Текст книги "Паутина грез"
Автор книги: Вирджиния Эндрюс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)
– Мама, я говорю тебе чистую правду.
– Ей-Богу, Ли, твоя версия уж больно неправдоподобна. Неужели ты думаешь, что я приму на веру такую ахинею?
– Представь, я думала, что ты просто поверишь мне, а не ему. Он же безумец, мама! Маньяк.
– Тони сказал, что ты из кожи лезла, чтобы возбудить его и склонить к сожительству, а когда ничего не помогло, ты… ты предала меня. Выдала, сколько мне лет, – как всегда не слыша собеседника, произнесла она. Во взгляде ее сейчас было больше горечи и обиды, нежели гнева.
– Нет, мама, нет… просто я…
– Как же ты могла, а, Ли? Ведь никому я так не доверяла, как тебе, дорогой своей девочке, родной дочери.
– Мама, да он сам обо всем знал! Он давно знает, сколько тебе лет. И, кстати, ему это безразлично.
Мать печально покачала головой:
– Да, милая, пора тебе учиться владеть собой. И я была когда-то юной девицей. И я знаю, каково спорить со своим телом, со взрослеющей плотью. Ты быстро развиваешься. Может быть, даже немного опережаешь свои годы. Этой ночью ты поняла, что значит быть женщиной, ты узнала, какие страсти наполняют наше тело. Ничего удивительного, что чувственность заговорила в тебе… когда рядом такой молодой и красивый мужчина, как Тони, которому ты позировала обнаженной… Вероятно, в чем-то была не права и я. Не заметила вовремя, что ты созреваешь так рано. И тем не менее управлять своими романтическими грезами и чувственными фантазиями должна уметь каждая женщина. У тебя перед глазами, между прочим, прекрасный пример – я говорю о себе. Ты же видишь, как я управляю мужчинами, и собой в первую очередь. Никаких поблажек! Помни, что я предупреждала тебя о том, как следует вести себя порядочной девушке. Особенно если рядом мужчина. Уверена, пройдет несколько дней, ты успокоишься, все вернется на свои места. Тони, кстати, все понимает и нисколько не держит на тебя зла. Он чуткий, деликатный человек. Вот почему наш брачный союз удачен не в пример другим парам. – И мать ослепительно улыбнулась. – Ох, жду не дождусь, когда лягу в душистую горячую ванну, – протянула она.
– Мама, но ты должна мне поверить… пожалуйста, мама, прошу тебя!
– Все, Ли! – сразу нахмурилась она. – Настоятельно требую, чтобы ты прекратила эту болтовню. Не хнычь и не капризничай. Того и гляди среди слуг поползут слухи. Ты же знаешь, какие у них длинные языки.
– Это не слухи, не выдумки и не фантазии… – пыталась я убедить ее.
– Послушай, Ли! – Мать сурово прищурилась. – Неужели ты полагаешь, что я поверю, будто мой муж увлекся моей же дочерью, едва выбравшейся из пеленок, будто он предпочел твои прелести, когда у него есть законная жена – я! Подумать только! – воскликнула она. – А сейчас возьми себя в руки. Тебе необходимо принять ванну, причесаться. Скоро ужин.
– Но, мама…
– Я настаиваю категорически! – отрезала она и вдруг смягчилась. – Кстати, мне есть чем похвастаться. В Европе я накупила кучу добра. А уж сколько у меня курортных рассказов! Кого я только там не встретила! – Мать продолжала более сдержанно: – Конечно, ты огорчила меня. Выдала Тони мой возраст. Но я, пожалуй, прощу тебя, Ли. Оказалось, что моим годам он придает не такое большое значение. Выходит, я напрасно боялась. Да, Тони воистину удивительный мужчина… редкая способность любить… Итак, я прощаю тебя, но только если ты прекратишь эти душещипательные сцены. Хватит вздыхать, рыдать и ныть. Ничего сверхъестественного не произошло. Так что, пожалуйста, приведи себя в порядок и спускайся в столовую. – Она глубоко вздохнула, потянулась. – Нет ничего лучше, чем после долгого отсутствия вновь очутиться дома, – пропела мать и выплыла из комнаты.
