Текст книги "Возлюбленная распутника (СИ)"
Автор книги: Виктория Воронина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц)
Глава 36
Герцог Мальборо позаботился о том, чтобы Мейбелл получила экземпляры газет с самыми яркими статьями, где наиболее полно смаковались подробности ее интимной жизни с королем Яковым. В одно утро из последних июльских дней, когда молодая графиня Кэррингтон собиралась на верховую прогулку, посыльный доставил ей запечатанный пакет без имени отправителя.
Движимая любопытством, Мейбелл принялась разбирать газеты, желая узнать, зачем ей прислали издания, которым было место в мужских кофейнях, где собирались самые отъявленные бездельники из высшего лондонского света. Через несколько минут усиленного чтения у нее потемнело в глазах. В газетах не только упоминалось о ее связи с королем Яковым, но ей приписывалось участие в разнузданных оргиях и бесстыдное заманивание мужчин в публичные дома. Правдой в этих статьях был разве что рассказ о начале ее знакомства с ее нынешним мужем и рождении ею ребенка от короля Якова. Мейбелл быстро сбросила газеты со своих колен, словно туда забрался гигантский отвратительный паук, грозящий удушить ее своей смертоносной паутиной, и по ее спине пробежала отвратительная холодная дрожь, как если бы она полностью обнаженной стояла у позорного столба на потеху собравшейся глумливой толпе.
Сначала молодая женщина не могла догадаться, кому понадобилось ее так порочить. Более того, она находилась в хороших отношениях с владельцем этих газет – Эдуардом Хэттоном. В прошлом он умолял ее заступиться за него перед королем Яковым, который собирался закрыть его предприятие за слишком вольнолюбивые публикации в защиту протестантских епископов, и она оказала ему эту услугу – уговорила короля простить дерзкого издателя. За что он теперь платит ей столь черной неблагодарностью как широкое распространение злостной клеветы на нее? Мейбелл быстро вытерла слезы с лица и решила тут же ехать к Хэттону, чтобы прояснить этот вопрос в его контору на Патерностер-роу.
В течение многих лет Патерностер-роу была пристанищем не только для издателей, но также для книготорговцев. Эта узкая, мощеная плитами улица находилась под сенью собора Святого Павла, и карета графини Кэррингтон объехала собор, но была вынуждена, не доезжая до Хэттона, остановиться перед столбами, препятствующими проезду экипажей. Таким образом, сохранялась тишина, необходимая для мыслительного процесса «отцов улицы». Мейбелл миновала однообразные складские помещения, занятые книготорговцами-оптовиками и увидела небольшой дом с вывеской, изображающей газету. Слуга открыл ей дверь и проводил в гостиную на втором этаже. После непродолжительного ожидания к Мейбелл вышел хозяин дома Эдуард Хэттон – невысокий сорокалетний мужчина в коричневом камзоле. Он имел весьма сконфуженный вид, и Мейбелл догадалась, что для него не является тайной, что печаталось про нее в его газетах. Тем лучше, решила про себя молодая графиня, это избавляло ее от долгих и неприятных объяснений целей ее визита.
– Мистер Хэттон, я весьма удивлена теми порочащими высказываниями в мой адрес, которые позволили себе ваши журналисты, – начала она, поднявшись с кресла для посетителей, в котором до того сидела, в волнении сжимая руки. – Могу ли я узнать, что заставило вас вылить на меня целую бочку грязи?
Глаза издателя забегали, и он смущенно проговорил:
– Миледи, видит бог, я не хотел этого делать. Но некое могущественное лицо, чьей власти я не могу противиться, приказал мне… хм, чтобы я изобразил вас в несколько разнузданном виде.
– И кто же это лицо⁈ – быстро спросила Мейбелл. Впрочем, она уже начала догадываться о ком идет речь, и когда Хэттон назвал имя герцога Мальборо, то не удивилась его ответу.
