Текст книги "Возлюбленная распутника (СИ)"

Автор книги: Виктория Воронина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц)

Альфред Эшби замер в растерянности, не понимая, что ему делать дальше. Компаньонка его жены как две капли воды была похожа на его дорогую потерянную возлюбленную Мейбелл, но вместе с тем многое в ее внешности было иным, не похожим на прежнюю Мейбелл.

После родов Мейбелл раздалась в талии, ее фигура округлилась, а выражение лица, утратив девичью беспечность, стало более сосредоточенным и серьезным. Но вместе с тем Гортензия Уиллоби была так похожа на Мейбелл, что Альфред Эшби не мог поверить в то, что это не его потерянная возлюбленная, которая морочит ему голову с непонятной целью.

– Как, вы говорите, ваше имя, молодая девушка? – отрывисто спросил он, поклявшись про себя во чтобы то ни стало добиться от нее правды.

– Гортензия Уиллоби, милорд, – мягко ответила ему Мейбелл, глядя на него широко раскрытыми бесхитростными глазами. – Мой отец, Джон Уиллоби, является бедным священником из Йоркшира, и он не может дать мне приданого, благодаря которому я смогла бы надеяться на достойное замужество. И вот я попала в беду, от которой меня избавило великодушие вашей супруги.

И Мейбелл с признательностью посмотрела на графиню.

– От себя добавлю, что я ежедневно благодарю бога за то, что он послал мне мою дорогую Гортензию, которая стала мне великим утешением в разлуке с вами, Фред, – поспешила добавить графиня Сара, которая сидела как на иголках от беспокойства с той минуты, с которой заговорила с мужем о своей компаньонке. – Гортензия прекрасно ведет светский разговор, поет и играет на клавесине. Гортензия, сыграйте нам что-нибудь, – попросила она девушку, желая отметить перед мужем достоинства своей компаньонки.

– Охотно, миледи, – ответила Мейбелл. Она села за клавесин и под собственный аккомпанемент начала петь религиозный гимн, который исполнялся во время сбора урожая.

В день жатвы, в день благодаренья

Мы все предстали пред Тобой!

Прими сердец и уст хваленье,

Творец наш и Отец благой!

За то, что нас создал премудро,

Нам мир прекрасный подарил,

За то, что с нами Ты – повсюду,

Господь, Тебя благодарим!

Сдержанность манер девушки, подчеркнутая скромность ее одежды, религиозная песня, которую обычно исполняли жены и дочери деревенских священников – все это заставило Альфреда Эшби думать, что компаньонка его жены действительно является тем, за кого она себя выдает – Гортензией Уиллоби, дочерью йоркширского пастора. Когда Мейбелл закончила петь, он разочарованно проговорил:

– Удивительно, как вы мне напоминаете одну леди, которую я знал в Лондоне, мисс Уиллоби.

– Да, милорд, мне тоже говорили, что я очень похожа на леди Мейбелл Уинтворт, – небрежно ответила Мейбелл, стараясь произнести свои слова как можно более безразлично. Но все же она находила ситуацию, в которую она попала, довольно забавной, и ее глаза невольно заискрились веселым блеском, что заставило Альфреда Эшби еще раз внимательно в нее вглядеться.

– Гортензия, берите чай, – предложила своей компаньонке графиня Сара.

– Благодарю вас, миледи, – улыбнулась Мейбелл. Чтобы взять из рук графини наполненную чаем чашку из саксонского фарфора ей пришлось пройти мимо графа Кэррингтона, на которого повеяло от нее тонким ароматом дорогих итальянских духов. И тут сомнения относительно того, кто так дерзко водит его за нос окончательно оставили Альфреда Эшби. Этими духами любила пользоваться Мейбелл Уинтворт, и они были слишком дорогими и недоступными для дочери бедного йоркширского священника. Откинувшись на спинку кресла граф Кэррингтон хотел было сердито взглянуть на свою коварную возлюбленную, но помимо воли он еще больше залюбовался ею, чувствуя, как теплое блаженное чувство счастья разливается у него в груди.

