Текст книги "Искушение Марии д’Авалос"

Автор книги: Виктория Хэммонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Мария забыла о своем смущении. Как зачарованная, она слушала рассказ об общественной стороне жизни своего любовника. Он привел ее в восторг. Она чувствовала, что может гордиться Фабрицио. Это пробудило в ней яростное желание защищать его, а ради него – их тайну. Она ощутила прилив энергии в новой для нее роли его хранительницы. Она больше не станет краснеть и смущаться. Она смело примет вызов, который невольно бросили ей Пикколомини, и с честью выдержит испытание за сегодняшним ужином. Они никогда не узнают правду о том, что привело Фабрицио в Амальфо. Она поговорит с ним об этом сегодня днем. Поскольку Челестина заподозрила, что он встречается здесь с любовницей, опасно будет это отрицать, поскольку это может вызвать у нее еще большие подозрения. Если тема будет затронута – а это непременно случится благодаря тому, что Челестина начнет поддразнивать Фабрицио, – Фабрицио, в совершенстве владея искусством галантной беседы, может согласиться, что дело обстоит именно так, и тонко намекнуть относительно таинственной любовницы. Хотя им, наверно, удастся пережить ужин, сохранив свою тайну, случайная встреча Челестины с Фабрицио все же доставит им неприятности: теперь для Фабрицио слишком рискованно приходить к Марии ночью.

– Пожалуйста, не расстраивайся так, тетушка, – сказала Мария после того, как они с Антонией вернулись в свои комнаты. – Рано или поздно такое обязательно бы случилось – не в одном месте, так в другом.

– Я тебе скажу, что меня действительно огорчает, – ответила Антония. – Карло подозревает, что между тобой и Фабрицио что-то есть. Я это знаю.

Милая тетушка Антония, такая проницательная, такая легкомысленная, так преданно пекущаяся об интересах Марии. Как она противоречива! Мария была рада, что доверилась ей: она чувствовала себя более защищенной, хотя это и было нелепо. Мария не сказала ей о визите Карло в ее спальню с целью вновь овладеть ею. Она взяла руки тети в свои и сказала:

– Он не только подозревает. Он знает.

Антония серьезно взглянула на нее.

– Откуда он знает?

– Разве не ты сама сказала совсем недавно, что он замечает все? Он сделал определенные выводы из моего поведения в «Ла Сирена» – весьма тонкие выводы.

– И какова была его реакция? Он заставил тебя признаться?

– Карло использует окольные пути. Он предпочел меня изводить, и его приятно возбуждало, что он играет со мной, как кошка с птичкой.

– Приятно возбуждало?

– Мне бы не хотелось об этом говорить, тетя, – сказала Мария, махнув рукой.

– Ты рассказала об этом Фабрицио?

– Конечно, нет. Он бы почувствовал себя обязанным меня защитить, а что он может сделать? Все станет только хуже. Нет, Фабрицио не должно быть известно, что Карло про нас знает. Я не хочу, чтобы он волновался из-за этого. Я хочу, чтобы мы были счастливы, когда вместе, и не говорили ни о чем, кроме нас двоих. Что касается твоего вопроса о реакции Карло, то я понятия не имею. И у меня нет желания допытываться у него.

– Может быть, будет терпимым, как был мой муж и многие другие. Но Карло не потерпит, чтобы его жена стала объектом сплетен. Если под угрозой окажется его честь, ты погибла.

– Почему ты считаешь необходимым говорить мне то, что я сама прекрасно знаю? – Мария с раздраженным видом посмотрела на тетку и заметила боль в ее глазах. – О, прости меня, тетушка, я не хотела резко с тобой говорить, – извинилась она, поцеловав Антонию в щеку. – Порой я говорю, как Карло, я это знаю. Возможно, ты права насчет него, но, по твоим собственным словам, кто же может предсказать, как поступит Карло? Не бойся, тетушка. Мы с Фабрицио не станем объектом сплетен. Мы и виду не покажем, что между нами что-то есть, Я в этом более чем уверена. Ты должна выбросить из головы свои страхи, иначе будешь чувствовать себя неуютно, а очень важно, чтобы ты вела себя с Фабрицио так же, как до нашего романа. Расслабься и наслаждайся его обществом. Я знаю, ты втайне его обожаешь. – Тетка и племянница со смехом упали друг другу в объятия.

