Текст книги "Возлюбленная распутника (СИ)"
Автор книги: Виктория Воронина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 35 страниц)
Глава 23
Шли месяцы, но стоило королю Якову вспомнить о бегстве Мейбелл Уинтворт, как его сердце снова преисполнялось яростным гневом. В эти минуты он преисполнялся уверенности, что только известие о смерти изменницы принесет ему душевный покой, и среди множества донесений, еженедельно ложащихся на его письменный стол, он первым делом нетерпеливо искал доклад об убийстве этой молодой девушке. Но лучшие сыщики тайной службы его величества, как и в первый раз, не могли даже напасть на след беглой королевской фаворитки, хотя расширили круг своих поисков даже до Франции и Голландии. Разочаровавшись в своих людях Яков Второй обратился за помощью в этом вопросе к своему кузену французскому королю Людовику Четырнадцатому, и тот прислал ему своего лучшего агента Николя Лашеза, который, по слухам, ни разу не провалил заказанное ему дело. Говорили еще, что вместо сердца у Лашеза находится безотказный часовой механизм, который с изумительной точностью отмеряет время для успешного совершения им порученных подлогов и тайных убийств неугодных людей.
Английский король встретился с Николя Лашезом наедине, и француз произвел на него самое благоприятное впечатление своей бесстрастностью и способностью понимать намеки с полуслова, качествами столь необходимыми для совершения щекотливого задания. Верилось, что этот бесцветный бретер, шпион и наемный убийца вполне может исполнить то, что оказалось не по зубам его собратьям по ремеслу, и он является мастером своего дела. Обнадеженный Яков ввел его в курс дела, – хотя король предпочел бы лично вонзить изменнице кинжал в сердце, – и Николя Лашез в тот же день приступил к поискам Мейбелл Уинтворт.
Француз учел все промахи своих предшественников, и обратил самое пристальное внимание не только на родственные и дружеские связи беглой леди и ее любовника, а также на родословную их пособника в бегстве – Джорджа Флетчера. Когда Лашез узнал об валлийских корнях этого молодого дворянина, перед ним впервые забрезжил свет догадки, где может находиться неуловимая герцогиня Дарлингтонская. Инстинкт подсказывал французу, что он находится на правильном пути, и ему нужно выяснить какими земельными владениями обладает Флетчер.
К счастью для беглецов, только Джордж знал, где находится поместье его валлийских предков, и Николя Лашезу не удалось путем подкупа слуг узнать необходимые ему сведения. Тогда Лашез решил следить за молодым человеком, рассудив, что рано или поздно, но он приведет его к Мейбелл Уинтворт.
Но Джордж Флетчер задержался с женой в Шотландии у гостеприимных родственников своей Эмилии, и у него не было настоятельной необходимости обмениваться письмами со своими гостями, которые тоже могли бы подсказать тайному королевскому агенту название местопребывания интересующих его лиц. Лашезу пришлось запастись терпением, и при этом он был вынужден постоянно уверять своего венценосного хозяина, что рано или поздно его приказ будет выполнен.
Так Мейбелл получила возможность безмятежно встретить лето в Уэльсе, не подозревая об отсрочке встречи со своим тайным палачом. К этому времени она уже притерпелась к холодности своего жениха, и больше не страдала от его отчужденности. Со свойственным ей оптимизмом молодая леди Уинтворт научилась находить положительные стороны в своем положении, и ей было уже достаточно того, что самые любимые ее существа – Альфред, дети, няня Дженни, находились рядом с нею, и она могла заботиться о них в меру своих сил. Ей не нравилось только одно обстоятельство в пребывании в Филдхилле то, что к Альфреду без конца приезжали какие-то тайные гонцы, с которыми он подолгу совещался наедине. Мейбелл подозревала, что ее возлюбленный вовсе не оставил своих политических интриг, которые стоили ему потери положения в обществе и жизни Сары. Но она не смела и слова сказать против опасных занятий Альфреда из боязни еще больше восстановить его против себя, и поэтому молчала, надеясь на лучшее.