Графиня Сара, обеспокоенная продолжительным молчанием мужа, неуверенно спросила:

– Фред, так ты позволишь, чтобы Гортензия Уиллоби осталась с нами?

Альфред Эшби очнулся и ответил:

– Что ж, Сара, если эта девушка сильно нравится тебе, то пусть остается.

Услышав эти слова отца, Эдмунд и Луи радостно закричали:

– Гип-гип, ура! Мисс Уиллоби, вы остаетесь с нами! – и закружили смеющуюся Мейбелл по комнате.

Граф Кэррингтон смотрел на эту веселящуюся троицу, и тут его осенило, что ребенок Мейбелл, о котором говорили в поместье Гринхиллс – это его собственная родная дочь, рожденная этой девушкой. Графа охватило безграничное всепоглощающее чувство благодарности к жене, которая спасла его любимую и ребенка от нужды и преследований. Он опустился на одно колено перед графиней Сарой и, целуя ее руку, прошептал:

– Сара, ты необыкновенная, великодушная, святая женщина, и твое благородство меня просто поражает. Я не достоин тебя!

– Фред, я ради тебя готова на многое, – радостно ответила ему Сара, млея от того, что муж наконец-то посмотрел на нее с любовью и восхищением, как она об этом давно мечтала. Нежным, почти материнским движением графиня прижала голову мужа к своей груди, и подумала, что этот день выдался самым счастливым в ее жизни.

Глава 8

Графиня Сара опасалась, что визит мужа по своему обыкновению будет кратким, и он покинет Гринхиллс, как только получит отчет управляющего о состоянии дел в поместье. Но прошел месяц, а Альфред Эшби даже не упоминал о своем скором отъезде, и изобретал все новые предлоги, чтобы подольше оставаться в Аббатстве. По утрам он слушал в своем кабинете отчеты управляющего, а также принимал арендаторов, которые приходили к нему с различными просьбами. В другие дни хозяин Гринхиллса устраивал у себя приемы гостей, и в свою очередь наносил им ответные визиты с женою.

Однажды граф Кэррингтон поинтересовался, почему компаньонка его жены не появляется в обществе, на что графиня Сара с глубоким вздохом ответила следующее:

– Гортензия, бедняжка, стесняется лишний раз привлекать к себе внимание людей после того несчастья, которое с нею случилось. Она с первых дней своего пребывания в поместье просила меня не вынуждать ее присутствовать рядом со мною, когда у нас гости.

«Что ж, со стороны Мейбелл это весьма разумное решение, учитывая, что за нею охотятся люди герцога Йоркского и барона Вайсдела», – подумал граф Кэррингтон. Но с его точки зрения плохо было также то, что Мейбелл упорно избегала и его тоже. А он так желал окончательно убедиться в том, что Гортензия Уиллоби это его потерянная возлюбленная и трогательная малышка Арабелла является его родной дочерью. Но чаще всего он случайно встречался с нею в коридоре, на лестнице или в холле, и тогда девушка после быстрого поклона быстро проскальзывала мимо него подобно призраку. Но Альфред Эшби не отчаивался; он все же имел возможность разговаривать с Мейбелл по вечерам, в которые она непременно составляла компанию его жене, и ему оставалось только дождаться удобного случая поговорить с Мейбелл наедине без помех.

Этот случай представился, когда графиня Сара отправилась навестить заболевшую жену священника Марию Вуд. Мейбелл по поручению графини прогуливалась с ее сыновьями по окрестностям Гринхиллса, где ее заприметил граф Кэррингтон, возвращавшийся домой верхом на коне из Гластонбери. Он спрыгнул с коня, привязал его к старому дубу, и направился к Мейбелл, наблюдавшей за тем как Эд и Луи с веселым смехом катаются по стогу сена.

При виде приближающегося графа Кэррингтона Мейбелл в растерянности закусила губу, затем, опомнившись, она быстро позвала мальчиков домой. Пусть ей не удастся совсем избежать нежеланного разговора с хозяином Гринхиллса, но сократить его длительность было вполне в возможно.

