Текст книги "Искушение Марии д’Авалос"
Автор книги: Виктория Хэммонд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)
Глава 5
Брак с Джезуальдо
следующие недели установился распорядок их жизни. Джеронима была права: брак не сделал Карло более общительным. В большом дворце он и Мария жили каждый своей жизнью: он – в своих комнатах и в музыкальной комнате с музыкантами, она – на женской половине, где читала или писала. Она выходила из дворца, чтобы присутствовать на церковной службе или повидаться со своей семьей, особенно с Антонией, во дворце которой часто собирался оживленный кружок друзей.
Привычки Карло были эксцентричными. Он вставал после полудня, а если не занимался со своими музыкантами, поднимался совсем поздно, в полпятого. Поскольку Мария часто удалялась к себе в восемь, то они по целым дням не видели друг друга. Иногда ей хотелось большей близости с Карло, поскольку ее идеалом был первый брак, когда они с Федериго были не только мужем и женой, но и друзьями. И все же она была рада резкому контрасту с браком с Альфонсо. Отсутствие теплоты и близости было предпочтительнее надзора, которому она подвергалась каждую минуту. Наконец-то она обрела свободу, о которой мечтала, и должна скоро найти способы более плодотворно проводить время. Ей импонировало то, что Карло сделал музыку главным в своей жизни; его талант и ученость были исключительными, а Мария восхищалась одаренными людьми. Он не мог провести ни одного вечера без музыки, и слабые звуки его лютни или цимбал, доносившиеся с нижнего этажа, давали ей смутное ощущение общности. Супруги даже ели отдельно. Порой Марии приятно было побыть одной, но случались вечера, когда она жаждала интеллектуального общения. Карло не хотел отказываться от своей давней привычки ужинать в постели, раздевшись. За ужином он соблюдал испанские обычаи: прежде чем подать ему чашу с вином, вносили зажженный факел, и он прикрывал свою тарелку, пока пил. Прислуживали ему слуга Пьетро и священник Алессандро. Этот молодой человек с тонкими чертами лица и высокомерным поведением был духовником Карло, а также его любимцем. А еще он был музыкантом и хорошо играл на виоле да гамба. Мария невзлюбила его, сама не зная почему. Правда, его присутствие в спальне в брачную ночь оскорбило ее и поставило в тупик. Но теперь она видела его крайне редко.
Единственное изменение в распорядок дня вносили отлучки Карло, когда он уезжал с отцом, чтобы заняться делами в своих поместьях Веноза и Джезуальдо, или отправлялся с друзьями на охоту в Аструни, в восьмидесяти километрах от Неаполя.
Мария начала лучше узнавать мужа. То, что чувствовал Карло, отражалось у него в глазах, а чувства у него были сильные. Если он был счастлив, глаза его сияли, и он был многословен, если же он злился, то это была холодная ярость. Если презирал, то это было язвительное презрение, уничтожавшее человека. Порой он скрывал свои чувства под маской, и тогда люди особенно его боялись.
Однажды ночью, через три недели после свадьбы, Карло вошел в ее спальню, вернувшись с охоты. Он не переоделся и не вымылся, что она сочла неделикатным с его стороны. Он был в возбужденном состоянии, которое сдерживал, и это завело Марию, так что она решила не обращать внимания на запах пота, исходивший от мужа, и пятно крови у него на манжете. Однако через несколько минут она поняла: сексуальное желание вызвано у него не близостью жены, а чем-то, не имеющим к ней отношения, чем-то, имевшим место до его появления в ее спальне. У нее возникло неприятное подозрение, что его возбудила охота – он всегда испытывал сильные эмоции, убивая животных, – и она отдалась его ласкам с желанием, граничившим с легкой тошнотой.
