Текст книги "Искушение Марии д’Авалос"
Автор книги: Виктория Хэммонд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)
Мария стояла в льняном образце платья, следовавшего последней флорентийской моде. Оно был специально изготовлено для нее. Подойдя поближе к одному из зеркал, она начала рассматривать линию выреза. Этой деталью платья она осталась довольна. Вырез был глубокий, открывал ее белую шею и подчеркивал соблазнительную грудь. Когда вошла Антония, Мария поворачивалась, чтобы рассмотреть себя под разными углами в длинных зеркалах, расставленных вокруг нее. За последний год модные платья стали очень пышными, с рукавами на подкладке и с толстыми складками юбки на бедрах. Это придавало высоким женщинам величественный вид. Но Мария была маленькой, ростом едва ли в метр пятьдесят два.
Она поздоровалась с Антонией и, снова повернувшись к зеркалу, издала вздох отчаяния.
– Давай честно признаемся, тетушка, что это последняя мода при дворах Флоренции и Венеции делает меня квадратной.
Антония отступила, оглядывая Марию с ног до головы, и вынуждена была кивнуть в знак согласия.
– Но что же нам делать, дорогая? Ты же не можешь появиться в узкой юбке, которая тебе больше идет. Сейчас эта линия так устарела, что все немедленно решат, будто за годы, проведенные в Мессине, ты отстала от моды.
– А ты бы предпочла, чтобы я выглядела толстухой?
– Конечно, нет, но подумай, как неловко будет Карло.
– Я думаю о том, как неловко будет мне. Мы должны найти решение. Должен же существовать способ изменить фасон так, чтобы он выгодно подчеркивал мою фигуру и в то же время соответствовал моде.
– Ткани, которые я для тебя подобрала, так великолепны, что гости будут ими ослеплены и не заметят фасон. Ты должна сделать свой выбор, чтобы их доставили нам завтра. Думаю, ты предпочтешь синие или зеленые оттенки, которые так идут к цвету твоих волос.
– Для некоторых нарядов – да, но для остальных я хотела бы что-нибудь более смелое, особенно для платья, в котором буду на помолвке. Меня заботит не ткань, а фасон. Его нужно немедленно исправить.
– У нас нет времени на то, чтобы добиваться невозможного… – начала Антония.
– Тсс, тетушка, позволь мне подумать.
Мария подозвала Розу, главную портниху, и они несколько минут вместе изучали ее отражение в зеркале. Время от времени Мария что-то бормотала:
«Вырез превосходный, – объявила она, наконец. – Мы оставим его как есть, с некоторыми изменениями в разных платьях, которые я вам нарисую… Мы сохраним пышные рукава… Корсет, прикрепленный к лифу, должен быть еще более тугим… Грудь должна выглядывать из выреза. Лиф, конечно, будет обильно украшен. Пожалуй, главным образом жемчугами. А теперь внимание, Роза, изменения фасона, которые нужно сделать. По центру я хочу вставить полосу другого цвета, которая будет идти до самого низа. Это создаст иллюзию удлинения, вы согласны? Передайте мне бумагу и мелок. Лаура, передвинь стол прямо под канделябр, вот сюда. Складки на бедрах должны быть более плоскими и гладкими. Почему бы не сделать их в изящном греческом стиле? Но хотя вы и измените фасон – а я хочу, чтобы вы в точности следовали линиям, которые я нарисую, – платье следует украсить так, чтобы создавалось общее впечатление последней флорентийской моды. Вы понимаете, Роза? Вы можете сделать этот новый шаблон в течение трех дней, к четвергу? Да? Превосходно».
Таким образом, Мария лично принимала участие в шитье своих нарядов. Швеи проклинали ее про себя, так как требовалось терпение святой, чтобы справиться с бесчисленными скрытыми швами, необходимыми для иллюзии удлинения, да еще при таких тканях, как плотные шелка и толстый бархат, которые Антония раздобыла в Кордобе и Венеции. Но нужный эффект был достигнут, и Мария вознаградила женщин, подарив им шоколад и духи. Позже светские дамы копировали основной фасон ее нарядов, и он стал неаполитанской модой.
