, – сухо ответил Стив, – восьмого, как он говорил. Читай дальше…

«…Илюша вышел во двор за дровами… А там гроза громыхала… Ждала-ждала, нет его. Выбежала сама. А он, бедняга, лежит под деревом, обгоревший, как головешка. Видать, молния вдарила…

Похоронили вчера честь по чести, как положено.

За день до этого он дал мне ваш адрес и сказал: „Если со мной что случится, напиши им. Мишка – до 17 декабря 1994 года, Стив – 6 февраля 1995 года“.

Не знаю, что это означает, но передаю его слова в точности.

Упокой, Господь, душу брата моего Ильи!

А вам желаю многих лет счастья и радости.

Наташа Гостева».

– Ну, что скажешь? – мрачно спросил Стив.

Сначала нижняя губа, затем руки и плечи Мишки мелко задрожали… С трудом выговорил:

– Какое число… сегодня?

– Пятнадцатое.

Мишка осел, сник, будто начал плавиться. Не человек в костюме, а костюм, наполненный человеческим телом. Лицо – меловая маска. Голос – сдавленно-хриплый.

– Значит… мне осталось… три месяца…

– Да и мне немного… – эхом откликнулся Стив. Он выглядел невозмутимо спокойным. – Но ты не заметил, что есть тут одно пакостное словечко – «до». «До 17 декабря». Значит, это может случиться и завтра, и через неделю, и через месяц… Так что считать нам нечего… Надо ждать…

В Мишку плотно вселился ужас, огромный, льдистый, орущий ужас.