– Как вы понимаете, я ничего не могу сделать против его светлости, – жалобно проговорил издатель, мечтая про себя оказаться как можно дальше от всех этих разборок аристократов. – Могу дать вам совет полюбовно договориться с герцогом. Он как раз находится в моем кабинете, где мы решали вопрос о том продолжать ли упоминать ваше имя в моих газетах, или ограничиться уже написанным перед вашим приходом, и после известия о вашем появлении изъявил желание видеть вас. Советую согласиться, иначе вряд ли удастся положить конец его мстительности.
– Конечно, мистер Хэттон, я пойду к сэру Черчиллю, – поспешно произнесла Мейбелл, внутренне приготовившись к упорной борьбе за свою репутацию. Издатель был прав, следовало помириться с Мальборо, иного выхода у нее нет.
Графиня Кэррингтон вошла в длинный, с низким потолком, кабинет Хэттона, и увидела своего противника стоящим возле узкого окна и смотревшего на кофейню Капитула, расположенной на противоположной стороне улицы.
– Господин Черчилль! – окликнула его Мейбелл, желая привлечь к себе его внимание.
Герцог Мальборо повернулся к ней, и слегка поклонившись, произнес с насмешливой улыбкой.
– Доброго дня, моя дорогая. Могу сказать, что вы пользуетесь большим успехом у читающей публики. С тех пор, как статьи с упоминанием вашего имени начали печатать в «Дейли Курант» число посетителей Капитула увеличилось в три раза, всем не терпится первыми прочитать свежеотпечатанные листочки в этой кофейне о ваших похождениях. Право, жаль лишать достойных джентльменов такого славного развлечения.
– Джон, ты не можешь быть таким жестоким… – с отчаянием прошептала Мейбелл. Герцог Мальборо обнаружил столько злорадства, что она растерялась, не зная, как воздействовать на него. – Такое поведение подло и не достойно настоящего дворянина!
– А не подло, леди Мейбелл, играть моим сердцем? – гневно заявил в свою очередь Джон Черчилль. – Сколько раз ты мне давала надежду на свою благосклонность, завлекала меня, обманывала ложным приглашением на свидание! И после всего, что между нами было, ты заявляешь, что я поступаю недостойно⁈
Мейбелл молчала, не решаясь сказать разозленному мужчине, что такие надежды в нем подпитывало в больше степени его распаленное воображение, а не она сама. Она только один раз его обманула, когда бежала от короля Якова, и ей нужно было его невольное содействие. Теперь она сознавала, что ей нужно смягчить ожесточившееся сердце своего упорного поклонника, и снова превратить его если не в друга, то в терпимо относящегося к ней знакомого. Поэтому Мейбелл решила попытаться пробудить в нем чувство жалости и великодушия.
– Джон, не губи меня! – взмолилась она. – Да, я во многом виновата перед тобою, но неужели ты не способен простить слабой женщине, неужели ты действительно видишь во мне врага? Молю тебя, будь великодушен, перестань вредить мне и порочить мое имя, и бог зачтет тебе этот милостивый поступок. Скажи Хэттону, чтобы в его газете напечатали опровержение.
Но Джона Черчилля уже нельзя было успокоить словами. Слишком долго он ждал эту прекрасную молодую женщину, слишком много ночей мечтал о ней, чтобы за одну минуту отказаться от нее. Черчилль взял за плечи графиню Кэррингтон и, пристально глядя в ее глаза, сказал ей:
– Мейбелл, у меня возле Ричмонда есть загородный домик. За несколько свиданий в нем я согласен отпустить тебя. Время можешь выбрать сама. – мысленно он уже раздевал ее и ласкал ее безупречно сложенное тело, и молодая женщина содрогнулась, увидев в его глазах то неистовое желание, которое она часто замечала в глазах короля Якова. А Джон Черчилль продолжал шептать ей: – Соглашайся. Для тебя меньшим позором будет уступить мне, чем продолжать упорствовать в своем сопротивлении.
– Нет, я не могу изменить моему мужу, – отрицательно покачала головой Мейбелл, чем вызвала новый приступ ярости у герцога Мальборо.
Он резко оттолкнул ее от себя и процедил сквозь зубы:
– Тогда, леди Эшби, я буду ненавидеть вас до тех пор, пока вы не ответите на мою любовь!