День следующего полнолуния был, по счастью, сухим, с ясными небесами. Мария покинула палаццо д’Авалос после второго завтрака. Зная, что ее мать будет в ужасе, если узнает, куда она направляется, Мария сказала лишь, что планирует провести этот день и часть следующего с Антонией. Она отправилась в путь вдоль побережья во дворец своей тетки в Мержвеллине. Она ехала в карете в сопровождении двух вооруженных стражников и двух служанок, одна из которых телосложением напоминала амазонку. Их долгий путь лежал к Флегрейским полям.
Эту широкую дугу вокруг залива Подзуоли называли «пламенеющими полями»; пейзаж вулканического происхождения дымился, бурлил и видоизменялся столетиями, вулканические кратеры становились озерами, в результате извержений создавались горы, а города и дворцы погребались под морем. Последнее извержение 1538 года уменьшило размер этой области, но Флегрейские поля оставались модным местом отдыха для неаполитанских аристократов, особенно для женщин: кипение и бульканье воды ассоциировалось с женской плодовитостью.
Мария с юности начала ездить на эти озера с Антонией, и они совершали туда особые поездки перед каждым из ее браков. Антония считала своим долгом привозить свою племянницу на эти древние римские курорты с источниками, где еще сохранились разрушающиеся остатки храмов Дианы и бань Меркурия. Это модное место было пропитано атмосферой запретных удовольствий. Но сюда притягивали и более таинственные обстоятельства. Кампи Фраэгри, как также называли это место, были овеяны мифами. Несмотря на то что в Неаполе католицизм имел большое влияние, фольклор в Южной Италии оставался могучей психологической силой. Память о старых богах не угасала.
Связь Кампи Фраэгри с язычеством и властью ведьм вызывала у принцессы Свевы ужас, поэтому Мария не сообщала матери о своих поездках туда. В противоположность принцессе Свеве, Антония верила, что старые богини, стоявшие у истоков католицизма, обладали гораздо большими силами, нежели Святая Дева.
Мария смотрела в окно кареты, проезжавшей через Подзуоли и Торре дель Греко, когда-то священные для древних греков и римлян места. Она испытывала глубокую нежность к этим древним пейзажам, укрощенным столетия назад, но вновь ставшим дикими. Карета медленно продвигалась по тропинкам, а Мария любовалась мраморными руинами и пальмами на склонах зеленых холмов, окружавших озера, над которыми клубился пар. Ей казалось, что в массивных узловатых стволах деревьев обитали духи. Она находила тайну этого места умиротворяющей, а его странность поэтичной. Они миновали Кумаэ, дом сивиллы, которая показала Энею вход в подземное царство.
– У тебя задумчивый вид, Мария. О чем ты размышляешь? – спросила Антония.
– О том, что грот сивиллы ассоциируется с подземным царством, и о том, что он похож на гигантские женские гениталии и влагалище. Интересно, есть ли между ними какая-то связь?
– Это все мужчины. Они ассоциируют наши гениталии с адскими сферами, – парировала Антония.
Мария рассмеялась.
– Может быть. Но мне кажется, что тут все глубже. Тут скорее природный цикл: рождение из матки и возвращение в матку.
– Твое объяснение схоже с моим. Оно просто поэтичнее.
В Баие они ехали под пальмами и благоуханным миртом самого рая, мимо низких зеленых холмов и полей Элизиума. Дальше путь им преградила река, по которой нечистые души путешествуют в ладье Харона – Стикс. Они направились вдоль берега к озеру Аверно – месту, отличавшемуся зловещей красотой. Его название означало «без птиц». В давние времена это тихое, окруженное паром озеро считалось входом в ад.
Карета остановилась, добравшись до Стуфе ди Нероне – печи Нерона. Эту горячую пещеру и пруды, образованные горячими источниками, во времена римлян называли Терме Сильванэ и посвящали Рее Сильвии, богине плодородия, и по прошествии стольких веков все еще верили в нее.
Мария, одетая в белую тунику, с косами, уложенными вокруг головы, сидела, сгорбившись, в горячей пещере с низким потолком, наполненной паром. С нее капал пот, и она заставляла себя оставаться там, сколько сможет выдержать. Антония, которая благодаря регулярным визитам сюда привыкла к жаре, втирала в кожу Марии снадобье, обладавшее, по ее убеждению, живительными свойствами. В него входили такие компоненты, как ртуть, камфара, пчелиное маточное молочко и миндальное масло. Антония верила, что это средство предотвращает образование морщин на лице. Мария внимательно разглядывала лицо тетушки, которое находилось сейчас совсем близко от нее. На нем не было морщин. Поразительно. Ведь Антонии почти сорок лет. Густой белый крем мгновенно впитывался в распаренную кожу. Жар проникал в тело, и Мария едва могла дышать.
Она выскочила из пещеры, задыхаясь, с лицом красным, как свекла. Амазонка подбежала к ней с полотенцами и холодной водой и растирала разгоряченное тело до тех пор, пока ее дыхание не выровнялось. Потом Мария окунулась в большое, очень теплое зеленоватое озерцо и, почувствовав, как расслабляются ее мышцы, закрыла глаза, вдыхая аромат розмаринового масла, которое Антония втерла в ее кожу.
Когда она впервые лежала в этом озерце, она думала только о браке, любви и поразительно красивом Федериго Карафа. Ей было тринадцать, и только что состоялась их помолвка. Перебирая четки, она молилась о том, чтобы родить сыновей, призывая на помощь силу этих вод. Теперь она снова взывала к этой силе. Пусть я рожу Карло одного сына. Помоги мне выполнить свой долг перед ним, а потом позволь мне отдохнуть.
Она вышла из воды и, нырнув в гораздо большее и глубокое озеро в благоухающем саду, поплыла. Ее волосы выбились из кос и струились за ней, зеленоватые под водой, как у русалки.
В сумерках они вернулись в Баию, в древний храм Дианы, скрытый в густом лесу возле озера Аверно. За прошедшие века Диана, богиня луны и охоты, превратилась в королеву ведьм. И римская богиня Диана, и королева ведьм из итальянского фольклора ассоциировались с плодородием и легкими родами – и с прорицаниями. Считалось, что сила ведьм возрастает в пять раз в полнолуние, именно поэтому Антония решила посоветоваться с ними в эту ночь.
Их карета проехала лесом и остановилась перед рощей из высоких кипарисов, таких старых, что казалось, будто они опираются друг на друга. Мужчинам вход сюда был воспрещен, так что вооруженные охранники остались у экипажа.
Две колдуньи постарше сопровождали Марию и Антонию, когда они по темной тропинке углубились в рощу. За ними следовали служанки Антонии, но вряд ли необходимо было брать с собой амазонку, которая, по словам Антонии, могла драться, как мужчина: атмосфера здесь была безмятежной и таинственной. Воздух благоухал миртом и сосной. Мария услышала звук бубна. Показались руины храма Дианы, в лунном свете сиявшие сверхъестественным блеском. Сопровождавшие их ведьмы были высокими и величественными, как древние жрицы Дианы. Марии нравились эти полные внутреннего достоинства женщины. Их грациозные тела окутывала синяя ткань, ниспадавшая складками в классическом стиле, хорошо расчесанные длинные волосы с седыми прядями свободно падали на плечи. Втайне Мария предпочитала ведьм монахиням, так как они улыбались непринужденнее, и плоть их не была изнурена запретами.
Они вышли из рощи на лунный свет. Храм стоял на пологом холме в центре большого открытого пространства. Молодые колдуньи начали представление для гостей. Справа одна из них, сидевшая на скале, играла на бубне, в то время как хоровод из семи других вращался сначала по часовой стрелке, затем против, тряся бубнами и щелкая кастаньетами. Глаза их блестели хмельным блеском, а танец становился все более разнузданным и неистовым, пока Марии не показалось, что девушки слились в одно кружащееся пятно. Они танцевали тарантеллу – танец женского сексуального желания, священный для королевы ведьм. Мария немного занервничала при виде этих молодых ведьм с их исступленной энергией и плавными, чувственными движениями.
Остатки священного сада, когда-то окружавшего храм, были до сих пор заметны. Ведьмы веками выращивали здесь травы и целебные растения. Многочисленные кошки возлежали на траве или сидели на верхушках полуразрушенных колонн. Белая кошка с котятами следовала за Марией, когда ее по тропинке вели в храм без крыши. Ведьма Партенопа принимала посетителей по одному, и очередь Антонии была после ее племянницы. Мария и раньше обращалась к ведьмам за советом, – но не к Партенопе – молодой колдунье, о которой говорили, что у нее особый дар видеть время: настоящее, прошлое и будущее.
Партенопа была красива. Она сидела у дальней стены на возвышении, на котором когда-то располагалась статуя Дианы. Ее пышная обнаженная грудь сияла в лунном свете, темные глаза были проницательны, длинные волосы черны, как ночь, а полные губы казались надутыми. Когда Мария подошла поближе, то увидела, что она не так молода для ведьмы – ей было лет тридцать пять. На Партенопе отсутствовали какие-либо украшения. Запах цветов апельсинового дерева, пропитавший храм, казалось, исходил от нее. Мария уселась на скамью перед богиней женственности, и к ней приковался взгляд всевидящих глаз. Две женщины по обе стороны от прорицательницы нараспев читали заклинания.
Партенопа отпустила их.
– Мои люди благодарят две твои семьи, Мария д’Авалос. Они спасли нас от пламени и преследований, – сказала она самым обычным голосом. Ведьмы часто говорят преувеличенно высокими или низкими голосами, чтобы произвести сверхъестественное впечатление.
– Я тоже благодарна им, потому что я сейчас здесь, с тобой, – ответила Мария, сразу же поняв, о чем говорит Партенопа.
В 1530-е годы Испания хотела учредить в Неаполе суд инквизиции, как во многих других европейских городах. Старая неаполитанская знать воспротивилась этому, опасаясь, что таким образом продажные испанские вице-короли получат слишком большую власть, включая право на захват собственности. В результате над знатными аристократическими семьями могла нависнуть опасность быть обвиненными в ереси и колдовстве. Тогда Альфонсо д’Авалос и Луиджи Карафа возглавили народ Неаполя в двух удивительно успешных восстаниях против Испании, Правда, нескольких казней не удалось избежать – например, на площади Меркато в марте 1564 года, к ужасу населения, двух аристократов-гуманистов сожгли как еретиков. Но благодаря этим восстаниям в Неаполе так никогда и не был учрежден суд инквизиции. Таким образом, в то время как инквизиция свирепствовала в Европе и сотни тысяч ученых женщин были сожжены за свои познания в области древних способов исцеления и в области пророчеств, чернокнижницы Неаполя уцелели, и их древняя культура сохранилась.
– Прошлое окружает твое будущее, принося смертельные зимы и одно последнее великолепное лето. Не бойся, твой следующий ребенок будет жить. У того, кто темен, редкие таланты, и ты должна бояться своей собственной натуры больше, чем ты боишься его, поскольку ты никогда не победишь свое желание любить. Тот, кто внешне еще темнее, чем он, более опасен. На десятую ночь, когда любимый тобой мужчина станет женщиной, ты умрешь.
– Что ты имеешь в виду, Партенопа? Как такое возможно?
– Я не могу тебе сказать. Объяснить будущее – значит попытаться изменить судьбу, а я не в силах это сделать. Только ты можешь изменить свою судьбу, но твоя интуиция ослеплена эмоциями. Помни мои слова, ибо это предостережение. Возьми это, – сказала Партенопа, протягивая ей радужный лунный камень. – Он обладает целебными свойствами, но его следует использовать только в минуты крайней опасности, иначе его сила иссякнет. До свидания, Мария д’Авалос. Ты продолжишь свою жизнь в Неаполе.
Глава 4
Четыре праздничных дня
ария проснулась поздно. Свет зимнего утра уже проникал сквозь ставни. Сильвия пребывала в тревожном ожидании, поскольку Антония наказала не будить ее госпожу, которая в столь важный день должна выглядеть свежей и отдохнувшей.
К своему удивлению, Мария спала крепко, хотя и ложилась в постель, раздираемая противоречивыми чувствами: с одной стороны, это было радостное волнение перед пиром в честь помолвки – ее первым появлением на публике в Неаполе после шестилетнего отсутствия, с другой стороны – тревога относительно первой встречи со взрослым Карло.
Она повернулась на другой бок и, свернувшись калачиком, снова закрыла глаза. Теперь, когда настал день этих двух важных событий, ее волнение и тревога возросли. Я должна привести свои мысли в порядок, подумала она, именно сегодня я должна сохранять самообладание.
Она услышала, как в соседней комнате Лаура и Сильвия готовят ее наряды, взволнованно переговариваясь.
– Моя госпожа должна быть готова к одиннадцати, а сейчас уже восемь, и она еще не проснулась, – сетовала Сильвия.
– Нам понадобится всего два часа, чтобы ее одеть, – успокаивала ее Лаура. – Принеси мне, пожалуйста, шкатулку с жемчугами.
– Два часа! Скорее все три. Скоро понадобится припарка. Скажи в кухне, чтобы ее приготовили, и пусть сделают шоколад для госпожи.
– Я не могу. Мне нужно подержать ее платье над паром, чтобы поднять ворс. Проведи рукой по этому бархату, Сильвия. Он как шелковая шкурка.
Громко хлопнула дверь гардеробной, свидетельствуя о том, что Сильвия, разобидевшись, сама отправилась на кухню.
Мария почувствовала, что ей надо исповедаться. Нужен исповедник. Сейчас слишком поздно посылать за священником. Ее мать? Отец? Они оба будут по-разному подчеркивать значение этого неизбежного брака, и она не была достаточно близка ни с одним из своих родителей, чтобы обсуждать с ними свои личные чувства. Тетушка Антония? Может быть.
Полчаса спустя Мария сидела в своей кровати, мягко постукивая пальцами по припарке из мела, лимонного сока и яичного белка, покрывавшей ее лицо, шею и плечи. Видны были только ее чувственный рот и зеленые глаза. Эта припарка должна была усилить светящуюся прозрачную бледность кожи, одновременно придав ей сочную свежесть, – еще одно средство, в которое верила Антония и живым доказательством действенности которого являлась сама. Маленькие подушечки, пропитанные припаркой, были привязаны к тыльной стороне ладоней Марии.
Она отпивала горячий шоколад, принесенный Сильвией, размышляя о первой встрече со своими предыдущими мужьями. Когда в ее жизни появился Федериго, он сразу же окрасил ее невинным предвкушением страстной любви. В отличие от него, Альфонсо Джоэни прибыл в Неаполь и предъявил на нее права как собственник. Он казался по-отечески заботливым, но взгляд у него был алчным и похотливым. При первом прикосновении его руку она поморщилась. Хотя ей сказали, что ему за пятьдесят, она не ожидала, что ей придется бороться с отвращением при виде его отвисшей челюсти и узких бдительных глаз. И потянулись длинные годы, когда ей приходилось душить свои чувства. Ее горе от утраты Федериго сделало ее такой невнимательной ко всему остальному, что она не оказала сразу же сопротивления тирании Альфонсо и позволила ему запугать себя. Она опасалась, что это стало ее второй натурой. Если бы она с самого начала отстаивала свое достоинство перед Альфонсо и высказала свое возмущение, он бы вел себя иначе и не был бы таким грозным. Только теперь она это поняла.
Да, первые впечатления были решающими. Они так много открывали. Первые встречи с покойными мужьями были прелюдиями, с точностью указывавшими, каковы будут эти два столь различных брака. Отсюда и ее беспокойство по поводу утренней встречи с Карло. И ей нужно заглушить эту тревогу, поскольку Карло тоже будет оценивать свои первые впечатления от нее. Ей хотелось бы занять при этой встрече главенствующее положение. Она решила, что так должно быть. Исполненная уверенности, что она, по крайней мере, произведет на него впечатление, в глубине души Мария надеялась обворожить его. А если этот трудный молодой человек действительно поклоняется красоте, как уверяла Антония, то у Марии и в самом деле будет над ним власть, которой она жаждет.
– Какие драгоценности наденет госпожа? Она должна появиться перед своим суженым, как королева, – сказала Сильвия из соседней комнаты.
Услышав эти слова, Мария улыбнулась.
– Розовые жемчуга. Посмотри, как их цвет идеально подходит к цвету платья, – радостно воскликнула Лаура.
– Ванна остывает, – заметила Сильвия.
– Тогда пусть принесут из кухни еще горячей воды. Это платье неплохо бы еще подержать над паром.
– О, кто-то стучит в дверь. Кто бы это мог быть?
– Я сама пошлю за девушками на кухню.
– Нет, ты открой дверь, а я спущусь на кухню.
– А не легче ли тебе сделать и то и другое, Сильвия?
– Открой дверь, Лаура! Может быть, за дверью ждут принц или принцесса.
Внезапно в спальне Марии оказалась Антония.
– Не трудитесь открывать дверь, – громко сказала она. – Мое нетерпение волшебным образом повернуло ее ручку. Доброе утро, моя дорогая, ты выглядишь отдохнувшей. Разве не пора вставать? Сильвия! Лаура! Немедленно идите сюда и снимите эти примочки.
Сильвия пробурчала что-то насчет горячей воды и снова хлопнула дверью гардеробной.
Мария подставила Лауре лицо и руки со словами:
– Давайте мы все будем сохранять спокойствие, тетушка. Я нервничаю, а мне бы хотелось спуститься вниз безмятежной.
– Нервничаешь?! – насмешливо произнесла Антония. – Это же один из великих дней твоей жизни.
– Я скоро впервые встречусь со взрослым Карло, а он со мной, и прошу не забывать об этом, тетушка, – сердито сказала Мария.
– Будь с ним немного высокомерной, вот в чем секрет поведения с мужчинами, – бодрым тоном посоветовала Антония. – Если ты начнешь с того, что станешь угождать им, ты никогда ничего не добьешься. Никогда. А вот если у тебя будет равнодушный вид, и ты притворишься слегка недовольной, тогда они будут из кожи вон лезть, стараясь угодить тебе. Во всяком случае, Карло горит желанием заключить этот брак. Прямо-таки пылает. А ведь он художник. Самый настоящий художник. Какой вкус! Какая театральность! Я никогда не видела, чтобы мужчина проявлял такой интерес к деталям своей собственной свадьбы. Музыка, развлечения, еда, наряды, свадебная процессия, украшения, животные, гости. Просто все!
Мария вздохнула. Предстоящий спектакль был в данный момент гораздо важнее для ее тетушки, нежели личные чувства племянницы, так что бесполезно пытаться обсуждать их с ней.
– Ах! – воскликнула Антония, пристально изучая результаты трудов Лауры. – Такому цвету лица будут завидовать шестнадцатилетние. Твое возвращение в неаполитанское общество превратится в триумф. Подумай об этом, когда будешь принимать ванну.
Мария недолго нежилась в деревянной ванне. Когда она вернулась в спальню, Лаура начала одевать ее.
– Я знаю, о чем думают эти женщины. В конце концов, я принадлежу к их кругу, хотя мне и противна мысль, что я одна из них, – заявила Антония, продолжив с того места, где остановилась. – Сплетни – любимое их времяпровождение. Те, у которых дочери брачного возраста, от тринадцати до четырнадцати, считают, что они – гораздо лучший вариант для принца Веноза, чем ты, моя дорогая. В их сплетнях ты выглядишь дважды овдовевшей женщиной двадцати пяти лет, на грани среднего возраста – хотя, глядя на тебя, этого не скажешь. Я уверена, что ты разоружишь этих сварливых дам, появившись перед ними во всем блеске красоты.
После ванны, умащенная маслами, Мария сидела в нижних юбках перед зеркалом, в то время как Лаура искусно причесывала ее, заплетая золотые пряди в косы и украшая их жемчугами. Она видела, как в зеркале отражается ее тетушка, усевшаяся на краешек кремового с золотом кресла на другом краю комнаты, Антония поглаживала свое бархатное платье пальцами с аметистовыми перстнями. Нахмурившись, она простонала:
– Я содрогаюсь, просто содрогаюсь при мысли о том, сколь гибельно сочетание цветов этого платья, которое никак не вяжется с твоим цветом лица. Кто, кроме путан, носит красное в середине дня?
– Почему бы тебе не закрыть глаза, тетя, и не подождать, пока мы закончим? – предложила Мария. У них с Антонией шли нескончаемые жаркие споры относительно цвета этого платья, которое она надела сегодня, и эта тема надоела Марии.
– Как угодно. Сильвия, передай мне ту маску для сна.
Маска неожиданно заставила Антонию умолкнуть, так что, когда несколькими минутами позже в комнату ворвалась Беатриче, она целиком завладела вниманием матери.
– Беатриче, какая ты красивая! – воскликнула Мария, увидев, как выгодно подчеркивает бледно-голубое платье с чудесными кружевами серые глаза дочери.
– Мама, мама! – взволнованно теребила ее Беатриче, личико которой отражалось в зеркале на уровне лица Марии.
– Что такое, Беатриче?
– Бабушка Свева только что мне сказала, что моя бабушка Карафа будет на торжестве. Она сказала, что я могу сидеть рядом с ней, если хочу. Можно мне? Пожалуйста!
– Можно, дорогая, – ответила Мария, которую смутило сообщение, что на ее помолвке с Карло будет присутствовать мать Федериго, но, тем не менее, она была рада за Беатриче.
– Почему моя бабушка Карафа придет на торжество? – спросил ребенок, как бы вторя мыслям матери.
– Потому, мой ангел, что Карафа – самая богатая семья в Неаполе, и их нужно приглашать на все важные события, – объявила Антония, не снимая маску.
– Почему на вас маска? – спросила Беатриче.
– Потому что мы с твоей мамой играем в одну игру. Когда она закончит одеваться, ты должна мне сказать, как она выглядит. Я заметила, Беатриче, что ты всегда говоришь правду, так что я надеюсь на твое непредвзятое мнение. Ты взволнована предстоящей свадьбой мамы?
– Не знаю, тетушка. Я скажу вам, когда познакомлюсь с ним.
– Познакомишься с кем? – осведомилась Антония.
– С ним.
– Не с ним, Беатриче, а с твоим родственником Карло.
– С нашим родственником Карло. Мама уже выглядит очень хорошо. Волосы у нее причесаны и украшены жемчугами, как у королевы.
Беатриче с интересом наблюдала, как Лаура облачает ее мать в изысканный наряд. Вариации Марии на темы последней флорентийской моды оказались удачными: более мягкие линии скрадывали излишнюю пышность фасона. Лаура укладывала юбку изящными складками, а Беатриче застыла в безмолвном восхищении. Это был бархат прелестного ярко-красного оттенка, отделанный зеленым шелком под цвет глаз Марии вокруг выреза и в прорезах рукавов. Именно это сочетание цветов Антония назвала гибельным, когда услышала о нем.
– Теперь можешь посмотреть, тетушка, – с улыбкой сказала Мария. Она мгновенно перестала нервничать, как только увидела себя в длинном зеркале. В таком платье она действительно могла очаровать своего жениха.
– Каково твое мнение, Беатриче? – спросила Антония, не снимая маски.
Беатриче тщательно обдумала свой ответ. Королева фей. Нет. Хотя Беатриче не мыслила такими категориями, платье было слишком вызывающим для королевы фей.
– Старшая сестра королевы фей, более красивая и замужняя, – наконец огласила Беатриче свое мнение.
Чтобы позабавить ребенка, Антония театрально вздохнула и сняла маску. Эта светская дама перевидала на своем веку немало восхитительных платьев, да и у нее самой они изобиловали. Однако ни одно из них не могло сравниться с тем, что она видела сейчас. Кто бы мог подумать, что Мария окажется права относительно сочетания цветов? Зеленая отделка подчеркивала необычный цвет ее глаз, а ярко-красный цвет платья гармонировал с красновато-рыжим оттенком золотистых волос Марии. Благодаря этому цвету ее бледная кожа светилась, как перламутр. Он усиливал ее чувственность и одновременно придавал ей царственность, какое-то розоватое свечение. Это была драма, высокая драма, которая потрясала.
– Моя дорогая, – выдохнула Антония. – Мне стыдно признаться, что я недооценила твой ум. Это не платье, а настоящее чудо.
Лаура осторожно, чтобы не испортить искусную прическу своей госпожи, надела на шею Марии нитку розового жемчуга, который гармонировал с лифом, украшенным жемчугами. Затем добавила такие же серьги, и туалет Марии был завершен.
Антония отступила на несколько шагов, оценивая наряд, и ее добрые глаза слегка затуманились. Ее любимая племянница все еще была самой красивой женщиной в Неаполе, вне всякого сомнения.
– Теперь я должна тебя покинуть и идти на встречу с ним, – прошептала Мария дочери.
Когда они спускались по лестнице в главную гостиную, Антония, взяв руку Марии в свою, сказала:
– Ты можешь быть совершенно уверена в себе, моя дорогая. Только взгляни на себя! Да ты достойна короля, а не только какого-то принца. Что касается Карло, то он уже не тот мальчик, которого ты знала когда-то. Признаюсь, раньше, когда он не играл на лютне, он меня мало интересовал. Но он изменился прямо у меня на глазах, стал совсем другим. – Они добрались до лестничной площадки над первым этажом, и Мария заколебалась. – А теперь посмотрим, каким он покажется тебе. Помни, он несколько высокомерен.
– Тсс, тетушка. Позвольте мне постоять минутку в покое, – попросила Мария, отнимая у тетушки свою руку.
Бледный солнечный луч освещал площадку. Он показался Марии мистическим, возможно, каким-то знаком, и она встала под ним, безмолвно молясь Пресвятой Деве.
Внизу открылась и закрылась дверь, и она услышала быстрые шаги в холле. Антония, подталкиваемая любопытством, продолжила спускаться по лестнице.
Шаги замедлились, и в поле зрения появился человек. Мария охватила взглядом темные волосы, растущие треугольным выступом на лбу, и острую бородку, обрамлявшую бледное худое лицо, высокий воротник из белейших брыжей, черный бархатный камзол.
– Карло! – воскликнула Антония. – Но мы же не так запоздали, что вы перестали нас ждать?
Мария осталась на лестничной площадке. У нее промелькнула мысль, что она не могла бы выбрать более удачный момент для первой встречи с Карло. Она была совершенно спокойна.
– Ах, донна Антония, вы должны меня простить, – сказал Карло с поклоном. – Я жду своего слугу и выглянул из гостиной на минуту, чтобы узнать, что его задержало, но вижу, что выбрал неудачный момент. – Он сделал паузу и взглянул вверх, на Марию, настоящее видение, освещенное лучом света в сумрачном лестничном колодце. Она молча смотрела на Карло. На губах у него заиграла многозначительная улыбка, отразившаяся в выразительных глазах. – Впрочем, быть может, момент выбран удачно. Я вижу, что у вас прекрасное чувство театральности, кузина Мария.
Поднявшись на несколько ступеней, он предложил ей руку. Она оперлась на нее и начала спускаться, думая о том, что его глаза под изогнутыми бровями – самые умные из всех, что ей доводилось видеть.
– Вы выглядите настоящим испанцем, Карло, – заметила Мария. – Ваш наряд вам идет. – Он был одет, как одевается испанская знать в торжественных случаях.
– А я должен сделать комплимент по поводу вашего платья, кузина, – не остался в долгу Карло, галантно целуя ей руку. Губы у него были твердые и холодные. – Ваша тетя сказала мне, что бы сами придумали фасон, и я восхищен вашим талантом.
