Текст книги "Граф в законе (сборник)"
Автор книги: Владимир Смирнов
Жанр:
Криминальные детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц)
Постепенно Студенту открывалось и то, что могущественное графство настырно, исподтишка теснило со всех сторон возникающие и рассыпающиеся воровские сообщества. Одни лезли в богатый центр города по незнанию, другие рисковали в расчете на крупную добычу, третьи мечтали потешить уязвленную гордыню, четвертые пытались вторгнуться во владения Графа, почувствовав собственную силу. Однако все эти попытки быстро и жестоко пресекались.
И все же Олег, дядюшка Цан с уважением произносили имена наиболее маститых королей воровского мира – Дрозда, Шакала, Лысого, Чубатого. Часто упоминали братьев Гвоздевых – Гвоздь-старший и Гвоздь-младший, которые безнаказанно совершали налеты в городах Московской области. Но однажды не поделили какую-то девчонку и разругались. Старший с тремя надежными медвежатниками[35]35
Медвежатник – специалист по сейфам.
[Закрыть] перебрался в Кунцево и начал продуманно раз в полгода брать банки, да так чисто, что милиция, зная, кто вскрывает сейфы, никак не могла доказать их причастность.
Все вынуждены были смириться с тем, что графская вотчина не пускает посторонних. И не потому, что считали себя слабее, – в этом никто и никогда не признавался открыто. Всех страшил, как злой, всевластный и всевидящий Бог страшит верующих, таинственный Граф, которого за все эти годы никто из них не видел в лицо, не знал даже его имени.
На «малинах» в подпитии доверительным шепотом плели о нем цветастые были-небылицы. Не сомневались, что он является прямым потомком графа Калиостро – мазь[36]36
М а з ь – мошенник высшей марки.
[Закрыть] из мази всех веков, который приезжал «на гастроли» в Петербург, чтобы слямзить желтуху[37]37
Слямзить желтуху – украсть золото.
[Закрыть] из царской казны. Обольстив Екатерину Вторую магическими чарами, Калиостро увез-таки сто возов слитков желтухи в Париж. Так вот, передавали рассказчики, половину этого наследовал нынешний Граф и сейчас прячет в тайниках подвала одного из арбатских домов. Он взял на слам[38]38
Взять на слам – давать взятки.
[Закрыть] больших фараонов[39]39
Фараон – большой чин в милиции.
[Закрыть], держит в Марьиной роще целый батальон отставных офицеров – зарплата у каждого больше трех генеральских. И еще, всех поражающее: Граф перенял у своего предка колдовские секреты, он может стать невидимкой, превратиться в женщину или пса, заставить тебя раздеться догола, и ты спокойненько пойдешь по улице, будто в штанах…
Такие истории передавались из одной «малины» в другую как точные, проверенные, непременно завершаясь неистовой клятвой: «Падло буду, чтоб век свободы не видать». Сами себя успокаивали этими байками, верили – ни им, ни их паханам не совладать с проклятым Графом!
На этот раз сам дядюшка Цан разыскал Студента ранним сумеречным утром на Краснопресненской квартире.
– Беда! Олег пропал.
Они мчались на машине по еще пустынным улицам к Рублевскому шоссе. У железной ограды Филевского парка дядюшка Цан притормозил. В машину тут же вскочил Граф.
– Кто? – спросил коротко вместо приветствия.
Дядюшка Цан, не отрывая взгляда от дороги, сказал уверенно:
– Младший Гвоздь. Кто-то подсыпал Олегу снотворное.
Граф яростно стукнул кулаком о ладонь. Таким агрессивным и решительным Студент его еще не видел.
Миновав высокие каменные заборы Жуковки, за которыми прятались схожие с рыцарскими замками дачи кремлевских руководителей, дядюшка Цан свернул в лес и остановился у сине-белого, украшенного резьбой теремка, окруженного стройным штакетником. Сквозь деревья уже пробивались солнечные лучи, а в окнах теремка горел свет.
Большую часть места в комнате, куда они вошли вдвоем – дядюшка Цан остался во дворе, – занимала квадратная кровать, по краям – тумбочки с лампами под ситцевыми абажурами. В уголке – два кресла, круглый столик с кипой газет.
Студент поднял голову и обомлел: справа на фоне кремовых обоев прямоугольной стены светилось белое обнаженное женское тело. Он сразу узнал ее – Леонелла! Два огромных гвоздя были вбиты в ее груди.
