Текст книги "Час пробил"

Автор книги: Виктор Черняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 30 страниц)

«Случайно» опоздав на удобный ночной рейс Милан – Нью-Йорк, о чем, к счастью, сэр Генри не узнал, миссис Уайтлоу прилетела домой на день позднее. В ее почтовом ящике лежало письмо – обычный прямоугольник с красным штемпелем. «Как пусто дома без Нэнси, и вообще пусто…»

Она прошла на кухню, забилась в угол мягкого дивана с потертой обшивкой и замерла. Ее взгляд блуждал по кухонной утвари, по облупившимся кусочкам краски на стенах, по маленьким трещинкам пластиковой облицовки. Она вертела в руках конверт, тонкая бумага шуршала. «Чье это письмо? Кто-то из родственников? В семье не принято писать письма друг другу. Джерри? Зачем?.. Штемпель Роктауна! Дэвид? Слишком осторожен, чтобы писать письма. Чушь какая-то!»

Она бросила письмо на стол, промахнулась, легкий конверт опустился па пол у плиты. Элеонора распаковала вещи, вымылась, переоделась, приготовила ужин.

В дверь позвонили, она открыла. Перед ней стоял Дэвид Лоу. Это был он и не он: вместо лица – мертвенная маска.

– Нэнси?! – вскинулась Элеонора.

– С пей все в порядке. Ехал просто так, – глухо сказал Лоу, – не надеялся тебя застать… – Он чего-то недоговорил.

Ее не держали ноги, тело покрылось испариной. «Как у Харта…» Захотелось на что-то опереться. Но Дэвид отстранился, прошел в комнату и сел, безвольно свесив руки.

– Все! Я кончился! Ничего никогда больше не буду делать. Не буду никому переводить деньги. Только матери – пусть гуляет сколько влезет. Мои деньги не решат, быть или не быть войне. А жить хочется. Хватит.

Он умолк.

– В чем дело? – Элеонора вяло подошла, погл'адила его небритую щеку.,

– Вчера вечером разбился Харт. Его машина сорвалась с обрыва у Длинного лога и сгорела. Сгорела дотла.

– Случайность? – апатия отступала, кольнуло сердце. – Там же, у дороги, убит Джоунс. Выстрелами в упор. У Элеоноры шевельнулось ощущение, что она должна что-то вспомнить или сделать после слов Дэвида, что-то не сделанное раньше. Но что? Ах, конечно же! Она бросилась на кухню, подняла письмо, разорвала тонкую бумагу. Письмо было напечатано на машинке:

«Миссис Уайтлоу, вот и я!

– Кажется, впервые у меня есть возможность говорить с Вами и не испытывать смущения. Зачем же смущаться? Меня уже нет. Я просил свою негритянку опустить письмо в ящик, только если со мной что-то случится. Как видите, случилось. Я давно ждал, что будет так. Согласитесь, как удивительна возможность разговаривать с человеком, которого уже нет. Я прожил сумбурную жизнь и рисковал умереть, так и не узнав, что такое любовь: теперь я знаю, что это такое. Я безмерно благодарен. Вам? Случаю? Судьбе?

Можно подумать: неужели так пишет полицейский? Ио и полицейский прежде всего человек. Каждый из нас прежде всего человек и лишь потом полицейский, мясник, премьер-министр или сутенер. Я любил Вас, и сейчас мне кажется, Вы должны сказать^ я знала».

Элеонора оторвалась от письма и прошептала: «Я знала».

«Теперь ответьте на вопрос, верите ли Вы в бога? Я всегда считал, что бог – преувеличение восторженных людей, и вот сейчас сверху смотрю, как Вы читаете письмо, и не вижу Ваших глаз, а лишь волосы, разметавшиеся по плечам. Поднимите голову. Я хочу на мгновение увидеть Ваши глаза».

Элеонора подняла глаза, сухие, без единой слезинки, и долго смотрела в квадрат потолка.

«Я жду Вас. Можете не торопиться. Вы обязательно попадете ко мне, и мы будем любить друг друга вечно. Какая разница, где любить? У вас на земле или там, где оказался я. Любовь выше, чем обстоятельства, забрасывающие нас куда-либо, будь то преисподняя или райские чертоги.