Да и лето в Уэльсе выдалось таким прекрасным, что не хотелось думать о чем-то плохом или угрожающем. Мейбелл уже знала, что прекрасная горная страна, в которой она сейчас жила называется Сноудонией. Ее дни начинались с восхитительного утра, которое всегда предвещало ясную погоду. На голубом небе неизменно вставало солнце без облаков, горы же словно повернули к нему свои макушки и пели от счастья. Горные ручьи разбухли от весенних дождей и стремительно неслись по каменным руслам, не встречая препятствий. Журчание воды и щебет птиц – наиболее часто встречающиеся звуки в Сноудонии. Жизнь в ней была прекрасна своим разнообразием и невинными радостями. В горных реках можно ловить маленькую пятнистую форель либо целыми днями бродить по болотам, не встретив ни души. Можно взобраться на вершину самых красивых гор Британских островов или посидеть в уединении возле крохотного темного озерца. Были тут и укромные уголки в лесу – настоящий приют для эльфов и фей, – и страшные горные ущелья, пугающие своей бездонностью.
Мейбелл полюбила тишину уэльской ночи, когда звезды горят над высокими горами и отражаются в неподвижных озерах. Ей нравились темные тропинки, ведущие к аккуратным горным деревенькам, в которых жили открытые и дружелюбные местные жители. Летом она особенно сдружилась с Эдом и Луи, и они вместе начали представлять собою неразлучную троицу, целыми днями пропадающую в лесу, или ловящую рыбу в реках. Особенно мальчики проявляли о ней трогательную заботу, когда они находились на реке, галантно поддерживая ее с обеих сторон, чтобы она не поскользнулась на мокрых речных камнях и не упала. Тогда Мейбелл с затаенной радостью думала о том, что если ей суждено стать мачехой этих славных мальчуганов, то она станет самой любимой мачехой на свете, и не всякую мать ее дети будут так сильно любить, как ее любят Эд и Луи.
В конце июня Мейбелл договорилась с мальчиками совершить прогулку на еле виднеющиеся у горизонта дальние горы. К полудню они подъехали верхом на быстрых конях к подножию самой высокой горы, оставили там грума Бена сторожить коней, поручили ему заодно разбить небольшой лагерь, а сами отправились в путь. Вокруг них возвышались горы, покрытые совершенно неисследованными лесами. Стиснутая горами речка прорыла в скалах глубокое ущелье, и Мейбелл с мальчиками, прыгая с камня на камень, добралась до ее верховьев. Тут Эд подстрелил большую утку, которая упала в воду. Он вошел в реку, чтобы достать ее, а Луи, случайно оглянувшийся назад, тревожно закричал девушке: «Леди Мэйбл, берегитесь!».
Мейбелл, в свою очередь, оглянувшись назад, увидела, что прямо на нее летело какое-то черное создание, величиной с орла. Она не успела разглядеть его как следует, но хорошо запомнила открытую пасть и полукруг острых белых зубов. Странное существо появилось внезапно; мальчики увидели черного, похожего на дракона «вампира», похожего на изображение чудовища из старинных валлийских гобеленов в доме Флетчера, который быстро приближался к ним, зловеще щелкая зубами. Эд и Луи, потеряв самообладание, бросились бежать, бросив ружье и убитую утку. «Дракон» налетел на Мейбелл, она от страха закричала и упала ничком, прикрыв лицо руками. Птеродактиль спланировал над ней, схватил своими когтями убитую птицу и полетел дальше. Химерическое создание скрылось в мглистой дымке водяного пара, поднимавшегося над болотом, расположенным чуть дальше от горы, и мальчики, устыдившись своей трусости, поспешили назад к Мейбелл, желая убедиться, что с нею все в порядке. Девушка, облегченно улыбаясь, поднялась с их помощью на ноги. Она почти не пострадала, если не считать ушибленного при падении колена, и радовалась уже тому, что у нее хватило ума не брать с собою в эту дальнюю прогулку Арабеллу. Даже взрослые пережили сильное душевное потрясение при встрече с летающим чудовищем, которое населяло эти места еще с доисторических времен, и можно догадываться каким кошмаром эта встреча могла обернуться для впечатлительной малышки. Теперь Мейбелл и мальчиков занимал вопрос, какое животное они видели в верховьях горной реки, и, оживленно обсуждая свое приключение, они направились обратно к своей стоянке.
