Текст книги "Возлюбленная распутника (СИ)"
Автор книги: Виктория Воронина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 35 страниц)
Глава 3
Жестокая реальность скоро развеяла иллюзии наивной девушки. Граф Кэррингтон не просто холодно держал себя с нею, он был абсолютно к ней равнодушен. Мейбелл Уинтворт была самой очаровательной девушкой из числа юных особ женского пола, представленных ко двору, но красивое женское личико уже не могло взволновать его до глубины души. Через его постель прошли сотни женщин различных сословий, его страсть к ним перегорела, а женские капризы надоели до смерти. Самый большой интерес в нем к моменту встречи с дочерью лорда Уинтворта вызывала политика и дворцовые интриги Уайтхолла. Мейбелл Уинтворт могла бы его привлечь как наследница большого состояния, не будь он женат. И все попытки влюбленной девушки понравиться своему обожаемому лорду Эшби были обречены на провал, общение с нею было для него докукой. Самое большое, что могла добиться Мейбелл с его стороны, было проявление обычной светской учтивости.
В свою очередь, Мейбелл была вынуждена ограждать себя от домогательств брата короля. Герцог Йоркский не на шутку увлекся ею, и пытался на дворцовых праздниках всецело завладеть ее вниманием. Мейбелл делала вид, что не понимает его намеков, приглашающих к сближению, и избегала его общества.
Несмотря на личные огорчения, Мейбелл все больше очаровывалась Лондоном, поражающим ее многообразием жизни. Во время царствования Карла Второго английская столица стала одним из красивейших городов Европы. После Великого Лондонского пожара в 1666 году облик Лондона изменился. Архитектура новых построек выдерживалась в одном стиле, улицы стали шире. Особое своеобразие и очарование городу придавали силуэты храмов, воздвигнутых архитектором Кристофером Реном. Свою лепту в городское строительство, заключающееся в расширении Лондона в западном направлении внес четвертый граф Бедфорд. Для руководства работами он пригласил Иниго Джонса. Тот замыслил выполнить свои новые произведения архитектуры в элегантном стиле, которому научился у итальянского архитектора Палладио. Так появился легендарный Ковент-Гарден. Улица и находящийся там оптовый рынок фруктов, овощей и цветов возникли в 1661 году.
К концу царствования Карла Второго в Лондоне насчитывалось более тысячи кофеен. Популярностью они пользовались преимущественно у мужского населения столицы, а женщины выступили с протестом против «этой новомодной отвратительной языческой жидкости под названием „кофе“, которая лишает человеческую природу ее корня», не желая мириться с тем, что их благоверные целыми днями пропадают в кофейнях.
Вопреки женским ходатайствам о запрещении кофеен, эти заведения продолжали умножаться и процветать, принося немалую прибыль своим хозяевам. Каждая кофейня имела определенный круг постоянных клиентов, которых объединяли общие интересы и род занятий. Была кофейня в Ковент-Гарден, которую можно было назвать «храмом Венеры». Содержала ее красивая, опрятная, изысканно одетая и приветливая, но очень опасная «цирцея», которая разорила немало простаков, поддавшихся ее чарам.
В Лондоне жизнь била неиссякаемым ключом, в нем авантюристы всех мастей перекраивали судьбу на свой лад. В этом вселенском горниле соблазна и порока особенно на слуху было имя знаменитой сводницы и владелицы самого роскошного дома терпимости Ханны Уайборн, более известной широкой публике как Матушка Уайборн. Даже до ушей невинных девушек вроде провинциалки Мейбелл Уинтворт долетали новости о ее греховных делах.
С библией в руках, придающий ей внушающее доверие вид, Матушка Уайборн ежедневно обходила гостиницы и трактиры в поисках свежих и молодых девушек. «Молодых невинных людей нельзя оставить одних в большом городе на произвол судьбы», – считала она. Матушка Уайборн возьмет их под свое крылышко – обогреет, накормит, оденет – взамен на их тела и души. Уличных мальчишек она умоет и научит ублажать джентльменов. Девушек отправит в церковь. А где, как не там, по мнению Матушки Уайборн, лучше всего зазывать клиентов. Одна из этих «прелестниц», работающих на Матушку, рассказывала на исповеди священнику о своей «работе»: «Мы использовали любую возможность, чтобы привлечь внимание. Например, могли, проходя по улице, задрать юбки так высоко, что видны были наши ноги в красивых шелковых чулках, это действовало безотказно. Мужчины либо сами преследовали нас, любо посылали своих лакеев проследить, где мы живем, а потом обязательно приходили – так мы заполучали хороших клиентов».
