Текст книги "Паутина грез"
Автор книги: Вирджиния Эндрюс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)
Глава 10
Вот и конец медовому месяцу
В первый день Нового года Трой проснулся в жесточайшем жару, и как раз в этот день мы ждали возвращения мамы и Тони из свадебного путешествия.
В восемь утра миссис Хэстингс послала за доктором. Но я и так знала, что мальчик всерьез болен, ибо он даже попытки не делал выбраться из кроватки и поиграть. Когда приехал врач, меня отправили в коридор. Из-за двери я вслушивалась в его приглушенный голос. Через некоторое время они с миссис Хэстингс вышли, и по их лицам я поняла, что дело плохо. Доктор был сосредоточен и нахмурен, а няня вся в слезах. Прижав к губам носовой платок, она посмотрела на меня и только головой покачала.
– Что? Что с ним? – бросилась я к ней, когда мы остались одни.
– Доктор предполагает скоротечное развитие пневмонии. О Господи, Господи! Он хочет вызвать «скорую». Придется ехать в больницу на рентген, а может быть, и остаться там для лечения. Мистер Таттертон предупреждал, что Трой очень подвержен инфекциям, но… он прекрасно себя чувствовал, был так бодр… просто счастлив… Неужели я что-то просмотрела? – сокрушалась она.
– Нет, миссис Хэстингс, вы ни в чем не виноваты. Вспомните, мы отправляли его домой при малейших признаках озноба, он всегда был одет по погоде и каждый раз, кроме вчерашнего – но ведь это особая ночь, праздничная, – рано ложился спать, ел с аппетитом. Ведь не заболел Трой после того, как мы с ним заблудились в лабиринте. Так что, оберегай не оберегай…
– Да, да. И все же у меня так скверно на душе. Ладно, Ли, пойду займусь делами. Мистер и миссис Таттертон раньше полудня не появятся, а доктор сказал, что дожидаться их не следует.
Она снова сокрушенно покачала головой.
– Можно мне к нему? – спросила я.
– Да, только не подходи слишком близко. О Господи, Господи, – опять вздохнула миссис Хэстингс и торопливо вышла.
Трой показался мне пугающе маленьким в огромной кровати. Он был до самого подбородка плотно укрыт одеялом. А его головка на пышной белой подушке походила на кукольную – такой она была неподвижной и маленькой. Маленькие ушки, маленький носик, закрытые глаза под голубоватыми веками, маленький рот, чуть приоткрытый из-за того, что нос плохо дышал, – все это наводило на мысль, что в постели лежит хрупкая игрушка.
Только вот щеки пылали болезненным румянцем и губы обметаны. Из-под одеяла виднелись его худенькие сжатые кулачки. Я подошла ближе, стараясь двигаться как можно тише, чтобы не разбудить беднягу, но он вдруг заметался в горячке.
– Папа, проснись, папа, проснись, – забормотал Трой, личико его исказилось страданием. – Тони! Тони! – слабым голосом начал звать он.
Я не выдержала и взяла его почти игрушечную ручку.
– Все хорошо, Трой, все в порядке. Я здесь.
– Тони… Где Тони…
– Это я, Ли. Хочешь, я дам тебе воды, Трой?
– Тони… – простонал малыш, покачав головой, и вдруг зажмурился, будто хотел избавиться от преследовавших его видений. Я прикоснулась к его щеке и вздрогнула от ужаса – такой горячей и сухой была она на ощупь. Сердце у меня заколотилось. Где же доктор, в отчаянии думала я, поглядывая на дверь, как он мог оставить ребенка в таком состоянии. А малыш заметался по подушке, хрипло постанывая.
– Трой! – позвала я его со слезами в голосе. – Трой! О Господи…
Я выбежала из комнаты, чтобы разыскать миссис Хэстингс. Она была внизу, разговаривала с доктором, Майлсом и Куртисом.
– Доктор, он горит, мечется, стонет, как от боли! – выкрикнула я.
Доктор недоуменно взглянул на меня. Миссис Хэстингс шепотом пояснила ему, кто я такая. Доктор кивнул, обернулся ко мне и заговорил:
– Да, дитя мое, я знаю. Только что мы приняли решение не дожидаться «скорой помощи». Повезем его на вашем лимузине прямо в клинику. Миссис Хэстингс только соберет самое необходимое.