На пути они немного заблудились и, проплутав по горному лесу, вышли на лесорубов. Всецело находясь под впечатлением от своей встречи с «драконом», мальчики засыпали их рядом вопросов, интересуясь, что за чудовище обитает в здешних местах.
– Где вы видели его? – забеспокоился самый старый лесоруб. Остальные его товарищи замерли, с тревогой ожидая ответа.
– Там, – Эд указал рукой в направлении горной реки. – Он налетел на леди Мейбелл, а нам удалось убежать.
Это произвело потрясающий эффект: лесорубы вскочили и, оставив спиленные стволы деревьев, бросились наутек. Они бежали, не разбирая дороги, напролом через лес. Было что-то жуткое в этом паническом бегстве храбрых мужчин, которых скоро поглотила гуща горного леса. На месте остался один старик, который уже ничего не боялся на этом свете. Он с состраданием посмотрел на прекрасную молодую девушку, нить жизни которой должна была скоро прерваться, и сокрушенно сказал:
– Миледи, вы видели «призрак смерти»! На кого он налетит, того ждет неминуемая скорая смерть. Вам осталось жить меньше года.
Эти зловещие слова произвели самое гнетущее впечатление на Эда и Луи, и всю обратную дорогу они молчали, чуть ли не со слезами жалости глядя на Мейбелл. Мейбелл же, в отличие от них, оставалась совершенно спокойной. Она не очень верила во всякого рода предсказания, и ее больше радовало то, что они без особых потерь избежали действительной опасности.
Грум Бен, заметив печальные лица мальчиков, понял, что произошло нечто неординарное, и принялся с тревогой расспрашивать их. Сыновья графа Кэррингтона рассказали ему о своей встрече с «призраком смерти», но Мейбелл только весело посмеялась над их страхами.
– Эд, Луи, не стоит принимать всерьез сказки старого валлийца! – воскликнула она. – Старики вообще любят пугать людей всякими ужасами. Помню, няня Дженни предупреждала меня, что если я не буду слушаться ее, то меня схватит призрак Кровавой Дамы, а потом выяснилось, что этот призрак она придумала, чтобы я далеко не убегала от нее.
И, для поднятия всеобщего духа Мейбелл запела озорную песенку, отбивая такт роскошной дубовой веткой с большими листьями, которую она отломила от дерева отгонять от себя назойливых насекомых:
Живет, ребята, бабуин,
На острове большом.
И целый год, совсем один,
Гуляет нагишом.
Но если поймать, постричь,
И приодеть его,
Он станет очень походить
На дядечку одного!
Мейбелл добилась своей цели – мальчики и грум Бен сначала заулыбались, а потом начали весело смеяться, – ей удалось заразить их своим смешливым настроением. Остаток пути у них прошел за интересным обсуждением способов ловли и приручения обезьян-павианов, и они не заметили, как доехали до дома. На крыльце их ожидал несчастный месье Жермонт – этим летом его воспитанники совсем отбились от рук, не желая учиться, когда их окружало море возможностей самых разнообразных увлекательных приключений и он ничего не мог придумать, чтобы вернуть их к учебным занятиям.
