Текст книги "Крылья беркута"

Автор книги: Владимир Пистоленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

– Тогда давай будем спать. Ты ложись вон там, на кровати. Это его место, чего будет зря пустовать?

– Степан Константинович тоже так велел, но на мне такая сейчас распрекрасная одежда, что только по кроватям валяться. Я лучше на лавке пристроюсь.

– Можно и на лавке, – согласился Костя.

Надя стащила валенки, потрогала голландку – она была еще теплая.

– У меня валенки совсем сырые.

– А ты поставь к печке, высохнут, – посоветовал Костя.

Надя свернула в несколько раз свой платок, положила на лавку вместо подушки. Одну полу шубейки подстелила, а другой укрылась.

– Надь, а как бабаня? Живая?

– Ничего, жива-здорова, только постарела, прямо вся сгорбилась. Лицо – одни морщины.

– И с кем она там?

– В монастыре живет. Костя приподнял голову.

– Это как же ее туда занесло?

Надя рассказала.

Хотя они уговорились спать и Костя погасил коптилку, в темноте еще долго слышался шепот.

Глава шестая

После нескольких суток без сна Надя настолько устала, что еле брела по заснеженным улицам Южноуральска: шубейка казалась ей тяжелой и тянула вниз; чтобы избавиться от этой тяжести, хотелось опуститься прямо на снег. Мучила жажда, и Надя взяла горсть снега, сжала его в комок и с жадностью принялась сосать. Скорее бы добрести до дома!

Из ворот штаба выехали два конника. Да это же Кобзин и Семен Маликов! Куда они? Вдруг проскочат мимо и не заметят ее?

Но Семен увидел.

– Петр Алексеевич, Надька! – радостно вскрикнул он, и конь его взвился на дыбы. – Надь, ты?! – во весь голос вопил он и, очутившись рядом, на всем скаку спрыгнул с лошади. – Здорово! – Он крепко сжал ее мокрую и холодную руку.

А рядом уже был Кобзин. Он спешился и, накинув повод на руку, шел к Наде.

– Вот уж нежданно-негаданно! Сказать откровенно, я не надеялся увидеть тебя так скоро.

– Она у нас, Петр Алексеевич, знаете, какая быстрая? Как ласточка. Глазами не успеваешь следить.

– Ну, как, все обошлось благополучно? – стараясь не выдать своей тревоги, ласково спросил Кобзин.

– Ничего, Петр Алексеевич.

– Трудно пробираться?

– Трудно, Петр Алексеевич, – созналась Надя. – Как остановка – проверяют документы. Арестовывают, мужчин почти всех забирают.

– Ты не заболела? – спросил Кобзин, всматриваясь в побледневшее и усталое лицо Нади.

– Спать хочется.

– Долго не спала?

– Негде было.

– Ну, иди отоспись.

– Нет, я вам сначала расскажу, что велели передать Дробышев и Звонов.

– Да разве ты их видела? – удивился и обрадовался Кобзин.

– Ну да, видела... А как же?

– Надя! – Кобзин обнял ее и расцеловал в обе щеки. – Коли такое дело, пошли назад, в штаб.

– Ну, рассказывай, как же ты успела так быстро обернуться? Ведь отсюда до Айдырли более пятисот верст! – сказал Кобзин, когда они вошли в кабинет. – По нынешним временам поезд туда идет около недели, а тебе надо еще было и в Урмазымской побывать. Тоже более сотни верст.

– А мне повезло, – похвалилась Надя, – в Заорье всех повстречала. Туда как раз Степан Звонов с отрядом прибыл. У них, Петр Алексеевич, неплохие дела. Они там по всей округе власть захватили. Так и вам велели передать. В станицах у казаков отобрали все оружие. Им помогли уральские рабочие, прислали и патронов и снарядов. Дробышев велел передать, что на первое время у них оружия хватит и теперь они будут наступать в нашу сторону. Я рассказала, как у нас плохо с продовольствием, говорят: поможем. Между прочим, они забрали весь стрюковский скот. И табуны лошадей забрали. Еще просил передать Дробышев, что прошел слух – атаман собирается мобилизацию объявить. Да не только казаков, а вообще всех мужчин. Говорит, это неспроста.

– Значит, и там ходят такие слухи? Видно, атаман готовит наступление, вот и накапливает силы.