Сдерживая рыдания в груди, Мейбелл выбежала из конторы Хэттона. Она шла по Пастерностер-роу, ничего не видя перед собою от застилавших глаза слез. Ей не удалось справиться с ситуацией, угрожающей ее потерей доброго имени и любви мужа, и не было никого, кто смог бы помочь ей в таком затруднительном положении. Больше всего Мейбелл боялась, что о позорных газетных публикациях узнает Альфред. Ей не хотелось даже думать о том моменте, когда он прочтет одну из этих мерзких статей, где его новоиспеченную жену выставляют еще более развратной, чем блудницу Мессалину. Какой удар будет нанесен его гордости! Мейбелл уже в достаточной степени узнала Альфреда, чтобы понять – свое достоинство он ставит превыше всего. Можно было не сомневаться, любимый муж навсегда отвернется от нее, а она не переживет новой разлуки с ним. Как ей жить без него? Неужели придется согласиться на предложение Черчилля? Мейбелл остановилась, как вкопанная, затем с отчаянием сделала отстраняющий жест рукой. После того как она узнала трогательную нежность супружеской любви Альфреда, она не могла предаться другому мужчине.
Несколько последующих дней Мейбелл прожила как на просыпающемся вулкане – предчувствие неотвратимой беды усиливалось в ней с неумолимостью рока. Она уже начала слышать ядовитый шепоток у себя за спиной, некоторые знакомые дамы окидывали ее презрительным взглядом, джентльмены сопровождали двусмысленными ухмылками. Окончательно молодая графиня Кэррингтон пала духом после последнего приема у королевы. Мария Вторая, столь благосклонная к ней в начале их знакомства, сделалась необычайно холодна теперь – она поверила тем порочащим слухам, которые ходили про бывшую фаворитку ее отца. Мейбелл поняла, что ее не желают видеть при королевском дворе, и вернулась домой угнетенная и подавленная. Ей нестерпимо захотелось увидеть Альфреда, и она тихо вошла в его кабинет, следуя чувству своей неизменной любви к нему. При этом Мейбелл боялась встретить негодующий взгляд глаз мужа, которые вдруг окажутся оторванными от чтения очередной порции газетных сплетен журналистов, вдохновляемых щедрыми гонорарами герцога Мальборо.
Граф Кэррингтон сидел на своем обычном месте за письменным столом, разбирая бумаги, присланные ему из министерства. Работы у него было столь много, что ему было не до малозначительных встреч со своими светскими знакомыми. Мейбелл облегченно вздохнула – ее любимый муж еще не узнал, какие толки про нее начали ходить в светском обществе.
Каким бы тихими не были ее шаги, Альфред все равно уловил ее дыхание. Он повернулся к ней, и с радостной улыбкой посмотрел на нее, любуясь ее побледневшим лицом, которое даже в состоянии беспокойства не потеряло своей прелести, после чего спросил:
– Ты что-то хотела, любовь моя?
– Нет, Фред, – поспешно сказала молодая женщина, для которой самым большим удовольствием было видеть любимого. И просительно добавила: – Если можно, я посижу тут возле тебя. Ты то и дело пропадаешь в министерстве, а мне хотелось бы больше видеть тебя.
– Если тебе не скучно лицезреть занятого бюрократа, то смотри, – ласково сказал ей граф Кэррингтон и вернулся к своим бумагам.
Мейбелл пользуясь разрешением, села на одно из кресел, и в молчании принялась разглядывать неповторимо прекрасные черты лица мужа. Кто знает, сколько она еще сможет наслаждаться своим счастьем. Не сегодня-завтра правда откроется, такие слухи нельзя утаить, если не подавить их в зародыше, и она потеряет Альфреда. Эти журналисты оказались такими убедительными, что она сама почти поверила в то, что является воплощением женской порочности. Что же ей делать, неужели все-таки придется уступить Мальборо, вытерпеть несколько интимных свиданий с ним? Через три, самое большое через пять ночей мужская страсть резко идет на убыль, и это не является слишком большой платой за то, чтобы сохранить любимого. Но стоило молодой графине посмотреть на мужа, как невозможность супружеской измены ясно отпечатывалась в ее сердце. Ей легче умереть, чем позволить кому-то другому стать ее любовником.