Дома? Она называет Фартинггейл домом? Да это, скорее, преисподняя! Я стояла и смотрела на двери, за которыми давно уже скрылась мать. Господи, что же происходит? Может быть, я сплю? Может быть, опять меня навещают кошмары? Неужели и это случилось? Мать отказалась верить мне. Вместо поддержки, защиты и сочувствия я встретилась с ее равнодушными, даже неприязненными глазами. Она не захотела помочь мне. Она осталась за стеклянными стенами, которые отделяют от живой жизни мир ее грез. Она не интересуется ничем и никем, кроме себя. Сбылся мой давний жуткий сон: мама, которую я всегда любила и которой восхищалась, исчезла. Вместо нее появилась незнакомка – холодная и безжалостная. Я бросилась к своей кукле-подружке.
– Ангел, мой Ангел! – всхлипнула я. – Если бы только могла говорить… Мой единственный свидетель… Только ты веришь мне.
Однако в глубине души я сознавала, что, даже если бы мать услышала хор свидетелей, кричащих в мою пользу, она все равно не поверила бы. То ли не хотела верить, то ли действительно была не способна видеть очевидное. Впрочем, для меня это разницы не представляло.
Глава 18
Лицом к лицу
Я встала и оделась, чтобы спуститься к ужину. Несмотря на то что почти весь день ничего не ела, аппетита не было. В столовую меня тянуло другое – наивная мысль заставить все-таки мать поверить. Я думала, ей достаточно будет взглянуть на мое лицо, чтобы разобраться, где правда, а где ложь.
Даже волосы у меня висели унылыми прядями, отражая состояние души. Я нехотя взялась за расческу, открыв лоб, увидела свои глаза – потускневшие, безжизненные. Понуро, как заключенная, побрела вниз.
К моему удивлению, мама и Тони уже восседали за столом и, как ни в чем не бывало, беседовали. Их смех слышался еще из коридора. Заметив меня на пороге, они разом смолкли и повернулись в мою сторону. Тони стремительно глянул на мать, а затем улыбнулся мне.
– Тебе лучше, Ли? – поинтересовался он, надевая маску отеческой заботы.
Я промолчала. Пройдя на свое место, села и бросила на колени салфетку. Их тяжелые взгляды не отпускали меня.
– Я как раз говорила Тони о сестрах-близнецах Уолстон, – прощебетала мать самым беспечным тоном. – Ты, конечно, должна их помнить. Сколько я рассказывала тебе о них! Они тоже из Бостона. Мы неоднократно встречались. У каждой нога, как мое туловище! Близнецы-тюлени – вот как прозвали на курорте этих красоток. Ты бы видела их в бане! Две такие туши сидят на полке! – Мать откинула голову и звонко захохотала. – При взгляде на них любая женщина начинала ощущать себя тростинкой. Казалось, разом сбрасываешь фунтов двадцать. Самое смешное, когда подошел им срок уезжать, выяснилось, что сестры не только не сбросили вес, но набрали – каждая по пять фунтов. Скорее всего, они наедались булочками и пирожными в ближайшей деревне. Нет, подумать только – потратить такие деньги и поправиться на пять фунтов!
Тони покачал головой и засмеялся вместе с матерью. Не верилось, что они могут быть так легкомысленны. Казалось, ничего из того, что я сообщила маме, до нее не дошло. Так прошел весь вечер. Мать сыпала историями, безжалостно описывая отдыхающих, их грехи и причуды. Таттертон был идеальным слушателем: смеялся, когда следовало, становился серьезным, если речь заходила о делах или огорчениях.
Когда мать закончила с курортными рассказами, Тони принялся докладывать о своих успехах, точнее, о триумфальном шествии изысканных фарфоровых кукол. Чуть ли не на каждую его фразу мать оборачивалась ко мне, округляла глаза, явно надеясь на ответную реакцию. Но я не собиралась идти ей навстречу, не собиралась поступаться своими интересами ради нее. Со мной произошло страшное, я находилась в отчаянии, я страдала, и она, между прочим, могла, нет, должна была помочь мне. Хватило бы нескольких слов – для начала.
– Пойдем, я покажу тебе, что купила в Швейцарии, Ли, – заявила мать, когда нам подати кофе. – Все в моей голубой гостиной. У меня и для тебя есть подарки!!