– Можно мне помочь ей?
– Не думаю. И вообще тебе стоит держаться подальше. Зачем мне два пациента? Достаточно и одного! – улыбнулся доктор.
Как можно шутить в такую минуту, изумилась я. Няня поспешно отправилась наверх, а я впала в такое подавленно-нервное состояние, что могла только сидеть сложа руки и ждать. Спустя некоторое время на лестнице показался Майлс. Он нес на руках Троя. Малыш был плотно закутан в одеяла, откуда выглядывало лишь пылающее личико. Сзади семенила миссис Хэстингс и все приговаривала: «О Господи, о Господи…»
Прошло несколько часов, прежде чем миссис Хэстингс с Майлсом вернулись из клиники. Едва услышав шаги у входной двери, я бросилась вниз.
– Диагноз подтвердили. Пневмония. Ему дали кислород. – Ее губы дрожали, говорила она отрывисто, еле сдерживая рыдания. – Картина удручающая. Это ужасно. О Господи, Господи…
Я, как могла, пыталась утешить ее:
– Миссис Хэстингс, вам надо поесть и обязательно выпить горячего чаю. Не надо винить себя. Честное слово, это не ваша ошибка.
– Да, да, – рассеянно повторяла она. – Поесть и выпить чаю. Спасибо, Ли. Ты права. – И няня отправилась на кухню.
– Скажи, Майлс, как он на самом деле? – спросила я, уверенная в том, что молодой человек скажет всю правду.
– Температура очень высокая, очень. Трой и раньше часто болел, так что сопротивляемость организма низкая. Боюсь, это серьезно.
Сердце ухнуло в пятки. В висках застучала кровь. Под ложечкой будто бабочки затрепетали, и каждый взмах их невидимых крылышек отдавался острой болью.
– Но ведь он не умрет, а, Майлс?
Затаив дыхание, я ждала, что он ответит.
– Дело плохо, мисс, – сказал шофер и взглянул на часы. – Мне пора в аэропорт. Мистер и миссис Таттертон скоро прилетают. Полагаю, они сразу поедут в больницу, – добавил он.
– Боже, какой удар для Тони, для мамы, – произнесла я.
Майлс кивнул и быстро вышел.
Весь день я пребывала в страшном волнении. При каждом телефонном звонке в груди замирало сердце. Однако из больницы новостей не было. Изнеможденная ожиданием, я упросила миссис Хэстингс позвонить в клинику и расспросить дежурного врача. Состояние Троя не улучшилось. Более того, по лицу няни Троя, по ее потемневшим глазам и запавшему рту я поняла, что малышу становилось хуже. Наконец из холла донеслись какие-то голоса, и я спешно покинула музыкальный салон, где все время сидела. Домой вернулась мать: слуги вносили с улицы ее бесконечные чемоданы, а она направо и налево отдавала приказания, одновременно жалуясь на усталость и плохую погоду. Тони с ней рядом не было.
– Мама! – закричала я. – СЛАВА БОГУ, ЧТО ТЫ ПРИЕХАЛА.
– Воистину, слава Богу, – сказала мать и рассмеялась негромким хрустальным смехом. Она стягивала с рук перчатки. Несмотря на жалобы и вздохи, выглядела она прекрасно – свежая, красивая, молодая. Ей очень шла новая черная норковая шапочка и такая же шубка. В ушах поблескивали длинные золотые сережки. Мать посторонилась, пропуская Майлса с лыжным снаряжением, и наконец заметила меня.
– Ты не поверишь, Ли, но медовый месяц оказался необыкновенно утомительным, – обнимая меня, шепотом произнесла мама. – Я измучена и опустошена до последней капли. Сил нет совершенно. Не могу дождаться, когда лягу в постель и спокойно отдохну.
– Но где же Тони, мама? Ты ведь слышала о Трое?
– Конечно. Тони прямиком поехал в клинику. Мы завезли его туда, – сообщила она. – Подожди немного, Ли, и мы с тобой посмотрим, какую красоту я накупила в Европе, – не переводя дыхания говорила мать. – Но прежде я отдохну, а уж потом все покажу и все расскажу. Аб-со-лют-но все, – с расстановкой добавила она, наклоняясь ко мне поближе. – А сейчас… сейчас ванна… и сон.
