355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Виктория Хэммонд » Искушение Марии д’Авалос » Текст книги (страница 21)
Искушение Марии д’Авалос
  • Текст добавлен: 26 мая 2017, 17:00

Текст книги "Искушение Марии д’Авалос"


Автор книги: Виктория Хэммонд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Фабрицио подозревал, что такое попирание традиционного поведения любовников как-то связано с Карло. Возможно, Марию вдохновили на это какие-то извращенные стороны его личности. Однако Фабрицио никогда не говорил это Марии, считая, что она не сознает это.

Благодаря своей грации и длинным волосам Фабрицио хорошо удавались женские роли. Надеть кружевную сорочку на своего любовника, который отличался мужественностью, вдевать ему в волосы жемчужины означало иметь над ним такую власть, которой Мария никогда не имела над Карло. Однако важность этого для Марии была гораздо большей. Она всегда мечтала о тайном любовном мире, а с Фабрицио она создала нечто столь изобретательное и причудливое, а также приятное, что могло сравниться с наиболее эксцентричными музыкальными сочинениями Карло.

– Поклянись мне, что удовольствуешься этими комнатами, – попросил Фабрицио, закрепляя ее прическу гребнем и встретившись с ней взглядом в зеркале.

– Нет никакой необходимости зачаровывать меня своим взглядом, как Челестину, – засмеялась она. – Клянусь, мой дорогой Фабрицио, – добавила она серьезно.

Челестина добилась от Фабрицио обещания быть их гостем на следующей неделе. Каждый раз, как он приходил, она снова его приглашала. Хотя любопытство Челестины вызывало у него беспокойство, вежливость не позволяла ему отклонять приглашения. Мария же чувствовала себя все более непринужденно, и каждый раз, бывая с ней наедине, Фабрицио умолял ее быть начеку. Как ни легкомысленна Челестина, она совсем не глупа. Однажды вечером она увлекла Фабрицио в сторону и спросила:

– Вы думаете, Мария действительно так предана Карло, как она говорит? Я всегда находила его неприятным. Он определенно непривлекателен, а Мария – поразительно красивая женщина, вы согласны?

– Никто не может отрицать, что Мария красива, но, чем больше узнаешь Карло, тем привлекательнее он становится, – ответил Фабрицио спокойно. – Женщины не выносят скуку, а с Карло скучать не приходится. Вы позволите рассказать вам кое-что конфиденциально?

– Конечно, – выдохнула она в восторге.

– Однажды на одном из концертов Карло я застал их за сугубо личной беседой. Она смотрела на него с такой нежностью, что было ясно, как она к нему привязана. – Фабрицио проклинал в душе двуличность, связанную с необходимостью скрывать их любовь, ибо ему пришлось упомянуть эпизод, мучительный, для него.

– В самом деле? И он отвечал ей такой же нежностью?

– Думаю, да. Я точно не помню. Это вы, женщины, замечаете подобные вещи. А мы, мужчины, не столь наблюдательны.

– И, тем не менее, вы заметили, как она на него смотрела.

– Да, но только потому что я направлялся в их сторону, чтобы поговорить с Карло, а увидев, что они поглощены столь личной беседой, я решил, что выбрал неподходящий момент.

– Как вы обходительны и тактичны, Фабрицио! Вы всех нас покорили, особенно мою дочь. Кажется, она совсем забыла этого нелепого учителя. Будьте к ней добры, хорошо?

Хотя Неаполь по-прежнему изнемогал от зноя, календарь указывал на то, что до конца лета осталось всего два дня. Чтобы это отметить, в последний день августа Челестина устроила небольшой пикник для своего узкого круга, как она теперь их называла, включая Фабрицио.

Прибыл посыльный с письмом от Карло. Тон его был деловым. Пострадавшие от пожара помещения расчистили, и Венозу начали отстраивать. Его отец так любит Венозу, что останется пока там. Джеронима уже отправилась в путь, чтобы присоединиться к мужу. Карло вернется в Неаполь через неделю и надеется увидеть Марию по прибытии. Это означало, что она должна выехать из Амальфи не позднее чем через три дня.

