355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Буртовой » Печенежские войны » Текст книги (страница 31)
Печенежские войны
  • Текст добавлен: 9 февраля 2018, 16:30

Текст книги "Печенежские войны"


Автор книги: Владимир Буртовой


Соавторы: Игорь Коваленко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 45 страниц)

«Мёртвые сраму не имут»

Уже нам некуда себя деть, волею и неволею станем против; да не посрамим земли Русской, но ляжем костьми тут…

Повесть временных лет

Нежданным гостем ударил ранним утром звон сторожевого колокола. Кричащей воробьиной стаей с тучной нивы поднялись белгородцы из землянок, изб, теремов, хлынули к стенам, копьями ощетинились.

– И я с вами, – только и успел прокричать старейшина Воик вслед сыну и внуку. Вольга прихватил сулицу и выбежал во двор – Василька звать.

– Василько, куда ты? – Павлина метнулась к старшему сыну и ухватилась за помятое платно, удерживая. – Убить ведь могут!

– Что из того, мати! – ответил Василько, краснея от нетерпения. – Мне ли прятаться теперь от стрел, а назавтра от осрамы[89]89
  Осрама – стыд, позор (отсюда – осрамиться).


[Закрыть]
!

– Идите, – сказала мать Виста Вольге и Васильку, а потом к Павлине повернулась: – Не держи отроков, не малые уже. Сегодня всем, видимо, дело будет, и нам тоже.

В степи вокруг Белгорода нарастал и ширился шум поднимавшегося на сечу войска. Без роздыху взбежали Вольга и Василько на помост, отыскали среди воев и ратников кузнеца Михайлу и ратая Антипа. Рядом же был Янко, чуть поодаль бондарь Сайга поигрывал тетивой, проверял: хорошо ли натянута? С правой руки отца Михайлы в шеломе безмерной величины возвышался хромоногий Могута. В руках у него не меч – меч висел у пояса, – Могута держал огромную дубину, да рядом ещё одна лежала, про запас. Лицо у закупа спокойное, будто и не на сечу вышел, а в поле – зерно из колосьев выколачивать.

Над затаившимся в тревожном ожидании Белгородом в безветрии вставало солнце. Оно вышло из-за приднепровских гор, тёплыми лучами старалось разгладить на суровых лицах людей глубокие морщины. Но хмурились и прикрывались ладонями русичи – слепило солнце и мешало высмотреть цель для приготовленной стрелы.

Вольга приподнялся над частоколом: чёрный и широкий – на всю степь – накатывался на Белгород печенежский вал. Поодаль стояли конные, своего часа дожидаясь. А у подножия холма, на котором возвышался белый шатёр кагана, гарцевали на сытых конях печенежские князья.

– Встреча-ай! – разнеслась над помостом команда воеводы Радка, а следом ударили со стены косым секущим дождём русские стрелы. Белгородцы радостно кричали, когда чья-то стрела заставляла врага спотыкаться на бегу и исчезать в сухом и пыльном разнотравии. Но вот следом за пешими выехали перед стены сотни печенежских лучников и луки натянули…

– Укройсь! – успел крикнуть воевода Радко. Русичи присели, а над головами прошуршали оперением вражьи стрелы и унеслись за спины, на крыши изб и в бурьян на землянках. Там жёны да малые дети соберут их и принесут на стены, дружинникам в колчаны вложат – в том и будет их помощь в сече с находниками.

На стрелы печенегов русичи ответили стрелами же. Да не все. Кто-то вскрикнул и навзничь упал, а кто за лицо схватился: не успел вовремя присесть за стену. Рядом с Могутой старый дружинник, скривив от нестерпимой боли лицо, осторожно вытаскивал из левого плеча стрелу с чёрным пером на конце. Вольга от непривычки передёрнулся и глаза отвёл – древко стрелы красное, дымящееся кровью русича!

Снова белгородцы вскинули луки над частоколом. Вольга следом успел выглянуть и в общей массе конных перед стеной успел приметить усатого печенега: зажал тот ладонями глаз, стрелой выбитый, и понукал коня ногами, хотел выбраться из свалки. Да не выбрался – вторая стрела ударила его меж лопаток и избавила от горькой кривоглазой старости.

Мутным потоком весеннего половодья хлынули печенеги в глубокий ров, тут же заполнили его и потащили длинные лестницы вверх по круто срезанному от стены валу.

