Текст книги "Возлюбленная распутника (СИ)"
Автор книги: Виктория Воронина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 35 страниц)
– Мейбл, как хорошо… что ты здесь, – с усилием прошептала умирающая. – Теперь… теперь мне не страшно за детей.
– Да, да, Сара, я позабочусь о них! – воскликнула Мейбелл, глотая горькие слезы, которые безостановочно текли по ее щекам.
Сара минуту передохнула, но что-то еще очень тревожило ее так, что она снова сделала над собою невероятное усилие, чтобы заговорить.
– Мейбл, и еще… пожалуйста, передай Фреду, что я была с ним счастлива, – на этот раз у Сары получилось просветленно улыбнуться. – Он не любил меня, но… относился ко мне так бережно и предупредительно, как если бы любил.
От нахлынувшего сердечного волнения Сара даже приподнялась со своего смертного ложа, чтобы тут же с болезненным стоном откинуться обратно и потерять сознание. Над умирающей графиней Кэррингтон склонился с молитвенником священник Вуд, и принялся шептать над нею последние молитвы. Мейбелл отошла назад: теперь душа Сары должна была перед смертью примириться с богом, хотя девушка была уверена в том, что добродетельная Сара всю свою жизнь прожила в согласии с богом и со своей совестью.
Через несколько минут священник Вуд скорбно возвестил Мейбелл и собравшейся дворне:
– Молитесь, добрые люди! Душа нашей любимой госпожи Сары покинула сей бренный мир.
Слуги начали рыдать и готовиться к предстоящим похоронам. Мейбелл тоже ничего не видя по дороге от своих слез пошла вслед за священником, чтобы в его доме повидаться с детьми. Мальчики засыпали ее тревожными вопросами, а маленькая Арабелла плакала и звала Сару. Мейбелл взяла дочь на руки и попробовала было ее успокоить, но малышка не унималась. Мейбелл сама чувствовала себя испуганным, потерянным ребенком перед лицом всесокрушающего горя, которое их постигло, но она постаралась успокоиться и взять себя в руки, понимая, что теперь все слуги ждут распоряжений от нее.
Следующие несколько дней прошли для Мейбелл как в тумане. Обитатели Гринхиллса похоронили тело Сары в семейном склепе Кэррингтонов, и в горести вернулись к своим повседневным делам. Мейбелл распорядилась выдать денежную помощь пострадавшим от набега драгун фермерам, а также снова подготовиться к поездке детей в Бристоль. Но сама она чувствовала, что не сможет отправиться вместе с ними в дом на Марш-стрит. Ее сердце все сильнее жгло горе и негодование на убийц Сары Эшби, и Мейбелл объявила священнику Вуду, что она отправляется в Лондон к королю Якову за правосудием.
– Его величество должен знать, какие преступления совершаются в нашем крае его именем! Уверена, он тогда покарает виновных, – твердо сказала Мейбелл, не догадываясь о том, что сам Яков Второй приказал своим слугам проявлять крайнюю жесткость к лицам, замешанными в мятеже Монмута.
Напрасно священник Вуд и управляющий Кэррингтонов отговаривали ее от этого рискованного намерения. Мейбелл окончательно решила попытаться прекратить гонения на мятежников, а также наказать убийцу Сары Эшби – капитана Руперта Дрейфуса. Она отдала свою карету слугам, сопровождающими детей в безопасный Бристоль, а сама выбрала себе самого выносливого верхового коня, намереваясь пересесть в наемный экипаж на ближайшем постоялом дворе.
Глава 15
Мейбелл весь день гнала своего коня мимо холмов и пустынных полей, почти не останавливаясь на своем пути. Перед ее глазами неотступно стояли те жуткие картины, которые ей пришлось наблюдать в недалеком прошлом – кровавая расправа над пленными сторонниками Монмута; измученное лицо графини Сары, на котором даже после смерти застыл отпечаток невыносимого страдания; горе и отчаяние жителей западных графств, ставших жертвой произвола королевских драгун. Сердце девушки готово было разорваться от этих ужасных воспоминаний, и от волнения она совсем утратила чувство времени, замечая лишь по положению солнца пору дня своего нелегкого пути. Миля пролетала за милей, а Мейбелл думала о том, что она имеет немалое влияние на короля Якова, и она просто обязана явиться к нему и постараться остановить тот жестокий беспредел, который нынче царил в Западной Англии. Девушка перебирала в уме те доводы, которые она смогла бы привести королю для смягчения участи мятежников, и настолько увлеклась этим занятием, что вовсе не чувствовала усталости.
