Текст книги "Граф в законе (сборник)"

Автор книги: Владимир Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)

– Согласен. Следующий вторник вас устроит?

– Договорились.

Виктор мчался домой окрыленный. Она узнает первая. Она будет на концерте.

Дома его ждала записка. «Извини… Меня тоже призвали дела. Вера».

Ни одного градуса теплоты. От записки веяло снежной поземкой.

Глава 11 Охота

Возвращаемся к вырванному из книги листку, который оценен в 400 тысяч рублей.

Эксперты обнаружили на бланке, где расписался гипнотизер, настолько слабый, расплывчатый отпечаток пальца, что его вряд ли можно было бы идентифицировать. Сама подпись «Иванов» раскрыла чуть больше: рост сто пятьдесят – сто шестьдесят сантиметров, спортом не занимался, характер неустойчивый, взрывной, когда писал, был уверен в себе, даже нагл…

Кондауров, отложив в сторону пространное заключение экспертов, задумался, сжав по привычке уши ладонями.

Проклятый телефонный звонок взревел, как тревога.

– Товарищ майор, – услышал он сбивчивый голос белобрысого лейтенанта, – гипнотизер объявился! В четырех ларьках сделал покупки. В каждом на сто тысяч.

А рассчитался бумажками. Из книги вырвал. Продавщицы вчера вечером обнаружили, когда деньги сдавали.

– Где это произошло?

– Здесь… У метро «Новослободская».

– Еду! – прервал его Кондауров, бережно опуская телефонную трубку. Это он, гипнотизер. Его почерк. Самоуверенный, издевательский!

Разволнованные и разобиженные девчонки сидели вчетвером на двух стульях в душной подсобке, а Кондауров за столом, на котором лежала вырванная из книги страница, сложенная из четырех прямоугольников.

Все клялись, что брали настоящие деньги. А как они потом в бумажки превратились? Колдовство, не иначе. Конечно, никто из них не запомнил и покупателя. Впрочем, это Кондауров предвидел. Его старания выпытать ну хоть какую-нибудь мелочь – случайно брошенное слово, жест, эмоциональную реакцию на появление этого покупателя – завершились тем, что он мрачно попрощался с девчонками.

– Идите работать.

Вышел на асфальтовую площадку перед ларьками, прошелся по ней, честно говоря, не зная, что делать дальше. Чертов Гипнотизер не оставлял никаких следов. Лишь та вынужденная подпись. Но и ее можно только к делу подшить, не больше.

В сторонке терпеливо ждал указаний белобрысый лейтенант. «Безликий и послушный, как робот», – раздраженно подумал Кондауров. Робот… Робот… Прислужник… Сторож… Охранник… Причудливая ассоциативная цепь привела его к простейшему: кто-то ведь здесь охраняет ларьки, товары, девчат. Может…

– Лейтенант! – Белобрысый услужливо подскочил к нему. – Найдите мне человека, который вчера дежурил возле ларьков, из их внутренней охраны.

Минут через пять перед Кондауровым возник большеголовый ширококостный увалень с бычьими глазами и, похоже, с бычьими мозгами.

Долго усваивал вопросы Кондаурова, долго силился открыть рот, что-то произнести; видимо, извилины не привыкли к мыслительной нагрузке. Наконец высыпал ворох растрепанных фраз:

– Что-то было такое. Соплячек пижонистый. Я сидел с Жоржиком. Пиво холодное… На ступеньках… Соплячек вытаскивал бумажки из кармана. Жоржик уже в отключке был. Я подумал, визитки девкам сует пижон.

– Опишите его.

– Не, не смогу. Счас-счас. – Бычок даже глаза закрыл, чтобы помочь тугим извилинам. – Костюм серый!

– Он подходил ко всем ларькам?

– Вроде…

– Что еще можете о нем сказать?

Бычок шлепнул ладонью по лбу, точно комара прихлопнул. Выкрикнул радостно:

– В такси носил пакеты! По одному! Точно!

– Цвет такси?

Опять долгий изнурительный процесс родов.

– Чо-то зеленое… Чо-то желтое.

– Марка? Номер?

– Не-е-е…

– А водителя заметили?