– Готовь смолу! – пронеслось над стеной, многократно повторяясь, приказание воеводы Радка. У больших котлов со смолой давно уже суетились жёнки. В огонь брошены охапки сухой травы, стружек, принесены вязанки сухого хвороста и положены рядом с котлами.

– Мати! Ты зачем здесь? – Вольга удивился, увидев совсем рядом мать Висту и Павлину. Длинными шестами они с трудом мешали разогреваемую смолу, обливаясь потом у жаркого огня костров. Чёрная тягучая масса дымилась, обволакивая стены и город едким дымом. Всегда такая ласковая, мать Виста ответила будто чужому:

– Смотри вперёд, сыне, враг там. А за спиной врага пока нет.

Вдоль частокола, постукивая посохом, неспешно шёл старейшина Воик, взывал к дружинникам и ратникам:

– Бейте находников, дети! Бейтесь насмерть, как завещал биться за землю нашу князь Святослав, говоря так: мёртвые сраму не имут!

А печенеги уже по откосому валу взбираются, подсаживают друг друга, копьями да мечами помогают себе, лестницы впереди себя толкают. Слышны крики военачальников, которые поторапливали нукеров быстрее взбираться вверх.

– Кидайте на них брёвна! – прокричал неподалёку воевода Радко.

Вольга даже присел от удивления и воскликнул, обращаясь к Васильку, который неотрывно наблюдал за штурмующими врагами, мало оберегаясь от свистящих над головой стрел:

– А я думал, что эти брёвна нужны стены подправлять, а не для битвы! То-то лихо будет сейчас печенегам!

Русичи подхватывали брёвна, раскачивали на руках и с силой бросали их через частокол, на головы взбиравшимся на вал печенегам.

Снизу тут же послышались отчаянные вопли покалеченных.

– Не любо, поганые! – что было сил кричал Могута. Его глаза едва не вылезали из глазниц, когда он с натугой, один, поднимал над головой тяжёлое бревно и кидал его с помоста в ров.

– Берись ещё, сыне, – доносилось с другого края. Это уже отец Михайло звал Янка. Вдвоём они приподнимали бревно с помоста, затем под счёт:

– Ра-аз! Два-а! Три-и! – дружный взмах, и бревно мелькало над частоколом, бухалось вниз, увлекая за собой прибитых и покалеченных.

– Камни! Камни-и на печенегов! – уже катился по стене крик.

Вольга с Васильком первыми подскочили к куче камней, сложенной на краю помоста, хватали какие под силу.

– Так их! Так их! – выкрикивал старейшина Воик и сам пытался кинуть камень, да крупные поднять не мог, которые же помельче, те отроки выхватывали из-под рук.

– Глуши находников! – вопил Вольга, неистовствуя от близко подступившей к сердцу опасности, дрожа всем телом. Кричал рядом и Василько, да и другие отроки тоже: им страшнее было, чем взрослым. Вольга в кровь изодрал пальцы об острые углы камней, но кидал без устали. Слышно было, как дробно стучали камни о печенежские щиты, а которые по крупнее, те глухо падали на что-то мягкое, должно быть, сбивая находников на землю.

– Воевода Радко! – позвал отец Михайло, на время оставив бросать тяжёлые камни. – Не пора ли хворост кинуть? Печенеги уже лестницы примеряют к стенам!

Вольга мельком глянул на котлы, подумал: «К чему хворост кидать? Смола и так уже бурлит пузырями от жаркого огня?»

– Рано, Михайло, рано! – отозвался воевода Радко. – Только отпугнём прежде срока. Пусть на стены поднимутся да во рву увязнут скопом, тогда и кинем!

Воевода снова, выглянув, метнул короткую сулицу.

– Ох ты! – тут же выкрикнул он и отпрянул от частокола – печенежская стрела звякнула наконечником о шелом и отлетела в сторону. – Едва не подстерегли, поганые, – пробормотал воевода, переступил на три бревна вправо, снова метнул сулицу; в левой руке он держал ещё три коротких, с толстыми древками копья для метания со стены.