– Юные джентльмены, извольте идти в класс учить латынь, – строго сказал он сыновьям графа Кэррингтона, нервно поправляя свои очки. Он перевел дыхание, назидательно поднял палец, и добавил: – Учтите, в аду с вами никто по-английски разговаривать не будет. В отличие от вас, черти себя уважают, получают классическое образование, поэтому если вы хотите с ними договориться, чтобы они подкладывали под ваш кипящий котел меньше дров, то запоминайте вежливые обращения достойных мужей Древнего Рима!
– Месье Жермонт, неужели, по-вашему, мы такие ужасные грешники, что непременно попадем в ад, – недоуменно спросил своего гувернера Луи, в то время как Эд лишь скептически хмыкнул в ответ на предупреждения старого учителя.
– Я бы сказал, что вы находитесь в самом начале пути в преисподнюю, – с сожалением проговорил их наставник. – Как правило, избалованные мальчики становятся беспутными юношами, беспутные юноши становятся испорченными молодыми людьми, а испорченные молодые люди – порочными повесами, которым прямая дорога в ад!
Эд и Луи начали бросать умоляющие взгляды на Мейбелл, желая, чтобы она спасла их от давления их строгого ментора, и девушка, сжалившись над мальчиками, подошла поближе к французу и, используя свои ласковые улыбки и нежные слова, добилась от него позволения отложить еще на день скучные занятия латинским языком. Месье Жермонт, подобно множеству мужчин, не смог устоять перед обаянием невесты графа Кэррингтона, и скоро неразлучная троица в сопровождении Летти, державшей за руку Арабеллу, ринулась на луг ловить бабочек.
Альфред Эшби невольно задержал взгляд на той прелестной картине, которую являли собой его дети и невеста, когда на минуту отвлекся от своих бумаг, чтобы открыть окно в своем кабинете. Особенно его взор привлекала погруженная в детские игры Мейбелл. В его присутствии она стала держаться чрезвычайно скованно, неуклонно играя свою роль благовоспитанной молодой леди, но в те минуты, когда она думала, что он не смотрит на нее, то заметно оживлялась, и делалась необычайно хорошенькой. Удивительно, но с его сыновьями Мейбелл гораздо легче находила общий язык, чем с ним, со своим женихом. Граф Альфред задумался – не слишком ли он сурово обходится с нею, если она начала бояться сказать лишнее слово в его присутствии. Наверно, не внутренняя испорченность подтолкнула девушку проявить пренебрежение к нему, которая так задела его, а ее детская непосредственность и увлекающаяся натура. Он наблюдал за нею, нередко испытывая ее резким словом и внешней холодностью, но она ни разу не проявила обиды, не сказала ему ни слова упрека, и словно терпеливая Гризельда относилась с неизменной любовью и к нему самому, и к его детям, хотя менее сдержанная дама уже давно выразила бы возмущение таким его обращением. И Альфред чувствовал, что душа Сары тоже довольна той заботой, которую Мейбелл проявляет к семье. Призрак его трагически погибшей жены все реже и реже посещал его, хотя осенью и зимой он часто видел ее в углах своей комнаты и на ступеньках лестницы. По всей видимости, любящее сердце Сары успокоилось при виде устроенной жизни самых дорогих ей людей, и она окончательно ушла в горние селения, где нет ни боли, ни страдания, а есть вечный свет ее великой немеркнущей любви.
Граф Кэррингтон ощутил настоятельную необходимость поговорить со своей невестой, но важное донесение, которое ему недавно доставили, тоже требовало, чтобы он его обдумал и принял правильные решения. Назревали важные события, которые должны были оказать значительное влияние не только на него и на его семью, но и на всю страну. Вопреки прогнозам своего «заботливого» супруга Мария Моденская не только не умерла студеной английской зимой, но 10 июня 1688 года родила крепкого и здорового мальчика после многих лет бесплодных попыток произвести сына на свет. Обычно появление наследника мужского пола являлось огромной радостью для всего королевства, так как бесспорный престолонаследник устранял опасность гражданской войны, но в данном случае все получилось с точностью наоборот. Желанное пополнение в королевской семье взорвало Англию, ведь рождение сына у королевы-католички означало, что трон унаследует явный католик, а принцессы-протестантки Мария и Анна, дочери Якова Второго от первого брака с Анной Хайд, будут отстранены от наследования короны. Это вызвало тревогу у ряда видных английских государственных деятелей, которые обратились к зятю короля Вильгельму Оранскому с просьбой занять английский трон. Теперь оставалось дождаться ответа принца.