– Петр Алексеевич, так у них же стрелять нечем, – сказал Семен. – Нам хоть Самара маленько подкинула.

– Да, конечно. Но мы, возможно, и не все знаем. У белых тоже не дураки сидят. Что еще передавали товарищи из Заорья?

– Они хотят пробиться сюда на бронепоезде.

– У них и бронепоезд есть?

– Есть

– Эх, нам бы его сейчас! – восторженно сказал Семен.

– Не завидуй, скоро и у нас будет.

Кобзин подошел к Наде, опустил ей руки на плечи.

– Ты, Надюша, очень важные вести привезла! И вообще преотлично справилась с заданием. Я сейчас больше тебя не буду задерживать, иди отдыхай. Потом встретимся, и ты расскажешь более подробно о своем путешествии.

Надя поднялась.

– Ну, а что с братишкой? – спросил Кобзин. – Жив?

– Жив! Только ранен. В Заорье он.

– Костя ранен? – спросил Семен.

– Да, в ногу.

– Вот сволочи, даже детей бьют!

– Это в бою случилось. Он в отряде Звонова.

– Да не может быть! – воскликнул Семен. – Он же совсем махонький, вот такой. – Семен рукой показал чуть повыше стола.

Надя невольно улыбнулась.

– Был такой. Теперь он у Звонова ординарцем. Когда я приехала в Заорье, на другой день они наступали на Крутогорино. По железной дороге, впереди, пошел бронепоезд, за ним обыкновенный поезд с пехотой. Это дробышевский отряд. А Звонов конницей ударил из-за горы, там гора есть, у Крутогорина. Так вот, он из-за этой горы и влепил. Видали бы вы, как заметались белые. Бегут – кто куда! Почти и не отстреливались. Наши много оружия там захватили.

– Подожди, подожди... а ты откуда все это знаешь? – спросил Кобзин.

– Ей-богу, Петр Алексеевич, она была там, – восторженно сказал Семен. – Была, Надька?

– Ну, была...

– Значит, с первым боевым крещением!

– Там вот и поранили Костю. Хотела было остаться с ним, но врач сказал: не опасно.

– Гляди ты, что на свете делается, можно сказать, сопляк и тот воюет!

– Если бы ты с ним поговорил, вряд ли назвал бы сопляком, – усмехнулась Надя.

– Лихой?

– Не то что лихой, а злой. Даже бледнеет, когда говорит о беляках.

В соседней комнате послышались громкие голоса, рывком распахнулась дверь, и в кабинет стремительной походкой вошел Джангильдек Алибаев. На нем – лисий малахай, черный полушубок с белой оторочкой подхвачен ремнем, добротные расписные валенки. Все лицо его сияло радостью. Под тонкими черными усами веселая улыбка. За спиной у Алибаева винтовка, слева клинок, справа у ремня наган. Алибаев круто хлопнул плетью о голенище и, приподняв руку над головой, крикнул:

– Салям! – и бросился пожимать руки. – Дорогой комиссар Кобзин, дорогой Петр Алексеевич, здравствуй! Корнеева, мое почтение! Семен Маликов, салям!

С его появлением комната наполнилась шумом и, кажется, во много раз стала меньше.

– А мы тебя совсем заждались, – сказал Семен, довольно потряхивая рукой после крепкого пожатия Алибаева.

– Каким ветром? Поездов-то вроде нет? – спросил Кобзин.

– Попутным, конечно. На этот раз обошелся без поезда. Везде, понимаешь, казачьи разъезды, так я решил обмануть беляков. Думаю: шайтан с ним, с этим поездом! Хотите меня поймать? Лучше я вас поймаю! Плюнул на поезд, перебрался на лошадку, мало-мало кружил по степям, по аулам – со мной набралось полсотни джигитов, они здесь у ворот... И решил ехать открыто. Надели мы погоны, кокарды нацепили и благополучно проехали. Врага всегда полезно обмануть. Так я думаю, и товарищ Ленин такого же мнения.

– У Ленина был? – не без зависти спросил Кобзин.