В это время на край частокола склонились сотни длинных лестниц, по всей стене, от Киевских ворот, где бился Ярый, и до Ирпеньских, близ которых стоял воевода Радко. Дружинники и ратники по два и по три встали у лестниц, изготовились к сече. Печенеги густо, с воплями лезли на стены с трёх сторон. Лишь со стороны Ирпень-реки сечи не было: не отважились там находники взбираться на кручу, чтобы потом ещё и на стены лезть под стрелами. И всё же воевода Радко не давал знака ратникам во главе с посадником Самсоном оставить ирпеньскую стену, опасаясь, как бы печенеги не перешли треховражье да не кинулись бы на Белгород со спины.

Зазывно прогудел кузнец Михайло:

– Ползи за смертью, изверг проклятый! Ползи! – и занёс для удара тяжёлое копьё.

По телу Вольги прошёл трепет, руки сковало от напряжения, когда над частоколом, будто голова змеи из травы, нежданно, вдруг выросла высокая меховая шапка печенега, потом показался круглый щит и плечи. Успел Вольга, как ему показалось, поймать взгляд врага, до боли в пальцах сжал сулицу, напрягся всем телом, готовый кинуться на печенега, забыв о том, что рядом старшие есть. Лишь бы скинуть находника со стены, лишь бы после сечи отец Михайло не упрекнул, что страх сковал ему ноги от одного вида печенежского.

– Первый! – громко выкрикнул отец Михайло и ударил копьём в круглый щит. Печенег не устоял на лестнице и опрокинулся вниз. Звук падения одного человека в общем гомоне боя не был слышен. Кричали печенеги и русичи, кричали здоровые, подбадривая друг друга, кричали раненые, прося о помощи или о малом снисхождении: не топтать жёсткими сапогами окровавленную грудь.

– Второй! – отозвался от соседней лестницы Янко. Он заменил там раненного стрелой дружинника: старейшина Воик торопливо делал ему тугую повязку над глазом.

– Вот леший! – выругался отец Михайло, когда копьё вместе с телом печенега упало в ров. Он рывком кинул из-за спины на левую руку овальный щит, торопливо вытащил меч, изготовился встретить нового врага.

– Вольга, – сказал отец Михайло, – прижмись к частоколу. И бей находника сулицей, если я вдруг на горе замешкаюсь!

Вольга вжался в паз между белёсыми, дождями вымытыми брёвнами, потом опустился на правое колено. «Так удобнее будет вскочить и прыгнуть», – сообразил он.

Над частоколом вновь появился молодой и ловкий печенег. С помощью щита он легко удержал равновесие на конце лестницы и смело прыгнул вниз с частокола, норовя своим телом сбить русича с ног и тем открыть дорогу остальным на помост. Да отец Михайло успел перехватить врага мечом.

– Ишь, поганый, лезет обниматься, словно брат кровный мне! – донёсся до Вольги насмешливый голос отца Михайлы, который ногой скинул с помоста мёртвого печенега вовнутрь крепости, чтобы не мешал.

– У нас много кровных братьев будет сегодня, отче Михайло, – отозвался Янко. Он швырнул в ров перерубленное печенегом древко копья. Старейшина Воик тут же протянул ему запасное.

Вольга вздрогнул и обернулся на крик справа. Это Могута длинной дубиной сбивал, будто ядовитые грибы, наседающих на него с двух лестниц печенегов. Дружинник, сосед Могуты, упал: ему в шею ударила стрела, неподалёку лежал ещё один убитый ратник из пришлых с поля, его сразил копьём поднявшийся на частокол дюжий и ловкий печенег. Могута оттого и вскрикнул, что смерть увидел рядом. И не только чужую, но и свою – одному не сдержать долго печенегов на двух лестницах. Он едва успевал перекидывать дубинку с руки на руку да класть на печенежские головы.

– Я вас! – кричал Могута, ярясь от собственного крика ещё больше. – А ну, ещё кому безбедный отдарок!

И вдруг – треск! Это Могута, не рассчитав силу, задел частокол так, что в руках остался лишь маленький обломок дубины. Он швырнул его в печенега, но попал в щит, и находник устоял на лестнице. Растерялся на миг ратник, оказавшись без оружия перед врагом, – тот уже ногу поставил на частокол. Правая рука Могуты метнулась к левому боку, где висел меч, но меч в пылу боя слишком далеко съехал за спину, не достать сразу.