Она начала подниматься по лестнице.
– Но, мама, а как же Трой?
Мать обернулась и в замешательстве посмотрела на меня.
– А что?
– Он так тяжело болен и…
– Да, но он уже в клинике. Что мы еще можем сделать?
– Ты видела его?
– Разумеется, нет. Не стоит лишний раз подвергать себя опасности, если в этом нет жизненной необходимости.
– Да, но…
– А ты, конечно, сидела у него? – И, не дожидаясь ответа, проворчала: – Ну вот, нам еще не хватало, чтобы ты заболела. У меня нет сил на все это, Ли, пойми. Сейчас я вообще ни на что не способна. – Мать снова двинулась наверх. – Я позову тебя, когда как следует отлежусь.
Но как же можно быть такой равнодушной, когда в семье болен ребенок? Как можно думать только о себе? Неужели она настолько эгоистична? Я задавала себе кучу вопросов. Почему мать вдруг так устала за время медового месяца? Разве это не самые чудесные дни, которые выпадают женщине? Разве можно устать, отдыхая в роскошном отеле, на великолепном курорте, когда кругом дивная природа, масса развлечений, угощений, музыки? Молодожены забывают обо всех тяготах и огорчениях, наслаждаясь долгожданной любовью. О какой усталости может идти речь?
И как же мать могла оставить Тони в больнице, даже если ее утомила дорога? Не все доставляло мне радость в новой жизни, но этот маленький мальчик был как солнечный лучик. А для мамы он теперь как приемный сын… Тони явно был всерьез встревожен болезнью брата, почему мама отстранилась? Разве ее молодому мужу не нужны поддержка и утешение? Но вместо этого мать отправляется домой, чтобы поскорее принять горячую ванну и лечь в постель. Опять она заботится исключительно о своей красоте. Выходит, ее новое замужество – это повторение пройденного? Особенно если учесть, что и эту главу своей жизни она начала со лжи.
Нет, мама не такая, пробовала я возразить себе, но тут же одумалась: она всегда была именно такой, только я смотрела на нее детскими глазами и ничего не замечала. Теперь я повзрослела. Это случилось в тот день, когда я случайно стала свидетельницей разговора матери и бабушки Джаны. Розовая пелена спала с моих глаз. И отныне многое, что прежде казалось радужно-ярким, стало угрюмо-серым.
Я поднялась к себе, села на кровать и взяла игрушку, которую недавно получила в подарок от Троя. Глядя на нее, я размышляла над тем, что люди, какими бы богатыми или могущественными они себя ни считали, все же остаются хрупкими и уязвимыми созданиями, точь-в-точь как эта глиняная игрушка.
Мне оставалось только молиться.
Я заснула там, где сидела, и очнулась лишь после шести вечера. Сумерки наполнили комнату тревожными тенями. Меня знобило, как будто снизу, через все коридоры, лестницы и двери, проникал с улицы холодный, сырой ветер. Он словно ледяным покрывалом укутал меня, не пропуская тепло. Дурной знак, подумала я, содрогнувшись.
Тут меня как током ударило – Трой! Мгновенно я соскочила с кровати. В коридоре было темно и пусто. Сердце начало неистово колотиться. Дом как будто онемел, оглох, ослеп и лишился жизни, попав во владение призракам.
Опасаясь самого страшного, как сомнамбула прошла я к маминым дверям. За ними стояла полная тишина. Я приоткрыла щелочку, заглянула. В гостиной мамы не было. Тогда я на цыпочках пробралась в ее спальню.
Мама лежала, уютно закутавшись в одеяла, и спала безмятежным сном. Ее золотистые волосы красивыми волнами разметались по пышным подушкам. Повсюду в комнате стояли нераспакованные чемоданы и коробки, новая норковая шубка была небрежно брошена на стул, лыжная экипировка свалена в углу. Вероятно, мама действительно торопилась принять ванну и лечь.
Но как может она так долго и крепко спать? Неужели ее совсем не тревожит болезнь малыша?