При своей непотребной профессии Матушка Уайборн пользовалась репутацией «честной и ловкой» женщины, которая ни разу не обманула своего клиента. «Если к ней обратиться, она даже ангела может свести с чертом, при условии хорошей оплаты», – восхищенно произнес один из гостей маркизы Честерфилд в разговоре со своими друзьями, совсем забыв о том, что неподалеку от него находятся юные леди, чьим ушам не подобает слышать такие слова. Первое время Мейбелл была в шоке, когда случайно слышала обрывки подобных разговоров. Еще больше она была шокирована, когда узнала о том, что в столице не только мужчины могут купить женщин, но и богатые дамы берут молодых красавцев на содержание. Для Мейбелл стал незабываемым поход в галантерейный магазин, возле которого она заметила, как ее чопорная и респектабельная тетушка Эвелин с несвойственной ей сладкой улыбкой совала кожаный мешочек с деньгами в карман юному щеголю. Даже ее обожаемый лорд Эшби не брезговал брать деньги у своей богатой любовницы леди Карлайль, когда проигрывался в карты, что происходило довольно часто, поскольку граф Кэррингтон играл азартно, из одной любви к игре, и никогда не плутовал.
В начале октября по лондонским кофейням и клубам пронесся слух, что лорду Эшби особенно не повезло, и он проиграл крупную сумму в сто фунтов, что поставило его в довольно затруднительное финансовое положение. Сначала Мейбелл охватило отчаяние при мысли о бедственном положении своего возлюбленного, затем ее мысли приняли неожиданный поворот, который прежде был для нее совершенно невозможным.
«Если в этом городе все продается и покупается, то почему бы мне не купить одну ночь любви графа Кэррингтона? Говорят, что я очень богата, значит, мой замысел не так невозможен и фантастичен, как может показаться на первый взгляд. Пусть лорд Эшби не любит меня, но сейчас он отчаянно нуждается в деньгах. Но как мне достать деньги, ведь мне дают только мелочь на ленты и булавки? – напряженно размышляла она, и взмолилась: – Боже Великий, смилуйся надо мною, надоумь меня, ведь я так сильно мечтаю побывать в его объятиях!!! После этого мне не страшно будет умереть».
Природная сообразительность и находчивость помогли Мейбелл найти деньги. Тетя Гортензия тайно подарила ей свою драгоценную брошь с большим рубином – дар быстротечной любви от герцога Бекингэма. Сгорая от стыда, Мейбелл сказала отцу, что хочет приобрести это дорогое украшение за сто двадцать фунтов у некоего купца – по слухам, двадцать фунтов стоили услуги сводницы Матушки Уайборн, к которой Мейбелл решилась обратиться в столь щекотливом деле, как любовное свидание с графом Кэррингтоном. Лорд Уинтворт, безмерно любящий свою дочь, без лишних вопросов выдал ей требуемую сумму, не догадываясь о том, что он покупает не драгоценность ей, а позор.
Осуществлению замысла Мейбелл способствовало увлечение тетушки Эвелин своим новым любовником. Отец Мейбелл целыми днями пропадал в кофейне «Сент-Джеймс», где собирались виги, и так получилась, что вопреки своим благим намерениям опекать Мейбелл, они совсем упустили ее из виду. Мейбелл всюду сопровождала ее старая нянька Дженни, но она была женщиной недалекой, и Мейбелл было легко уговорить ее слушаться.