– А-я-ай! – завопил вдруг Вольга, сам не зная почему. Неведомая сила будто толкнула Вольгу в спину. Диким барсом прыгнул он из-под частокола, нацелив сулицу в правый, щитом не прикрытый бок печенега. Удар получился столь сильным, что сулица прошла тело находника насквозь, а Вольга упал, зацепившись ногами за мёртвого дружинника – Могутова соседа. Вольга стукнулся головой о бревно частокола, охнул, но тут же вскочил на ноги, моргая, чтобы прогнать золотистые искры в глазах. На счастье, в руках Могуты уже новое оружие – то его жена Агафья торопливо подала другую дубину.

– Молодец, Вольга! – услышал он похвалу отца Михайлы. – Бей степняков камнями.

Вольга поспешил к груде камней, ощутив в себе вдруг небывалую силу, и стал кидать через частокол наугад: знал, что редкий камень упадёт мимо скопившихся под стеной печенегов.

Неподалёку вновь послышался голос воеводы Радка:

– Лейте смолу на поганых ворогов!

В дымящие чадом котлы окунулись десятки больших деревянных ковшей на длинных шестах, а потом, описав дугу над частоколом, опрокинулись над печенегами, изливая вниз дымящуюся жидкость. Снизу раздались жуткие вопли. Вольга не выдержал и зажал ладонями уши, но не надолго.

– Хворост в ров! Быстрее! – выкрикнул воевода Радко, перебегая мимо Вольги на помощь к Могуте, возле которого вновь показались печенеги с двух лестниц. Поторапливая дружинников, воевода ещё раз крикнул: – Быстрее хворост кидайте, печенеги на стенах у Киевских ворот, Ярого могут потеснить! Да не под стены роняйте! Самим себя не поджечь! Кидайте дальше, до рва!

Дружинники длинными рогатинами начали поддевать сухие вязанки хвороста, окунали их в кипящую смолу, а потом поджигали и торопливо перебрасывали эти снопы бушующего огня через частокол: не дай бог горящая смола прольётся на стену, может загореться. Для того и кади с водой поблизости стоят.

Биться мечом против меча печенеги ещё могли, но как биться с липким огнём, падающим на головы? Дико кричали те, на ком загоралась одежда, на чью грудь или голову в такой невероятной тесноте во рву упал и горел смоляной сноп. Огненные потоки смолы растекались по земле и продолжали гореть под ногами.

– Бегут! Бегут! – прокатился радостной волной над Белгородом крик, извещая, что враг отбит и что на сегодняшний день вероятность печенежской резни для города отпала.

– Бейте находников! – это бондарь Сайга встал над частоколом во весь рост и сквозь дым пускал стрелу за стрелой вслед степнякам. Но и печенеги не жадничали на стрелы для русичей: вдруг охнул бондарь Сайга, чужая стрела ударила его в грудь, и кровь выступила на белом платне. Боян с криком бросился к отцу, но Сайгу тут же подхватил подоспевший первым Янко. Старейшина Воик склонился над раненым.

– Несите его в моё подворье, лечить буду. Стрела выше сердца прошла. Быстрее несите. Виста, поспеши со мной.

Подошёл воевода Радко, чёрный от копоти и мокрый от пота. Молча проводил взглядом старейшину Воика и ратников с бондарем на руках, потом выглянул за частокол – не затлелся ли где дубовый сруб крепостной стены? Успокоился и поднял глаза к небу – есть ли у печенегов время для нового приступа сегодня или дадут русичам роздых? Солнце прошло уже большую половину дневного пути, и вряд ли у Тимаря наготовлены ещё лестницы. К воеводе подошёл кузнец Михайло, глаза радостные – устояли, отбились. Воевода увидел кровь на лбу Михайлы, забеспокоился:

– Поранен, Михайло?

– Да нет, воевода Радко. Свежую рану от ночной сечи, забывшись, потревожил, когда пот рукавом вытирал. Пустое, засохнет скоро. Прав был ты, воевода, что дал печенегам подняться на стены. Много их побито, но ещё больше – напугано.

– В том и суть, – ответил воевода Радко, удаляясь по стене в сторону Киевских ворот. И ещё что-то говорил воевода, бережно обходя убитых дружинников и ратников на помосте, но этих слов Вольга уже не слышал, оставшись стоять возле старшего брата.

Бросив догорать смолою облитые лестницы, похватав тела побитых и тяжело раненных, отхлынули от города печенежские тысячи, скрылись за клубами чёрного дыма. Степнякам казалось, что горит не только хворост во рву, но горит и крепость, будто русичи сами себя обрекли на страшную смерть по старому обычаю, сжигая тела умерших сородичей на жарких берёзовых кострах.

