Текст книги "Искушение Марии д’Авалос"
Автор книги: Виктория Хэммонд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)
Глава 8
Стилет. Тайна
сенью 1587 года Мария родила мальчика. Карло получил своего наследника. Наконец-то в глазах ее мужа засияла любовь. Как только она увидела радость на лице Карло и гордость, с которой он впервые взял своими большими руками крошечного сына и поднял к лицу, чтобы вдохнуть его запах, она поняла, что может доверить малыша заботам Карло. Эммануэле, как назвали его при крещении, был восьмым ребенком Марии – она родила восьмерых за двенадцать лет. На этот раз роды прошли быстрее, чем предыдущие, заняв всего девять часов, но были очень болезненными и мучительными. У нее все еще кровоточили раны. Испытав большое облегчение от того, что родила здорового мальчика, Мария погрузилась в состояние полного изнеможения. Ей ничего не хотелось – только спать без конца, и, хотя она не понимала своего состояния, и у нее даже не было сил удивляться ему, в уме ее маячила смутная мысль, что ее прежние горести и потери вернулись, чтобы преследовать ее. В таком настроении она провела в постели несколько недель.
Все заботы на себя приняла Сильвия. Она наняла кормилицу и поставила свою кровать в комнате младенца, рядом со спальней Марии. Наконец-то определилась роль Сильвии в доме Джезуальдо. Она стала пламенной защитницей Эммануэле. Через неделю она уволила кормилицу и наняла более молодую, с крупной грудью и большим количеством молока.
Теперь, когда в колыбели лежал крошечный беспомощный младенец, Беатриче казалось, будто что-то в этом дворце: внимание его обитателей, их движения, сам воздух, который она вдыхала, – незаметно, но необратимо изменилось. Теперь в центре Сан-Северо билось новое сердце. У принца Карло был его сын. Мария была матерью этого сына и поэтому каким-то образом в меньшей степени матерью Беатриче. Беатриче входила в комнату матери и сидела у ее кровати, болтая или предлагая ей почитать. Мария лежала, глядя пустым взором в пространство, со слабой усталой улыбкой, далекая от Беатриче. Беатриче не сознавала, что Мария далека от всего, включая Эммануэле. Она пребывала в полузабытьи из-за полного истощения моральных и физических сил.
Принц Карло тоже был далек от Беатриче, что было странно, так как теперь он стал добрее к девочке, но это была какая-то рассеянная доброта. Он больше не контролировал ее занятия с учителями, так что она обращала на свои уроки меньше внимания. Ей даже не хватало угрожающих взглядов принца Карло. И теперь Эммануэле, а не Беатриче, был великой любовью в жизни Сильвии. У Беатриче все чаще возникало чувство, что ей нет места в Сан-Северо. Она была здесь лишней. Она не знала, заметит ли кто-нибудь, если она просто исчезнет. И она начала исчезать. Порой она пропадала часами. Выйдя из дворца одна, она заворачивала за угол, спеша по многолюдной Спакканаполи, и входила в палаццо Карафа, чтобы побыть с теми, кто ею дорожил. Лаура была единственным человеком в Сан-Северо, кто замечал ее отлучки и бранил за это, угрожая сказать принцу Карло, что она осмеливается идти одна по опасной площади Сан-Доменико Маджоре. Когда Лаура в третий раз сделала ей выговор, Беатриче потеряла терпение.
– Ты зря за меня боишься, – ответила она. – Я держу ухо востро и ношу с собой стилет, спрятанный в складках юбки. Я всегда сжимаю его в руке, готовая себя защитить.
И это было правдой. Она вынула кинжал с рукояткой в виде свернувшейся змеи и обнажила его смертоносное острие со скоростью молнии – служанка даже не успела заметить, откуда она его достала.
Лаура была ошеломлена. Она не осмелилась рассказать об этом принцу Карло. И не смогла заставить себя сказать госпоже Марии. Откуда у ребенка такие идеи? Несомненно, от этих мальчиков Карафа.
Незадолго до двенадцатого дня рождения Беатриче Марии нанесла визит Мадделена Карафа. Она была удивлена, застав ее в постели в час дня. И Мадделену потряс бледный и изможденный вид этого далекого от жизни изысканно красивого ангела, который когда-то был ее невесткой. Мария никогда не была одной из тех красоток, которые чаруют своей живостью и весело болтают, – она была спокойной и сдержанной, но излучала внутренний свет. Сейчас этот свет померк. Глядя на Марию, Мадделена поняла, по какой причине происходит многое из того, о чем она пришла побеседовать.
– Мы должны что-то делать с Беатриче, – начала она.
Мария взглянула на нее, пытаясь сосредоточиться.
– Что вы имеете в виду? – медленно произнесла она.
Ее ум не действует, подумала Мадделена, молясь в душе, чтобы Мария не сошла с ума.
– Беатриче скоро станет молодой женщиной. Мы должны позаботиться о том, чтобы не уменьшились ее шансы на удачный брак.
– Как же они могут уменьшиться? – спросила Мария. – Она падчерица принца Веноза.
– Вот именно. Падчерица. Мария, Беатриче – Карафа. Она из семьи Карафа. Как бабушка я не могу допустить, чтобы ее репутация была запятнана. И она несчастлива в этом доме.
– Как же может быть запятнана ее репутация? – тревожно поинтересовалась Мария, сев в постели.
– Из-за ее окружения. – Мадделена заколебалась. – Я не хотела тебе говорить, Мария, но о Карло ходят слухи. Они исходят от слуг и поэтому ненадежны, но это упорные слухи, и я хочу забрать Беатриче из этого дома.
– Какие слухи? Что говорят о Карло?
– Я не могу тебе сказать. Я бы никогда не произнесла вслух подобные вещи. Но я настаиваю, Мария, чтобы ты сделала серьезную попытку собраться с силами и огляделась. Ты должна навести порядок в своем доме. Ты гибнешь, моя дорогая.
По лицу Марии начали струиться слезы.
– Ну-ну, моя бедная Мария, – сказала Мадделена, протягивая ей руку. – Сожми мою руку. Возьми у меня силу. Ты справишься. И ты должна начать сейчас же, или ты будешь для нас потеряна.
Мария вцепилась в руку Мадделены и, поднеся к своему лицу, поцеловала, оросив своими слезами.
– Вот что мы сделаем, – сказала Мадделена. – Ну-ка, вытри слезы. – Она взяла салфетку с подноса с нетронутой едой на маленьком столике у кровати и протянула Марии. – Это не та Мария, которую я знаю.
– Я все та же Мария. Просто я очень устала и хочу оставаться в постели. Пусть жизнь продолжается без меня. С меня довольно. – Она глубоко вздохнула.
– Как ты можешь так говорить! У тебя есть все, ради чего стоит жить. Ты еще молодая женщина, у тебя здоровый новорожденный сын. И тебе нужно подумать о жизни Беатриче, – сурово упрекнула ее Мадделена.
– Вы не понимаете, – возразила Мария, снова начиная рыдать. – Я устала от бесконечных родов и смертей, родов и смертей. Я устала от мужей и браков без любви и новых родов. Карло получил своего сына, и теперь я имею право на то, чтобы меня оставили в покое.
Карие глаза Мадделены осуждающе смотрели на нее.
– Оставили в покое! Как долго? Пока жизнь тех, кто тебя окружает, не станет несчастной? Ты должна подумать о других, Мария.
С Марии было довольно. Она взмахнула в воздухе салфеткой, будто отмахиваясь от всего мира.
– Что вы себе позволяете? – закричала она истерически. – Приходите сюда и…
Мадделена залепила ей звонкую пощечину.
– Довольно! Хватит ныть! А ты что себе позволяешь? Да как ты смеешь? Как ты смеешь позволять ребенку Федериго шляться одной по улицам! Ее же могут изнасиловать, дуреха.
Мария застыла в недоумении, она была потрясена пощечиной, а еще больше – словами Мадделены.
– Бы преувеличиваете! – закричала она.
Отупение и безответственность Марии, не понимавшей, какой опасности ежедневно подвергалась Беатриче, так поразили Мадделену, что она схватила с подноса кувшин и выплеснула из него воду в лицо Марии.
В комнату ворвалась Сильвия.
– Выйди! – загремела Мадделена.
Сильвия исчезла. Никогда еще она с такой поспешностью не выполняла приказы.
Мадделена швырнула Марии еще одну салфетку.
– На, вытри лицо. А теперь возьми себя в руки и ответь ка мои вопросы, мне нужна правда. Ты потеряла рассудок?
– Нет, – мрачно ответила Мария, возмущенная тем, как обращается с ней Мадделена.
– Хорошо. Ты рассердилась. Значит, в тебе еще есть жизнь. Ты любишь Беатриче?
– Конечно.
– Я не вижу никаких «конечно». Если ты ее любишь, как ты могла позволить, чтобы она выходила из дворца одна? Ты знаешь, что бедная девочка носит с собой нож, чтобы защитить себя?
– Нет, – выдохнула потрясенная Мария. – Я даже не знала, что она выходит на улицу одна. Как же она могла это сделать? Как она могла пройти мимо привратника?
– Как ты думаешь, каковы шансы привратника против умной Беатриче? Каждый день она морочит ему голову новой сказкой. Она считает все это игрой. А ты ничего не знала. Ведь ты – ее мать. Я могла бы снова залепить тебе пощечину, Мария.
– Не делайте этого, Мадделена. Я этого не потерплю.
– А что ты сделаешь? Захныкаешь? Ты же стала теперь плаксой.
– Я дам вам сдачи, Мадделена.
– Хорошо. А теперь давай обойдемся без пощечин и начнем строить планы. Ты проведешь следующие две недели, восстанавливая силы. Ты будешь нормально есть и каждый день совершать прогулки с Лаурой и кучером.
Мария вдруг вспомнила про эликсир.
– Монахи Монтеверджине подарили мне настой из трав. Они велели принимать его каждый день. Я… я забыла про него.
– Хорошо. Принимай его одну неделю и посмотри, оказывает ли он благотворное действие. Если нет, выброси его.
– Вы думаете, он может оказаться бесполезным? – всполошилась Мария. – Карло велел Сильвии следить, чтобы кормилица принимала его каждый день для того, чтобы он попадал в молоко. Так нам посоветовали делать монахи.
– Мне сказали, что с Эммануэле все хорошо. Разве не так?
– Да, он очень крепкий, слава Богоматери.
– В таком случае этот настой, вероятно, будет полезен и тебе. Принимай его и посмотри. А пока ты восстанавливаешь свои силы, я позабочусь о Беатриче. Она должна жить у меня.
– Нет, Мадделена. Это невозможно. Карло никогда не позволит.
– Карло! Какое отношение он имеет к Беатриче? Она его не интересует. Я думаю, для него будет облегчением, если она переедет ко мне.
– Напротив. Для него вопрос чести, чтобы она оставалась под его крышей. Он – ее защитник.
– Вздор. Эти мужчины со своей смехотворной честью. В жилах Беатриче течет моя кровь. Какое мне дело до чести Карло?
– Он не позволит это, Мадделена. Поверьте мне, я знаю, что он думает о таких делах. Хотя он поглощен вещами, которые его интересуют, он очень серьезно относится к своим обязанностям принца.
– В самом деле? – насмешливо произнесла Мадделена.
– Не думайте, что сможете его одолеть, Мадделена. У него влиятельные друзья. Сегодня более влиятельные, чем друзья Карафа, – простите, что говорю об этом. Он найдет способ заставить вас пожалеть об этом – способ, который навредит Беатриче. Мы должны найти другое решение. Я должна уделять ей больше внимания и…
– Нет, Мария. Вред уже причинен. Она не хочет здесь оставаться. Она просит позволить ей жить у меня. Дай мне подумать об этом. Приходи ко мне через две недели, когда снова станешь собой, и я найду решение.
Спустя три месяца, весной 1588 года, двенадцатилетняя Беатриче Карафа вышла замуж за своего шестнадцатилетнего кузена Марка Антонио Карафа. Мария неохотно согласилась – только потому, что это был единственный путь, приемлемый для ее мужа и в то же время по душе дочери, Честь Карло оставалась незапятнанной, а Беатриче была в восторге. Ее будущее как члена известной фамилии, к которой она принадлежала по праву рождения и к которой ее тянуло, было обеспечено. К тому же она была теперь женой своего любимого кузена Марка Антонио, который научил ее пользоваться стилетом, и теперь она была дважды Карафа. Никогда больше ей не нужно будет ездить в замок Джезуальдо. Никогда больше не нужно будет выносить уколы принца Карло и влачить унылое и одинокое существование. Они с Марком Антонио построят корабль и поплывут в Венецию, в Константинополь, в Новый Свет. Беатриче сияла. Наблюдая за ней, Мария поняла, что серьезность ее дочери объяснялась не рано развившимся умом, а тем, что она была несчастна. Никогда прежде Беатриче не чувствовала себя защищенной и счастливой. А теперь – да. Со своей стороны Марк Антонио радовался роли мужа и главного защитника своей забавной и авантюрной маленькой кузины. Эта пара напомнила Марии ее с Федериго. Как только Беатриче и Марк Антонио обвенчались, настороженность Марии улетучилась, и она признала мудрость Мадделены.
Поразмыслив, она также поняла, что Беатриче была архитектором собственного счастья. Она осуществила свое желание жить с теми, с кем была связана узами родства. Мария слушала с улыбкой ее планы покорять моря и снова вспоминала о Констанце д’Авалос. То, чего желала Беатриче сейчас, было детской мечтой, но когда она станет зрелой, и ее стремления соответственно изменятся, быть может, она отвергнет ограничения, накладываемые на слабый пол, и создаст свой собственный мир, по своему вкусу, в котором будет блистать.
Отказавшись от надежд на собственное счастье, Мария начала жить жизнью Беатриче, часто навещая дочь и черпая у нее энергию. Мария медленно оправлялась после рождения Эммануэле, но радость за Беатриче скрашивала ее дни. Если бы только она знала, что это будет бурный год в ее жизни, в который она рухнет в глубины отчаяния, а потом возродится к новой жизни, – она, наверное, снова улеглась бы в постель.
Марии не давали покоя упомянутые Мадделеной слухи о Карло. Она умоляла ту хотя бы намекнуть на характер этих слухов, но тщетно. Она попыталась не думать об этом, но ей не удавалось выкинуть из головы мысль, что Карло связан с чем-то настолько ужасным, что об этом невозможно сказать. Она подумывала о том, чтобы затронуть эту тему в беседе с Карло, но это невозможно было сделать тактично. Если Карло хотел скрыть какую-то сторону своей жизни, то он, конечно, не откроется ей. Ее любопытство вызовет у него презрение, так как он считал сплетни и тех, кто к ним прислушивается, достойными только презрения. В последнее время Карло стал относиться к Марии с уважением, и она даже предположила, что, возможно, он ее любит. Ей не хотелось портить эти новые отношения между ними. Хотя она едва замечала тех, кто окружал ее во время болезни, она чувствовала, что Карло боится ее потерять.
Оставалось лишь одно. Поскольку слухи исходили от слуг, нужно, чтобы о них разузнал слуга. Марии на ум сразу пришла Сильвия. Однако, несмотря на покровительственное отношение той к Марии, Сильвия была так воспитана, что в первую очередь была предана мужчине в доме. Правда, это скорее имело отношение ко второму мужу Марии, нежели к нынешнему супругу, но теперь, когда Сильвия обожала Эммануэле, вероятно, наметился перевес в пользу Карло. В последние месяцы служанке, вероятно, казалось, что Карло любит Эммануэле сильнее, чем Мария, так как он уделял ребенку гораздо больше внимания. Как бы ни была Сильвия предана Марии, ей нельзя было всецело доверять, а подобная миссия требовала абсолютного доверия.
Лаура. Оставалась только Лаура. Молодая женщина была горничной Марии с первых дней ее брака с Федериго. Она бы никогда не предала свою госпожу. Кроме того, Лаура нравилась слугам мужского пола, и, возможно, они бы ей открылись. Может быть, они даже получили бы удовольствие, рассказывая ей что-нибудь непристойное. Но хватит ли у Лауры смекалки и хитрости, чтобы не выдать участия в этом деле Марии? Может быть, и нет. Мария содрогнулась, молясь Богу, чтобы то, в чем замешан Карло, не было слишком ужасным и неприличным.
Ей припомнилось, что неприятный дядя Карло, Джулио, что-то говорил об алхимии. Хотя церковь считала ее занятием, связанным с дьяволом, Мария слышала о тайных обществах, состоящих из интеллектуалов, питавших к алхимии научный интерес. Возможно, Карло принадлежал к одному из них. Возможно, он проводил эксперименты в той загадочной запертой комнате в своих апартаментах. Но Мадделена намекала на что-то еще более мрачное.
Эти мысли мучили Марию по нескольку раз в день. Если она хочет полностью восстановить свое здоровье, нужно покончить с нерешительностью. Мадделена права. Ей нужно оглядеться и навести порядок в своем доме. Либо следует хорошенько наставить Лауру в вопросах интриги, либо искать другие пути раскрыть тайну Карло.
Во время беременности и болезни Марии дядя Карло, дон Джулио, держался на расстоянии, и Мария позабыла о нем. Однако теперь, когда Мария считалась здоровой, он снова вернулся к своим намекам. Он явился засвидетельствовать свое почтение и познакомиться с новым двоюродным внуком. Мария послала Карло записку, в которой просила присутствовать при этом визите, но он отказался. С рождения Эммануэле Карло отдался творчеству – он как безумный сочинял музыку. Только два дня назад он решил опубликовать получившиеся в результате мадригалы. Поскольку это был его первый опубликованный труд, он пребывал в волнении.
Несмотря на отсутствие Карло или, точнее, благодаря ему, Мария подчеркнуто отнеслась к визиту дона Джулио как к соблюдению установленных семейных правил. Она без улыбки сообщила ему, что находит его присутствие приемлемым; только и всего. Он в ответ с жаром поцеловал ее руку и рассыпался в комплиментах по поводу того, что она стала еще красивее.
– Ваша болезнь сделала вас еще более неземной! Вы просто воздушны! Вы словно сошли с небес. Вчера я только любил вас. Сегодня я вам поклоняюсь.
Беря пример с непревзойденного мастера утонченного хамства, своего мужа, Мария в ходе этих изъявлений чувств отняла свою руку, поднялась и вышла из комнаты.
Не смутившись этим, дон Джулио вернулся спустя два дня. Сцена повторилась, хотя на этот раз было больше пыла с его стороны и меньше грубости – с ее. Поэтому после того, как он осмелился поцеловать ей запястье, и она выдернула руку, вскрикнув от отвращения, и направилась к дверям, ее вдруг осенило. Пора было положить конец этим визитам.
Мария вернулась и раздраженным жестом указала, чтобы он снова сел. Она стояла возле кресла дона Джулио, с презрением глядя на него сверху вниз, – этот фокус она тоже переняла у Карло.
– Вы полагаете, что хорошо знаете своего племянника, дон Джулио? – осведомилась она.
– Кто же хорошо знает Карло, мой прекрасный ангел? Естественно, я люблю его как родственника, хотя не могу поверить, что бы с ним счастливы, – поэтому-то я и смею надеяться, что в один прекрасный день вы ответите на мою любовь или хотя бы позволите вас любить. Я…
– Если вы будете продолжать в том же духе, дон Джулио, то я сообщу мужу, что вы посягаете на мою честь, – заявила Мария, пристально на него глядя.
Дон Джулио был ошеломлен.
– Моя дорогая Мария, я… – Он никак не ожидал, что ему даст такой резкий отпор столь кроткое создание. Очевидно, Мария действительно была так чиста и добродетельна, как об этом говорили.
– Могу со всей ответственностью заявить, что я-то хорошо знаю вашего племянника, – продолжала Мария. – Нужно ли описывать, что сделает Карло, если я повторю ему слова, сказанные вами сегодня вечером?
Дон Джулио заерзал в кресле.
– Это разозлит его, – предположил он неуверенно.
– Несомненно, вы знаете, какие слухи ходят о Карло, дон Джулио? – мрачным тоном осведомилась Мария.
– Слухи?
– Окажите мне любезность – признайте честно, что знаете. Мне ясно, что это так. Я, например, не боюсь обсуждать такие вещи.
Теперь, когда Мария случайно нащупала способ открыть тайну Карло и одновременно наказать этого презренного распутника, она твердо решила не отступать, пока не выудит у него какие-то сведения.
– Молю вас, не мучьте меня, Мария. Я никогда больше не произнесу ничего подобного. Что касается Карло, то его реакцию на что бы то ни было так же невозможно предсказать, как извержение Везувия. Так что, извините, я не могу ответить на ваш вопрос.
– Но вы в курсе того, что о нем говорят, не так ли? Я имею в виду слуг.
– Должен признаться, моя добродетельная племянница, что здесь я затрудняюсь что-либо сказать. Единственные слухи, дошедшие до меня, связаны с его болезнью и необычным методом… – Дон Джулио умолк, словно в него ударила молния. – Ах да, я понимаю. Да, возможно, Карло способен – впрочем, нет! Ведь я его дядя!
– Способен на что? – спросила Мария ровным голосом. – Необходимо, чтобы мы понимали друг друга, дон Джулио.
Он посмотрел на нее широко открытыми глазами.
– Велеть, чтобы меня высекли! Разве вы не на это намекаете? Вы предполагаете, что Карло распорядится меня высечь. Мне же хочется думать, что он не поступит так со своим старым дядей. Если он это сделает, мой брат, кардинал, несомненно, об этом узнает. Но даже если бы Карло был способен на такой возмутительный поступок, заверяю вас, моя дорогая, что в дальнейшем у него не будет причин это сделать, поскольку никогда больше я не заговорю о своей преданности вам, которая с этой минуты будет самой родственной и святой.
Мария уже не слушала его. Фраза «Карло распорядится меня высечь» была ей непонятна. Кого приказывал Карло высечь? Не слуг, это точно. Она бы знала об этом. Во всяком случае, слуги его любили. Они скорее уважали его, нежели боялись. А дон Джулио намекнул, что порка связана с болезнью. Как он сказал? «Его необычный метод…» Она не помнила остальное. Единственной болезнью Карло была астма. С того ужасного приступа в замке Джезуальдо он был одержим мыслью, что нужно всеми путями избегать переохлаждения, чтобы не стимулировать болезнь. Между астмой и поркой не может быть никакой связи. Все это было загадкой. Может быть, дон Джулио ошибается. Она взглянула на него, ползающего на коленях, и ощутила отвращение.
– Теперь вы можете идти, – сказала она.
На следующее утро Мария велела Лауре остаться, пока она, сидя в постели, пила шоколад.
– Вчера родственник принца. Карло сказал мне нечто весьма странное, – начала Мария. – Ты должна помочь мне раскрыть значение сказанного. Никому нельзя говорить об этом. Необходимо, чтобы соблюдалась полная секретность, ты понимаешь?
– Да, моя госпожа.
– Вот что ты должна сделать. Ты нравишься Сильвестро, кучеру, не так ли?
– Он говорит мне, что я хорошенькая, моя госпожа, но я не хочу его поощрять.
– Может быть, ты могла бы какое-то время поощрять его, немного, регулярно беседуя с ним. Ты можешь сделать так, чтобы он по-прежнему питал к тебе уважение: будь с ним дружелюбна, а не кокетлива. Я хочу, чтобы ты узнала у него, что судачат слуги о принце Карло. Пойми, Лаура, ты – единственная, кому я могу доверить такую деликатную миссию, и ты должна доказать, что действительно так надежна, неболтлива и осмотрительна, какой я тебя считаю. Мне больно говорить, но, если кто-либо кроме тебя узнает об этом, а также о том, что я дала тебе такое поручение, у меня не будет другого выхода, кроме твоего увольнения, хотя это и разобьет мне сердце. Я люблю принца Карло и не хочу слышать о нем ничего плохого, но до моего сведения довели, что слуги говорят о нем огорчительные вещи. Независимо от того, правда это или нет, я должна знать, о чем идет речь, дабы защитить принца и нашего сына.
– Я понимаю, моя госпожа. Я никому ничего не скажу, – сказала Лаура, целуя образ Богородицы на четках, которые носила на шее.
– Хорошо. То, что я собираюсь тебе сказать, прозвучит странно. Я прошу тебя не задумываться, что все это означает, а сосредоточиться на том, чтобы запомнить сказанное. Не повторяй мои слова Сильвестро. Вообще скажи ему очень мало – только вырази любопытство по поводу принца Карло. Пусть говорит он. – Мария перевела дух. Она подумала: не лучше ли оставить все это, однако выбрать подобный образ действий были все основания. – Говорят, что принц Карло приказывает пороть людей. Я хочу знать, правда ли это, а если да, то кого он велел высечь. Мне дали понять, что каким-то образом это связано с болезнью принца. Какой болезнью? Узнай все, что сможешь. Что именно говорят слуги о принце Карло. Начни с сегодняшнего дня. Ступай прямо сейчас и заведи разговор с Сильвестро. Я хочу узнать как можно скорее.
Все кресла в великолепной музыкальной комнате Сан-Северо были заняты. Свыше двухсот гостей пришли послушать произведения блестящего молодого композитора, Помпонио Ненна, в исполнении Карло и его оркестра, а также самого автора.
Это было первое появление Марии на публике с рождения Эммануэле семь месяцев назад. Несколько гостей, слышав о ее болезни, были рады ее выздоровлению и сделали комплименты по поводу того, как молодо она выглядит. Правда, один-два прошептали на ухо своим спутникам, что худоба ей не идет, а бирюзовый цвет платья лишь подчеркивает бледность.
Мария сидела во втором ряду, между Беатриче и принцессой Джеронимой. Первый ряд оставили для важных покровителей и членов Академии.
Был ранний вечер. Весенний солнечный свет проникал сквозь кружевные занавеси на окнах, а легкий ветерок слегка их колебал. Принц представил композитора Помпонио Ненна, и на сцену поднялся, улыбаясь, полный человек с намечающейся лысиной.
– Четыре года назад мой благородный покровитель, герцог Андрия, оказал мне столь щедрую поддержку, что я посвятил ему свой первый сборник мадригалов, – начал он, – и его веселый взгляд, скользнув по гостям, остановился на Фабрицио, сидевшем перед Беатриче. – С того времени благодаря его поддержке я смог посвятить себя сочинению музыки. Некоторые произведения я уже имел счастье исполнить на концертах принца Веноза, которых так нетерпеливо ожидают. Сегодня принц оказал мне честь, снова пригласив на свой концерт. – Он поклонился Карло. Беатриче похлопала Фабрицио по спине и, когда он повернулся, улыбнулась и помахала ему. Он беззвучно произнес «привет» и тепло ей улыбнулся, затем взглянул на Марию. Играя роль безмятежной хозяйки, она кивнула. У Фабрицио была более короткая стрижка, и от этого он выглядел моложе, а тонкие черты лица стали еще привлекательнее.
– Итак, мне повезло дважды, – продолжал Ненна. – Герцог обеспечивает меня средствами для создания музыки, а принц предоставляет великолепных музыкантов и эту прекрасную комнату, чтобы исполнять ее. Возьму на себя смелость, выразив надежду, что вы сочтете мои смиренные усилия достойными благородного покровителя. – Он отвесил низкий поклон Фабрицио. Затем Ненна, Карло и музыканты взяли инструменты, певцы вышли вперед, и концерт начался.
Музыка была очаровательной и простой, легкой, как солнце, согревавшее комнату, и публика с удовольствием отдалась ей. Мария заметила, что Беатриче улыбается. Замужество пошло ей на пользу: грудь стала развиваться, а резкие черты смягчились. Она становилась молодой женщиной. Мария перевела взгляд на затылок Фабрицио Карафа. Солнечный луч танцевал на его загорелой шее. Она несколько раз видела его после своей свадьбы, в Сан-Северо, куда он приходил обсуждать музыкальные вопросы с Карло, а также в палаццо Карафа, когда он останавливался у своих родственников. Она всегда была холодно любезна, так как опасалась его.
Как завороженная, Мария смотрела на танцующий солнечный кружок под шелковыми иссиня-черными волосами и воображала, как протягивает руку и касается пальцами его теплой кожи. Фабрицио повернул голову и взглянул на мужчину, сидевшего рядом с ним, перед Марией, затем – на окно. Ее взгляд поднялся выше, к его темным ресницам, римскому носу, нежному чувственному рту. И вдруг он повернулся, и его прекрасные темные глаза взглянули прямо на нее. Она сразу же опустила взгляд, чувствуя, как кровь бросилась ей в лицо.
Вторая часть программы была посвящена неизвестному композитору Джозеппе Пилоньи. Публика разделилась на тех, кому любопытно было услышать свежую музыку, и на тех, кто считали, что ни один новичок не может сравниться с мастерством более опытных композиторов, и с нетерпением ждали, когда с этими пьесами будет покончено, и они смогут обсудить новые произведения популярного Ненны и поздравить его. Но, глядя на написанную от руки программу, даже самые нетерпеливые вынуждены были признать, что диапазон этого нового композитора впечатляет: мотет, ария и трио для трех сопрано, а также пять мадригалов.
Публика затихла, как только начали исполнять первое произведение. Сразу чувствовалось, что это не молодой любитель, а человек, разбирающийся в контрапункте и музыкальных традициях. Когда были исполнены ария и трио, несколько слушателей уже были убеждены, что слушают произведения мастера; уверенный почерк сочетался со свежей индивидуальностью. Пришла очередь мадригалов. Эти произведения для девяти голосов были самой популярной современной формой – их сочиняли тысячами, но мадригалы Джозеппе Пилоньи были ни на что не похожи. Они были живыми и страстными, со сложными пассажами, включающими удивительный диалог между басом и сопрано. Слушатели напряженно внимали мелодиям, поражавшим новизной. Композитор беспрецедентно, очень смело использовал двойной контрапункт. Для тех, кто просто любил музыку, это были мадригалы редкой красоты, которые трогали сердца. Даже Беатриче, которая слабо разбиралась в музыке и пришла на концерт лишь потому, что Марк Антонио уехал на презираемую ею охоту, слушала внимательно.
В конце концерта публика поднялась как один человек и устроила овацию. «Кто этот Джозеппе Пилоньи? – спрашивали они друг друга, подкрепляясь за элегантно накрытыми столами в соседней комнате. – Какой стиль и индивидуальность! Какая изобретательность! Каждое пропетое слово было переполнено эмоциями».
Мария потянула Карло в угол комнаты. Фабрицио Карафа наблюдал, как она тепло улыбается мужу, берет его руку в свои и, поднявшись на цыпочки, что-то страстно шепчет на ухо. Повернувшись, Фабрицио направился в другую сторону. Он споткнулся, толкнув Джерониму, которая пролила свой напиток, и рассыпался в извинениях.
– Мой дорогой Фабрицио, уверяю, вам не из-за чего расстраиваться, – сказала она, увидев, как он расстроен. – Кажется, большая часть пролилась на вас, а не на меня.
Если бы Фабрицио знал, что именно Мария и Карло говорят друг другу, он бы так не расстраивался.
– Это ты, не так ли? – прошептала она Карло, и глаза ее сияли от восхищения. – Я знаю, что это ты. Джозеппе Пилоньи – принц Веноза. Ты изумляешь меня, Карло. Ты блистателен. – Она сжала его руку.
– Почему ты думаешь, что это я? – спросил он, стараясь скрыть улыбку.
– Я слышала отрывки этой музыки прежде. Ты же знаешь, что слышала. Почему ты играешь со мной в эту глупую игру? – Она издала смешок, в восторге от этой редкой минуты беззаботности между ними. Кроме того, она действительно была восхищена и искренне удивлена мастерством Карло.
– Где ты их слышала? – спросил он.
– В постели, когда болела. Ты забываешь, что, хотя моя комната на этаж выше твоей, когда открыты двери на лестницу, звуки доносятся до меня. Ты начал наигрывать на лютне и органе фразы из того, что мы услышали сегодня, вскоре после рождения Эммануэле. Они показались мне элегантными и успокаивали, когда я болела. Но сегодня, услышав все вместе, я не могу передать словами, как это прекрасно.
