Текст книги "Печенежские войны"

Автор книги: Владимир Буртовой

Соавторы: Игорь Коваленко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 45 страниц)

Печенежские войны

ПЕЧЕНЕЖСКИЕ ВОЙНЫ

Эпоха русско-печенежских войн охватывает весь X и первую треть XI века – то есть то самое время, когда происходило становление и утверждение Древнерусского государства.

Взаимоотношения Руси и Степи на тысячелетие определили исторические судьбы Руси, ход всей русской истории. Степь противостояла Руси, была чужим, враждебным ей миром. Но она была слишком близка, можно сказать, под боком; Русь не отделялась от Степи никакими естественными границами, никакими преградами, и потому ей приходилось то мириться, то воевать с нею – причём воевать жестоко, отстаивая с оружием в руках само право на своё существование. За сто с небольшим лет – с 915 года, когда печенеги впервые появились в русских пределах, и до 1036 года, когда возле самых стен Киева им было нанесено последнее, решающее поражение, – историки насчитывают по меньшей мере 16 больших русско-печенежских войн, не считая мелких стычек, происходивших, вероятно, почти беспрерывно.

В этой книге рассказывается о двух таких больших войнах – печенежском нашествии на Киев весной 969 года (это событие является центральным в романе Игоря Коваленко «Улеб Твёрдая Рука») и осаде печенегами города Белгорода в 997 году (ей посвящена повесть Владимира Буртового «Щит земли Русской»). Эти два события, да ещё, пожалуй, нашествие 992 года, увенчавшееся битвой на реке Трубеж, близ Переяславля, во многом можно считать кульминационными в истории русско-печенежского противостояния. Не случайно именно они более всего и остались в памяти поколений; именно им посвящены красочные рассказы, сохранившиеся в «Повести временных лет» – древнейшей летописи из дошедших до нашего времени.

Так кто же такие печенеги?

История этого народа во многом загадочна. Их считают тюрками, и это, безусловно, верно. Но в союз печенежских племён входили не одни тюрки, но и представители других кочевых народов – потомки сарматов, угры. Происхождение их имени неизвестно. Одни выводят название «печенеги» (в арабском произношении – «баджинак») от тюркского слова «баджа» или «бача» – «муж старшей сестры», «свояк». По мнению других, название народа восходит к тюркскому личному имени Бече – так могли звать первого вождя печенежского племенного союза. И то, и другое вполне возможно. В истории кочевых народов имя правителя нередко становится названием целого народа, а иногда даже и страны – таковы названия османов, узбеков, ногаев. Но печенегам не удалось создать своё государство. Они промелькнули на историческом небосклоне – и сгинули, подобно многим другим племенам и народам.

Русские книжники XI—XII веков причисляли печенегов к потомкам библейского праотца Измаила, вышедшим «на казнь христианам» из «Евтривской пустыни», находившейся, по их мнению, где-то «между востоком и севером»: «Вышло же их 4 колена – торкмене, и печенеги, торки, половцы», – рассказывал летописец. В общем, он не слишком удалился от истины: печенежский союз племён сложился приблизительно в VIII—IX веках, действительно, на востоке – на обширных пространствах между Аральским морем и нижней Волгой. Как это нередко случалось в истории переселения народов, опустошительному нашествию печенегов на земли Восточной Европы предшествовало их жестокое поражение в войне с другими, более сильными кочевниками. В конце IX века печенеги были вытеснены из района своего прежнего обитания родственным им тюркским племенным союзом гузов. (В скобках заметим, что автор первого из помещённых в настоящем томе художественных произведений напрасно называет печенегов огузами: на протяжении почти всей истории огузы (гузы) враждовали с печенегами; эти два народа, хотя и родственные между собой, как правило, не смешивались друг с другом). По словам знаменитого византийского императора и писателя X века Константина Багрянородного, изгнанные со своей родины печенеги, «обратясь в бегство, бродили, выискивая место для своего поселения». Археологам хорошо известны страшные следы этого передвижения печенегов по захваченным землям в конце IX – начале X века: путь этот «отмечен пожарищами, гибелью подавляющего большинства степных или лесостепных поселений, замков и даже городов (на Таманском полуострове)» (Плетнёва С. А. Половцы. М., 1990. С.10). Продвигаясь на запад, печенеги столкнулись с кочевниками-венграми, обитавшими в то время в междуречье Днепра и Днестра (так называемой Ателькузе). Венгры потерпели сокрушительное поражение и вынуждены были покинуть свои земли. Они устремились ещё дальше на запад, к берегам Дуная, одолели обитавших здесь славян, захватили их земли и обосновались на новом месте, постепенно перейдя от кочевого к оседлому образу жизни. Печенеги же после победы над венграми почти на полтора столетия сделались полновластными и единоличными хозяевами огромных степных пространств между Нижней Волгой и устьем Дуная.

