Текст книги "Искушение Марии д’Авалос"
Автор книги: Виктория Хэммонд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
Мария сидела в кресле, время от времени глядя на Фабрицио, пока Лаура выполняла ее распоряжение. Фабрицио проснется в чистой комнате – он не любил неряшливость. Трудно было поддерживать порядок в этом укромном месте, имея в своем распоряжении всего одну служанку. Когда Лаура закончила уборку, Мария попросила ее спуститься и принести из колодца воды.
– Закрой за собой дверь, – добавила она.
Мария легла рядом с Фабрицио и поцеловала шрам у него на щеке. Он улыбнулся, не открывая глаза.
– Ты мне снилась, – прошептал он.
Позже, когда они сидели в кровати, он рассказал ей о своей встрече с вице-королем.
– Скажи ему, что у нас с тобой все кончено, – посоветовала Мария, пожав плечами. – Никто не знает про это место. И все будет продолжаться как сейчас.
– Нет, Мария. Лгать невозможно. Мы не можем говорить, что все кончено, и по-прежнему встречаться.
Она посмотрела на него в изумлении.
– Почему?
– Потому что это никого не обманет. Как случилось, что, по его словам, о нас судачит весь Неаполь? Кто первоначальный источник этих сплетен? Пикколомини? Дон Джулио Джезуальдо? Мы не знаем. Возможно, это кто-то, кого нам не приходит в голову подозревать. А что, если Антония случайно обронила неосторожную фразу? Нет! Не сердись! Она бы никогда не причинила нам вреда, я знаю. Но она любит поболтать и порой сама не понимает, какой вывод могут сделать из ее слов. Существует несколько других возможных вариантов. Есть еще мой слуга и мои солдаты, которым я, быть может, излишне доверял. – Он вздохнул. – А еще твоя темноволосая служанка.
– Сильвия? – Мария засмеялась. – Ты помнишь тот первый раз, когда пришел ко мне в Сан-Северо, – Карло тогда уехал в Джезуальдо?
– Когда ты вынуждена была рассказать ей обо мне?
– Да. Она дала сицилийскую клятву, которую никогда не посмеет нарушить, что будет хранить все в тайне. Если бы ты знал Сильвию, как я, то понял бы, что суеверие – ее истинная религия. Во всяком случае, она довольно замкнутая и не знает никого за пределами нашего дома, так что кому бы она могла рассказать? Нет, это определенно не Сильвия.
– Есть еще Лаура, – сказал Фабрицио. – Да, я знаю. Тебе нет необходимости выступать в ее защиту. Я только хочу сказать, что тайное, как бы хорошо его ни скрывали, неизбежно становится явным. Кто знает, каким образом это происходит.
Мария, отсутствующим взглядом глядя в пространство, спросила бесцветным голосом:
– Ты хочешь сказать, что мы действительно должны закончить нашу совместную жизнь?
Фабрицио погладил ее по щеке.
– Ты хочешь, чтобы я умер? – спросил он тихо.
– Ты боишься! – воскликнула она, отстраняясь от него. – Если так, то уж лучше я возьму себе в любовники слугу. Природа создала тебя с пугливым сердцем женщины. А меня – с сердцем воина.
– Это не игра с переодеванием, Мария.
– А я и не играю. Я действительно имею в виду то, что сказала. Я не боюсь. И недостойно тебя вот так трусить. Страх вытесняет из твоего сердца любовь ко мне. Если ты будешь и дальше поддаваться ему, я тебя больше не увижу. – Ее лицо побелело от гнева. Или он увидел в ее глазах испуг? Да, это был страх, ибо то, что она сказала дальше, показало, чего она боится. – Я не живу в те минуты, когда бываю вдали от тебя, – для меня это хуже, чем тысяча смертей. Если ты меня оставишь, я не буду жить.
– Именно это и делает меня трусом. У меня достаточно силы, чтобы встретить свою собственную смерть, но я сомневаюсь, что мне хватит твердости перенести твою. Ты хочешь, чтобы я умер? Тогда я умру.