Вся она сникла, обвисла, утратив гордую осанку. Руки чуть заметно безвольно покачивались. Каштановые волосы, ниспадавшие волнами с обреченно поникшей головы на левое плечо, на руку, до мягкого изгиба бедра, казались безжизненно кукольными. Но почему-то чудилась Студенту еще живая женщина, крикни сейчас: «Леонелла!» – и она поднимет голову, смеряет его кокетливо любопытствующим взглядом. Прекрасное тело ее было свежим, ласковым, не остывшим от желания.
– Звери! – услышал он злобный, как рычание, голос Графа. – Они не имеют права на жизнь… Не имеют…
Сзади подошел дядюшка Цан.
– Да, это Гвоздь. Он говорит: верните ценности – верну Олега.
– Когда вернет Олега, тогда и будем говорить о ценностях, – раздраженно ответил Граф и повернулся, чтобы уйти, но у двери задержался, добавил веско: – Эта забуревшая[40]40
Забуреть – зазнаться, возгордиться.
[Закрыть] гнида головой заплатит за Леонеллу…
Первый раз Студент услышал от него жаргонное словечко.
В графстве о Гвозде-младшем отзывались с презрением. Он был хитер, злобен и жаден. Носился по Подмосковью, как волк со своей стаей, хватал все, что встречалось на пути. Почти все забирал себе, оставляя своей стае крохи на пропитание. Озверевшие от легких успехов и озлобленные от малой доли, его подручные постоянно грызлись между собой, пуская в ход кулаки, ножи, веревочные петли. Втайне (и об этом догадывались многие) Гвоздь мечтал потеснить Графа, помериться с ним силой и захватить в конце концов его «урожайные поля». И вот осмелился…
Всю остальную часть дня Студент просидел в зазеркальной комнате, наблюдая, как Граф что-то нервно пишет, черкает, комкает исписанные листы, ожидая вестей от дядюшки Цана.
Тот вернулся не один – с Олегом, сразу попавшим в объятия Графа. Не сдержался и Студент, выбежал к ним, прижался щекой к Олеговой щеке.
– Позже оправдываться будете, великий стратег, – не скрывая радости, сказал Граф с легкой издевкой. Но тут же брови его сурово сдвинулись, придав лицу озабоченно-деловое выражение. Он достал из шкафчика бутылку коньяка, разлил по четырем высоким рюмкам. – В память о нашем верном друге. За Леонеллу!
Студент заметил: Олег пил коньяк, морщась, как противное лекарство. Сжал зубы, по щекам заходили желваки.
– Такова жизнь. Теряем друзей, на полпути уйдем и сами. – Эти слова Графа были явно адресованы Олегу. – Теперь о деле. Надо кончать со всей гвоздевской сворой. Такое прощать нельзя. Ценности будем передавать завтра. Место встречи – Архангельское, наше кафе. Вечером, часов этак в десять… Гвоздь должен узнать о месте встречи за два часа. За вами, Олег, разработка плана всей операции. Но в деле вы участвовать не будете.
– Как?
– Не будете, – отрезал Граф. – Мало ли что может случиться. Графство не должно осиротеть. – Повернулся к дядюшке Цану: – Сколько понадобится стволов?
– Думаю, не меньше ста. Самых надежных ребят отберу. Хватит?
– Все зависит от того, кто будет стрелять первым. Учтите, Гвоздь привезет с полсотни головорезов. Наши должны быть там к обеду. Пусть приглядятся друг к другу, погуляют по парку, как экскурсанты… Детали обсудим утром… Со мной поедут дядюшка Цан, Студент и Катюша, – Предупреждая несогласие, добавил: – Она в этой пьесе главная героиня. Все! Отдыхайте. А вы, Олег, не спешите, хочу послушать вашу исповедь…
Утреннее обсуждение операции прошло без Студента. Как объяснил ему уже по дороге в Архангельское дядюшка Цан, работа у обоих будет примитивно проста. Сядут за стол против телохранителей Гвоздя и после выстрела врежут им так, чтобы не встали.
В машине рядом с Графом сидела Катюша. Зеленое платье, строго облегающее легкую фигурку. Под высокой прической из аккуратно уложенных кольцами длинных волос игриво поблескивали золотые серьги. В сравнении с большими угрюмо молчавшими мужчинами она выглядела случайной, ничем не озабоченной пассажиркой.
Длинношеий вертлявый парень, без сомнения, – Гвоздь, и его три сотоварища уже прохаживались возле объявления «Кафе закрыто на ремонт».
Без слов, со сдержанной любознательностью, все пожали приехавшим руки.
– Привет, Граф! Я тебя срисовал с фронта…[41]41
На фене – на блатном жаргоне.