Она встала, чтобы отдать распоряжения Куртису. Они беседовали в дверях. Поднялся и Тони. Он удержал меня за локоть и негромко, чтобы не услышала мать, произнес:
– Я просто хочу сказать, Ли, что не в обиде на тебя, хоть ты и наговорила Джиллиан Бог знает что. Мы с ней взрослые люди и понимаем, как трудно приходится девочке-подростку, которая вихрем врывается в океан женской чувственности.
Он мягко улыбнулся, полыхнув голубыми глазами. Подумать только, он меня прощает! Я пришла в бешенство от его беспечного тона. К горлу подкатил комок. Я сглотнула, прикусила губу.
– Ли, ты идешь? – позвала мать.
– Да! – крикнула я и только тогда в ярости развернулась, обрушив на него свой сверкающий взгляд, в котором полыхали ненависть и гнев. Ледяным голосом я проговорила: – Ты можешь на какое-то время заморочить ей голову, но позднее она все равно поверит мне, потому что такие гнусные личности, как ты, не в состоянии вечно скрывать свою сущность.
Он покачал головой, всем своим видом выказывая отеческое сочувствие и терпение. Это разъярило меня еще больше.
– А я-то надеялся, что с возвращением Джиллиан ты успокоишься и сумеешь иначе взглянуть на себя. Но теперь я вижу, как правы те, кто утверждает, что тяжело в наши дни воспитывать девочку-подростка. В любом случае я хочу, чтобы ты впредь была уверена во мне: я тебя понимаю, сочувствую и – запомни – никогда не подведу тебя.
– Ты отвратителен! – выдохнула я.
Тони все улыбался. Он даже попытался взять меня под руку, чтобы невинной парочкой пройтись по коридору, но я резко вырвалась.
– Не трогай меня! Не вздумай даже приближаться ко мне! Не прикасайся никогда!
Он кивнул и галантно открыл передо мной двери. Ничего не оставалось, как бегом догонять мать. К счастью, Тони не последовал за нами в голубую гостиную, где она разложила все свои покупки. Я сидела на диване и безучастно смотрела, как мать разворачивает передо мной бесчисленные джемперы, юбки, блузки, как нагромождает на столы статуэтки, керамику, футляры с драгоценностями. Мне она вручила золотые часы с бриллиантовой россыпью. Каждый предмет имел свою историю. Мать подробно рассказывала, где что она покупала, какова была обстановка в лавке или магазине, как реагировали приятельницы на то или иное ее приобретение. Она бессовестно хвасталась тем, что подруги следовали ее примеру, делали подобные покупки, ходили в те же магазины и кафе.
– Неожиданно вышло, что я стала бесплатным гидом, – со смехом сообщила она. – Представляешь, все эти богатые, объездившие весь мир дамы бегали ко мне за консультацией – достойна ли вещь, со вкусом ли сделана, соразмерна ли цена и так далее. Честное слово, впору было брать с них комиссионные. – Она умолкла и тут будто впервые увидела меня. – У тебя усталый вид, Ли. Тебе надо больше бывать на солнце. Не стоит запираться в комнатах, даже если ты недомогаешь. Это вредно для здоровья и кожи. Сухой воздух, душные помещения способствуют старению. На курорте меня консультировал один косметолог с мировым именем, – быстро продолжала она, чтобы я не успела перебить. – Ты, наверное, обращала внимание, что у всех женщин в Швейцарии великолепные кожа и цвет лица. Это результат правильного питания, – талдычила мать, будто школьница урок, – результат физических упражнений на воздухе, паровых ванн, грязевых масок и горного солнца. Я, кстати, уже распорядилась, чтобы у нас дома начали монтировать сауну, – в заключение добавила она.
– Мама, я плохо выгляжу, потому что прошла через страшное испытание. Если бы ты выслушала меня, просто выслушала хотя бы…
– О нет, только не заводи снова своих песен, Ли. – Мать надулась. – Мои нервы не выдержат. Вообще удивительно, как я еще держусь на ногах. Ни сна, ни отдыха с момента отъезда с курорта – это тебе не шутки. Я из последних сил старалась быть бодрой и веселой, чтобы не огорчать вас с Тони, но сейчас – все. Я устала. Я сдаюсь.