Мария наслаждалась пикником, как узник наслаждается последними днями свободы перед пожизненным заключением. У них с Фабрицио остался всего один день, так как они с Антонией уезжали наутро. Фабрицио вынужден был остаться в Амальфи еще хотя бы на неделю, чтобы не вызвать подозрений у Пикколомини. Скорее всего, Карло пожелает, чтобы Мария была рядом с ним несколько дней. Кроме того, он захочет, чтобы она организовала отмененный концерт. Пройдут две недели, а быть может, и больше, прежде чем они с Фабрицио смогут снова быть вместе. Согласно светским правилам Фабрицио должен присутствовать на концерте Карло, и это лишь усугубляло мучения Марии.

День навевал дрему, тишину нарушали лишь убаюкивающий рокот моря и звяканье цепей рыбачьих лодок. Даже Антония и Челестина были молчаливы, вопреки обыкновению. Они прекрасно устроились на широкой открытой террасе, неторопливо обедали, глядя на море. Нарядный шелковый балдахин над ними трепал легкий ветерок. Мария привязалась к Пикколомини. Мысль о расставании с ними вызывала у нее грусть, и она так и сказала им. Они попросили ее с Антонией вернуться следующим летом. Мария выразила надежду, что это возможно, хотя знала, что этому не бывать: ведь Фабрицио не мог вернуться в Амальфи – во всяком случае, когда там была она.

Козима начала действовать ей на нервы. Она настояла на том, чтобы ее посадили рядом с Фабрицио. Под малейшим предлогом она касалась его руки. Она даже осмелилась снять воображаемую пылинку с его волос – лишь затем, чтобы провести пальцами по его прядям. Челестина снисходительно позволяла ей это. Фабрицио терпел с любезной улыбкой. Слишком любезной, подумала Мария. Ей хотелось крикнуть этой девчонке: «Не трогай его! Он мой».

– Не пей больше вина, – прошептала ей Антония.

Обычно Мария пила очень мало, а в тех редких случаях, когда выпивала больше, становилась бесшабашной. При ярком солнечном свете кожа Козимы сияла молодостью. Глаза ее сверкали от волнения при каждом жесте Фабрицио, каждом его слове. Эта скверная девчонка заставила Марию почувствовать себя старой: солнечный свет подчеркивал каждую морщинку у нее на лице – по крайней мере так ей казалось.

Мария выпила еще вина. Фабрицио остается здесь, по меньшей мере, на неделю – без нее. Юные груди Козимы задорно выпирали из низкого прямоугольного выреза платья; а груди Марии начали слегка обвисать; волосы Козимы блестели, а у нее становились тусклыми; острые мелкие зубки Козимы были белее, чем у Марии, а выпяченная губка алее. Мария сделала еще один глоток и почувствовала, что краснеет. Пикколомини следует научить свою дочь, как вести себя в обществе мужчин. Девчонка понятия не имеет о приличиях. Марии захотелось высказать это вслух.

– Давай в последний раз прогуляемся вместе по песчаным пляжам, – предложила Антония, больно ущипнув племянницу за руку.

– Очень хорошо. Только до стрелки и обратно. – Мария не собиралась надолго выпускать Козиму и Фабрицио из поля зрения.

Когда они добрались до подножия лестницы, Антония повернулась к Марии и легонько ее встряхнула.

– Ты не должна возвращаться так скоро, иначе все пропало. С тобой что-то происходит. У тебя был такой вид, словно ты собираешься выпалить какое-то идиотское замечание. Только взгляни на себя. Ты же совсем красная, это все вино. Разве ты не видишь, что из-за этой глупой девчонки Фабрицио чувствует себя так же неуютно, как и ты? Давай на минуту забудем о том, что поставлено на карту. Подумай хотя бы о том, как ты унизишь себя в глазах Фабрицио, показав, что ревнуешь его к Козиме. Разве тебе не пришло в голову, что Челестина могла нарочно позволить этой девчонке приставать к Фабрицио, чтобы тебя спровоцировать? Я не утверждаю, что она что-то знает, просто она допускает такую возможность. А ты не должна давать ей доказательства. Я люблю Челестину, но ей здесь нечем занять свой острый ум. Ты меня удивляешь, Мария. Подумай о том, кто ты.