[Закрыть]– сказал по-свойски Гвоздь и тут же, как заинтригованный петух, изогнув шею, воскликнул: – Какая у тебя графиня, Граф! Прямо-таки Магдалина…
После сомнительного комплимента он описал ботинком замысловатый круг, – видимо, воспроизвел где-то виденный реверанс, и дважды, сочно причмокивая, поцеловал Катюше ручку.
В центре круглого зала кафе – углы занимали буфетные стойки – просторно разместились два пышно сервированных стола. Ни официантов, ни поваров, ни даже гардеробщицы, как уговорились, не было в здании. Перед тем как сесть, состоялась, вероятно, привычная для многих процедура. Дядюшка Цан ловко ощупал по бокам, спереди, сзади каждого незнакомца. Его сменил солидный, щекастый, в золотых очках человек.
– Мой юридический советник, – представил его Гвоздь.
Советник сначала подошел к Графу, затем к дядюшке Цану, к Студенту…
Катюша с печальной покорностью подняла руки, как бы говоря: «Пожалуйста, хоть это и унизительно!»
– Прочь лапы от графини! – весело выкрикнул Гвоздь. – Она вся на виду…
По первой рюмке выпили за здоровье. Говорил один Гвоздь, на фене[42]42
Б у с а т ь – пить водку.
[Закрыть], беззастенчиво стараясь произвести впечатление на Катюшу своим остроумием и хорошими манерами.
Часто и настойчиво обращался к ней:
– Бусай, бусай[43]43
Б у с а т ь – пить водку.
[Закрыть], гагарушка! Не бойся. Здесь все свои…
«Юридический советник» только скалил гнилые зубы, сидя рядом с Гвоздем.
– Давайте ближе к делу, – нетерпеливо остановил его Граф.
– К делу, как к телу, – хохотнул Гвоздь. – Завсегда.
– Я назначил здесь встречу не потому, что вы испугали меня…
– Да ты на «ты» давай! Чего выкаешь? – И Гвоздь намекающе подмигнул Катюше.
– Не потому, что вы испугали меня, – настойчиво повторил Граф. – Мне хочется кое в чем разобраться.
Первое. Вы знаете наше правило, что заходить в чужой дом можно только с разрешения хозяина. Почему вы нарушили его?
– Да ты что, исповедь[44]44
Исповедь – допрос.
[Закрыть] решил учинить? – шутливо-грозным тоном спросил Гвоздь.
– Нет, не допрос. Просто хочу выяснить, как вы намерены вести себя по отношению к нашему графству в дальнейшем?..
Гвоздь посерьезнел. Видимо, он не ждал таких вопросов. Что-то вроде обиды промелькнуло на его лице.
– Слушай, Граф, – развязно, чуть надменно начал он. – Про тебя наслышан. Полнокровный[45]45
Полнокровный – очень богатый.
[Закрыть] ты, светляк[46]46
Светляк – бесстрашный, смелый, хладнокровный.
[Закрыть], еще бетушный[47]47
Бетушный – честный, справедливый.
[Закрыть], сказывают… А меня, видать, ты не знаешь… Сявкой[48]48
С я в к а – недавно начавший воровать.
[Закрыть] считаешь, что ли? Были с братом дворянами[49]49
Дворянин – ночующий по необходимости под открытым небом.
[Закрыть], потом дело свое наладили… Я – неужто не прознал? – шесть годков у дяди на поруках[50]50
У дяди на поруках – сидеть в тюрьме.
[Закрыть] скучал. На лаване[51]51
Быть на лаване – скрываться от властей.
[Закрыть] маялся… Не держи меня за лоха, прошу тебя по-хорошему. Кто брезент в ювелирке снял[52]52
С н я т ь брезент – наметить, где совершить краху
[Закрыть]? Я. Кто пятерых дубанов заленил[53]53
Заленить дубана – убить сторожа.
[Закрыть]? Я. А смак[54]54
Смак – любая украденная вещь.
[Закрыть] тебе, да?.. Ты сам поперек пошел – на вздержку меня, урку[55]55
У р к а – крупный дерзкий вор.
[Закрыть] взял[56]56
Взять на вздержку – ограбить с применением обмана.
[Закрыть]!.. Стыдобу на нас пустил по всей Москве и области… Если уж трелить[57]57
Трелить – требовать долю, эксплуатировать.
[Закрыть], Граф, так давай по чести…
– Мы по-честному и поступили, – Граф был невозмутимо спокоен. – Напомнили, коль взял добро на нашей земле – верни половину. Вы ж отказались. Пришлось самим…
– Самим? – взорвался Гвоздь, грохнув ложкой о стол. – Ишь ты, «самим»! Теперь бадай, бадай[58]58
Бадай – бери.
[Закрыть] все!.. Я не асмодей[59]59
Асмодей – скряга.