Прежде чем коснуться жены, он смачивал ее груди жидкостью из маленького флакона, которая пахла мускусом, и Мария не знала, что заставляет его целовать ее тело: этот запах жидкости, полученной из рогов лося, или ее прелести. С их первой брачной ночи она позволила Карло главенствовать во время занятий любовью, ибо он любил командовать, и вела себя пассивно, получая удовольствие только от его движений. Однако в последнее время она начала понимать, что права была Антония, сказавшая, что единственная реальная власть над Карло для Марии кроется в их спальне. Пора было пустить в ход то, чему научил ее Федериго. Хотя она не применяла это во время брака с Альфонсо, но полностью не забыла. Поскольку Карло любил утонченность, он улыбнулся, когда Мария продемонстрировала свое искусство, и ответил на ее изысканные ласки. Побаюкав его в тихих водах приятных ощущений, она начала направлять его к необузданной страсти, к экстазу, считая, что наконец-то завладела им. И вдруг Карло замер и, отстранившись от нее, холодно спросил: «Ты пытаешься взять надо мной верх?» И он откинулся на спину. Она начала бить кулаками подушку, заплакав от разочарования, а он молча встал и вышел из комнаты.
Шли недели, и нечастые визиты по ночам, когда Карло поднимался по винтовой лестнице в спальню Марии, проходили всегда одинаково. Они оба получали какое-то удовольствие от занятий любовью, но настоящей близости между ними не было. Вопреки надеждам Марии у них не было тайного мира любви, который создают себе любовники. Карло склонен был доводить изысканность жизни в своем доме до уровня искусства, будь то еда, музыка или убранство комнат, – так же обстояло дело и с любовными отношениями. Для него это был своего рода балет, элегантная хореография, состоявшая из заученных движений, по сути своей механических. Удовольствие, которое он давал Марии, не удовлетворяло ее и заставляло желать большего: не было ни нежности, ни радости, ни смеха. На карте их отношений, так тщательно вычерченной им, неконтролируемой страсти не было оставлено места. На следующее утро его никогда не оказывалось рядом, так что ее тайным стремлением было лежать рядом с ним на кровати, покрытой шкурой, в его комнате, под винтовой лестницей. Мария была слишком гордой, чтобы попросить Карло взять ее туда: она знала, каков будет ответ. В глубине души она начала рассматривать его настойчивое желание управлять их сексуальными отношениями как утонченную форму тирании.
И все же некоторые стороны этого брака радовали Марию, и чем дальше, тем больше. Она наслаждалась доселе неведомой свободой. Впервые она могла делать всё что угодно, и ее ни в чем не ограничивали. Сначала ее даже немного пугала предоставленная ей воля.
Шли недели, и она научилась заполнять свои дни согласно собственным интересам. Поскольку ее всегда интересовала Констанца д’Авалос, однажды Мария отправилась на лодке на Искью. Там она взяла некоторые вещи Констанцы и начала составлять – сначала бессистемно – хронику необыкновенной жизни своей двоюродной бабушки.
Марию неизбежно затянуло в музыкальный мир Сан-Северо. Это приносило ей утешение, поскольку сближало с Карло, хотя к участию в подготовке к концертам ее побудил не он, а его отец, принц Франческо. Принцесса Джеронима тоже, наконец, заинтересовалась этим, потому что ей доставляло удовольствие общество Марии. Самыми счастливыми вечерами Марии были те, которые она проводила, сидя с Карло и его родителями в их уютной гостиной с желтыми стенами и старинными венецианскими зеркалами, составляя списки гостей и обсуждая программу приема, угощение, цветы и еще множество деталей. Однако первое из обсуждений такого концерта, в отличие от последующих, вышло неудачным.
Пришла весна, и погода была теплой, но Джеронима любила проводить вечера у потрескивающего огня в камине, так что после легкого ужина из рыбных блюд они сидели за квадратным столом на некотором расстоянии от пламени, взявшись за работу.
– Просмотри этот список гостей, Карло. Может быть, ты хочешь пригласить кого-нибудь еще, – сказал принц Франческо, передавая сыну лист бумаги, исписанный тонким почерком.
Карло пробежал список и заметил:
– Я слышал, что в Неаполь приезжает Лучола Фасетти. Он единственный, кого я хотел бы добавить. Он остановится в доме Колонны, так что приглашение можно послать туда.
– Кто в списке? – спросила Джеронима. – Дай мне взглянуть, Карло.
Карло передал ей список и занялся программой.
– Мария, у тебя хороший почерк. Ты бы не хотела написать приглашения и проследить за их рассылкой? – спросил принц Франческо.
– Да, я с радостью это сделаю, – ответила Мария, довольная, что ее приобщают к общему делу.
– Ты пользуешься этим списком для каждого концерта? – осведомилась Джеронима. – Здесь только имена тех людей, которых ты всегда приглашаешь.
– Да, это наш главный список, – ответил принц Франческо.
– Зачем же приглашать одних и тех же людей?
– А кого же нам еще приглашать? – Опустив очки на нос и нахмурившись, посмотрел на жену принц Франческо. – Это сливки меломанов Неаполя и покровителей композиторов.
– Почему бы не ввести несколько свежих лиц? – предложила Джеронима.
Принц Франческо нахмурился еще сильнее.
– Кого, например? – осведомился он с вызовом.
Джеронима сделала вид, будто обдумывает ответ, и жизнерадостным тоном сказала:
– Я уверена, что принцесса Лукреция Розетти получила бы огромное удовольствие от концерта.
Карло, что-то добавлявший к программе, резко поднял глаза на мать, а его отец посмотрел на нее как на помешанную.
– Что ты предлагаешь? – возмутился он. – У этой женщины нет никакого интереса к музыке. Ее единственная страсть – обеды.
– А я уверяю тебя, что ее интересует музыка. Ты же не знаешь ее так, как я.
– И я благодарю за это Бога. Меня трясет от одного вида ее необъятной фигуры и бесчисленных подбородков.
– Хороший аппетит не противоречит любви к музыке. Принцесса Лукреция богата, так что, естественно, она любит все радости жизни.
– О да, я могу припомнить многочисленные интересные беседы с ней, – язвительным тоном парировал Франческо.
– Ты припоминаешь беседы! Ха! – фыркнула Джеронима. – Да ты никогда не слушаешь то, что говорят другие! Я настаиваю на том, чтобы мы ее пригласили.
– Поверь мне, тебя-то я сейчас слушаю. Я никогда не знал, что ты обладаешь чувством юмора, и, по-видимому, делаешь запоздалую попытку сострить. Причем неудачную, должен заметить, ибо твое предложение, чтобы мы пригласили эту раздувшуюся жабу, не развеселило ни одного из нас.
Супруги, женатые много лет, с удовольствием пикировались, и Мария находила это забавным. Однако она заметила, что Карло начал раздраженно барабанить пальцами по столу.
– Ценители музыки существуют не только на музыкальном Парнасе твоего собственного изобретения, – подкусила мужа Джеронима.
– Что ты знаешь о Парнасе или о музыке? – парировал Франческо.
Правое веко Карло начало дергаться. Марии показалось, что он чуть не лопается от злости. Его длинные пальцы потянулись к ножке стеклянного кубка.
– Все угощение, которое будет приготовлено на вечер, отправится в этот прожорливый рот, – продолжал Франческо. – Твой вкус в выборе гостей так же тонок, как ее талия.
Карло вперил взгляд в стену за спиной матери, обхватив кубок и задумчиво поглаживая его большим пальцем.
– Она будет приглашена, нравится тебе это или нет, – крикнула Джеронима. – В этом мире есть и другие соображения, помимо тонкости, на которой ты помешан, что недостойно мужчины. Цель утонченности – лишь…
Мария с ужасом наблюдала, как Карло взял кубок в руку и запустил его в мать. Он пролетел над головой и врезался в венецианское зеркало у нее за спиной, разбив его. Мария поняла, что, сделав это в ярости, он тщательно прицелился, чтобы кубок пролетел над головой матери. Однако его родители решили, что он намеревался бросить его прямо ей в лицо.
В последовавшей тишине слышался только звон осколков, падавших на пол.
Джеронима в ужасе взглянула на сына, а старый принц прикрыл лицо руками и глубоко вздохнул.
– Объясни мне, почему ты хочешь пригласить эту толстую неряху на мой концерт, – произнес Карло зловеще спокойным тоном.
– Как ты смеешь так поступать со своей матерью! – воскликнула потрясенная Джеронима, прижимая руки к груди. – Извинись или я…
– Если ты приведешь достаточно вескую причину, по которой хочешь оскорбить меня, моего отца, наших музыкантов и гостей присутствием этой свиноматки, я непременно извинюсь перед тобой.
Джеронима безмолвно смотрела на него.
– Я хочу знать, – настаивал Карло. – Ты никогда ничего не делаешь бесцельно, а я никак не уразумею причину, по которой ты вдруг прониклась нежностью к женщине, принадлежащей, как ни странно, к числу тех немногих, которых ты высмеивала. Так что ты должна меня просветить на этот счет.
Молчание. Джеронима поднялась из-за стола. Старый принц дотронулся до ее руки со словами:
– Я сожалею о поведении нашего сына, Джеронима, и буду настаивать, чтобы он перед тобой извинился, так что, пожалуйста, скажи нам свою причину. Мне тоже любопытно ее узнать.
Внезапно Карло осенило.
– Ты полагаешь, что она может оказаться каким-то образом полезной? – холодно осведомился он.
Джеронима неохотно села на свое место.
– Да, полагаю, – признала она. – Я знаю, что ты думаешь только о музыке и судишь об успехе концерта исключительно с этой точки зрения. – Она обращалась к мужу, поскольку гордость не позволила ей взглянуть на Карло. – Но концерты в Сан-Северо могут также поддержать меня в работе на благо Господа. Я предлагаю, чтобы время от времени мы приглашали одного-двух людей, которых можно убедить сделать вклад в мою благотворительность. Принцесса Лукреция невероятно богата, и она проводит жизнь в праздности. Что же тут плохого, если наш предстоящий концерт даст мне возможность показать ей, какое это благо – облегчать страдания других?
Принц Франческо взглянул на Карло, перевел взгляд на Марию и возвел очи к небесам. Карло успокоился и, по-видимому, обдумывал сказанное.
– Очень хорошо, мама, я приношу извинения, – сказал он, наконец. – Сама по себе эта идея не вызывает возражений, в отличие от толстой принцессы. Я не собираюсь опошлять наши концерты ее присутствием. Несомненно, ты можешь предложить возможных благодетелей, которые будут приемлемы не только для тебя, но и для наших гостей.
Все могло бы, в конце концов, уладиться, и они бы продолжили подготовку к концерту, если бы Джеронима не добавила опрометчиво:
– А как насчет принца Колонна? Я уверена, что прочувствованная просьба, исходящая от Марии, – всего одна фраза, – убедила бы его.
– Что ты имеешь в виду? – резко спросил Карло.
Тогда Джеронима объяснила, как она видит роль Марии во всех ее делах. «О, Господи, нет!» – подумала Мария, слушая свою свекровь, страсть которой делать добро уже начинала влиять на ее суждение о людях. Мария не собиралась посвящать во все это Карло: если бы она согласилась помогать Джерониме в будущем, то спокойно могла это сделать без его ведома. Она рассердилась на Джерониму, так как, по мнению Марии, она выдала ее, а ведь Мария еще только обдумывала этот вопрос и не дала согласия.
Карло смотрел на мать, ушам своим не веря. Затем перевел взгляд на Марию и вопросительно поднял брови. Нахмурившись, она пожала плечами. Тогда он так взглянул на мать, словно собирался еще чем-нибудь запустить ей в голову.
– Итак, мама, ты предлагаешь, чтобы моя жена занялась проституцией, и хочешь использовать ее красоту и грацию, чтобы получить деньги для своих бедняков. Нет, никогда. Позволь объяснить тебе, почему. Ты гордишься своими добрыми делами. Ты просишь мужчин – главным образом мужчин – участвовать в благотворительности, и это ни в коей мере не роняет твое достоинство, так как люди знают, что ты племянница папы римского. Кроме того, ты давно уже не в том возрасте, чтобы тебя желали мужчины. – Говоря все это, Карло все больше бледнел, дыхание его становилось затрудненным. – Что же касается Марии, то она именно в том возрасте, и если она будет клянчить для тебя пожертвования, то окажется в… – он закашлялся и сделал паузу, пытаясь отдышаться, – в положении, которое будет угрожать ее чести и достоинству. Я не позволю так унижать мою жену. Ты меня поняла, мама? – Он закрыл глаза и схватился за край стола, задыхаясь, его грудь тяжело вздымалась и опускалась.
– Да, Карло, – ответила встревоженная Джеронима.
– Вопрос закрыт. Мы больше не будем говорить об этом, – сказал старый принц, вставая. Он позвонил в маленький колокольчик, и появился слуга. – Позови Пьетро. Скажи, чтобы он принес лекарство господина, скорее. Пришли сюда Анну. Бегом! – приказал он.
– Что это? – воскликнула Мария, у которой к глазам подступили слезы. – Что с тобой, Карло?
Джеронима показала ей знаком, чтобы она умолкла. Карло, сжимая грудь, взглянул на жену. На лбу у него выступили капельки пота.
– Астма, – с трудом выговорил он. В отчаянной попытке вздохнуть он поднялся, кресло его отлетело назад.
– Успокойся, Карло, – сказал Джеронима, направляясь к нему вокруг стола и сделав знак принцу и Марии, чтобы они вышли из комнаты. – Пьетро будет здесь с минуты на минуту. Ты скоро сможешь нормально дышать. – Она взяла сына под руку и повела к дивану.
Мария чуть не столкнулась в дверях со служанкой Анной.
– Принеси кипяток и таз. Быстро, – велел принц.
Мария стояла за дверьми, беспомощно ломая руки.
Франческо взял ее под руку и повел в другую комнату.
– Не расстраивайся, Мария. Завтра Карло будет здоров. Эти приступы случаются у него внезапно, иногда – когда он огорчен, иногда – когда в прекрасном настроении. – Они сели рядом. – Нам так и не удалось открыть их причину, но он всегда приходит в себя, так что ты не должна лежать всю ночь без сна и расстраиваться. – Мария вздрогнула. – Тебе холодно, Мария. Может быть, мы поднимемся в твои апартаменты? Они там поддерживают огонь в камине, не так ли?
Она кивнула, лязгая зубами. Она услышала, как в гостиную, где находился Карло, зашел один слуга, затем другой.
– Давайте подождем несколько минут. Я должна знать, восстановилось ли у него дыхание, – прошептала она. Хотя она и не могла сказать такое старому принцу, казалось, смерть снова витает рядом с ее близкими, и от этой мысли Марию охватила паника.
– Мы не можем туда вернуться, Мария. Любое неожиданное движение или звук только… ухудшат его состояние. Пьетро и Джеронима пробудут возле него несколько часов. Они останутся рядом, даже после того как он уснет. Ты должна быть разумной и верить, когда я говорю, что он поправится. А сейчас мы поднимемся наверх. – Он встал и предложил ей опереться на его руку.
Хотя в гостиной Марии пылал огонь, зубы у нее так и стучали, даже после того как они посидели у камина десять минут. Надеясь согреть невестку и опасаясь, что она может заболеть, принц послал Сильвию вниз за горячей смесью из сока лимона, сахара и спиртного.
У Марии дрожали руки, и ей трудно было пить, потому что она лязгала зубами, так что Франческо поил ее с ложечки. Озабоченная Сильвия, суетившаяся рядом, хотела было взять эту обязанность на себя, но старый принц бросил на нее раздраженный взгляд, как бы прогоняя. Впервые Мария увидела Карло в его отце, и это заставило ее рассмеяться. Она продолжила смеяться, плечи ее дрожали, по лицу текли слезы.
– У тебя истерика, Мария. Перестань трястись и смеяться и успокойся. Ты же не ребенок. Я считал тебя более разумной. Выпей это, или я на тебя рассержусь. Ты не лучше Карло. Все вы сводите меня с ума вашими нервами, характерами и настроениями. – Он поднес чашку к ее губам. – Выпей все. Все, – настаивал он.
Мария осушила чашку до дна, чуть не захлебнувшись. Алкоголь скоро подействовал. Расслабившись, она откинулась на спинку кресла и смотрела на огонь.
– Вы не могли бы спуститься и посмотреть, как там дела? Пожалуйста! – попросила она с выражением мольбы в глазах. – Вы бы могли очень тихо приоткрыть дверь и просто заглянуть.
Принц вздохнул, что-то пробормотал себе под нос и вышел из комнаты.
Его очень долго не было. Апартаменты размещались на дальнем конце дворца, тремя этажами ниже. Она высчитывала, сколько времени ему потребуется, чтобы сходить туда и вернуться, воображала каждый его шаг, прикидывая время, которое он проведет в комнате, где остался Карло. Представляла себе эту сцену и приглушенный разговор. Она рисовала себе лицо Карло в ту минуту, когда он, задыхаясь, ухватился за край стола. Вспоминала, как он бросил кубок, с испугом размышляя, уж не навлек ли он на себя проклятие, разбив зеркало. Воображала, как он вытянулся на диване мертвый, а Джеронима и старый принц склонились над ним в горе. Что же ей делать, если Карло тоже умрет? Нет. Нет. Это немыслимо.
Потом она стала снова высчитывать шаги по пути туда и обратно, на этот раз медленно, хотя принц ходил быстро, как Карло. Было почти невозможно поспевать за Карло, когда они шли куда-нибудь вместе. Ей практически приходилось бежать. Она рисовала в воображении мужа, шагающего по улице в длинном черном пальто, которое он всегда надевал, выходя на улицу. Это эксцентричное длинное пальто, доходившее до пят, он всегда застегивал на все пуговицы, словно защищаясь от чего-то, – Бог его знает, от чего. Иногда он даже носил это пальто дома. Дверь распахнулась, и Мария вздрогнула. Но это была Сильвия.
– Если ты скажешь хоть слово, Сильвия, я запущу в тебя этим кувшином, – сказала Мария, протянув к нему руку.
Сильвия отступила и прикрыла дверь. Мария налила себе еще чашку лимонного напитка, теперь чуть теплого, и выпила до дна. Она снова начала считать и в третий раз закончила воображаемое путешествие. Принц не возвращался. Она поднялась, не в силах больше ждать.
Когда Мария, пошатываясь, начала спускаться по лестнице, то столкнулась с Франческо, поднимавшимся наверх.
– С Карло все в полном порядке. Я постоял у двери, где он не мог меня видеть, и подождал, пока он стал нормально дышать, так что могу тебя заверить, что он пришел в себя и все хорошо. Ты, очевидно, выпила еще… лимонного напитка. Это хорошо. Ты будешь крепко спать. А теперь я отведу тебя назад. – И с этими словами он твердо взял ее под руку.
Мария, конечно, спала плохо. Она то проваливалась в забытье, то пробуждалась, вертясь в постели и поворачиваясь с боку на бок. Она тревожилась о Карло. Его страдальческое лицо, судорожные попытки вздохнуть и стук опрокинутого кресла преследовали ее и во сне.
На следующее утро она резко проснулась и села в постели, прислушиваясь. До нее донеслись слабые звуки музыки, свидетельствовавшие, что с Карло все хорошо. Она снова опустилась на подушки со вздохом облегчения и лежала, удивленная тем, что один и тот же музыкальный пассаж без конца звучал у нее в ушах.
Концерты в Сан-Северо давали раз в один-два месяца. В предшествовавшие концерту недели Карло, любивший все доводить до совершенства, заставлял музыкантов без конца повторять трудные фразы и пассажи, чтобы, когда начнутся заключительные репетиции, музыканты сосредоточились не на нотах, а на выразительности исполнения, на глубине чувств, выраженных в музыке.
В то утро повторяли пассаж, требовавший синхронного исполнения пятью инструментами и четырьмя певцами. Репетиция продолжалась, когда Мария пила шоколад и пока Лаура одевала ее. Хотя музыка в ее апартаменты доносилась еле слышно, у Марии уже начала гудеть голова от постоянного повторения. Все это длилось бесконечно, пока Мария не решил а, что должна выйти на улицу – иначе она сойдет с ума.
Спускаясь по лестнице, Беатриче внезапно побежала в сторону музыкальной комнаты, перепрыгивая через ступеньки. Она весело бросила через плечо:
– Бьюсь об заклад, он в отвратительном настроении.
– Нет! – закричала Мария, бросаясь за ней и приказав Лауре и Сильвии оставаться на месте.
Она увидела, что Беатриче подсматривает через большую скважину в двери музыкальной комнаты. Мария не удержалась и тоже заглянула. Карло был хорошо виден. Он сгорбился в кресле, обхватив руками голову, сильно раздраженный, и бормотал: «Еще раз». На нем было длинное черное пальто. Пассаж играли уже в тысячный раз. Наверно, музыканты в исступлении, подумала Мария.
Когда пассаж был доигран до конца, последовала тишина. Беатриче оттолкнула мать от скважины, чтобы посмотреть, что там происходит. Она тотчас же отпрянула от двери, которая внезапно распахнулась. На пороге появился Карло.
– Еще раз, – прокричал он через плечо и закрыл за собой дверь. – Что ты здесь делаешь? – обратился он к Марии, нахмурившись в недоумении.
Ища подходящее объяснение, Мария инстинктивно взглянула на Беатриче.
– Мы просто направлялись… – начала она.
– Не утруждайся, выдумывая какую-то чушь, – сердито перебил ее Карло. – Мне нужна правда. – Он посмотрел на Беатриче и скрестил руки на груди, ожидая ответа.
– Мне было любопытно, – сказала она.
– На какой предмет?
– Вы часами играли один и тот же пассаж, и мне хотелось увидеть, как вы при этом выглядите.
– Значит, ты подглядывала через замочную скважину?
– Да.
– Что ты увидела?
– Немного.
– Ну что же, войди, чтобы увидеть больше. – Он схватил Беатриче за руку, втащил в комнату и захлопнул дверь. – Еще раз! – загремел он.
Мария стояла с беспомощным видом, не зная что предпринять. Ей очень не хотелось оставлять там Беатриче, но, с другой стороны, не хотелось и бросать вызов Карло при дочери. К тому же, если она устроит сцену на глазах у музыкантов, он придет в ярость. Она решила выйти на улицу, как планировала, наказав Сильвии дождаться Беатриче наверху. Другого ничего не оставалось.
Вернувшись через два часа, она с облегчением услышала, поднимаясь по лестнице, что играют другой пассаж, хотя его тоже повторяли.
Она сильно встревожилась, увидев, что Беатриче так и не вернулась. Хотя Сильвия волновалась, Мария отказалась рассказать ей, что произошло. Ей было стыдно, что, щадя чувства Карло и свои собственные – поскольку не желала его злить, – она пренебрегла переживаниями Беатриче. Как мучительно бедной маленькой девочке сидеть так долго в той комнате, с Карло, который не в лучшем своем настроении, и слушать эти бесконечные повторения. Даже Беатриче не найдет способ выкрутиться из этой ситуации. К браваде и любопытству ребенка примешивался страх перед Карло из-за того, что случилось с красивой медведицей. Она считала, что он один в этом виновен, – это он убил медведицу.
Прошел еще час. Начало смеркаться.
– Нет, я не голодна, – сказала Мария Сильвии. Она решила идти к старому принцу и принцессе и спросить их, что делать.
Несомненно, если она спросит принца Франческо, он пойдет сам и спасет ради нее Беатриче.
Спускаясь по лестнице, Мария внезапно разозлилась. Она направилась к музыкальной комнате, не зная что предпримет. Если ей придется устроить Карло сцену при музыкантах, да будет так.
Распахнув дверь, она вошла в комнату. По-видимому, сейчас Карло проходил с музыкантами всю пьесу. Бросив взгляд на Марию, он продолжал играть. Беатриче встала и подошла к матери с угрюмым выражением лица. Во взгляде ее читалось обвинение. Они покинули комнату, не сказав Карло ни слова.
Когда они добрались до лестницы, Беатриче сорвалась.
– Как ты могла бросить меня там так надолго! – завопила она, топнув ногой и яростно дергая Марию за руку. – Даже принц Карло забыл, что я там. И было так ужасно без конца слушать одно и то же, так скучно, скучно, скучно.
– Почему же ты не улизнула оттуда? – спросила Мария.
– Потому что при принце Карло даже крошечная мышка не улизнула бы из комнаты, – закричала она в ярости, снова топнув ногой. – Он видит все. Он слышит все. Он все знает. Как ты думаешь, откуда он узнал, что мы стоим под дверью? Мы же не шумели – однако он почувствовал, что мы там. Он знает все, что происходит вокруг него. Я думала, ты немного подождешь, а потом придешь за мной. Я ждала тебя каждую минуту. Почему ты не шла так долго? Почему?
Мария вздохнула и признала с пристыженным видом:
– Потому что я не хотела с ним сражаться.
– Но ты же моя мама. Ты должна заботиться обо мне и не бояться никого.
– Послушай, Беатриче. Ты подсматривала за принцем Карло. Ему это не понравилось, и ты была наказана. Это научит тебя быть почтительнее к нему в будущем.
– Ты тоже подсматривала за ним, – упрекнула ее Беатриче. – Я надеюсь, он тебя тоже накажет.
– Он это уже сделал – через тебя.
– Тебе-то не пришлось часами сидеть в комнате и слушать весь этот ужасный шум.
Как же могла Мария объяснить дочери, что наказание заключалось в том, что ее заставили осознать свою собственную слабость? Она боялась реакции Карло больше, чем следовало. Она поняла, что привычка бояться, возникшая у нее за годы брака с Альфонсо, никуда не исчезла. В будущем ей нужно с этим бороться. В отличие от Альфонсо, Карло ни разу не поднял на нее руку и не грозил физической расправой. Это была скорее игра умов, которой она должна обучиться. Она тоже получила хороший урок.
Концерты в Сан-Северо стали для меломанов Неаполя волнующим событием с тех пор, как программу составлял Карло, а не его отец. Он избегал традиционного цветистого музыкального стиля, предпочитая более свободные и смелые сочинения молодых композиторов. Он часто сочетал монодию, старую форму, где мелодию исполнял один голос б сопровождении оркестра, с полифонией, при которой несколько голосов уравновешивали друг друга. В произведениях новых композиторов слушателя часто удивляли диссонансы. Итак, концерты привлекали музыкальную элиту, меценатов и профессоров, а порой исполнителей и композиторов из других городов.
После их свадьбы состоялся лишь один концерт, и Мария предвкушала второй. Карло всегда был в хорошем расположении духа перед выступлением. Дворец оживал от звуков музыки, разносившихся эхом по залам, и Карло репетировал со своими музыкантами. Он учил Марию, как следить за подготовкой к вечеру – за приготовлением блюд, цветами, расстановкой мебели для приема гостей. Они были женаты уже пять месяцев, и Мария привыкла к планировке дворца, к слугам и поварам и еще ко множеству деталей, знание которых необходимо для того, чтобы вечер прошел успешно. Она также привыкла к эксцентричным повадкам Карло и чувствовала себя с ним более непринужденно. Она научилась распознавать, когда он в меланхолии, или в гневе, или в раздражении, и избегала его в такие минуты, но она также знала, что какой-нибудь пустяк мог изменить его настроение.
Карло был к ней щедр и побуждал выбрать роскошную и дорогую ткань для своего наряда, который она наденет в день концерта. Торговец тканями доставил ему изысканные отрезы во дворец, и Карло с Марией провели днем несколько счастливых часов в ее салоне, совещаясь. Карло был в прекрасном настроении, и его присутствие походило на солнечный свет, струившийся в окна. Он только что встал и был еще в длинной белой ночной сорочке и черном бархатном халате. Его темные волосы, обычно прилизанные, растрепались и по-мальчишески падали на лицо.
Он прикладывал к жене одну ткань за другой, говоря «да» и складывая отдельно стопкой, или «нет», швыряя на кресло.