В комнатах нижнего этажа тоже не было ни души. Только в кухне я обнаружила людей: слуги собрались у стола и тихо разговаривали. Когда я вошла, все разом повернулись ко мне. Казалось, их лица слились в одно – мрачное, потухшее, встревоженное.
– Новости есть? – спросила я, боясь, что в ответ услышу что-то страшное.
Миссис Хэстингс тяжело вздохнула и промолвила:
– Мистер Таттертон звонил около часа назад и сообщил, что температура стала еще выше. Дыхание крайне затруднено. Состояние критическое.
Все смотрели на меня и явно ожидали реакции.
– Я собираюсь в клинику, Майлс. Вы не могли бы отвезти меня?
Он неуверенно взглянул на миссис Хэстингс, потом на повара Уильямса, затем на всех остальных. Парень определенно не знал, что делать в такой ситуации.
– Ваша мать не захочет, чтобы вы ехали, мисс, – наконец сказал он.
– Моя матьспит, – отчеканила я. – Через пять минут я буду готова. Подайте машину ко входу, – приказала я и во избежание дальнейших расспросов вышла.
В клинике я сразу нашла Тони, который разговаривал с дежурной сестрой в приемном покое. Свое длинное кашемировое пальто он перебросил через руку. Мужчина выглядел загорелым, свежим, но встревоженным. Мои неприязнь и недоверие к нему быстро улетучились. Все исчезало в буре переживаний под именем Трой.
– Ли! – воскликнул Тони, увидев меня, и почти побежал по коридору навстречу. – Джиллиан с тобой? – Он искал ее глазами в дверях.
– Нет, она спит, – бросила я в ответ, не сумев скрыть неодобрения в голосе.
Его лицо потемнело, и потух вспыхнувший было в глазах свет.
– Ясно.
– Изменения есть?
– Пожалуй, только намек на улучшение. Температура упала на полградуса. Молодец, что приехала. Спасибо. А то я тут один совсем уже сник.
– Ох, Тони, я так боюсь за него! Нам было так весело, так интересно вместе, пока вы с мамой ездили в Европу, и, честное слово, мы не делали ничего опасного, что могло бы вызвать его болезнь. Много гуляли, но всегда хорошо, тепло одевались, едва начинали замерзать, сразу бежали домой. Малыш так хорошо ел, он так…
– Ну хватит, хватит. – Тони сжал мои руки. – Трой не первый раз так тяжело болеет. У него слабый организм. Предсказать недуг крайне сложно. И я никого не собираюсь обвинять, особенно тебя. Выброси из головы этот вздор. – Он посмотрел на часы. – Сюда должен спуститься доктор с очередным сообщением, но это будет не раньше чем через час. Время ужинать. Я знаю здесь неподалеку один милый итальянский ресторан. Есть-то хочешь?
– Я… э-э…
– Уверен, что хочешь. И я с утра, считай, ничего не ел. Сидеть здесь и ждать нет никакого смысла. Пошли.
Он надел пальто, подхватил меня под руку и потащил к выходу. Я заколебалась. Стоило ли являться сюда лишь затем, чтобы поужинать в городе? Ведь я собиралась сидеть с Троем… Но, возможно, Тони прав, надо поесть. И я подчинилась.
– Трой получает все необходимое лечение, – сказал он, когда мы устроились за маленьким столиком у окна. – Этот малыш каким-то образом умудряется вылезать из самых жутких переделок, которые выдумывает его организм, а уж теперь, когда с ним в Фарти живешь ты, я думаю, он и лишней минуты на болезнь не потратит.
Он потянулся через стол и погладил меня по руке.
– Надеюсь, – только и сумела пробормотать я.
– Тогда приступим к еде. Здесь готовят чудные макароны с соусом. Позволь мне сделать заказ для нас обоих.
Как же изыскан и раскован этот человек, думала я, он даже заказ делает, с легкостью произнося названия итальянских блюд. Его узнавали официанты, и сразу менялось их отношение – из вежливо-равнодушного, обычного по отношению ко всем клиентам оно становилось предупредительно-почтительным. Это было видно по тому, как наш официант наклонял голову, задавал вопросы по заказу, как двигался. Наконец он отошел, и Тони пронзил меня взглядом – пристальным и пытливым.
– Загадочное ты создание, Ли. В глазах то сияние и радость, то, через мгновение, слезы и отчаяние. Ты непостижима и непредсказуема; я бы сказал, так же, как твоя мама. Боюсь, ни один мужчина не достоин чести быть вам парой, – добавил он с легкой горечью, но не так, чтобы показать свою готовность отступить.
– Как вы провели отпуск? Удалась поездка? – спросила я, уловив некоторую натянутость в его голосе. – Мама сразу отправилась спать, так что я даже не успела расспросить ее.
– Я-то отдохнул отлично, – ответил Тони с кривой улыбкой. Затаив дыхание, я ждала, что он скажет дальше. – Твоя мама говорила, что любит лыжи, катание на коньках и вообще зиму. Но когда мы приехали в Сент-Мэрис, она решила, что для лыжных прогулок слишком холодно. Представляешь? – Он рассмеялся. – Зимой слишком холодно для лыж! В общем, я целыми днями катался по горам, а она ходила по магазинам или сидела у камина. В конце концов я заставил ее встать на лыжи, но она так много падала и так шумно жаловалась, что пришлось вернуться в отель. А уж о вечернем катании на коньках на льду горного озера я вообще не говорю… – Он махнул рукой и покачал головой. – Приговор был вынесен за десять минут. Но главное, она постоянно жаловалась, будто холодный воздух плохо влияет на кожу, а в теплой спортивной одежде ей приходится потеть, что оказалось для нее несносным. Зачем тогда было затевать такой отдых?
– Но вы же наверняка ходили в рестораны. Европейская кухня знаменита по всему свету! – воскликнула я, вспоминая, что мама всегда мечтала об этом.
– Ходили, но твоя мама ест, как птичка. Сплошное разорение! Она не в состоянии съесть полную порцию, даже детская для нее велика! Каждый раз я съедал ужин за двоих, и этим все кончалось. Слава Богу, что у меня еще была хорошая физическая нагрузка, а? – И Тони похлопал себя по животу.
– Да что ты! Ты выглядишь… очень хорошо, – произнесла я, едва не сказав «потрясающе».
– Спасибо! В общем, такова история нашего зимнего отдыха под названием «медовый месяц», – сказал он с огорчением.
Подошел официант с салатами, напитками и хлебом. Пока первый кусок не оказался у меня во рту, я не сознавала, насколько голодна. Уютный ресторан, непринужденный разговор с Тони, вкусная еда сняли душевное напряжение. Первый раз с утра я расслабилась. Мы поболтали о Европе, я рассказала Таттертону о наших прежних поездках в Лондон, затем в подробностях изложила, как мы с Троем жили в Фарти… Я так заговорилась, что забыла о времени и не сразу обратила внимание, что Тони давно изучающе смотрит на меня.
– Ой, я такая болтушка, – сразу смутилась я. – Не знаю, что это на меня нашло.
– Нет, что ты, мне очень интересно тебя слушать. Тем более до сих пор ты со мной довольно мало говорила.
От застенчивости я отвела глаза и стала рассматривать посетителей в ресторане.
– Ты отлично выглядишь. Свежий, отдохнувший вид, – похвалил Тони.
– Спасибо, – пробормотала я и, конечно, покраснела. Я еще не умела с очаровательной небрежностью принимать комплименты, как это делала мама. Впрочем, она всегда готова выслушивать слова восхищения. А для меня это было непривычно и волнительно, особенно если автором их оказывался такой красивый мужчина, как Тони Таттертон. В его устах любые слова звучали искренне, доставляя удовольствие и вызывая легкое возбуждение. После этого я даже ощутила чувство вины перед маленьким, больным Троем.
– Пожалуй, пора возвращаться, – наконец сказала я, устав от пронизывающего взгляда голубых глаз.
– Что? Да, сию же минуту.
Он подозвал официанта, расплатился. Скоро мы уже снова были в клинике. Тони немедленно поднялся в палату брата, а я осталась ждать внизу. Однако очень быстро он появился в коридоре в сопровождении врача и знаком позвал меня.
– Температура упала. Кризис миновал, – сияя, сообщил он. – Даже дыхание улучшилось. Теперь он поправится.
Я испытала такое облегчение, что заплакала. Мужчины переглянулись, рассмеялись, а затем Тони сгреб меня в объятия.