– Мама, но…
– Спокойной ночи, Ли. Надеюсь, часики тебе понравились.
И она просто вышла из комнаты, оставив меня среди груды коробок и вороха оберточной бумаги. Я кое-как сунула в футляр новые часы. Они мне не нужны. Какое вообще значение могут иметь дорогие подарки, если они не подтверждены чувством? Неужели мать думает, что золото и бриллианты разрешат какие-то проблемы?
Я пребывала в опустошенном отчаянии, будто в одночасье превратилась в слепоглухонемую, которая не слышит даже собственных криков, не отличает солнца от тьмы. Двери здравомыслия крепко захлопнулись прямо перед моим носом. А может, я стала невидимкой, мелькнула дикая мысль. Мать не видит меня, не слышит, не понимает, не верит… Или она ослеплена навеки? Ослеплена сиянием роскоши, власти, богатства. Хотя чему я, собственно, удивляюсь?
Именно так и вела себя мать и в дальнейшем. Стоило мне завести речь о происшедших со мной ужасных событиях, как она отворачивалась, отказываясь слушать, или демонстративно переводила разговор на другую тему. И наконец я сдалась. Дома я бывала мало, чаще бродила по пляжу или далеко уезжала верхом. Рев океана, соленый ветер, пряные запахи благотворно действовали на меня, звуки и краски природы заглушали боль. Я предавалась невеселым раздумьям, много писала в дневник, подолгу слушала музыку и часто гуляла с Троем.
Несколько раз звонила Дженнифер, но я старалась избегать разговоров с ней, сама не звонила ни ей, ни Джошуа. Хотя в конце июня юноша сумел поймать меня по телефону и сообщил, что на месяц уезжает с родными на отдых. Джошуа надеялся увидеться со мной до отъезда, но я отказалась от встречи. Я не решалась. Вдруг, глянув мне в глаза, он узнает страшную тайну и возненавидит меня. Я была уверена, что и он не поверит мне! Поэтому одно лишь одиночество утешало при мысли, что отец с матерью отказались от меня. Родными моими стали теперь леса, луга да океан… Они жалели свое дитя, давали успокоение. А в сумрачные, просторно-гулкие комнаты я входила со страхом. Я бродила с Троем, слушая его детскую болтовню. Не всегда понимая, что он говорит своим звонким, таким невинным голоском. Но меня завораживали его мелодичная речь, эмоциональные пассажи и презабавные рассуждения. Я любила сидеть с мальчиком на теплых камнях, теребить его пушистые светлые волосенки и отвечать на бесконечные каверзные вопросы. Как же мне хотелось вернуться в его чудесный мир, мир безмятежного детства, где живут куклы, игрушки и пряничные человечки, где нет печали, разочарований, где не скалит свою гнусную физиономию реальность. В детстве всех злыдней изгнать проще простого – надо только, чтобы тебя ласково обняла мама и тепло поцеловал папа.
Мать с головой ушла в светскую жизнь, ездила на бридж, на демонстрации модных дизайнерских коллекций, ходила по магазинам, принимала участие в благотворительных базарах и лотереях. Неоднократно она пыталась затащить меня на какое-нибудь великосветское мероприятие, особенно если там предполагалось участие детей, но я категорически отказывалась. Тем более что ее непременно сопровождал Тони. В обычные дни он держался от меня на расстоянии, едва разговаривал, избегал даже смотреть в мою сторону, когда рядом была мать. А я… я всегда выбирала другой путь, если замечала его. Слава Богу, дом позволял затеряться так, что можно было полдня никого не встретить. Я уходила в парк, в бассейн, брала лошадь или до вечера просиживала на берегу океана. Главное, не видеть Таттертона.
Прошло три недели. В начале июля отчим объявил, что собирается в Европу, в краткосрочную деловую поездку. Мать снабдила мужа длинным списком магазинов, где он должен был приобрести для нее подарки. Он пообещал привезти что-нибудь оригинальное и мне, но я проигнорировала его слова.
Несколько дней спустя из Хьюстона позвонил отец. Он собирался возвращаться на Восточное побережье, поэтому решил заранее договориться со мной о встрече. Все это время я постоянно отправляла ему письма, но в ответ не получила ни одного.