Альфред скоро почувствовал, что он не в силах продолжать чтение отчетов. От внешне спокойной Мейбелл исходила столь глубокая печаль, что его сердце начало тревожно ныть. В последние дни его любимая жена явно ходила сама не своя, и теперь это впечатление еще больше усилилось. После их свадьбы Мейбелл, уверенная, что все их беды остались позади, начала было оживать, а сейчас в ее глазах снова появилась эта внутренняя надломленность, затравленность беззащитного существа. Граф бросил озабоченный взгляд на жену. Возможно, ее плохое настроение возникло от того, что он в последнее время мало уделяет ей внимания. И Альфред решил не откладывать тот приятный сюрприз, который он утром думал сделать ей перед сном. Выдвинув ящик письменного стола, он достал футляр с большим сапфировым ожерельем, которое накануне сделали придворные ювелиры по его заказу, и с поцелуем преподнес его жене, говоря:
– Мейбелл, дорогая, прими это украшение как одно из доказательств моей любви к тебе.
Губы его красавицы-жены тронула восторженная улыбка, сапфиры сверкнули на ее шее блеском таинственных глубин океана, но ее глаза остались такими же потухшими и неживыми – роскошное украшение не избавило ее от гнетущего ее чувства тоски. Тогда не на шутку встревоженный Альфред принялся расспрашивать жену, что довело ее до такого удручающего состояния.
– Нет, Фред, тебе показалось, ничуть я не печальна, – принялась было отрицать Мейбелл, но граф Кэррингтон ясно увидел в глазах любимой страх. Она очень боялась, что он узнает правду о причине ее горя. Сердце Альфреда сжалось – неужели Мейбелл до сих пор не доверяет ему! Он крепко прижал жену к своей груди и полчаса уговаривал ее довериться ему, рассказать, что ее так сильно мучает, когда у них все хорошо и дети здоровы. Тогда Мейбелл сломалась, и со слезами рассказала ему о преследованиях герцога Мальборо и о той грязной клеветнической кампании, которую он развязал против нее.
– Я не достойна тебя, Альфред, – всхлипывая, твердила она. – Я должна была блюсти честь твоего имени, а вместо этого покрыла его несмываемым позором!
Граф Кэррингтон опять крепко прижал Мейбелл к своей груди и твердо сказал ей:
– Не плачь, любовь моя, ты ни в чем не виновата. Единственное, что мне от тебя нужно, чтобы ты была счастлива в браке со мной. Женщина должна быть довольной, радостной и веселой – больше она никому ничего не должна. Что касается решения проблем, то для этого существует муж. Ложись спокойно спать, я все улажу.
При этих словах любимого мужа безграничное счастье захлестнуло Мейбелл. Подобную радость она испытала в Солсбери, когда узнала, что король Яков отменил ее казнь. Ее снова вернули к жизни, и в эту чудесную минуту она окончательно поверила в то, что Альфред ее действительно любит так же сильно, как и она его.
Граф Кэррингтон бережно проводил ослабевшую от переживаний жену в ее спальню, а сам, несмотря на позднее время, отправился в Кенсингтонский дворец к королю Вильгельму. Король не отказал ему в аудиенции, и Альфред обратился к своему венценосному другу с просьбой оградить его жену и его честное имя от поползновений зарвавшегося герцога Мальборо.
Вильгельм хмуро выслушал рассказ графа Кэррингтона и сердито заметил ему:
– Говорил же я тебе, Фред, женись на добропорядочной женщине. От этой леди Уинтворт у тебя одни неприятности.
– Ваше величество, леди Мейбелл является для меня самой подходящей женой. Только она может заставить меня вести себя добропорядочно, – нежно улыбаясь при упоминании своей дорогой супруги, сказал граф Кэррингтон.
– Хорошо, я вмешаюсь в это дело и положу конец всяким скандалам, затрагивающим честь моих министров, – решил Вильгельм Третий. – Писаки должны уяснить себе, что им не дозволено порочить моих приближенных.