[Закрыть]… Все бадай! Слезницы[60]60
Слезница – письмо без марки, отправленное с просьбой о материальной помощи.
[Закрыть] писать корешам буду… Ну, бадай, раз ты такой светляк!
Граф, тихонько постукивая кончиками пальцев по краю тарелки, ответил ровно, как врач, давно привыкший к нервным приступам больных:
– Не надо горячиться. Я и так вижу, что эволюция Дарвина вас не затронула. – Он выложил на стол, чуть приоткрыл оранжевую коробочку. – Вот драгоценности, из-за которых вы так переволновались… Второй вопрос можно?..
– Валяй! – вдруг сразу успокоился Гвоздь.
– Я с детства считаю женщину началом всех начал и знаю, что от ее улыбки, от ее доброго слова рождается все самое прекрасное на земле… – Он остановился, неожиданно осознав, что говорит не то, точнее – не тому, кто это поймет. – Объясните мне, пожалуйста, как у вас рука поднялась поступить так жестоко с той, ни в чем не провинившейся перед вами женщиной?..
Гвоздь заулыбался – до него совсем не дошло то простое человеческое чувство, которое хотел передать ему Граф.
– Да, клевая[61]61
Клевая – красивая.
[Закрыть], сказывали, была дежурка[62]62
Дежурка – проститутка.
[Закрыть],– слегка повинился он. – Так ведь баба-то, она из ребра Адама сделана, чтоб мужика извлекать… Точно, Екатерина? Скажи ему… Да почеши ты ногу[63]63
Почеши ногу – плюнь, вздор, пустяки.
[Закрыть], Граф, одной меньше, одной больше… Вон их сколько липнет! Устроишь ей акряную[64]64
Акряная – богатая.
[Закрыть] уборку[65]65
Уборка – похороны.
[Закрыть] на мои бабки, и дело с концом!
Рука Катюши осторожно тронула сжавшийся кулак Графа.
– Спасибо, – сказал он тихо, сдерживая глубокое дыхание, – Я получил все ответы. Пора прощаться. Наливайте! Да пусть воздастся вам по заслугам!
Студент и дядюшка Цан сидели против двух детин из охраны Гвоздя. За их столиком к рюмкам не притрагивались, все четверо лениво и сосредоточенно жевали, стараясь не глядеть друг на друга. Со своего места Студент видел Катюшу. Она была оживлена, выглядела польщенной, что оказалась в такой компании, часто чуть кокетливо смеясь тяжеловесным шуткам Гвоздя.
То, что произошло вслед за фразой «Да пусть воздастся вам по заслугам!», Студент запомнил до конца дней своих.
Катюша, веселая, слегка опьяневшая, откинула назад головку – кончик косы соскользнул на висок.
– Простите, – сказала она, сильно смутившись, и стала обеими ручками усердно прилаживать его зеленоватой шпилькой. Но все старания оказались напрасными. Старательно уложенные косы расползлись, тяжело упали, повиснув за спинкой стула.
Гвоздь и очкастый застыли, как на фотографии: в Катюшиной ручке блеснул крохотный серебристый пистолет. Выстрелы прозвучали негромко – один за другим. Гвоздь подпрыгнул на стуле и сполз под стол, а его советник плюхнулся лицом в тарелку, на его затылке быстро расползалось кровавое пятно.
– За оскверненную женщину, – спокойно сказала Катюша.
Никак не ожидал Студент, что все произойдет так внезапно. Реакция сработала инстинктивно. Его кулак, неся в себе всю мощь девяностокилограммового тела, врезался в лицо гвоздевского телохранителя. Тот опрокинулся назад вместе со стулом, грохнувшись головой об угол буфетной стойки. Дядюшка Цан опередил его. Он уже махал, просунув руку в форточку, носовым платком, а второй телохранитель лежал неподвижно на полу с неестественно выгнутой шеей.
За стенами кафе раздались выстрелы.
– В дорогу, – сказал Граф, поднимаясь из-за стола.
Пока они шли через кухню, захламленный склад к ожидавшей их машине, одиночные выстрелы сменились беспорядочной, частой стрельбой, будто в хор вступили пулеметы.
Машина легко покатилась по песчаной дорожке парка, проехала по опрокинутой железной ограде и вывернула на булыжную мостовую. Здесь Граф приоткрыл дверцу, прислушался. Выстрелы стихали…
– Кажется, ребята похвалы заслужили, – сказал он дядюшке Цану. – А ты, Катюша… – Он помедлил, подбирая слова. – Согласись, на сцене – игра, которую можно повторить… А твой сегодняшний дебют…
Он искоса глянул на нее и замолчал. Катюша плакала, спрятав лицо в дрожащие ладошки.
