Текст книги "Отец подруги, или Влюблен без памяти (СИ)"

Автор книги: Виктория Победа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

Глава 39

Владимир

– Что, не спится? – в тишине ночи раздается размеренный голос Антонины Павловны.

Женщина сидит на небольшом раскладном стуле у края крыльца, спиной ко мне. Усмехаюсь, прикрываю за собой дверь и, сделав несколько шагов, сажусь на деревянную поверхность ступеньки.

– Не спится, – отвечаю на ее вопрос.

Уснешь тут. Как подростка от эмоций распирает. Я вовсе не собирался форсировать события, вышло случайно, не сдержался просто. И не помню уже, когда в последний раз так легко поддавался желаниям, напрочь теряя контроль. Верно говорят, если слишком долго сдерживаться, рано или поздно сорвешься. Впрочем, я совру, если скажу, что поступил бы иначе, будь у меня возможность переиграть. Ни черта.

– Ну раз нам с тобой обоим не спится, давай серьезно поговорим, что ли.

– Давайте поговорим, – соглашаюсь, не раздумывая.

Чего-то подобного я подсознательно ожидал и даже рад этой случайной встрече посреди ночи.

– Куришь? – спрашивает неожиданно.

– Иногда грешу, – признаюсь из рук женщины самокрутку и зажигалку.

Подношу огонь сначала к ее самокрутке, потом поджигаю свою. Закуриваем молча.

– Крепкие, – замечаю, выдохнув облако дыма.

– Другого не держим, – гордо усмехнувшись, она делает несколько затяжек и продолжает: – вот что, Владимир, я тебе скажу, мне лет может и много, но в маразм я пока не впала, к счастью, и деменцией не страдаю. В рассказ о просто начальнике и подчиненной, несмотря на старательные убеждения внучки я не верю, и есть у меня подозрение, что ты тоже.

Я ничего не отвечаю, просто слушаю, и она продолжает:

– В личную жизнь внучки я стараюсь не лезть, но это не значит, что я за нее не переживаю, ты на меня сейчас не обижайся, я тебе прямо скажу, участи быть развлечением для богатого мужчины почти вдвое старше, я Кире не желаю.

– Я вас услышал, Антонина Павловна.

– И? – она поворачивается ко мне лицом, даже в полумраке, освещенном тусклым фонарем, висящим над крыльцом, я хорошо различаю ожидание в ее взгляде.

– Мы бы с вами сейчас не разговаривали, будь Кира для меня просто развлечением.

– Дай-то Бог, потому что девчонка в тебя влюблена по уши, – заключает с каким-то странным спокойствием и устремляет взгляд в темноту ночи.

Я никак ее слова не комментирую. С очередной затяжкой чувствую, как в груди теплом разливается удовлетворение. Не то чтобы симпатия Киры была для меня секретом, но даже в почти сорок лет, оказывается, приятно слышать подтверждение со стороны. Тем более со стороны такого авторитетного источника, как родная бабушка.

– Ты бы хоть вид сделал, что удивлен, – возмущается, с напускной серьезностью.

– Зачем?

– Действительно, – хмыкает язвительно.

– Антонина Павловна, как вы уже заметили, я не давно не мальчик, под сраку лет я влюбляться не планировал, в отношениях никогда заинтересован не был, у меня была дочь, мне этого было достаточно, но так уж вышло, что одним осенним вечером ваша внучка буквально влетела в мои объятия. Я пытался поступить правильно, пока у нее был молодой человек, и я бы не полез к ней, если бы не был уверен в том, что мои чувства взаимны, но они взаимны. И, конечно, я не удивлен, я же не слепой и не тупой, к счастью.

Говорю, как есть. Юлить я не привык, притворяться – тоже, да и не положено мне вроде как, ни по возрасту ни по статусу. К тому же, все складывается как нельзя лучше.

– А ты не староват для моей внучки?

– Побойтесь Бога, Антонина Павловна, я мужчина в самом расцвете сил, по мне разве не видно? – не без удовольствия поддерживаю ее попытку меня поддеть.

В целом, я уже на моменте нашего с ней знакомства понял, что общий язык мы с этой женщиной непременно найдем, и не ошибся.

– Ладно, черт с тобой, – махнув рукой, она гасит сигарету и протягивает мне стеклянную пепельницу, – я рада уже тому, что она от журавлика своего наконец ушла, думала, не доживу, а разница в возрасте… Ну может оно и к лучшему, муж мой покойный меня на двенадцать лет старше был, вот это все, – она проводит рукой по воздуху, указывая на свои довольно, по мерка деревни, внушительные владения, – это он отстроил, соседний участок выкупил, соединил с нашим, дом вот построил, все удобства, надежный он у меня был, я-то замуж за него не собиралась, был у меня тоже свой журавлик, тот еще разгильдяй, да дед Кирюши оказался настойчивым, и не поняла, как замужем оказалась.