С помоста вниз бережно сносили тела побитых и раненых белгородцев: не малой кровью далась русичам эта победа, новые десятки могильных холмов появятся на внутренней стороне вала. Уставшие, закопчённые и потные дружинники поспешно, разбрасывали недогоревшие головешки из-под котлов с остатками дымящей смолы.


Гонец

А и едет ко граду Киеву…

Говорил ему ласковый Владимир-князь:

«Гой еси, удача добрый молодец!

Откуль приехал, откуль тебя бог принёс?»

Былина «Михайла Казаренин»

Из тёплой полуголодной дрёмы под телегой Вольгу вывел резкий толчок в спину.

– Что такое? – вскричал он и сел, силясь раскрыть глаза, а рядом Василько в ухо ему уже шепчет:

– Гляди, кто к нам во двор идёт.

Шли воевода Радко и посадник Самсон, усталые, а черевьи пыльные, знать, долго перед этим бродили по улочкам Белгорода, вслушиваясь и всматриваясь в голодные глаза пришлых со степи ратаев и бортников. Вольга вскочил и по звал отца Михайлу. Михайло вышел встретить гостей, голову склонил, в избу приглашая. Но воевода сказал:

– Вели, Михайло, отроку скамью вынести. Здесь, в тени, я и присяду. Есть к тебе важный разговор.

Вольга поймал взгляд отца Михайлы, метнулся живо за скамьёй и успел деду Вояку шепнуть:

– Воевода да посадник с отцом Михайлой говорить пришли, во дворе теперь оба.

Воевода Радко принял скамью, сели рядом, широкими спинами привалились к срубовой стене избы. Вольга отошёл к телеге и опустился на тёплую землю рядом с Васильком. Подивился при этом: «Допрежь такого не было, чтоб посадник Самсон в наш двор по делу кузни заходил. Коли в чём нужда, так через бирича звал в терем. Отчего так хмур воевода Радко? И отчего глаза его недвижно уставлены на рукоять меча?» Меч воевода поставил между колен.

– Как заказ мой по исправлению побитого оружия дружинников? – спросил негромко воевода Радко.

– Ещё три дня, и мы с ратаем Антипом исправим оружие, – ответил отец Михайло.

– То славно, – кивнул головой воевода и умолк, словно забыл, о чём только что спрашивал, – иные мысли тяготили воеводу, кузнец видел это, но ждал терпеливо. Посадник рядом сидел так же молча, склонив вперёд тяжёлую голову с высокими залысинами, а сам копался в бороде толстыми пальцами, на которых блестели золотые перстни с дорогими алыми каменьями.

– Старейшина Воик во здравии ли? – вновь спросил воевода Радко. Едва успел спросить, как сам Воик появился во дворе и к ним подошёл, опустился на скамью с края.

– На бога гнев не держу, пока ещё сила есть в ногах, – ответил старейшина и пытливо присмотрелся к знатным гостям: с чем пришли?

Малое время ещё посидели молча, потом отец Михайло широкой ладонью хлопнул о твёрдое колено и спросил:

– Случилось что важное? По иному делу ведь пришли ко мне? Так не томите душу, скажите. Готов я вас выслушать, – сказал так и твёрдые губы поджал, затаился.

Воевода Радко поднял рыжеволосую голову и, глядя в лицо хозяину двора, заговорил торопливо, будто боялся, что кто-то прервёт и не даст высказать надуманного:

– Долго ждал я от князя Владимира гонца с известием. Голодное время так тихо идёт, а к нам нет ни гонца, ни дружины русской для выручки. Что в Киеве деется, о том мы не ведаем. И от того падает на сердце чёрная туга, сна и сил лишает. Прознать бы как, долго ли нам осаду ещё держать? – Воевода Радко посмотрел на Михайлу, а тот перестал землю ногами ковырять, подтянул их под скамью. – Вот и порешили мы с посадником Самсоном, что надо слать нам своего гонца, помощи просить у князя Владимира. Наш выбор пал на Янка.

От слов этих отец Михайло качнулся, будто кто внезапно из-за плеча голову змеи к глазам подсунул.

– Сквозь печенежский стан? – испугался отец Михайло. – То же верная гибель! – и он ладонями провёл по лицу, словно сон тяжкий сгоняя с себя. Воевода Радко на его сомнения с горечью развёл руками в стороны, плечи у него сгорбились.