– Я знал Марию, когда был мальчиком. – Фабрицио развлекал очарованную Челестину рассказами о своих приключениях с Федериго, когда они скакали по лестнице в палаццо Карафа, дерясь на шпагах. Он не упомянул, что молился Марии, как ангелу. Челестина устроила ужин из свежих морепродуктов; атмосфера за столом была радостная и непринужденная. Козима хихикала при каждой фразе Фабрицио. Она не сводила с него глаз и была так поглощена им, что в рассеянности проглатывала все, что предлагал ей отец.

– Откройте нам истинную причину, по которой вы украсили своим присутствием нашу простую жизнь в Амальфе, – шутливым тоном сказала Челестина.

– Оставь нашего гостя в покое, – одернул ее Лоренцо. – Он сказал тебе, почему приехал сюда, и этого довольно. Он заслуживает каникул после последней парламентской сессии, которая была невыносимо скучной. Все эти разговоры о налогах и попытки угадать, что дальше сделает папа римский… Если они считают, что папская булла, которую они ждут…

– Никакой политики сегодня вечером, – перебила его Челестина.

– Почему же вас не интересует столь завораживающий предмет? – осведомился Фабрицио.

– Потому что он не только не завораживающий, но и ничуть не интересный. Да и в любом случае я могу обсуждать эту тему с Лоренцо когда угодно, но он так раздражается, что мне ясно: такие разговоры ни в коей мере не услаждают наши драгоценные часы на этой земле. Поскольку мы имеем редкое удовольствие находиться сегодня в вашем обществе, то именно вас я хотела бы обсудить. Скажите мне, мой загадочный кавалер, как вы проводите здесь свои дни?

– Точно так же, как во время нашей первой встречи. Как вы знаете, Андрия находится вдали от океана, а я всегда любил бывать возле моря. Вы каждый день проводите в его обществе, Челестина, поэтому вам не понять, как оно притягивает тех, кто живет вдали от него.

– Но ведь вы достаточно видите море в Неаполе.

– Море в Неаполе и море в Амальфи – совершенно разные вещи. Первое – сплошная торговля и толпа, второе – природа и созерцание.

– А что вы созерцаете, милый герцог?

Фабрицио положил подбородок на руку и подался к Челестине. Глаза его были серьезны.

– Я признаюсь, что сейчас поворотный момент в моей жизни. Это строго между нами, – сказал он конфиденциальным тоном.

– Конечно. – Глаза Челестины загорелись в ожидании откровений. Она теребила брошь с камеей у себя на груди.

– Моя жизнь в Андрии наскучила мне. Я подумываю о том, чтобы поселиться в каком-нибудь другом месте. Мои управляющие прекрасно справляются с имениями, и мне не нужно там присутствовать и руководить ими. В настоящее время Неаполитанское королевство не ведет войну и вряд ли это сделает в обозримом будущем, так что моя армия не нужна. И я могу в любое время обучить новых солдат, если возникнет такая необходимость. Вопрос в том, где же мне поселиться? В Неаполе? – Он пожал плечами. – Когда у меня там дела, я останавливаюсь в палаццо Карафа, что меня вполне устраивает, так что я не вижу необходимости что-то менять. Поэтому я думаю о том, чтобы приобрести виллу в каком-нибудь тихом месте у моря.

– Вы планируете поселиться в новой вилле вместе с женой?

– Моя жена очень любит Андрию. Это еще один вопрос, который я должен обдумать.

– Но она также любит вас.

– Простите меня, Челестина, но я не обсуждаю мою жену.

– Вы обдумываете, не поселиться ли вам в Амальфи, – с проницательным видом заметила Челестина.

– Возможно. Здесь очень красиво. Но меня также привлекают прибрежные районы на севере полуострова.

– Север, – произнесла она презрительно. – Для неаполитанца переехать на север – это очень серьезный шаг. Что же вас там привлекает?

– Этого я не могу сказать, – загадочно проговорил Фабрицио.

– Быть может, красивая женщина?

– Челестина! Хватит! – прорычал Лоренцо.

– Лично я в восторге от Феррары и Торино, – начала Антония и рассыпалась в похвалах этим городам и их обитателям.

Пока тетушка развлекала общество беседой на эту тему, Мария повернулась к Лоренцо. Очаровательно ему улыбнувшись, она спросила:

– Вы не считаете, что пришло время для помолвки Козимы?

– Она может выйти замуж, когда пожелает, – безразличным тоном ответил он.

Козима удивила всех, повернувшись к Марии и громко заявив:

– Да, я могу выйти замуж, когда захочу. Но я не могу выйти замуж за кого захочу, – и стукнула по столу. Она заговорила впервые за весь вечер.

– А за кого бы ты хотела выйти? – задала бестактный вопрос Антония. Козима закусила губу и уставилась в пустую тарелку. К досаде Лоренцо, Челестина объяснила:

– Весной наша дочь влюбилась, как это бывает с юными девушками, в весьма неподходящего молодого человека, жившего у нас в доме. В результате мы вынуждены были его удалить. Он забивал ее невинную головку разным романтическим вздором и внушил ей, что они с ним – Паоло и Франческа. Пожалуй, тут больше бы подошли Джованна д’Арагона и Антонио да Болонья. – Мария и Антония обменялись взглядами. – Разве неправда, Мария, что брак с человеком, который ниже тебя по положению, приводит только к трагедии?

– Так определенно кончилось у Джованны д’Арагона, – ответила Мария. – Тетушка Антония рассказывала мне о ней, когда я приезжала сюда ребенком, и она до сих пор не выходит у меня из головы.

– Кто такая Джованна д’Арагона? – спросил Фабрицио.

– Разве вы не слышали эту историю? – удивилась Челестина. – Она очень известна. Я полагала, ее знают все. Ах, по-видимому, со временем все забывается. Но здесь, в Амальфи, эту историю помнят. Она стала легендой.

– Она мне смертельно наскучила, – жалобным голосом сказала Козима. – Во всяком случае, у меня нет брата, который был бы кардиналом, так что я не понимаю, какое отношение она имеет ко мне.

– У тебя есть отец, брат и кузены, которые высоко ценят твою честь и не потерпят, чтобы ты вышла замуж за какого-то выскочку, – мягко произнес Лоренцо. – Так что ты должна извлечь из этой истории моральный урок. Фабрицио хочет ее узнать, так что я прошу тебя из вежливости к нашему гостю тоже послушать ее еще раз.

– И снова над ней задуматься, если у тебя есть здравый смысл, – добавила Челестина.

– Джованна д’Арагона была моей бабушкой, – начал Лоренцо, – хотя я ее никогда не знал. Она была очень красива, со светло-каштановыми волосами. У семьи д’Арагона еще хранятся ее портреты. По-моему, она была родственницей вашей бабушки, Мария.

– Да, она была ее двоюродной сестрой, – сказала Антония.

– Вот видите, Фабрицио? Семьи д’Авалос и Пикколомини связаны двойным родством. Она вышла за моего дедушку, впоследствии герцога Мальфи, в четырнадцать лет, родила сына и дочь, и они были счастливы до того момента, как умер мой дедушка. Джованне было тогда двадцать. Через какое-то время ее брат, кардинал Луиджи д’Арагона, нанял молодого управляющего, Антонио да Болонья, присматривать за ее поместьями. Она сразу же в него влюбилась, и он стал ее любовником. К несчастью обоих, это был не легкий флирт, а страстная любовь с обеих сторон. Джованна была весьма набожна, искренне набожна, в отличие от своего амбициозного брата, представление которого о небесах заключалось в том, чтобы все выше подниматься в иерархии Ватикана. Джованна не совершила адюльтер: и она, и ее любовник не были женаты. И, тем не менее, в глазах церкви она совершила смертный грех, и вскоре положение стало для нее невыносимым. Они с да Болонья тайно обвенчались, и она родила ему сына. О браке вскоре стало известно. Кардинал Луиджи был в ярости, потому что пятно на имени д’Арагона препятствовало его продвижению в Ватикане. Он удалил ее старшего сына – моего отца – из дома и взял на себя заботы о нем. Дочь, свою племянницу, он оставил с Джованной. Джованна и да Болонья сбежали на север, прекрасно понимая, что кардинал захочет отомстить и смыть пятно со своего имени. Да Болонья поехал вперед, чтобы устроить безопасный дом для своей семьи. Люди кардинала устроили засаду и убили его. Затем кардинал схватил Джованну, ее служанку, дочь и новорожденного сына, которого она родила от да Болонья. Он привез их сюда, в отдаленное Амальфи, и заточил в башне Торро делло Циро. Вы знаете ее, Фабрицио? Это древняя сторожевая башня на горе вон там.

– Да, я заметил ее. Очень мрачное место.

– Это так. Когда-то она была частью замка, который разрушался на протяжении столетий. Я не могу смотреть на эту башню, не думая о моей бедной красивой бабушке, заточенной в этом сыром, унылом месте. Наверно, зимой там было очень холодно. Она провела там много месяцев.

А в Неаполе никто не знал, что случилось с ней и с детьми. Они таинственным образом исчезли. Однажды ночью туда явились приспешники кардинала; они задушили Джованну, ее детей и служанку. Тела тайно захоронили где-то в лесу за башней. Их кости все еще там. Порой я думаю о том, не наткнется ли кто-нибудь на них однажды. – Он повернулся к дочери, подняв брови, и мягко предостерег ее: – Итак, Козима, тебе снова напомнили о том, что бывает с теми, кто хочет поставить любовь превыше всего.

– Да, мне напоминают об этом в сотый раз. И я в сотый раз отвечу, что эти обстоятельства не имеют ко мне отношения, – брюзгливо ответила она.

Фабрицио встретился взглядом с Марией.

– Что случилось с кардиналом? – спросил он.

– Убийства не были раскрыты официально, хотя в моей семье известно о судьбе Джованны. Карьера кардинала быстро шла в гору. Он закончил ее советником папы римского – уж не помню, которого, ведь это случилось шестьдесят лет назад. Мой отец вырос и женился на дочери самой знаменитой женщины своего времени, герцогине Констанце д’Авалос. Это моя вторая бабушка, и ее жизнь очень сильно отличается от жизни бедной Джованны. Я должен рассказать вам ее историю как-нибудь в другой раз.

– Я с удовольствием послушаю, – ответил Фабрицио, который очень хорошо знал ее от Марии.

– Она-то делала все что хотела, – проворчала Козима.

– Она делала все что хотела, потому что ей было тридцать лет, а тебе всего шестнадцать, – отрезала Челестина. – И она не была так глупа, чтобы захотеть выйти за простого учителя. И не так глупа, как Джованна, – заключила она с ударением.

– Джованна не была глупа, – настаивала Козима. – Ей не повезло, что у нее был такой скверный брат. – Она взглянула на Фабрицио и, покраснев, спросила: – Вы считаете, что она была глупой, Фабрицио?

– Я считаю, что она, наверно, была слишком благородна для этого мира, – ответил он.

– Слишком католичка, чтобы это пошло ей на пользу, – фыркнула Антония.

– А каково ваше мнение о ней, Мария? – поинтересовался Лоренцо.

– Как женщина я могу ее понять. Почему она должна была жить, как хотелось ее брату, чтобы способствовать его продвижению по служебной лестнице? А как же ее собственная жизнь? У нее были свои понятия о чести, и она руководствовалась ими. Она была необычайно храброй – не менее храброй, чем Констанца, но по-своему. Глупо ее судить. – Взглянув на Козиму, она продолжала: – Это не значит, Козима, что ты должна выйти за своего учителя. Твой отец очень тебя любит. Он не вынесет, если ты будешь вести убогое существование, без роскоши и привилегий, к которым привыкла. А это означает, что он был бы вынужден обеспечивать твоего мужа. Со временем ты бы начала питать презрение к мужчине, которого содержит твой отец, а ничто так не убивает любовь, как презрение.

– А ведь это главное, Козима, – воскликнул Лоренцо. – Почему же ни я, ни твоя мать не подумали объяснить тебе это? Вы стали мудрой, Мария.

– Не во всем, уверяю вас, – засмеялась она.

– Вы говорите на основании собственного опыта? – спросила Челестина. – Наверно, с таким мужем, как принц Веноза, не так уж легко. Вы начали питать к нему презрение?

– Вовсе нет! – вспыхнула Мария, оскорбленная этим грубым вопросом. Уж не выпила ли Челестина слишком много вина? – Напротив, я люблю своего мужа. Я восхищаюсь его вкусом и талантом. Люди, которые едва знают Карло, видят только его надменность, в то время как я знаю множество сторон его натуры. Я видела, как он чувствителен, как раз перед приездом сюда. Он был ужасно расстроен пожаром в Венозе. Его изящные руки дрожали. И не раз я наблюдала его в такие минуты, когда он был особенно уязвим. В отличие от многих неаполитанцев, он очень серьезно относится к своим обязанностям принца. И он нежный, любящий отец Эммануэле.

За исключением Козимы, все с удивлением смотрели на Марию во время ее маленькой речи. Она и сама была удивлена, потому что при всей любви к Фабрицио, после того как эти слова вырвались у нее, она поняла, что действительно так думает.

– Могу ли я попросить вас всех о чем-то? – спросил Фабрицио незадолго до своего ухода.

– Мы с радостью сделаем все, о чем вы попросите, – пообещала Челестина.

– Моя просьба может показаться странной. За исключением Лоренцо для всех вас до сегодняшнего вечера я был просто знакомым. Но теперь, надеюсь, все мы друзья.

В ответ послышалось дружелюбное бормотание, в то время как он обводил всех взглядом, по очереди глядя каждому в глаза. Он продолжал с мягкой настойчивостью, не спуская глаз с присутствующих:

– По причинам, которые я не могу открыть, необходимо, чтобы о моем пребывании в Амальфи было известно только вам, причем не только пока я здесь, но и после моего отъезда. Я прошу вас никогда не говорить об этом с другими. Я не преувеличиваю, когда говорю, что это вопрос жизни и смерти.

Он пристально посмотрел своими красивыми темными глазами на Челестину, поскольку она представляла самую большую угрозу, и обратился к ней первой:

– Челестина?

– Вопрос жизни и смерти для кого? – спросила она, в восторге от всего этого. – Для вас или кого-то другого?

– Для меня, – выдохнул он.

– Мой дорогой Фабрицио, вы дикий цветок редкой красоты, который был занесен ветром судьбы на нашу скромную клумбу. – Положительно, она слишком много выпила. – Положа руку на сердце, я клянусь выполнить вашу просьбу. Что касается более широкого мира, то мы не имели удовольствия видеть вас в своем обществе. Вы никогда здесь не были.

– Благодарю вас. Лоренцо?

– Мысль об этих кошмарных сессиях парламента без вашего присутствия вызывает у меня такое горе, что я клянусь честью дома Мальфи, что ни один член моей семьи не окажется недостоин вашего доверия, – звучно произнес Лоренцо.

– Козима? Вы сможете сохранить мой секрет?

Девочка покраснела до корней волос. Она едва могла говорить.

– Нет, никогда. То есть я хочу сказать – да-да, я обещаю, – запинаясь, ответила она. – Конечно, я обещаю!

– Как это мило с вашей стороны. Мария?

– Будьте уверены, что вы можете на меня положиться, Фабрицио, – сказала она спокойно. – Я не упомяну об этом никому, даже Карло. – Ей ужасно захотелось расхохотаться при последних словах, в которых заключалась такая ирония. Сам Фабрицио на минуту утратил невозмутимость, и она уловила, как голос его дрогнул, когда он сказал:

– Безмерно вам благодарен.

Заметили ли остальные? Мария оглядела стол. Нет. Фабрицио их просто заворожил. Если он так же использует свое обаяние и уверенность в себе в парламенте, то ничего удивительного, что он обладает такой властью над его членами. Ей пришло в голову, что Карло навязывает свою волю, вызывая страх; Фабрицио же делает это, используя свое мужское обаяние.

– Антония?

– Ничто не могло бы расстроить меня больше, чем мысль, что вы лежите мертвый, и кровь льется из какой-нибудь ужасной раны, – начала она, прижав руки к груди.

Пожалуйста, пожалуйста, только не переигрывай, молила Мария. Пока что все правильно: ее речь показывает, какой ужас случится, если кто-нибудь из них нарушит обещание. На лицах сидящих за столом было написано, что они разделяют страх Антонии.

– Меня ужасает, что такая власть над человеком столь отважным, как вы, отдана в наши слабые руки. Если в этом мире есть хотя бы капля любви, чести и справедливости, то никто из присутствующих здесь не заговорит о вашем пребывании в Амальфи – и уж конечно, это буду не я. Даю вам слово д’Авалос.

И какое значение имела неуверенность Марии относительно того, можно ли положиться на слово д’Авалос? Слова эти прозвучали весьма эффектно, что и требовалось.

Этот вечер так взволновал Челестину, что даже после ухода Фабрицио за полночь Мария и Антония вынуждены были сидеть и слушать ее пространные хвалы, возносимые необыкновенному гостю. Лоренцо пожелал им спокойной ночи и удалился в апартаменты своей любовницы. Челестина затронула неизбежную тему, к которой Мария была готова и подготовила Антонию.

– Наверно, у него есть любовница, вы так не считаете? – Они спокойно согласились с ней. – Это вполне вероятно, хотя могут быть и другие причины его пребывания здесь. Кем она может быть? Женщиной из местных? Но все они так непривлекательны. Возможно, она ниже его по положению. Например, дочь рыбака, 0, как это романтично! В конце концов, что он делал в той лодке? Наслаждался морем, по его словам? Возможно. Впрочем, он слишком сложная натура, чтобы его могла привлечь невежественная девушка. Это может быть только знатная дама – замужняя, конечно. Возможно, это дама с севера. А зачем же еще ему перебираться на север? А может быть, у него нет никакой любовницы. Что, если он замешан в чем-то незаконном? Пиратство. Контрабанда. Измена, Возможно, он перешел к французам и собирает армию. Он упомянул войну. Только представьте его на лошади, с черными волосами, развевающимися на ветру, размахивающего шпагой – во главе армии. Все говорят, что он бесстрашный воин. Его называют Марсом. Карафа восставали в прошлом против испанцев. Разве Павел IV, папа римский из рода Карафа, не подстрекал к гражданской войне в Неаполитанском королевстве? Но разве Фабрицио Карафа может быть предателем? Нет, нет, конечно, все дело в любовнице.

И так продолжалось больше двух часов. Антония получала удовольствие от всей этой чуши, притворяясь, будто пытается отгадать мотивы поведения Фабрицио, но Мария была скованна. Она впервые почувствовала, какова плата за тайную любовную связь: нужно лгать и делать вид, что ее ничего не связывает с Фабрицио. Она поднялась по лестнице в свою спальню, охваченная вихрем эмоций, и непоследней из них был страх от того, что она могла невольно выдать себя, и мука от того, что нельзя заявить о своей любви всему миру. Вот что ей хотелось сказать: «Фабрицио Карафа любит меня, как никогда не любил другую, и все вы, женщины, можете смотреть на него и вздыхать, но он мой, и только мой». А так Фабрицио был свободен в глазах всего общества, если не считать жену, которая, по общему мнению, была для него обузой. Мария не могла публично предъявить на него права, что было чревато муками ревности, – ведь его считали доступным для других женщин. И, что хуже всего, из-за этого возникало ужасающее чувство пустоты: единственное, что придавало смысл ее жизни, было скрыто от всех. Она не существовала как возлюбленная Фабрицио.

А затем она начала мучиться тем, что впервые за две недели проводит ночь без Фабрицио. Она лежала без сна и мысленно посылала ему призывы, чтобы он пришел к ней, несмотря на риск.

Перед самым рассветом она не выдержала. Быстро одевшись в простое платье, она накинула темную накидку с капюшоном и крадучись спустилась по боковой лестнице.

Это была жутковатая прогулка во мраке по пустынному городку. Тишину нарушал лишь завораживающий ритм волн. Торре делло Циро нависал над Марией, как грозный рок. Она испугалась, представив себе, как в темноте шныряют всякие проходимцы, и пустилась бегом. Никогда прежде ей не приходилось идти по улице глухой ночью одной.

Она приблизилась к лестнице кафедрального собора, который возвышался над кошмарным лабиринтом безлюдных уголков, куда не проникал даже лунный свет. Призрачный белый камень лестницы манил ее. Мария остановилась, чтобы отдышаться, и подумала было повернуть назад. Ее взгляд лихорадочно обыскивал пространство между ступенями и фундаментом собора, где были ниши, в которых часто ютились нищие. Однако ей было не устоять перед соблазном: ведь Фабрицио так близко. Мария вообразила, что он почувствует, что она в опасности, направится к ней с другой стороны. В любую минуту он может появиться на верхней площадке лестницы. Непременно появится. Почему же его все нет? Он любит ее меньше, чем она его, – иначе он был бы уже здесь. Она снова побежала, и шум в ее ушах заглушал звуки моря, а капюшон накидки свалился с головы, открывая распущенные волосы.

Тучному слабоумному, затаившемуся в логове у лестницы, она явилась, как видение во сне. Хромая, он выполз из темноты и схватил Марию, когда она пробегала мимо него. Хотя бы прикоснуться к такому видению! Положить свою лапу ей на грудь! Он заурчал от радости. Хотя Мария пришла в ужас, она знала, что нельзя кричать. Она ударила его по ноге, и он выпустил ее, но побежал за ней вверх по лестнице на четвереньках. Добравшись до самого верха, Мария оглянулась и чуть не вскрикнула при виде этого человекообразного паука, находившегося от нее всего в нескольких шагах. Урча и хрюкая, он крался за ней по тропинке к зеленой двери, которая была заперта. Она отчаянно заколотила в дверь, не отрывая глаз с приближающегося урода.

Открылось окно, и в нем показался один из солдат Фабрицио. Он прибежал и открыл дверь как раз в тот момент, когда слабоумный снова протянул руку к Марии.

– Убирайся, или я тебя убью, – рявкнул солдат, размахивая шпагой.

Идиот уныло захромал прочь.

– Вы не пострадали, синьора?

– Нет, только испугалась.

Внутри, в доме, Фабрицио мчался вниз по лестнице со шпагой в руке.

– Мария! Что случилось?

Она качала головой, дрожа и рыдая, когда он обнял ее и притянул к себе.

– Как ты мог ко мне не прийти? – рыдала она.

– Тише, тише, – прошептал он, поглаживая спину Марии, чтобы успокоить ее. – Мы же так условились. – И рассмеялся.

Она отпрянула от Фабрицио и ударила его изо всех сил.

– Как ты можешь смеяться? – закричала она. Он нахмурился, поднося руку к щеке.

– Я смеялся от счастья при мысли, что ты без меня не можешь. – Схватив ее за руки, он принялся покрывать ее лицо быстрыми поцелуями. Потом остановился и серьезно на нее посмотрел. – Это безумие с твоей стороны – приходить сюда одной глухой ночью. Что с тобой случилось?

Все еще дрожа, она рассказала о полоумном.

– Почему же ты не взяла с собой Лауру? – спросил он.

– Это увеличило бы риск, что нас увидят или услышат. Ты, конечно, это знаешь.

– Мария, – произнес он раздраженным тоном, – а то, что ты пришла одна, увеличило риск, что тебя могли изнасиловать или убить – или и то и другое. Ты никогда больше не должна так рисковать. Мы и так рискуем своей жизнью. Мария, я прихожу к тебе, когда ты хочешь. Ты не должна подвергать нас еще большей опасности, нарушая договоренность из каприза. Поклянись мне, что никогда больше не сделаешь ничего подобного.

Она улыбнулась, став спокойнее. Вдруг она почувствовала, что важно только то, что она здесь, с ним.

Впервые они не сразу пошли в спальню Фабрицио, а сидели рядышком на диване, со смехом обсуждая вечер у Пикколомини. Она призналась ему в своем испуге, когда он заговорил о том, что присматривает место, где бы поселиться. Он никогда не говорил с ней о таких планах. Он сказал, что это выдумка, но добавил, что мечтает о том, как в один прекрасный день у них будет свой собственный дом. Он признался, что приревновал ее, когда она так расхвалила Карло.

– Я не хвалила его, – возразила она. – Я защищала его.

Приближался полдень, и Мария сидела перед зеркалом в туалетной комнате Фабрицио, а он расчесывал ей волосы и пытался соорудить прическу, хотя бы отдаленно напоминающую те, которые делала ей Лаура. Будет странно, если ее увидят на улице с волосами, разметавшимися по плечам. Они решили просто заплести косы и уложить их вокруг головы, скрепив испанским гребнем, который нашелся у Фабрицио на вилле. Круглые мягкие груди Марии выглядывали из незастегнутого лифа, и она чувствовала себя Венерой, совершающей свой туалет с помощью Адониса. Фабрицио расчесывал ее, отвлекаясь на две соблазнительные груди и еще на две в зеркале, и время от времени ласкал ее соски. Он наслаждался, перебирая ее роскошные волосы, наклонялся, чтобы вдохнуть их аромат и уткнуться в ее белую шею, проводя по ней губами и покусывая, когда она выгибала спину; а когда она откидывала голову, их уста сливались. После поцелуя он улыбался их отражению в зеркале. Выпрямившись, он смотрел в глаза ее отражению, и его лицо становилось серьезным.

– Эти последние недели были раем, – сказал он. – В будущем мы должны находить дальнейшие возможности для такой полной свободы. Но сейчас змея под видом Челестины проникла в наш эдем…

– Ты начинаешь выражаться в ее стиле, – рассмеялась Мария.

– Да. Я не знал, что это так заразительно, хотя на этот раз метафора уместна. Опасность, которую мы всегда ощущали вокруг нас, обрела реальную форму. Ты понимаешь, мой ангел, что я больше не могу приходить к тебе в комнату после полуночи?

– Да, – ответила она с печальным вздохом.

– И что ты никогда больше не должна приходить сюда ночью?

– Да.

– И что мы не можем больше гулять вместе?

– И не можем больше заниматься любовью под шум волн в той маленькой пещере на пляже возле Минори?

– Да, моя дорогая, да, – пробормотал он. – Неразумно бывать где-либо вместе. Меня уже знают в этом городке в лицо. Люди интересуются мной. Как знать, с кем еще тут можно столкнуться? Челестина вольна подозревать что ей угодно, но мы не должны давать ей в руки доказательства, появляясь на улице вместе. Ты согласна?

– Да.

– Теперь наш мир ограничен этими комнатами – это все, что у нас осталось в Амальфи. Мы можем счастливо проводить здесь время днем, и нам довольно этого мира, ведь наша любовь бесконечно изобретательна, не так ли?

– Да, – засмеялась она.

Чтобы продлить свои восторги, они еще раньше начали играть в утонченные эротические игры, – это были живые картины с сюжетами и костюмами. Они делали это не всегда – только когда были в особенно шаловливом настроении и когда имели много времени в запасе. Они начали с того, что разыграли победоносную битву Констанцы д’Авалос с французским королем в виде любовной схватки, но вскоре сообразили, что могут исполнять роли любых двух человек, исторических или воображаемых. Слуга Фабрицио всегда паковал для своего господина обширный гардероб, когда тот путешествовал, и Мария с восторгом наряжалась в его одежду, изображая то Юлия Цезаря, то бездарного поэта, то могущественного султана. Это были персонажи собственных пьес. Фабрицио часто играл женские роли, надевая драгоценности Марии, меха, ночные сорочки с кружевами. Вначале он страдал от этого, но потом вошел во вкус и получал удовольствие, меняясь ролями с Марией, которую это заводило. Таким образом, они открыли для себя пьянящий мир причудливых и новых эротических наслаждений. Он никогда не знал женщины, подобной ей, а она никогда не могла вообразить любовника – тем более такого мужественного, как Фабрицио, – который позволил бы себе стать ее игрушкой.