– Тогда я умру в любом случае, – решительно заявила она. Повернувшись к Фабрицио, она сказала спокойно: – Вот истинная суть того, что ты должен решить, Фабрицио. Либо ты оказываешься неверным и бросаешь меня, либо оказываешься верным, никогда меня не покидая. Твой аргумент, что тайное всегда становится явным, тебе бы следовало обдумать раньше, а не теперь, когда нам грозит опасность. Ты бы не любил меня, а я – тебя, если бы мы думали об опасности.
– Я не покину тебя, – заверил он. – Еще до того, как я заговорил о своей встрече с вице-королем, в душе я знал, что все разрешится именно таким образом.
Он взял ее руку и поцеловал, и они серьезно посмотрели друг на друга. И в эту минуту Фабрицио вспомнились строчки английского поэта, которые он читал на прошлой неделе: «У мужчины в жизни – три любви. Первая – юная любовь. Вторая – это женщина, на которой он женится. Третья – его невеста на смертном одре». Он не смог сказать Марии об этом.
– Я скажу тебе еще одно, Фабрицио. Не думай о роке, ибо это может принести нам несчастье. Верь в нашу любовь. Может быть, тебя смешат такие вещи, но я дважды в день молюсь Пресвятой Деве за нас. Мы с тобой вместе уже больше года. Мы выдержали то, что Карло известно о нас. Почему же нам не выдержать праздные сплетни и вице-короля? Клянусь тебе, что Лаура безмерно мне предана. Ведь это твоя семья, Карафа, наняла ее для меня. Она четырнадцать лет была моей спутницей и главным утешением, порой единственным. Зачем же ей лишаться своего счастья и спокойствия, ставя под угрозу мою жизнь? Что с ней будет, если я умру? Карло вышвырнет ее из дома. Она никогда не откроет наш секрет, мы будем продолжать здесь встречаться в полной безопасности. Ты слишком благороден, Фабрицио. Ты не любишь лгать, но теперь ты должен солгать с убежденностью. Не позволяй вице-королю запугивать тебя угрозами. Мужчины таковы, что всегда принимают всерьез голос официальной власти. Но женщины втайне посмеиваются над этой напыщенностью. Я прошу тебя быть сильным ради нас. Я смотрела в лицо Карло ради нас; а теперь ты должен посмотреть в лицо вице-королю ради меня. Скажи ему, что наш роман закончился. Посмотри на Венеру, которая улыбается нам сверху. Наша любовь безвинна. Кому мы делаем зло? Только Карло, быть может, а у него хватает достоинства позволять мне то, что он позволяет себе. Когда-то ты мне сказал, что любовь – высочайшая добродетель. Ты не можешь согласиться с этими невежественными людьми, считающими нашу любовь преступлением.
В следующий четверг утром Фабрицио доложил вице-королю, что церковь и государство важнее для него, чем Мария, и что вследствие этого он покончил со своей любовной связью. Ему поверили. И их любовь продолжалась в тайном дворце до осени следующего года.
Глава 14
Ночь охотника
ария сидела в библиотеке, с увлечением читая «Фьяметту» Боккаччо. Теперь, поздней осенью, она с удовольствием покидала свои апартаменты, наскучившие ей, и приходила в библиотеку почитать. Это была величественная, но удобная комната, заставленная темными шкафами с книгами в кожаных переплетах.
Полено в камине упало на угли с шипящим звуком, и, подняв голову, Мария вдруг встретила прямой взгляд Карло. Он просидел напротив нее около часа, составляя примечания к нотам, разложенным вокруг него, и был так молчалив, что она забыла о его присутствии.
– Солнце благословило тебя нимбом, – сказал он любезно, имея в виду эффект от полуденного солнца на ее волосах.
– Тебе нравится, Карло?
– Да. Это навело меня на мысль, что мы должны немедленно покинуть Неаполь и постоянно жить в Джезуальдо.
Книга упала Марии на колени.
– Зачем же нам это делать?
– Это спасло бы нас всех, – серьезно ответил он, буравя ее взглядом, словно хотел загипнотизировать, подчинить своей воле. Он редко к этому прибегал – только когда хотел добиться у нее согласия в каком-то деле. Обычно она уступала, но мысль о том, чтобы покинуть Неаполь и влачить свои дни в уединенном замке, повергала ее в панику. Это еще хуже Мессины. Только не поддавайся страху, приказала она себе. Карло чуял страх. Может быть, он просто с ней играет. Она научилась справляться с ним в такие минуты, демонстрируя вежливое равнодушие.