8Дальмар протянула Студенту «Правду».
– Про тебя ни словечка, – вставила язвительно она.
Он увидел заголовок «Конец банды Гвоздя» и, вырвав из ее рук газету, начал жадно читать.
«Блестяще разработанную операцию завершили сотрудники советской милиции. Два дня назад была обезврежена банда Гвоздева (кличка – Гвоздь), которая грабила жителей, совершала налеты на банки и магазины.
Геройски проявил себя в ходе операции майор милиции Иван Грищук. Получив несколько тяжелых пулевых ранений, он бросился преследовать главаря банды. Завязалась неравная схватка. У Гвоздева в руках был нож и пистолет, а в револьвере майора кончились патроны. Но милицейская выучка помогла: он сумел ликвидировать опасного преступника, которого давно разыскивали правоохранительные органы.
Офицер советской милиции Иван Грищук умер от полученных ран по дороге в больницу. В память о погибшем товарище работники милиции обещают удвоить усилия в борьбе с бандитизмом».
– Ну и брешут! – невольно воскликнул Студент, не веря глазам своим. До сих пор каждая печатная строка воспринималась им как непорочная истина.
А в «братских кельях» эта информация грохнула подобно взрыву за окном. Этот очкастый «юридический советник» Гвоздя – майор милиции! Кто теперь докажет, что он работал на двух хозяев?
Пройдут торжественные похороны с речами, с салютом из винтовок, состоятся партийные собрания, начнется разработка новых планов действий, на этот раз уже против графства – милиция наверняка знает, что его убили люди Графа.
Жди большой крови. За своих они мстят остервенело, ни перед чем не остановятся, пока не найдут убийцу. Рухнуло то негласное перемирие, которое всегда существует между милицией и отдельными кланами воровского мира, ибо нарушен основной закон государственных охранников: не тронь наших, и мы будем к вам снисходительны по мере возможности.
Известие об убийстве майора милиции прозвучало в «братских кельях» объявлением открытой войны против графства.
По тайным каналам стали приходить новые удивительные сообщения. Гвоздь-старший на полчаса зашел в МУР… Чтобы такой туз дал повод для вызова на допрос или дачу свидетельских показаний? Подобного никто не припомнит. В тот же день разведчики дядюшки Цана донесли, что в ресторане «Москва» сошлись Дрозд, Лысый, Шакал и Гвоздь-старший… О чем говорили коронованные урки – точных сведений не поступило. Да и так было все ясно, коль на эту сходку не пригласили Графа… Заметили также, что уж очень суетливо забегали вокруг графских «малин» мелкие соглядатаи… Значит, соседских корешей, как и милицию, сильно заинтересовало графство? Милиция жаждала мести и славы, а они – власти и больших доходов в тех местах, куда не допускал их графский дозор.
О потаенных подводных течениях в воровском мире Студент узнал только пять дней спустя на загородной даче, где впервые увидел Леонеллу.
От ворот нервно и торопливо пробежал к беседке запыхавшийся толстяк, которого Студент называл про себя «самоваром». Он хорошо его видел, сидя на скамейке за густым кустом акации.
– Простите, Граф, опоздал… Поездил немного по улицам, чтобы пресечь наблюдение…
– Правильно сделали, – отозвался Граф и спокойно, точно речь шла о погоде, спросил: – Так что там затевается против нас?
Толстяк, так и не отдышавшись, опрокинул рюмку водки, хряско закусил большой редиской…
– Дело плохо, – ответил, выбирая в тарелке вторую редиску. – Вчера проводил совещание по ликвидации вашей… вашей… – он поискал слово, наполняя рюмку водкой, – вашей группировки. Разосланы указания во все городские отделы милиции, привлечено с области двести оперативников, прибыла рота бывших фронтовиков… Но не они будут проводить операцию…
– Кто же? – удивился Граф.
– Ваши конкуренты во главе с Гвоздем и Шакалом. Сами вызвались… Принесли план операции в МУР. Милиция пойдет вторым эшелоном, возьмет на себя тех, кто сможет пробиться через первый заслон.
– Значит, нас хотят вырезать свои? – уточнил Граф.
Самовар закивал головой, расхрустывая очередную редиску.
– Милиция, так сказать, подведет итоги… Ну и доложит, естественно, в ЦК о своих заслугах…
– Да-а… – задумался Граф. – Осмелели урки, спрятавшись под ваше крылышко!.. Молодцы… И когда же начнется эта операция?.. – Самовар сосредоточенно поскреб толстыми пальцами щеку, замигал своими маленькими глазками. Чувствуя, что он не хочет отвечать на вопрос, Граф дружески сказал: – За это получите тройной гонорар и мое обещание забыть вас навсегда.