Эд и Луи вняли ее призыву, – по дороге домой можно было увидеть столько интересного! Особенно их занимал вопрос – попался ли в силки, которые они расставили в полдень, кролик.

Через несколько минут Альфред Эшби нагнал по дороге Мейбелл, и она волей-неволей должна была опереться на его предложенную руку. Когда девушка ощутила твердость пальцев своего спутника, ее охватила невольная радость. Все-таки судьба очень милостива к ней, если она вопреки ее же стараниям дарит ей свидание с тем, кого она любила больше всех на свете.

Граф Кэррингтон заметив ее улыбку, улыбнулся сам и с нежностью сказал:

– Очевидно я все же не противен вам, Гортензия, если вы сейчас улыбаетесь мне. В последнее время вы так упорно избегали меня, что я почти уверился в вашей неприязни ко мне.

– Вы ошибаетесь, милорд. Дело в том, что бедной компаньонке не следует много видеться с мужем своей госпожи, – мягко ответила Мейбелл.

– Молодая леди, вы являетесь бедной компаньонкой в такой же мере, в какой Йоркшир может называться Мидлендзем, – жестко проговорил граф Кэррингтон, сильно стиснув руку Мейбелл на тот случай, если она начнет от него вырываться. Но бог свидетель, больше он не допустит, чтобы Мейбелл укрывалась от него под чужим именем, и заставит ее говорить правду.

– Я не понимаю вас, ваше сиятельство, – растерялась Мейбелл.

– А я не понимаю, как дочь пастора из йоркширских пустошей может говорить об густых лесах Мидлендза как о местах, где она прожила всю свою жизнь, – невозмутимо отозвался Альфред Эшби. – Но все эти неувязки легко объясняются, если предположить, что компаньонка моей жены не дочь бедного йоркширского священника, а высокородная леди Мейбелл Уинтворт из Срединной Земли.

Мейбелл молчала, не зная, что на это сказать. Дальнейшие отпирательства были бесполезны, оставалось только признаться во всем. Поняв молчание Мейбелл как знак согласия, Альфред Эшби дрогнувшим голосом сказал ей:

– О, Мейбелл, какой мучительной для меня оказалась твоя холодность! Я ведь помню, как ты была готова все поставить на кон, лишь бы быть рядом со мною. Что случилось, почему ты сделалась чужой для меня?

– Фред, вы можете меня презирать и даже ненавидеть за мою жалкую ложь, но мне кажется, вы не должны относиться ко мне иначе как к компаньонке своей жены, – жалобно проговорила Мейбелл. – Поймите, правда ничего не сможет изменить в наших отношениях. Мы не должны предаваться своим чувствам и тем самым совершать предательство по отношению к графине Саре. Видит бог, она не заслуживает того, чтобы мы обманывали ее под крышей ее собственного дома.

При упоминании имени жены лицо графа Кэррингтона омрачилось, и он хмуро сказал:

– Мейбелл, я долго думал над той затруднительной ситуацией, в которую мы все трое попали, и я принял твердое решение просить Сару о разводе. Ты права, до того времени пока я буду связан с нею супружескими узами, мы не имеем права предаваться нашей любви.

– Но графиня не переживет развода с вами, она слишком сильно вас любит! – охнула Мейбелл. – И потом, Фред, вы же говорили, что никогда не разведетесь с вашей женой.

– Обстоятельства сильно изменились, – ответил ей граф Кэррингтон, и нахмурился еще больше. – Знаешь, Мейбелл, я втянут в опасный антиправительственный заговор и сегодня моя жена, как самый близкий мне человек, тоже подвергается большому риску оказаться вне закона. Пока чудовищный взрыв государственного потрясения предотвращает уравновешенное правление Карла Второго. Но говорят, наш король совсем плох, и его смерть не за горами. Я начал думать обезопасить Сару нашим разводом еще по пути в Гринхиллс, за время пребывания в поместье мои намерения превратились в твердую решимость. Я разведусь с Сарой, сделаю Эда следующим графом Кэррингтоном еще при своей жизни и передам им большую часть своей собственности в их полное владение. Таким образом, я защищу будущее нашего рода, а Сара ради благополучия нашего сына согласится с этим замыслом. У меня достаточно связей, чтобы добиться развода по акту парламента, а это даст мне возможность вступить с тобою в брак, дорогая Мейбелл, вернуть тебе имя честной женщины и узаконить нашу дочь.