– А как же! – воскликнул Алибаев. – Был в Смольном! Вы понимаете, какой это человек? Он со мной, как с братом, как я с тобой, Петр Алексеевич! Товарищ Ленин назначил меня к тебе в помощники, товарищ Кобзин! Я тоже теперь комиссар Степного края. Вот смотрите! – Алибаев достал из нагрудного кармана кожаный кисет, одним движением расшнуровал его, осторожно достал и развернул бумажку со штампом и печатью. – Во! Заместитель. Комиссар по национальным вопросам. А подпись? – Он осторожно приложил палец. – Ленин! Понимаете, товарищи?! Теперь баи завоют, как голодные волки! Я сейчас немного в степь завернул – их уже меньше стало, этих шакалов.

Не переставая улыбаться, Семен не сводил восторженного взгляда с Алибаева.

– Правильно! – сказал он, хлопнув рукавицей об рукавицу.

– Правильно-то правильно, – сказал Кобзин, – но торопиться не стоит, как бы дров не наломать.

Алибаев крепко обнял Кобзина.

– Дорогой Петр Алексеевич, из бая дрова не получаются. Ты, помнишь, говорил, какая твоя любимая песня? «Это есть наш последний и решительный бой». Вот и моя тоже. Она как раз против бая. Так я понимаю?

Алибаев, вдруг посерьезнев, остановился посреди комнаты и заговорил так, будто перед ним было не трое, а большая масса людей:

– Слушайте меня, товарищи! С Лениным я говорил недолго, очень недолго! Но хорошо! Как я с ним хорошо поговорил! Вот чувствую, я Джангильдек Алибаев и не Джангильдек Алибаев. Я стал какой-то другой человек. Он сказал, что революция не терпит топтания на месте...

– То же самое он и мне сказал по телефону, – заметил Кобзин.

– Очень хорошо! Надо вести революцию по всей степи, наступать, чтобы атаман места себе не находил, как бешеная собака. Меня товарищ Ленин спросил: как у нас с оружием? Понимаете, – Алибаев ударил кулаками в грудь, – мне было стыдно сознаться, что плохо, а соврать не смог. Да все равно у Ленина такие внимательные глаза и так пронзительно смотрят, что он сразу узнал бы и сказал: Алибаев, врешь! И я сознался: плохо у нас с оружием. Ленин приказал дать нам оружие. Патроны дать, снаряды! На первое время, конечно... Надо отбирать у белых оружие, сказал Ленин. И еще сказал – к нам скоро прибудет отряд кронштадтских моряков, двести человек, они доставят оружие и останутся у нас, чтобы помочь бить атамана. А?! – Алибаев смачно прицокнул языком. – Был я и в городе Самаре с запиской от Ленина. Там Куйбышев – голова у него вот такая, кудрявая, большая, – он обещал на днях прислать пролетарский отряд.

– Ну, друзья, – сказал Кобзин, – сегодня у нас счастливый день: что ни весть – то радость! Скорее бы оружие, подмога!

– Начнем громить? – спросил Семен.

– Начнем, Маликов, – решительно сказал Кобзин,

– Подожди, Петр Алексеевич, – перебил Алибаев. – Я не все сказал. И плохие вести привез. Совсем плохие. Атаману из Англии послали много оружия. Разное... Обмундирование тоже.

– Из Англии? – удивился Семен. – А чего Англия лезет?

– Шайтан ее знает! – зло сплюнул Алибаев. – Начхать, не в этом дело. Верные люди в степи сказали – получил все это атаман. Понимаете, что это все значит?

– То есть как – получил? Быть не может! Откуда? Вернее, каким способом? – всполошился Кобзин.

– Я слышал, через южную границу, потом степью. Караван, а может, и больше. Много доставлено. И знаете куда? В Соляной городок.

– Да, это весть тревожная. – Кобзин задумался. – С той стороны степь открыта. Свободно мог пройти караван. А Соляной городок – почти крепость. Теперь становится понятно, почему атаман собирается объявить мобилизацию. А мне этот слух казался просто вздорным.

– Выходит, проморгали мы, Петр Алексеевич? – спросил с сожалением Семен. – А я еще подумал, неужто беляки вместо винтовок палками воевать будут? Хоть бы весна поскорее!

– Товарищ Семен Маликов, при чем тут весна? – укоризненно сказал Алибаев. – Не можем мы ждать весны! Время дорого! Знаешь, Ленин как говорил? Он серьезно предупредил: враги хотят в кольцо взять революцию!

Вытянув вперед руку и взмахивая ею то в одну, то в другую сторону, Алибаев горячо продолжал:

– Дон! Кубань! Терек! Урал! Сибирский Колчак! Понимаешь?! Товарищ Ленин сказал; дело чести местных большевиков рвать кольцо! Каждый день дорого стоит, а ты, Семен Маликов, говоришь – весна.