Но так как все на свете имеет обыкновение подходить к концу, закончились и силы Мейбелл. Она остановилась поздним вечером в деревушке Хитстон на постоялом дворе «Лев и корона», где позволила себе короткий ночной отдых в достаточно комфортном номере для знатных постояльцев.
Утром Мейбелл спросила у хозяина постоялого двора, крепко сбитого мужчину средних лет, есть ли среди его постояльцев лица, направляющиеся в Лондон.
– А как же, имеются, леди. Они как раз завтракают в столовой, – ответил тот.
Мейбелл поспешила вниз и, по описанию хозяина постоялого двора, легко нашла нужных ей людей. Пожилой адвокат Бенджамин Прайс и его дородная супруга Анна возвращались в столицу после визита к своим провинциальным родственникам, и они были очень рады попутчикам, помогающим им скоротать далекую дорогу. Мейбелл легко договорилась со своими новыми знакомыми об проезде в их карете, и приготовилась вместе с ними отправиться в путь через час. Своего коня она оставила на постой с условием, что его заберут присланные ею слуги.
В назначенный час путешественники в полном составе вышли во двор, где их уже ожидала четырехместная карета, в которую запрягли коней разной масти. Дамы сели в карету первыми. За ними, кряхтя, взобрался адвокат Прайс, а последним к ним присоединился линкольнширский врач Колин Дрейк, закутавший свое горло, не смотря на летнюю жару, плотным платком. Компания подобралась весьма разношерстная, ни один путешественник ни в чем не походил на другого. Адвокат Бенджамин Прайс был весьма жизнерадостным человеком, который так и сыпал шутками различного рода. Его жена Анна Прайс трепыхалась, как курица при малейшем признаке опасности, угрожающей ее спокойствию, но она весьма гордилась своими золотыми браслетами с зелеными лазуритами и выставляла их напоказ при каждом удобном случае. Доктор Колин Дрейк постоянно отыскивал и находил причины для своего недовольства жизнью, а также весьма трепетно относился к собственному здоровью. Завершала картину юная искательница приключений леди Мейбелл Уинтворт, которую ее новые знакомые развлекли настолько, что ее душевные переживания несколько утихли.
Два дня путешествия прошли без особых приключений, но на третий, по мере приближения к столице, доктор Дрейк заметно забеспокоился и сказал супруге адвоката.
– Вы бы спрятали свои драгоценности, миссис Прайс. Не нужно привлекать на постоялых дворах взоры злодеев, стремящихся поживиться за чужой счет. Всем известно, возле столицы орудуют разбойничьи шайки, а у нас нет надежной охраны, способной защитить в случае их нападения.
– Может не стоит так драматизировать, мистер Дрейк? – спросила Мейбелл. – Я несколько раз приезжала в столицу, но в глаза не видела ни одного разбойника.
Врач отрицательно покачал головой в ответ на ее слова и зловеще сказал:
– Раньше времена были более спокойными, леди Уинтворт. Но сейчас, когда королевская армия находится на усмирении мятежа Монмута, столичные разбойники распоясались, чувствуя отсутствие твердой узды. Особенно бесчинствует банда Черного Босуэлла, и говорят, – все кареты без надежной охраны становятся его добычей.
Анна Прайс испуганно охнула и поспешила спрятать свои любимые браслеты, жалобно при этом причитая. Муж принялся ее успокаивать, но женщина была слишком напугана словами доктора Дрейка. Мейбелл же понадеялась, что слова чересчур осторожного врача являются сильным преувеличением, но ей тоже стало не по себе при мысли, что они могут стать жертвой ограбления дерзкими разбойниками.
Карета покатилась дальше по тряской лесной дороге. Ее швыряло и подбрасывало на рытвинах и ухабах, колеса то и дело задевали корневища деревьев или наезжали на небольшие камни. Мейбелл, утомленная монотонностью езды, попыталась было заснуть, но при такой неровной дороге это было невозможно. Оставалось только надеяться на скорый конец пути, который должен был принести облегчение всем путешественникам.
Через час начало уже смеркаться, и за окном деревья стали выступать неясными призраками из окружающего их вечернего сумрака. Дорога сделалась более ровной, и Мейбелл незаметно для себя самой начала дремать. Но прежде чем она успела окончательно погрузиться в сон, карета остановилась так резко, что грузная Анна Прайс чуть не скатилась с сидения на пол, но была вовремя подхвачена ловкими руками своего мужа.
– Что случилось? – встревоженно спросила Мейбелл у своих спутников. Ответом ей было испуганное молчание. Тогда девушка попыталась что-то рассмотреть в темноте, обступившей их карету – фонарь экипажа слабо освещал лишь небольшой участок дороги.
Совсем рядом грохнул выстрел, кто-то громко выругался и резко дернул дверь кареты. В проеме возникла темная высокая фигура, обдав сидевших в экипаже пассажиров запахом немытого тела и дешевого бренди.
– Добрый вечер, господа! – разбойник слегка приподнял шляпу. – Пожалуйте из кареты и доставайте денежки, драгоценности и все подряд, что найдется.
Для пущей убедительности злодей помахал перед носом доктора Дрейка дулом пистолета, и мужчины, испуганно вздрогнув, вышли из кареты первыми, а затем помогли выйти дамам.
Спустившись на землю, Мейбелл оглянулась вокруг и увидела, что к этому времени вся разбойничья ватага подтянулась к месту происшествия, смеясь и радуясь легкости добычи. Кучер и форейтор убежали в лес, предпочитая спасать свои жизни, а не господское добро.
Вожак разбойников, первым открывший дверцу кареты, вальяжно остановился возле оглобли и не спеша оглядел пленников. Он был одет более изысканно, чем остальные члены его шайки: богато украшенная серебряным шитьем накидка покрывала его черный бархатный костюм, мягкой кожи сапоги со шпорами красовались на его ногах, жабо из белых голландских кружев было заколото на груди золотой булавкой со сверкающим бриллиантом. По его знаку щуплый паренек лет шестнадцати принялся обходить пойманных пассажиров с большой шляпой в руках на манер ярмарочного зазывалы, и те бросали в них свои кошельки с деньгами, кольца и другие ценные вещи. Анна Прайс попыталась было утаить свои браслеты с лазуритами, но бдительный помощник атамана прижал ее к стенке экипажа и под хохот всей шайки заставил ее снять с себя все металлические предметы вплоть до булавки.
– Молодец, Джо! У тебя глаз – алмаз, ничего от тебя не утаишь, – одобрительно прокричал ему главарь.
– Не первую ночку вместе охотимся, Черный Босуэлл, – пробормотал польщенный похвалой разбойник.
Мейбелл замерла, – значит, на них напал со своей шайкой знаменитый Черный Босуэлл. Хорошего в этой новости было разве то, что по слухам Черный Босуэлл особо не душегубствовал, если пассажиры карет по доброй воле расставались со своим добром. Она тоже бросила в поднесенную ей шляпу свой мешочек с деньгами, вынула из ушей жемчужные сережки, из платья золотую брошку, и отправила все это добро вслед за кошельком. Но когда дело дошло до скромного серебряного колечка, украшавшего указательный палец ее правой руки, то Мейбелл замерла, не желая расставаться с ним. Колечко было памятным подарком от ее умершей тетушки Гортензии, и девушка понадеялась, что оно покажется разбойникам слишком жалкой добычей, чтобы позариться на него. Она с мольбой посмотрела на Черного Босуэлла, и жалобно произнесла:
– Сэр, позвольте мне оставить это кольцо у себя. Все равно оно не имеет ни для кого особой ценности, кроме меня.
В ответ Черный Босуэлл выволок ее на свет фонаря и восхищенно присвистнул:
– Эй, красавица, да это ты – главное сокровище этой кареты! – прямо заявил он, любуясь прелестным девичьим личиком. – Можешь оставить себе это кольцо, все равно я забираю тебя вместе с ним в свой притон.
Мейбелл в ужасе охнула, а разбойники пришли в полный восторг от слов своего предводителя и начали ликующе палить в воздух их своих пистолетов. Но среди них нашелся благоразумный человек, тот самый Джо, который поймал Анну Прайс на сокрытии лазуритовых браслетов, и он с усмешкой сказал Черному Босуэллу.
– Дружище, а как же твоя Бесс⁈ Если ты приведешь эту красотку к нам, то она вырвет у тебя причинное место, а девице выцарапает глаза!
– И правда. Бесс нельзя давать повода для ревности, она запросто может нас всех сдать властям, – озабоченно проговорил Черный Босуэлл, не на шутку обеспокоенный упоминанием о своей боевой подруге. Но так просто расстаться с Мейбелл ему тоже не хотелось, и он, игриво потрепав девушку за щечку, предложил ей:
– Милочка, давай пообнимаемся в кустах. Всего десять минут, и я не только верну тебе все твои побрякушки, но и прибавлю к ним браслеты этой толстухи, – он пренебрежительно кивнул в сторону Анны Прайс.
Бедняжку Мейбелл затошнило как от предложения Черного Босуэлла, так и от его фигуры, распространяющей вокруг себя зловонное амбре. Возмущение в ней действиями разбойников росло с каждой минутой и, хотя юная леди Уинтворт не любила говорить обидных слов людям, но на этот раз желание поставить на место не в меру похотливого джентльмена удачи возобладало у нее над всеми прочими чувствами.
– Сэр, возможно актрисы театра Друри-Лейн находят вашу персону неотразимой, но поверьте, на свете нет таких драгоценностей, которые склонили бы меня к тому, чтобы терпеть ваши ласки, – с убийственной вежливостью сказала она Черному Босуэллу. – Вы, сэр, для меня противнее любой обезьяны, поэтому я не могу принять ваше любезное предложение.
Мейбелл удалось не на шутку задеть самолюбие Черного Босуэлла нелестным для него сравнением с представителями обезьяньего племени, и он взревел как раненый бык, наступая при этом на пятившуюся от него девушку.
– Как, я более противен вам, чем обезьяна! В таком случае, юная леди, вы отправитесь в Лондон сущей голодранкой, и я не оставлю вам даже пуговицы, скрепляющей вашу накидку.
Свои слова Черный Босуэлл подкрепил действиями – сдернул с пальца Мейбелл колечко тетушки Гортензии и сорвал с ее накидки позолоченную пуговицу, отчего ее накидка упала на землю и перестала прикрывать полуобнаженные плечи Мейбелл. Разбойник уставился полубезумным взглядом на прелестные округлости тела девушки, затем он чертыхнулся и угрюмо велел своим товарищам собираться в обратный путь. Мейбелл сумела своей строптивостью испортить ему все удовольствие от удачного наезда на беззащитную карету.
После ухода разбойников супруги Прайс и доктор Колин Дрейк начали горестно подсчитывать свои убытки. Заодно они упрекали Мейбелл в том, что она слишком вызывающе вела себя с главарем разбойников.
– Леди Мейбелл, вы вели себя крайне неосторожно с этим отъявленным головорезом! – сказал ей доктор Дрейк, осуждающе покачивая головой. – С такими людьми нельзя шутить, с ними надо обращаться с большой угодливостью, если вы хотите сохранить свою жизнь.
– Из-за вас Черный Босуэлл мог всех нас порешить! – воскликнула Анна Прайс, эмоционально ломая себе руки из-за пережитого страха.
– Однако же мы все целы! – устало ответила им Мейбелл, и зябко передернула своими голыми плечами. – Я слышала, Черный Босуэлл отличается алчностью, а не склонностью к кровопролитию, и, если бы я не дала ему твердого отпора, он бы меня изнасиловал. Ладно, что теперь говорить, главное – что мы все остались целыми и невредимыми после этого приключения.