– Это слишком загадочно даже для меня, Карло. Объясни, что ты имеешь в виду.
– Мы не можем продолжать жить здесь. До этого момента наша жизнь была объектом сплетен для дураков. Последнее время она стала беспокоить людей, достойных уважения.
– Ах, вот ты о чем. – Она вздохнула с облегчением. Карло прислушивался к досужим сплетням не больше, чем она. Он был выше подобных вещей. Значит, он просто с ней играет. – Да. Это достигло крещендо. И гремит у меня в ушах. И дошло до такой точки, откуда нет возврата. Должен быть какой-то финал. И ты предлагаешь, чтобы мы сбежали в Джезуальдо, как загнанные звери на охоте? Не кажется ли это тебе довольно бесславным и скучным концом?
– А ты бы предпочла что-нибудь более волнующее?
– Я бы предпочла что-нибудь более достойное.
– Достойное. – Он подчеркнул это слово, прищурившись и глядя в какую-то точку над головой у Марии. Потом прикрыл глаза и язвительно засмеялся.
– Возможно, ты считаешь, что я пренебрегла своим достоинством, Карло, но уверяю тебя…
– Пренебрегла, дорогая кузина, пренебрегла. И своим, и моим, – заявил он, собрав бумаги у себя на коленях, и резко положил их на стол рядом с собой. – В последние дни я получаю письма от непорочных лиц, которым ваши действия нанесли тяжелую рану, и меня просят участвовать в утомительной беседе наедине. Мне ясно дали понять, что надлежит восстановить честь моего дома.
– Что за письма? Беседа наедине с кем? – спросила Мария, теперь встревожившись.
– Если я тебе расскажу, то это сделает этих лиц еще более несчастными, так как я знаю, что твой отважный рыцарь немедленно бросится смывать пятно на чести своей любовницы, а мне хватает ума, чтобы понимать, что ты тотчас же поделишься с ним этими сведениями.
Мария молча смотрела ему в глаза, пораженная тем, что он так открыто заговорил на тему, о которой они молчали почти два года. Она ждала, когда последует то, чего она опасалась.
– Бедная Мария, – произнес он мягко, подавшись вперед в своем кресле. – Как ты побледнела.
Она поднялась, и книга со стуком упала на пол.
– Не играй со мной, Карло. Говорю тебе, я этого не потерплю.
– Есть много такого, дорогая кузина и супруга, чего мы больше не станем терпеть. И я заявляю тебе, что радостям Неаполя пришел конец. Мы отправляемся в Джезуальдо на следующей неделе. Я прикажу слугам упаковать нашу одежду, а все остальное может быть отослано позже.
– Нет!
– Сядь! – крикнул Карло. – Пожалуйста, помни, что ты принцесса Веноза, – холодно произнес он.
Взглянув на его гордое лицо, Мария ощутила боль сожаления от того, что между ними нет любви. Слезы навернулись ей на глаза, и ей захотелось их осушить, потому что после смерти Беатриче она поклялась себе никогда не плакать в присутствии Карло. Слезы вызывали у него презрение.
– Я не поеду в Джезуальдо, Карло. Я никогда не соглашусь там жить. Ты, конечно, думаешь, что это оттого, что я не вынесу разлуку с Фабрицио. Но есть и другая причина. Неаполь – центр моей жизни. В любом другом месте я тоскую по этому городу. Когда я вернулась из Мессины, то пообещала себе, что никогда больше не буду жить нигде, кроме Неаполя, и я выполню свое обещание. Возможно, ты считаешь, что можешь принудить меня уехать в Джезуальдо. Вероятно, можешь, но обещаю тебе, что найду способ сюда вернуться. – Она хотела было добавить, что тогда ему придется мириться с еще большим количеством сплетен, но передумала – это выглядело бы угрозой и разозлило бы его еще больше.
Карло взял в руки колокольчик и громко позвонил. В дверь заглянул слуга.
– Скажи Лауре, чтобы шла сюда, – велел он.
Внешне Мария оставалась спокойной, но душу ее охватило смятение. Что ему нужно от Лауры? Только одно. Он прикажет ей собирать вещи Марии.
Постучав в дверь, молодая женщина вошла в комнату и присела перед Карло в реверансе.