– За вертушкой? Кто-то сидел…

Без всякой надежды Кондауров спросил:

– А этого соплячка пижонистого вы смогли бы узнать, если б встретили?

– Ясно дело! – заулыбался бычок. – Пархатый придурок такой.

– Мы еще обратимся к вам с этой просьбой.

– Валяйте! – Спала натуга с его лица, и оно стало освобожденно-бездумным. – Мою же фирму наколол…

Из машины Кондауров позвонил в управление.

– Надо найти зелено-желтое такси. Оно вчера примерно в пятнадцать сорок останавливалось возле ларьков у метро «Новослободская». Пассажир купил четыре пакета продуктов. Был в сером костюме. Меня интересует пассажир.

Утром в кабинете Кондаурова уже сидел крупный блондин, похожий на скандинава, – водитель того такси, на котором ехал Гипнотизер.

– Хорошо его помню, – раскатисто и охотно говорил водитель. – Среди карликов он, без сомнения, Гулливер. Полтора метра ростом, не меньше. Точно, серый костюм. Уши висят, как листья у лопуха. Заметный мальчонка. Увижу – сразу признаю. Таких в Москве больше нет…

– Куда отвезли, помните?

– Обижаете, начальник! У нас профессиональная память. Чистые пруды. Дом рядом с иранским посольством.

Кондауров невольно перенял его веселость и уверенность.

– Очень хорошо. Сейчас подойдет еще один человек, который видел вашего пассажира, и мы вместе отправимся на Чистые пруды. Не возражаете?

– Согласен, – откликнулся водитель. – Люблю охоту.

Несколько часов просидели они – Кондауров, водитель и бычок из охраны – на скамейке в сквере. Выкурили всю кондауровскую пачку «Мальборо». Белобрысый лейтенант томился в машине, неподалеку от иранского посольства.

Первым Гипнотизера увидел водитель.

– Вон там, смотрите… идет. По-моему, он!

– Точно, он! – невероятно быстро среагировал и бычок-охранник.

Кондауров стремительно вскочил со скамьи.

«Привет, Гипнотизер!»

Глава 12
Откровения почтенной дамы

Здесь открывается самая тайная тайна человека: чего он больше всего боится.

Теперь его не покидало радостное ощущение маленького праздника. Словно после долгих блужданий наконец-то вышел он к чему-то доброму и на него снизошла сияющая, радужная аура.

Рядом уже были дорогие и милые люди – добродушный главврач с потешной, арбузно-круглой головой, отчаянно рвущаяся из больничных застенков Кострова, костлявый молчун Нефедов и его такой же костлявый дружок Юрка.

Хорошо, даже весело вспоминать их, сидя за полированным столом своей безвестной миру клиники.

Но так бывает: тихая радость долго живет и в траурном обрамлении. Его все сильнее тянуло в ту больницу. А он не мог пойти туда. Не мог.

Одна нагловатая идея давно мельтешила в глубинах сознания. Силилась выбиться наверх, но он сдерживал ее. Осторожно обдумывал. Все боялся очернить, разрушить окружавшую его ауру.

И все же решился, позвонил главврачу. Знакомый голос откликнулся сразу:

– О, это вы? Куда же вы запропастились? А мы вас ждем, ждем. (Сказал кому-то поверх мембраны: «Это тот самый студент!») У меня тут небольшое свиданьице с врачами. Но для вас мы готовы прерваться… Так когда же приедете? Все горят желанием познакомиться с вашим секретным методом внушения.

Приятно расслабленный бурной доброжелательностью, Виктор ответил смущенно:

– Да нет никакого секрета. Просто я, видимо, проникаю в какие-то тайники сознания. И еще: по ходу корректирую свое внушение. Слышу чужие мысли и корректирую.

– Как это «слышу»? – недоверчиво спросил главврач.

– Так же отчетливо, как сейчас ваш голос. После болезни у меня появилась такая способность.

Долгая, многосекундная пауза.

– Это правда? Вы меня не разыгрываете?

– Правда.

– Выходит, что сейчас вы слышите и мои мысли?

– Нет. По телефону это невозможно. Я должен находиться рядом с вами.

– Так вы узнали про мой больной зуб? – заметно поубавилось в голосе главврача восторженности и доброжелательности. – Забавно. Забавно… – И совсем бесцветно прозвучала следующая фраза: – Ну так мы ждем вас.