– Ты говоришь как Карло. – Имя мужа зазвенело, как колокольчик, в ее одурманенной вином голове. Ей хотелось заявить во всеуслышание, что Фабрицио принадлежит ей, хотелось прихлопнуть Козиму, как комара.

– Я говорю как женщина, которая успешно обходила все ловушки, расставленные обществом, падким на сплетни. Они сделают тебя объектом обвинений, если ты не возьмешь себя в руки. Недостаточно любить Фабрицио – ты должна также заботиться о его благе. И о благе Карло – вот уж не думала, что когда-нибудь скажу эти слова.

Антония, конечно, права, но сейчас Марию тревожил совсем другой вопрос.

– Ты уверена, тетя, что Фабрицио не увлечен Козимой?

– Как ты могла задать мне такой вопрос? Он вынужден терпеть ее знаки внимания из-за тебя. Он здесь из-за тебя. Как ты могла вообразить, что такой опытный, искушенный мужчина, как Фабрицио, может питать хоть малейший интерес к желторотой дурехе? Ты в своем уме? Может быть, ты сошла с ума?

– Надеюсь, что нет. – Что это значит – сойти с ума? Два раза она приблизилась к безумию – когда умерли Федериго и Беатриче. Это было полное игнорирование внешних приличий – вообще всего. Все внешнее заслонил мрак, воцарившийся в голове. Да, она была на грани безумия, когда сидела сейчас, наблюдая, как эта девчонка, которая почти вдвое ее моложе, заигрывает с Фабрицио.

– Бедного Фабрицио чуть не парализовало от смущения. Это просто нелепо, что Лоренцо до такой степени потворствует Козиме. Пойдем дальше. Я не позволю тебе вернуться, пока у тебя не прояснится в голове. Подумай о том, что тебе лучше не появляться там час или около того. Тогда Челестина поймет, что ты не имеешь особого желания находиться в обществе Фабрицио.

Когда они вернулись, компания уже ушла в дом. Фабрицио собирался откланяться, когда Мария и Антония начали медленно подниматься по длинному лестничному маршу. Антония слегка запыхалась.

Мария опередила ее, когда они вошли с парадного хода и пересекли вестибюль. Свернув в длинный коридор, Мария увидела в конце его Фабрицио и Козиму. Ее любовник с нежностью прижал пальцы к юным губкам Козимы. Мария отступила и, тоже приложив палец к губам, чтобы Антония не заговорила, прислонилась к стене и закрыла глаза. Значит, она права. Ей показалось, что сейчас ее вырвет.

– Ты должна сказать Фабрицио, – прошептала она, – что, если он не придет в мою комнату сегодня вечером, я совершу какой-нибудь отчаянный поступок. – Она глубоко вздохнула несколько раз. – Я иду в детскую пожелать спокойной ночи Эммануэле, – сказала она громко, дрожащим голосом и исчезла в коридоре, находившемся напротив, который вел в детскую.

Никогда еще Мария не пребывала в подобной панике и ярости. Она не желала ни с кем общаться. Позже, когда Антония постучалась в ее дверь, Лаура сказала, что Мария легла спать. Вернувшись к своей госпоже, она прикладывала ей мокрое полотенце ко лбу и вытирала рот каждый раз, как ту рвало в большой таз. У Марии кружилась голова.

В конце концов, тошнота прошла. Когда Лаура ее раздевала, Мария увидела себя в зеркале и была поражена этим привидением с мрачным взором, которое в нем отразилось.

Лаура выкупала ее, одела в любимую зеленую ночную рубашку из шелка и уложила в постель. Преданная служанка сидела у постели госпожи, держа за руку, и слушала рассказ о случившемся, прерываемый рыданиями.

– Ваш герцог очень галантный, моя госпожа. Наверно, это ничего не значило, – утешала ее девушка. – Вы не должны допустить, чтобы он увидел вас в таком состоянии. Сейчас вы должны отдохнуть, чтобы почувствовать себя лучше, когда он придет. – Лаура погладила лоб Марии.

– А если он не придет? – простонала Мария.

– Он придет, моя госпожа.