– Фред, а сразу после бракосочетания ты не разведешься со мною, чтобы так же обезопасить меня как Сару? – испуганно спросила Мейбелл, хватая своего возлюбленного за рукав.

– Нет, Мейбелл, за возможность быть рядом с тобою я еще поборюсь с судьбою, – рассмеялся над ее страхом граф Кэррингтон, невольно радуясь той горячности, с которой девушка хваталась за него. – Но тебе нужно перебраться в Голландию, в Англии тебе оставаться небезопасно. Герцог Йоркский еще надеется отыскать тебя, но особенно опасен барон Вайсдел – подлый, циничный человек! Он не тот, за кого себя выдает: притворяется пуританином, чтобы выведать секреты лордов оппозиции против правительства. Но на самом деле он шпион герцога Якова и работает на него за деньги. После нашего бракосочетания ты и Арабелла отправитесь в Амстердам, и там будете ждать моего приезда.

Мейбелл не могла произнести ни слова, ее голова закружилась от открывавшихся перед нею радужных перспектив. Будущее обещало ей то, о чем она прежде не могла мечтать. Она станет женою графа Кэррингтона и будет навеки связана со своим любимым. Сердце у Мейбелл радостно трепетало как у взлетевшего ввысь воробушка, но одновременно она тревожилась о графине. Как Сара перенесет весть о том, что ее ненаглядный Альфред с нею разведется⁈

А граф Кэррингтон неутомимо рассказывал Мейбелл о том, как он искал ее последний год, и Мейбелл невольно заслушалась его словами о любви к ней. Дорогу в Гринхиллс они выбрали самую длинную, но теперь Мейбелл была рада этому, от души наслаждаясь обществом своего желанного спутника. Природа словно благославила их союз. Наступило самое приятное время суток, когда роса свежими каплями падала на жаждущие влаги пустые после покоса поля. Закат алел теплым сиянием, небольшие тучи мало задевали его. Он горел огнем над опаленными летом холмами, а затем, расстилаясь по небу, становился все мягче и мягче. На востоке исподтишка наступала тьма, и на небе в ожидании царственной луны высыпало несколько звезд. Дорога, по которой шли граф Кэррингтон и Мейбелл, была еще горяча, но приближающаяся рощица обещала им прохладный приют.

Мальчики резво обогнали их. У Эда в руках был пойманный кролик, а Луи застенчиво сунул Мейбелл собранный для нее букет полевых цветов.

– Надо же, мой сын может поучить меня хорошим манерам. Ведь этот букет должен был преподнести вам я, мисс Уилоби, – приятно удивился поступку младшего сына граф Кэррингтон.

Мейбелл только посмеялась его словам, и от смущения спрятала свое зардевшееся лицо в душистом облаке цветов.

Так, беседуя, они постепенно вошли в сад, и не заметили, как к воротам поместья подъехала карета, из которой вышла графиня Сара. Но она, увидев своего мужа и компаньонку в саду, поспешила к ним, чтобы рассказать последние новости о состоянии миссис Вуд.

На какое-то время графиню Сару плотно обступили, скрывая из вида, ветви деревьев, обремененные наливающимися плодами, когда перед нею предстала беседка, благоухающая шиповником и жасмином, компаньонка и ее муж уже были в ней, увлеченно о чем-то беседуя.

Графиня Сара застыла на месте: жесты графа Кэррингтона и девушки, при обращении друг к другу были настолько доверительными, что не верилось в то, будто совсем недавно они были едва знакомы. Прогоняя внезапно возникшее подозрение словно болезненное наваждение, Сара собралась с силами, и подошла поближе к этой паре, желая окончательно убедить себя в своем заблуждении на их счет.