Мысли о возможных планах Вильгельма Оранского и своих ответных действиях не покидали графа Кэррингтона даже на следующий день во время завтрака. Его сыновья и Мейбелл привыкли к его вечно отсутствующему виду на общих трапезах, и поэтому, не очень обращая на него внимания, принялись оживленно обсуждать гастроли шекспировского театра в Аберистуите. Мейбелл настолько увлеклась этой темой, что начала вспоминать как она посещала театры в Лондоне и сам мистер Киллигру – директор Королевского театра сказал ей, что из нее могла бы выйти очень талантливая актриса.
– Хотел бы я посмотреть вас на сцене, леди Мэйбл! – восхищенно сказал ей Эд, которого уже начали привлекать хорошенькие нарядные актрисы, шаловливо посылавшие ему, юному мальчику с лицом херувима, свои поцелуи со сцены.
– Возможно, так и случится, Эд, – легкомысленно пообещала ему Мейбелл. – Вот поедем еще раз в Аберистуит, я поинтересуюсь у директора труппы, есть ли у них вакантное местечко. Давно хотела сыграть Клеопатру, соблазнившую великого Антония.
Тут она наткнулась на жесткий взгляд Альфреда, устремленный прямо на нее. Ее беззаботные лондонские воспоминания отвлекли его даже от мыслей о своем возможном участии в антиправительственном заговоре, а заявленное намерение стать актрисой окончательно заставило потерять покой.
– Моя жена не будет кривляться на театральных подмостках! – тихо, но веско заявил он ей, и сказал сыновьям: – Завтракайте без нас, мальчики, мне нужно серьезно поговорить с вашей будущей мачехой! Идите за мной, миледи.
Испуганная, потерявшая весь свой задор, Мейбелл последовала за женихом, мучительно гадая по дороге как ей его умилостивить, и объяснить, что она говорила не всерьез, а в шутку о своих планах стать актрисой. Просто непонятно, каким образом она допустила такой промах в присутствии Альфреда, зная, что он принадлежит к числу тех повес, которые в своем семейном кругу требуют от своих домочадцев соблюдения самой строгой нравственности.
Альфред вывел ее из дома, повел в сад, и тут уже Мейбелл струхнула окончательно. Неужели он готовит ей такой жестокий разнос, что не желает, чтобы о нем знали слуги. А может он решил сказать, что порывает с нею?
Граф Кэррингтон заметил явный страх на лице своей возлюбленной, и настороженность в ее больших серых глазах, устремленных на него, и уголки его губ невесело опустились. Разве он так запугал ее, что в ее сердце больше не осталось той безоглядной любви, которой она раньше одаривала его так щедро как дождь летние цветы. И неужели ему придется отпустить ее, когда выяснится, что она больше не испытывает к нему нежных чувств? Но, во всяком случае, он попробует вернуть себе ее привязанность.
Альфред Эшби бережно взял девушку за подбородок, заставил посмотреть прямо в его глаза и ласково спросил ее:
– Мейбелл, ты разве надумала оставить меня, если стремишься попасть в театр?
– Нет, Фред, нет, я просто шутила с мальчиками, – с отчаянием проговорила Мейбелл, в душе молясь небесам, чтобы Альфред ей поверил. – Я мечтаю о том, чтобы стать твоей женой, но ты запретил мне упоминать о нашей свадьбе.