– Я мотался с места на место, принцесса, – объяснил папа. – Твои письма, наверное, не поспевали за мной. Как дела, нормально?
– Нет, папа, нет. Нам обязательно надо увидеться, – с отчаянием в голосе промолвила я.
Отец помолчал, потом быстро спросил:
– Что случилось?
– По телефону я не могу рассказать. Но мне непременно нужно поговорить, – с нажимом ответила я.
– Мама не может помочь тебе?
– Она… нет, она не может помочь, – призналась я. Говорила я сухо и бесцветно.
– Хорошо, я позвоню тебе сразу, как только доберусь до Бостона. Пообедаем. Скорее всего, это будет послезавтра.
– Папа, постарайся прийти один, – взмолилась я.
– Ли, девочка моя, пойми, я женат, Милдред – часть моей жизни. Мы все делаем вместе. Ей нравятся такие отношения. Она страдает всякий раз, когда я отлучаю ее от своих дел. К тому же она очень хочет поближе сойтись с тобой. Не забывай, мы женаты не так давно, и Милдред нужно время на то, чтобы войти в новую роль.
– Но в этот раз… папа, понимаешь, тут дело касается моей личной жизни…
– А Милдред – это моя личная жизнь, Ли, – твердо заявил отец.
Я поняла, что он снова в руках женщины превратился в податливую глину.
– Хорошо, папа, все равно позвони сразу, как приедешь, – сказала я. Выбора у меня не было.
– Ну и отлично! Тогда до встречи, принцесса, – попрощался он и повесил трубку.
Мысль о том, что через день появится папа, здорово поддержала меня. Я была абсолютно уверена, что, после того как сообщу ему печальные известия, он больше не позволит мне вернуться в Фартинггейл. Наверняка он заявит матери, что начинает судебный процесс и добьется, чтобы ему официально передали права на воспитание дочери. Я не знала, будет ли мне легче в новой семье, но утешало то, что я не увижу больше ни злосчастного Фарти, ни мерзкого Таттертона.
Впервые за много дней я была в хорошем настроении. Жизнь будто вернулась ко мне. Я весело ныряла в бассейне, опрометью скакала на лошади, с увлечением играла с Троем, собирала с ним ракушки и строила из песка города. У меня вновь появился аппетит, я просила добавки, съедала десерт. Перемены в поведении не ускользнули от глаз матери, но рассказывать ей о предстоящем приезде отца я не стала.
В то утро я поднялась очень рано. Я хотела, чтобы Майлс отвез меня в город сразу после папиного звонка. Тщательно одетая, я спустилась в столовую, плотно поела, потом немного погуляла с Троем. Мать все еще пребывала в апартаментах: днем она ждала подруг, чтобы посидеть за бриджем, и сейчас, скорее всего, священнодействовала, доводя до совершенства свою красоту.
Незадолго до ленча Куртис пригласил меня к телефону. Мы с Троем были в саду, наблюдали за работой Бориса.
– Это мой отец? – с жаром поинтересовалась я.
– Он просто сказал, что звонит по просьбе мистера ван Ворина, – произнес Куртис в свойственной ему сдержанной манере.
Я бегом бросилась в дом, схватила трубку.
– Алло, это я, Ли! – крикнула я.
– Здравствуйте, мисс ван Ворин! Меня зовут Честер Гудмэн. Я работаю с вашим отцом. Он просил меня непременно позвонить вам сегодня.
– Да, и что? – до невежливости нетерпеливо выпалила я. Меня совершенно не интересовало его имя, я хотела знать, где папа.
– Мистер ван Ворин очень сожалеет, но сегодня он никак не сможет с вами встретиться.
– Что? – ахнула я, чувствуя, как кровь отхлынула от лица. Сердце ухнуло куда-то вниз и, казалось, остановилось. – Но как же так? Мне надо с ним поговорить. Во что бы то ни стало! – твердила я. – Я прошу вас, позовите его к телефону. Я настаиваю.
– Мне очень жаль, мисс, но его нет в офисе. Одно из его судов потерпело крушение в Тихом океана. Ему пришлось вылететь со спасательной командой в район бедствия.
– О нет!
– Он просил передать, что позвонит вам при первой же возможности. Алло, мисс ван Ворин, вы слышите?