Увещевания Лауры и ее утешения, в конце концов, успокоили Марию, и она отослала девушку спать. Долгое время она лежала в холодной ярости, и ее невидящий отсутствующий взгляд был прикован к узору из золотых геральдических лилий на малиновом шелке стен, который мерцал при свете свечей.

Чутко прислушиваясь в ожидании любовника, она резко села, когда тихонько щелкнул замок. Фабрицио осторожно открыл дверь.

Она соскочила с постели и, подлетев к нему, набросилась на Фабрицио, как фурия, и расцарапала ему ногтями щеку. Она рыдала:

– Я видела, видела, как ты дотронулся до губ Козимы.

Фабрицио, ошеломленный этой атакой, легонько ударил ее по лицу.

– Я сделал это, чтобы успокоить ее.

– Я видела, как ты поцеловал ей руку и так низко поклонился, что чуть не упала в обморок. – Мария расцарапала его вторую щеку.

На этот раз он больно ударил ее по лицу.

– Ты ревнивая дура. Как тебе могло прийти в голову, что эта избалованная истеричная девственница могла меня привлечь? – Он толкнул Марию на кровать, схватил за запястья и уселся на нее верхом, чтобы она перестала на него кидаться. – Успокойся. Послушай меня, или я сделаю тебе больно. Ты слушаешь?

Она плюнула ему в лицо.

Он поморщился и закрыл глаза, глубоко дыша, чтобы справиться со своим гневом.

– Теперь ты любишь меня так же, как я люблю тебя, не правда ли, Мария? Теперь-то ты, наконец, поймешь, что я выстрадал за эти годы. Когда я увидел, с какой нежностью ты смотришь на Карло, – в эту минуту мне хотелось заползти в канаву и умереть.

Он приблизил к Марии лицо, желая поцеловать ее.

– Я бы на твоем месте не стала меня целовать, – прошипела она. – Единственное мое желание – разодрать тебе губы своими зубами.

Он сжал ее запястья так, что она вскрикнула от боли.

– Мне ясно, что ты не слышала мой разговор с этой глупой девчонкой. Ты же не слышала, не так ли?

– Нет, – прорыдала Мария. По щекам ее текли слезы.

– Она настигла меня в коридоре, хихикая и играя моими пуговицами, и принялась щебетать о том, что в кругу Пикколомини нет таких кавалеров, как я. Я сказал ей, что, хотя она и очаровательна – ты же понимаешь, что простая вежливость велела мне так сказать, – я женатый человек, у меня пять детей, а сердце мое принадлежит единственной женщине, и ни одна другая не может меня заинтересовать, будь это хоть сама Венера. У нее был такой несчастный вид, что мне стало ее жаль. Я заверил ее, что в один прекрасный день она тоже найдет такую любовь. Она снова принялась щебетать и попыталась взять меня за руку. Я отстранил ее, а затем приложил свои пальцы к ее губам, чтобы она замолчала, потому что она никак не хотела уняться. Я боялся, что эта сцена закончится истерикой. Мне хотелось уйти от нее, поэтому я поцеловал ей руку и поклонился, как того требует простая учтивость. – Он молча посмотрел на Марию. – Я могу теперь тебя отпустить? Или ты снова станешь царапаться?

– Скажи мне, что не хочешь ее.

– Я не хочу ее, – решительно ответил он.

– Я не верю тебе, – ворчливым тоном произнесла она.

– А чему же ты веришь? Что я собираюсь отказаться от нашей любви ради глупой девчонки, которая к тому же некрасива?

– Я верю, что тебе здесь скучно, и ты ищешь развлечений. Я верю, что тебе здесь нечем занять свой ум.

– Может быть, это тебе скучно, Мария. Может, тебе не хватает ежедневно меняющихся настроений Карло, его внезапных переходов от непредсказуемых приступов меланхолии к веселью; волнения от того, что никогда не знаешь, что он выкинет в следующую минуту, ощущения опасности и угрозы в его присутствии? Возможно, ты пристрастилась к подобному образу жизни. Быть может, я для тебя слишком мягкий, со слишком ровным характером. Возможно, это ты находишь меня скучным. Вместо того чтобы просто спросить меня, почему я дотронулся до губ той девушки, и, выслушав мой ответ, взвесить его, ты устроила ненужную сцену, которая, должен сказать, так мне неприятна, что я не могу это выразить. – Он отпустил Марию и сел на кровати, поникнув головой и растерянно перебирая свои волосы.