– Спасибо тебе, Ли, за твое доброе сердце и любовь к Трою, спасибо, – шепотом произнес он и поцеловал меня в лоб.
Я подняла глаза и встретила теплый, участливый, искренний взгляд… и смутилась. Неужели я так быстро обрела новую семью, дорогих людей? Непросто было разобраться в своих чувствах. Как бы ни привязалась я к Трою, как бы ни восхищалась Тони, не могла избавиться от ощущения, что предаю папу. И в то же время Таттертон покорял меня своей отеческой заботой, открытостью, нежностью. Мы встретились с ним по маминой прихоти, мы не обязаны были проникаться друг к другу теплотой и любовью, но… ненависти, неприязни не было. Более того, в его объятиях мне было уютно и хорошо. Прости, папа, но я не могу ненавидеть его.
– Может быть, ты хочешь заглянуть к Трою, Ли? – спросил Тони. – Он еще не проснулся, но побыть пару минут в его комнате можно.
– Да, конечно, спасибо.
Мы подошли к палате, и с порога я увидела малыша, который показался еще более крошечным, чем утром. Больничная койка, дыхательный аппарат, паутина трубок лишь подчеркивали его хрупкость и слабость. Сердцем я рванулась к мальчику, но сдержалась, только слезинки показались в уголках глаз. Тони заметил это и промокнул их своим носовым платком.
– Он поправится, Ли, – подбодрил он меня и приобнял за плечи. – Поехали домой.
Эти слова эхом отдались во мне, когда спустя полчаса мы проезжали ворота Фартинггейла. «Поехали домой».
Да, я была дома. Быть дома не значит жить в определенном здании, на определенной улице. Это значит находиться среди любящих, дорогих людей, жить в атмосфере искренности и доверия. Я любила папу, но он плавал по морям, и в нашем бостонском особняке сейчас было пусто. Несмотря ни на что, любила маму, любила Троя… а они принадлежали Фартинггейлу. Интересно, буду ли я любить Тони? Ощущение его теплой, сильной руки, в которой он держал мою ладошку, когда мы поднимались на крыльцо, настойчиво подсказывало положительный ответ.
Мама наконец-то проснулась. Мы с Тони обнаружили ее в спальне, в обычной позе у туалетного столика. Она вдумчиво расчесывала волосы. Видимо, мать только что встала с постели, так как была одета в пеньюар ярко-зеленого цвета, которым обзавелась в Европе.
– Ли, я звала тебя час назад. Где ты была? – спросила она.
Мы, стоя в дверях, лишь обменялись многозначительными взглядами.
– Я была в клинике с Тони, мама. Мы навещали Троя.
– Я ведь просила, чтобы ты не подвергала себя риску заражения. Теперь ты видишь, Тони, как трудно растить повзрослевшую дочь, – заявила мама. – Она как дикая лошадь – упрямая и непредсказуемая.
– Не волнуйся, Джиллиан, опасности заразиться нет. Ли держалась на почтительном расстоянии. И я, кстати, считаю ее приезд в клинику замечательным поступком.
– Ты мог бы позвонить. Вообще вы оба обошлись со мной скверно – бросили дома одну, в полном неведении, где кто находится…
– Я звонил, – возразил Тони, – но прислуга сказала, что ты не велела беспокоить.
– Ну, тебе лучше, чем другим, должно быть известно, как я утомлена поездкой. Ладно, раз уж вы дома, скажите, как мальчик? – спросила мама, вновь поворачиваясь к зеркалу.
– Температура упала. Теперь пойдет на поправку.
– Вот видишь! – Мама ткнула пальцем в мою сторону. – Нам вообще не было нужды сидеть в клинике. Ребенок под присмотром врачей, в руках передовой медицины, которая делает теперь чудеса, – пропела она почти с ликованием.
– И все-таки Трой – очень слабый мальчик. Хорошо, что кризис позади, – заметил Тони.
– Да, слава Богу. Ну что, будем ужинать? Я проснулась голодная как зверь.
Мы с Тони снова переглянулись. Мама заметила это и подняла брови.
– В чем дело?
– Я водил Ли в ресторан к Леону, пока мы ждали новостей от лечащего врача, – признался Тони.
– Вы ужинали там? Вдвоем? Без меня? – завопила мама.