– Так я между прочим... – попытался оправдаться Семен. – Весной-то ведь способнее, к тому и сказал!

– Надо сорвать мобилизацию! Но прежде всего проверить Соляной городок, – решил комиссар.

– Правильно, Петр Алексеевич, – подхватил Алибаев.

– Если заморский гостинец еще там, – продолжал Кобзин, – надо его захватить, а не удастся – взорвать. Словом, обезоружить атамана.

Стремясь опередить решение Кобзина, Семен поднял вверх руку и сказал:

– Я!

– Что ты? – спросил Кобзин.

– Пойду в Соляной!

Комиссар помолчал. Он понимал, что на это ответственное дело нужно послать лучшего разведчика. У Семена не было ни одного провала, и если его куда посылали, то он всегда возвращался, точно выполнив задание. Но Семен только вчера вернулся из поездки по станицам, где засели белоказаки, и не отдохнул как следует.

– Посмотрим, – сказал Кобзин. – Посоветуемся. Надо будет – позову. – И с сочувствием добавил: – Мне кажется, ты и не отоспался?

– Что вы, Петр Алексеевич, да я как штык, хоть за тысячу верст! Я как тот ванька-встанька.

– В общем потребуешься – позову. Идите. А то у Нади совсем глаза посоловели.

– Это я раскисла от тепла, – сказала Надя.

Она сидела и слушала, а сама не могла отогнать навязчивого беспокойства: где Сергей Шестаков? Вернулся ли из своей поездки? Ведь она отправилась в Заорье, так и не дождавшись его возвращения.

– Двинулись, Надь! – позвал Семен.

Кобзин вдогонку им крикнул:

– Ты, Надя, отдыхай. Чайку попей, согрейся. А наша поездка, Маликов, сегодня вообще отменяется. – Взяв телефонную трубку, он попросил: – Командира отряда, товарища Аистова.

Когда они вышли из кабинета Кобзина, Семен, словно угадав, о чем думает Надя, сказал:

– А у нас в городе за эти дни прямо перемена: хлебушек в лавках появился, стрюковский. Между прочим, молодец и Серега, пригнал целый обоз с зерном.

Надя чуть было не бросилась обнимать Семена, но вовремя сдержалась.

– Значит, он хорошо съездил?

Семен заметил, как при имени студента вздрогнули ее ресницы.

– Сергей может! – ответил Семен.

И, пытаясь скрыть от Нади неприязнь к студенту, добавил:

– Он вообще-то парень ничего, Петр Алексеевич его в начальство двигает.

Семен рассказал, что из Самары прислали малость патронов и снарядов, что все это сложили в стрюковском подвале.

– Только знай – это секрет. А Сергея Шестакова Кобзин назначил караульным начальником, – добавил он.

– С благополучным возвращением! – послышался сверху приветливый голос, и студент, проворно сбежав с лестницы, протянул Наде обе руки. – А мы с Семеном каждый день тебя вспоминали! Трудная была поездка?

– Да как сказать, – уклончиво ответила Надя.

– Ей Петр Алексеевич приказал спать, – пояснил Семен и слегка подтолкнул Надю. – Иди, иди, у тебя в комнате, между прочим, натоплено.

– А я спать не хочу, – решительно заявила Надя. – Для сна и ночи хватит. Пойдемте посидим.

– Ну, как знаешь. Мы с удовольствием чайку попьем, побеседуем. Ты иди, а мы с Сергеем через минуту нагрянем.

Надя ушла, думая о Семене, какой он все-таки заботливый. Вот хотя бы и сейчас. Почему он задержал Сергея? Хочет, чтобы она привела себя в порядок после дороги. Когда она пригласила их, то тут же спохватилась: лучше бы сначала ей одной зайти в комнату, но она не решилась сказать им об этом. Сергей промолчал, а Семен догадался и выручил.

Когда Надя ушла, Маликов сказал:

– Я тебе, Сергей, вот что хотел... Помнишь – был промеж нас разговор насчет Надьки?

– Помню...

– Так вот что, Серега. Насчет своей невесты можешь говорить, можешь молчать, делай так, как хочешь. Я не настаиваю. Что касаемо меня – воздержись! Понял?

– Не совсем.