Мария села рядом с ним. Он не смотрел на нее. Кровь от царапин запеклась у него на щеке, оставила пятна на куртке. Она не смела до него дотронуться. Она его оскорбила, и это вдруг ее испугало.

– Мне пришло в голову, что ты устроила эту сцену, потому что жаждешь другого рода страсти, – продолжал он. – Конфликта и неуверенности. Страха и сомнения. Возможно, насилия. – Он глубоко вздохнул и, повернувшись к Марии, взглянул на нее. – Я больше никогда не ударю тебя, Мария, как бы ты меня ни разозлила. Клянусь. В моей натуре есть склонность к насилию, к ужасному насилию, которое уместно на войне, но не подходит для обращения с женщиной, которую я люблю.

Он встал и начал расхаживать по комнате.

– Ты знаешь, я избил свою жену. После тех первых ночей с тобой я ее всерьез возненавидел. Когда я вернулся в Андрию, она показалась мне в десять раз грубее, уродливее и глупее. Когда она сказала, что от меня пахнет шлюхой, я так ее ударил, что она пролетела через всю комнату. Я поднял ее и снова ударил. Она вынесла это молча. Ни слова. Ни звука. Она опустилась на колени и принялась беззвучно молиться Богу с ханжеским выражением лица, которое вывело бы из себя всех ее бескровных небесных ангелов. Я ударил еще раз. Мне хотелось забить ее насмерть. Схватив за горло, я сказал ей, что был с женщиной, которую люблю много лет и которой она недостойна целовать ноги, и заставил пообещать, что она никогда, никогда больше не станет обсуждать мою личную жизнь. На следующий день все лицо и шея у нее были в синяках, под глазом отек. Вот каков твой мягкий Фабрицио, Мария.

Он приложил руку к щеке и посмотрел на окровавленные пальцы.

– Запри за мной дверь. Я хочу быть уверенным, что ты в безопасности. Сегодня ночью я не могу быть с тобой. – С этими словами он вышел, а Мария в оцепенении осталась сидеть на кровати с белым как мел лицом.

Ее охватило отчаяние. Она его потеряла. Антония была права: нелепая ревность унизила ее в глазах Фабрицио. Даже Лаура, простая служанка, предостерегла, чтобы она не показывалась ему в таком состоянии. А теперь он считает, что она одержима пагубной страстью, что она нарочно устроила сцену, чтобы разрушить их счастье. Может быть, это правда? Не усвоила ли она от Карло склонность к насилию? Ведь она сознательно переняла у мужа некоторые повадки – например, умение отделываться от нудных людей. Может быть, ей также передалась извращенность Карло? И ей теперь тоже нужна порция боли, чтобы получить удовольствие? Нет, нет, это не так. Она не извращенка. Она боится, боится потерять Фабрицио, как потеряла всех, кого так нежно любила.

Хотя она всю ночь не спала и терзалась этими мыслями, к утру гордость и достоинство вернулись к ней. Если он действительно еще ее любит, пусть страдает, как страдала она. И она не пошла к нему в этот последний день.

Чтобы себя занять, Мария отправилась на пляж, с Эммануэле и Сильвией. Ей была дарована минута чистой радости, когда Эммануэле вдруг запечатлел влажный поцелуй на кончике ее носа. Но хотя она и любовалась, как сын кувыркается на песке, гнетущая тревога все время возвращала ее мысли к Фабрицио.

В ту ночь он пришел к ней. Она молилась, чтобы он пришел. И не погасила свечи, чтобы увидеть его лицо, когда он войдет. И она увидела именно то, что жаждала увидеть. Страх. Страх, что он ее потерял.