Только юная дочь лорда Уинтворта не знала, как ей найти дом Матушки Уайборн. Она не могла довериться ни слугам, ни светским знакомым. Случай благоприятствовал ей в виде краснощекого джентльмена, который будучи вместе с нею на концерте в «Грейт-Рум» громко пожаловался своему соседу на то, что нежные звуки флейты навевают на него тоску, и лучше он сейчас пойдет к девочкам Матушки Уайборн.
Мейбелл встрепенулась как птичка, и, схватив свою старую няню под руку, устремилась к выходу вслед за нетерпеливым джентльменом. У двери она дала Дженни пять шиллингов и велела ждать ее в трактире, где старушка имела обыкновение проводить время вместе со своими приятельницами за бутылочкой эля.
– Деточка моя, а куда вы идите? – озабоченно спросила ее старая Дженни.
– Няня, я забыла поручение тетушки Эвелин навестить одну больную прихожанку той же церкви, которую она посещает. Боюсь, тетушка Эвелин будет упрекать меня за забывчивость, поэтому спешу исправить упущенное. Но у тебя старые ноги, ты лучше подожди меня возле трактирного камелька, – торопливо сказала Мейбелл, встревоженно следя взглядом за своим невольным проводником, не догадывающемся о том, какая красавица готова бежать за ним сломя голову.
– Конечно, я подожду тебя в трактире «Фортуна», – охотно приняла ее предложение старушка, которой вовсе не улыбалось совершать длительный путь вечером по сырому Лондону.
И Мейбелл поспешила за своим знакомым незнакомцем. К счастью для девушки, он был довольно тучен, двигался неспешно, и ей не составляло особого труда догнать его. Путь его лежал через запутанный лабиринт от Стрэнда до Друри-Лейн – самой окраины города. Сердце Мейбелл на раз замирало от страха, когда в темноте рядом с нею вырастали фигуры подвыпивших гуляк или проституток, ищущих клиента. Как боялась она стать жертвой грабителей и убийц, о которых она вволю наслышалась, сидя в уютном и безопасном доме тети Эвелин. Мейбелл решила держаться как можно ближе к джентльмену, и в случае необходимости просить у него помощи. По всей видимости, ее приняли за его спутницу, поскольку ее никто не останавливал, хотя самому проводнику Мейбелл вволю досталось от попрошаек, надеявшихся выклянчить у него пенни. Тогда он раздраженно сбрасывал назойливые грязные пальцы со своей руки и рывком головы отбрасывал назад пучок кудельков своего парика. Он также проигнорировал непристойные предложения, тихим шепотом произнесенные на темной дороге жалкой пародией на женщину. Недостатки ее рябого лица не скрывали предназначенные для этого мушки огромных размеров, а забрызганные румянами впалые щеки не выглядели от такой косметики моложе. Ее рот открылся, чтобы взору предстали черные зубы, и заодно снова прозвучало приглашение следовать за ней в отдаленный переулок. Джентльмен не слишком деликатно оттолкнул ее в сторону и подошел к роскошному зданию рядом с театром на Друри-Лейн. После короткого стука своей тростью джентльмен получил возможность войти внутрь. По всей видимости, он был завсегдатаем этого заведения и его хорошо знали обитатели дома.
Мейбелл в нерешительности постояла вдалеке, прикидывая про себя – не лучше ли ей уйти из этого места, пока не поздно. Но затем перед ее мысленным взором предстало красивое лицо графа Кэррингтона, и у Мейбелл перехватило дыхание от силы любви к нему. Тогда она решила, будь что будет, но она использует тот единственный шанс быть со своим возлюбленным, который ей посылала судьба. Мейбелл подошла к темной двери, и постучала в нее большим медным кольцом, прикрепленным посередине.
В замочной скважине повернулся ключ, отодвинулась задвижка, и дверь открыла высокая мужеподобная служанка, которая с подозрением посмотрела на Мейбелл.
– Чего вам надо, мисс? – грубым голосом спросила она. – Ошиблись дорогой?
– У меня есть дело к Матушке Уайборн, – испуганно пискнула мышонком Мейбелл.