– Ну, ты говорил, что собираешься расписать Надьке все обо мне, о моем к ней... Ну и так далее. Так вот, этого и не надо.

– Ну, пожалуйста, – согласился Обручев. – А почему ты заговорил на эту тему?

– Видишь, в чем дело. Я, наверное, сегодня уеду... Ну вот и решил... опередить тебя, что ли. Одним словом, не надо, и точка. Она и без того все знает.

– Пожалуйста! Как угодно. А куда ты собираешься? Ведь только вчера вернулся.

– Думаю прогуляться в Благословенку, за сеном, – схитрил Семен. – А может, еще и не пошлют. – Желая прервать разговор, он предложил: – Ты меня подожди, я сбегаю наверх, у меня там есть ошметок сала кулацкого и хлеб, а то Надя, я так думаю, голодная.

– А у меня мед! Устроим пир, идет?

– Давай. Потопали!

За разговорами время шло незаметно. Вскипел чайник, и началось чаепитие. Надя и вправду была голодна и обрадовалась, увидев, какое богатое угощение выставили ребята. Кто же это из них придумал? Семен?

Чаепитие было в разгаре, когда вошел дежурный красногвардеец и сказал, что Маликова вызывают к комиссару.

Семен многозначительно взглянул на Надю, чуть заметно подмигнул ей, как бы желая этим сказать, что теперь у него все в порядке, и вышел.

– Значит, посылают, – решила она.

Хотя Обручев доподлинно и не знал, о чем шел разговор, но, помня слова Семена о Благословенке, сказал:

– А он почему-то сомневался... Хороший он парень. Живу я с ним в одной комнате и все больше убеждаюсь: Семен Маликов – настоящий человек.

– Я знаю, – сказала Надя. – Мы с детства вместе.

– И мне кажется... – Обручев немного помолчал, словно мысленно решая, продолжать начатый разговор или же прервать его. И, не глядя на Надю, закончил: – Мне кажется, он любит тебя.

– У меня почему-то неспокойно на душе, – сказала Надя. – Он же мне как брат родной... Правда, Семен смелый и ловкий. Сколько раз бывал в переделках и всегда выкручивался... Скажи, а если бы сейчас не его, а тебя посылали в Соляной городок – пошел бы?

– А разве он – в Соляной?

Обручев случайно узнал о том, чего не подозревал и что было для него очень важным.

– Туда. Там ведь штаб контрразведки.

– Да. Штаб. Если надо, значит надо... Я тоже пошел бы.

Он стал расспрашивать Надю, как она съездила, что видела. Помня наказ Кобзина, Надя отвечала неопределенно, односложно. Заметив, что она неохотно говорит о своей поездке, Обручев вскоре попрощался и ушел.

И почти тут же прибежал Семен.

– Договорились! Все решено и подписано! Еду, Надь! В самое гнездо.

Наде вспомнилась контрразведка в Крутогорине, крики истязуемых, окровавленный человек, которого тащили казаки, и ей стало жутко. Она протянула Семену руку.

– Сень, береги себя! В контрразведке... страшные люди, зверье. Когда едешь?

– Да оно можно было бы и сегодня тронуться. Понимаешь, Надь, не могу я сидеть сложа руки. А ехать сегодня нельзя. Вечером Петр Алексеевич собирает молодых бойцов – не всех, а, как бы тебе сказать, самых надежных, что ли... Тебе тоже велел приходить. И ты не позабудь.

– А куда идти?

– К нему. Так что до вечера! Ты поспи тем временем.

Глава седьмая

Надя проснулась, когда за окнами уже стемнело; помня, что ей предстоит какое-то важное дело, зажгла лампешку и в недоумении остановилась посреди комнаты. Чем же она должна заняться? Кажется, что-то неотложное. И вспомнила: надо идти к Кобзину.

Интересно, зачем приглашает Петр Алексеевич?

Надя торопливо причесала волосы, заплела косы. «Не опоздать бы! Сколько сейчас времени? Может, уже глубокая ночь? Или только чуть завечерело?»

– Есть кто у Петра Алексеевича? – спросила она у дежурного.

– Полным-полно. Разве не слышишь? Как пчелы, гудят. Давай двигай. Не начинают, тебя дожидаются, – пошутил он.

– Я, понимаешь, проспала, – призналась Надя, – и не знаю, идти или нет?