– Но они забрали у нас все деньги. У нас нет ни форейтора, ни кучера. Как мы будем продолжать свой путь! – в отчаянии простонал адвокат Прайс.
– Судя по ровности дороги мы находимся уже неподалеку от Лондона, мистер Прайс, – ободряюще сказала ему Мейбелл, и достала из своих туфель две золотые монеты, которые она предусмотрительно засунула в обувь, наслушавшись рассказов о разбойниках от доктора Дрейка: – Этих денег хватит нам на ужин, а что качается форейтора и кучера, то вон они – пробираются к нам через кусты.
Кучер и форейтор действительно осторожно выглядывали из-за зарослей орешника, желая удостовериться, что разбойников нет. Убедившись в том, что опасность миновала они заняли свои места, и вся компания, успокоенная неунывающей Мейбелл, продолжила свой путь
Через полчаса путешественники достигли предместия Лондона и остановились в ближайшем приличном трактире, готовом принять своих посетителей в любое время дня и ночи. Щедрая Мейбелл заказала для все компании бургундское вино, раковый суп, хорошо сдобренную приправами баранью ногу, а на десерт пудинг из каштанов со взбитыми сливками. Прекрасная еда заметно подняла настроение супругов Прайс и доктора Дрейка, но у Мейбелл едва потом хватило денег на то, чтобы оплатить поездку до Сент-Джеймского дворца в наемной карете. Конечно, она могла бы провести ночь в своем лондонском доме и утром отправиться к королю, но девушка помнила о том, что ее промедление может стоить кому-то жизни, поэтому она решила поговорить с Яковым Вторым уже этой ночью, не откладывая важной для нее беседы.
Лондон окутал полный мрак, когда Мейбелл очутилась перед воротами Сент-Джеймского дворца, и лишь блеск звезд пронизывал своим светом темные тучи. Но Сент-Джеймский дворец, не смотря на позднюю пору, был хорошо освещен и оживлен. Привратники у ворот легко пропустили Мейбелл, не видя в ней никакой угрозы для королевской резиденции, но у самого дворца стража задержала подозрительную девушку без украшений, с покосившейся прической и в потрепанном дорожном платье. Но Мейбелл не считала придать себе более привлекательный вид; она стремилась вызвать у короля Якова сострадание, а не похотливое желание.
– Добрые люди, прошу вас, доложите обо мне королю, – скрывая свое волнение, сказала она стражникам. – Я леди Мейбелл Уинтворт, и мне нужно поговорить с его величеством по важному делу.
Ее имя оказало благотворное воздействие на стражников; сержант, несший в этот вечер караул, вспомнил, что король Яков обещал вознаграждение в тысячу фунтов тому, кто найдет для него эту девушку. И офицер проводил Мейбелл к парадной двери, предварительно переговорив со следующей охраной. За парадной дверью оказался небольшой вестибюль, охраняемый двумя гвардейцами короля. Эти гвардейцы пропустили Мейбелл на дубовую лестницу, ведущую в богато убранный зал, где современная отделка выгодно подчеркивала старинный интерьер, отчего помещение выглядело пышным и роскошным. Три мраморные ступеньки вели к широкому балкону, пол был устлан большим ковром пурпурного цвета и заставлен удобными креслами. На стенах было развешано старинное оружие, с ним соседствовала прекрасная живопись – портреты, религиозные сцены и пасторали. Многие холсты, вне всякого сомнения, принадлежали кисти великих художников. Все это великолепие мягко освещали многочисленные свечи, вставленные в позолоченные подсвечники.
Позади приемного зала находился кабинет короля Якова. Мейбелл увидела там тяжелое бюро у стены и бесконечные полки с книгами. Мебель в комнате была обита темно-коричневой кожей, но, тем не менее, она нисколько не казалась суровой, и вносила ощущение домашнего уюта.
– Его величество скоро к вам выйдет, – сказал с поклоном сопровождавший ее лакей, сменивший приведшего ее во дворец сержанта еще в вестибюле. Он вышел из комнаты и закрыл за собою дверь.