Сквозь шелест листвы до нее донесся голос Альфреда, ласково уговаривающий девушку:

– Доверься мне, дорогая. Скоро мы будем связаны с тобою навеки, так прояви хоть немного той смелости, с какой ты год назад буквально ворвалась в мою жизнь и наполнила ее собою.

– Я не могу ответить вам на чувство, пока мы находимся в доме графини Сары, – защищалась от него девушка.

– Но мы не в доме, мы находимся в саду, где нас видит только луна, – с этими словами Альфред Эшби припал с поцелуем к губам Мейбелл и этим сразу полностью подчинил себе ее волю. Девушку охватила столь сладостная истома, что она ни о чем не думая всецело отдалась своему поцелую с графом Кэррингтоном.

При виде этой сцены с глаз графини Сары словно упала пелена. Она схватилась за свое раненое сердце, но пересилив себя, выступила вперед и спросила со страданием в голосе:

– Гортензия, скажи, это мой муж – отец твоего ребенка?

Мейбелл охнула от неожиданности, и отступила от графа Кэррингтона. Но Альфред Эшби даже в этот тягостный для себя момент не отпустил ее руки, и твердо заявил жене:

– Да, Сара, Арабелла – это моя дочь. Мужайся, дорогая, сейчас нам предстоит с тобою не самый легкий разговор в нашей жизни, но надеюсь, мы с честью завершим его. Милые леди, прошу вас, пройдемте в дом.

С этими словами он взял обеих дорогих его сердцу женщин под руку, и повел их по садовой дорожке к старинному зданию. На пути Мейбелл принял бить от волнения сильный озноб, и граф Кэррингтон при входе в дом сразу вызвал к себе экономку, чтобы она позаботилась о его возлюбленной. Сара держалась лучше, но ее лицо покрыла такая смертельная бледность, что Альфред Эшби поспешно налил ей бренди, чтобы немного привести ее в чувство.

Между супругами состоялся очень тяжелый и продолжительный разговор, после которого Сара проплакала весь остаток ночи. Граф Кэррингтон, нахмурясь, прислушивался к рыданиям, которые доносились из спальни его жены и не знал, как ему унять ее душевную боль. Прежде он не мог подумать, что их интересы так сильно разойдутся, что станут диаметрально противоположными друг другу. Он готов был отдать за Сару свою жизнь, но невольно стал виновником самого тяжелого в ее жизни горя. Потеряв всякий сон, граф Кэррингтон мерил шагами длинный коридор, и эта мучительная ночь казалась ему такой же бесконечной, как и отчаяние его жены. Но утро прервало душевные терзания лорда Эшби появлением в его кабинете заплаканной, но удивительно спокойной Сары.

– Ты прав, Фред, прежде всего мы должны думать о благополучии нашего сына, наследника рода Эшби, – сказала она. – Я подам на развод с тобою, и будь что будет!

Ни один мускул не дрогнул на лице Альфреда Эшби – графиня Сара держалась так величаво, с таким царственным достоинством, что он не мог поддаться душевной слабости, хотя испытывал сильное желание пасть к ее ногам и молить ее о прощении. Им же нужны силы для того, чтобы выдержать все грядущие испытания судьбы, и они не могли позволить себе дать душевную слабину.

Граф Кэррингтон почтительно поблагодарил жену за принятое ею решение, после чего супруги созвали в холл всех слуг. Им было объявлено, что их господа разводятся, а Мейбелл следует почитать как следующую жену графа Кэррингтона. Мейбелл тоже присутствовала при этом объявлении, и с упавшим сердцем она видела, что никто этой новости не рад. Девушку кольнуло тревожное предчувствие, что для нее тоже начинаются трудные дни.