Я слушаю, молча наблюдая за чередой эмоций на ее лице. Радость сменяется легкой грустью, глаза на мокром месте.

– Расчувствовалась я с тобой, – шмыгнув носом, она быстрыми движениями смахивает с глаз слезы, будто и не было ничего, – ты мне Володя, вот еще, что скажи, дочь-то твоя как отнесется к этой вот ситуации?

– А причем тут моя дочь? – ее вопрос становится для меня полной неожиданностью.

– Как причем? Взрослая она у тебя, ты ее один воспитывал, женщин в дом не водил, если я тебя правильно поняла, Кира, получается, первой будет. Вот я и спрашиваю, как дочь твоя отнесется и как вы ей это объяснять будете?

– Саша действительно взрослая и моя личная жизнь ее уже никак не касается, отнесется она нормально, как и положено.

– А если нет? Рассорятся с Кирой, с тобой опять же.

– При всем уважении, Антонина Павловна, вы совершенно не знаете мою дочь.

– Ты настолько в ней уверен?

– Конечно, я же ее воспитал.

И я ничуть не лукавлю, в том, что с Сашей проблем у меня не будет, я даже не сомневаюсь.

– Хорошо, – она кивает, – это в принципе все, что я хотела услышать.

– Раз уж у нас с вами зашел серьезный разговор, я бы тоже хотел обсудить один момент, – решаю воспользоваться ситуацией.

– Какой? – Антонина Павловна удивленно хмурится.

– Кира обмолвилась, что вам необходима операция.

– Господи, – женщина вздыхает, – все никак не уймется. Нормально все с моим коленом, Кира вбила себе в голову, что непременно должна оплатить мне эту операцию и никак угомонится, – сетует возмущенно.

– Это я уже понял, – улыбаюсь ее реакции, – и я знаю, как сделать так, чтобы она раз и навсегда перестала об этом думать.

– Это как же?

– Я оплачу операцию, – пожимаю плечами.

– Щас, еще не хватало, – она поднимается со своего стульчика, складывает его и ставит к стенке, – все, Володя, пойдем спать.

В принципе мне понятно, в кого Кира пошла своим характером.

– Послушайте, Антонина Павловна, – поднимаюсь вслед за женщиной, она останавливается у двери, – давайте серьезно, Кира не успокоится, а я могу и хочу помочь, она отказывается и продолжит это делать, но вы-то взрослее и мудрее, для меня это не большие деньги, давайте сразу договоримся, ни вы ни Кира мне ничего взамен не должны. Будем считать, что это своего рода подкуп, – на последних словах я сам срываюсь на смех.

За спиной, очевидно, из курятника, мне неожиданно вторит петух.

– Не рановато он?

– Ой, – она машет рукой, – он у меня дурной, – берется за дверную ручку.

– Дайте угадаю, старый, впавший в маразм и страдающий деменцией?

– Да нет, молодой, просто умственно отсталый по рождению, – она ожидаемо подхватывает шутку.

– Так может на суп его? – усмехаюсь.

– Может, но у меня другого пока что нет, – она входит в дом, я иду следом, – иди, Владимир Степаныч спать, а на счет твоего предложения я подумаю.

Глава 40

Просыпаюсь от ужасной, просто нестерпимой духоты. Вся взмокшая, скидываю с себя одеяло и судорожно хватая ртом воздух, сползаю с кровати и направляюсь к окну. Толком не успев продрать глаза, распахиваю настежь окна, одновременно стараясь втянуть в легкие побольше свежего прохладного воздуха.

Мне требуется не меньше минуты, чтобы хоть немного прийти в себя и сбросить оковы окутавшего меня, удушающего жара.

Все еще полыхая от разгоревшегося внутри пламени, я открываю глаза и морщусь от слишком яркого света. Несмотря на низкую температуру снаружи, тучи к моменту моего пробуждения успели рассеяться, а небо проясниться.

Лучи осеннего солнца неприятно раздражают еще не привыкшую к свету, слишком чувствительную слизистую.

Подышав немного, уже собираюсь закрыть окна, как вдруг обращаю внимание на доносящиеся со двора звуки.

Тук. Тук. Тук.

Каждый удар больно бьет по затылку.

Высовываюсь из окна, вытягиваю шею и тут же проклинаю свое любопытство, зависнув на ловко орудующем топором Богомолове.