– Прости меня, дорогая, прости мне эту черствость, – с раскаянием проговорил граф Кэррингтон. – Теперь мы будем поступать так, как этого хочешь ты. Назначай сама дату нашего венчания.
– Я хочу, чтобы мы вступили в законный брак уже в этом месяце, как только будут сделаны все необходимые приготовления, – быстро проговорила Мейбелл, опасаясь, как бы ее любимый не нашел какую-нибудь уважительную причину для отказа. Но Альфред только счастливо улыбнулся ей в ответ.
– Я согласен, – нежно сказал он Мейбелл, и привлек ее к себе с явным намерением ее поцеловать. Его руки сомкнулись у нее на талии, он еще ближе притянул ее к себе, и она почувствовала мощные мускулы его ног. Девушка уловила слабый, тонкий аромат его дыхания, смесь запаха мужского пота от его одежды и дорогих духов. Это сочетание доводило ее до головокружения, почти опьяняло. Она порадовалась тому, что позади нее растет крепкая яблоня, и какая-то опора у нее будет, если она окончательно потеряет голову. Голова Мейбелл запрокинулась назад, ее небольшие, изящно очерченные губы раздвинулись, принимая его поцелуй. Для них двоих время будто остановилось, а затем, после нескольких упоительных мгновений, нехотя пошло дальше.
– Мейбелл, я не могу ждать свадьбы, – тяжело дыша от все более разгоравшегося желания, признался Альфред. – Можно, я приду сегодня ночью в твою спальню?
Мейбелл ничего не ответила, она только согласно закивала головой словно ребенок, получивший желанную игрушку. В этой девушки глазах, устремленных на него, Альфред Эшби прочитал столько любви, признательности и восторга, что окончательно осознал насколько были беспочвенны его подозрения, будто он был для нее не более чем мимолетным увлечением. Теперь его постигло раскаяние, что он так долго и напрасно мучил их обоих, и граф Кэррингтон почувствовал желание оправдаться перед любимой за свое прежнее неприглядное поведение.
– Любовь моя, прости меня за то, что я был и жесток, и несправедлив к тебе, но попробую объяснить, почему я словно только то и делал, что подвергал тебя испытаниям, – сказал он, все еще не выпуская ее из своих объятий. – Знаешь, чего больше всего на свете боятся мужчины, которые не испытывают страха даже перед лицом неизбежной смерти⁈ Стать жертвой любви к женщине, которая этой любви совершенно недостойна. Для нас, мужчин, любить красивых женщин также легко, как и дышать, и мы легко попадаем в полную зависимость от этой страсти. Хорошо, если эта женщина добра, мудра и великодушна настолько, что не будет злоупотреблять своей властью, а если нет? Тогда для нас любовь становится сущим адом, западней, из которой нет выхода, худшей из тюрем. Ведь мужчины, в отличие от женщин, почти не наделены даром приспосабливаться к обстоятельствам, и мы всегда стремимся эти обстоятельства прогибать под себя. Или спасаемся, кто осознанно, кто нет, от любовных сетей жестокостью, пьянством, распутством, грубостью и цинизмом. Звучит не слишком красиво, но такова наша цена, которую мы платим за нашу внутреннюю свободу. Однако, когда мы убеждаемся, что наша любимая прекрасна не только телом, но и душой, тогда мы сами с овечьей покорностью падаем к ее ногам, и отдаем в ее руки все бразды правления.
– Фред, по-настоящему я смогу быть счастлива только тогда, когда вижу, что я делаю тебя счастливым, – принялась уверять своего возлюбленного Мейбелл, которая теперь лучше начала понимать натуру своего избранника. – Так не бойся своих чувств ко мне, ты единственный мужчина, которого я по-настоящему люблю, и буду любить.
– Мейбелл, для меня твоя верность очень многое значит! – Альфред в волнении сжал руки своей любимой девушки, чувствуя такую безграничную радость в душе, словно он получил то, о чем мечтал всю свою жизнь. – Если ты так верна мне как говоришь, значит, ты действительно меня любишь, и я желаю одного, чтобы скорее наступила следующая ночь, чтобы мы без помех могли отдаться друг другу.
Мейбелл испытывала то же самое, что и ее возлюбленный. Не помня себя от счастья, она вернулась в дом, и отдала служанкам кое-какие распоряжения по подготовке своей свадьбы с графом Кэррингтоном. Затем она поспешила в свою спальню и достала новый пеньюар из кремовых кружев, который она купила в Аберистуите в надежде провести в ней ночь любви. Правда, тогда, в магазине, она могла только робко надеяться на то, что Альфред обратит на нее внимание. Но теперь сбылось все, чего она так страстно желала.
Граф Кэррингтон, видя счастливое лицо своей возлюбленной, и сам будто пребывал на седьмом небе от счастья. Он нетерпеливо посматривал на часы, словно таким способом мог ускорить наступление желанной ночи, обещающей упоительное свидание с любимой Мейбелл. Она, желая приготовить нечто особенное к сегодняшнему ужину, побежала на кухню обговорить с поварихой меню, и оставила его изнывать в одиночестве в гостиной. Он нетерпеливо прислушивался к звукам за дверью, стараясь уловить шаги своей любимой, но его слух уловил нежеланный шум прибытия во двор большого отряда.
«О, нет, господи, только не сегодня! – чуть не простонал Альфред Эшби, чувствуя, что рушатся его надежды на желанное уединение с Мейбелл. – Сейчас всякие гости для меня – это мои злейшие враги!».
Но небесам было неугодно откликнуться на страстную мольбу графа Кэррингтона. В гостиную в сопровождении двух солдат прошествовал голландский офицер и вручил графу запечатанный пакет с глубоким поклоном. Альфред Эшби с мрачным видом открыл конверт, и все его затаенные опасения подтвердились. Вильгельм Оранский совершил военную высадку в Англии, и теперь направил своих гонцов к графу Кэррингтону как к своему сподвижнику, приглашая его присоединиться к себе.
Делать было нечего – Альфред Эшби принялся собираться в дорогу, поскольку дал слово принцу присоединиться к нему в его борьбе против Якова Второго. Когда Мейбелл, справившись с делами на кухне, вернулась в гостиную, Альфред уже стоял в походном снаряжении, дожидаясь возможности попрощаться с нею.
– Фред, неужели ты сейчас покинешь меня! – в отчаянии закричала Мейбелл с видом человека, у которого вот-вот разорвется сердце. Она только-только обрела его и снова потеряла! Девушка огляделась в поисках сочувствия, но ее встретили только бесстрастные взгляды голландских военных, приехавших отобрать у нее Альфреда.
Граф Кэррингтон нежно обнял свою невесту и ласково сказал ей:
– Мэйбл, я должен ехать, потому что не могу нарушить свое обещание, данное его высочеству Вильгельму Оранскому присоединиться к нему по первому его требованию. Но ты не волнуйся, любовь моя. Я недолго буду отсутствовать и когда вернусь к тебе, то больше никто и ничто не сможет разлучить нас!
Мейбелл хотела упасть перед ним на колени, умолять его остаться с нею еще на одну ночь, но непреклонное выражение глаз графа Кэррингтона остановило ее, и она поняла, что таким поступком она только унизила бы их обоих в глазах посторонних людей. У нее тоже была аристократическая гордость, поэтому она постаралась сдержать свою душевную муку и сердечное страдание, которое причиняла ей мысль об их разлуке.
То, что его невеста могла взять себя в руки, принесло немалое облегчение графу Кэррингтону. На прощание он благословил своих детей, дал несколько наставлений гувернеру своих сыновей Жермонту, и, бросив прощальный, тоскующий взгляд на Мейбелл он покинул Филдхилл в сопровождении голландских военных и двух своих слуг.