Глава 13
Тайные свидания в заброшенном дворце

ерцог Андрия сидел в большом мрачном кабинете Хуана де Сунига, назначенного испанцами вице-короля Неаполя. Фабрицио в то утро вызвали в Кастель Капуано для обсуждения срочного дела. Он размышлял, что его ожидает – выговор или приглашение участвовать в какой-нибудь интриге. Скорее всего, это просто демонстрация власти, не имеющая никакой цели: со времен безжалостного вице-короля Педро де Толедо, который чуть ли не силком перетащил феодальную аристократию в город, где ее легче достать испанским властям, вице-короли любили напоминать неаполитанской знати, что тут командует Испания.

Очевидно, дело, по которому его вызвали, было важным, поскольку Хуан де Сунига, темный силуэт которого четко вырисовывался при свете окна у него за спиной, несколько минут сидел, положив большую голову на согнутую руку. За окном бушевала гроза, и Фабрицио увидел, как молния вспыхнула на небе. Порыв ветра разметал бумаги на столе. Де Сунига, крупный мужчина с окладистой бородой, тяжело поднялся и закрыл окно. Потом обошел свой письменный стол и, присев на краешек, начал вращать большой глобус, на котором пространные владения Испании были обозначены зеленым цветом. Фабрицио ждал. Несомненно, молчание вице-короля имело целью запугать его, но он ощущал лишь нетерпение. Какие тяжеловесные манеры у этого человека! А глаза хитрые.

– Дело, которое я должен с вами обсудить, деликатного свойства, – начал вице-король, задумчиво рассматривая глобус, который продолжал вертеть. – Я получил распоряжение сверху, так что прошу не считать то, что скажу, моим личным суждением о вас.

Фабрицио приподнял брови; он научился читать мысли этого человека. Сейчас вице-король, вероятно, имел в виду, что это дело, какого бы свойства оно ни было, вопреки его заявлению задумано им самим, а не теми, кто над ним, и что этот хитрый политик не потерпит никаких возражений.

– Из самых высших инстанций, – подчеркнул Хуан де Сунига, внезапно посмотрев прямо в глаза Фабрицио.

Фабрицио почувствовал себя неуютно: а что, если это дело действительно обсуждалось в высших эшелонах власти? Сверкнула молния, последовал оглушительный удар грома, и Хуан де Сунига вернулся в свое кресло. Усевшись за стол, он с властным видом сложил перед собой руки. Пора было переходить к делу. Он откашлялся.

– Дон Фабрицио, ваша любовная связь недавно привлекла внимание Ватикана. Она нанесла тяжелую рану тому, кто всем нам особенно дорог, так что он вынужден был обратиться к его испанскому величеству. Они вместе приняли решение.

– При всем уважении, дон Хуан, личная жизнь – это мое дело. И выполнение распоряжений подобного толка не является моим долгом, – лаконично ответил Фабрицио.

– В самом деле? – спросил вице-король. Он потер подбородок под своей пышной бородой и подался вперед. – Позвольте мне ка минуту оставить официальный тон, дон Фабрицио, и дать вам совет, как я дал бы его своему сыну. Весь Неаполь обсуждает ваш роман с принцессой Веноза. Вы должны…

– Это невозможно! – воскликнул потрясенный Фабрицио.

– Правда? Значит, вы не отрицаете этого романа?

Фабрицио молча смотрел на него с бесстрастным видом, размышляя, не встать ли ему и не уйти. Как смеет этот человек вмешиваться в его личную жизнь?! Но как же так получилось, что весь Неаполь обсуждает его роман? Они с Марией были так осторожны. Единственным непредвиденным обстоятельством была его встреча в Амальфи с Челестиной, но он уехал оттуда через неделю после Марии, уверенный в том, что Пикколомини ничего не заподозрили. Лучше выслушать этого человека и четко понять, как обстоят дела, чтобы придумать выход из ситуации.

– Я не обсуждаю свою личную жизнь в публичных местах, – произнес он резко.

– Никто из нас этого не любит. И немногие из нас вынуждены это делать, – ответил вице-король, на минуту притворившись дружелюбным перед тем, как сменить тон на суровый и осуждающий: – Однако ваше положение – совсем другого рода, совсем иного. Ваша личная жизнь выплеснулась в публичные места, и она смущает всех нас. Представляет для всех нас угрозу, – заорал он.