– Премного благодарен вам, ваше величество, – низко поклонился граф Кэррингтон, зная, что Вильгельм всегда держит свое слово.
Кроме разноса, устроенного газетчикам, король сделал внушение самым рьяным сплетникам и сплетницам, дав им понять, что их ждет опала, если будут продолжать клеветать на молодую жену графа Кэррингтона. Уяснив, что леди Эшби является неприкасаемой особой, злые языки утихли, а герцогу Мальборо оставалось в бессилии кусать себе губы.
В очень скором времени графу Кэррингтону довелось воочию узреть, насколько упорной сделалась злость Джона Черчилля, направленная на него и его молодую жену. Воспользовавшись свободным досугом, наставшим после упорных дней работы на посту министра, Альфред Эшби решил, что ему не помешает возобновить некоторые светские связи с видными вельможами, с которыми он, по причине своей занятости, давно не встречался. С этой целью он отправился вечером третьего августа на мужское собрание в клуб «Уайтс». Это был клуб привилегированный, известный тем, что членами его становились только отпрыски наиболее знатных фамилий. Попасть в него было труднее, чем в любой другой лондонский клуб. Многие лорды не были обременены заботами о хлебе насущем и потому тратили время на игру в карты, попойки, ухаживания за дорогими куртизанками и общением друг с другом в клубе «Уайтс». Но в этой среде аристократических сливок попадались вполне достойные и умные представители своего сословия, вот они интересовали Альфреда в первую очередь.
Войдя в холл «Уайтса», граф Кэррингтон справился у дежурного лакея о лорде Джеймсе Уинтоне. Лакей с поклоном направил его в буфетную. Альфред вошел в закусочную и первым делом увидел сидящего за столом герцога Мальборо, который при свете вечерних сумерек заливал свою неудачу с Мейбелл Уинтворт крепким бренди в окружении близких ему офицеров. Алкоголь, впрочем, не слишком помогал герцогу опьянеть и забыть роковую обольстительницу, поэтому он сразу узнал счастливого супруга неуступчивой особы и уставился на него взглядом, полным безграничной ненависти. Альфред спокойно встретил этот взгляд неудачливого соперника и отправился к тому концу стола, где находился интересующий его лорд Уинтон. Лорд Эшби не испытывал никакой злобы против Мальборо; напротив, ему было жаль его, поскольку он хорошо представлял себе какое это несчастье – быть лишенным любви очаровательной Мейбелл.
Давние приятели в знак приветствия пожали друг другу руки, и граф Кэррингтон заказал себе пунш на целый час пребывания в клубе. Он внимательно выслушал о проблемах Джеймса Уинтона, и даже дал ему пару советов, как справиться с временными трудностями, когда до его слуха донесся язвительный голос Джона Черчилля, упоминающий его жену. Появление графа Кэррингтона словно пробило стену молчания герцога Мальборо, и он говорил, говорил, давая выход своему гневу и накопившемуся раздражению.
– Знаете, джентльмены, нет ничего тайного, что не стало бы явным, – глумливо отметил он. – Можно было, конечно, пожалеть его светлость королевского министра графа Кэррингтона, женившегося на известной шлюхе его величества Якова Второго, если бы сам граф не увлекался чересчур походами в дома терпимости. А так, распутник и шлюха составляют очень даже гармоничную пару.
Услышав эти оскорбительные слова, Альфред Эшби поднялся и, несмотря на то, что испуганный назревающим скандалом лорд Уинтон пытался удержать его возле себя, направился к группе военных, в которой председательствовал Джон Черчилль.
Подойдя к Черчиллю, граф Кэррингтон похлопал его по плечу, и ровным голосом сказал:
– Эй, милорд, вы так складно говорите, что мне захотелось присоединиться к вашим собеседникам. Все, что вы сказали про меня – чистая правда, в этом я к вам претензий не имею, но вот что касается моей жены – не потому ли вы обзываете ее нелицеприятными словами, что она отказалась стать вашей шлюхой⁈
– Если вы будете продолжать в том же духе, я вас ударю! – тут же ощетинился герцог Мальборо.
– А я проткну вас шпагой, – невозмутимо заявил граф Кэррингтон. – Как проткну шпагой любого, кто осмелится утверждать, что моя жена леди Мейбелл – не есть чистый непорочный ангел во плоти!
– Вы вызываете меня на дуэль? – на губах Мальборо зазмеилась недобрая усмешка.
– Наконец-то до вас дошло! – удовлетворенно произнес граф Альфред.
– Джентльмены, король Вильгельм недавно издал указ, строжайше запрещающий дуэли! – пытался напомнить спорщикам лорд Уинтон.
– Я принимаю ваш вызов, – сказал герцог Мальборо, и повернулся к одному из своих собеседников. – Рэтклифф, будьте моим секундантом.
Граф Рэтклифф поклонился своему покровителю, и повернулся к Альфреду.
– Ваш секундант, милорд? – вопросительно произнес он.
Граф Кэррингтон обратился к лорду Уинтону.
– Окажите мне честь, Джеймс, – вежливо попросил он, и его осторожный друг не посмел отказать ему в просьбе.
Два секунданта отошли в дальний угол и обсудили условия дуэли. Поединок на шпагах должен был состояться следующей ночью в загородном Гайд-парке, чтобы не привлекать излишнего внимания. Дуэли всегда вызывали к себе повышенный интерес, а теперь, когда предстояло сражаться министру финансов и главнокомандующему армией, толки должны еще больше увеличиться.
Мейбелл узнала о предстоящей дуэли между своим мужем и герцогом Мальборо на следующий день. Она, как обычно, когда была хорошая летняя погода, отправилась на променад в Сент-Джеймский парк, и там к ней присоединилась ее светская приятельница маркиза Энн Бакхерст. Они прошлись по дорожкам парка, обмениваясь впечатлениями. Придворные дамы степенно прогуливались, и, не выказывая ни тени гордости или презрения, с улыбкой встречали восхищенные взгляды горожан. Здесь был мир позолоченных экипажей и дорогих ливрей, река блестящего атласа и дорогого шелка, текла беспрерывным потоком, не останавливаясь ни на минуту. Мейбелл увлеклась беседой с маркизой в этом мирном месте и не заметила, как постепенно наступил вечер, и солнце стало бросать на землю свои последние лучи. Между тем, маркиза Бакхерст в душе завидовала молодой и счастливой графине Кэррингтон. Ее лучшие годы остались позади, и она с трудом выносила радость своей юной приятельницы, которая всегда находилась в хорошем настроении. От своего мужа, бывшего свидетелем сцены, разыгравшейся между лордом Эшли и герцогом Мальборо, она знала о предстоящей дуэли, поэтому, улучив подходящий момент, она произнесла с лицемерным вздохом:
– Видно, вы не слишком сильно любите своего супруга, как стараетесь меня в этом уверить, дорогая Мейбелл.
– Почему вы так говорите, леди Энн? – озадаченно спросила ее молодая женщина.
– Как же, граф Альфред этой ночью должен драться насмерть с герцогом Мальбром, – кстати, из-за вас, моя милая – а вы веселы и беззаботны, как птичка! – со строгим взглядом упрекнула ее маркиза.
– Откуда вы это взяли? – побледнела Мейбелл. Она искренне считала, что после вмешательства короля Вильгельма им с Альфредом больше ничего не грозит.
– Весь Лондон об этом говорит, – торжественно ответила маркиза Бекхерст, радуясь про себя тому, что ее парфянская стрела достигла своей цели. Невозмутимость и некая закаменелость ее морщинистого лица убедили Мейбелл в том, что та сказала правду. Объятая ужасом, молодая графиня Кэррингтон круто повернулась и побежала к своему экипажу, даже не попрощавшись к нескрываемому возмущению чопорной маркизы.
Она нашла мужа в столовой, где он пил вечерний чай. Выражение спокойного лица Альфреда не предполагало никаких выходящих из ряда вон событий, но Мейбелл догадывалась, что он не считает дуэль тем событием, ради которого стоит поднимать шум. А сама Мейбелл волновалась за них двоих. Она быстро сняла и отбросила в сторону свою вдруг ставшую мешать ей шляпу, и подбежала к мужу.
– Фред, неужели ты действительно должен драться на дуэли? – тревожно спросила она.
– Да, любовь моя. Джон Черчилль посмел слишком дерзко отозваться о нас обоих, – ласково ответил ей муж.
Мейбелл с отчаянием вцепилась в рукав его светлого жюстокора, и начала просить:
– Прошу тебя, Фред, откажись от поединка. Я вовсе не хочу стать вдовой после того, как только-только обрела тебя!
– Не стоит так волноваться, дорогая. В конце концов, в прошлом я принимал участие в нескольких дуэлях, и как видишь, остался жив, – принялся терпеливо успокаивать жену Альфред. – Так что, больше веры в меня, и все закончится хорошо.
– Нет, в этот раз я не доверяю судьбе, – прошептала молодая женщина, и с мольбой посмотрела на любимого. – Мальборо слишком озлоблен, не стоит так легко относиться к предстоящему поединку с ним. Самое лучшее, что можно сделать – это замять все приготовления к дуэли. Напиши письмо Черчиллю с отказом от поединка.
– Мейбелл, я не могу этого сделать. Это я послал ему вызов, – объяснил ей муж. – Мне невозможно будет показаться в обществе, если я проявлю себя таким трусом.
– Ах, какое мне дело до общества! – отмахнулась от его слов Мейбелл, и посмотрела на мужа лихорадочно блестящими глазами. – Мне важно, чтобы ты остался целым и невредимым, мой дорогой, любимый мой Фред!
Она упала перед ним на колени, с неприкрытым отчаянием обхватила его ноги, и принялась снова молить его:
– Прошу тебя, напиши письмо Мальборо! Снова обратись к королю Вильгельму, пусть он предотвратит дуэль. Я не переживу, если с тобою что-нибудь случится.
Альфред молча посмотрел на свою возлюбленную, и на этот раз у него не хватило духа ответить ей отказом. Слишком велико было страдание Мейбелл, которая переживала, что она может потерять его. Она настолько изменилась в лице, что лорд Эшби с трудом мог узнать ее.
Выражение затравленности, исказивших ее прекрасные черты, очень сильно подействовало на графа Кэррингтона, и он невольно сказал:
– Не волнуйся, любовь моя, я напишу письмо герцогу и откажусь от поединка.
После чего поднял жену с пола, и нежно прижал ее к своей груди, желая избавить ее от переживаний.
В глазах Мейбелл отразилась безумная радость, и она, задыхаясь от счастья, прошептала:
– Фред, ты в самом деле напишешь это письмо⁈ О, дорогой, как сильно я тебя люблю!
– Конечно, – ответил гордый граф Кэррингтон, не в силах противиться силе ее любви к нему, которая затмевала ей весь остальной свет.
– Тогда пойдем в твой кабинет, и ты напишешь свой отказ от дуэли, – принялась настаивать Мейбелл.
Альфред, не возражая ей, послушно поднялся в свой кабинет. Там Мейбелл, заглядывая ему через плечо, тщательно следила за тем, как он выводит своим четким почерком строки, обращенные к Джону Черчиллю. Написанное совершенно удовлетворило ее, и она со спокойным вздохом села в кресло, – нервная дрожь перестала сотрясать ее спину. Но ее мужа продолжало тревожить ее состояние. Доктор Харви предупреждал его, что любое длительное волнение может оказаться губительным для психики Мейбелл, а она, по милости герцога Мальборо, уже дважды за это лето пережила сильное потрясение. Граф Кэррингтон приказал служанке принести снотворное и уговорил жену выпить его.
Скоро голова Мейбелл склонилась на плечо, и Альфред, бережно взяв жену на руки, отнес ее в ее спальню. Снотворное было очень сильным, и граф Кэррингтон мог рассчитывать на то, что его жена крепко проспит всю ночь. Затем он вернулся в свой кабинет и разорвал письмо, которое он написал герцогу Мальборо моля бога простить его за то, что он был вынужден солгать Мейбелл. Однако Альфред не мог отказаться от дуэли. Позор этого отказа сделал бы изгоем в светском обществе не только его, но и его детей.
Граф Кэррингтон достал из потайного ящика свое завещание, которое он написал после венчания с Мейбелл, и сделал приписку, касающуюся его сыновей Эда и Луи. Поединок ему, как правильно говорила его жена, предстоял смертельный, и следовало позаботиться обо всех своих земных делах так, как если бы он уже лежал на смертном одре.
Дуэль была назначена на четыре часа утра, но Альфред Эшби отправился на место с запасом времени. Он надеялся, что герцог Мальборо также поспешит скрестить с ним шпагу, поскольку больше всего на свете в этот момент желал не одержать победу над своим врагом, а вернуться домой еще до той минуты, когда проснется его обожаемая Мейбелл.
Джон Черчилль рвался на условленное место в Гайд-парке, желая разделаться со своим соперником, однако официальный прием у его покровительницы принцессы Анны, который он не мог пропустить, сильно задержал его. Герцог Мальборо приказал своему кучеру во всю мочь гнать карету, и пока пегие лошади с немыслимой скоростью мчали по улицам ночного Лондона экипаж, достал из глубокого кармана своего жилета миниатюру, изображающую Мейбелл, и принялся в глубокой задумчивости рассматривать ее при свете болтающегося у дверцы кареты фонаря. Изображенная девушка была так хороша собою, что всякое чувство неприязни к ней исчезло в душе Джона Черчилля. Его сердце наполнилось страстным, тоскующим стремлением, жгучим и сладостным. Черчилль снова ощутил неудержимое влечение к этой недосягаемой для него красавице, и главным препятствием на пути к ней для него был ее муж – граф Кэррингтон. Пылкий герцог поклялся про себя сделать все возможное для того, чтобы убить лорда Эшби, а там женские слезы вдовы высохнут как утренняя роса на рассвете, когда она поймет, что он именно тот мужчина, который ей нужен.
Короткая летняя ночь подходила к концу. Густые сумерки постепенно процеживались и на небе начал появляться слабый свет, когда по одной из аллей Гайд-парка, сходившихся у перекрестка, где была назначена дуэль, показалась быстро едущая карета герцога Мальборо. Спугнув мирно пасущего недалеко оленя, она остановилась возле графа Кэррингтона и двоих секундантов, подняв тучу придорожной пыли. Лорд Эшби нетерпеливо кивнул головой, не желая слушать надменных оправданий Джона Черчилля за свое опоздание, и пошел к своему барьеру. Его желание как можно скорее покончить с поединком до пробуждения Мейбелл еще больше усилилось, – на горизонте уже показался краешек солнца, который словно подгонял его приступить к немедленным действиям.
Альфред сбросил свой ночной плащ, образовавший на высокой траве с белыми маргаритками обширное темное пятно, и встал в исходную позицию: рука на уровне талии, острие шпаги смотрит в лицо противнику, край – по косой вниз вправо. Герцог Мальборо как человек военный фехтовал лучше его, но, в отличие от него Альфред не давал волю своим эмоциям, его волновало одно – закончить схватку еще до того, как проснется Мейбелл.
Джон Черчилль поклонился ему с таким злобным видом, словно хотел проклясть навеки. Он так и не выдержал этикет дуэли до конца и ринулся в атаку, не договорив приветственных слов.
Поначалу Альфред был вынужден отступать перед его натиском. Обмен ударами шпаг шел так быстро, что секундантами было трудно уловить, как это происходит: клинки молниеносно встречались и расходились, чтобы тут же встретиться снова. Через несколько минут ожесточенной борьбы граф Кэррингтон распознал тактику своего противника и постепенно начал перехватывать инициативу у охваченного ревностью герцога Мальборо. В Гайд-парке висел непрерывный металлический звон; не осталось ничего кроме схватки, перекошенного от злобы лица врага и растущей уверенности в своей победе. Слишком много промахов начал совершать Джон Черчилль, обезумевший от желания убить своего счастливого соперника. Но Альфред не хотел его смерти. Он был в достаточной степени патриотом своей страны и не желал лишать Англию ее лучшего полководца. И как легко быть милостивым и великодушным, когда ты счастлив, влюблен и любим.
