Текст книги "Возлюбленная распутника (СИ)"
Автор книги: Виктория Воронина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 35 страниц)
Глава 22
Отъезд Джорджа Флетчера принес Мейбелл немалое облегчение, хотя она испытывала неловкость при мысли, что фактически выжила его из его собственного дома. Этого молодого человека обожали его слуги, тогда как она и граф Кэррингтон были для них совершенными чужаками. Тем не менее, обслуга относилась к ним с неизменным почтением; Джордж дал им строгие указания исполнять все пожелания своих гостей. Поскольку погруженный в глубокую скорбь Альфред Эшби мало интересовался происходящим вокруг, Мейбелл стала полновластной хозяйкой в доме. И она решила тщательно обследовать здание, чтобы понять какие помещения больше всего окажутся подходящими для детей, которых она хотела вызвать письмом в Филдхилл, и сопровождающих их слуг.
В доме было много комнат, ведь изначально он был рассчитан на проживание не менее двести человек. Но теперь повсюду было так тихо и пусто, что Мейбелл не верилось, будто такое большое колличество людей могло могло проживать в этом особняке на самом деле. Многочисленное семейство Фичанов пало жертвой одной из эпидемий беспощадной чумы, и теперь по обширным коридорам их родового дома большей частью разгуливали сквозняки.
Девушка открыла дверь из столовой, где она позавтракала в одиночестве, вышла в коридор, и принялась бродить, повинуясь внезапно пришедшим ей в голову желаниям. Это был длинный коридор, из которого шли другие; ей пришлось подняться на несколько ступенек, потом еще на несколько. Повсюду были бесконечные двери, а на стенах висели картины. Иногда на них были изображены старые темные ландшафты, но по большей части это были портреты мужчин и женщин в старинных пышных костюмах из атласа и бархата.
Мейбелл осмотрела несколько комнат, потом еще несколько. Она видела столько комнат, что почувствовала усталость, и ей подумалось, что их было не менее тридцати на этаже, хотя она их не считала. Во всех комнатах были древние картины или потрепанные тканые обои со странными изображениями химерических существ, и почти в каждой комнате была старинная мебель с искусной резьбой. В одной комнате, похожей на дамский будуар обои были бархатные, а в ореховом шкафчике стояло несколько десятков фарфоровых фигурок животных и людей. Все они были различной величины, и искусно раскрашены в яркие цвета. Мать маленькой Арабеллы подумала о том, как обрадуются дети при виде таких игрушек, пробуждающих неуемную фантазию. Она сама, как ребенок, немного поиграла фарфоровыми статуэтками слонов и их погонщиками, получая искреннее удовольствие от возни с ними, а затем аккуратно поставила их назад в шкафчик.
После еще одного дня осмотра Мейбелл остановилась на нескольких уютных комнатах, близких к общей столовой. Она сразу послала письмо экономке Таллайт и гувернеру мальчиков Жермонту с указанием места, куда следует привезти детей, и занялась уборкой комнат. С помощью дворецкого Эванса девушка дополнительно взяла для уборки нескольких служанок в близких к Филдхиллу деревнях, и нанятые женщины принялись чистить, мыть и выколачивать пыль в покоях, выбранных молодой леди Уинтворт. На следующий день новая хозяйка Филдхилла поехала вместе со своей горничной Летти в Аберистуит и там приобрела красивые разноцветные ковры, новые занавеси, покрывала, зеркала и туалетные принадлежности. Перед своим бегством из Лондона Мейбелл позаботилась запастись деньгами на все случаи жизни и теперь она легко могла их тратить на приобретение новых стеклянных светильников, книг и игрушек для детей, а также тканей для пошива новой одежды для всех обитателей Филдхилла. Также ею не была забыта покупка салициловой кислоты, этого незаменимого средства для борьбы с простудой и сопутствующим ей жаром.
Нанятые служанки обновили убранство жилых комнат, а также произвели некоторую уборку других помещений, избавляя их углы от липкой паутины и густой пыли. Девушка молча понадеялась про себя, что Альфред Эшби оценит тот жизнерадостный уют, который воцарился в доме в результате ее стараний.
Наконец наступил знаменательный день. Детей и их слуг ожидали к вечеру, и еще до наступления сумерек во всех жилых комнатах были затоплены камины. Столовая блистала идеальной чистотой и порядком, а на кухне повариха завершала последние приготовления – сбивала яйца, чистила изюм для сладких булочек и одновременно пекла пироги. Мейбелл, дворецкий Эванс и служанки приоделись и были готовы принять долгожданных гостей. Граф Кэррингтон по своему обыкновению проводил время в одиночестве. Даже сообщение о приезде его детей не вызвал у него ожидаемого Мейбелл оживления, но девушка, не веря, что ее возлюбленный испытывает совершенное равнодушие к собственной плоти и крови, решила раньше времени не падать духом.
– Едут! – внезапно закричала Летти, выглянув в окно. В тот же миг все собаки во дворе дружно залаяли, а Мейбелл стремительно выбежала из дома, желая как можно скорее прижать к груди свою обожаемую дочурку и обнять мальчиков, которые ей стали как родные. Мысль о том, что скоро она также увидит свою старую няню Дженни, заставила Мейбелл еще больше торопиться.
Уже стемнело, и лакеи зажгли фонари. Две кареты остановились у ступенек дома, и первыми из экипажа выскочили Эд и Луи. Мейбелл, смеясь и плача от радости, кинулась их обнимать. Затем к ней степенно подошла экономка Таллайт с крошечной девочкой на руках, – как оказалось, старой Дженни было не под силу управиться с непоседливой малышкой. Приоткрыв ротик от усиленного внимания, маленькая Арабелла смотрела на свою маму и видела самую красивую и веселую леди на свете. У этой красавицы были темные волосы, как волнистый шелк, изящный маленький нос и большие смеющиеся агатово-серые глаза. Эта леди очень понравилась малышке, и она не возражала против того, чтобы пойти к ней на руки.
Сжимая Арабеллу в своих объятиях, Мейбелл заодно нежно поцеловала свою любимую няню Дженни и тепло поздоровалась с гувернером мальчиком месье Жермонтом, испытывая при этом искреннюю благодарность к преданным слугам, добросовестно заботившимися о детях графа Кэррингтона в это нелегкое для них время.
Через несколько минут вся их шумная компания заполнила собою столовую. Граф Кэррингтон не заставил себя долго ждать, и спустился к ним сразу, как только его слуга Том доложил ему, что все собрались возле праздничного стола. Как всегда, он был одет безупречно в костюм от лучших столичных портных, и пребывание в провинциальной глуши ничуть не сказалось на его внешнем облике. Жюстокор, род сюртука с прилегающим силуэтом, расширенным книзу, с поясом-шарфом по линии талии и множеством позолоченных пуговиц, был пошит из тонкого серого сукна, самого дорогого, который можно было найти в столичных магазинах. Из-под жюстокора выглядывал контрастирующий с ним по цвету красный камзол, а шею графа закрывал модный платок «кравате». Но особенно в глаза бросалась широкая кожаная перевязь с длинной шпагой. Альфред Эшби счел, что первая встреча с детьми после долгой разлуки должна нести официальный характер, и потому надел шпагу как предмет, напоминающий о дворянской чести. Рингравы – короткие штаны – заканчивались бахромой, которая чуть-чуть не доставала до черных туфель, украшенных на носке шелковыми розетками. Наряд графа Кэррингтона являл собою образец элегантности и хорошего вкуса, и окончательно подтверждал благоприятное впечатление парик алонж с крупными локонами, изящно ниспадающими на плечи.
Мейбелл с гордостью и восхищением смотрела на своего возлюбленного, сознавая, что не только модному костюму он обязан безграничным обаянием. Положим, много кавалеров, имеющих тугую мошну, могут позволить себе приобрести такой роскошный костюм, очень украшающий внешний облик. Но мало кто из них мог держаться с такой уверенностью и точно рассчитанной долей высокомерия как лорд Эшби, делающих мужскую красоту совершенно неотразимой.
Альфред Эшби проигнорировал пылкие взгляды, которые на него бросала его невеста, и обратил все свое внимание на сыновей и дочь. Он коротко благословил каждого из них по отдельности, после чего первым сел за обеденный стол. Это послужило знаком для его сотрапезников занять свои места. Все с готовностью уселись и с аппетитом принялись за ужин.
За столом граф Кэррингтон преимущественно разговаривал с месье Жермонтом и миссис Таллайт, интересуясь подробностями той жизни, которую они вели в его отсутствие. Особенно его интересовало не вызывали ли лишнего внимания его дети со стороны властей. И Мейбелл заметила, что когда Альфред смотрел на сыновей и дочь, то в его глазах, не смотря на тщательно хранимое внешнее спокойствие, скользили и нежность, и затаенная радость от их присутствия. Со своей невестой он держал себя подчеркнуто сухо, как бы говоря ей, что она еще не прощена им. Но, не смотря на подчеркнутую отчужденность своего возлюбленного, Мейбелл в первый раз за долгое время уснула абсолютно счастливой, прижимая к себе Арабеллу. Ее дети были рядом с нею, а большего ей пока не требовалось. И что может сравниться со счастьем матери снова обревшей свое единственное дитя!
Следующие дни Мейбелл всецело посвятила детям, как бы наверстывая то упущенное время, когда ее не было рядом с ними. Она вникала во все их дела, охотно рассказывала им сказки, и даже присутствовала на уроках, которые месье Жермонт давал мальчикам. Француз был только рад ее присутствию, говоря, что она чрезвычайно благотворно действует на юных шалопаев, и они делаются более дисциплинированными на занятиях. Но особенно радовала молодую леди Уинтворт ее крошка Арабелла, которая стала чрезвычайно самостоятельной барышней. Мейбелл рассталась с нею, когда она еще ползала по полу, а теперь девочка весьма бойко бегала из угла в угол, и даже усилий нескольких нянек не хватало, чтобы ее угомонить. Однако живость Арабеллы была ее матери только в радость. Похоже, и Альфред Эшби разделял с нею привязанность к детям. С их приездом он покинул свою раковину в виде кабинета, и стал принимать участие в ежедневных семейных трапезах. Его отношение к Мейбелл смягчилось: постепенно он начал разговаривать с нею без раздражения, искренне интересуясь, как его дети проводят время. И девушка снова начала питать надежду на примирение со своим непреклонным женихом.
Скоро число обитателей Филдхилла пополнилось еще одним живым существом. Прибился к ним рыжий кот – голодный, тощий, робкий, да еще и подслеповатый. Старая Дженни хотела прогнать его с помощью кухонного веника, но Мейбелл, сжалившись над несчастным животным, остановила свою няню.
– Что за дом без кота⁈ Дженни, пусть он останется, – сказала она, и Дженни, привыкшая всегда выполнять желания своей любимицы, отступила от дрожащего мурлыки.
Мейбелл назвала своего нового питомца за его подслеповатость Моул – Крот. За последующий месяц сытой жизни Моул раздобрел, и даже немного обнаглел. Везде он успевал подкрепиться, – то на кухне, то в господской столовой, где его подкармливали за то, что он мог очень галантно просить угощение. Почувствовав еду, кот подходил к сидящему за столом человеку, садился на задние лапы, легонечко бил передней лапой по ноге, а когда на него обращали внимание, с придыханием произносил еле слышимое «мяу!». Таким манером Моул обходил всех трапезничающих, и, как правило, не знал отказа. Начинал он обход со своей покровительницы Мейбелл, которая давала ему то, что он больше всего любил – запеченную рыбу или жареную печенку. Затем Моул отправлялся просить еду у мальчиков, гувернера и экономки Таллайт, и завершал свой обход графом Кэррингтоном.
Несмотря на то, что Альфред Эшби не терпел кошачьего племени, Моул особенно к нему льнул, и не обижался, когда граф не слишком вежливо его выпроваживал.
– От вас исходит хорошая внутренняя сила, ваше сиятельство, полная надежности и уверенности, вот люди и животные тянутся к вам, – добродушно сказала графу Кэррингтону Гвинет, с улыбкой наблюдая эту картину.
– Весьма обязан вам за столь лестное обо мне мнение, Гвинет, но все же, заберите от меня это надоедливое животное, и распорядитесь, чтобы его кормили где-нибудь возле кухни, – строго сказал граф Кэррингтон, снимая со своих колен взобравшегося туда кота.
Но Моул сильно привязался к Альфреду Эшби. Регулярно провожал его на прогулку, и встречал, когда граф возвращался в дом. Оставалось совершенной загадкой, как кот угадывал дорогу, по которой намеревался идти его хозяин. Мейбелл шутливо называла Моула своим товарищем по несчастью – оба они старались расположить к себе графа Кэррингтона, и оба отнюдь не преуспели в этом деле.
Размеренность жизни обитателей Филдхилла нарушил приезд большой дорожной кареты незадолго до Рождества. Девушка настороженно следила из окна, как кони волокли ее по глубокому снегу к парадному подъезду. Больше всего на свете она опасалась незваных визитеров, и особенно таких, которые могли бы увезти от нее ее жениха. Мейбелл поспешила накинуть на себя плащ и быстро спустилась вниз, желая разобраться, кто и зачем посетил семейство Эшби.
Она уже вступила на крыльцо, когда карета остановилась и из нее начал выходить Джордж Флетчер со своей спутницей. Это была очаровательная светловолосая девушка небольшого роста, которая казалась маленькой рядом с высоким молодым человеком. Ее новое платье было из бархата цвета топаза, а чулки и туфли в точности его повторяли. Меховая накидка с капюшоном, накинутым на голову девушки, надежно защищала ее от холода, и девичьи миниатюрные ручки тонули в большой муфте из норки. Впрочем, одна из этих ручек с готовностью вынырнула из муфты, чтобы опереться на надежную ладонь Джорджа.
Джордж, заметив Мейбелл, расцвел улыбкой и радостно проговорил:
– Наконец-то мы с вами встретились, дорогая Мейбелл! Знакомьтесь, это моя жена Эмилия, мы поженились две недели назад!
– Я счастлива познакомиться с друзьями моего мужа. Он рассказывал о вас столько интересного, что с вами захотел повидаться даже мой дряхлый дедушка, – в свою очередь сказала Эмилия, застенчиво глядя на Мейбелл своими прелестными голубыми глазами.
– Надо же, а мне всегда хотелось повидаться с вами, Эмилия, – с готовностью отозвалась молодая леди Уинтворт. Она немного пришла в себя от неожиданности и поняла, что внезапный приезд Джорджа Флетчера и его юной жены является для нее приятным сюрпризом. – Я уже привыкла видеть в Джордже чуть ли не брата, и заранее проникнулась к вам сестринскими чувствами.
– Только боюсь, что вы – такая блестящая придворная дама, найдете меня скучной провинциалкой. Я редко куда выезжала из нашего родового поместья, – поделилась своими опасениями Эмилия, и от этого она показалась Мейбелл еще более прелестной.
– Вам не стоит этого опасаться, Эмилия, – поспешила она заверить свою новую знакомую. – Мы с графом Кэррингтоном сейчас ведем жизнь настоящих провинциалов, и вряд ли имеем какое-то преимущество перед вами. Позвольте проводить вас в дом. Хозяйские покои мы не занимали, поэтому вы можете разместиться со всеми удобствами, как если бы в доме не было никаких гостей.
Эмилия в знак признательности наклонила голову и, с любопытством посмотрев на необычайно большой дом, хозяйкой которого она стала, степенно вошла в его парадный холл. Джордж выразил желание встретиться с графом Кэррингтоном, и поднялся наверх, сказав своим спутницам, что увидится с ними за обедом.
Мейбелл показала Эмилии хозяйские покои, а затем передала ее на попечение сестры дворецкого Гвинет, и ушла в свои комнаты осмыслить происшедшие перемены в жизни Джорджа. Он явно был влюблен в прекрасную Эмилию, заботился о ней, не отходя ни на шаг. «Прекрасно, – подумала Мейбелл, облегченно вздыхая, – значит мне с его стороны любовное поклонение больше не грозит».
Едва только эта мысль мелькнула в ее голове, как дверь отворилась, и Джордж Флетчер вошел в ее будуар без доклада.
– Джордж, зачем вы пришли? – с невольным испугом воскликнула Мейбелл. Она вовсе не желала снова становиться объектом его настойчивых ухаживаний.
– Мейбелл, я хотел бы поговорить с вами без лишних глаз и ушей, – торопливо произнес Джордж Флетчер, быстро подходя к ней. – Не бойтесь, я не сделаю ничего такого, что могло бы вызвать ваше неудовольствие.
Искренность молодого человека уменьшила чувство настороженности у Мейбелл, и она с облегчением сказала, протягивая к нему руки: – Я очень рада за вас, Джордж. Эмилия оказалась еще прелестной девушкой, чем я ее себе представляла.
– Но все равно, Мейбелл, вы – первая в моем сердце! – вырвалось у Джорджа. Он припал к ее рукам длительным поцелуем, а затем с тоской и нежностью посмотрел на нее: – Все эти дни, как мы с вами расстались, ваш образ неотступно следовал за мной.
– Джордж, как ты можешь так говорить⁈ Ты только что женился на своей избраннице, которую любил долгие годы, – опешила невеста графа Кэррингтона.
– Я на все готов ради вас, Мейбелл, даже жениться на другой женщине, – печально улыбнулся Джордж. – Ведь вы потребовали этого, и я понял, что мне никогда не завоевать вашего сердца. Мои нежные чувства к Эмилии помогли смягчить горечь моего разочарования, и я надеюсь, что стану для нее достаточно хорошим мужем… Скажите, вы больше не испытываете ко мне отвращения? – молодой человек взволновано схватил Мейбелл за руку. – Вот что беспокоит меня больше всего!
– Испытываю ли я к вам отвращение? – переспросила Мейбелл, глядя на своего собеседника широко раскрытыми от изумления глазами. – Что вы, Джордж! Вы самый великодушный, преданный и любящий друг! Я восхищаюсь вами и вашей самоотверженностью, и уверена, что второго такого прекрасного человека, как вы, можно найти лишь с величайшим трудом.
– Тогда я спокоен, – Джордж с облегчением перевел дух. – Для меня самое страшное, Мейбелл, – это потерять твое доверие. Знай, что в трудную минуту ты всегда можешь на меня положиться.
Мейбелл чуть не расплакалась, так тронуло ее благородство Джорджа Флетчера. Они проговорили чуть ли не целый час, делясь своими переживаниями и чувствуя все возрастающую нежность друг к другу. Удар в гонг возвестил им, что настало время обеда, и они поспешили спуститься в столовую.
Из-за своей беседы с Джорджем Флетчером Мейбелл не успела переодеться, поэтому она вошла в столовую в своем будничном шерстяном платье неопределенного темного цвета. В отличие от нее Эмилия нарядилась в синее бархатное платье, которое прекрасно подчеркивало красоту ее голубых глаз, и уложила свои волосы довольно в сложную и искусную прическу с жемчужной перевязью. При виде этой блондинки изумительной красоты граф Кэррингтон заметно оживился, и его угнетенное состояние духа словно рукой сняло. После того как Джордж представил жене своего друга и местного священника, Альфред Эшби предложил свою руку Эмилии, явно намереваясь сделать ее своей дамой за столом. Мейбелл ничего не оставалось, как в свою очередь опереться на руку Джорджа.
Парадный обед в честь приезда законных хозяев Филдхилла удался на славу. В большой фарфоровой супнице дымился горячий и жирный гороховый суп с луком-пореем и беконом. В серебряных мисках исходило ароматом грибное рагу, переливались перламутровым блеском отборные устрицы. Была еще жареная утка, фаршированная луком и грецкими орехами, форель на хрустящей корочке, нежные бисквиты и апельсиновый пудинг, запеченный в блюде, он был окаймлен слоеным тестом и украшен цветами из засахаренных апельсинов. Зная, что Джордж очень любит черный кофе, Эмилия распорядилась его подать, хотя кофе еще оставался очень дорогим напитком. Французские вина тоже были превосходны, и священник Каттл мысленно признавался самому себе, что давно не сидел за столь богатым и изысканным столом. По большей части ему приходилось довольствоваться вареной бараниной, горохом и элем.
Эмилия явно была в центре внимания общества, весь разговор за столом крутился вокруг ее недавнего венчания и свадебного путешествия с Джорджем Флетчером. Молодожены намеревались отметить Рождество с семейством Эшби, а затем поехать в Эдинбург навестить шотландских родственников Эмилии. Новобрачная чувствовала себя самой счастливой девушкой на свете. Она дождалась своего любимого Джорджа, стала его законной женой, и теперь могла от души наслаждаться обществом мужа и почтением окружающих. И ей очень льстило внимание такого видного вельможи как граф Кэррингтон. Альфред Эшби решил тряхнуть стариной, и применил все свои уловки опытного соблазнителя, чтобы очаровать малознакомую ему девушку. Такое занятие было для него самым приятным времяпрепровождением, безотказным средством для борьбы с душевной тоской. Джордж мало обращал внимания на уловки своего друга, гораздо больше его беспокоило настроение Мейбелл. Невеста Альфреда явно ощущала себя не в своей тарелке. Присутствие Эмилии как бы подчеркивало двусмысленность ее положения, ведь по светским правилам незамужняя леди не должна была проживать под одной крышей с холостым джентльменом, да еще без компаньонки. Мейбелл тщетно ожидала подтверждения своего статуса невесты от графа Кэррингтона, которое могло бы несколько сгладить неблагоприятное впечатление от ее предосудительного образа жизни. Но Альфред Эшби был слишком увлечен тем, чтобы говорить любезности Эмилии. И молодая леди Уинтворт решила сама намекнуть на свои будущие отношения с графом Кэррингтоном.
– Надеюсь, Эмилия, вы успеете с Джорджем возвратиться из Шотландии к нашей свадьбе с лордом Эшби, – с деланной улыбкой проговорила она. – Я бы очень хотела, чтобы вы присутствовали на моем венчании.
– Сейчас не время говорить об этом, Мейбелл, – резко оборвал ее Альфред, бросив на нее недовольный взгляд. – Наше венчание не состоится так скоро весной, если только оно вообще состоится.
Слова возлюбленного шокировали Мейбелл. Неужели его слова означают то, что он передумал на ней жениться⁈ Она бросила умоляющий взгляд на графа Кэррингтона, но он уже забыл об ее существовании, и принялся с увлечением рассказывать Эмилии о своем пребывании в Париже. Мейбелл попыталась было прийти в себя, и забыть о постигшем ее разочаровании, но боль от пренебрежения жениха была слишком велика, и с каждой минутой она становилась все больше. Не выдержав, Мейбелл встала из-за стола, и, пробормотав слова извинения, спешно вышла из столовой.
Она принялась бежать по коридору как раненый зверь, стремясь найти какое-нибудь укрытие, чтобы зализать свои невидимые раны. Дом был огромный, но где в нем место, в котором она могла бы прийти в себя? Две служанки в испуге отшатнулись от отчаявшейся девушки, пробегающей мимо них, но гостья Джорджа Флетчера никого не замечала на своем пути. Мейбелл металась по этажам, пока, обессилев, не опустилась на ступеньки лестницы, ведущей на чердак.
Девушка закрыла глаза, и ее охватило странное чувство пустоты. В ней умерла надежда на лучшее будущее, и все потеряло значение с той минуты, как она окончательно убедилась в том, что потеряла любовь Альфреда Эшби. Она сидела довольно долго, не желая предпринимать никаких усилий для облегчения своего положения, но ее заставило очнуться прикосновение влажного кошачьего носа, тыкающегося в ладони ее рук. Мейбелл открыла глаза – так и есть, Моул крутился возле нее, неподдельно ее жалея. Было просто удивительно, как он всегда верно угадывал ее настроение, и всегда оказывался рядом с нею, когда ей было плохо. Вот и сейчас, кот встал на задние лапы и положил свою голову ей на колени. Затем, несмотря на свою подслеповатость, посмотрел ей прямо в глаза с сочувствием. По-человечески так посмотрел.
Преданность кота до глубины сердца растрогала Мейбелл. Нет, она не одинока, если Моул так к ней привязан.
– Спасибо, мой дорогой Кротик, – шепнула она, нежно гладя его по спинке. – Только ты один за меня переживаешь.
– Почему же, я тоже с тобою, Мейбелл, – из вечернего сумрака выступила высокая мужская фигура, и Мейбелл узнала в ней Джорджа Флетчера. – Не печалься, дорогая, настанет день, когда ты будешь вспоминать этот день с веселой улыбкой.
До появления Джорджа Мейбелл еще крепилась, но его приход и высказанное им обещание, которое показалось ей несбыточной мечтой, привело ее в состояние, близкое к истерике, и она зарыдала.
– Джордж, за что Фред так со мной поступает? – всхлипывала Мейбелл. – Я-то так стараюсь вернуть себе его расположение, все делаю для того, чтобы ему было хорошо, забочусь о его детях, и все напрасно!
Джордж опустился рядом с нею на ступеньки лестницы, достал из кармана своего камзола платок и начал нежно вытирать с ее лица слезы.
– Мейбелл, у Альфреда горе – он потерял жену, которой очень дорожил, поэтому он мало что видит и замечает вокруг, – начал терпеливо объяснять он ей. – Особенно Фреда гнетет, что Сара погибла из-за него, и теперь ничего нельзя изменить. Для такого сильного и гордого человека как он это большой удар, от которого долгое время нельзя оправиться. Поэтому нужно терпение, чтобы он снова стал таким, каким мы его помним в лучшие времена – великодушным, справедливым и отважным дворянином.
– Да, Джордж, я понимаю, что ты прав, я сама очень сожалею из-за смерти графини Сары, но Фред во время сегодняшнего обеда обнаружил ко мне чуть ли не отвращение, а к Эмилии напротив – повышенное внимание, – поспешно проговорила Мейбелл. – Поэтому я сомневаюсь, что он когда-нибудь женится на мне.
– Дорогая, обычно мужчины не любят, когда мешают их охоте, будь это лесной зверь или внимание хорошенькой женщины. Скучающий светский лев приметил новое привлекательное личико в провинциальной глуши и, естественно, погнался за новым трофеем, – засмеялся ее собеседник. – Но Фред действительно имеет намерение жениться на тебе. Он сам мне сказал, что, не смотря на твою ветреность и легкомыслие, он вступит с тобою в брак, когда пройдет годичный срок траура по Саре.
– И ты спокойно говоришь, что другой мужчина добивается внимания Эмилии, – поразилась Мейбелл.
– Мейбелл, я доверяю своей жене, – ласково ответил девушке Джордж Флетчер, и утешающе привлек ее к себе. – Вспомни, что я тебе говорил – ты лучшая! Любой мужчина будет твоим, если ты этого захочешь, даже твердолобый Альфред Эшби. Даже самая глубокая скорбь не бывает вечной, и тогда он снова обратит на тебя внимание, поверь мне!
Мейбелл затихла, долгожданный покой снизошел в ее измученную душу. В надежных объятиях Джорджа Флетчера ей было необычайно хорошо и спокойно, и он смотрел на нее с такой любовью, что невольно верилось во все его обещания. Как ей повезло, что на ее жизненном пути ей встретился такой преданный друг. На минуту Мейбелл пожалела, что Джордж не встретился ей раньше жестокого Альфреда Эшби, но она тут же устыдилась своей минутной слабости. Сердце подсказывало девушке, что граф Кэррингтон является ее истинной любовью, а за любовь нужно бороться как за самый ценный дар мироздания. Значит, Альфред держит ее от себя в отдалении, потому что считает ее слишком ветреной и легкомысленной? Тогда она станет образцом серьезности и респектабельности.
– Джордж, спасибо, ты снова возродил меня к жизни, – шепнула она ему.
– Для меня главное, Мейбелл, чтобы ты была счастлива, – признался он ей, с радостью замечая, как жизненные краски снова возвращаются на ее побледневшее лицо.
Ободренная поддержкой Флетчера, Мейбелл вернулась в столовую в его сопровождении. Граф Кэррингтон по-прежнему рассказывал Эмилии о своем французском путешествии в компании священника, с удовольствием поглощающего сладкий пудинг. Эмилия охотно слушала рассказы друга своего мужа, но все приемы опытного соблазнителя не могли по-настоящему увлечь ее, когда в ее чистом сердце царила огромная всепоглощающая любовь к Джорджу. Альфред тоже заметил это, и не без некоторой досады он сказал ей, завершая рассказ:
– В Перигоре очень популярно рагу из свежих зеленых трюфелей, сударыня, и я бы хотел порекомендовать вам это блюдо Венеры. Трюфель обладает поистине божественными, волшебными свойствами. Ни одно самое изысканное блюдо так не располагает новобрачную к принятию от мужа выражения его чувств, как зеленые трюфеля. Трюфель придает пылкость, улучшает кровообращение и делает кожу чувствительной к ласке.
– Но я не вижу в нем надобности для себя, – смеясь, ответила графу Эмилия. – Видит бог, я способна любить своего мужа без всяких афродизиаков.
– Да, мой поцелуй может заменить Эмилии целое блюдо трюфелей, – лукаво улыбаясь, согласился со своей женой Джордж.
Их согласие окончательно остудило пыл графа Кэррингтона, и он, словно найдя собравшееся общество чрезвычайно докучливым, отрывисто попрощался со своими сотрапезниками и удалился в свои покои. Вслед за ним поспешил откланяться священник Каттл.
– Эмилия, нам тоже пора удалиться в свою спальню, – ласково сказал Джордж Флетчер, заботливо укутывая ее хрупкие плечи теплой шалью, защищающей от холодных сквозняков. Эмилия согласно кивнула ему головой, и они вышли из столовой, дружно держась за руки.
Мейбелл смотрела им вслед и невольно завидовала их супружескому согласию, каждый из них явно нашел свою вторую половинку. Ах, если бы у нее было такое с Фредом! Но, к счастью, даже в это не лучшее время для их отношений она была не одна, и у нее были другие дорогие ей существа, к которым она была привязана всем своим сердцем – сыновья Альфреда Эшби и ее дочь. От праздничного пудинга еще оставалась добрая половина, и она, идя в детскую, захватила с собою несколько его кусков, чтобы побаловать им детей.