И тут же перешел чуть ли не на шутливый тон:

– Позвольте мне быть откровенным, Фабрицио. Когда меня три года назад назначили вице-королем, о ваших любовных интригах было известно всем. Затем я ожидал услышать о новых романах, но был приятно удивлен: их не последовало. Я предположил, что пыл юности уступил место более обдуманному поведению, присущему зрелости. И что же я узнаю теперь? – Он снова повысил голос. – Это не одна из легких интрижек, как раньше, а пагубный роман, пагубный, не только безрассудный и продолжительный, но знаменательный тем, что ваша партнерша по адюльтеру – не кто иной, как жена любимого племянника его высокопреосвященства! – Дон Хуан стукнул кулаком по столу. – На ваши любовные интриги смотрели сквозь пальцы в прошлом, но ваша связь с принцессой Веноза – совсем другое. Это переходит все границы. Испания этого не потерпит.

Подавшись вперед, он заговорил конфиденциальным тоном:

– Наш император в последнее время имеет удовольствие пребывать в полном согласии с Ватиканом, после того как много десятилетий искал у него поддержки против Франции. Вам это хорошо известно. И, тем не менее, вы создаете угрозу этому согласию. Я представить себе не могу, чтобы вы захотели взять на себя тяжкое бремя ответственности за то, что вызвали неодобрение святой церкви в адрес испанского правительства этого королевства. Конечно, мне нет необходимости выражаться более ясно, имея дело с человеком такого тонкого ума.

Вице-король подождал, чтобы смысл этого высокопарного заявления дошел до собеседника, потом сказал более мягко:

– Я восхищаюсь вами, Фабрицио. Для меня было бы личным горем, если бы на вашу голову обрушилось несчастье. Позвольте мне предостеречь вас. Вам угрожает беда. Прямо в эту минуту.

– Беда какого рода? – ровным голосом осведомился Фабрицио.

– Соразмерная с вашим преступлением против святой церкви! Вы сами не чувствуете угрызений совести из-за своего греха? – Не получив ответа, вице-король продолжил: – Являясь в настоящее время членом правительства этого королевства, вы обязаны подчиняться его законам и желаниям императора. Вы должны положить конец роману с принцессой Веноза. Немедленно. – Он немигающим взглядом посмотрел на Фабрицио, затем изобразил подобие дружелюбной улыбки. – Я буду великодушен. Даю вам три дня. Я ожидаю вас в этот четверг утром с новостью, что вы ее больше не увидите. Затем я передам ваше мудрое решение заинтересованным лицам.

Фабрицио имел доступ в заброшенный дворец в испанском квартале, владельцами которого были Карафа. Они с Марией тайно встречались там уже несколько месяцев после возвращения из Амальфи. Фабрицио скудно обставил большую комнату в центре третьего этажа. Он выбрал ее, потому что она напоминала остров, окруженный пустыми, когда-то величественными залами, по которым гуляло эхо. Там не было окон, и она освещалась лишь приглушенным светом из окон других комнат, и в те ночи, когда Карло был в отъезде, а Мария оставалась на ночь, на улицу не проникал свет свечей. Она привлекла Фабрицио еще и тем, что была украшена потускневшими фресками с изображениями эротических подвигов богов Олимпа: Леда и Лебедь, Зевс, льющийся в виде золотого дождя в постель Данаи. Когда Фабрицио и Мария лежали в постели, глядя в потолок, они видели улыбающуюся Венеру, только что явившуюся из морской пены и собирающуюся шагнуть в свою раковину.

Вот уже несколько месяцев, добираясь к месту тайных свиданий, Мария строго следовала выработанному правилу. Они с Лаурой вышли из Сан-Северо и углубились в лабиринт старых улочек Неаполя. Они всегда меняли маршрут. Дойдя до пустынного переулка, они поравнялись с аркой и надели капюшоны накидок. Затем миновали широкую виа Фория и направились к церкви Санта-Мария Ассутпта. Войдя в церковь, Мария зажгла свечу и помолилась Пресвятой Деве, чтобы хранила ее и Фабрицио. Осмотревшись, они осторожно выскользнули через маленькую дверь, пересекли узкую улицу и вошли в потайной дворец через боковой вход, который Мария открыла своим ключом. Оказавшись внутри, Мария с облегчением вздохнула и, как всегда, засмеялась. Потом они поднялись по узкой лестнице ка третий этаж. Никто, кроме них троих, не знал про это укромное место. Даже мебель была куплена Фабрицио в Риме под вымышленным именем и доставлена глухой ночью людьми, которые не были с ним знакомы. Мария с Фабрицио чувствовали себя здесь в полной безопасности.