Мейбелл осталась одна в полутемном помещении, и она сразу ощутила, насколько здесь тихо. Девушка почувствовала все нарастающий страх, причину которого не могла толком объяснить. Ее так и подмывало схватить один бокал и заполнить его бренди из хрустального графина, стоящего на маленьком овальном столике возле кушетки. Без сомнения, король Яков имел повод быть ею недовольным из-за проявленной ею в прошлом строптивости, но опьянение вовсе не будет способствовать ее успешным переговорам с королем. Преодолевая искушение глотнуть горячительного напитка, Мейбелл села на кушетку и замерла в мучительном ожидании монарха, который должен был решить не только ее судьбу, но и судьбу многих других людей.
Королю Якову незамедлительно доложили о появлении Мейбелл Уинтворт как раз в тот момент, когда он ужинал в покоях своей нынешней любовницы леди Сибиллы Уорд, находясь в ее обществе. Лакей, дрожа от предвкушения щедрой награды, прошептал на ухо королю заветное имя, и Яков замер от неожиданности, даже забыв про кусок жареной куропатки, которую он в это время пережевывал во рту.
Леди Сибилла Уорд, жгучая красавица-брюнетка, тут же насторожилась, испытывая беспокойство при мысли о том, что ее влиянию на короля может что-то угрожать. Ее тревожные предчувствия не обманули ее: Яков Второй вполголоса сказал лакею:
– Незамедлительно проведите эту леди в мой кабинет, – а ей небрежно бросил: – Прошу простить меня, милая, появились неотложные государственные дела!
Леди Сибилла в ответ низко поклонилась королю, но после его ухода в досаде схватила тарелку со стола и с размаху разбила ее об пол. Слова короля ничуть не обманули ее, она нутром чувствовала, что у нее появилась соперница, новая фаворитка, которая затмит ее в глазах ее венценосного любовника.
Король Яков в это время поправил в гардеробной свой парик и попрыскал на себя одеколоном, желая придать себе немного привлекательности в глазах девушки, в которую он был безответно влюблен. Но все это он сделал наспех, желая, как можно скорее увидеть богиню своих грез. Дав напоследок оплеуху своему камердинеру, не слишком расторопно поправлявшему его кружевной воротник, Яков быстро направился к своему кабинету, предвкушая встречу с юной красавицей, пленившей его сердце.
Мейбелл предстала перед ним испуганная, растерянная, в скромном деревенском платьице, которому не хватало накидки для плеч. Она вовсе не походила на привычную придворную соблазнительницу, из кожи лезущую вон, чтобы поймать в любовные сети своего короля, но голые плечи Мейбелл, красиво выступающие из мало прикрывающих их лямочек платья лучше всяких уловок подействовали на распаленное воображение коронованного почитателя Мейбелл.
– Итак, леди Уинтворт, вы образумились и поняли, что у вас нет будущего без монаршей благосклонности, – резким голосом начал беседу Яков, недовольный тем, что их встреча не вызвала никакого воодушевления у Мейбелл. И девушка подумала при этом какое у короля жесткое и на редкость неприятное лицо. – В прошлом вы обнаружили столько неприязни ко мне, что я, право, удивлен как это вы решились на приватную встречу со мною.
– Что вы, ваше величество, какая у меня может быть к вам неприязнь? – воскликнула Мейбелл, прибегая ради успеха своей затеи к своему проверенному оружию – ласковым словам и нежным улыбкам. – Я почитаю вас как великого короля и великодушного правителя! Если бы это было не так, то разве я приехала бы к вам искать у вас справедливости и милосердия? Нет, я верю, что лучи вашей милости согреют не только мою жизнь, но и жизнь тех людей, за которых я буду просить ваше величество.
– Вот как? И кто же эти счастливчики, за которых вы так хлопочете, леди Мейбелл? – холодно осведомился король Яков.
У Мейбелл сжалось сердце от этой холодности и жесткого взгляда короля; она поняла, что упоминание о сторонниках Монмута произведет на Якова Второго крайне негативное впечатление. Но тем не менее она должна была рискнуть. Не затем же она в самом деле приехала в Лондон, чтобы просто увидеться с королем!
– Сир, я боюсь, что я потеряю вашу благосклонность, когда вы услышите за кого я прошу, – сказала Мейбелл и заплакала от собственного бессилия и отчаяния, что она так мало может повлиять на ситуацию.
Ее слезы быстро смягчили непреклонного Якова. Он тут же подумал о том, что с представительницами слабого пола нужно обращаться более галантным образом, а не применять к ним то резкое обхождение, которое он позволил себе на первых порах с Мейбелл. Король тут же призвал к себе на помощь свое умение обращаться с женщинами, и он ласково пробормотал, усаживая Мейбелл обратно на кушетку.
– Ну-ну, девочка моя, зачем же сразу плакать? Обещаю вам, что не буду сердиться на ваши слова. Только скажите, ради Бога, о чем вы хлопочете?
Мейбелл всхлипнула и с мольбой посмотрела на склоненное над нею лицо короля Якова.
– Сир, мою подругу леди Сару Эшби, благородную графиню Кэррингтон замучил до смерти ваш слуга, капитан Руперт Дрейфус, – дрожащим голосом начала она. – О, вы не представляете, что сейчас творится в западных графствах – проливается море крови, люди доведены до отчаяния и видят в ваших драгунах подлинных дьяволов, присланных из преисподней в наказание за их грехи. Вместе с виновными страдают и невиновные, и это заставило меня отправиться к вам и молить о милосердии. Прошу вас, пощадите также осужденных мятежников, поверьте, теперь они всем сердцем раскаиваются в том, что поднялись против вашей власти. Разве не довольно казней, которые заставили содрогнуться Западную Англию? Но при этом все же прошу вас покарать капитана Дрейфуса!
Яков, поняв каким путем он может добиться благосклонности Мейбелл, долго не колебался.
– Хорошо, душа моя, я отзову драгун из Западной Англии, – решил он. – Осужденным повстанцам смягчат наказание, а Руперт Дрейфус будет повешен!
– Ваше величество, вы великий король! – радостно воскликнула Мейбелл. – Моя благодарность вам не знает границ.
– Мейбелл, ты знаешь, каким образом ты можешь отблагодарить меня, – со значением проговорил Яков, с вожделением глядя на Мейбелл, и девушка поникла. Она надеялась, что ей удастся пробудить благородство в своем коронованном поклоннике, и он окажет милосердие, ничего не требуя взамен как это подобает христианскому королю. Но очевидно то, что она оказалась наивной девочкой, слепо верящей в сказки об торжестве добра и справедливости. Теперь ей нужно было уступить королю, чтобы избежать еще худшего насилия.
– Сир, я понимаю вас, и отблагодарю вас так полно, как может женщина отблагодарить мужчину, – прошептала пойманная в свою же ловушку Мейбелл.
– Я рассчитываю также, что ты отдашь мне свое сердце, Мейбелл. Мне половина жертвы не нужна, – предупредил ее король.
Девушка обреченно вздохнула и принялась развязывать тесемки корсажа на своей груди. Уже во второй раз во время решительного объяснения с мужчиной она почувствовала себя беззащитной бабочкой, пойманной в сачок. Но если в случае с графом Кэррингтоном она ощущала себя ночным мотыльком, летящим прямо на горящий огонь, то сейчас этот мотылек явно запутался в липкой паутине, и с замиранием сердца ждал хищного паука, готовившегося высосать из него все жизненные соки.
Яков впился в ее губы требовательным, нетерпеливым поцелуем, затем его руки обхватили ее тело и стали по-хозяйски шарить по нем, не оставляя в покое ни одного сокровенного местечка. Скоро незаметно для самой себя Мейбелл оказалась опрокинутой на кушетку под тяжестью грузного королевского тела и оказалась внужденной раздвинуть перед королем свои ноги. Сцепив зубы, девушка терпела бурные проявления королевской к ней благосклонности и думала о том, что когда-нибудь, пусть не сразу, но она все равно станет хозяйкой собственной судьбы и никто не сможет заставить ее совершать поступки противные ее воле.