Служанка пристально осмотрела девушку, но имя Матушки Уайборн произвело на нее благоприятное впечатление – дальше с неожиданной гостьей должна была разбираться хозяйка. Мейбелл провели в холл, где возле зажженного камина сидела сама Матушка Уайборн – опрятная, неопределенных лет женщина в плоеном чепце. Возле нее стоял большой дубовый стул для посетителей, а возле ног нежился на сафьяновой подушке большой рыжий кот.
Хозяйка цепким взглядом окинула Мейбелл, не понимая, что привело к ней хорошо одетую молодую леди из высшего общества.
– Садись-ка сюда, красавица, – сказала она, указывая рукой на стул. – Рассказывай, что привело тебя ко мне.
Мейбелл села, и глубоко вздохнув, начала:
– Миссис Уайборн…
– Матушка Уайборн, – тут же поправила ее сводница. – Зови меня Матушкой Уайборн, ведь я ко всем вам, кто прибегает к моей помощи, отношусь как родная мать!
– Хорошо, Матушка Уайборн, – послушно повторила Мейбелл. – Мне действительно очень нужна ваша помощь. Я полюбила лорда Альфреда Эшби, графа Кэррингтона, но он совершенно равнодушен ко мне. Не могли бы вы свести меня с ним? Я бы могла помочь ему оплатить карточный долг, и цену за ваши услуги я знаю – двадцать фунтов.
– Видно Кэррингтон стареет, если его не могла воспламенить такая красотка, как ты! – хихикнула Матушка Уайборн. – Вот что, дорогая, мне нравится твоя смелость, и я охотно помогу тебе. Не думаю, чтобы нашлась еще одна девица твоего возраста, которая бы все поставила на кон ради исполнения своего заветного желания, и которая бы при этом не кривлялась от лицемерия. Я возьмусь устроить вашу встречу с графом, а ты, со своей стороны, не забудь о деньгах.
– Когда же это произойдет? – быстро спросила Мейбелл.
– Ишь как глазки загорелись, – удовлетворенно заметила Матушка Уайборн. За двадцать лет своей профессиональной деятельности она уже отучилась удивляться причудам человеческой природы, но эта хорошо одетая девушка удивила даже ее своим поступком. – Я тебе сообщу, когда все устрою. Сейчас ступай домой.
В знак своего особого благоволения Матушка Уайборн дала в сопровождающие Мейбелл дюжего слугу в охранники, искренне желая, чтобы с этой прелестной девушкой не случилось никакой беды в ночном Лондоне.
Глава 4
В назначенный вечер Мейбелл была у Матушки Уайборн. Ей пришлось притвориться больной, чтобы избежать своего присутствия на балу у фаворитки Карла Второго Луизы де Керуаль, герцогини Портсмутской, и ее оставили дома. Мейбелл так сильно переживала, что ее отец и тетушка Эвелин заставят ее пойти с ними на бал, что в самом деле почувствовала себя плохо. Но лечебная настойка верной няни вылечила ее за какой-то час, и она поспешила к слуге Матушки Уайборн, поджидавшего ее в ближайшей подворотне.
Сопровождающий быстро провел ее кратчайшей дорогой в публичный дом Уайборн, и там сводница сказала ей ожидать графа Кэрррингтона в комнате с малиновыми обоями.
Мейбелл присела на краешек широкой постели – стульев в этом месте не предусматривалось, – и огляделась. За узким окном быстро стемнело, но помещение довольно хорошо было освещено четырьмя толстыми, медленно тающими зажженными свечами, стоящими во всех четырех углах комнаты. На столе стоял хрустальный графин с красным вином, серебряная ваза с крупными спелыми яблоками и два бокала. Эта комната не отличалась бы от обычной спальни в доме зажиточного лондонского горожанина, не будь на стене картин с непристойным содержанием. Они изображали похотливых сатиров, азартно совокупляющихся с нимфами, и их перекошенные от сладострастия лица преследовали Мейбелл повсюду. Смущало девушку и большое зеркало, висевшее над кроватью таким образом, чтобы при желании можно было посмотреть, что ты делаешь на этом ложе.
«Милостивый Боже, неужели мое первое свидание с лордом Эшби должно пройти в этом отвратительном месте⁈», – с отчаянием подумала Мейбелл, в волнении сжимая руки.