Глава 9

Желая поскорее воплотить свои планы в жизнь, граф Кэррингтон в тот же день отправился в столицу, несмотря на то, что хлынул сильный дождь, грозящий превратить деревенские дороги в непроходимую топь. После его отъезда Мейбелл начала чувствовать себя очень неуютно в Гринхиллсе, который сделался для нее чуть ли не родным домом. Графиня Сара сделалась чрезвычайно холодна к девушке, и больше не звала ее разделить с нею одиночество по вечерам. Хозяйка поместья даже не заговаривала с Мейбелл лишний раз, и обращалась к ней только в случае крайней необходимости. Слуги приняли сторону своей любимой, несправедливо обиженной госпожи, и тоже сделались недоброжелательными по отношению к Мейбелл. Сыновья графа Кэррингтона недоумевали, как им теперь относиться к девушке, которую их отец при всех назвал своей невестой и их будущей мачехой. Только гувернер мальчиков, месье Жермонт, был по-прежнему любезен с Мейбелл из-за свойственной французам галантности, особенно когда ее предметом была столь юная и привлекательная особа как Мейбелл Уинтворт.

Всеобщая неприязнь окружающих не могла не произвести тягостного впечатления на чуткую девушку, и Мейбелл сделалась столь печальной и подавленной, что доброе сердце Сары Эшби дрогнуло. Подумав, графиня также поняла, что с ее стороны неразумно портить отношения с будущей женой Альфреда, и тем самым вносить раздор в семью. Поэтому она окончательно смирилась со своей судьбой, и попыталась возродить прежние доверительные разговоры со своей юной соперницей. Право, на Мейбелл было трудно сердиться, она была так прелестна, что ей хотелось простить буквально все – и обман, и ее удачливость в любви. Мейбелл с радостью пошла на примирение и была столь предупредительна с графиней Сарой, что та снова душевно привязалась к ней. Жена Альфреда Эшби даже с грустной улыбкой призналась Мейбелл в том, что если уж ей суждено расстаться с любимым мужем, то Мейбелл будет самой лучшей ее преемницей, и ей уже не так тяжело думать о разводе, как прежде, ведь она искренне желает счастья им обоим.

Окончательно приняв решение уступить своего мужа удачливой сопернице, Сара стоически начала ждать новостей из Лондона о своем бракоразводном процессе. Но он двигался чрезвычайно медленно, одно слушание сменялось другим поистине с черепашьей скоростью. Несмотря на то, что иск был подан от имени графини Сары и граф Кэррингтон изъявлял желание удовлетворить все требования своей супруги, церковный суд тщательно и дотошно вникал во все подробности супружеской жизни четы Эшби. Графу Альфреду и графине Саре нужно было доказать, что в течение долгого времени они не поддерживали интимных отношений, прежде чем развод мог быть передан на утверждение Парламента. С этой целью допрашивались также слуги и служанки разводящихся супругов. Наконец все бумаги были переданы в парламент, и Альфред Эшби обратился за помощью к старинному другу своего отца, влиятельному маркизу Эдварду Китченеру, прося, чтобы тот повлиял на решение присяжных к его выгоде.

Маркиз Китченер, сдерживая возмущение, принял Альфреда Эшби в гостиной своего роскошного лондонского особняка, и когда они остались наедине, без обиняков высказался, что он думает о бракоразводном процессе молодого человека.

– Фред, мальчик мой, я буду говорить с тобою сурово, но ты заслуживаешь горьких слов. Точно так же с тобою говорил бы твой отец, будь он жив, – резко проговорил пожилой вельможа. – Ты совершаешь самую крупную ошибку в своей жизни, разводясь с такой достойной и прекрасной женщиной, как твоя супруга Сара. Уже не говоря о том, что развод это сам по себе большой позор, который нескрываемым пятном ляжет на твое имя, ты лишишься доброй и верной подруги, которая искренне блюла твою честь, самоотверженной матери твоих сыновей и превосходной хозяйки твоих фамильных владений. Любой разумный человек без всяких подсказок со стороны понял бы, что утрата такой жены – это сущее бедствие и союз с нею нужно хранить как зеницу ока.

– Милорд, я не могу не признать справедливости ваших слов, но у меня есть обязательства по отношению к девушке, которая будет носить мое имя, – нахмурившись, сказал в ответ граф Кэррингтон.

Маркиз Китченер пренебрежительно фыркнул, услышав эти слова.