– Но ты же была дома…
– Прекрасно, – неожиданно заявила она без тени огорчения. – Пусть мне подадут сюда что-нибудь легкое! – (Эти перепады ее настроения всегда доводили меня до головокружения.) – В столовую я спускаться не собираюсь. Чтобы прийти в себя, мне понадобятся как минимум сутки, – закончила она таким тоном, будто только что вышла из больницы, а не вернулась из свадебного путешествия на европейский курорт.
– Хорошо, – коротко молвил Тони и подошел к маме, чтобы поцеловать, но она уклонилась, будто бы опасаясь испортить прическу. Так же точь-в-точь она вела себя дома с папой. Тони нахмурился.
– Я еще не отдохнула как следует, – сказала она.
Тони кивнул и быстро вышел.
Только он закрыл дверь, мать бросилась ко мне и с расширенными глазами начала жаловаться:
– Ну, Ли, ты даже не представляешь, как тяжело мне пришлось.
– А что такое? – Я не могла вообразить, о чем она говорит.
– Нелегко провести несколько дней в обществе такого молодого и сильного мужчины, как Тони. Послеобеденный сон ему не нужен, одевается, собирается он в один момент, – сообщила мама с раздражением и даже завистью. – Кое-кому, может, это и понравится… – Она досадливо покачала головой.
– Неужели плохо прошел медовый месяц?
Мне хотелось знать, подтвердит ли она то, что рассказывал Тони.
– И да, и нет. Тони такой спортивный, энергичный, чуть свет на ногах – и уже теребит меня, чтобы одевалась и шла с ним завтракать. А когда я возражаю, он расстраивается. Что за непонимание женщины? Неужели он ждал, что я побегу на завтрак, не приведя лицо в порядок, не одевшись как следует? Я отправляла его одного, чтобы иметь возможность спокойно заняться собой, но не была готова и наполовину, как он уже являлся обратно. Это его раздражало. Мне приходилось отправлять его одного и на улицу, где он как заведенный катался по этим жутким снежным горам. Ты думаешь, эти насыщенные физической нагрузкой дни требовали отдыха? Нет, он и днем, и вечером, и ночью пребывал в самом оживленном настроении. Можешь представить, во что это выливается, если знать его темперамент.
Мать заметила мое смущение, но лишь подмигнула и продолжала:
– Любовью он занимается так, будто это в последний раз. Совокупление на грани изнасилования, – пояснила она, явно забавляясь тем, как мучительно я покраснела от ее откровений. – А когда наконец он кончает и ты ждешь, что можно будет перевести дух, не тут-то было. Тони снова наготове. Нагрузочка как у проститутки. Более того, он способен навалиться на меня посреди ночи, вырвать меня из сна, поскольку ему, видите ли, захотелось любви. А то, что я полусонная, не имеет значения. И еще сердится, обижается, когда я не отвечаю на его бурные ласки. – Она помолчала. – Да, не отвечаю. И не собираюсь потакать ему, не собираюсь жертвовать своим здоровьем ради животных аппетитов молодого мужского организма, – решительно добавила мать.
Я не знала, что сказать. Плотскую любовь, чувственные отношения мать представляла как тяжелейшее испытание для женщины. В книжках я читала совсем иные слова о любви.
– Ли! – воскликнула мама, сжимая мои руки. – Ты будешь, будешь мне подругой и союзницей? Скажи, будешь?
– Да, конечно, – ответила я, опять не представляя, что она имеет в виду.
– Хорошо. Просто отлично. Ты нравишься Тони, он с удовольствием проводит с тобой время, я же вижу. Молодец, что пошла с ним поужинать сегодня. Мне так нужна твоя помощь, чтобы поддерживать его в хорошем настроении. Он требует к себе столько внимания, столько страсти. Это не-вы-но-си-мо! – выкрикнула она. – Не подумай, что я не люблю его. Напротив, я его обожаю. Просто я не ожидала, что он окажется таким пылким, таким жадным до… секса. И если я не буду держать его на расстоянии, он опустошит меня, отнимет все жизненные силы. Да, – продолжала мать, не дожидаясь моей реакции. – Я знаю, Что случается с некоторыми женщинами. Их мужья так настойчивы и похотливы, что женщины стареют раньше времени, и тогда благоверные начинают искать развлечений на стороне. Женщина должна беречь свою красоту, как драгоценный камень, должка защищать ее от мужчины, позволять ему только любоваться собой и крайне редко допускать физические контакты, ибо они губительны для красоты. А Тони хочет моей близости постоянно – ему нужно то целовать меня, то держать за руки, то обнимать, то, в конце концов, овладевать мной.