Угнетали ее и те звуки, которые доносились до нее через чересчур тонкие стены заведения Матушки Уайборн. Чаще всего слышались сладострастные стоны, но нередко они прерывались криками боли и ударами кнута. Ночь в публичном доме шла своим заведенным порядком, но Мейбелл все больше казалось, что она попала в преисподнюю. Она бы не выдержала и десяти минут в этом пугающем ее месте, если бы не надежда увидеть мужчину своей мечты, ставшей смыслом ее жизни.
Мейбелл вспомнила, как она в детстве своей крошечной ручонкой отгоняла от зажженной лампы ночных бабочек, летевших на огонь, а они все летели и летели… Тогда она очень удивлялась безрассудству этих изящных летающих существ, которые сами обрекали себя на мгновенную гибель, но теперь она уподобилась им – любовь к Альфреду Эшби стала для нее тем неотвратимым огнем, заставляющем ее забывать о страхе смерти. И Мейбелл напряженно следила за минутной стрелкой на часах, приближающейся к цифре «одиннадцать» – к уговоренной заветной встрече.
Матушка Уайборн тоже ожидала прихода графа Кэррингтона в своем кабинете. Она заранее подготовилась к встрече с ним – надела зеленое платье из яркого шелка, закрепила на голове огромный огненно-рыжий парик и прилепила на левой щеке кокетливую мушку «злодейка». Таким образом она приобрела вид опытной искусительницы, сведущей и опасной.
Ханну Уайборн связывали с лордом Эшби особые отношения, именно она посвятила его в тайну отношения полов, когда он был зеленым юнцом. Их близкое знакомство не прервали долгие годы, поэтому она рассчитывала без труда уговорить лорда Эшби доставить удовольствие Мейбелл Уинтворт, и заработать на этом. Заодно Ханна Уайборн была рада лишний раз проверить на своем бывшем любовнике, к которому она не потеряла женского интереса силу своих чар.
Граф Кэррингтон пришел в точно назначенное время. Как однажды пошутила Матушка Уайборн, по нему можно было сверять время – точность графа была безукоризненной.
– Фред, рада видеть тебя снова, – сводница привстала со своего места и радушно указала графу на кресло возле себя.
– Зачем ты вызвала меня, Ханна? Кажется, мы с тобою уже выяснили, что в твоих услугах я больше не нуждаюсь, – недовольно проговорил Альфред Эшби. Он не стал садиться в предложенное кресло, а навис над хозяйкой заведения огромной тенью.
«Как, однако, хорош, чертяка!» – восхищенно подумала Матушка Уайборн, окидывая одобрительным взглядом его великолепную, исполненную мощи фигуру. За годы лорд Эшби не только не раздался в талии, подобно своим приятелям, но и приумножил гибкость своих членов. Его же властному взгляду все подчинялись, даже она.
– Фред, я слышала, ты крупно проигрался в карты и должен сто фунтов. Но ты не расстраивайся. Как говорится, кому не повезло в карты, тому повезет в любви, – сказала она, игриво проведя по руке гостя своими пальцами.
– Ханна, перестань молоть чепуху и объясни, в конце концов, зачем ты меня к себе позвала. По правде говоря, если бы мне не пришла в голову мысль, что ты нуждаешься в моей помощи, то я вовсе к тебе не пришел бы, – нетерпеливо сказал лорд Эшби, пренебрежительно скривившийся, когда его собеседница произнесла слово «любовь». И тут же иронично заметил: – Или ты, зная о моих расстроенных финансовых делах, хочешь предложить мне свежую девственницу, за которую твои толстосумы отвалили бы кругленькую сумму?
– Дело обстоит совершенно противоположным образом, – поспешила сказать Матушка Уайборн, не рискуя больше испытывать терпение своего бывшего любовника. Она достала кошель, где лежали сто фунтов, открыла его и золотые монеты, звеня и сверкая, посыпались перед глазами графа Кэррингтона на стол.
– Все это будет вашим, милорд, если вы согласитесь ублажить одну прекрасную молодую леди этой ночью, – торжественно объявила сводница.