– Иди! Только сейчас вошли трое.

Надя открыла дверь.

В кабинете было тесно и душно; кто сидел на стуле, кто примостился на подоконнике, а кому не досталось и таких мест, расположились прямо на полу. Семен оседлал стул у самой двери и отмечал входящих в списке.

– Явились, товарищ Корнеева? Пожалуйста, проходите, – весело встретил он Надю. И, отчеркнув в списке ее фамилию, добавил: – Садитесь на чем стоите. – Тут же сообразив, что шутка получилась грубой, поднялся со стула и предложил его Наде. – Давай садись. Для тебя берег.

Надя села.

– А ты?

– Не беспокойся, на гвозде как-нибудь примощусь, – сказал Семен и направился к столу, где, окруженный молодыми бойцами, стоял Кобзин.

– Петр Алексеевич, по списку все.

– Если так, то будем начинать. Товарищи, занимайте места, где кто сможет. Как говорится, в тесноте, да не в обиде.

Надя окинула взглядом собравшихся. Многих она знала в лицо, с некоторыми была знакома. Все это были молодые ребята, такие же, как и она, или чуть постарше. Но девушек не было ни одной.

За столом сидел Джангильдек Алибаев, чуть в стороне – его брат Джайсын, а рядом с ним – студент Сергей Шестаков.

Кобзин постучал карандашом.

– Дорогие товарищи! – заговорил он. – Вас всех, наверное, интересует, зачем мы собрались здесь. Я сейчас объясню, в чем дело. Вы, конечно, знаете, что у нас в городе есть организация большевиков. Я член этой партии, так же как и комиссар Алибаев и командир нашего отряда Аистов. Нас еще называют коммунистами. Всего в Южноуральске нас набирается около ста человек. Вы не обижайтесь, что я говорю так просто, словно учу вас азбуке. Дело в том, что не все знают об этом. Мало нас, правда? Город такой огромный, больше пятидесяти тысяч людей живут в нем, а нас всего около сотни. В отряде, скажем, тоже не одна тысяча бойцов, а коммунистов – все та же сотня.

Нас пока мало, это верно, но коммунисты есть в каждом городе и во многих станицах, селах. С фронта пришли солдаты, они уходили беспартийными, а там встретились с большевиками и тоже вступили в партию. И хотя наша партия пока еще не большая, она очень сплоченная, она словно из стали вылита. Вот если бы вы меня спросили: а каждый ли может быть в нашей партии? Я бы вам ответил: нет, не каждый, а только тот, кто всего себя, всю жизнь свою отдал революции.

Ведь многие не понимают, какое большое событие произошло у нас в России, я имею в виду революцию. Мир огромный, на земле много стран, всюду живут люди, а революция произошла у нас. Так почему, почему такое исключение? Может, это случайность? Посмотрите-ка: у царя были войска, солдаты, казаки, черная туча офицерья – не помогло, сбросили его с трона. У Временного правительства тоже были отборные полки, ему помогали из-за границы и деньгами и оружием, буржуазия не жалела капиталов, миллионы тратила, чтоб поддержать это свое правительство, а его все-таки прикончили. Почему, спрашивается?

Потому победил народ в революции, что его вела партия большевиков-коммунистов, готовых на все! Много можно рассказывать о коммунистах, о Владимире Ильиче Ленине – ведь это он создал нашу партию, – так вот, много можно говорить и о нем и о борьбе других большевиков, которым на каждом шагу грозили ссылка, смерть, казнь, а они бесстрашно шли вперед, многие погибли, а те, что выжили, довели дело до конца... Так вот, в нашей партии состоят люди, которые не считают, что их жизнь принадлежит одним им. Друзья мои! Что у человека самое ценное? Ну, конечно, жизнь! Не каждый готов отдать ее за общее дело.

Беляки тоже знают, за что дерутся: они защищают свои поместья, фабрики, заводы, рудники, свою сытую, богатую жизнь. Но многие из них понимают, что у них нет будущего, и они живут по пословице: «Хоть день, да мой!»

А мы? Что мы защищаем? У нас даже хлеба нет вдоволь. И сегодня и завтра будет то же... И до тех пор так, пока не прикончим буржуазию – беляков-живоглотов, пока не закопаем в землю всех врагов революции и не вобьем в их могилу осиновый кол! А тогда начнем создавать свою жизнь. Будет у нас и хлеб, конечно, и о нем сейчас помечтать можно; но не хлеб предел нашей мечты. Мы разрушим норы, в которых живут люди, все эти землянки, построим для всех людей без исключения красивые дома, светлые, с балконами и стеклянными галереями, создадим машины, каких еще нет; все люди будут грамотными, да не только грамотными, а образованными, не будет больше господствовать человек над человеком: равноправие для всех людей – вот что мы завоюем, вот чего мы добьемся! Об этом говорил и писал товарищ Ленин. Я, конечно, передаю все это своими словами. Общественный строй, который мы хотим установить и установим, в первую очередь у нас в России, будет называться коммунизмом. Конечно, все это придет не сразу, и если бы вы меня спросили, когда, в каком году, – думается, я не назвал бы точный срок. Нет. Решиться на такое может только болтун. Я лишь одно могу ответить на вопрос: это время придет! Обязательно придет! Но путь к нему труден и опасен. Не всем под силу идти этим путем. Мне уже около сорока лет. Дойду ли я? Очень хочу, ох как я хочу дожить до того времени, но не знаю, удастся ли... А вот сын мой, Пашка, вон он сидит в углу, да и все вы, его ровесники, вы дойдете! Вам придется доделывать то, что не успели мы. Я разговаривал по телефону с товарищем Лениным... В разных городах – в Питере, в Москве создаются молодежные организации, коммунистические молодежные отряды. Это молодые помощники коммунистов, помощники нашей партии. Это те, кто своими делами доказывает, что они тоже смогут быть коммунистами, что они тоже готовы идти до конца за народное счастье, за дело революции... Ленин посоветовал и нам создать такую организацию.

Мы, большевики Южноуральска, собирались уже и говорили об этих указаниях Ленина. И решили: будет у нас отряд коммунистической молодежи! Мне партийная организация поручила собрать вас, рассказать обо всем и помочь создать такой коммунистический отряд. Само собой понятно, дело не в названии. Так вот, товарищи, пусть каждый спросит себя: сможет он или нет? Не скрою, это серьезное дело и очень ответственное. Быть может, придется вам вместе с коммунистами идти туда, куда другой не решится. А ведь положение у нас, товарищи, сейчас очень тяжелое, вы знаете, что мы в кольце, что перехвачены все дороги, что по станицам уже очень нагло стали действовать беляки. Трудное для нас наступило время. Правда, у нас есть и надежда: товарищ Алибаев привез из центра хорошие вести, но война есть война, пока об этих новостях говорить не будем. По той же причине я не могу рассказывать вам о тех добрых вестях, что принесла Надя Корнеева. Она пробралась через белогвардейские заслоны, белую контрразведку и блестяще выполнила данное ей поручение. Скажу прямо – ей угрожала большая опасность, она знала это и пошла.

На какое-то мгновение Надя стала центром всеобщего внимания и почувствовала, как запылали ее щеки. А Кобзин уже говорил о другом...

Надя ловила каждое его слово. Ей нравилось, как он говорит. Она понимала, что комиссар верит в то, о чем говорит, и, действительно, если потребуется, не пожалеет жизни во имя своих идей. Вот какие они, большевики! И Джангильдек Алибаев такой же – вон он, сидит у стола, а из глаз словно искры брызжут. А Дробышев? А Звонов? И Аистов! Все, все, кого знала Надя из коммунистов, были в чем-то похожи. Внешность у них разная, разные характеры, разная одежда на них, и все-таки они похожи! И раньше Надя замечала это сходство, но как-то не задумывалась, не придавала ему значения, а сейчас, сию минуту, вроде бы пришло прозрение: сходство им придает общность цели, то, что они добровольно объединились, понимают друг друга и готовы идти вместе до конца.

Кобзин приглашает ребят записаться в молодежный союз коммунистов. Станут ли они такими, как Петр Алексеевич? Ну, что ж, Надя знала многих, которые пошли в красногвардейский отряд не шутки шутить. На кого ни взгляни в этой комнате, все они уже бывали в боях и встречались со смертью. Ну, а ее братишка Костя? Разве не такой? Наде приятно было думать, что ее брат, хотя он еще мальчишка, – смелый, решительный и так предан революции, что о нем не стыдно было рассказать и самому Петру Алексеевичу. Вот она, Надя, не такая, хотя Петр Алексеевич и похвалил ее. Ей вспомнилось, как в Крутогорине она бежала рядом с поездом и кричала, просила, чтоб взяли ее, и плакала...