Я не ответила. Тихо опустила трубку на рычаг и рухнула в ближайшее кресло. Неужели папа не услышал отчаяния в моем голосе, неужели ничто не насторожило его? Почему он не устроил так, чтобы хоть на несколько минут встретиться со мной перед срочным отъездом? Может, он тогда взял бы меня с собой. Почему работа для него всегда была важнее дочери? И вдруг кошмарная мысль резанула меня: возможно, он знал, всегда знал, что на самом деле я ему не родная дочь, возможно, поэтому я никогда не стояла для него на первом месте. Я спрятала лицо в ладонях.
– Ли… – Ко мне неслышно подошел Трой. – Ли, теперь мы пойдем гулять?
Я взглянула на него и тихо ответила:
– Нет, я плохо себя чувствую. Поднимусь к себе и полежу немного.
Его мордашка вытянулась.
– А попозже?
– Не знаю. Извини, малыш, – пробормотала я и пошла к лестнице. Назад я не оглядывалась. Достаточно с меня страданий.
Подъем казался мне бесконечным. Двигалась я как автомат, не сознавая своих действий. Неожиданно обнаружила, что стою в собственной спальне. Я подошла к постели и, как подкошенная, упала прямо на покрывало. В голове начинала стучать боль, накатил внезапный приступ дурноты, будто в желудке взвились десятки бабочек и рвались на волю. Их отчаянный трепет вызывал тошноту и головокружение. Я была на грани обморока. Наверное, хуже человеку не бывает, подумала я тогда. И ошиблась. Потому что на следующее утро, не успев открыть глаза, я ощутила дурноту, во сто крат более тяжкую. Приторный ком тошноты волнами подкатывал к горлу, так что через несколько минут я пулей кинулась в ванную. Меня вырвало. Буквально вывернуло наизнанку. Я думала, что умру. Наконец приступ миновал, и, кое-как умывшись, я добрела до постели. И вдруг опять позыв, с новой силой.
Господи, да что же это! Неужели я съела что-нибудь? Отравилась? Иначе откуда такие явления?
Внезапно меня будто громом поразило. За переживаниями последних недель я позабыла обо всем на свете. Совсем упустила из виду, что мой цикл сбился, что прошло уже полтора месяца… Тошнота по утрам! Задержка менструации! Нет! Нет! Неужели я беременна?..
Я подождала еще три дня, прежде чем говорить матери о своих открытиях. Я надеялась, молилась, чтобы все это оказалось ошибкой, но тошнота приветствовала меня каждое утро и, бывало, держалась до полудня. Как бы я ни просматривала календарь, как бы ни высчитывала дни, факт оставался фактом: месячных не было. А я никогда не страдала нарушением цикла.
В конце концов стало ясно, что больше ждать невозможно. Вообразив предстоящий разговор с матерью, я, по иронии судьбы, вздохнула чуть ли не с облегчением. Теперь-то она поверит, что Тони изнасиловал меня. Сама по себе я бы никак не смогла забеременеть. Конечно, я, как и мать, с огромным удовольствием усомнилась бы в этом, но против очевидного не поспоришь, и придется огорошить Фартинггейл удивительной новостью. Как бы горька она ни была.
Мать готовилась к приему гостей. В тот день в Фарти ожидался пышный благотворительный прием. Матушку свою я обнаружила, разумеется, перед зеркалом. Она колдовала над новой прической и даже не заметила, как я вошла. Она даже не услышала, что я окликнула ее.
– Мама, да послушай же! – воскликнула я громче.
Она вздрогнула, раздраженно прикрыла глаза и обернулась.
– В чем дело, Ли? Ты что, не видишь, я привожу себя в порядок? У меня куча гостей. И нет времени на какой-нибудь вздор, – сердито заявила она.
– Это не вздор, мама. – Я говорила отчетливо и холодно.
Она наконец заметила, что я настроена серьезно, и отложила расческу.
– Ну ладно, что там у тебя? – Мать возвела очи к небу, демонстрируя неудовольствие. – Почему всякий раз, когда я занимаюсь важными делами, ты оказываешься в расстроенных чувствах? Во что превратились современные дети! Или, может, ты ешь слишком много сладкого?