Вот тут-то и вырвалась наружу та самая наглая идея.

– У меня просьба, – сказал Виктор, – Я взял в аренду небольшое помещение для собственной клиники.

– Забавно, – прозвучало на этот раз с непонятной чиновничьей сухостью.

– Не могли бы вы привезти мне сюда двух-трех больных?

Заданный вопрос испугал самого Виктора.

Опять многосекундное молчание.

– Привезем… давайте адрес… Вот моя замша рвется встретиться с вами. Она все организует.

Через час в безымянную клинику Санина стремительно вошла почтенная дама в круглых дымчатых очках. Она представилась. Бросила на стол блокнот. Села. Закурила. Движения ее были порывисты, речь взволнованно-криклива. Она вся, казалось, была сплетена из нервов.

– Наслышана. Наслышана о вас. Больные скоро подъедут. А я решила чуть пораньше. Хочу поговорить. Не возражаете?

– Конечно, – подавленный ее напором, откликнулся Виктор.

– Я пишу докторскую. – «Без докторской не столкнешь со стула нашего толстяка». – Тема окончательно не сформулирована. А идея примерно такая: современное понимание психической травмы и общие принципы ее психотерапии. – «Какой-то младенец. Эх, зря поехала!»

Проскочившие сквозь словесный строй запретные мысли вызвали у Виктора невольную улыбку.

Она заметила. Спросила удивленно:

– Не одобряете мою тему?

– Ну что вы! – мягко защитился Виктор. – Как я могу не одобрить? Вы – кандидат наук, а я даже диплома врача пока не имею.

– Не скромничайте! – воскликнула она. – Я же все знаю о ваших гипнотических подвигах. – «Может, врет все толстяк? Посмотрим. Меня не одурачишь, милый мальчик».

Неприязнь к этой решительной даме стала перерастать в озлобленность. Поэтому Виктор сразу открылся:

– А я не собираюсь вас дурачить. Задавайте вопросы.

Она пристально поверх очков посмотрела ему в глаза и, видимо, что-то осознав, покорно осела на стуле.

– Значит, вы можете воспринимать мысли людей. – Это был уже не вопрос, это было признание, – А о чем я сейчас размышляю, можете сказать?

«Я ни о чем не думаю… Я ни о чем не думаю…»

Виктор ответил с нескрываемым злорадством:

– Вы умышленно остановили ход своих мыслей и упрямо повторяете: «Я ни о чем не думаю».

– Верно. – Она испуганно, беззащитно сжалась. – Вы правы.

«Чепуха какая-то! Неужели слышит?»

– Нет, это не чепуха. Я действительно слышу.

Нервы ее заметно напряглись. Это было видно по сжавшимся мышцам лица, шеи. Теперь он уже сидел за столом важно, как профессор, а она, как запутавшаяся в ответах студентка, робко попросила:

– Пожалуйста, найдите время для обстоятельной беседы со мной, сейчас… Нет… сейчас я должна встретить больных. Как-нибудь на днях. Хорошо?

«Боже, какой ужас!.. Какой ужас!»

– Хорошо, – великодушно согласился Виктор. – Тут нет никакого ужаса. Это реальность.

– Да-да-да… Вы правы.

Она схватила блокнот и попятилась спиной к двери.

– Мне пора. Наверно, приехали. До встречи.

Вскоре появился какой-то затюканный, кем-то запуганный санитар. Выложил перед Виктором стопку историй болезни, спросил быстро, подобострастно:

– Можно приглашать?

И, не дожидаясь согласия, выскочил так торопливо, словно в кабинете за столом сидело огнедышащее чудовище.

Первым был высокий надменного вида человек с гордо откинутой назад головой. Правый глаз его закрывала слепая поволока. По серому больничному халату ниспадал на грудь розовый шарф.

Он небрежно и в то же время величественно забросил конец шарфа на плечо, сел против Виктора не спеша, обстоятельно, как садятся на трон, произнес покровительственно и устало:

– Мне обещали встречу со знаменитым врачом. Это вы? Чем могу быть полезен?

– Расскажите о себе, – попросил Виктор, открывая пожелтевшую историю его болезни.