Тогда Самовар отважился:
– Верю вам. Сегодня ночью. В двадцать четыре часа.
– Уже сегодня?
– Да. – Самовар понял, что сказал слишком много, и, махнув рукой, достал из кармана и развернул на столе большой бумажный лист. – Предполагается ликвидировать вот эти точки…
– Вы можете подарить мне эту карту?
– Нет! – ответил Самовар решительно, явно испугавшись.
– Понимаю. Сейчас я вам верну ее в полной сохранности.
Неторопливо свернув карту трубочкой, Граф спустился на дорожку и направился к желтому домику, где ждали его Олег и дядюшка Цан. Вернулся минут через десять. Положил перед Самоваром карту и толстый перевязанный серой лентой пакет.
– На прощание еще один вопрос. Можно?
– Да-да, конечно, – поспешно ответил Самовар, прижав пакет к груди.
– Вам уже известно, кто убил майора Грищука?
– Конкретно – нет, но кто-то из ваших.
– Это сделал я.
– Вы, Граф? Сами? – удивился Самовар. – Хотите взять на себя мокруху?
– Повторяю: это сделал я. Постарайтесь, чтобы не было принято других версий…
– Хорошо, хорошо… Но почему вы… сами?
– Он был на службе у Гвоздя-младшего. Как вы у меня. Будьте здоровы! Как выйдете за ворота, успокойте себя: мы с вами незнакомы…
Самовар, схватив карту, помчался по дорожке к выходу, несколько раз оглянулся, точно боялся, что прогремит выстрел.
– Какая мразь! – презрительно сказал Граф, обращаясь к Студенту. – А вы еще толкуете о морали, чести, достоинстве советского человека… Да разве имеет право Иуда, продающий своих, жить на земле!.. Зовите Олега и дядюшку Цана…
Совета не было. Говорил один Граф, сжато, строго, как перед боем:
– Решаем так. Вы, – он глянул на Олега и дядюшку Цана, – отправляетесь в кельи и рассылаете гонцов с приказом: за два-три часа поменять все бертепы[66]66
Бертеп – дом, где собираются воры.
[Закрыть], всем червонным лечь на дно. До того, как шушера начнет громить наши хаты, надо отправить на луну[67]67
Отправить на луну – убить, расстрелять.
[Закрыть] всех тузов. Гвоздя-старшего, Шакала, Дрозда, Лысого. Покарать, как предателей. Где они постятся, известно?
– Да, – ответил дядюшка Цан.
– Все ясно?
– Не совсем, – мягко возразил Олег. – Покараем, ляжем на дно, а дальше?
Граф усмехнулся, положил ему руки на плечи, прижал к себе.
– Дальше, Олежек, осуществим нашу давнюю мечту. Денег хватит, всех своих обеспечим на год-два…
– А может… – начал было дядюшка Цан, но Граф резко оборвал его:
– Нет! Никаких сражений. Хватит крови, хватит смерти. Силы не равны. Надо сберечь людей. Умеешь побеждать, умей и проигрывать достойно. Счастливо! Да, вот еще… Чтобы после восьми вечера в братских кельях и духу вашего не было…
Студент понял: Граф не хотел обманывать ни себя, ни других: его братство стояло на грани сокрушительного провала.
В эту ночь он долго не мог заснуть, молил Бога, в которого не верил, чтобы все прошло так, как приказал Граф. Чуть забылся – навалились кошмары… Они с Графом отстреливаются, их окружили тысячи милиционеров, уркаганов… С крыши дома натужно орет Самовар: «Живыми брать! Живыми!» Патроны кончились, началась рукопашная… Ох, как они с Графом, прижимаясь спинами друг к другу, молотят по этим гнусным харям, рожам, окружившим их… «Держитесь, Студент!» – слышит он бодрый голос. «Все нормально, Граф, пробьемся!» И бьет, бьет, бьет, бьет…
Дальмар с трудом растолкала его.
– Кто-то стучится…
Это был неприметный паренек. Встревоженный, суетливый.
В машине молчаливый шофер вдруг заговорил возбужденно:
– Здорово сработали, всех прикололи – и Гвоздя, и Шакала, и Лысого, и Дрозда… Наши успели слинять со своих «малин». Только Олега у ворот монастыря поймали… Он уходил уже… Изувечили до смерти…
«Олега! – ужаснулся Студент. – Значит, разнюхали и про братские кельи!»
Машина домчала их до Марьиной рощи. У старого, с заколоченными окнами домика сидели на лавочке трое, лениво лузгая семечки.
– С тобой? – спросил у неприметного паренька один из них. – Велено всех шмонать…
Парни деловито ощупали их от ботинок до воротников.
В горнице за длинным столом, на котором тускло светилась керосиновая лампа, уместились человек пятнадцать. Говорил Граф. Он был без парика, без грима, молодой, стройный, властный, со Звездой Героя на груди.
– Спасибо вам за годы верной дружбы… Я уверен, что наше братство сохранится. Спасибо вам!..
Нетерпеливое молчание воцарилось в комнате. И вдруг взорвался разнобой голосов:
– Я не хочу прятаться под юбку. От стыда не отмоешься!
– Начнем сызнова. Пушки и перья есть!
– Не узнаю тебя, Граф!.. Что с тобой?..
– Скажите слово, и все за вас умрут…
Граф высоко поднял руку, заговорил тихо, но грозно и раздраженно:
– «Все умрут»? Никогда. Поняли? Никогда. Все будут жить… Как – пусть решает каждый за себя… – Он неторопливо оглядел в полумраке лица сидящих. – Они тоже не хотят крови. Им нужен громкий судебный процесс. Пожалуйста. На скамье подсудимых будет сидеть главарь самого мощного, самого страшного для них братства. На скамью подсудимых сяду я…
– Да ты что!..
– Дурее не придумал?
– Ну, чудишь, пахан!
Граф снова поднял руку. Заговорил еще жестче, будто хлестал плетью:
– Решено. Обсуждения не будет. Все расходятся. До встречи! – И стал пробираться к выходу. У дверей обернулся. На его лице появилась добрая, чуть виноватая улыбка. – Не забудьте: в городе Катаеве[68]68
Город Катаев – тюрьма.
[Закрыть] любят передачи получать… Но я там не задержусь, обещаю вам… Счастливо!
Он пропустил вперед Студента и захлопнул за собой дверь. Даже сюда, на крыльцо, донесся гул голосов, встревоженных, разбуженных уходом Графа.
Ехали молча долго.
– Как же так? – через час, когда они нырнули, как в туннель, на лесную дорогу, отважился спросить Студент.
– А вот так… И только так… – сквозь зубы ответил Граф, всем телом укрощая упругий, непослушный руль.
На светлой лужайке к ним подбежал веснушчатый деревенский мальчишка.
– Отведи машину в ельник, – буркнул Граф и, не оборачиваясь, зная, что Студент идет за ним, двинулся чуть приметной тропкой к одинокой избушке – похоже, дому лесника.
У колодезного сруба действительно стоял лесник в зеленой форменной фуражке, брезентовой куртке, на плече двустволка.
– Мне сказывали про вас… Давно жду… – снял он фуражку, почтительно склонил голову.
– Закрываем «санаторий», дедуля, – минуя его, свернул Граф к ветхой баньке, устало осевшей в углу хозяйственного двора.
На лице лесника не отразилось никаких эмоций. Он забежал вперед, первым вошел в баньку. Они вдвоем развернули широкую сбитую из толстых струганых досок лежанку, на которой стояли оцинкованные тазы, лежали окатыши мыла.
Открылся широкий лаз, уходящий ступенями в освещенное пространство. Длинный подземный коридор, обитый полированной фанерой. Нумерованные двери, под ними керосиновые лампы.
– Собрались в столовой, – сказал лесник.
Уютная чистая комната освещалась десятком ламп.
Стены были оклеены иллюстрациями из журналов – в основном женские фигуры, лица. У входа на полках – водка, вино, минеральная вода, лимонад, ниже – пузатый чайник в окружении эмалированных кружек.
Их ждали пятеро – четверо мужчин и одна женщина. Каждому из них Граф пожал руку.
– «Санаторий» горит. Все прежние явки под колпаком. Сегодня надо расходиться. Я понимаю, что на воле не устроят вам пышных встреч – все по советским законам тянете на вышку[69]69
В ы ш к а – расстрел.
[Закрыть]. Но вы многое сделали для графства, поэтому оно и спрятало вас здесь от так называемого правосудия, поэтому оно и сейчас выделило вам деньги, новенькие паспорта. Надо уходить и засесть в каких-нибудь дальних деревушках года на два-три… Одна просьба у меня… Знаю, вы люди рисковые, вольные, трудно вам будет жить запечными тараканами, но постарайтесь не возвращаться к прежнему ремеслу…
– Завязать советуешь? – раздался недовольный голос.
– Завязать, – подтвердил Граф. – Не хочу советовать вам жить, как живут многие – лицемерят, унижаются, подхалимничают и распрямляют спину только в гробу… Упаси Бог! Вы так не сможете, вы другие… Но найдите такое дело, где можно было бы сохранить свою независимость.