– МАМА, ТЫ БУДЕШЬ МЕНЯ СЛУШАТЬ ИЛИ НЕТ? – Мне чертовски хотелось подбежать к ней, дернуть за волосы, заставить ее увидеть и услышать меня.
– Перестань кричать. Я слушаю тебя. Только потрудись быть краткой.
Я сглотнула подкативший комок, глубоко вздохнула и начала:
– Когда я первый раз сказала тебе о том, что сделал со мной Тони, ты не поверила. Ты вообще мне не верила! – Невольно мой голос зазвенел, глаза загорелись. С каждым произнесенным словом гнев становился все безудержнее. Раздраженное и нетерпеливое выражение маминого лица только подстегивало меня. Искры негодования превращались в пламя ярости. – Я пыталась объяснить тебе, что все это отнюдь не плод моих девичьих фантазий, но ты не слушала. Ты просто не замечала меня.
– Я и сейчас не собираюсь слушать, если ты снова…
– МАМА! – заорала я. – Я БЕРЕМЕННА!
Главные слова легко вылетели из уст. Они звучали странно, даже дико, они изумляли, казались чужими, но они были сказаны. Наступила тишина. Правда ошеломила обеих. Будет ребенок. Мерзкий поступок Таттертона возымел последствия. Господь заставил нас всех заплатить за грех.
Мать смотрела на меня без всякого выражения, потом на ее лице появилась натянутая улыбку. Как же мне хотелось стереть ее! Потом мать откинулась на спинку стула, сцепила на коленях руки.
– Что ты сказала?
Слезы вдруг потекли по щекам, и я была бессильна остановить их.
– Менструация давно задерживается, а в последние дни меня по утрам ужасно тошнит. Я беременна от него. Понимаешь?!
Мать молчала. Возникло впечатление, что она слышит иностранную речь и терпеливо ждет, когда ей переведут.
– Ты понимаешь, что я говорю, мама? Все, что я сообщила тогда тебе, – правда. Теперь у меня будет ребенок. Ребенок Таттертона! – сквозь слезы, но твердо произнесла я.
– Ты уверена? Ты не ошиблась в сроках?
– Не ошиблась. Ты же знаешь, что раньше нарушений у меня никогда не было, – ответила я решительно. Не было уже смысла притворяться, что ничего не произошло, когда это произошло. Я не стану уподобляться своей матери, не хочу жить в паутине грез, чтобы создать иллюзию счастья.
Она медленно покачала головой. Ее глаза сузились, вспыхнули огнем ненависти.
– Ты полная дура. Ты сама во всем виновата, – угрожающе прошипела она.
– Что?! – Я не поверила своим ушам.
Мать продолжала кивать, как бы убеждаясь в соображениях, которые давно пришли ей на ум.
– Ты же постоянно выдрючивалась перед Тони, преследовала его, мучила, соблазняла его своим юным, цветущим телом. И вот, пожалуйста, – результат. Итог твоих игр. Итог страшный, унизительный, беспрецедентный.
– Я не выдрючивалась перед ним, мама, и ты это прекрасно знаешь. Я не…
– Да, я знаю. Я знаю все. Неужели ты думаешь, что Тони не сообщал мне о твоих выходках? Он постоянно жаловался на то, как ты строишь ему глазки, как выставляешься перед ним. А стоило мне уехать, ты тут же затащила его к себе в постель. Чего ты ждала от него, когда разлеглась перед ним голая, горящая, изнемогающая от похоти? Ты потребовала, чтобы он занялся с тобой любовью, ты пригрозила ему, что иначе сочинишь страшный рассказ об изнасиловании.
– Что? Это он наболтал тебе? Как ты могла поверить в подобную ложь?
– А теперь погляди, чем все кончилось, – продолжала мать, не слушая меня. Она напоминала актрису, которая много раз репетировала одну и ту же роль и теперь вышла на подмостки. Она не хотела отступать от роли ни на шаг. – А что, если все это всплывет? Ты подумала о последствиях для меня? Ты подумала о том, что скажут мои друзья? Да никто и никогда не пришлет мне ни единого приглашения, светское общество отвергнет нас с Тони… и все потому, что у меня выросла распущенная, сексуально озабоченная дочь… эгоистка, бессовестная, ревнивая дрянь. Да-да, такая ты и есть, – заключила она, явно удовлетворенная своей речью. – И ты всегда была такой. Всегда ревновала ко мне, завидовала моей красоте, изяществу. Ты не простила мне нового замужества с человеком молодым, красивым и богатым, когда я оставила наконец твоего папашу, этого старика, который и мизинца моего не стоил.