Но волны переселений по-прежнему накатывались одна на другую. Уже в первой половине XI века в южнорусские степи двинулись гузы, теснимые кыпчаками (или половцами, как их будут называть русские), а чуть позже, вслед за гузами, устремились и сами половцы – они-то почти на два столетия и заняли Степь, дав ей название – Дешт-и-Кыпчак, то есть Половецкая Степь, Поле. Но и половцам не суждено было уцелеть в исторической круговерти, ибо в 30-е годы XIII века с востока на запад, увлекая за собой десятки других народов, двинулись орды монголов...

И печенеги, и половцы, как ещё прежде них хазары и многие другие, исчезли с лица земли, не оставив потомкам ни своего имени, ни своего языка. Но в своё время они были могущественны, полны сил и во многом определяли политику во всей Восточной и Юго-Восточной Европе.

Так, в X и начале XI века Европа в буквальном смысле содрогнулась перед печенегами. С нескрываемым ужасом писали о них все, кому довелось их видеть или хотя бы слышать о них – и восточные авторы, и византийские писатели, и западноевропейские хронисты. «Наихудшими из язычников», «жесточайшими среди всех» называли печенегов и на Западе, и на Востоке. (Впоследствии подобные эпитеты будут применять по отношению к монголо-татарам). В то время печенеги находились на той стадии общественного развития, которую обычно называют «военной демократией». Печенежская земля делилась на восемь частей, которыми владели восемь орд, или «фем», как назвал их Константин Багрянородный. Каждая из них действовала самостоятельно, лишь от случая к случаю объединяясь с другой. «Фемы», в свою очередь, подразделялись на более мелкие образования – печенежские «орды». Верховная власть в каждой орде принадлежала верховным ханам, которым подчинялись более мелкие ханы (русские называти их «князьями»). Власть в Печенежской земле не наследовалась по прямой линии, но переходила, как правило, к двоюродным братьям или двоюродным племянникам умершего хана – каждая ветвь рода дожидалась своей очереди властвовать над другими. Но эта власть проявлялась прежде всего во время военных походов, набегов. По наиболее важным вопросам печенеги собирали народные собрания и принимали решение сообща.

Печенеги занимались кочевым скотоводством, а потому нуждались в обширных пастбищах. Они не имели постоянных жилищ, но повсюду возили за собой свои дома – войлочные шатры. В течение одного дня громадная орда могла сняться с места и отправиться в поход; женщины в пути сопровождали мужчин, на равных деля с ними тяготы странствия. Дети рождались во время кочевий, можно сказать, в седле, – а потому с рождения были привычны к лошади. Помимо того, что все – и мужчины, и женщины – славились как прирождённые наездники, они с детства умели владеть оружием – саблей, луком, арканом. Здесь каждый был воином и не знал другого ремесла.

Очень скоро печенеги приняли участие в торговле с Русью, Византией, Хазарией, странами Закавказья. (Русские, например, покупали у них коней, крупный и мелкий рогатый скот). Но их роль в международной торговле была особой, весьма зловещей – главным предметом печенежского экспорта стали пленники-рабы. Грабительские набеги в земли соседей, сопровождавшиеся уводом десятков, а подчас и сотен невольников, стали для них обыденным и наиболее прибыльным делом. Кочевые народы всегда имеют преимущества в военном отношении перед народами оседлыми. Русь и печенеги не составляли исключения.

Печенеги кочевали всего в одном-двух днях пути от южных границ Руси. Они были почти неуловимы для русских, а сами могли появиться внезапно у Киева или другого русского города – и беда приходила тогда в дома славян. Правда, русские князья умели и ладить с печенегами, подчас вовлекали их в свои собственные военные предприятия, направленные против других народов. Если не принимать на веру легендарное известие позднейших летописей о войне с печенегами киевского князя Аскольда в 867 году, то первое столкновение Руси и печенегов следует датировать 915 годом, временем княжения в Киеве князя Игоря Старого. Недолгая война, кажется, завершилась тогда скорым миром. «Приидоша печенези первое на Рускую землю, и сотворивше мир со Игорем, и приидоша к Дунаю», – рассказывает летописец. Спустя пять лет, в 920 году, Игорь вновь воевал с печенегами, но чем закончилась эта война мы не знаем – летописное известие о ней ещё более скудно. Так или иначе, но в 944 году тот же Игорь привлёк печенегов к своему походу на Византию. Объединённое русско-печенежское войско дошло до Дуная, и тогда византийцы прислали к ним послов с предложением мира – отдельно к русским и к печенегам – и обязались выплатить богатую дань. «Чего же ещё нам надобно? – сказала Игорева дружина своему князю. – Не бившись, получим и золото, и серебро, и ткани драгоценные. Ведь кто знает, кому из нас одолеть – нам ли, или им!» Игорь согласился на мир, Однако печенеги, по-видимому, остались недовольны. Им нужна была пожива, возможность открытого грабежа. «И повелел Игорь печенегам воевать Болгарскую землю, а сам возвратился вспять».

Мир с Печенежской землёй продолжался довольно долго. И Ольга, вдова Игоря, и их сын Святослав, по-видимому, дорожили миром и старались удерживать печенегов от войны. Начиная свои знаменитые походы против Хазарии и Византии, князь Святослав, как можно догадываться, заручался поддержкой свирепых кочевников. Да иначе было и нельзя. Ведь «против удалённых от их пределов врагов россы вообще отправляться не могут, если не находятся в мире с пачинакитами (печенегами), так как те имеют возможность.., напав, всё у них уничтожить и разорить», – писал в 50-е годы X века Константин Багрянородный, и это суждение оставалось справедливым и в последующие десятилетия.

Знаменитые походы князя Святослава, о которых рассказывается в романе И. Коваленко, составляют ярчайшую страницу истории Киевской Руси. Личность киевского князя, бесстрашного воителя, рыцаря без страха и упрёка, неизменно привлекала внимание историков и писателей. О нём спорили уже при его жизни, продолжают спорить и сейчас. Летописец XI века с восхищением описывал нрав князя, его доблесть, мужество в битве и непритязательность в походе: «Когда Святослав вырос и возмужал, начал он собирать многих воинов храбрых, и в походах легко ходил – словно пардус (то есть гепард, барс. – А.К.), и воевал много. В походах же ни возов за собой не возил, ни котлов и мяса не варил, но, тонко нарезав конину, или зверину, или говядину, на углях испёкши, ел. И шатра не имел, но подклад постилал и седло в головах. Таковы же и все прочие его воины были. И посылал в прочие страны, говоря: «Хочу на вы идти!» «Да не посрамим земли Русской, но ляжем костьми – ибо мёртвые сраму не имут!» – эти слова Святослава, сказанные, согласно летописи, в разгар жестокой битвы с болгарами, навсегда стали символом доблести и мужества русских людей.

Но тот же летописец вкладывает в уста киевлян и слова осуждения Святослава, оставившего родную землю, Киев, на произвол судьбы ради далёкого заморского похода: «Ты, княже, чужой земли ищешь, а своею пренебрегаешь». И в этих словах тоже была правда, наверное, горькая для киевского князя. Святослав в ответ сможет лишь принять брошенный ему упрёк. «Не любо мне в Киеве жить», – ответит он киевлянам.

И верно – большая часть его жизни, после достижения им зрелости и политической самостоятельности, пройдёт вдали от родного дома, в далёких заморских походах и войнах. Дунайская Болгария, Переяславец на Дунае, а может быть, и Великий Преслав, столица Болгарского царства, гораздо больше, нежели Киев или Новгород, будут привлекать его внимание.

Внешняя политика Святослава, его отношения с соседними странами – Печенежской землёй, Византийской империей, Болгарией и другими – далеко не так однозначны и просты, как это может показаться, если судить по роману И. Коваленко. Так, например, к войне с византийцами Святослав привлёк и печенегов, которые, наряду с другими кочевниками – венграми, вошли в состав его войска. А вот союз Святослава с болгарами и совместные действия русских и болгар против византийцев, красочно описанные в романе, представляются весьма сомнительными, хотя именно такой идиллический взгляд на характер русско-болгарских отношений того времени автор романа мог почерпнуть из многочисленных трудов отечественных историков, представителей официальной советской историографии. Так часто бывает в исторической науке – братские и дружественные отношения двух народов кажутся извечными и неизменными и заставляют историка отыскивать проявления этого мнимого братства и в далёком прошлом. Но ведь в мире нет ничего постоянного. На самом деле во времена Святослава эти отношения складывались совсем по-другому. Сохранившиеся источники – русские летописи и византийские хроники – позволяют утверждать это вполне определённо.

Так, Святослав действовал в Болгарии очень жестоко. Он подчинил своей власти большую часть страны и по-хозяйски вёл себя в ней, подавляя всякое сопротивление. Когда Святослав с частью дружины спешно покинул Болгарию и устремился в Киев, подвергшийся нападению печенегов (это произошло весной 969 года), в Болгарии вспыхнуло восстание против завоевателей. Возвращение Святослава на Дунай сопровождалось морем пролитой им крови. «Приде Святослав в Переяславец, и затворишаяся болгаре в граде. И излезоша болгаре на сечю противу Святославу, и бысть сеча велика», – рассказывает летописец. Святослав смотрел на болгар уже как на своих подданных – а потому расценил восстание как измену. Он одолел болгар в битве. Расправа над побеждёнными была немедленной и чудовищной по своей жестокости. Согласно свидетельству византийского историка X века Льва Диакона, «объятых ужасом испуганных мисян (так византийцы называли болгар. – А.К.) он умерщвлял с природной жестокостью: говорят, что, с бою взяв Филиппополь (современный Пловдив. – А.К.), он... посадил на кол двадцать тысяч оставшихся в городе жителей и тем самым смирил и обуздал всякое сопротивление и обеспечил покорность» (Лев Диакон. История. М., 1988. С.56). Число жертв филиппопольской резни, возможно, и преувеличено византийским хронистом, но сам факт не вызывает сомнений. Город надолго обезлюдел. И, наверное, не он один. «И поиде Святослав... воюя и грады разбивая, яже стоят и до днешнего дне пусты», – это уже сообщение русского летописца, автора «Повести временных лет». Впоследствии, когда византийская армия во главе с императором Иоанном Цимисхием вторглась в Болгарию и захватила Великий Преслав (апрель 971 года), Святослав обвинил в военных неудачах «изменников» – болгар; по его приказу около трёхсот наиболее родовитых и влиятельных представителей болгарской знати были обезглавлены, многие болгары брошены в темницы. Как полагают историки, именно эта жестокость Святослава по отношению к покорённому им населению стала одной из основных причин его конечного поражения в войне с Византией. Ставка же на союз с печенегами не оправдала себя. Именно поражение печенежской конницы, почти полностью истреблённой византийцами в битве под Аркадиополем зимой 969/70 года, положило начало неудачам русского князя в войне с Империей; инициатива стала постепенно переходить на сторону византийцев. Впоследствии печенеги вообще отошли от союза со Святославом и превратились в его злейших врагов. Произошло же это, очевидно, не без дипломатических усилий со стороны византийцев, умело разыгравших «печенежскую карту».

Значительное место в романе И. Коваленко занимает византиец Калокир. Это личность историческая и в самом деле сыгравшая исключительную роль в русско-византийских отношениях того времени. Именно Калокир по поручению императора Никифора Фоки весной 967 года приехал в Киев и вступил в переговоры с князем Святославом. Эти переговоры и подтолкнули киевского князя к походу в Болгарию. Правда, о печенежской миссии Калокира (о которой также рассказывается в романе И. Коваленко) мы ничего не знаем. В событиях русско-византийской войны грек Калокир принимал участие на стороне Святослава (опять же вопреки утверждениям автора романа), и для этого были серьёзные основания: византийцы справедливо считали его предателем и главным виновником своих несчастий – ведь именно Калокир, по их мнению, привёл Святослава на Дунай и подговорил воевать с Империей. Однако какая-то миссия византийцев к печенегам, несомненно, имела место.

По мнению историков, нашествие печенегов на Киев весной 969 года, отвлёкшее большую часть сил Святослава от Дуная, действительно было подготовлено в Константинополе: политика натравливания своих врагов друг на друга, а особенно использование в этих целях кочевников-печенегов, давно уже стали традицией византийских императоров.

Ещё более определённо о «руке Константинополя» можно говорить в связи с нападением печенежского хана Кури на остаток войска Святослава у днепровских порогов в конце 971 – начале 972 года, когда Святослав возвращался из Болгарии на Русь после завершения войны и подписания мира с императором Иоанном Цимисхием. Византийский историк XII века Иоанн Скилица рассказывает, что после заключения мира со Святославом византийцы отправили к печенегам посольство во главе с неким Феофилом, епископом Евхаитским. Согласно официальной версии, Феофил должен был договориться о беспрепятственном пропуске русской дружины через владения печенегов, с которыми у византийцев установились к тому времени добрые отношения. Об этом якобы просил сам Святослав, весьма опасавшийся своих прежних союзников. О том, насколько добросовестно византийский епископ справился со своим поручением, мы можем судить по последовавшим за этим событиям. Осенью 971 года Святослав двинулся в обратный путь. По условиям заключённого мира, он вёз с собой военные трофеи, добытые в войне. У днепровских порогов русскую дружину поджидали заранее предупреждённые печенеги. Князь решил отступить и зазимовать в Белобережье, недалеко от устья Днепра. Вскоре в его лагере начался жестокий голод. В конце зимы – начале весны Святослав предпринял отчаянную попытку прорваться к Киеву. Однако кончилась эта попытка трагически. «И напал на него Куря, князь печенежский, и так убили Святослава», – рассказывает летописец. Куря исполнил своё давнее желание. Из черепа поверженного врага он повелел изготовить чашу, из которой позже пили печенежские князья. Согласно преданию, на черепе будто бы была сделана надпись: «Чужих ища, своя погубих» (или: «Чужих желая, своя погуби»). «И есть чаша сия и доныне хранима в казнах князей печенежских, – рассказывал позднейший летописец. – Пьют же из неё князья со княгинею в чертоге, егда поимаются, говоря так: «Каков был сий человек, его же лоб (череп. – А.К.) есть, таков будет и родившийся от нас».

Святослав одержал выдающиеся победы в войнах с могущественными противниками – Хазарией, Византией, Болгарией. Но именно печенеги – вековые противники Руси – нанесли ему последнее, ставшее роковым поражение. И это ли не знаменательно? Войны Святослава принесли славу Руси – и всё же они были далеки от разрешения главной, насущной задачи Древнерусского государства, связанной с обороной леке южных границ от самого близкого и потому самого опасного врага.

* * *

Задачу обороны Руси от печенегов унаследовал сын Святослава Владимир, вошедший в русскую историю с именем Владимира Крестителя, или Владимира Святого.

Ему пришлось столкнуться с печенегами практически сразу же после того, как он занял великокняжеский престол летом 978 года. Как известно, это произошло в результате междоусобной братоубийственной войны между Владимиром и его братом Ярополком. Владимир убил брата, но один из ближних «мужей» Ярополка, некий Варяжко, бежал к печенегам – «и много воева Володимера с печенегы», – сообщает летописец. Мир с Варяжко дался Владимиру нелегко – он «едва приваби» (то есть привлёк на свою сторону) мятежного воеводу, дав ему гарантии личной неприкосновенности. Вероятно, тогда же был заключён мир и с печенегами. Во всяком случае, до конца 80-х годов X века летописи молчат о русско-печенежских войнах.

Но всё изменилось в 988—989 годах, когда Владимир принял крещение и заключил союз с Византийской империей, женившись на сестре византийских императоров Василия и Константина порфирородной царевне Анне. С этого времени начались почти беспрерывные войны с печенегами, продолжавшиеся до самой кончины князя Владимира. «Была тогда рать от печенегов», «рати великие беспрестанные» – эти слова звучат рефреном ко всему летописному рассказу о княжении Владимира. И это были жестокие рати, потребовавшие от Киевского государства величайшего напряжения сил, и порой казалось, будто только чудо спасает Русь от военной катастрофы. Князю Владимиру Святославичу выпала великая роль защитника Руси, и не случайно, что именно он стал прообразом былинного князя Владимира Красно Солнышко, радетеля Киева, «отца» и покровителя знаменитых русских богатырей, собирающихся в его гриднице на «почестей пир», забывающих свои ссоры и обиды ради великого дела обороны Отечества.

Ещё ребёнком, весной 969 года, Владимир пережил ужасы осады Киева печенегами. Тогда его жизнь и жизнь всей княжеской семьи буквально висела на волоске, и лишь мужество и находчивость безвестного киевского отрока спасли княжичей от неминуемой смерти. Очевидно, страх перед новым печенежским нашествием остался у Владимира на всю жизнь.

Ему случалось терпеть от печенегов унизительные поражения. Иной раз лишь случай помогал ему одерживать верх над ними. В 992 году Владимир возвратился из хорватского похода (то есть из земли восточнославянских хорватов, живших в Прикарпатье) и тут узнал, что печенеги двинулись на Русь. Владимир выступил с войском из Киева и встретил врагов у брода на реке Трубеж, недалеко от города Переяславля. Печенеги предложили решить спор поединком двух богатырей (весьма распространённая практика в древних войнах). Владимир разослал по своему стану глашатаев, но долго в русском войске не мог найтись богатырь, достойный сразиться с печенежином, «зело превеликим и страшным», по выражению летописца. Это чувство страха и собственного бессилия перед печенегами, охватившее войско Владимира, по рассказу летописи, всего лишь на один-два дня, на самом деле очень хорошо передаёт состояние русского общества того времени, жившего в постоянном страхе перед возможными нашествиями «зело превеликих и страшных» врагов. Но народ нашёл в себе силы одолеть этот страх, сбросить оцепенение, нанести печенегам решительное поражение – так же и в войске Владимира нашёлся некий отрок, принявший вызов печенежского великана.

Едва ли случайностью можно объяснить то, что этот отрок представлял не воинов-профессионалов из дружины Владимира, но простых ратников, ополченцев. Точнее, его даже не было первоначально в войске Владимира, но один из «старцев», пришедших к князю, вовремя вспомнил о своём младшем сыне, отличавшемся невероятной физической силой: «Княже! Есть у меня сын меньшой дома; я с четырьмя сюда пришёл, а он дома остался. С детства его никто побороть не мог...» Этому-то юноше-кожемяке (по-древнерусски, «усмарю»)[1]1
  Знаменитая Никоновская летопись, составленная в XVI веке, называет имя этого отрока-кожемяки – Ян Усмошвец. Согласно поздним преданиям, записанным в этой летописи, он много воевал с печенегами и совершил великие подвиги вместе с былинным богатырём Александром (Алёшей) Поповичем. Впрочем, согласно другим летописям, былинный Алёша Попович жил гораздо позднее – в XIII веке и сложил свою буйную голову в битве на Калке в 1223 году.


[Закрыть] и довелось одержать верх над печенежином в жестоком единоборстве на поле между двумя полками. «И кликнули клич русские, и побежали печенеги, а Русь погналась за ними, посекая их, и прогнала их». (Рассказ об этом поединке и о победе русских на Трубеже читается в «Повести временных лет»; он помещён и в документальном приложении к настоящему тому).

В 996 году Владимир с небольшой дружиной выступил против печенегов, внезапно оказавшихся у города Василев близ Киева. В недолгой схватке Владимир потерпел полное поражение. По свидетельству поздних источников, под ним убили коня; другого отыскать он не смог и вынужден был спасаться от врагов, укрывшись под василевским мостом. Тогда лишь Провидение защитило его от немедленного плена, а быть может, и гибели – Владимир обратился к Богу с молитвой о спасении и дал обет в случае избавления от печенегов поставить в Василеве церковь во имя Преображения Господня. И молитва была услышана – печенеги ушли, и Владимир благополучно, в полном здравии покинул своё ненадёжное убежище.

Да и в войне 997 года (о которой рассказывается в повести В. Буртового «Щит земли Русской») инициатива была полностью на стороне печенегов; русские лишь оборонялись, и опять же, кажется, только чудо спасло защитников Белгорода от полного истребления, а Русскую землю – от разорения.

В первую очередь Владимир стремился обезопасить Киев, не допустить повторения трагедии 969 года. Он укрепляет южную границу Руси, строит новые города-крепости на пути печенежских вторжений. Защита Руси становится общим делом всех славянских племён, независимо от места их проживания; вновь построенные крепости Владимир заселяет выходцами из северных областей страны.

Летописец рассказывает об этом под 988 годом: «И сказал Владимир: «Не добро, что мало городов около Киева». И стал ставить города по Десне, и по Остру, и по Трубежу, и по Суде, и по Стугне. И стал набирать мужей лучших от словен (новгородцев. – А.К.), и от кривичей, и от чуди, и от вятичей, и ими населил города, так как шла война с печенегами».

Перечисленные реки – притоки Днепра – плотным полукольцом окружали Киев с юга, востока и запада. Пять рек – четыре линии укреплений, четыре барьера, защищавших столицу Руси. Десна со своими притоками Остером и Сеймом впадает в Днепр слева, чуть выше Киева по течению. Крепости, поставленные по этим рекам, прикрывали прежде всего Чернигов, столицу так называемой Северской (то есть заселённой славянским племенем северян) Руси. Также слева, но уже ниже Киева в Днепр впадают сначала Трубеж, а затем Сула. В устье Сулы возник город-порт Воинь (само название говорит о занятии его жителей), а на Трубеже – заново отстроенный Владимиром Переяславль. Правый приток Днепра – Стугна. На ней города-крепости Василев, Тумащ, Треполь; за Стугной, немного подальше от Киева, у брода через Днепр – Витичев. От этих крепостей рукой подать до Киева. Однако в глубине стугнинской линии обороны, на реке Ирпень, в 991 году Владимир заложил город Белгород, ставший его главной военной базой. (См.: Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII—XIII вв. М., 1982. С.385-386).

Владимир старался ставить города по возможности вблизи друг от друга – так, чтобы сигнальный огонь, разведённый в случае приближения неприятеля на башне одной из крепостей, был виден с другой. Теперь киевляне заранее узнавали о грозящей им опасности, и враг не мог внезапно оказаться у их стен. На отдельных участках границы (например, по реке Стугне) крепости соединялись мощными земляными валами. (Эти укрепления описал немецкий миссионер Бруно Кверфуртский, посетивший Русь зимой 1007 или 1008 года; фрагменты из его письма германскому королю Генриху II также помещены в приложениях к тому). При этом частично были использованы валы, возведённые ещё в незапамятные времена предшественниками славян, жившими в Поднепровье. Славяне называли их «Змиевыми» и верили, будто прежние богатыри-исполины впрягли в плуг гигантских змиев и так прочертили борозду, оградив свою землю не только от нежданного врага, но и от злых чар.

На пограничье, в чужом для русских «чистом поле», стояли «заставы богатырские», воспетые сказителями русских былин. Здесь несли службу знаменитые русские богатыри, соратники и сподвижники «ласкового князя» Владимира.

 
На горах, горах да на высоких,
На шоломя [холме] на окатистом,
Там стоял да тонкий бел шатёр.
Во шатре-то удаленьки добры молодцы...
Стерегли-берегли они красен Киев-град.
 

Главной военной крепостью, поистине «щитом земли Русской», становится при князе Владимире Белгород на реке Ирпень. Владимир полюбил этот город более всех иных своих городов, говорит летописец, и заселил его множеством людей из разных концов своего государства. Именно в этом городе и разворачиваются события, описанные в повести В. Буртового.

В отличие от более раннего времени мы вряд ли можем предполагать какое-либо вмешательство Византии в ход русско-печенежской войны 997 года. Тем более нет оснований полагать, что в составе печенежского войска, подступившего к Белгороду, находились какие-либо «военные советники» из высокопоставленных византийцев. У печенегов, несомненно, имелись собственные причины для вторжения на Русь. Скорее всего, они двинулись к Киеву, намереваясь захватить и разорить стольный город Руси. Каким-то образом печенегам стало известно о том, что Владимир покинул свою столицу и отправился на север, в Новгород, за «верховными (то есть новгородскими. – А. К.) воями». Однако быстро возвратиться с дружиной на юг Владимир не смог. Согласно свидетельству скандинавских саг, приблизительно в это время Владимиру пришлось вести войну с норвежским ярлом Эйриком, вторгшимся в северные пределы Руси. Эйрик захватил и разорил город Ладогу, «перебил там много народу, разрушил и сжёг весь город, а затем далеко прошёл по Гардарике (Руси. – А.К.) с боевым щитом»; «он стал грабить, убивать людей и жечь повсюду, где он проходил» – и вполне возможно, что Владимир вынужден был лично организовывать оборону северных рубежей своей страны. Поздние русские источники сообщают также о войне Владимира в 997 году с «чудью» – финно-угорским населением Прибалтики и северо-восточных областей Руси, что, может быть, также связано с военными действиями русских против Эйрика (см.: Карпов А. Ю. Владимир Святой. М., 1997. С.322-323).

Так или иначе, но печенеги выбрали исключительно удачное время для нападения на Русь.

Вот тогда-то и принесли первые результаты усилия Владимира по укреплению своей южной границы. Построенная всего за несколько лет до этого крепость Белгород приняла на себя удар печенежской рати и смогла выстоять, не пропустить печенегов вглубь страны. По-видимому, печенеги не рискнули оставлять у себя в тылу сильный военный гарнизон, стоявший в Белгороде, и вместо дальнейшего продвижения к Киеву принялись за осаду города. Эта осада составила одну из ярких страниц русской военной истории.