Только один маленький эпизод омрачил их пребывание здесь – эпизод, о котором они скоро забыли. Однажды ранним утром, переходя через виа Фория и сворачивая на виа Дуомо, Мария столкнулась с похотливым дядюшкой Карло, доном Джулио Джезуальдо. Она попыталась скрыть от него свое лицо и проскользнуть мимо, но было слишком поздно: он ее узнал. «Доброе утро, дон Джулио, – сказала она слишком поспешно и слишком приветливо, пытаясь скрыть тревогу. – Я вижу, вы тоже вышли подышать свежим воздухом». Он ответил на ее приветствие каким-то неприятным, многозначительным – как ей показалось – взглядом. Несколько дней после этого у Марии было такое чувство, будто за ней кто-то следует по пятам, но каждый раз, как она оборачивалась, никого не было. Они обсудила это с Фабрицио и решили, что ее подозрительность вызвана страхом и нервозностью. И вскоре выкинули всю эту историю из головы.

Фабрицио сидел в кресле, положив нога на ногу и подперев рукой голову, и размышлял о том, что делать и что сказать Марии. Он сидел так с самого возвращения из Кастель Капуано. Он сделал все от него зависящее, чтобы избежать этой опасности, но теперь она его настигла. В сотый раз он вспоминал точные слова вице-короля и пытался истолковать слово «беда», упомянутое им в беседе. Что было поставлено на карту: пост в парламенте Неаполя или жизнь? И в сотый раз сделал вывод, что, скорее всего, последнее. Он стал неугоден, опасен с точки зрения политики. Его жизнь оборвет в каком-нибудь темном проулке анонимный убийца, точно так же, как это случилось с Федериго. Интересно, чем объясняется вмешательство папы римского? Быть может, Карло сыграл тут свою роль? Чья же еще подсказка могла заставить папу почувствовать, что ему нанесли тяжелую рану, как выразился вице-консул? Фабрицио жаждал обсудить этот вопрос с Марией, но решил не делать этого: ее жизнь с Карло и так нелегка.

Сможет ли он жить без Марии? У него есть общественная жизнь, личные интересы, известное имя, дети. А у Марии есть только он. Его любовь к ней не уменьшилась; он по-прежнему ее любил, но мысль о бесславной смерти была для него невыносима.

Он поднял голову и потер руку. Потом оглядел комнату и не смог удержаться от нежной улыбки при виде этого хаоса. Из трех сундуков вываливались самые разные наряды. Длинный стол уставлен грязными бокалами и пустыми графинами. На кровати с улыбающимися золочеными херувимами лежали скомканные льняные простыни, поверх них – измятая шкура. Его задело, когда Мария настояла, чтобы он нашел большую медвежью шкуру, поскольку Фабрицио знал, что у Карло точно такая. И все-таки она была теплая. Ведь они даже не могли зажечь камин во дворце, чтобы не видно было дыма. Сегодня он скажет Лауре, чтобы сделала уборку в этой комнате.

Откинув голову, он вздохнул. Казалось, что Венера с распущенными волосами, ступающая на свою раковину, смеется над ним. Он устал и замерз. Фабрицио подошел к кровати и лег, накрывшись шкурой. Вдохнув аромат гелиотропа, он уснул.

Так его и застала Мария. Она стояла, глядя на его нежный профиль; густые черные волосы, разметавшиеся на белой подушке, слегка приоткрытый рот, шрам на щеке от ее царапин, портивший его красоту. Она подумала, что он от этого еще красивее. Ей никогда не надоедало на него смотреть. Каким уязвимым он выглядит во сне! Тишину в комнате нарушало лишь его ровное дыхание.

– Приберись в комнате, быстро, – прошептала она Лауре. – Возьми бокалы со стола и унеси в соседнюю комнату, чтобы вымыть.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю