Текст книги "Печенежские войны"

Автор книги: Владимир Буртовой

Соавторы: Игорь Коваленко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 45 страниц)

Глава XIV

– Ну вот, златовласый, – сказал Лис, придирчиво оглядев Улеба, – теперь тебя опознать непросто. Едем, мой новоявленный франк!

– А ты, не обижайся, очень похож теперь на Калокира, – заметил юноша, – тоже преобразила одежда.

– Знаю. Не раз говорили и прежде.

– Едем на берег, к Велко. – Улеб тронул коня, и оба всадника, покинув двор красильни, выбрались в проулок, свернули за угол и направились вниз по выщербленным мостовым кривых улочек, ведущих к морю.

Лис был прав, редко кто обращал на них внимание. Разве что бойкие молодые торговки, подбоченясь при появлении пригожего чужеземца, ослепляли юного лукавыми улыбками, предлагая фрукты к сладости, игриво расхваливали красу рыцаря и потешались над неприглядным ликом его оруженосца.

Но ни Улеба, ни Лиса не трогали летящие вслед шуточки и насмешки звонкоголосых смуглянок Востока и их босоногих детишек, что шаловливыми стайками носились между лотками с нехитрыми товарами окраины под провисавшими поперёк улочек верёвками с бельём, путаясь под ногами у взрослых мужчин, встречавших день ремесленных кварталов привычной своей работой, безучастной ко всему постороннему.

Городские патрули сковали и здесь, то и дело попадались навстречу. Поначалу они вызывали настороженность у наших героев, те даже украдкой хватались за рукояти мечей под короткими своими плащами. Однако, надо полагать, поглощённым поисками беглого раба стражникам и шпионам некогда было и глаз поднять на роскошно одетых всадников, коих множество шаталось повсюду в праздном любопытстве.

И всё же рискованно было сейчас появляться в гавани. Всякий беглец, если рассудить, устремляется либо на большие дороги, либо в порт, где можно сесть на уходящий корабль. Там-то, в гавани и на дорогах, главные поиски. Это понятно, потому-то Улеб не стал возражать, когда Лис вдруг сказал:

– К заливу нам спускаться нельзя. Переждём. Ищейки думают, должно, что ты успел ночью уйти за стены.

– Не предполагал, что из-за меня поднимется такой переполох.

– Да, – усмехнулся Лис, – забегали, точно по меньшей мере сам цесарь пропал. Признайся, перебил небось целую когорту, удирая с ипподрома?

Улеб пожал плечами.

– Какой там, задел рукой одного-двух походя, только и всего.

– Стало быть, отдали богу души, раз задел. Рученька у тебя известная… Сам Маленький Барс, рассказывали, испустил дух. Плохо твоё дело, рабу не прощают убитых воев, будь он хоть трижды знаменит на арене.

– Что ж, так и будем петлять меж домов дотемна?

– Лучше отсидеться в здешнем кружале. Да и поесть охота.

– У меня ничего нет, – вздохнул Улеб, – мешочек Анита остался у старца с серьгой.

– Не беда, – хрипло рассмеялся Лис и похлопал по поясу, – тут припрятано кое-что на чёрный день. И ещё храню клад в безопасном местечке, покажу в своё время хижину, где зарыт он. Кладут, кладут иногда, хи-хи, монетку-другую в длань несчастного калеки.

– Тогда спешимся, вон очаг и веселье, – предложил Улеб.

– Ну уж нет, в такой день не годится нам глодать хлеб пополам с половой, мы отметим твоё вызволение в знатной харчевне, не с плебеями.

– Привык и хочу ломать хлеб с простыми людьми, – сказал Улеб.

– Хороши мы будем в доспехах средь бедного люда. Хочешь, чтобы народ сбежался поглазеть на паладина у котла уличных ремесленников? Хочешь, чтобы мигом узнали и схватили тебя?

– Будь по-твоему, – согласился Улеб, и они повернули к главным кварталам города.

Ехали рядом, почти касаясь друг друга коленями. Мерно стучали копыта неторопливо и грациозно вышагивающих коней. Лив полудремал в седле, разморённый ранним солнцем после бессонной ночи. Улеб же вовсе, казалось, не ощущал усталости. Ничего не ускользало от внимательных его глаз.

Подле старых каменных арок Валенотова водопровода вечнозелёные оливковые деревца выглядели совсем неказистыми. Тучи маслинных мух витали над этими кривоствольными рощицами. Вокруг богатых домов, облицованных мрамором, с декоративными порталами, среди аккуратных лужаек и цветников возвышались кипарисы, столь же непохожие на невзрачные маслины, сколь непохожи были на замурзанных полуголодных детишек ремесленников сытые отпрыски аристократов, что лениво щурились на прохожих-проезжих, прислонясь к белокаменным колоннам портиков.

Толпа то рассасывалась, то вновь сгущалась. Всё уживалось в общей картине городского хаоса: роскошь и нищета, разум и глупость, горе и радость, граждане и бесправные, солнце и тень.

Улеб видел всё это: людей, дворцы и лачуги – и смутно угадывал те или иные признаки полузабытого пути от бухты к дому Калокира, который оставался сейчас где-то в стороне, между площадями Тавра и Константина. Ему казалось, что он припоминает каждый булыжник мостовой, по которой когда-то вели его, нагого и униженного, и новая волна обиды и гнева захлёстывала сердце, снова и снова вставали перед ним видения пережитого, и чудились призывные голоса родичей с Днестра-реки и тихий плач сестрицы, укоризненный шёпот Боримки, звон отцовской наковальни.

– Войдём туда, – сонно произнёс Лис и указал на вывеску таверны «Три дурака» в конце улицы Брадобреев. – Там найдём вино и пищу достойные.

Перед фасадом харчевни была зелёная лужайка, разделённая на две равные части песчаной дорожкой, которая вела к увешанному гирляндами цветов входу. На остриженной траве кувыркались и балагурили ряженые карлики-зазывалы.

Чуть в сторонке сидел на скамье улыбающийся крепыш, чьей обязанностью, видимо, было следить, чтобы чернь не приблизилась к харчевне для избранных. Человек этот вскочил и почтительно склонил голову перед юным воином и его спутником. Улеб тоже поклонился в ответ, чем поверг того в изумление. Лис прошипел:

– Не забывай, что ты господин, не ровня ему. Ох, пропадём с тобой… Держись как подобает знати, иначе всё испортишь.

Они передали поводья двум подбежавшим мальчуганам, наверно, хозяйским сыновьям, которые деловито привязали Жара и лошадь Лиса к кольям под холщовым навесом у задней стены и тотчас же помчались за кормом и питьём для животных.

– С коней накидок не снимать! – наказал Лис мальчишкам. – Ничего не трогать! Смотрите мне! – И, заметив вышедшего навстречу хозяина, пояснил: – Мы не задержимся, впереди ещё долгий путь.

– Как пожелаете, доблестные и щедрые путники, – молвил хозяин, лица которого нельзя было как следует разглядеть из-за слишком низких и частых его поклонов. Он широкими жестами приглашал гостей в благоухающее чрево своего заведения, сам спешил впереди.

– Любезные распрекрасные дочки мои, Кифа и Митра, украсят песнями вашу трапезу. Сюда, досточтимые странники, сюда.

Улеб и Лис спустились за хозяином в полуподвальное вместилище «Трёх дураков», выбрали местечко поукромней.

– Разве мы не собирались выждать тут темноты? – чуть слышно спросил Улеб.

– Отсидимся, как порешили, но другим не обязательно объявлять об этом. Пусть кони будут наготове, мало ли что. А за хозяина не беспокойся, – усмехнулся Лис, – он не огорчится, коли задержимся, лишь бы плата была хорошей. Да, сытно и чисто тут… Тебя здесь искать не станут.

– Почему ты знаешь?

– Это место вне подозрений, сюда, хи-хи, не впустят и свободного простолюдина, не то что беглого.

– А вон там, гляди, пируют простые все. Те, в жёлтом.

– Ну, в такой ранний час, должно, кой-кого пускают… – неуверенно молвил Лис, вглядываясь в дальний угол, куда указал глазами Улеб. Затем сказал твёрдо: – Нет, люди те не простые, позолоты на них хватает. Сдаётся мне, они с того берега, уж я-то разбираюсь, кто откуда. – Он махнул рукой. – Не мешают, и ладно. О чём мы?.. Ах да. – Лис придвинулся к собеседнику и зашептал в самое его ухо: – Так вот, харчевня эта известна повсюду. Прежний её хозяин – отец Феофано, жёнки Романа ихнего, василевса. Случай привёл сюда владыку, и, сказывали, он пал перед красотой певуньи Анастасии, то бишь нынешней Феофано. Хи-хи, от этих самых столов и бочонков пригожая девица птичкой выпорхнула к престолу. Такая пригожая да лукавая, что этим же престолом и поиграть может, а воеводами ихними уже играет, сказывают…

Лис умолк: к ним уже торопились хозяин и обе его дочери с обильным и разнообразным угощением.

Хозяин был ещё не стар, как и его благообразная супруга, что беспрерывно высовывалась из-за полога, передавая дочерям всё новые и новые блюда.

Прелестные сёстры щебетали без умолку, живо расставляя кушанья и напитки на гладких, тёмных от времени досках массивного стола с резными толстыми ножками, словно исполняли какой-то весёлый танец. Лис, осклабясь, подхихикивал им, а Улеб сидел потупясь, смущённый несколько легкомысленными одеждами девчонок.

Заметив хмурый вид рыцаря, хозяин прогнал дочек, и те послушно отступили в тот самый дальний угол зала, где в полумраке пировали трое шумных мужчин. Других посетителей не было в столь раннее время.

От мяса и фруктов, от изящных кувшинов с вином и затейливо нарезанных овощей и сыра исходил аромат. Улеб и Лис с наслаждением принялись за еду.

Блаженствуя за столом, Лис разоткровенничался:

– Эх, копил я монетки, откладывал, от животика отрывал, мечтал собрать добрый кошель, с ним и подняться, а вышло… Пойми, даже средь попрошаек убогих, с кем водился у ипподрома, прослыл скрягой, потому что не вносил свою долю в их поганый вечерний котёл после дня унижений Грыз, бывало, отбросы вместе с собаками, чтобы сберечь каждую номисму[29]29
  Номисма – золотая монета.


[Закрыть]. Ждал и верил, что настанет мой час…

– Послушать, впору от угощения твоего отказаться.

– Ну нет, Твёрдая Рука! Для однодумца ничего не пожалею! Только и ты услуги мои и ласку не забудь после.

– Имени моего не выкрикивай, – строго сказал юноша, хотя вряд ли кто мог их услышать в эти минуты. – Не пей больше зелья, хватит.

– Да, помутился малость, – согласился Лис, – отвык. А бывало, когда-то с братиной по кругу… – Внезапно встряхнулся, глаза – щёлками, отшвырнул обглоданную кость, зашептал взахлёб: – Нет, златовласый, Лис не покойник. Я всегда воскресал. Били меня в открытом поле, били и укромно. От меча Калокира тоже выжил. А доберусь до него… Отдаст моё – отступлюсь, не отдаст – самого порешу. С тобою на него пойти – ладно…

Улеб пристально посмотрел на Лиса, сказал:

– Калокир и мой враг, и Велко, и твой. Это мне понятно, но неясен смысл многих твоих слов. Что-то прячешь ты от меня за словами-то. Может, лучше открыться? Недомолвки вредны меж своими.

– Душа не кормёжка, на стол сразу не выложишь. – Лис громко рассмеялся, произнеся это.

Смех его был услышан хозяином харчевни, который тотчас приказал что-то дочкам. Те заупрямились было, но потом младшая сорвалась с места, как егоза, выскочила на коврик посреди зала и звонко запела какую-то не эллинскую песню, подпрыгивая и пристукивая бубенцом о колени и бёдра. Трое воинов в жёлтых накидках, что пировали в дальнем углу, подбадривали её восторженными криками.

– Зачем эта юница притворяется радостной? – молвил Улеб, смущённо отводя глаза от танцующей девушки.

– Не суди её строго, уж такая у девчонки доля – забавлять кружало. – Лис с трудом ворочал языком. – Хозяину, видно, и впрямь не даёт покоя судьба Феофано. А девчонка, скажу я тебе, пригожа на диво.

Хитрый Лис не слепой, приметил, как юноша, краснея, нет-нет да и стрельнёт своими светло-серыми глазами в красавицу. И любопытство в его глазах, и робость, и неведомый трепет. Снова Лис рассмеялся, приговаривая:

– Для тебя старается, всё перед тобою вертится, прямо зависть берёт. А о чём поёт, не разберу ни слова, непонятен язык её песни.

Улеб вздохнул, откинулся на скамье, прислонясь спиной к стене, повёл вокруг подчёркнуто безразличным взглядом.

В глубокой огнедышащей и закопчённой нише, выложенной изнутри грубо отёсанными камнями, помещался огромный вертел. Под вертелом – противень с жёлобом, отведённым к широкому, как корыто, чану, чтобы не пропадал жир. Пламя очага лизало с боков вращающуюся тушу барана, отблески огня шевелились на каменных стенах, круто уходивших к округлённым сводам и сплошь покрытых высеченными изображениями животных.

Зал был вместительным, гулким. Полтора десятка приземистых дубовых столов располагалось полукругом, обрамляя уже упомянутый коврик из раскрашенного тростника, на котором продолжался танец, и занимая почти всё пространство от внутренних ступеней живописного входа до тяжёлого полога, за которым хлопотали стряпухи под присмотром хозяйки.

– Сидим, – вздохнул Улеб, – не сидеть бы мне на жиру…

Лис причмокивал лоснящимися губами, любуясь девушкой, и бормотал:

– Надо сидеть дотемна, сам знаешь. Щебечет-то как, приглянулся ты ей, златовласый, ой, приглянулся! – Вдруг крикнул певунье: – Как звать тебя, птичка?

– Я Кифа! Ки-и-ифа!

Звон бубенца и голос шалуньи стали нетерпимыми для юноши. А может быть, невыносимым почудилось ему собственное смятение, какое испытывал он оттого, что глаза сами собой отказывались созерцать жаровню, стены, скамьи и прочее, всё чаще и чаще обращаясь к малютке Кифе. Так или иначе, но Улеб вдруг хлопнул ладонью по столу и воскликнул:

– Довольно! Уймись, притворщица!

Она сразу умолкла, точно внезапный хлопок юноши сорвал маску с её личика. Смутилась, зарделась вся.

Лис бросил на Улеба досадливый взгляд, собираясь образумить того каким-нибудь язвительным замечанием, но не посмел, сообразив, что Твёрдую Руку сейчас лучше не задевать.

– Уйди, милая, не серди моего господина, – сказал он. – Вот тебе в утешение. – И царственным жестом бросил ей горсть оболов. Девушка обиженно отпрянула, и монетная россыпь долго звенела на полу.

Она, чуть не плача, смотрела на Улеба. То юность, загадочны и неожиданны её порывы и проявления.

– Пора к Велко в гавань. – Улеб встал решительно и непреклонно. – Надоело прятаться. Подкрепились, и будет.

Но не успели они сделать и двух шагов к выходу, как из глубины зала раздался окрик:

– Стой!

Тихо охнув, шарахнулись хозяин с хозяйкой и старшая дочка их, Митра, за полог, высунули оттуда лица с открытыми в испуге ртами. Трое воинов шли из своего угла прямо на Улеба, угрожающе поправляя на себе нагрудники и наплечники, пристёгивая на ходу ножны мечей.

Лис обмер, словно его окатили ледяной водой. Он не мог понять, отчего едва ли не радостная улыбка вдруг озарила юношу, когда до того дошёл смысл происходящего. Хозяин спохватился, кинулся к выходу, чтобы кликнуть с улицы людей, но Улеб коротко приказал Лису:

– Дверь! Запри и стой там щитом!

Трое незнакомцев в жёлтых плащах ещё не успели приблизиться, тогда как Лис, надо отдать ему должное, уже исполнил приказ Улеба с поразительной ловкостью для калеки, взлетев на ступеньку. Хозяин растерянно повернул обратно.

– Кто ты, презренный чужестранец, изгнавший прекрасную Кифу и отнявший у нас удовольствие? – раздувая ноздри, спросил первый из троицы. – Кто ты, если с самого начала оскорбил нас своим непочтением, не приветствовал наше оружие, войдя сюда?

– Я Улеб, росс по прозвищу Твёрдая Рука, – впервые чётко произнёс юный слова, которым суждено отныне и впредь хлестать слух недругов.

– Твёрдая Рука?! Римляне, вот беглый раб Анита!

– Да, это он! – подхватил второй. – Узнаю беглого скифа, убийцу нашего Барса!

– О счастье! – продолжал третий. – Удача! Мы поймали его! Сам попался!

Улеб, выслушав их, обратился к Лису:

– Напомни-ка, приятель, как называется эта харчевня?

– «Три дурака», – охотно откликнулся Лис со ступеней у выхода, где стоял со щитом и мечом, как было ему велено.

Улеб кивнул с усмешкой, оглядел недругов с ног до головы, сказал:

– Их действительно трое.

Резко отпрыгнул в сторону. И вовремя, ибо сразу три клинка вдребезги разнесли посуду в том месте, где он только что находился. Удары были нанесены с такой силой нападавшими, что они замешкались, выдёргивая глубоко вошедшее в доски стола оружие.

Их замешательство позволило Улебу мгновенным ударом кулака сокрушить того, что был поближе. Бедняга рухнул с коротким стоном и уже не пытался подняться даже тогда, когда случайная струя прохладной влаги из опрокинутого кувшина, пролившись на его лицо, вернула ему сознание.

Двое других, наглядно убедившись, что Анит Непобедимый даёт своим ученикам весьма точные прозвища, приняли позы по всем правилам воинской выучки и вновь попытались атаковать юношу. Улеб в эти минуты напоминал отчаянного мальчишку, увлечённого любимой игрой. Все попытки нападавших поразить его заканчивались неудачей, Твёрдая Рука ускользал от них как заколдованный.

Между тем с улицы доносились беспокойные крики, кто-то ломился в запертую дверь. Хозяин и хозяйка возмущённо кричали, не смея, однако, вмешиваться в драку. Обе девчонки, особенно Кифа, напротив, встречали радостным смехом каждый головокружительный трюк Улеба. Их симпатии были явно на стороне пригожего юноши. Лис наблюдал за проделками земляка, возбуждённо приговаривая:

– Ай молодец! Научили ромеи малого на свою беду! Что творит-то с ними, меча не вынув, голыми руками! Что, красавицы, хорош оказался мой паладин? Гляди, Кифа, вот это танец!

Если бы не эти нескромные речи Лиса, юноша, возможно, продолжал бы опасную игру в ловкость. Кроме того, дело начинало принимать серьёзный оборот, поскольку дверной запор уже трещал под натиском ломившихся снаружи. Настало время выбираться из западни.

Улеб обнаружил наконец свой меч правой рукой, а левой подхватил клинок солдата, лежавшего под столом. Встретил нападавших взмахом обеих вооружённых рук, показал им особый приём, известный среди искусных пеших витязей под названием «два креста».

Вот уж воистину стоять двум крестам над могилами.

– Перун твой хранитель! – вскричал потрясённый Лис. – Проси его, пусть выведет нас отсюда! Дверь не выдержит скоро! Должно, полгорода сбежалось на шум!

Снаружи били в дверь уже размеренно каким-то тяжёлым тараном. Раздался треск проламываемого дерева. Лис втянул голову в плечи и зажмурился.

Улеб лихорадочно соображал, как быть. Метнулся к очагу, где жарился баран, и, зачерпнув из противня первым попавшимся под руку сосудом горячий жир, выплеснул его на ступени перед дверью. Сам прижался к стене, крикнув Лису:

– Сюда! Делай, как я!

И тут в полуподвальный зал «Трёх дураков» ворвались уличные блюстители порядка во главе с тем самым крепышом, что встречал посетителей у входа в заведение. Ворвались и… кувырком покатились, считая лбами жирные скользкие ступеньки, давя и подминая друг друга.

Пока они барахтались на полу, Улеб и Лис прошмыгнули в дверной проем и очутились возле залитой солнцем лужайки. На глазах оторопевших хозяйских мальчишек мигом отвязали своих осёдланных лошадей, галопом помчались по улице Брадобреев.

– Держи-и-и! Хвата-а-ай! – понеслось вдогонку.

Жар стремительно бы умчал Улеба, но юноша чуть придерживал скакуна, щадя менее резвую кобылу Лиса. И всё же бег их был достаточно быстрым, ибо прохожие едва успевали сторониться, бранясь во всё горло. Даже не оглядываясь, чувствовали беглецы нараставшую сзади лавину погони.

– Нашёлся раб, убивший Барса! Ловите Твёрдую Руку! – покатилось от квартала к кварталу. – Варвар и его сообщник оставляют за собой бездыханные тела христиан! Не дадим уйти безнаказанно!

Молва обгоняет любого коня. Всё чаще и чаще из-за углов выскакивали навстречу вооружённые смельчаки, и всадникам приходилось прокладывать путь мечами. Вопли раненых и ушибленных придавали новую ярость погоне.

Впереди открылась запруженная народом площадь. Казалось, это конец, ибо немыслимо было пробиться сквозь такую толпу. Благо Лис, хорошо знавший лабиринты нижней части города, не растерялся и с криком: «За мной!» – свернул в проулок, ведущий на сравнительно пустынную улицу Шерсти.

Беглецы беспрепятственно миновали уже большую часть зловонных сушилен и мастерских скорняков, швейных цехов и примерочных, чередовавшихся с тесными жилищами вдоль узкой, но длинной улицы, когда увидели впереди двух других седоков, скакавших в том же направлении.

Скорее всего это были мирно торопившиеся по своим делам портняжка и его подмастерье, потому что перед обоими лежали на спинах мулов тряпичные рулоны, которые они бережно придерживали локтями, согнувшись в три погибели. А за ними в самом конце улицы Улеб разглядел притаившуюся засаду.

– Держи-и-и их! – вдруг подражая приотставшей погоне, что есть силы закричал юноша, указывая на скачущих впереди себя швецов. – Хвата-а-ай!

Солдаты выбежали из засады и, размахивая копьями, набросили верёвочные путы на ни в чём не повинных портного и его помощника, которые возмущённо отбивались как могли, звали на подмогу собратьев по цеху, и те, конечно же, не замедлили откликнуться. Завязалась шумная потасовка. А когда дружные обитатели улицы Шерсти дубинами и речами разъяснили служивым их ошибку, Твёрдой Руки и Лиса уже и след простыл.