– И мне жаль Янка отсылать, да боле некого. Он вырос здесь, всякий куст и овражек окрест ему ведомы. Пришлый хуже собьётся в пути, пока по лесам бродить будет.

Отец Михайло вскинул поникшую было голову.

– Ну, коли так, то пусть идёт Янко. А я за честь почитать буду ваше доверие сыну. Но чует моё сердце, ох как чует недобрый исход задуманного.

Старейшина Воик не утерпел, посохом ткнул в сухую землю.

– Всё ли обдумали, мужи? Не сгинет ли внук мой попусту?

Воевода ответил торопливо, ответил то, что загодя уже обдумал до мелочей:

– Старались мы предусмотреть всё, старейшина Воик. Без риска, по тайному лазу покинет Янко Белгород. А в пути пусть хранит его бог, – воевода Радко встал со скамьи, а следом тяжело поднялся и посадник. Он покопался недолго за тугим поясом, потом широкую ладонь протянул к отцу Михайло.

– Что это? – спросил кузнец, а Вольга и без того увидел, что это серебро. И не малое по цене!

– Возьми, Михайло, это резаны. От меня за верную службу сына. Вернётся Янко, избу ему поставишь из доброго дерева. И за невесту вено надо будет платить скоро, прослышал я про это.

Отец Михайло резко отстранил руку посадника.

– Не надо мне денег, посадник Самсон. Да не подумают люди, что сына на смерть послал ради серебра. Вернётся Янко во здравии, тогда и наградишь его, как совесть подскажет. Не вернётся если – так и жильё новое не потребуется, и вено платить не надо будет.

Старейшина Воик кашлянул в кулак, с укором глянул на посадника, тихо, будто для себя только, проговорил:

– Славно ответил, Михайло, славно.

Посадник Самсон понял свою оплошность и повинился, пряча резаны в чёрную шёлковую кису и засовывая её за пояс:

– Прости, Михайло, от души хотел дать, не ради корысти какой. Вернётся Янко, обещаю исхлопотать у князя достойную ему награду.

– В награде ли суть? Была бы польза от риска, – ответил отец Михайло и резко обернулся.

За спиной у Вольги скрипнула калитка. Обернулся, а это Янко торопливо вошёл во двор, к старшим мужам подошёл.

– Звал меня, воевода Радко? Бирич велел мне со стены сойти и спешить сюда. Зачем надобен?

Воевода шагнул навстречу Янку.

– Звал. Порешили мы так: надо тебе идти в Киев. Гонцом ко князю Владимиру, не мешкая.

Русые брови у Янка дугой изогнулись. Глянул на отца Михайлу – тот кивнул, подтверждая слова воеводы.

– Да, Янко, в Киев, – повторил воевода Радко. – Не страшишься ли?

Янко сдвинул к высокому переносью брови – две глубокие складки легли поперёк – ответил:

– Кто чужого меча страшится, тот в жизни себе не удел дружинника должен выбирать, не так ли? Свежа ещё в памяти смерть Славича со товарищами. Нет, воевода Радко, пойду без робости. Что велишь князю сказать?

– Наказ дам вечером, как уходить будешь. Теперь же отдыхай перед дорогой. Я бирича за тобой пришлю, как пора будет.

Воевода и посадник ушли. Ушли в избу и отец Михайло с Янком, а Вольга не посмел беспокоить старшего брата разговорами – ему воевода наказал отдыхать перед ночью.

Рядом с Вольгой дед Воик почмокал губами в раздумье. Вдруг Вольга ойкнул – дед Воик нежданно ткнул его посохом в правый бок, но не больно, а чтобы привлечь к себе внимание.

– Что сник, Вольга? Ты похож теперь на мышь степную в острых когтях курганника. Нет, не съедят нас печенеги. Подавятся, барсы суходольные! Приведёт Янко дружину под Белгород, печенегам на погибель, а русичам на избавление. О том пойду теперь Перуна всесильного просить – Перун не откажет мне!


* * *

Вот и пришла пора оставить родное подворье. День близился к вечеру, солнце спускалось уже на западные холмы, словно высматривая укромное место для ночлега, а длинная тень от частокола прикрыла добрую половину Белгорода. Поклонился Янко очагу, родным, со Жданой взглядом простился – у девушки слёзы в глазах блеснули – и вышел навстречу воеводе Радку, который ждал его у калитки. Здесь же был и посадник Самсон, по привычке придерживая руками за пояс просторное чрево. У воеводы лицо озабоченное, но взгляд бодр, на щеках румянец от внутреннего возбуждения. Приободрился и Янко, стыдясь выказать робость при старших.

– Идите за мной, – только и сказал воевода Радко, и все молча, думая каждый об одном и том же, дошли до вала у Киевских ворот, потом спустились в неглубокий овраг, который пересекал угол города и уходил вдоль дороги на Киев, поделив печенежский стан надвое.

– Что мы здесь, в овраге, делать станем? – удивился Михайло и поднял взгляд на старейшину Воика. И Янко пока не мог понять, зачем они пришли сюда, в заросли оврага, где пахло дохлыми собаками да зелёные мухи густо облепили листья бузины, росшей у подножия невысокого крутого склона.

– Отсюда потайной ход идёт на ту сторону крепости и выходит в конце оврага. Выход зарос густыми, уже старыми кустами. То тебе и надобно, Янко, – пояснил воевода Радко, прикинул опытным глазом и добавил: – Меч и воинское снаряжение оставь здесь, с собой возьми только нож на случай непредвиденный от зверя.

И опять подивился Янко такому снаряжению в дорогу, но воевода терпеливо пояснил:

– Со щитом и в доспехах тебе не пролезть через нору – там тесно и душно будет, а ножом и подрыть землю сможешь, ежели какой обвал небольшой там случился. Давно ходом этим не пользовались, всякое может быть… До Киева, верю, дойдёшь быстро.

Видит Янко, что отец Михайло и старейшина Воик в толк не возьмут, как может он пройти до Киева быстро? Разве что ночи дождаться в том овраге да у печенегов коня взять? Но одному без щита и оружия не уйти, стрелой достанут в неприкрытую спину. Печенеги теперь и ночью у сторожевых костров сидят с опаской, и у конных табунов немалую стражу выставляют. Воевода Радко пояснил, что и как должен Янко делать, потом руку положил на плечо, сказал доверительно, глядя в глаза дружелюбно и скорбно:

– Другого пути из Белгорода, совсем безопасного, нет. Через стену ночью идти – а вдруг печенеги везде ставят заставы? Со стены спустишься да и угодишь на их копья. Либо петлёй возьмут за шею. А так ты ночи дождёшься в кустах, а там бог тебе в защиту.

Опустил голову воевода Радко, словно в мыслях хотел увидеть, как всё будет с Янком, когда выползет он тайно из кустов и по печенежскому стану поползёт овражком до Перунова оврага. И Янко думал, опасаясь, что воевода прочтёт возникший в глубине души невольный страх перед неизвестностью. Но тут же подумал Янко, что и другому разве всё равно будет, пройдёт ли он через печенежский стан или станет товаром на невольничьем рынке в далёком морском городе Корсуне?

– Ждать тебя будем всякую ночь у выхода из этой норы. Как подходить к оврагу станешь, крикни филином два раза по трижды, и мы изготовимся. А ещё ждать будем у реки, где треховражье, если к норе подойти ночью не будет возможности, – пояснил воевода, потихоньку повернул Янка за плечи к норе и сказал – Иди, и пусть будет с тобой удача, наше терпеливое стояние в крепости не безвременно.

Последний раз оглянулся Янко на тех, кто пришёл проводить его в рискованный путь. Увидел полные тревоги глаза отца Михайлы и розовый, не подсохший ещё шрам на лбу от печенежской стрелы, увидел ободряющую улыбку старейшины Воика, плотно сжатые губы воеводы Радка и отвислые щёки посадника Самсона.

Махнул им на прощанье рукой Янко, шагнул в кусты и к земле склонился. В лицо пахнуло тёплой сыростью и прелыми старыми листьями. Жёлтые корни, извиваясь, свисали сквозь чернозём в тёмном зеве норы и потому показались Янку длинными и липкими щупальцами подземных духов, стерегущих вход в своё смрадное жилище. Потом увидел, как по норе ползёт червь, сжимая и выбрасывая вперёд гибкое тело.

«И мне вот так, червю подобно, ползти сквозь землю», – подумал он, глубоко вдохнул и сунул голову во тьму и смрад гнили.