Холодный ветер, зашумев в ушах и ударив в лицо, немного приводит меня в чувства, заставляя выйти из короткого ступора, однако, даже ежась от холода, я никак не могу отвести взгляд от широкой, скрытой одной лишь футболкой спины.

В отличие от меня, Владимир Степанович, кажется, совсем не чувствует утренней осенней прохлады.

Точно ощутив на себе мой пристальный взгляд, мужчина вдруг останавливается и, оторвавшись от своего занятия, неожиданно оборачивается. Наши взгляды на мгновение встречаются, но тотчас опомнившись, я, как ошпаренная, отпрыгиваю от окна, тем самым пряча голову в песок.

Память услужливо напоминает мне о событиях вчерашнего вечера. Фантомные ощущения касаются обветренных губ и по телу прокатывается легкая дрожь.

Мамочки!

Я бессознательно прикладываю пальцы к губам, не веря в то, что все это происходило в реальности и поцелуй вовсе не является плодом моей разыгравшейся фантазии. Вчера мне удалось ускользнуть после случившегося, Богомолов не пытался меня удержать, позволил сбежать.

А я потом еще долго не могла прийти в себя. Вернувшись на кухню, помогла бабушке, при этом практически не проронив ни слова и стыдясь смотреть ей в глаза. Мне все казалось, что стоит нам только встретиться взглядами, как бабуля сразу все поймет. Впрочем, у нее и без того сложилось неправильное впечатление.

Черт.

Я что, правда, его целовала? Я же трезвая была! Ну почти. И как бы мне ни хотелось свалить вину на бабулину фирменную наливку из смородины, а снять с себя ответственность у меня никак не получалось. Даже в собственной голове. Потому что наливка слабенькая, выпила я не много, да и дело вообще не в ней.

Как только мы с бабушкой закончили, я тут же рванула к себе, буквально сгорая от стыда и желая поскорее ото всех спрятаться. Бросилась на кровать и укрылась с головой в наивной надежде провалиться в сон, но ничего не вышло. Полночи ворочалась, одолеваемая противоричивыми мыслями и беспощадным чувством вины, а еще задаваясь вопросом: что мне теперь делать?

Уснула ближе к утру, но даже во сне не получила желанного покоя. Мне снились сны, главным героем которых был не кто иной, как Богомолов. И сны эти были отнюдь не невинные.

Как, скажите, не умереть от стыда в подобных условиях?

Я бесстыдно целовала своего начальника, отца своей единственной подруги! Целовала, наслаждаясь процессом и не желая, чтобы он прекращался, ни наяву ни во сне.

А теперь мне хочется просто провалиться сквозь землю, раствориться в пространстве, чтобы не встречаться с последствиями свой слабости.

Несколько секунд я даже всерьез думаю не выходить из комнаты, но в итоге решаю, что попытки спрятаться проблему не решат. Я, конечно, могу скрываться тут все выходные, но на работу-то выходить в понедельник все равно придется.

Встреча с Богомоловым, увы, неизбежна.

Собравшись с силами, переодеваюсь в свой домашний костюм и иду в ванную.

Прохладная вода и вкус зубной пасты немного успокаивают мое разогнавшееся сердцебиение.

В доме стоит абсолютная тишина, бабушку внутри я не нахожу. Немного помедлив, направляюсь ко входной двери и сунув ноги в тапки, выхожу на крыльцо. Переминаюсь с ноги на ногу, не решаясь ступить за его пределы.

– Да иди уже, – приказываю самой себе вслух.

Преодолеваю две невысокие ступеньки, обхожу дом и лицом к лицу встречаюсь с Богомоловым.

Он словно ждал меня, честное слово.

– Доброе утро, – произношу робко и тут же отвожу взгляд.

– Доброе.

– А где бабушка? – делаю вид, что осматриваюсь, лишь бы на него не смотреть.

– Пошла к какой-то Люде за свежим молоком, если я правильно понял.

– Ясно.

Я по-прежнему на него не смотрю, только боковым зрением улавливаю, как он откладывает топор и направляется ко мне. Хочу сделать шаг, но ноги как будто врастают в землю. Я оказываюсь в его объятиях прежде, чем мозг успевает осознать последствия и хоть как-то среагировать. А может я просто не хочу реагировать и сама себе в этом боюсь признаться? Эта мысль приходит ко мне ровно в тот момент, когда губы Богомолова соединяются с моими и, обреченно выдохнув, я отвечаю на поцелуй. Знаю, что нельзя так, понимаю, что нужно оттолкнуть, сказать, что все это неправильно и нам надо остановиться, но всех доводов совести оказывается недостаточно для того, чтобы прекратить это безумие и подавить это непреодолимое влечение.

И вместо того, чтобы разорвать этот порочный круг, я словно заколдованная встаю на носочки, обхватываю руками его шею и сама углубляю поцелуй. Я же не собиралась больше, я же правда хотела…

Боже, да его я хотела! Его. И поцелуя этого хотела еще тогда, на чертовой кухне.

– Вот теперь точно доброе, – он улыбается, глядя на меня с высоты своего роста, а я ощущаю уже знакомый жар на щеках.

– Вы… зачем вы? – идиотка, нет, серьезно, это все, на что я способна.

– Вы? Кир, ты серьезно будешь продолжать мне выкать?

Я только молча поджимаю губы. У меня в голове все смешалось в бесформенную массу и ни одной ясной мысли нет.

– Потому что захотел, Кир, и потому что хочу.

Он снова тянется к моим губам и я, конечно, позволяю. Ничего не могу с собой поделать, закрываю глаза и растворяюсь в еще одном жадном поцелуе.

– Кхкхм.

Вздрагиваю, когда за моей спиной раздается осторожный кашель. Собираюсь уже отпрянуть от Богомолова, но он, предвидя мои намерения, только сильнее прижимает меня к себе, не позволяя даже на сантиметр сдвинуться.

Глава 41

Честно говоря, я не знаю, можно ли оказаться в более глупой ситуации. Только вчера я убеждала бабушку в ошибочности ее суждений и предварительно сделанных выводов, а уже с утра даю ей повод убедиться в сделанных выводах.

Да что там, это не повод, а самое прямое доказательство ее правоты.

Бабулю и без этого казуса мои оправдания не убедили, а теперь и вовсе не стоит пытаться переубедить.

На несколько секунд во дворе повисает давящая тишина, все это время Владимир Степанович даже не думает выпускать меня из своих объятий, продолжая прижимать к себе прямо на глазах у моей бабушки. И совсем его ничего не смущает.

– Молодые люди, – гробовое молчание прерывает бабуля, а я только бессознательно вжимаю голову в плечи и жмурюсь от волной накатившего стыда, – не хочу отвлекать вас, но вы мне скажите, на завтрак вам что приготовить?

Божеее…

Ну какой завтрак?

Я, будучи не в состоянии проронить ни слова, даже не пытаюсь смотреть на бабушку. Не готова я сейчас с ее взглядом встречаться, а потому, не придумав ничего лучше, просто трусливо прячу лицо на груди у Богомолова. Ну а что? Какие еще варианты?

– Антонина Павловна, на ваше усмотрение, – отвечает за обоих Владимир Степанович.

И в отличие от меня, судя по бодрости в голосе, его сложившаяся ситуация ничуть не напрягает.

– Ладно, обнимайтесь, – разрешает бабушка, а у меня уши нещадно горят.

Я, даже не видя ее, очень красочно представляю себе небрежный взмах рукой.

– Ну и чего ты испугалась? – спрашивает Богомолов, чуть отстранив меня от свой груди. – Кир?

– Бабушка же теперь точно будет думать, что мы с вами… что у нас с вами отношения, – я с трудом заставляю себя сказать это все вслух.

– Ну и замечательно, – он улыбается и от уголков глаз его тянется паутинка тонких морщинок.

Я на мгновение перестаю дышать. Что значит замечательно?

– Кир, ну не думала же ты всерьез, что я испугаюсь реакции твоей бабушки и буду делать вид, будто вчера ничего не произошло?

В ответ я только беспомощно вздыхаю. Я вообще ничего не думала, если честно. Хотелось подольше побыть в скорлупе, и как-то я совсем не допускала даже мысли о том, что может возникнуть ситуация, подобная той, что произошла минутой ранее.

– Расслабься, малыш, ничего страшного не случилось, – он подмигивает весело, продолжая улыбаться своей этой безумно привлекательной улыбкой.

Он сейчас вообще весь очень привлекательно выглядит.

– Вам не холодно? – у меня этот вопрос как-то сам с губ срывается.

Вряд ли можно придумать что-то глупее в сложившейся ситуации. Но он в одной футболке, а на дворе зима скоро.

– Тебе, Кира, правда, заканчивай выкать, это как минимум странно, – он меня снова поправляет, а я даже мысленно не могу обратиться к нему на “Ты”.

Идиотство какое-то.

– И нет, мне не холодно, или ты меня согреть хочешь? Тогда, конечно, холодно.

Я ничего не отвечаю на его шутку, но губы сами растягиваются в улыбке. Ну вот как он это делает? Нельзя же быть таким… идеальным.

И что мне теперь делать? Как себя вести? Ну о чем я думала, когда позволила себя вчера поцеловать? Когда ответила?

– Давай-ка, зайка, ты выдохнешь, а я закончу начатое, – он кивком указывает на оставшуюся стопку дров, – иди в дом, замерзнешь, потом мы с тобой поговорим, хорошо?

Киваю в ответ, потому что меня уже начинает потряхивать. То ли от выплеснувшегося в кровь адреналина, то ли от холода. Сложно сказать.

Однако сейчас я рада, что мне дают время подумать, и я Богомолову за это понимание бесконечно благодарна. Как только он размыкает объятия, я уношу ноги, от греха подальше.

Иду в дом не оборачиваясь, перепрыгиваю через ступеньку и забегаю колотящимся сердцем в дом. И только оказавшись внутри осознаю, что разговор с бабушкой дастся мне ничуть не легче, чем с Богомоловым.

Вздыхаю, готовая просто провалиться под землю от безысходности, и иду на кухню, где бабуля уже во всю орудует миксером.

Вхожу, топчусь у порога.

Бабушка мое появление замечает сразу, еще немного повозившись с миксером, отключает его, снимает насадку и отправляет ее в мойку.

– Ну и чего ты там стоишь, как неродная, – ворчит, но по-доброму, в свойственной ей манере, – садись давай.

– Ба, это не то, что ты подумала, – произношу осторожно, когда бабушка ставит на плитку сковороду.

– А что я подумала? – усмехается бабушка, продолжая делать вид, будто фарш – единственное, что ее сейчас интересует.

– Между мной и Владимиром Степановичем ничего нет, – очень хочется сказать, что голос мой звучит твердо и уверенно, но этот вовсе не так.

Он дрожит и срывается, а лицо мое становится пунцовым, я прямо чувствую, как оно меняет окрас.

– Совсем ничего? – иронизирует бабуля, помешивая лопаткой только что вываленный на сковородку фарш.

– Бабуль, – вздыхаю, роняя голову на руки.

Лбом упираюсь в тыльную сторону ладони и устало закрываю глаза. Слышу, как бабушка возится у плиты, как шипит сковородка. Воздух вокруг наполняется приятным ароматом жареной смеси мяса с луком.

Несколько минут я так и сижу, не поднимая головы, будто проблема решится сама, если я и дальше буду прятать свое красное от стыда лицо.

Где-то рядом скрипит отодвигаемый стул.

– Кирюш, – бабушка зовет меня мягко.

Я отрываю голову от ладоней, смотрю на севшую напротив бабулю.

– Он правда мой начальник, – продолжаю оправдываться, – мы…

– Перестань, – перебивает меня бабуля, – чего ты, как заведенная, я разве хоть слово тебе сказала?

– Но…

– Кир, ты у меня девочка взрослая и самостоятельная, давай не будем врать ни мне, ни себе, – все так же мягко продолжает бабуля, – я же не слепая, и жизнь прожила не зря, ты думаешь, я не заметила вчера, как ты на него смотришь?

– Да никак я на него не смотрю! – восклицаю возмущенно, и сразу же, наткнувшись на бабушкин внимательный взгляд, теряю весь пыл.

– Что, так заметно, да? – спрашиваю обреченно.

Если бабушка заметила, то ведь, кто угодно заметит. Хотя… Я же вроде вчера на роль фиктивной невесты согласилась, мне теперь положено даже.

Бабушка вздыхает, встает, подходит к плите и снова принимается за фарш.

– Заметно, Кир, я тебя слишком хорошо знаю, – говорит, стоя ко мне спиной.

– И что, даже не станешь меня отчитывать? – улыбаюсь, пытаясь перевести все в шутку.

– Нет, Кир, не стану, – бабуля остается серьезной, – он, конечно, взрослый, но может оно и к лучшему, мне за тебя по крайней мере спокойнее будет теперь.

– Знаешь, лучше бы отчитала, – бурчу себе под нос.

– И что бы это дало? Отказалась бы от него? – кивает в сторону двери.

– Я на него и не соглашалась.

– А то что я во дворе видела, это мои галлюцинации, наверное?

– Ба, блин, ну вот зачем ты.

– А затем, Кирочка, чтобы ты перестала ерундой маяться, нравится он тебе, и не отрицай, и ты ему тоже, заканчивай заниматься самокопанием, все равно ни к чему путному оно тебя не приведет, а время все по местам расставит.

Я ничего не отвечаю, только взгляд опускаю.

И что мне теперь делать?