Альфред Эшби сначала застыл от изумления, вызванного этим непристойным предложением, затем он громко расхохотался.
– Ты случайно не тронулась умом, старая? Черт возьми, Ханна, ты уже смеешь торговать знатными лордами⁈ – спросил он, вытирая слезы, выступившие у него на глазах от сильного смеха и снова расхохотался.
– Не понимаю, что плохого в том, если ты получишь удовольствие с влюбленной в тебя леди вместе со ста фунтами, и заодно мне дашь заработать кругленькую сумму, – невозмутимо ответила сводня.
– Но я не продаюсь, дорогуша, и не продамся ни при каких обстоятельствах, – твердо заявил Альфред Эшби, и гневно воскликнул: – Не будь ты моей старой знакомой, Ханна, я бы тебе шею свернул за такое оскорбление!
– Тогда, Фред, ты останешься в дураках не только за карточным столом, но и в жизни, поскольку навряд ли тебе еще раз выпадет шанс переспать с той прелестной особой, которая нынче по глупости ищет твоего общества! Или ты сомневаешься в своей мужской силе? – в свою очередь звонко рассмеялась Матушка Уайборн, ничуть не испытывая страха перед разгневанным мужчиной.
Любопытство Альфреда Эшби было сильно раззадорено этими словами.
– И кто же эта особа, которая готова расстаться с кругленькой суммой ради ночи со мною? – быстро спросил он, позабыв об своих угрозах.
Матушка Уайборн с деланным безразличием пожала плечами.
– Не знаю. Она не пожелала назвать своего имени, находится здесь инкогнито, – сказала она, стремясь еще больше разжечь интерес лорда Эшби к незнакомке.
Но граф Кэррингтон желал не столько удовлетворить свое любопытство, сколько дать взбучку неизвестной искательнице приключений и отучить ее таким образом добиваться внимания мужчины.
– Хорошо, я увижусь с нею, – с деланным спокойствием произнес он. – Где она?
– В Малиновой спальне, – с любезной улыбкой поставила его в известность Матушка Уайборн.
Граф Кэррингтон кивнул в знак понимания, и, взяв со стола одну из горящих свеч для освещения своего пути, направился к двери, более ничего не говоря. Расположение комнат в доме Матушки Уайборн было ему хорошо знакомо, и он быстро дошел до Малиновой спальни.
Альфред Эшби был потрясен, когда увидел ожидающую его Мейбелл Уинтворт в черном бархатном платье, помогающим ей незаметно слиться с мраком глубокой ночи. Он-то полагал встретить в Малиновой спальне одну из тех сексуально озабоченных вдовушек, которые не давали ему проходу в Уайтхолле, назойливо требуя его к себе внимания, а вовсе не незамужнюю девушку, никогда не делившей ложе с мужчиной. Мейбелл Уинтворт предстала перед ним такая юная и наивная, что ему не верилось в ее присутствие здесь, в этом гнезде порока и разврата. А девушка, завидев его, быстро вскочила, и с сияющим от радости взором направилась к нему, протягивая навстречу руки.
– Лорд Эшби, я премного благодарна вам за то, что вы согласились встретиться со мною, – в волнении произнесла она, чувствуя, как от нахлынувшего счастья к ее глазам подступают слезы.
Но граф Кэррингтон, со стуком поставив свою свечу на стол, холодно сказал ей:
– Признаюсь, леди Мейбелл, я пришел сюда, чтобы с осуждением взглянуть на бесстыдницу, осмелившуюся домогаться меня таким противоестественным способом, как свидание в публичном доме, и вовсе не ожидал вас увидеть. Очень странно, что такая чистая невинная девушка из почтенной семьи как вы, осмелилась навязываться мне как шлюха.
– Но Матушка Уайборн уверяла меня, милорд, что вы будете рады провести со мною ночь, – растерялась Мейбелл.
– Матушка Уайборн не бог, и читать в сердцах своих клиентов она не может, а уж в моем тем более, – с сарказмом ответил ей граф Кэррингтон. – Леди Мейбелл, заберите ваше золото и будем считать, что этой нашей встречи не было. Право это будет самым благоразумным и самым правильным решением в этой, гм… нестандартной ситуации, в которой мы находимся.
– Но почему, лорд Эшби⁈ – с отчаянием вскричала Мейбелл, все больше опасаясь того, что он вот-вот развернется и уйдет, бросив ее одну. И это после стольких препятствий, которые она преодолела на своем пути к нему. По дороге на окраину Лондона ее могли убить, изнасиловать, ограбить, но она все равно шла к нему в надежде на любовную встречу. – Подождите! Неужели я уродлива и так отвратительна вам, что вы брезгуете иметь со мною дело. Я же знаю, что вы охотно одаривали своей любовью многих женщин здесь, в Лондоне.
– Просто я не хочу, чтобы с вами приключилась какая-нибудь беда, леди Мейбелл, – Альфред Эшби немного смягчился при виде ее глубокого отчаяния, вызванного его отказом. – Если я соглашусь принять вашу любовь, то ваши шансы на хорошее замужество сведутся к нулю, а ваше имя будет покрыто несмываемым позором. Подумайте, что будет с вами завтра, если мы поддадимся безрассудной страсти, – прибавил он, стараясь при этом больше себя убедить сохранить благоразумие, ибо прелесть Мейбелл в этом доступном для любовных ласк месте начала на него действовать подобно пьянящему вину. – Ваш отец вряд ли легко переживет несчастье, случившееся с вами. На что же вы надеетесь? Я, если вы слышали, женат, и, хотя не люблю свою жену, но безмерно уважаю ее и дорожу ею настолько, что никогда не разведусь с нею.
– Ах, я ничего не хочу слышать, – Мейбелл крепко закрыла глаза и замотала головой, стараясь отогнать страшные картины безотрадного будущего, представленные ей графом Кэррингтоном. Затем она открыла глаза, подбежала к своему собеседнику и пылко обняла его, надеясь воспользоваться хоть этой возможностью близко соприкоснуться с ним.
– Милорд, зачем нам думать о завтрашнем дне, когда нас ждет упоительная ночь, воспоминание о которой будет поддерживать мою жизнь, – страстно прошептала она на ухо графу Кэррингтону, цепляясь за его рукав. – Если бы вы знали, сколько я преодолела преград, препятствующих моей встрече с вами, то вы тогда не предлагали мне так легко отказаться от этой незабываемой ночи с вами, словно от ничего не значащей прогулки по липовой аллее.
Эти страстные слова глубоко влюбленной девушки окончательно поколебали решимость Альфреда Эшби быть недоступным для нее. Граф даже покачнулся от волнения, чего с ним не бывало уже несколько лет, и он с удивлением посмотрел на прекрасное в своей мольбе лицо Мейбелл, которая могла произвести в нем разительные внутренние перемены. Откуда-то в его давно окаменевшем сердце появилось неудержимое желание касаться ее, ласкать, пробовать на вкус бархатность ее кожи… И это было так удивительно, словно Мейбелл была единственной женщиной на свете, способной сделать его счастливым.
– Что ж, Мейбл, если вы этого так сильно желаете, я проведу с вами эту ночь, – со сдержанным вздохом произнес граф Кэррингтон, и начал раздеваться.
Он отцепил свою шпагу от пояса, снял камзол, прочую одежду, и небрежно повесил все детали своего туалета на китайскую ширму, которая стояла возле окна. Последним он сдернул со своей головы длинный черный парик с причудливо завитыми кудельками, и открыл свои короткие рыжие волосы.
Мейбелл стояла неподвижная и растерянная. Внутренне она была не готова лицезреть наготу лорда Эшби; вдобавок, без своей одежды и парика он выглядел совершенно другим человеком и пугающим незнакомцем.
Граф Кэррингтон заметив, что невинная девушка готова запаниковать, быстро взял ситуацию под свой контроль, желая избавить ее от смущения. Он бережно поднял ее лицо за подбородок и мягко прикоснулся поцелуем к ее губам, постепенно все более глубже и настойчивее проникая в ее рот. Уверенными движениями опытного любовника лорд Эшби начал освобождать круглые и тугие как молодые яблоки груди Мейбелл от черного бархатного платья, и все возрастающее наслаждение помогло девушке быстро успокоиться и во всем довериться своему любовнику.
Мужские руки ласкали ее тело, сильные пальцы слегка сжимали соски. Это для Мейбелл было немного больно, и в то же время очень приятно. Ее накрыло безграничное блаженство, о котором она прежде не догадывалась. Вся она словно плавилась в огне любви, в порыве страсти забилась, выгибаясь дугой, а ее любовник содрогнулся и застыл, стремительно изливаясь в нее.
Слух Матушки Уайборн, подслушивающей у двери Малиновой спальни уловил скрип кровати, характерный для нее при возлежании совокупляющихся тел, крик удовлетворенной девушки, и она довольно прищелкнула пальцами. Гип-гип, ура! Девочке удалось-таки уломать гордого, неприступного графа Кэррингтона, теперь он покорно исполняет ее любовную прихоть. Матушка Уайборн торжествовала, в ней заговорила женская солидарность. В течение долгих лет сначала она, потом девушки из ее заведения служили покорными игрушками для мужской похоти. Мужчины привыкли с видом владык мира приходить в ее дом, и за один соверен самый уродливый и отталкивающий из них мог забрать самую прелестную ее девочку для своих омерзительных утех, а они все должны были при этом приветливо улыбаться своим клиентам. Теперь Ханна Уайборн чувствовала себя в какой-то мере отомщенной при мысли о том, что самый представительный и гордый из ее клиентов теперь сам послужил товаром и средством для удовлетворения женского желания. Вот потешатся ее девушки, когда она утром расскажет им о такой новости.
А Альфред Эшби вовсе не чувствовал себя униженным, прижимая к своей груди спящую Мейбелл после страстных объятий. Она спала глубоким сладким сном, который свойствен людям с чистой, незапятнанной совестью, и граф Кэррингтон наслаждался сознанием того, что держит в своих объятиях самое прелестное существо в мире. Впервые в жизни он полюбил, полюбил тогда, когда после многочисленных скоротечных любовных увлечений уже потерял всякую надежду испытать это упоительной чувство. Как он теперь досадовал от того, что по горло увяз в одной политической интриге, и теперь не имеет возможности посвятить свою жизнь Мейбелл, поскольку взял на себя обязательства перед своими товарищами.
Он сегодня утром должен был отправиться в Голландию для тайной встречи с Джеймсом Стюартом, герцогом Монмутским. Лорд Эшби со вздохом сожаления бережно уложил спящую Мейбелл на кровати и, одевшись, вышел в коридор. Матушка Уайборн уже поджидала его на лестнице, чтобы собственноручно вручить ему кошель, в котором были сто фунтов. Граф Кэррингтон еле удержался от того, чтобы не рассмеяться ей в лицо. Он видел ее насквозь, мог читать все ее мысли как в раскрытой книге, и теперь он понимал, что его старую добрую знакомую Ханну Уайборн распирает от злорадства при виде лорда, продавшегося женщине за деньги. Что ж, он не захотел лишать ее этого маленького удовольствия, и с подобающей случаю торжественностью открыл кошель и медленно пересчитал деньги у нее на глазах. Хотя Ханна Уайборн часто раздражала его своей алчностью и нелепыми претензиями на то, чтобы казаться леди из высшего общества, он все же был по-своему привязан к своей бывшей любовнице, посвятившей его в тайны женской плоти, и по возможности всегда старался поддерживать ее в ее противостоянии с жестоким миром.
На самом деле граф Кэррингтон уже не так остро нуждался в деньгах, как пять дней назад. Половину суммы лорд Эшби отыграл в карты, вторую половину его кредитор согласился подождать до возвращения кораблей Ост-Индской кампании со слоновой костью. Альфред Эшби вложил в них свои средства, и если экспедиция вернется с удачей, то он должен стать весьма состоятельным человеком. Он верил, что удача и на этот раз не отвернется от него, и главное, что его теперь заботило, это безопасность Мейбелл Уинтворт.