А я слушала ее и думала: но это же так прекрасно, когда рядом любящий, вожделеющий мужчина, ни минуты не желающий быть без тебя.
И разве не она сама жаловалась, что папа проводит с ней слишком мало времени и более увлечен своим бизнесом, чем ею? Теперь нашелся страстный мужчина, который боготворит ее, и она вновь недовольна, потому что это угрожает ее красоте. Странная женщина.
Мать вдруг замолчала; ее внимание привлекла какая-то складочка на коже, и она, озабоченно глядя в зеркало, принялась вбивать в нее питательный крем.
– Ох, Ли, – произнесла она, не отрываясь от косметической процедуры, – боюсь, из школы Уинтерхевен тебе придется приезжать почти на каждые выходные. Тони уже составил программу на всю зиму: лыжные прогулки, коньки, «медовые» уик-энды без выезда или с выездом… Такая нагрузка в два счета лишит меня молодости. – Мать снова схватила мои руки. – Ты поможешь мне, правда? Всего-то надо, чтобы ты немного отвлекала его, проводя с ним время. У юной девушки, как ты, сил на многое хватит. Может быть, тебе даже удастся сбить его пыл, чтобы он перестал каждую ночь превращаться в Казанову. Ли, пожалуйста, пойди мне навстречу.
– Хорошо, мама, конечно, я буду приезжать чаще.
– Спасибо, девочка моя, спасибо. Я знала, ты уже достаточно взрослая, чтобы понять свою маму. – Она порывисто обняла меня. – Как прекрасно иметь дочь, которая, скорее, годится в сестры. А теперь давай посмотрим, что я купила в Европе. Кстати, несколько нарядов я привезла тебе. А рождественские подарки понравились? – тараторила она. – Я видела, что отец прислал тебе какой-то сверток. Что там было?
Ее глаза вдруг подозрительно сузились.
– Вот этот медальон, – сказала я, приподнимая его за цепочку.
Мать бросила на него беглый взгляд, но открывать не захотела.
– Очень мило, – мимоходом промолвила она и принялась потрошить свои чемоданы.
Трой действительно пошел на поправку. На следующий день его самочувствие значительно улучшилось. Мы с Тони еще раз навестили его, так как приближался день моего отъезда в школу Уинтерхевен.
Мать оставалась верна своим клятвам. Красота превратилась для нее в религию. Она поклонялась своему отражению в зеркале, истово веря, что за старания ей воздастся свыше и она вернет себе красоту и свежесть, якобы утраченные в медовый месяц. Мама не только отказывалась ездить в больницу или кататься на лыжах, она с каждым днем вставала все позже и позже, часами просиживала у зеркала, прежде чем спуститься поесть или принять визитеров.
Я видела, что Тони она огорчает. Каждое утро он непременно шел к ней, чтобы пригласить вместе позавтракать, и всякий раз возвращался ни с чем, понурый и грустный. И вот вечером накануне отъезда в новую школу я стала свидетельницей их ссоры. Я и не думала подслушивать, а просто шла к маме обсудить школьный гардероб. Было немногим больше девяти, но мама уже давно лежала в постели с любовным романом в руках (с недавних пор это стало ее увлечением). И уже из гостиной матери я услышала, как в спальне говорил Тони:
– С таким же успехом мы могли бы и не жениться.
Я похолодела. Он не столько возмущался, сколько сокрушался.
– Я не намерена в угоду твоей похоти рисковать здоровьем, – ответила мать.
– Но, Джиллиан, супружеская близость не вредит здоровью. Наоборот, она бодрит, уравновешивает, позволяет ощутить женское счастье.
– Вздор! – фыркнула мама. – Это только мужчины могли придумать. Честное слово, Тони, ты ведешь себя как подросток, которому только что открылись радости секса. Меня поражает в тебе полное неумение владеть собой!