– Распусти волосы твоей госпожи, – приказал он.
Лаура взглянула на Марию, потом снова на хозяина, ничего не понимая.
– Делай как я сказал! – нетерпеливо произнес он.
Лаура подошла к Марии и начала нервно вынимать шпильки из ее уложенных кос и распутывать длинные нити жемчуга, вплетенные в прическу. Мария сидела неподвижно, как статуя. Если Карло пытается пристыдить ее, заставив Лауру совершать при нем туалет госпожи, да еще не в ее собственных апартаментах, ему придется выдержать взгляд Марии. Она не устыдится и не опустит глаз.
Лаура уронила жемчуга, неуклюже извинилась и покраснела. Затем наклонилась, чтобы их собрать. Бедная девушка тяжело переживала унижение Марии. Когда косы были распущены, Лаура за неимением гребня мягко провела пальцами по длинным шелковистым золотистым волосам, и они упали на плечи и грудь.
– Теперь ступай, – сказал Карло. Сделав реверанс, Лаура вышла из комнаты, испуганно оглянувшись на Марию с порога.
Карло подошел к Марии и, ухватив конец одной из густых прядей, начал накручивать на левую руку. Она подумала, что он оставляет правую свободной, чтобы ударить ее, и поднялась. Он продолжал накручивать волосы на руку, пока рука его не оказалась вровень с ее подбородком, и больно дернул, притянув ее лицо близко к своему. Он сверлил Марию взглядом и при каждой фразе больно дергал за волосы.
– Ты поедешь в Джезуальдо?
– Нет.
– Ты понимаешь, что позоришь этот дом?
– Да.
– Что ты предлагаешь мне делать?
– Презирать праздные сплетки, как подобает принцу и как вы делали всегда. Сожгите полученные письма. Отказывайтесь обсуждать этот вопрос. Удалитесь в свой частный мир, который так любите.
– Ты действительно полагаешь, что я могу это сделать после того, что только что тебе сказал?
– Возможно, нет, – печально прошептала она, невольно морщась от боли, так сильно дергал он ее за волосы. – Я удивлена, что ты не попросил меня прекратить встречаться с Фабрицио.
– Потому что я знаю, что это бесполезно. Даже при наилучших намерениях пройдет неделя, месяц – и ты найдешь способ быть с ним, точно так же, как он найдет способ быть с тобой – как он это сделал в самом начале, Я тебя хорошо знаю, кузина, и восхищаюсь тобой. Ты бы не отказалась так легко от своей добродетели и от своего доброго имени, из чего я заключил, что ты любишь Карафа – точно так же, как влюблена во всю эту дерзкую семью. Поэтому подобное обещание, полученное от тебя, не было бы решением вопроса. Ты не можешь придумать, что еще я мог бы сделать?
– Нет, Карло. Мы были по-своему счастливы до этой минуты, и счастье для нас обоих заключается в том, чтобы оставить все как есть. Пожалуйста, отпусти мои волосы. Ты делаешь мне больно.
– Только не мое счастье. Больше нет, – пробормотал он, потянув за волосы еще сильнее, так что у нее от боли выступили слезы на глазах. И только не счастье тех, кого твои действия довели до отчаяния, так что они ждут от меня, чтобы я облегчил их страдания. – Он взял в руку ее волосы с другой стороны головы, словно лаская, и притянул ее лицо так близко, что их губы чуть не соприкоснулись. Она ощутила острую боль. – Мария, подумай хорошенько, прежде чем ответить мне, и подумай о нашем сыне. В последний раз спрашиваю: ты поедешь в Джезуальдо?
Мария представила себе, как бродит по замку Джезуальдо, тоскуя о Фабрицио, представила себе долгие дни, лишенные любви, страсти, смеха, дружбы – самой жизни. Смогла бы она, подобно Виттории Колонна, посвятить себя поэзии? Нет. Да и в любом случае, в Джезуальдо не было Микеланджело Буонаротти. Там не было образованного общества – только неотесанные или скучные люди, преданные Карло. Могла бы она посвятить себя воспитанию и образованию Эммануэле? Нет. Это дело слуг и учителей, а ей бы предоставили довольствоваться малым. Она стала бы одной из тех женщин, которые заполняют свою пустую жизнь маниакальным интересом к своим сыновьям и кончают тем, что их высмеивают собственные невестки. На ум пришла Прозерпина, проводившая зимы в заточении в подземном царстве с мрачным богом Гадесом, с тоской ожидая весны, когда ей было позволено выбираться наверх, на свет, где земля зеленая и сладостная. Древний миф о временах года символизировал для Марии контраст между тем, какой будет ее жизнь в Джезуальдо, и тем, какой она была в Неаполе.
Карло медленно высвободил свои длинные пальцы. Эстет, раньше любивший прикасаться к ее волосам, получал сейчас неменьшее наслаждение, используя их в качестве оружия.
– Итак?
– Нет, Карло. Я не буду жить в Джезуальдо.
– Тогда ты обрекаешь нас обоих на ад! – заорал он, швыряя ее на пол.
Стоя над Марией, он пристально смотрел ей в лицо, как бы ожидая, что она изменит свое решение. Он поднял руку, и она вздрогнула, но вдруг раздумал и вышел из комнаты.
Следующие два дня Карло не покидал своих апартаментов. Хотя он не ударил Марию, никогда прежде он не совершал над ней такого физического насилия, причиняя сильную боль. И он хотел ее ударить, она видела. Он просто удержался от этого. Почему? У нее болела голова. Когда Сильвия осторожно втирала бальзам в кожу ее головы, Мария размышляла о том, что может сделать Карло. Теперь она боялась его, по-настоящему боялась, а не просто трепетала, как в прошлом. И, тем не менее, не исключено, что Карло устроил сцену в библиотеке, чтобы сорвать злость и поселить в ее душе страх, преувеличивая свою досаду от того, что его призвали защитить фамильную честь. По своему обыкновению он мог на несколько дней сильно заинтересоваться какой-то идеей, исполнителем, картиной или музыкальной пьесой; но затем эта одержимость проходила, уступая место новому увлечению. Мария молилась, чтобы его нынешняя идея поскорее сменилась другой. Она чувствовала себя в безопасности только потому, что Фабрицио был не только ее любовником, но и яростным защитником.
К концу второго дня она услышала слабые звуки музыки, доносившиеся из апартаментов Карло. Слава Богу! Мелодия была незнакомой. Он снова сочинял музыку. Почувствовав облегчение, Мария села и прислушалась, чтобы убедиться, что это не какая-то старая пьеса, которую он аранжирует по-новому. Нет, это совсем новая мелодия, меланхолично льющаяся, то повышаясь, то понижаясь и заканчиваясь крещендо – бешеным шквалом пронзительно диссонансных аккордов.
На третий день Карло вышел из дома. Мария, болтавшая с Лаурой на балконе, увидела, как он пересекает площадь. Хотя у него был замкнутый и озабоченный вид, он шел быстро и целеустремленно.
Полчаса спустя Мария заметила, как он возвращается вместе с рабочим. Она рассеянно удивилась, почему он не послал за этим человеком кого-нибудь из слуг.
Через несколько минут появилась Сильвия, чтобы сказать Марии, что в некоторых комнатах будет ремонт, и принц Карло, не желая, чтобы ей докучали, считает, что ей с Лаурой лучше выехать на прогулку. Экипаж ждет.
Это было добрым знаком. Раз Карло занялся ремонтом в Сан-Северо, значит, он предполагает жить здесь и дальше.
Вернувшись ближе к вечеру, Мария услышала новость: принц Карло уехал на охоту в Аструни и вернется через два дня. Это подтверждало, что буря из-за фамильной чести Джезуальдо отбушевала, и жизнь в Сан-Северо снова войдет в привычное русло. Теперь Мария действительно почувствовала облегчение. Ощущение опасности прошло, и, снова обратившись к беззаботным мыслям о счастье, она послала Лауру с запиской к Фабрицио.
Ей не хотелось покидать свои уютные апартаменты в такое позднее время ради их потайного дворца, где теперь, с приближением зимы становилось все холоднее, поэтому она пригласила своего любовника в Сан-Северо. Карло не вернется до завтрашнего вечера. Его родители все еще находились в Венозе, где, по-видимому, предполагали обитать постоянно. Карло язвительно заметил, что пожар в Венозе вызвал достаточно страданий и обеспечит Джерониме долгие годы занятий любимым делом.
Итак, сегодня вечером Сан-Северо целиком принадлежал ей, и она могла делать что угодно. От редкого ощущения свободы в собственном доме она начала напевать.
В тот вечер Мария съела легкий ужин в одиночестве. Она заглянула к Эммануэле и убедилась, что он крепко спит. Она все еще была в прекрасном настроении из-за неожиданного отъезда Карло и, пока Лаура раздевала ее, болтала с Сильвией о том, что наденет завтра. Затем она пожелала Лауре доброй ночи. Хотя было всего семь часов, она забралась в постель, приказав Сильвии оставить занавеси кровати открытыми.
Было полнолуние. Мария лежала в тишине, и лунный серебряный свет лился в окно. Сон не шел, и она размышляла о том, получил ли Фабрицио записку. Лаура сообщила, что не смогла вручить ее лично. Мария прислушивалась, но могла различить лишь слабые звуки из соседней комнаты, где Сильвия готовила ей одежду на завтра. Фабрицио должен прийти сегодня ночью – в последний раз она видела его девять дней назад. Она тосковала по нему, как и каждую ночь, но сегодня ей уже мало было воспоминаний о вкусе его губ, о его тепле и бешеной силе. Она лежала на спине, и мысли ее лихорадочно перескакивали от Фабрицио к вопросу, не дававшему ей покоя последние два дня. Кто написал Карло? С кем у него была назначена беседа наедине, которую он находил столь утомительной? Это те же самые лица или еще кто-то хочет погубить ее и Фабрицио, изводя Карло? Делается ли это по злобе? Из праздности? От ревности? Письма сейчас лежат в апартаментах Карло, в потайном ящике стола, но Мария не смела спуститься, чтобы поискать их. Он узнает об этом – через Пьетро или благодаря своей удивительной интуиции, и никогда не простит подобного вторжения на свою личную территорию.
– Сильвия! – позвала Мария. – Принеси мне что-нибудь из одежды. Я хочу одеться.
– Зачем? – спросила Сильвия, появляясь в дверях. – И часа не прошло, как вы разделись.
– Герцог здесь. Я только что услышала его свист. Поторопись. Довольно нижней юбки и шали.
Одевшись таким образом, Мария подошла к окну и открыла его. Сильвия стояла рядом с ней и смотрела вниз, на герцога, который, запрокинув голову, улыбался Марии, так что его мог увидеть любой прохожий – правда, в это время ночи улица была пуста. Мария вышла на балкон.
– Ступай и проверь лестницу, – велела она Сильвии. – Предупреди меня, если заметишь какое-нибудь движение во дворце или на дворе.
Сильвия прошла по спальне, остановившись в дверях, чтобы осенить крестом свою госпожу. Потом она перекрестилась сама.
Все было спокойно. Подождав несколько минут, Сильвия снова поднялась сообщить, что Фабрицио может безопасно войти.
– Закрой окно и раздень меня.
Когда Мария уже лежала в постели, она снова позвала Сильвию.
– Эта ночная сорочка влажная от пота. Принеси мне другую – зеленую, с черными шелковыми манжетами и воротником.
Сильвия принесла сорочку в кровать.
– Позвольте мне снять с вас ту, и я отдам ее в стирку, моя госпожа.
– Нет-нет. Оставь ее на кровати.
Сильвия выразила досаду, зажгла свечу и поставила ее на кресло возле кровати.
– Спокойной ночи, Сильвия. Закрой дверь, не поворачивая ручку, и не входи, если я тебя не позову.
Сильвия легла в постель полностью одетая на случай, если Мария ее позовет. Она заснула, читая книгу.
Насытившись друг другом, Мария и Фабрицио раскинулись на кровати. Теперь и зеленая сорочка пропиталась потом – сладостным соленым потом Фабрицио. От их неистовых движений сорочка перекрутилась, и Мария расправила ее, с наслаждением вдыхая запах Фабрицио. Она тихо блаженствовала, лаская его сильное тело под шелком и любуясь мужественной фигурой в ее ночной сорочке. Глаза у него блестели, и он наблюдал за Марией, зная, о чем она думает. Она снова уронила голову на подушку и улыбнулась. Она никогда не пресытится Фабрицио, а он – ею. Никогда. Уже более восемнадцати месяцев они вместе, но при его появлении моментально оживают все ее чувства, как в ту первую ночь в летнем домике дона Гарсия. Фабрицио – ее жизнь. Она уронила руку на его шею, чувствуя сильное биение пульса под ее пальцами.
Вдруг она нахмурилась и села, подперев голову рукой.
– Мне нужно кое-что тебе сказать, – повернулась она к любовнику. – Карло получил письма, в которых говорится о нас. И он встречался с кем-то, чтобы обсудить их. Это ужасно меня беспокоит, потому что от этого Карло переменился. Он размышляет над этим и даже настаивал, чтобы мы перебрались из Неаполя в Джезуальдо и жили там. Он заявил театральным тоном, что мы обречены на ад. Обычно он говорит такие вещи, когда впадает в одно из своих настроений, но на этот раз он был холоден и собран, и это меня испугало.
Фабрицио провел тыльной стороной ладони по лицу Марии, успокаивая ее.
– Он бы никогда не осмелился причинить тебе вред, так что не бойся, Мария. Он знает, что ты принадлежишь мне.
– Я не так в этом уверена, – возразила Мария, вспомнив напоминание Карло о том, что она принцесса Веноза. – Кто бы мог написать такое письмо? Это не простой разжигатель сплетен. Карло не стал бы утруждать себя визитом к незначительной особе. Подумай вместе со мной – кто бы это мог быть?
– Что именно он сказал?
– Когда я спросила, кто это, он ответил, что не скажет мне, потому что я, разумеется, расскажу тебе, а ты бросишься защищать мою честь. – Она припоминала разговор с Карло. – И что это причинит тому лицу еще больше терзаний. Кто же страдает из-за нас, Фабрицио?
– Возможно, сам Карло.
– Если бы это было так, Фабрицио, то Карло не стал бы писать письма самому себе. И не стал бы притворяться, будто получил письмо от какого-то несуществующего лица. Карло терпеть не может такие фокусы. Во всяком случае, мне было ясно, что кто-то нашептывает ему на ухо. У него был решительный и злобный вид, какой бывает, когда ему внушили какую-то оскорбительную мысль, и ему не терпится от нее отделаться.
– Скорее всего, кто-то из его родственников, связанных с церковью, изводит Карло нашим смертным грехом – как называют это подвластные догме люди, вмешиваясь в жизнь тех, кто счастливее их. Возможно, это его дядя, кардинал Альфонсо. Он одержим честью семьи Джезуальдо. Это амбициозный человек. По-видимому, мы их скомпрометировали. К чертям их честь.
– Не говори о кардиналах и чести, Фабрицио. Ты забыл, что случилось с Джованной д’Арагона и ее любовником?
– Конечно, не забыл. Но вспомни-ка: разве не ты выражала презрение к моему страху? А теперь ты сама боишься?
– Да, признаюсь, но меня страшит лишь мысль, что один из нас будет убит, а другой – нет, или что мы будем далеко друг от друга, когда умрем. Не могу придумать более счастливого конца нашей жизни на этой земле, чем умереть вместе. Если это случится скоро – значит, так тому и быть.
– Посмотри на луну, – сказал Фабрицио, поворачиваясь к окну. – Это полнолуние наводит тебя на меланхоличные мысли. А теперь посмотри на меня и забудь о завтрашнем дне.
Сильвия крепко спала уже несколько часов. Лампа в ее комнате погасла. Сквозь сон ей почудились незнакомые звуки. Она подняла голову и прислушалась – все тихо. Подумав, что приглушенные шаги и шепот ей лишь привиделись во сне, она снова закрыла глаза и провалилась в странную, гнетущую дрему.
Дверь бесшумно отворилась, и в комнату вошли трое незнакомцев. Они направились к двери в комнату донны Марии и открыли ее. Сильвия, еще не совсем проснувшись, попыталась подняться с постели, но обнаружила, что ее парализовал страх. Она не понимала, проснулась ли или видит сон. Она заметила в руках последнего из мужчин алебарду. Ей показалось удивительным, что сон очень похож на реальность, и, хотя она никак не могла очнуться, все же знала, что это сон. Она в этом не сомневалась, поскольку собственноручно заперла обе двери и проверила их перед тем, как отправиться на покой. Так что трое мужчин, которые так легко прошли сквозь двери, конечно же, ей приснились.
На одной стороне церкви Сан-Доменико Маджоре располагался крытый балкон, с которого был виден второй этаж дворца Сан-Северо. Там могли поместиться два-три человека и, невидимые, наблюдать за улицей. Двумя часами раньше Карло находился на этом балконе, с бесконечным терпением и сдержанным волнением охотника поджидая появления ничего не подозревающей дичи.
А еще до этого, когда Мария полагала, что он на пути в Аструни, Карло в своих апартаментах следовал своему привычному вечернему распорядку. В семь часов он пообедал в постели, раздетый, и ему прислуживали буфетчик, его слуга и Алессандро. После ужина буфетчик и Алессандро удалились; Пьетро запер дверь, поправил простыни на постели хозяина и ушел спать.
В девять Пьетро услышал, как хозяин просит стакан воды. Он спустился во двор, чтобы набрать воды из колодца, и заметил, что дверь на улицу открыта, что было необычно для такого времени. Вернувшись с водой, он обнаружил, что его господин одет. Карло велел Пьетро принести ему длинный плащ.
– Куда вы собираетесь в такой час, принц Карло? – осведомился Пьетро.
– На охоту, – ответил его господин.
Пьетро посмотрел на него, совершенно сбитый с толку.
– В такое время не ходят на охоту.
– Увидишь, на какую охоту я собираюсь, – коротко ответил Карло.
Пьетро помог ему надеть плащ.
– Зажги два факела, – велел Карло. Он достал из-под кровати шпагу, стилет, кинжал и маленькую аркебузу и положил их на стол. – Держи факелы зажженными. Я вернусь позднее. – Затем Карло ушел.
Как было условлено заранее, монах впустил его в церковь Сан-Доменико Маджоре и провел на балкон. Он прождал там почти час, закутанный в темный плащ с капюшоном, который был невидим ночью. Не считая пары подгулявших молодых людей да нищенки с завернутым в лохмотья младенцем, сидевшей на пороге соседнего дворца, площадь была пустынной. Нервы Карло были напряжены: он опасался, что его безупречный план вдруг сорвется.
Через несколько минут он услышал шаги и, осторожно перегнувшись через перила, заметил Фабрицио Карафа со шпагой на боку. Тот свернул со Спакканаполи на площадь, дошел до Сан-Северо и остановился под окном Марии. Вскинув голову, Фабрицио три раза свистнул и принялся ждать. Через несколько минут Мария появилась на балконе – напротив Карло, но этажом выше. При лунном свете он увидел, как она с радостной улыбкой смотрит вниз, а ее изящная маленькая ручка машет в знак приветствия. При виде любовников, подающих при нем тайные знаки, им овладела холодная ярость. Обдумывая свой план, он иногда мучился сомнениями, но теперь с угрызениями совести было покончено, и он предвкушал финальный акт срежиссированной им драмы. Он дождался, пока Фабрицио проник во дворец через открытую дверь на улицу, и через несколько минут сам вошел в ворота и растворился в темноте.
Поднявшись на второй этаж, Карло направился в свои апартаменты и оставался там до полуночи. Теперь он ждал сигнала к заключительному эпизоду придуманного им произведения искусства.
За много километров оттуда, в Андрии, герцогиня Мария Карафа распростерлась перед изображением Пресвятой Девы и помолилась ей, потом забылась мучительным сном. Она то и дело просыпалась и вспоминала события прошлой недели. Ее измученная душа разрывалась между злорадством и угрызениями совести из-за того, что она спровоцировала то, что уже не остановить. Зло, это есть зло – то, что она сделала. Она ощупала свое лицо, оно горело от стыда – она призвала самого дьявола, чтобы он помог ей избавиться от несчастья, которое она была не в силах переносить. В душе она признавала, что ее поступок вызван ненавистью, грязной ненавистью к этой блуднице Марии д’Авалос, которая представала перед всем миром в облике ангела, тогда как похитила душу мужа герцогини. Хотя она была верной женой и рожала ему детей, из-за этой шлюхи Фабрицио стал ее презирать. Принц Веноза во время их недавней беседы тоже не скрывал своего презрения к ней, хотя и признал, что нельзя дольше терпеть оскорбления, которые их преступные супруги наносят ее добродетели и его чести.