– Мне кое-что рассказывали о вашей избраннице, Фред, об этой некоей Гортензии Уиллоби, так, кажется, ее зовут? – нюхая табак, отозвался он. – Ее поведение просто предосудительно, если она продолжает жить под крышей вашего дома до свадьбы, а не предпочитает находиться у своих родных, как это подобает порядочной девушке. По всему видно, что она авантюристка, и если вы свяжете себя брачными узами с этой сумасбродной девицей, то она вас еще втянет в какую-нибудь скандальную историю и нанесет урон вашей чести, помяните мое слово.

Граф Кэррингтон вздрогнул – пророчества проницательного старика-маркиза почти всегда сбывались. Но он пересилил себя, и с улыбкой сказал:

– Лорд Эдвард, я всем сердцем люблю эту девушку, и если я хочу жениться на ней, то это не потому, что я желаю быть счастливым с нею, хотя чего таить – на это счастье в семейной жизни я тоже очень рассчитываю – но, нет, я женюсь на ней главным образом потому, что желаю ее благополучия!

– Что ж, если ваши чувства столь сильны, то я окажу вам содействие, Фред, – с сожалением произнес маркиз Китченер. – Но до чего же мне жаль твою жену! Я знаю, она любит тебя больше собственной жизни. И, несмотря на то, что иск на бракоразводный процесс подан от ее имени, я уверен, что она это сделала под твоим нажимом.

– Да, это так! – глухо подтвердил граф Кэррингтон, все больше испытывая неловкость под обличающим взглядом друга своего отца.

– Бог еще накажет тебя за твою несправедливость к Саре, Фред! – торжественно провозгласил старый маркиз. – Если ты не смог оценить его великий дар в виде любящей и преданной жены, то не удивляйся, если женская неверность станет твоим уделом.

Альфред Эшби молча поклонился в знак прощания, не проявляя никаких признаков раскаяния, на которые так надеялся старый вельможа, пытающийся отговорить его от задуманного шага.

Окончательный вердикт по бракоразводному делу четы Эшби должен быть оглашен в конце зимы, но внезапная смерть короля Карла Второго отменила все запланированные заседания Парламента.

Первого февраля 1685 года с королем случился удар, шестого февраля его не стало. Он скончался в окружении большой толпы своих родных и придворных, которые открыто скорбели по нем. Фаворитка Карла, герцогиня Портсмутская, рыдала от горя возле ложа умирающего, но сам король беспокоился об другой своей любовнице, актрисе Нелли Гвин. Хватая за руку своего младшего брата герцога Йоркского, который должен быть стать новым королем Англии, Карл умоляюще шептал:

– Яков, позаботься о том, чтобы моя бедная Нелли не голодала. Она же беззаботна как птичка, и без поддержки быстро скатится в ту пропасть нищеты, из которой я ее вытащил.

Карл дарил своей возлюбленной богатые подарки и щедро содержал ее, но Нелли была настолько бескорыстна, что безоглядно делилась всем этим богатством с людьми, которым не так повезло, как ей. По этой причине Нелли ничего не скопила себе на черный день, и Карл опасался, что Нелли ждет печальный конец некогда блистательных куртизанок, обычно умирающих в подворотне от нищеты и болезней. Король с надеждой смотрел на своего младшего брата, но Яков, уже чувствуя себя хозяином положения, сухо ответил ему:

– Сир, вам подобает думать о предстоящей встрече с Вечным Судьей, а не об этой потаскушке. Я, конечно, выделю некоторую сумму на содержание миссис Гвин, но давать деньги таким людям, как она, все равно, что выбрасывать их на ветер.

Умирающий Карл со стоном откинулся на подушки, чувствуя, что больше он не в силах что-либо сделать для самых дорогих ему людей. По его щеке скатилась слеза, он вспомнил, что так и не примирился со своим изгнанным, но любимым сыном Джеймсом Скоттом, герцогом Монмутом. Смерть, как всегда, пришла не вовремя, и забрала свою жертву. Сердца всех английских протестантов затрепетали от недоброго предчувствия: на престол взошел новый король-католик Яков Стюарт, и теперь их благополучие было под угрозой.

Яков Второй в обществе своей супруги Марии Моденской начал открыто слушать католическую мессу в королевской часовне, и квакеры послали ему петицию, где содержались следующие слова:

«До нас дошло, что вы, сир, не более сторонник англиканской церкви, чем мы, и мы надеемся, что ты облечешь нас той же степенью религиозной свободы, что позволяешь себе».

Но король Яков сурово ответил в том духе, что в Англии должна господствовать только истинная католическая церковь, и отклонил петицию. В Уайтхолле вопреки английским законам поселился папский легат, в стране, словно грибы после дождя, начали появляться католические часовни и школы. Протестанты тревожились все больше и больше. Что же последует дальше – их религиозное преследование и костры инквизиции⁈

И взоры англичан обратились к изгнанному герцогу Монмуту, утверждающему, что его мать Люси Уолтер состояла в тайном браке с королем Карлом Вторым. А это означало, что в Англии может снова появиться король-протестант!

– Монмут – сын короля! – шептались в светских салонах, кофейнях и тавернах. – Брачный договор Карла Второго и Люси Уолтер хранился в спальне умершего короля, но его скрывают от народа. Протестант Джеймс Скотт – вот наш истинный новый король!

Графа Кэррингтона тревожило не только то, что новый король – католик и может вернуть земли Аббатства Кэррингтонов католическим монахам, но и то, что он был упорным поклонником его невесты Мейбелл Уинтворт. Теперь, когда герцог Йоркский стал королем Яковом Вторым, его возможности значительно расширились, и Альфред Эшби не хотел, чтобы ему предоставился случай завладеть Мейбелл. Он немедленно написал своей невесте письмо, в котором просил ее приехать вместе с дочерью в Гринвич. В Гринвиче граф Кэррингтон думал нанять шхуну, которая переправит Мейбелл с ребенком в безопасную Голландию.

Графиня Сара, прочитав письмо от мужа, согласилась с тем, что Мейбелл нужно покинуть страну, но она решительно воспротивилась тому, чтобы вместе с нею отправилась маленькая Арабелла.

– В эти неспокойные времена Арабеллу лучше оставить дома, – озабоченно сказала графиня Сара Мейбелл. – Поезжай одна, дорогая, в случае опасности тебе будет легче спастись одной, чем с ребенком.

Мейбелл, растерявшаяся от обрушившегося на нее бурного потока крутых жизненных перемен, согласилась с графиней. Ей было жаль расставаться с дочерью, но безопасность девочки была для нее на первом месте. После недолгих сборов Мейбелл попрощалась с Гринхиллсом и его обитателями, и трепещущим от волнующих предчувствий сердцем отправилась в Лондон.

Графиня Сара постаралась предоставить Мейбелл надежный эскорт, обеспечивающий девушке безопасность в ее дальнем путешествии. Вид нескольких крепких парней из деревни, сопровождающих верхом дорожную карету графов Кэррингтонов отбивал у встречных разбойников охоту связываться с ними, и Мейбелл без особых приключений приехала в Гринвич – сельский пригород Лондона, где находился домик, снятый для нее Альфредом Эшби.

Предупрежденные о приезде Мейбелл хозяева домика – бывший пожилой моряк и его супруга, – радушно встретили Мейбелл и приготовили для нее теплую ванну. Уставшая с дороги Мейбелл поспала два часа, затем она с помощью хозяйки оделась в платье для вечерней прогулки и вышла из дома.

Гринвичский парк был одним из самых красивых королевских парков, и он славился чудесными аллеями каштанов, посаженных во времена Якова Первого по приказу этого короля. Парк располагался на отлогом холме, с которого открывался изумительный вид на Лондон и Темзу. При свете заходящего солнца Мейбелл увидела с возвышенности лежащий на западе Лондон и купол собора Святого Павла, возвышающегося точно над центром Тауэрского моста. Впереди виднелась та вошедшая в историю излучина реки, что получила название Гринвич-Рич. По ней шли морские корабли – одни в Лондонский порт, другие в чужие края. Этот вид Лондона столетиями открывался перед путниками, приближавшихся к столице по Дуврской дороге.