Больной снисходительно усмехнулся.

– Все хотят видеть меня. Все хотят слышать меня. Ну что ж, извольте. Я родился в тысяча семьсот сорок пятом году. В миру величают меня Кутузов Михаил Илларионович. На званых приемах чаще всего «светлейший князь Смоленский». Русский полководец. Генерал-фельдмаршал. Да что я говорю! Вы знакомы со мной заочно со школьной скамьи.

История болезни сообщала об ином. Пыжов Мартын Иванович. Параноидальная форма шизофрении. Парафренный этап. Бред величия.

– Отбросьте эти бумажки, – презрительно сжав губы, посоветовал Пыжов. – Они уводят от истины. Де-юре там все верно, но де-факто во мне с младых ногтей живет Михаил Илларионович. Я долгие годы вынужден был молчать об этом, чтобы не обижать родителей, чтобы не пугать чиновников, которые выдавали мне паспорт, которые п-понимаете… прославленный маршал обязан всегда являть собой пример скромности.

– Да, конечно, – сочувственно поддержал его Виктор. – Я сужу о вас не по этим бумажкам. И поверьте, искренне выражаю вам свое уважение.

– Великодушно признателен за такие слова, – В единственном зрячем глазу Пыжова засветилось довольство.

Сразу почувствовал Виктор: его настойчивые сигналы встретили сопротивление. «Не надо, не надо, даже глупец видит, что я – Кутузов».

В хаотичном сумбуре вращались и мысли Виктора. Такого еще не бывало! Минут пять длилась упрямая осада этой гордо откинутой головы, пока Виктор окончательно не признал бессмысленность своих усилий.

Пыжов уходил, как фельдмаршал, получивший очередную награду за выигранное сражение. Никто не мог его победить. Он оставался Кутузовым.

Стул заняла девочка-подросток с шаловливым желтым бантом на середине косички. У нее была гебефреническая шизофрения.

На этот раз Виктор встретил возбужденную агрессивность. Ему пришлось долго успокаивать девочку, осторожно вкрапливая между фразами крохотные символы внушения.

Постепенно все посылаемое им стало впитываться безответно. Это ободряло, вселяло надежду. Но как только он решил, что пора завершать сеанс, девочка сама открыла глаза и, передразнивая Виктора, вытянула вперед шейку, сцепила пальцы, как и он, в замок, а потом вдруг показала ему свой ядовито-красный язычок.

Виктор ошеломленно смотрел, как она медленно поднялась со стула, как плавно закружилась в вычурном танце, где в каждом движении угадывалась оскорбительная насмешка, как она потом выглядывала из-за двери, издевательски шевеля ядовито-красным язычком.

Внезапный шоковый удар выбил его из душевного равновесия. Он сидел подавленный, остолбеневший. Будто его облили нечистотами… Будто лишили всех пяти чувств.

Пришел в себя униженный и боязливый. Услышал судорожные всхлипы: очередная пациентка жаловалась на себя, на всех людей и скорбно молила о смерти.

– Уведите ее! – взорвался истерикой Виктор. – Прием закончен!

Санитар вытянул больную за руку, бережно притворил дверь.

Что произошло? Утратил свои способности? Или эта почтенная дама в дымчатых очках специально отобрала больных с безнадежно затуманенным сознанием?

Подошел к окну. Мысленно пригласил к себе случайного прохожего. Тот резко повернулся и, прижавшись лбом к стеклу, стал выяснять жестами: это вы меня позвали?

Виктор, освобожденно вздохнув, послал его к черту. Все в порядке. Не исчезла его всемогущая сила. Но почему, почему так легко работалось с Нефедовым и Костровой? А здесь… Здесь полный провал.

Нервное напряжение медленно спадало. Проступала рассудочная ясность. Наивный ты человек, Санин! Возомнил о себе. Все могу, все умею, всех вылечу. Не так-то, оказывается, просто найти «своих» больных. Тех, для кого твое внушение целебно… Нужно искать, отбирать их… не спеша… месяцами. Что ж, будем искать, будем отбирать. Иного пути, кажется, нет. Завтра же начну. В больнице.

Он и не подозревал, что там его встретят трусливой враждебностью.

Главный врач, вскинув руки, затараторил в ускоренном ритме:

– Мил мой, мил мой, оч рад видеть… оч рад! Но ни минуты… оч занят… Идите… Все врачи, все больные в вашем распоряжении.

Слова не дал сказать, выжал животом из кабинета.

В холле стояла группка врачей. Они как-то дружно и странно оглядели Виктора. Один из врачей что-то произнес, и группка рассыпалась, расползлась по палатам.

Почтенная дама – зам главной, сдвинув очки на кончик носа, похоже, писала в своей тесной каморке докторскую диссертацию.

– О, это вы?! – На лице ее задрожала фальшиво-восторженная улыбка, а над дымчатыми стеклами забегали глаза, точно ее уличили в постыдном.

Виктор не стал с ней говорить. Он заставил ее думать.

«Принесла нелегкая… Я ни о чем не думаю… Как от него отделаться?»

«Почему все избегают меня?»

«Почему? Будто сами не знаете. Я ни о чем не думаю. Последние дни только о вас и говорим. Я ни о чем не думаю. Хотите, чтобы все голышом перед вами бегали? А вы б похохатывали и рассказывали другим? Ишь, гусь! Я ни о чем не думаю. Зачем пришли? Чтоб мои мысли выведать? Я ни о чем не думаю… Никогда! Слышите? Никогда! Я ни о чем не думаю… Никто не узнает! Ни за что не узнает! Это мое, святое! Никогда! Я ни о чем…» Виктор повернулся и ушел.

Глава 13
Поединок с учителем, в котором ставка – судьба ученика

Предстоящий концерт стал его сущностью. Он переселился в иную среду, в иной образ. Уже не было сумрачной комнаты с окном, за которым сновали мелко озабоченные людишки. Он жил на залитой светом сцене, в элегантном черном фраке, властвуя над пораженно притихшим залом. Удалились в темные закоулки памяти испуганно рассыпавшаяся группка врачей и те, неподдающиеся пациенты. Даже Верочка отдалилась.

Лишь изредка вспыхивало нечто волнующее из отшумевших чувственных бурь, мягко касалось его, не вызывая отклика.

Теперь он просыпался и ложился спать с горделивым ощущением собственного величия. Не сомневался в успехе, был готов к нему. Отчетливо представлял, как будут аплодировать, как потянутся за автографами дрожащие в руках белые программки, как окружат его липучие поклонницы… А потом… Потом в газетах появятся фотографии… и он начнет слышать за спиной изумленные возгласы: «Это же Санин! Смотри… Сам Санин!..»

В день, когда должно было состояться его первое выступление, Виктор сразу же после завтрака торопливо оделся во все новое: белоснежная рубашка, черные брюки, черный пиджак, черные лакированные ботинки и легкая изящная бабочка. «Зачем чиновники сдавливают шеи галстучными петлями?» Глянул на себя в зеркало, и потянуло на улицу. «Пройдусь, пусть костюмчик узнает, как ему повезло…»

На мягком, податливом от жаркого солнца асфальте Виктор огляделся. Навстречу ему шел высокий мужчина с угрюмо деловым выражением на лице. Виктор хотел было пустить его в перепляс, но не успел. Мужчина склонился над ним, протянул раскрытое удостоверение.

– Майор Кондауров. Мне нужно задать вам несколько вопросов. Не могли бы вы проехать со мной?

– Проехать? Зачем? – Пугающее недоумение чуть расслабило Виктора, сбило игривый настрой. Но тотчас самолюбивая волна превосходства приподняла его, сделала выше этого сурового гиганта. Веселое озорство отменялось, начиналось забавное приключение. Что ж, принимается! И он ответил с нескрываемым любопытством: – Конечно, могу.

Майор услужливо открыл перед Виктором дверцу черной «Волги». За рулем сидел знакомый белобрысый лейтенант.

«Ах, вот оно что! – догадался Виктор. – Меня, оказывается, решили арестовать! Ну-ну, везите, везите, голубчики. Только придется вам потом извиняться, кланяться мне в пояс. Везите, везите…»

Смех щекотал, колыхался внутри, все хотел вырваться наружу. Бедные, бедные менты, вы даже не подозреваете, кого посадили в машину!

Ехали молча. Впрочем, слово «молча» уже давно утратило для Виктора свой изначальный смысл. Он «слушал» огромного как глыба мужчину.

«Сейчас потолкуем, Гипнотизер. Обо всем потолкуем. Только не нахрапом, поосторожнее. Черт знает, какой фортель может выкинуть этот мерзавчик!..»

«Я арестован, – веселился Виктор, – меня везут в милицию, в святая святых правопорядка. Чудесно! Никогда там не был. Хоть посмотреть разок, как они там живут, как допросы проводят. Это надо испытать, хоть раз в жизни. А надоест, уйду красиво и элегантно. Долго помнить будут. Чудаки, ей-Богу!..»

Таинственное и грозное здание на Петровке почему-то напомнило Виктору виденное в каком-то альбоме изображение запретного китайского города, где за столетия накопилось множество секретов, недоступных простым смертным. Он и пошел вслед за майором с чувством избранника, которому доверили узнать нечто сокровенное, таящееся внутри.

Но дальше все было холодно и чопорно. Лоснящиеся от важности скучные коридоры с понурым, совсем тюремным строем дверей. А кабинет Кондаурова еще больше остудил его ожидания: прямо-таки каземат Петропавловской крепости.

Майор предложил Виктору сесть на стул, прижатый к стене, а сам, опустившись за письменный стол, начал неторопливо перебирать листы в толстой папке. Белобрысый лейтенант прилип к дверному косяку.

Они явно кого-то ждали, и это ожидание, нарушаемое лишь бумажным шелестом, звучало для Виктора интригующей увертюрой. Увертюра прервалась, казалось, на самой чарующей ноте. Всего чего угодно готов был ожидать здесь Виктор, но только не этого.

В кабинет мелкими шажками вошел его любимый профессор, сам Матвей Самуилович Шеленбаум. Никак не соединялись в сознании два полярных понятия: «милиция» и «Шеленбаум». Как черный эшафот и ласковый котенок, как всепожирающая лава вулкана и лесное озеро, как лакированный гроб и букетик фиалок, как…

Матвей Самуилович поздоровался с Кондауровым и, повернувшись к Виктору, всполошенно взмахнул руками:

– Бог ты мой, кого я вижу у своего старого приятеля! Как вы оказались в чреве МУРа, Санин? Не отвечайте, не отвечайте. Уверен, что случайно. Я прав? – повернулся он к Кондаурову, – Отвечайте, прав я или нет?

– Случайно, – подтвердил Кондауров. – Нам просто надо побеседовать кое о чем.

– Ну очень, очень хорошо! – Профессор присел рядом с Кондауровым, закинув ногу на ногу. – В Санина я верю. Он не способен на дурные поступки. Прекрасно мыслящий студент, да какой там студент, почти сложившийся ученый. Я давно решил: оставлю-ка его на своей кафедре. Таким людям, как он, надо заниматься наукой, исследовательской работой.

Виктор с удивлением смотрел на своего профессора. Шеленбаум никогда не отличался болтливостью. Всегда сдержан, корректен, немногословен. Странным было и то, что он обращался к Кондаурову, а твердый неподвижный взгляд его был направлен на Виктора. Во всем этом было что-то неестественное, наигранное.

Ноги скрещены, одна покачивается на другой. Пальцы рук сцеплены в замок. Плечи, спина непривычно расправлены (куда подевалась его сутулость?). Он словно копировал сидящего напротив него Виктора.

«Подстройка к позе?!» – пронесся в голове знакомый стереотип. Неужели профессора пригласили сюда специально? Неужели Шеленбаум начал гипнотический сеанс? Удивление перешло в настороженность, граничащую с легким испугом. Поединок со своим учителем, блестящим мастером гипноза? Нет-нет, такого быть не может…

Но тут Виктор уловил очень-очень важное: их ноги уже покачиваются в едином такте, все чаще начинает совпадать ритм дыхания… Подстройка завершается! Профессор начинает вторгаться в его сознание!..

Виктор мгновенно вспомнил автора этого метода. Милтон Эриксон! Эриксонский гипноз! Что делать? Как вести себя? Это уже не приключение, это уже опасное состязание, которое может завершиться реальным арестом. Что делать? Что делать? Есть же какие-то способы. Минуточку! А не сам ли Шеленбаум говорил на лекции: «Если вы не хотите поддаваться гипнозу, то анализируйте технику, методы его проведения рассудочно и придирчиво, как оппонент проводимого опыта…» Попробуем? Попробуем! Принимаем вызов профессора? Принимаем! Не падать же перепуганным ягненком на жертвенный алтарь!

Он обвел равнодушным взглядом, кабинет Кондаурова, несколько раз вдохнул-выдохнул глубоко и замедленно. Затем мысленно отстранил от себя, как бы отвел на стену летящий словесный поток. И начал спокойно, с профессиональным интересом вылавливать из словесного потока только то, что предусмотренно несло в себе замаскированное внушение.

– Вы будете моим аспирантом, будете. Это как раз то, что вы хотите. Невероятно увлекательна и загадочна наша психологическая наука. Я бы сравнил ее с погружением на морское дно, где на каждом метре открытие. Представьте себя плывущим с аквалангом на спине. Тишина… Тишина… Таинственная дремота. Лениво плавают рыбы… Медленно колышутся диковинные растения… Нет стремления более естественного и более возвышенного, чем стремление к познанию…

Виктор с восхищением оценил гипнотическую силу воздействия Шеленбаума. Его плавные, настойчиво усыпляющие переливы голоса, цепкий парализующий взгляд и этот искусный речевой экспромт, простой до примитива, но талантливо переплетенный закодированными ловушками, могли в считанные мгновения навести транс на любого. Даже он, Виктор, заставивший себя отстраниться от его магического влияния, чувствовал некое оцепенение. Расслабься он на секунду-другую, поддайся чарам профессора – и реальность уплыла бы из его сознания. Но он был настороже. Казалось, из последних сил. Даже холодный пот проступил на лбу. В какой-то момент он подумал: «Не переиграть бы, пора убедить его, что я готов для гипнотических откровений…»

Он устало закрыл глаза, расслабленно опустил плечи, медленно, как бы обессиленно, расцепил пальцы.

Шеленбаум ненадолго замолчал, видимо, оценивая состояние Виктора. Спросил громко:

– Вы меня слышите?

– Да, слышу, – ответил Виктор полусонно.

– На каком курсе вы учитесь?

– На четвертом.

– Почему вы не посещали занятия после выхода из больницы?

– Уезжал к товарищу. Во Владимирскую область. Отдохнуть.

– Но вас после больницы видели возле Сбербанка, в березовой рощице…

– Не может быть. Меня не было в Москве.

– А Сбербанк вы помните?

– Нет. Я никогда не бывал в Сбербанках.

– И ту рощицу не помните, возле Сбербанка, где сидели на скамейке?

– Рощица? Сбербанк? Скамейка? Нет, не припоминаю.

– Осторожно, оса над вами.

Виктор понял – проверка. Начал суматошно махать руками над головой.

– Улетела, – сказал удовлетворенно профессор. – А для кого вы покупали продукты в палатках у метро «Новослободская»?

– Продукты? У «Новослободской»? Нет, я давно не был у «Новослободской».

– Как же не были? Вы потом взяли такси и поехали домой.

– На такси? Не помню. Откуда ж у меня деньги на такси?

С полминуты Шеленбаум о чем-то шептался с Кондауровым, потом снова спросил Виктора:

– Значит, вы во Владимирской области отдыхали? У кого?

«О черт, сам избрал эту опасную тропу! Надо сворачивать…»

– Не знаю. Это была дача знакомых моего приятеля.

– Приятель с вами учится?

– Нет, он работает. Это мой школьный приятель.

– Как его зовут?

– Миша.

– Фамилия?

– Петров, – сказал он первое, что пришло в голову, и с облегчением подумал: «Хорошо, что не сказал „Иванов“, а то бы вспомнили роспись в магазине».

Опять короткое шептание.

– У вас правая рука совсем онемела, – снова заговорил Шеленбаум. – Чувствуете?

– Да… Вроде онемела.

Виктор напрягся, чего-то ожидая. Острая боль! Ткнули иголкой. Он с трудом сдержался. Не дрогнул.

– Почувствовали боль?

– Боль? Где?

– В руке.

– Да. Что-то было. Но мне показалось, не в руке.

Тихая-тихая реплика, но на этот раз Виктор услышал: «Нет, я не ошибаюсь. По-моему, вы ошибаетесь…» В ответ Кондауров: «Я уверен как никогда, уверен. Может, он знает все ваши гипнотизерские штучки? И сидит сейчас, посмеивается над нами?» Опять Шеленбаум: «Исключено. Все признаки гипноза. Я это вижу…» Кондауров раздраженно: «Все равно не отпущу его. Давайте еще попробуем. Вот, по моим вопросам…»

Еще долго – у Виктора даже пропало от напряжения и усталости ощущение бегущего времени – продолжался изнурительный допрос. Поэтому неожиданным освобождением прозвучали шеленбаумские слова:

– Сейчас вы проснетесь… На счет «три». Раз. Два. Три.

Открыв глаза, Виктор сонно заморгал.

– Что со мной? Я был под гипнозом? Зачем?

Шеленбаум виновато повел плечами.

– Простите, Санин… Но это вам объяснит майор.

– Позже, чуть позже, – поспешно добавил Кондауров. – А сейчас вас проводят в другую комнату. Прошу немного подождать.

Он подозвал к себе белобрысого лейтенанта, сказал очень тихо, но Виктор услышал: «Головой отвечаешь. Глаз с него не своди».

В коридоре, оставшись один на один с лейтенантом, Виктор почувствовал вдруг прилив возбужденной радости, будто упали наконец крепко стягивавшие его путы. Вернулась пригасшая под влиянием Шеленбаума уверенность, и он, уже улыбаясь, снисходительно осмотрел жалкую фигуру лейтенантика.

«Майор приказал проводить меня до выхода и попросить прощения за беспокойство… Проводить до выхода… Потом ты забудешь мое лицо, мою внешность… Ты ведешь меня к выходу… Вернешься, доложишь майору…»

Минуты через три в кабинете Кондаурова появился белобрысый лейтенант.

– Ваше задание выполнено, товарищ майор!

– Какое задание? – поднял на него глаза Кондауров.

– Я проводил Санина. Извинился перед ним.

– Что?! – рявкнул Кондауров.

– Как вы приказывали… – сжался лейтенант.

– Кто? Я? – Кондауров с надеждой глянул на Шеленбаума.

Профессор растерянно произнес:

– При мне вы такого приказа не давали.

– Как не давали? – Лейтенант сморщил лицо, словно готов был расплакаться.

– Вот что, дорогуша, – вновь обрел спокойствие Кондауров. – Срочно догони его. Верни сюда. Выполняй!

Страдальческое выражение лица лейтенанта преобразилось в отчаянное. Он по-прежнему стоял у дверей, переминаясь с ноги на ногу.

– Ты что, не понял? Это приказ!

Лейтенант мучительно выдавил из себя:

– Но я… Я забыл, как он выглядит.

– Что? – снова рассвирепел Кондауров. – Видите, Матвей Самуилович, с кем приходится работать.

Но и с Шеленбаумом произошло что-то непонятное. Он осел, сгорбился, прикусил губу, точно сдерживая боль.

– Знаете, уважаемый, и я забыл.

– Что? – третий раз воскликнул майор. Но в обесцвеченном голосе его уже не было ни гнева, ни удивления. – И вы? Как это так? Забыли? Ничего не понимаю. – Он помолчал. Рот у него остался открытым, как у идиота. Взгляд уперся в невидимую точку, висевшую в воздухе. – Знаете, и я… – Внезапно он рассмеялся. – Вот мастер, вот ловкач! Не кажется ли вам, Матвей Самуилович, что он играл здесь с нами, как с тупыми малолетками? Доказал, что он – это не он, что не грабил, не обманывал. Убедил лейтенанта, что я приказал отпустить его.

– Постгипнотическое внушение, – с мрачной убежденностью промолвил Шеленбаум.

Но Кондауров не услышал его, продолжил, все еще глядя в невидимую точку:

– Талант, Богом данный. Талант у стервеца. Надо же, всех обыграл! Всех в дураках оставил. Как вы на это смотрите, господин Шеленбаум?

– Как на фантастическую гипотезу.

Старый профессор, доктор психологических наук Матвей Самуилович Шеленбаум сидел побитый и униженный.