Текст книги "Возлюбленная распутника (СИ)"
Автор книги: Виктория Воронина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 35 страниц)
– Он сказал мне, что ты чрезвычайно мужественный и самоотверженный человек, который с немалым риском для жизни спас моего мальчика, – прошептала Мейбелл, и с трепетной нежностью поцеловала мускулистые израненные руки, которые спасли ее сына. Она обратила на него свой любящий и сияющий благодарностью взор. – Альфред, я догадывалась, что когда-то ты окажешь мне такое великое благодеяние, выше которого один человек не может сделать другому человеку. И мое сердце говорило мне правду, потому что я не пережила бы, если с Карлом случилось непоправимое несчастье.
– Не стоит благодарить меня, Мейбелл, – досадливо поморщился Альфред, и ласково провел рукой по душистым волосам жены. – Этого мальчугана я полюбил как своего родного сына, и сегодня он по закону стал моим отпрыском. А за спасение собственных детей мужчину не благодарят. Лучше скажи, чем я могу еще порадовать тебя.
– Мне хотелось бы увидеть Эда и Луи, Альфред, – призналась Мейбелл. – Я тоже полюбила их как родных, причем давно, и обещала Саре присмотреть за ними.
– Да, я знаю, как сильно ты любишь моих сорванцов, – снисходительно засмеялся Альфред. – Поэтому первым делом мы поедем к ним в Итонский колледж.
– Прекрасно, – обрадовалась Мейбелл. – Я уже придумала, какие мы им купим подарки.
И она принялась описывать мужу те дары, которые, по ее мнению, могли понравиться мальчикам. Альфред не мешал ей фантазировать, хотя знал, что многое из того, что предлагает Мейбелл им в подарок вроде щенка ее гончей, в Итонском колледже не полагается держать. Он наслаждался уже одним звуком ее ласкового голоса, и крепко сжимая любимую жену в своих объятиях, желал, чтобы эта журчащая мелодия никогда не прерывалась. Альфред Эшби никогда не думал, что его первая брачная ночь с Мейбелл Уинтворт получится настолько целомудренной и исполненной нежности, и эта ночь оказалась самой лучшей ночью, которую он провел с женщиной. Его возлюбленная стала неотъмлемой частью его жизни и его самого, и с каждой минутой в нем росла самоотверженная любовь к ней, не боящаяся никаких испытаний.
Глава 35
В начале июня дорожная карета графов Кэррингтонов подъехала к Люптонским воротам Итонского колледжа, открывающих вход на школьный двор. Стояла усиливающаяся летняя жара, но Альфред выполнил обещание, данное им молодой жене и, как только он полностью оправился от полученных им ранений, то сразу предпринял поездку в обществе Мейбелл и Арабеллы с целью повидаться с Эдом и Луи.
Лакей вынес маленькую Арабеллу из кареты, сам граф помог выйти из экипажа своей жене, и Мейбелл, очутившись под действием палящего солнца, с любопытством осмотрелась вокруг – прославленное учебное заведение Генриха Шестого пользовалось заслуженной славой не только в Англии, но и далеко за ее пределами. По ту сторону обмельчавшей Темзы высился Виндзорский замок, по самой реке плыли грациозные белые лебеди, а возле массивных ворот министра Вильгельма Третьего с семьей встречал ректор Итонского колледжа Закари Крэдок с несколькими преподавателями. Он занимал эту должность, начиная с 1681 года, и в качестве учителя латыни успел поучить самого лорда Альфреда Эшби, приехавшего повидаться со своими сыновьями, а также прогуляться по его спине своей тростью в те минуты, когда будущий граф Кэррингтон проявлял недостаточное рвение к наукам.
Теперь эти телесные наказания послужили предметом шуток для бывших учителя и ученика. Порка розгами и наказание ударами трости были в порядке вещей в элитарном Итонском колледже, и от них не избавляли лиц даже самого знатного происхождения, включая членов королевской семьи. Мейбелл мало вслушивалась в разговоры мужчин; загоревшись предвкушением желанной встречи с мальчиками, она также почти не обратила на огромную часовню, стоящую рядом с большим зданием, выстроенным в готическом стиле, спеша в дом, где находись ее пасынки.
Крэдок решил, по своему обыкновению, устроить встречу юных отпрысков Эшби с родителями и их сестрой в кабинете, которая часто служила ему приемной. Мейбелл еще не успела допить свой чай, поданный ей в качестве освежающего напитка, когда мальчики вошли в эту комнату. Молодая женщина поспешно отставила в сторону свою чашку и бросилась обнимать детей, выражая таким образом любовь и радость от встречи с ними, но уже в следующую минуту она пришла в ужас от их изнуренного и болезненного вида. Трудно было узнать в этих исхудавших, побледневших подростках прежних жизнерадостных Эда и Луи. Английская система воспитания детей была одной из самых строгих в истории человечества, англичане считали баловство огромным вредом для подрастающего поколения. Их мнение по этому вопросу выражалось следующей поговоркой: «Птенцов надо выталкивать из гнезда, чтобы они как можно скорее научились летать». Главной целью такого воспитания было подготовить воспитанников к вечной борьбе и жестокости окружающего мира. Поэтому в ход шли всевозможные средства ограничения детских желаний – скудная пища, малоотапливаемые дортуары и классные комнаты, телесные наказания за любой проступок. Таким детям вроде Эда и Луи, привыкшим к любви и заботе родительского дома, приходилось особенно туго в стенах Итона. К притеснениям со стороны преподавателей добавлялись еще издевательства старших учеников над младшими, новички часто служили слугами для более взрослых и сильных товарищей по учебе. Мальчики неоднократно просили в письмах отца, чтобы он забрал их из колледжа, где их жизнь сделалась невыносимой, но Альфред Эшби оставался глух к мольбам своих сыновей. Поэтому Эду приходилось самому по мере своих сил защищать младшего брата, его же не защищал никто. С одного взгляда было понятно, что мальчики держатся из последних сил.
– Дорогие мои, с вами что, плохо тут обращаются? – дрожащим от волнения голосом произнесла Мейбелл, и в растерянности посмотрела на мужа. Тот был, однако, подготовлен к зрелищу плачевного состояния своих сыновей – ведь недаром он тоже был выпускником Итона – и на его лице не дрогнул ни один мускул. Луи всхлипнул, и безмолвно обнял за шею Мейбелл, а Эд негодующе начал перечислять мачехе, что ему пришлось перенести в Итонском колледже вместе со своим младшим братом. Потрясенная молодая женщина узнала о преподавателях, бьющих своих учеников тростью по пальцам за малейшую кляксу, постоянном недоедании, о произволе старших учеников, отбирающих у Эда с Луи половину их обеденной порции.
– Бедные вы мои, как вы выдержали такую жизнь в этом рассаднике знаний! – невольно воскликнула она, прижимая к себе Луи еще крепче.
– Я неоднократно просил отца приехать и забрать меня с братом, но получал неизменный ответ от него, что нам нужно дальше продолжать учебу, – продолжал жаловаться ей Эд.
Мейбелл быстро повернулась к мужу, который продолжал невозмутимо пить свой чай во время рассказа старшего сына, и решительно сказала ему:
– Фред, нужно немедленно забрать детей из этой школы! Это просто тюрьма какая-то, причем из наихудших!
– Любовь моя, в других школах для мальчиков царят точно такие же порядки! Но в Итоне они хотя бы находятся среди учеников одного с ними круга, и их учат лучшие в Англии преподаватели, – спокойно объяснил ей Альфред. – Или ты предлагаешь оставить их неучами?
– Мы можем нанять для них домашних учителей, – не сдавалась Мейбелл.
– Вижу, мои сорванцы обрели в тебе надежного союзника, – вздохнул граф Кэррингтон. Он поставил свою чайную чашку на полку камина и подошел к своим сыновьям. Мальчики испуганно посмотрели на отца, настороженно ожидая его решения. Против их ожидания отец ласково заговорил с ними, стараясь силой своих аргументов убедить их в своей правоте.
– Эд, Луи, я, конечно, могу забрать вас домой в уютную постельку хоть сию минуту, поскольку ни в чем не могу отказать вашей мачехе, – в некоторой задумчивости произнес он. – Но, подумайте сами, послужит ли такое решение вашему благу? Мир греха и порока, в котором мы живем, это очень жестокий мир, дети мои. Чтобы выжить в нем и тем более победить, нужно пройти закалку не только тела, но и духа! Здесь, в Итоне, вы постигаете не только азы наук, а также азы жизненной правды. Нужно учиться бороться с противниками, нападающими на вас, со своими собственными слабостями, с лживыми доброжелателями. И тогда вы вырастите настоящими мужчинами, способными в ответ на один удар нанести своим обидчикам десять ударов, и таких мощных, что навсегда отобьете охоту у них связываться с вами снова. Если вы выдержите Итон, то вы выдержите в своей жизни все!!! Так каков будет ваш выбор?
– Я остаюсь в Итоне! – быстро ответил хрупкий Луи, увлеченно смотревший на отца во время всей его речи своими черными глазами, унаследованными от матери-француженки. Он обожал своего великолепного родителя и мечтал быть похожим на него. – А когда мистер Рождерс снова начнет меня бить по пальцам тростью, я скажу ему спасибо за эту науку.
– А ты, Эд? – повернулся граф Кэррингтон к своему старшему сыну.
– Если Луи решил остаться, то я остаюсь вместе с ним, – чуть поколебавшись, нехотя ответил Эд. Он был очень привязан к сводному брату, в чем была немалая заслуга графини Сары, принявшей внебрачного сына мужа от другой женщины как родного.
– Мальчики, пишите почаще письма, – расплакалась жалостливая Мейбелл, которую расстроило решение детей остаться в этом ужасном месте, которое называется Итоном. – Если понадобится помощь, я непременно приеду к вам!
– Дорогая, не печалься, – нежно сказал ей муж. – В конце концов, от учебы в Итоне еще никто не умер. Я, как видишь, жив, здоров, и даже благодарен Итонской школе за то, что она сделала из меня человека сильного и не боящегося трудностей. Эд, Луи, надеюсь, вы покажете своей сестре хорошие манеры во время обеденной трапезы, на которую нас любезно пригласил господин Крэдок.
Но малышка Арабелла, утомленная долгой дорогой и шумными непонятными разбирательствами взрослых, уснула на кушетке. Родители оставили ее на попечение слуг ректора, а сами отправились в старинную темную столовую 15 века, где ректор и преподаватели обедали вместе со своими учениками.
Мейбелл чувствовала себя несколько неловко, оказавшись в центре всеобщего внимания. В Итоне царили нравы не менее строгие, чем в аскетическом католическом монастыре с особо строгим уставом, и появление новой женщины, тем более красивой, служило целым событием, воспоминание о котором оставалось живо в течение многих месяцев. Так получилось, что она оказалась единственной особой женского пола на обеде в мужском учебном заведении, и глаза мужчин всех возрастов, начиная от восьмидесятилетнего профессора истории, и кончая двенадцатилетними учениками, жадно устремились на молодую леди, похожую на сказочную фею в своем нарядном легком платье из белого муслина. Ее выручило то, что она все время опиралась на твердую руку своего мужа, и ее смущение осталось незамеченным.
Обед не понравился Мейбелл. Овсяную кашу на простой воде можно было счесть приемлемой пищей, только испытывая сильный голод, а ведь в честь визита королевского министра повара колледжа испекли для всех мясной пудинг. Молодая женщина прошептала мужу, что даже необходимость подготовки к жизненным испытаниям не стоит того, чтобы заставлять детей все время жить впроголодь. В конце концов, жизненные испытания длятся не постоянно, а детскому организму требуется усиленное питание в период взросления. Тут граф Кэррингтон внял доводам жены, и переговорил с ректором насчет смягчения спартанских условий проживания учеников.
После того как Альфред Эшби утряс некоторые спорные вопросы, связанные с предстоящим содержанием учеников Итонского колледжа с ректором Крэдеком, его мысли обратились к Джорджу Флетчеру. Поведение бывшего друга немало беспокоило Альфреда; он предчувствовал, что Джордж не уступит ему легко Мейбелл без борьбы. Его доверенный слуга Том остался в Лондоне следить за Флетчером, и граф Кэррингтон рассчитывал по возвращении в столицу получить от Тома полный отчет, касающийся его соперника.
Примерно через час после поездки лорд Эшби с женой и дочерью въехал в западную часть Лондона, где у него на улице Пелл Мэлл был великолепный дом. На его первом этаже располагались большой холл, к которому примыкал роскошный зал для балов, небольшие салоны, столовая и широкая лестница, ведущая к спальням на втором этаже.
Мейбелл была восхищена, когда, поднявшись на второй этаж, она увидела обстановку своих апартаментов. Здесь были изящные столики, патинированные золотом, письменный стол с элегантно изогнутыми ножками, мягкие бархатные подставки для ног, китайский экран с разрисованными яркими пионами для камина. В спальне стояла двуспальная кровать со спинками, украшенными медальонами и многочисленными воланами, в углах разместили удобные кресла. Во всем угадывалась заботливая рука ее любящего мужа, и заказанная мебель явно была сделана не в Англии, а привезена на корабле из Франции от мастеров, обставляющих Версаль. Альфред подумал также над тем, чтобы неподалеку от спальни жены обустроить детскую для Арабеллы и комнату для няни Карла с ребенком. Молодой графине Кэррингтон не только ни к чему было придраться, наоборот, обстановка ее комнат превзошла самые смелые ее ожидания.
Пока Мейбелл восхищенно рассматривала свой новый дом, к Альфреду подошел Том и тихо сказал:
– Мистер Флетчер покинул Лондон, ваша светлость.
– Какое дело заставило его резко изменить свои планы? – вполголоса спросил граф Кэррингтон, продолжая при этом следить любящим взглядом за своей молодой женой. Она любовалась комнатами, а он восхищался ею самой.
Том приблизился к своему господину и шепнул ему несколько слов на ухо. Напряженное лицо лорда Эшби разгладилось – одной проблемой для него стало меньше. Когда Мейбелл радостно повисла у него на шее, благодаря его за приятный сюрприз в виде прекрасно подготовленных апартаментов, он с чистым сердцем мог наслаждаться ее восторженными излияниями и похвалами его хозяйственности.
– Любовь моя, это самое малое, что я мог для тебя сделать, – улыбаясь, сказал Альфред молодой жене. – Для меня подлинное удовольствие доставить тебе радость, так что не стесняйся, проси что-нибудь еще.
– Фред, я хотела бы повидаться с Джорджем и Эмилией, – оживленно проговорила Мейбелл. – Я очень хочу повидаться с нашими друзьями и поблагодарить Джорджа за его неизменную поддержку, которую он оказывал мне в самое трудное для меня время.
Улыбка погасла на лице графа Кэррингтона, и он сдержанно произнес:
– Увы, Мейбелл, я порвал всякие отношения с Джорджем. Поэтому, пока я жив, мистер Флетчер не переступит порога моего дома, и вряд ли ему будет приятно видеть меня.
– Но что случилось? – озабоченно спросила Мейбелл. – Вы поссорились? Из-за чего?
Альфред с минуту помолчал, не желая говорить о вещах, весьма ему неприятных. Но безграничное недоумение на лице его жены побуждало его открыть ей правду хотя бы для того, чтобы она не посчитала его самодуром.
– Джордж пытался отнять тебя у меня, Мейбелл, – глухо сказал он, избегая смотреть ей в глаза, опасаясь видеть в них всю ту же глубокую привязанность к своему сопернику. – Он влюбился в тебя настолько сильно, что легко переступил через наши дружеские узы, верность своей жене, через собственные моральные принципы. Я больше не доверяю ему, и не желаю больше встречаться с ним ни по какому вопросу.
– Этого не может быть! – не поверила Мейбелл. – Фред, почему ты так решил? Да, Джордж пытался ухаживать за мною в Уэльсе, но после того как я твердо дала ему понять, что люблю только тебя, он смирился с моим выбором, и вернулся к Эмилии.
– Ничего он не смирился! – резко возразил ей Альфред. – Вернее, смирился только наружно, и, пользуясь нашим доверием, пытался воплотить в жизнь свои коварные планы по твоему соблазнению. Когда я колебался в выборе спутницы жизни между тобою и мисс Мэллард, и спрашивал у него совета – не вернуться ли мне к тебе, он твердо принялся отговаривать меня от этого шага и склонять к женитьбе на Пэнси.
Теперь весь смысл поступков Джорджа Флетчера открылся и Мейбелл, и она, потрясенная таким коварством человека, которого считала своим лучшим другом, молчала. У нее просто не укладывалось в голове, что можно так изощренно лицемерить и строить своим друзьям ловушки Ее сердце заболело, когда она увидела страдание на лице своего любимого мужа, – он явно опасался, что она будет отстаивать свою дружбу с глубоко нравившимся ей Флетчером. Да, хотя ее привязанность к Джорджу претерпела сильный удар, она все равно продолжала любить этого молодого человека, – было в нем то редкое обаяние, против которого невозможно было устоять. Но своего мужа она любила гораздо больше, и самым сильным ее желанием было доставлять ему удовольствие и радость.
Мейбелл подошла к мужу и осыпала его лицо нежными поцелуями, стараясь своим ласками прогнать его печаль и тревогу по поводу ее возможного выбора не в его пользу. Ведь нередко женщины из чистого упрямства перечат своим мужьям, и поступают наперекор их словам. Но Мейбелл поклялась в день своей свадьбы самой себе, что она никогда не поссорится со своим любимым Альфредом, и была готова сдержать эту свою клятву. Ей оставалось только надеяться на то, что жизнь предоставит ей возможность достойно отблагодарить Флетчера за все его благодеяния по отношению к ней, не ставя при этом под удар свое супружеское согласие с Альфредом.
– Фред, если ты считаешь, что мне следует прервать все отношения с Джорджем, то я так и сделаю, – принялась она уверять своего благоверного. – Я буду избегать встречи с ним, хотя в Лондоне это сделать не так-то легко.
– О, Джорджа сейчас нет в столице, – с облегчением ответил ей муж. – Отец Эмилии тяжело заболел, и Джордж уехал вместе с нею к нему, чтобы управлять его поместьем.
– Пусть бог пошлет исцеление мистеру Остину, – с сочувствием произнесла Мейбелл, и прибавила: – А мы, Фред, займемся нашими делами, слишком долго мы ждали возможности жить вместе, не опасаясь того, что нас разлучат.
Альфред с готовностью принял предложение жены и для них потекли спокойные, безмятежно счастливые дни. Граф Кэррингтон недоумевал, как он раньше жил без Мейбелл. Она внесла столько любви и счастья в его дом, что его прежняя жизнь начала казаться ему сплошным унылым серым прозябанием. Молодая графиня Кэррингтон относилась не только к нему, но ко всем обитателям его дома с чуткостью и любовью, и слуги ценили это, работая не на страх, а за совесть. Ощущение редкой светлой гармонии начало сопровождать все дни Альфреда Эшби, и он понял, что он полюбил Мейбелл не только за ее редкую красоту и бесконечное женское обаяние, но также за ее доброту, которая оживила его омертвевшее разочарованное в жизни до встречи с нею сердце. Без нее он, в конце концов, стал бы законченным угрюмым мизантропом, чьим любимым занятием стало бы язвительное высмеивание всех проявлений человеческой природы. Мейбелл же вдохновляла его на подвиги, и для него не было большей радости, чем видеть ее счастливой.
Возвращение Мейбелл в Лондон можно было назвать триумфальным. Вся столичная знать наперебой старалась заполучить себе на вечер прежде опальную молодую жену министра финансов. Мейбелл помирилась даже со своей тетушкой Эвелин. Теперь, когда ее своевольная племянница вновь оказалась в фаворе у сильных мира сего маркиза Честерфилд сменила свой гнев на милость и вновь признала ее наследницей всего своего состояния. Правда, графу Кэррингтону пришлось выдержать тяжелый разговор с королем Вильгельмом. Вильгельм Третий откровенно был недоволен тем, что его министр женился на известной стороннице сверженного короля Якова, и он не мог простить Мейбелл, что она отвергла его любовные ухаживания. Но Альфред уже женился на опальной леди Уинтворт, и королю ничего не оставалось, как признать этот брак, поскольку в верном графе Кэррингтоне он нуждался не меньше, чем лорд Эшби в королевской милости. После открытого признания короля молодую графиню Кэррингтон приняла его жена королева Мария Вторая как одну из самых знатных дам страны.
Ради аудиенции у королевы Мейбелл пришлось ехать за город. Уже в 1689 году выяснилось, что старый городской дворец в Уайтхолле не может быть постоянной резиденцией новой королевской четы. Влажный городской воздух, полный угольной пыли из каминных труб – печально известный «лондонский смог» – был смертельно опасен для больных легких Вильгельма Третьего, и его здоровье в Лондоне ухудшилось настолько, что врачи предрекали ему не больше года жизни. Испанский посол полностью разделял эти опасения врачей, когда писал в донесении своему монарху: ' Короля невозможно узнать. Иногда приступ астмы продолжается у него до тех пор, пока слезы не начинают течь по щекам. И доктора считают его болезнь неизлечимой'. Вильгельму Третьему следовало немедленно покинуть английскую столицу, что он и сделал, обосновавшись в загородной резиденции Генриха Восьмого Хэмптон-Корте. Для уединенной частной жизни король Вильгельм приобрел за восемнадцать тысяч гиней загородную усадьбу у графа Ноттингемского, получившую название Кенсингтонского дворца. Но постоянной официальной резиденцией Вильгельма и Марии оставался Хэмптон-Корт.
Мейбелл поднялась вслед за мажордомом по парадной Королевской лестнице на второй этаж дворца и попала в приемный зал королевы, где церемониймейстер представил ее высокой черноволосой женщине, в чьем молодом худощавом лице нетрудно было узнать жесткие черты ее отца короля Якова Второго. Но у молодой королевы они выражали природное изящество и некую законченность, определенность типа Стюартов.
В отличие от мужа Мария Вторая была явно благосклонна к Мейбелл и приветлива с нею. Она знала, что эта молодая женщина оказала ее отцу неоценимую услугу, когда способствовала его побегу из Лондона, а также то, что графиня Кэррингтон стала матерью ее внебрачного брата. Втайне королева Мария мучилась угрызениями совести за то, что ей пришлось пойти против своего отца и встать на сторону его врагов. Ей пришлось сделать самый трудный для женщины выбор – выбор между отцом и мужем, которых она искренне любила, и этот выбор был вопросом жизни и смерти для обоих самых близких ей мужчин. Она выбрала мужа, твердо поддерживала его политику, но дочерняя вина продолжала терзать ее сердце. Расположение к фаворитке отца отчасти искупало эту вину, и Мария велела своим фрейлинам покинуть комнату, чтобы без помех поговорить с графиней Кэррингтон. Это соответствовало желаниям самой Мейбелл, – все связанное с королем Яковым продолжало живо волновать и трепетать ее сердце. Несмотря на то, что Яков Второй имел тяжелый и неуступчивый характер обе молодые женщины любили его, хотя по-разному. Вскоре они почувствовали обоюдную симпатию друг к другу, и их разговор принял доверительный характер. Мейбелл узнала от королевы, что католическая армия Якова Второго потерпела поражение от войск Вильгельма в Ирландии, но это поражение не смягчило его, и не склонило к сговорчивости, и он наотрез отказался от попытки примирения с зятем и дочерью, которые предлагали ему сделать его законного сына наследником английского престола, если мальчик примет англиканскую веру. Отклонил Яков Второй предложение польского Сейма стать королем Польши, поскольку этот сан мог помешать ему бороться за английскую корону, он же с маниакальным упорством стремился вернуться в свое бывшее королевство. Но большинство англичан было по-прежнему решительно настроено против короля Якова, и Мария Вторая печально заключила, что у нее нет ни малейшей надежды на встречу с отцом в ближайшее время.
Королева предложила молодой графине Кэррингтон стать ее фрейлиной, но Мейбелл желала посвятить свою жизнь мужу и детям, поэтому она с соответствующими словами благодарности отклонила лестное для нее предложение, пообещав при этом посещать все официальные приемы и балы Марии Второй. На этом они распрощались, и Мейбелл, довольная удачным знакомством со своей новой королевой, спустилась по лестнице на первый этаж дворца. Там, в огромной Картинной галерее она столкнулась с герцогом Мальбором, который в свою очередь желал засвидетельствовать свое почтение королеве Марии. Джон Черчилль, одетый в парадную военную форму, остановился, как вкопанный, увидев Мейбелл.
– Неужели это вы! – с нескрываемым изумлением воскликнул он. Он никак не ожидал увидеть здесь эту очаровательную девушку в качестве почетной гостьи королевы Марии.
В представлении Джона Черчилля молодая леди Уинтворт по-прежнему находилась в своем разоренном поместье в состоянии безнадежности и отчаяния, дожидаясь, когда он сможет с нею поговорить и решить ее судьбу. Он недавно вернулся из Ирландии, где успешно подавил все выступления якобитов, и ему еще не было известно о состоявшемся бракосочетании графа Кэррингтона и Мейбелл Уинтворт. Поэтому герцог Мальборо рассчитывал на сговорчивость прежде неприступной прекрасной леди, не подозревая, что чек, погасавший все долги Мейбелл перед ним, уже лежит в его кабинете.
– Да, сэр Черчилль, это я, – смеясь, ответила ему счастливая Мейбелл. Она догадывалась, что ее процветающий вид не является приятным сюрпризом для герцога и потешалась над ним. – Как видите, вопреки вашим предсказаниям, я не сгинула в провинциальном болоте без вашей помощи, и свет охотно принял меня назад в свои ряды.
– Как вам это удалось? – нахмурившись, спросил прославленный полководец. Нет, он не привык терпеть поражения, и тем более не собирался их терпеть от женщины, в которую он был влюблен.
– Лорд Альфред Эшби оказал мне честь женившись на мне, – беззаботно отозвалась молодая графиня Кэррингтон, и весело щелкнула пальцами перед самым носом герцога Мальборо, откровенно радуясь тому, что она избежала участи стать его сексуальной рабыней. – Прощайте, дорогой герцог! Видно, не судьба нам с вами стать прославленными любовниками.
Сказав эти слова, Мейбелл быстро побежала во двор, чтобы сесть в свою новую позолоченную карету, которая должна была отвезти ее к семье. Прошло совсем немного времени, как она покинула свой дом, а ее сердце уже начала томить тоска по самым близким и дорогим людям. Мейбелл владела обманчивая иллюзия, что отныне она является неуязвимой для своего незадачливого поклонника, и он не осмелится компрометировать жену королевского министра. При этом девушка не успела заметить, как выражение бешенства исказило лицо Джона Черчилля. Он был вне себя от того, что разбились все его надежды, связанные с леди Уинтворт, а также от ее насмешек над ним.
Герцог Мальборо был так разгневан, что даже позабыл о своем визите к королеве Марии. Он вернулся в Блэкхеймский дворец, и там принялся обдумывать план действий против дерзкой красавицы, насмеявшейся над ним. У него оставалось достаточно могущества и влияния, чтобы стереть жизнерадостную улыбку с ее лица и заставить ее считаться с ним. С этой целью Джон Черчилль вызвал к себе издателей столичных газет «Дейли Курант» и «Лондон Газетт», находившихся под его патронатом и приказал им начать подлинную информационную войну против графини Кэррингтон. Все злые сплетни и порочащие леди Мейбелл слухи, которые раньше шепотом обсуждались в полутемном углу, теперь становились достоянием всеобщей гласности. Клевета, часто сопровождавшая жизненный путь королевских любовниц, в случае с графиней Кэррингтон неизбежно обретала неопровержимость жизненного факта, благодаря умелому перу лондонских журналистов. Джон Черчилль очень надеялся, что гордый граф Альфред, за спину которого пряталась от него леди Уинтворт, после публикации рассказов о тайных похождениях его жены сам оставит свою вторую половину, чье имя будет покрыто несмываемым пятном публичного позора.