За ворот платна посыпалась земля, корявые корни стали цепляться за волосы. Но Янко полз, сжав зубы и прочь отгоняя страх. Руки выбрасывал вперёд, пальцы вонзал в сырую землю, подтягивая тело. И ногами себе помогал. Потайной ход низок, ни привстать на четвереньки, ни сесть на корточки и оглядеться. Кто вырыл его? Должно, сработали его предки, чтобы покидать крепость тайно, как это делает теперь он. Да не всё ли равно, откуда появилась эта нора? Может, и собаки вырыли, – утащенные на подворьях кости прятать! Полз по ней Янко, а в голове, будто муха в паутине, билась жуткая мысль: а что, как земля обвалится, плечами задетая! Верная смерть! Не выпустят подземные духи чужака из своих корявых лап, крови его тёплой напьются, холодными губами к груди раздавленной припадут! Боже, жуть какая. Да скоро ли конец ходу этому?

Глянул Янко вперёд, надеясь свет там увидеть, но перед глазами всё те же бледно-жёлтые коренья, а дальше, за кореньями, непроглядная тьма становилась всё гуще и гуще. Потом и из-за спины свет перестал проникать в потайной ход – собственных рук не видно. Нора делалась всё ýже и ýже. А вдруг там, впереди, обвал? Как тогда назад ползти? Не развернуться ведь в тесноте!

– О могучий бог неба! – в отчаянии зашептал Янко, обливаясь липким потом. – Неужто на погибель толкнул ты меня в обитель навов[90]90
  Навы – мертвецы.


[Закрыть]
? Чем прогневал я тебя? Не корысти же ради иду сквозь землю, но ради жизни многих русичей, тебе поклоняющихся. Освети, могучий бог, мрак подземный, прогони от меня злых навов! Пусти навстречу свои добрые лучи, солнце, пусть укажут они мне верный путь!

Вдруг ударил ему в нос тёплый воздух, напитанный запахами уже не гнили, а степного разнотравья. Слаще этого воздуха он в жизни ещё не вдыхал. С великой надеждой в сердце глянул Янко вперёд, а потом вскрикнул радостно, будто от тяжкого сна очнулся – невдалеке увидел маленькое светлое пятно. То был конец подземного хода. Уж теперь-то доберётся он до вольного воздуха и ласкового тёплого солнца, а там пусть будет, что бог пошлёт: удача или смерть.

Прополз немного Янко и остановился, упиваясь запахами полыни. Это её светло-синие стебли густым частоколом закрыли выход из-под земли. Янко лежал затаясь. А вдруг там, у выхода, его поджидает находник? И бога в помощь крикнуть не успеешь, как без головы останешься. Либо тугой петлёй перехватят шею, уведут в неволю. Долго лежал, слушал ветром размытый гомон вражьего стана, всматривался сквозь полынь, остерегаясь раздвинуть её рукой. Видел густые ветки шиповника за толстыми, перекрученными у земли кустами боярышника. А что там, за этими кустами?

Вдруг качнулась дальняя ветка шиповника – маленькая серо-синяя пичуга с ветки на ветку прыгнула, нырнула вглубь куста. Там её встретил многоголосый и жадный писк.

– Гнездо! – обрадовался Янко. – Знать, рядом никого нет, если птица с кормом прилетела безбоязненно.

Янко не стал пугать птицу, притаился у выхода из норы и терпеливо ждал, когда вечерние сумерки надёжно прикроют землю тёмным пологом и густым туманом по низинам. По этому вот овражку, минуя печенежские костры и стражу при них, проползёт он немым и неслышным ужом, как учил когда-то ползать небывальцев опытный дружинник Ярый…

Занемело у Янка тело от однообразного лежания, и, когда потемнел западный небосклон, край которого просматривался поверх кустов, осторожно выбрался он из норы, поспешно отряхнул землю с локтей и колен, лицо утёр подолом платна. Выглянул из оврага и увидел: не далее одного перелёта стрелы стояли чудные островерхие кибитки на больших колёсах, а пешие и конные находники покрывали степь вокруг Белгорода, как в ясную погоду муравьи покрывают муравейник, снуя беспрестанно друг за другом из одной норки в другую. И не стал ждать, пока угомонится вражий стан, пока печенеги влезут в кибитки и улягутся спать. Пополз оврагом, вжимаясь в полынь и высокую лебеду, норовя поднырнуть под разлапистый высокий лопух.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю