Текст книги "Искушение Марии д’Авалос"

Автор книги: Виктория Хэммонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Карло в первую очередь считает себя принцем, думает о себе как о принце. Со временем, возможно, для него будет важнее то, что он музыкант, нежели принц, так как и по таланту, и по темпераменту он прежде всего музыкант.

Но в настоящий момент он принц. А поскольку ты жена принца, то он считает тебя своей собственностью. Он большой собственник. Я наблюдал за ним, когда он с тобой. Он любит твою красоту, но не любит твое тело и твою душу, как люблю я. Он сторонится тебя, не так ли?

– Да.

– Я знаю, потому что таков уж Карло. Это связано с тем, что я сказал тебе в «Ла Сирена»: Карло принадлежит только Карло. Он заточён в себя. И порой в его глазах я вижу что-то такое, не знаю… – Фабрицио нахмурился, размышляя. – Кажется, он носит в себе какую-то тайну, которая его терзает. А эти мрачные приступы, которые на него находят, – наверно, они коренятся в каком-то несчастье. Кто знает, что это такое.

Как проницателен Фабрицио! Марией овладело искушение рассказать ему о странных привычках Карло. Возможно, как мужчина он прольет на них свет. Но при всей любви к нему было бы подло раскрывать тайны Карло любовнику. Ее муж не заслужил такого предательства. С той вершины счастья, на которой она теперь стояла, ей было жаль Карло.

– О чем ты думаешь? – спросил Фабрицио, перебирая ее волосы.

– Что, пускаясь в наше с тобой путешествие, я начинаю понимать, какой ты на самом деле, как ты проницателен. Я думала о тебе только как о мужчине, который привлекателен, опасен, красив, как Бог, отважен, как Марс, – именно так тебя называют, и я уверена, тебе это известно, – словом, как о мужчине, перед которым я должна устоять – или погибнуть. Но теперь я начинаю видеть за этими романтическими представлениями реального мужчину. Это достаточно искренняя лесть, на твой взгляд?

Он рассмеялся, очарованный ее словами.

– Закончи, что ты говорил о Карло, – попросила она.

– Это как раз то, что ты можешь счесть нелогичным. Я думаю, если бы Карло знал, что мы любовники, и мы вели себя достойно и не стали объектом сплетен, он каким-то образом это принял бы или, возможно, посмотрел сквозь пальцы. Конечно, он бы злился и ревновал, но со временем его злость прошла бы. Ты заметила, что он сделал на прошлой неделе в «Ла Сирена»? Конечно, заметила. Он практически толкнул тебя в мои объятия.

– Ты преувеличиваешь, Фабрицио. Он просто попросил меня потанцевать с тобой.

– А почему он это сделал? Просил ли он тебя танцевать с кем-нибудь еще из его друзей?

– Что ты хочешь сказать? Что Карло хочет, чтобы мы стали любовниками? Ты бы так не думал, если бы видел его реакцию на то, что я ножу перстень, который ты заказал для Беатриче. Он запретил мне его носить.

– Потому что это перстень Карафа, да?

– Куда ведет этот разговор, Фабрицио?

– К тому, что я интуитивно знаю: Карло не причинит тебе вреда. Ты – самая изысканная жемчужина в его короне принца, неотъемлемая часть того эстетического мира, который он для себя создает. Если принцесса плохо себя ведет, она будет наказана, но, в конце концов, ее простят. Не пойми меня превратно, Мария. Разумеется, я не предлагаю, чтобы мы не были очень осторожны и скрытны, поскольку я не могу перенести мысль, что он тебя накажет. Если он когда-нибудь тебя ударит, я убью его.

– Не говори об убийстве, Фабрицио. Некоторым женщинам льстит мысль, что их любовники готовы убить за них. Меня она не прельщает. Даже если бы в результате мы с тобой провели всю жизнь вместе, в любви и гармонии, я бы не хотела видеть Карло мертвым.

Фабрицио залился краской от ревности. Себе в утешение он накрыл рукой грудь Марии, заявляя права на нее.

– Я позабочусь о том, чтобы о наших свиданиях никто никогда не узнал, – пообещал он. – Единственный человек, который знает, что мы здесь, – это Антония. Находя места для наших свиданий, я буду так же хитроумен, как сам Улисс.

Размышляя впоследствии над словами Фабрицио о Карло, она сочла их противоречивыми. С одной стороны, он сказал, что Карло может принять их любовь, а с другой стороны, предполагал, что он может Марию наказать. Это свидетельствовало о том, что даже Фабрицио не мог предсказать, как поведет себя Карло, если обнаружит, что они вступили в любовную связь.

В ту же ночь, позднее, они выскользнули из ворот сада в поджидавшую карету, и Фабрицио отвез Марию во дворец Антонии, находившийся поблизости, в Мерджеллине. Если бы кто-нибудь поинтересовался местонахождением Марии, ему бы ответили, что именно здесь она провела последние три дня.

Антония попыталась повлиять на этих двоих взрослых людей, которые вели себя как дети, потеряв голову от счастья, но при виде их печали от неминуемой разлуки она посмотрела сквозь пальцы на то, что Фабрицио остался с Марией и в эту ночь.

На следующий день Антония постучала в дверь Марии рано утром. Молчание. Она слегка приоткрыла дверь.

– Я вхожу, – заявила она и вошла. Она уселась в ногах кровати, очарованная видом этой пары среди смятых простыней, и обратилась к Фабрицио: – По крайней мере вы, человек решительный и отважный, судя по общим отзывам, должны взять на себя ответственность за опасность, которой подвергаете вас обоих. Карло говорил со мной весьма подозрительно перед своим отъездом, и, возможно, он решит захватить Марию врасплох, вернувшись раньше времени. Вы просто должны сейчас же уехать, Фабрицио. Лаура ждет, чтобы одеть свою госпожу. А ты, Мария, должна подумать о том, что скажешь этой девушке.

Я оставлю вас и вернусь через десять минут. Вы должны одеться и подготовиться к отъезду, Фабрицио.

В то утро они проснулись рано, скорбно прощаясь друг с другом и планируя следующую встречу. Фабрицио поцеловал Марию в последний раз и отбыл.

– Даже королевы позавидовали бы твоему счастью в постели с таким мужчиной, – сказала Антония. – Ты только взгляни на себя! Такой восторг в сто раз благотворнее, чем все косметические припарки в мире. Ты снова расцвела и выглядишь на десять лет моложе. Твой герой вернул тебя из подземного царства на солнечный свет. Хотела бы я, чтобы Фабрицио Карафа назначил мне встречу в летнем домике. Я еще не слишком стара для таких развлечений. Ты должна сказать Карло, что провела эти последние дни со мной, принимая процедуры для улучшения цвета лица, иначе он удивится. Этот человек замечает абсолютно все, даже легкое трепетание век. Не могу тебе выразить, как я за тебя боюсь, моя дорогая.

Мария вернулась в Сан-Северо в смятении, сознавая свою раздвоенность. Ее лучшая часть, ее другое «я», отныне тайное, осталась с Фабрицио. Теперь ее жизнь будет состоять из радостей урывками, за которыми будут следовать долгие дни лицемерия и долгие ночи, когда ее будут одолевать приступы горя от потери Беатриче. Она никогда не знала, когда они захватят ее врасплох. Проходили целые часы, когда она не думала о дочери, и вдруг в следующую минуту, даже днем, на нее нападала такая тоска от невозвратной потери, что она закрывала лицо руками и начинала рыдать. Фабрицио притупил острие этого горя, тем более что сама Беатриче так любила его, но это горе будет с ней всегда, всегда.

Она стремилась быть с Фабрицио каждую минуту, но, поскольку это было невозможно, она поклялась, что справится с этим как женщина, которая знает, что ее любят, а не как глупая влюбленная девчонка, и найдет способ осветить радостью любви другие стороны своей жизни.

Карло вернулся на следующий день после ночи, проведенной ею с Фабрицио у Антонии. Поздно вечером Карло пришел в спальню Марии. Она сидела в постели, делая примечания к тексту о Констанце д’Авалос. Казалось, она писала его в другой жизни. Карло не спал с ней со смерти Беатриче. Она сказала ему, что не хочет снова забеременеть, пока что нет, и он уважал ее желание, хотя и дал понять, что в будущем хотел бы еще детей. Теперь, когда Мария принадлежала Фабрицио, она смутно надеялась, что такое положение дел может длиться бесконечно. Мысль о том, что Карло к ней прикоснется, мучила ее. Но сегодня она поняла, что он в чертовски мрачном настроении, и сна не посмеет ему отказать.

Она положила рукопись на стол и откинула простыни с его стороны постели.

– Иди сюда, Карло – сказала она.

Он присел на край кровати.

– Что ты пишешь? – спросил он.

– Я вычитываю рукопись о Констанце, полагая, что должна ее закончить.

– Покажи ее мне, – попросил он.

Она вручила ему томик в кожаном переплете. Он пролистал его, а затем, к ее удивлению, углубился в чтение.

– Я понятия не имел, что у тебя такая фамильная гордость, Мария, – сказал он, закрывая томик и кладя его обратно на стол. – Это весьма интересно. Ты должна это закончить.

– Я намереваюсь это сделать. – Она наклонилась и погладила его щеку, надеясь успокоить. – Ты чувствуешь себя несчастным, Карло?

Он накрыл ее руку своей, прижал к своей щеке, потом отнял и коснулся губами. Она радовалась, что между ними возникла нежность, Любовь к Фабрицио сделала ее мягче и увереннее в себе.

– У меня приступ меланхолии, – сказал он. Потом добавил: – Нет, это не меланхолия. Какая-то тяжесть, чувство обреченности.

– Это пройдет, – утешила она.

– Нет, – нахмурился он. Он уронил ее руку, поднялся с постели и начал шагать по комнате, прижав руки ко лбу. – Что-то меняется вокруг меня, и я не могу понять, что именно.

Мария запаниковала.

– Дело во мне, Карло, – начала она, вдруг испугавшись его и опередив, так как почувствовала, что сейчас он скажет: «Это связано с тобой».

Он пристально взглянул на нее:

– Правда? Что же тебя изменило?

Она понятия не имела, что говорить, но вдруг слова сами потекли:

– Я начинаю приходить в себя после смерти Беатриче. Я начинаю привыкать к тому, что этот мир – несчастливое место, и не нужно пытаться искать счастье в других, как я делала всегда. Нужно найти его в себе самой.

Карло снова сел на кровать.

– Это лишь полуправда, Мария. Скажи мне остальное.

– Мне очень трудно говорить подобные вещи, это меня смущает.

– Скажи мне! – чуть ли не закричал он.

– Хорошо. Недавно ты сказал мне, что, возможно, любишь меня не так, как мне бы хотелось. Это правда. По твоим словам, ты принадлежишь только себе. Когда-то я хотела… быть тебе ближе. Теперь я приняла все как есть.

– Почему?

– Ты хочешь, чтобы я тосковала по твоей любви всю свою жизнь?

– Что же такое случилось, что ты перестала тосковать?

– Время. Прошло время.

Он едва ли услышал ее ответ. Его глаза то встречались с ее, то смотрели на ее волосы, шею, занавеси кровати, красное бархатное кресло. Она чувствовала, как в нем нарастает возбуждение.

– Возможно, ты любишь другого, – сказал он.

Теперь возврата не было. Он насквозь ее видит, даже если она станет отрицать. Это приведет его в ярость.

– А если люблю?

Пока он это обдумывал, его взгляд продолжал беспокойно блуждать. Потом он упал на перстень Беатриче на столике возле кровати. Мария вся сжалась. Он пристально смотрел на перстень, словно раздумывая, не выбросить ли его в окно. Потом перевел взгляд на Марию.

– Если это так, я прошу тебя пока что держать это про себя, Я подожду, пока буду чувствовать себя лучше, чтобы рассматривать подобный вопрос.

– Я всегда буду твоей женой, Карло.

– Нет, если ты шлюха другого.

– Я не шлюха! – закричала она. – Как ты смеешь говорить мне такое!

– Ты привыкла считать себя добродетельной. Если ты любишь другого и согрешила с ним, ты уже не добродетельна. Поэтому у тебя больше нет права выражать праведное возмущение такими словами.

– Ты рассуждаешь как священник, как этот молодой святоша, который всегда при тебе. Не вам говорить мне о добродетели. Он добродетелен? А ты? Ты имеешь представление о том, что…

Он смотрел на нее в изумлении. Что-то похожее на страх отразилось в его глазах. О, теперь действительно нет возврата. Как она могла позволить себе сказать такое?

– Имею ли я представление о чем? – произнес он с угрозой в голосе.

Она покачала головой. У нее сдавило горло, и слезы потекли по щекам. Она закрыла лицо руками.

– Ты должна мне сказать, что имеешь в виду, Мария. Я не уйду отсюда, пока ты этого не сделаешь.

– Я не знаю, что я имела в виду, – рыдала она. – Я это не понимаю. Я слышала, что этот священник иногда спит в твоей постели. Подразумевают, что в этом есть что-то чудовищное.

Карло глубоко вздохнул, бормоча себе под нос. Он отнял руки Марии от ее лица.

– Перестань плакать, Мария. Мне не следовало называть тебя шлюхой. Это было сказано в гневе, а я больше не сержусь – на тебя. Кто рассказал тебе эту непристойную сплетню?

– О нет, Карло, не принуждай меня.

– Я должен знать. Я должен знать, кто говорит обо мне такие вещи.

– Это было сказано мне конфиденциально. Это была не сплетня, а предостережение, касающееся Беатриче. Не бойся, что эта особа…

– Значит, это был кто-то из Карафа, не так ли?

– Да. – Мария заколебалась, придя в ужас от того, что он может заподозрить Фабрицио. – Мадделена.

– Эти проклятые Карафа! – заорал он. – Они вьются и жужжат вокруг нас, как осы вокруг меда.

– Если они так раздражают тебя, почему ты заставил меня танцевать с Фабрицио Карафа? – крикнула она в ответ.

– Потому что ты не могла отвести от него глаз, – медленно произнес он уже тише.

Она в недоумении нахмурилась.

– Если это было так, почему ты не поступил наоборот? Разве не естественнее было бы желать, чтобы я с ним не танцевала?

Карло взглянул на свою руку с длинными пальцами.

– Несколько месяцев ты была настоящим призраком. Ты помнишь, что я тебе сказал? Твои глаза были словно незрячие. Потом их ослепила красота, и к тебе вернулось зрение. Я знаю силу красоты – она может исцелять. Она исцеляет душу или волнует ее – в зависимости от того, что необходимо душе. Я не настолько по-глупому ревнив, чтобы отказать тебе в минутном удовольствии с мужчиной, чья красота заставит тебя почувствовать, что стоит жить. Да еще тогда, когда ты была так больна. Я думал, что обречен провести остаток жизни с привидением.

– Пользуясь твоими же словами, Карло, я считаю, что это всего лишь полуправда.

– Тогда я не знаю, какова вторая половина. Я не всегда понимаю, почему поступаю так или иначе. Тебе известно, у меня бывают причуды.

– Может быть, ты также извращен.

– Это возможно.

– Я должна кое-что сказать тебе, Карло, – сказала она нервно.

– Да? Я жду, – сказал он со странной усмешкой.

– Эти… эти сплетни о тебе. Думаю, они исходят от одного из наших слуг.

– В самом деле? Почему ты так считаешь?

– Потому что Мадделена сказала, что это исходит от слуг.

– Ее слуг?

– Она не уточняла. Но откуда ее слуги могут знать о… твоих привычках. Если это исходило от них, то, разумеется, сначала им рассказал об этом один из твоих слуг.

– Ты хочешь защитить Мадделену Карафа. Твоя преданность этой семье меня удручает. Это предательство по отношению ко мне и к этому дому.

– Нет, Карло.

– Да. – Он взял рукопись с кровати, подошел к столику, стоявшему со стороны Марии, и положил на него рукопись. Потом уселся на кровать, совсем близко от Марии. Он все больше возбуждался, но маскировал это преувеличенным спокойствием. – А теперь я должен кое-что сказать тебе, Мария, – сказал он доверительным тоном.

– Да? – спросила она, снова поддаваясь панике.

– Я заметил, что после того, как ты танцевала с Фабрицио Карафа, вы вдвоем на какое-то время покинули комнату. Вас не было больше получаса. Куда вы ходили?

Вот оно что. Он что, собирается ее помучить? Его цель ясна: следующий час или около того он будет ее допрашивать, пока она не признается, что у нее роман с Фабрицио. С этой целью он и пришел в ее спальню сегодня вечером. Неожиданный экскурс в его собственную тайную жизнь лишь ненадолго его отвлек. Когда откроется правда, Бог знает, что он сделает. Пока что он не прибегал к насилию. Когда у него в прошлом случались приступы, он злился на нее, терроризировал ее, но никогда не поднимал на нее руку. Однако она подозревала, что сегодня кончится этим. Он будет бить ее снова и снова, быть может, изувечит.

– Ты играешь со мной, не так ли, Карло? Как кошка с маленькой птичкой. Ты даешь мне немножко попорхать, чтобы я впала в заблуждение, думая, что свободна, а потом нанесешь удар. Надеюсь, ты не будешь разочарован, узнав, что мне нечего скрывать. Фабрицио повел меня наверх, чтобы показать сокровища принца Карафа ди Стильяно. Между нами не произошло ничего недозволенного.

– Я не разочарован. Почему ты так решила? Наоборот, я чрезвычайно доволен, что моя жена провела полчаса наедине с мужчиной, чья красота ее явно ослепила, и между ними не произошло ничего, носящего амурный характер. Я горжусь твоей репутацией добродетельной жены и теперь вижу, что она вполне заслуженна. О чем вы с ним беседовали?

Мария нетерпеливо вздохнула. Он наблюдал за ней с язвительной усмешкой, как кот за птичкой.

– О предметах в этой комнате.

– Конечно! – воскликнул он с сарказмом. – 0 предметах в комнате! Я знаю эту комнату. Принц водил меня туда несколько раз, чтобы показать новые приобретения. У него есть чудесные вещи. О каких же вы говорили?

– О драгоценностях, зеркалах – уж не помню, о чем еще. Я запрещаю тебе вот так меня допрашивать, Карло. Я не совершила никакого преступления. Это унизительно.

Он схватил ее за запястье и крепко держал.

– У меня есть все права тебя допрашивать, – произнес он с угрозой. – Если ты не совершила никакого преступления, тебе нечего бояться.

Он отпустил ее руку. Она потерла запястье, морщась от боли.

Он продолжил более вежливым тоном:

– Я припоминаю, что у принца есть две-три древних вещи исключительной красоты, к тому же это раритеты. Карафа показывал тебе что-нибудь из них?

– Да, ожерелье, которое, как говорят, принадлежало Клеопатре, – золотое, с драгоценными камнями. Очень изысканное. Ты его знаешь?

– Конечно, знаю. Ты видела, как оно мерцает? Карафа вынимал его из горки?

– Да. Там было темно, так что он вынул его и показал возле свечи. При свете свечей.

– Он надевал его тебе на шею?

– Я надела его сама, – ответила она, неприятно пораженная скрытым вуайеризмом этого вопроса. Казалось, Карло получает какое-то извращенное удовольствие, выспрашивая детали момента близости между ней и Фабрицио.

– И ты видела себя в нем?

– Да, я посмотрела в зеркало.

– И как ты выглядела?

– Оно мне не идет. В нем я выглядела бледной. Оно бы лучше выглядело на женщине с более темной кожей.

– И все-таки мне бы хотелось увидеть его на тебе. И какое у тебя было чувство от того, что на тебе ожерелье Клеопатры?

Карло пристально всматривался в ее лицо. К своему отчаянию, она невольно покраснела. Он говорил не об ожерелье, а о том, что происходило между нею и Фабрицио. Мария безмолвно проклинала злополучное украшение.

– Это вызывало волнение – знать, что вещь, касавшаяся ее кожи, сейчас касается моей. Естественно, что такая мысль пришла мне в голову. Не знаю, почему ты находишь нужным задавать мне и такой вопрос.

– Я тебе скажу, почему. Ты надеваешь ожерелье Клеопатры, это вызывает волнение, как ты говоришь, – наверно, незабываемое ощущение. Однако ты ничего мне об этом не сказала. В карете ты молчала по дороге домой. Жена, которая только что надевала ожерелье Клеопатры, несомненно, рассказала бы об этом мужу. Я нахожу очень странным, что ты этого не сделала.

– Я забыла об этом.

– Забыла об этом! – Он рассмеялся, и смех его прозвучал пронзительно и зловеще. Потом он подался вперед и сказал: – Только не говори мне, что ты забыла об этом, потому что думала о смерти Беатриче. Последнее время ты слишком часто пользуешься этим как отговоркой. Я удивлен, что ты так унижаешь память о своей дочери. Подобная двуличность тебе не идет. Твои мысли определенно были далеко, но не с Беатриче. Ты думала не о Беатриче.

Мария смотрела на него, ошеломленная.

– Ты высказывал много жестоких вещей, Карло, но это самая жестокая из всех. Понимаешь ли ты, что говоришь? Как я могу использовала смерть Беатриче в качестве отговорки? – Она повысила голос. – Отговорку для чего? Я даже не упоминаю ее при тебе. Я держу свою скорбь при себе, поскольку знаю, что ты не терпишь моих слез. Скажи мне, что ты имеешь в виду, или извинись.

Он взял со стола перстень и повертел в пальцах.

– Интересно, берешь ли ты его ночью в постель только из-за Беатриче, – холодно выговорил он и положил перстень обратно. – Так где же были твои мысли в тот вечер?

Она хотела крикнуть, чтобы он убирался из ее комнаты, но знала, что ничего этим не добьется. Она должна сохранять спокойствие, иначе он сорвется.

– С того времени прошли недели. Как ты можешь ожидать, что я вспомню?

– Потому что я считаю, что ты помнишь.

– Ты меня утомляешь, Карло. Уж если ты обладаешь таким талантом читать мои мысли, тогда напомни мне, о чем я тогда думала.

– Карафа сказал, что любит тебя?

Вот он снова, этот вуайеризм.

– Да.

– Может быть, ты думала об этом.

– Нет, не думала! Я сказала ему там, что между нами ничего не может быть.

– Что он ответил?

– Он спросил меня, что ему делать, и я ответила: «Ничего, совсем ничего».

– А затем вы вернулись вниз?

– Да.

– Он тебя коснулся?

– Нет.

– Да, похоже на то: у Карафа был расстроенный вид.

Карло встал. К ее удивлению, он снял свой длинный черный халат, погасил свечи и улегся в постель рядом с ней. Она испугалась, но одновременно почувствовала облегчение от того, что он не поднял на нее руку и прекратил допрос. Он обнял ее. Она это выдержит. Нужно, чтобы он получил наслаждение, нужно даже попытаться получить удовольствие самой, чтобы он не догадался, что она тоскует по другому. На эту ночь она должна изгнать Фабрицио из своих мыслей, словно ее тело и ум остались такими же, как до того, как она стала его любовницей.

Карло ласкал ее тело своими длинными пальцами, легко и нежно. Напряжение спало, она начала расслабляться.

– Больше не плачь, Мария, – прошептал он, стирая с ее лица слезы. – А то я подумаю, что ты меня не хочешь. – Он начал играть на ней, как на инструменте, – ритмично, сначала медленно, затем быстро, сначала мягко, потом сильно. У нее вырвался трепетный вздох. Его тело было словно наэлектризовано. Никогда еще он так не возбуждался. Она вдохнула фиалковый запах его волос, который всегда любила. – Сколько раз ты видела Карафа с того вечера? – прошептал он.

– Один раз, – ответила она более или менее правдиво.

– Как долго?

– Несколько часов, – солгала она. Она обнаружила, что может лгать ему в темноте. Он не видел ее лица, и ее не смущал его пристальный взгляд.

– Твое тело стало другим, – сказал он.

– Каким? – спросила она, боясь того, что он скажет.

– Оно более мягкое и влажное.

– Это от того, – прошептала она ему на ухо, и сердце ее бешено колотилось, – что ты меня сегодня ласкаешь. Обычно ты этого не делаешь.

– Сказал ли тебе Фабрицио Карафа снова, что любит тебя? – Она ожидала этого вопроса раньше, еще до того, как он лег с ней в постель, и приготовила ответ.

– Да, – сказала она. – Но он не домогается меня, как твой назойливый дядюшка Джулио домогался как-то раз. – Ее ответ оказал действие, на которое она рассчитывала: Карло замер, спина его напряглась.

– Ты должна рассказать мне об этом завтра. Но что ты ответила Карафа?

– Что я твоя жена и не хочу причинять тебе вред.

В конце концов, она все-таки подумала о Фабрицио, вызвала в памяти его лицо, свой экстаз с ним, вообразила, что это он двигается сейчас в ней.

– Я тебе не верю, – сказал Карло.

– Тсс, Карло, – прервала она его, кусая его шею, как кусала шею Фабрицио, отдаваясь ритму и повинуясь своим ощущениям.

Вопреки обыкновению, Карло скоро заснул рядом с ней тяжелым сном. В ту ночь он не вернулся в свою комнату.

Когда на следующее утро Мария услышала, что он встает с кровати, она не открыла глаза, опасаясь, что он не в настроении. Последние слова, сказанные им, были: «Я тебе не верю». Чему он не верил? Тому, что она сказала о его дяде, или тому, что она дала Фабрицио такой ответ? Быть может, и тому и другому.

Она открыла глаза. Лучше оказаться с ним лицом к лицу сейчас, чем провести весь день, а быть может, и следующий, в тревоге.

– Карло, – тихо позвала она.

Он направлялся к двери. Вернувшись, он встал в ногах кровати, глядя на Марию.

– Только не говори мне теперь, что ты не шлюха, – сказал он и вышел из комнаты.