– Это неправда!
– Нет, все это правда! Тони рассказал мне о твоем поведении в студии, в хижине, когда ты на каждом сеансе пыталась соблазнить его.
– Ложь, гнусная ложь! – закричала я. О небо, что же она делает, что говорит? Возможно ли такое между матерью и дочерью? – Я ведь не хотела быть натурщицей? Забыла? Ты заставила меня, и когда я потом прибежала к тебе, чтобы…
– Да, ты примчалась ко мне специально, чтобы поссорить нас с Тони. Ты хотела заставить меня ревновать, вот что ты делала, – заявила мать, сверкая глазами. – Ты надеялась с помощью басен о том, как он трогает тебя руками…
– Это было на самом деле, мама! Это не басни!
– Было, но совсем не так, как ты это представила мне. А когда твои уловки не сработали, ты заманила его к себе в спальню, когда он стал возражать, урезонивать тебя, швырнула ему в лицо мою тайну – мой возраст, собираясь использовать это как главный козырь. Ты надеялась этим проложить между нами пропасть! – (Я поняла, что она никогда не поверит, что Тони сам давно узнал дату ее рождения.) – В конце концов, будучи молодым, здоровым мужчиной, он поддался на твои козни, но посмотри, чего ты добилась! Да уж, теперь тебе есть чем гордиться, поздравляю, ваше высочество! – прошипела она.
Я не представляла, что она может быть так отвратительна – и внешне, и внутренне.
– Мама, в твоих словах нет ни капли правды.
– И все это после того, как я потратила на тебя столько сил, стараясь объяснить, как должна вести себя девушка, как она должна беречь свою честь и гордость. Я ГОВОРИЛА ТЕБЕ, ЧТО ПОРЯДОЧНЫЕ ДЕВУШКИ ТАК НЕ ПОСТУПАЮТ! ГОВОРИЛА?! – завизжала она.
Вопль матери до костей пронзил меня, начисто уничтожив остатки любви, привязанности и уважения к ней. Чувства хрустнули и рассыпались на кусочки, как фарфоровая тарелка. Россыпь воспоминаний дождем окатила меня – в последний раз я увидела перед глазами картины прежней счастливой жизни, былые душевные разговоры, когда мы доверяли друг другу, вместе смеялись, фантазировали, играли… Вот мама держит меня за руки, вот она улыбается, ласково целует на ночь… Грустная музыка разбитого счастья прозвучала и смолкла.
Я не в силах была больше терпеть. Не я ревновала – она. Не я была распутницей – она. Не я была лгуньей и предательницей – она. А теперь, пытаясь сохранить свой жалкий иллюзорный мирок, мать приписала мне новый грех, новое злодейство. Я оказалась виновницей ее несчастья, хотя насилию подверглась я, а не она.
– ТЫ ЛЖЕШЬ! – крикнула я. – Ты лицемеришь, бросая мне в лицо обвинения в распущенности. Я-то знаю о тебе все. Я слышала, что говорила бабушка незадолго до твоей свадьбы, знаю, что папа на самом деле мне не родной отец, знаю, что ты «залетела» и выскочила замуж за отца, не сообщая ему о твоем секретике! Он думал, что я его дочь. Да, я знаю об этом, но всегда держала в себе твою тайну, хотя она нестерпимо жгла меня и мучила.
– Это что еще за… – Мать отпрянула, пораженная.
– Вот она, правда. Тогда твоя мать помогла тебе найти мужа, человека, который искренне любил тебя, уважал, дорожил ребенком.
– Что за бред! – с силой произнесла она, оглядываясь, будто мы были не одни. – Это что, новые сказки, которые ты собираешься распространять? Нашла новый способ, чтобы разлучить нас с Тони?
– Хватит. ХВАТИТ ЛГАТЬ.
– Да как ты смеешь так со мной разговаривать! Я твоя мать!