– Уходишь, значит, от дела? – прозвучал тот же голос.
Граф уклонился от прямого ответа:
– Пока я хочу спасти вас. А там видно будет… Обо мне не думайте. Себя поберегите…
– Благодетель, спаситель ты наш! – проникновенно, смахивая слезы платочком, сказала румяная девица, все время глядевшая на Графа с обожанием.
А он тем временем встал, обнял каждого. Девица последней жадно прилипла к нему и, не решаясь поцеловать в губы, осыпала поцелуями щеки, жарко зашептала в ухо:
– Зайди ко мне, попрощаемся, зайди… Век вспоминать будешь… Я с тобой такое сделаю – ни одна баба не умеет… Зайди, а?..
Освободившись от ее цепких объятий, Граф сказал леснику:
– Веди к заморышу…
В конце коридора лесник открыл ключом тесную каморку. Кровать да вонючее ведро в углу – больше ничего.
Студент с удивлением узнал ту самую обезьянку, которую Олег велел отправить в «санаторий»… Те же очки, только одно стекло треснуло по диагонали. Изжеванный костюм теперь висел на нем как мешок.
Он сжался, собрался в нервный комок на кровати, злобно зашипел:
– Порешить пришли меня? Ну, давайте! Ничего не скажу… Я не себе валюту спрятал – жене, детям… Ну давайте!..
– Плохо вы обо мне думаете, – сказал Граф, брезгливо косясь на парашу. – Мы просто решили дать вам возможность спокойно поразмышлять о товариществе, о предательстве, о совести… Теперь вы свободны. Уходите…
Обезьянка недоверчиво замерла в углу кровати, подобрав под себя босые грязные ноги, очень похожие на лапы.
– Ситуация изменилась, и вам повезло, – спокойно продолжал Граф.
– Издеваетесь?.. – спросила, как огрызнулась, обезьянка.
– Нет. Я говорю серьезно. Уходите… Но если кто-нибудь узнает, где вы пребывали…
– Да что вы. Боже упаси! – Он начинал понимать, что его и вправду отпускают. Взгляд за стеклами очков забегал с близорукой вкрадчивостью. – Я даже не знаю, где нахожусь… Везли с завязанными глазами.
– И сейчас повезут с завязанными глазами, – предупредил Граф.
На обратном пути в город Граф ожил, облегченно расслабился, точно осталась наконец позади тяжелейшая работа.
– Вы даже не представляете, Студент, как мало стоит наша жизнь, – произнес он с глубоким вздохом, откинувшись на сиденье, – но, к сожалению, это все, что у нас есть… Странно, именно в тюрьме я открыл для себя простую истину: нет повторений в людском море, каждый – личность, большая, значительная, несущая в себе свою собственную жизнь…
Он закурил, затянулся жадно, будто наверняка знал, что эта сигарета – последняя.
– Был Олежек… Был… Не уберег себя, – сказал он тихо и повинно, точно исповедовался перед самим собой. Затянулся еще раз, так же глубоко, жадно, и щелчком выстрелил сигарету за окно. – А я от него записку получил сегодня.
– Сегодня? – переспросил Студент.
– Утром. В мою голубятню вернулся сизый Кеша, наш голубок, почтальон наш… Вон она, читайте…
Студент взял желтоватую бумажку, свернутую в трубочку, развернул, разгладил на колене.
«Д. Ц. и др. Ниж. скл. ус. Г. Благ, на кр. ваших предков 5 дн. сыты. О.».
– Ничего не понимаю.
– Все очень просто, – горько усмехнулся Граф. – Читайте так: «Дядюшка Цан и другие в нижнем склепе усыпальницы Голицыных»… Это церковь Михаила Архангела, помните?
– Конечно.
– Дальше: «Благодатный (ключ, значит, по фене) на кресте ваших предков». У стены малого собора, справа стоит большой светлого мрамора крест в рост человека… там мои дальние предки Бобринские погребены… В конце Олег сообщает, что еды у затворников нижнего склепа на пять дней… Они должны были уйти из келий до восьми часов, но, видно, милиция раньше окружила монастырь. Олег (это он, конечно, придумал) отвел всех в склеп, там дверь дубовая – пушкой не пробьешь… Запер их там, спрятал ключ, а сам решил пробиться… Да не пробился… Эх, Олежек, Олежек… Мягкая, тонкая, интеллигентная душа… Знаете, Студент, что самое главное в русском интеллигенте? Он считает себя ответственным за все, за все беды мироздания. И всегда берет вину на себя… Такова его доля. Эх, Олежек, Олежек…