У стола очутился комиссар Алибаев.

Если Кобзин во время своей речи с виду казался спокойным, лишь глаза горели да временами от волнения срывался голос, то Джангильдек Алибаев все время был в движении – он не мог спокойно стоять на месте и кидался то в одну сторону, то в другую, жестикулируя обеими руками и страстно бросая короткие фразы.

– Ребята! Дорогой малайка! Верно сказал Петр Алексеевич? Верно! Очень! Ленин так велел! Понимаете? Я сам видел Ленина, вот эти глаза мои видели. Он и мне говорил о молодежи. Что такое молодежь? Вы думаете, малайка – да и все? Ошибаетесь! Без молодежи – жизни нет. Не будет молодежь – жизни абтраган!.. Старик – хорошо! Старик – большая голова, перед стариком сними шапку, поклонись ему. Он мудрец! У аксакала ума много, а силы где? Старик – осень, молодежь – весна. Вы знаете беркут-орел?! Орлов много, разные, беркут – царь! Над орлами! Самый сильный. Волк боится беркута, а почему? У него крылья, как ни у одной птица! Сильные крылья! И клюв, конечно, и когти! А главное – крылья! Сидит беркут, крылья сломаны, на него вонючий шакал может напасть, растерзать может и скушать, а когда раскроет беркут крылья, конец шакалу придет, и волку тоже. Вот и у людей так. Что такое у людей – молодежь? Это крылья! Молодежь – самая большая сила, и ей все делать, как говорил Петр Алексеевич. Он очень хорошо говорил. Я так думаю, надо коммунистический отряд! Семен Маликов, у тебя бумага и карандаш, пиши! Пиши тех, кто пожелает. Так, Петр Алексеевич?

– Я хочу еще раз подчеркнуть, – сказал Кобзин, – что запись исключительно добровольная. Если есть хоть маленькое сомнение, может быть, робость, не торопись, придешь завтра, тоже не будет поздно.

– Такое время сейчас настало, – снова заговорил Алибаев. – Нельзя держать крылья сложенными. Пишись, не бойся! Сейчас тебе страшно? Пройдет страх, головой ручаюсь! Шакал тебя хочет кушать? Кончать его надо!

Первым метнулся к столу брат комиссара Джайсын Алибаев. Он что-то горячо произнес по-казахски, обращаясь к Джангильдеку.

Комиссар Алибаев ответил односложным гортанным вскриком, обеими руками хлестнул себя по щекам и закрыл ладонями глаза. Из груди его вырвался стон, он качнулся из стороны в сторону. И хотя между братьями разговор шел не по-русски, все поняли, о чем они говорили. Еще свежа была в памяти страшная расправа белоказаков с продотрядниками, когда был зверски замучен Джулип Алибаев.

– Пиши меня! – сказал Джайсын. – Сколько буду жить на белом свете, столько кончать буду эту сволочь. Клянусь памятью малайки!

Семен записал и протянул ему карандаш:

– Распишись!

– Могу палец приложить, я неграмотный.

К Маликову подошел парнишка в гимназической шинели.

– Меня запиши. Пашка Кобзин. – и поправился: – Кобзин Павел. Клянусь, что я так же, как Джайсын, буду мстить за его брата Джулипа. Я всю свою жизнь буду бороться за революцию. Всю жизнь!

За гимназистом выстроилась очередь; один за другим подходили молодые красногвардейцы, и каждый, хотя об этом никто никому не говорил, перед тем, как поставить свою подпись, произносил клятвенные слова.

– Погодите, дайте и мне записаться, – сказал Семен Маликов. – Я вот что хочу сказать. Все мы здесь красногвардейцы. Нас Петр Алексеевич в отряд не тянул, мы сами пошли, добровольно... А почему пошли? Потому что в жизни нам ничего хорошего не дадено, а мы люди. Я человеком себя считаю и хочу жить человеком, а не как ползучий раб. Понятно? И вы, Петр Алексеевич, если придется снова говорить с Лениным, передайте, что мы за революцию будем сражаться до последней капли крови... Куда прикажет партийная организация пойти, туда и ударимся. И мне, например, лестно, что я буду в отряде коммунистической молодежи. Пускай меня посылают куда нужно, все выполню, клянусь!