Я бывал груб с Вами только потому, что не получил – увы – хорошего воспитания и хотел отвратить Вас от дела, которое погубило стольких людей.

Как это случилось? Дэвид Лоу – фантастически богат. Он жертвовал деньги на цели, не устраивающие могущественных людей. Я не говорю, кто они, я заклинаю Вас никогда не перебегать им дорогу, я и мои друзья заплатили максимальную цену за все. Каждый из убитых в Роктауне должен был уничтожить Лоу, и никто не смог или не захотел этого сделать. Тогда его решили уничтожить те, кому он мешал. Как? Уничтожить богатого человека непросто – это вызов таким же богатым, как и он. Лоу всего лишь заблудшая овца, но он богат, и этим все сказано. Таких, как он, допустимо уничтожать, не оставляя никаких следов. Но следов не оставляют только бесплотные ангелы! Или? Или люди с неограниченными возможностями, которые поднимают руку даже на президентов.

Доктор Барнс доложил о плачевном состоянии нервной системы Лоу, и тогда было решено добиться его уничтожения весьма хитроумным способом. Лоу стрелял по какому-то безобразному пауку и по убийце в маске? Стрелял и не попал. Никого не нашли и его доги, с утра до ночи рыскающие по участку. Лоу не мог ни в кого попасть! Доги не могли никого схватить! Никого не было: в его спальне были лишь фантомы, образы, и более ничего. В спальне Лоу

разгуливали голограммы, такие же реальные, как сама реальность. Недаром Джоунс заметил, что в городе были какие-то автомобили. В ту ночь сильно упало напряжение в электросети где-то около трех часов ночи, ио откуда Вам было знать такие тонкости. Даже если бы устроители этого омерзительного спектакля убили Лоу и их задержали, было бы очень трудно предъявить им обвинение. За что? Ведь к Лоу никто не притрагивался и жилище его оставалось неприкосновенным.

А помните табличку «Дэвид Лоу – ты мертвец!»? Вот уж Вы удивитесь, узнав, кто ее писал. Попробуйте догадаться! Не получается! Еще бы. Табличку сделала и повесила на ручку ворот сыновнего особняка Розалин Лоу: Джоунс припер-таки ее к стенке, пока Вы «загорали» в Италии. Она все рассказала, она рассчитывала, что появление таблички послужит вызовом Вам и полиции, – мы удесятерим паши усилия в расследовании, а убийцы Лоу, 'обеспокоенные – скорым разоблачением, поспешат окончательно расправиться с ним, чтобы не оставалось никаких концов. Вот так рассуждала миссис Лоу, она подталкивала убийц. Откуда такая ненависть к сыну? Да ее и не было, ненависти: Розалин не хватало денег, не хватало всю жизнь, а сын оказался препятствием, а у нас приучены препятствия преодолевать. Джоунс выпотрошил размалеванную каргу, от страха перед оглаской Розалин выложила все. Джоунс вообще проницательный человек и прекрасный парень, в случае чего всегда полагайтесь на него.

Простите, может, я чего-то не так написал в спешке. Разве слова имеют значение в жизни? Можно было вообще не читать письмо, я хотел только, чтобы Вы знали – я понял, что такое любовь. Я совершенно серьезно жду Вас, у меня тут куча пустых банок, и когда Вы прибудете ко мне, чтобы остаться навсегда, мы постреляем с Вами вволю. А пока будьте счастливы по-земному, Харт.

Жду Вас неограниченно долго, жду Вас всегда!»

Элеонора подняла голову. Дэвид Лоу стоял рядом, под глазами – сине-черные мешки, сломленный, опустошенный человек невидящим взором смотрел на миссис Уайтлоу.

– Я привезу девочку завтра? Если сумею оторвать ее от Пита. Он тоже здорово привязался к «похищенной».

, – Не надо, заеду сама.

– Может быть, что-нибудь нужно? Как-то помочь? Или деньги?

– Нет, спасибо.

– Почему?

Элеонора медленно подошла к окну и, не оборачиваясь, проговорила:

– Не люблю трусливых мужиков, извини, тут ничего не поделаешь.

Она не обернулась и когда щелкнул дверной замок. «И Харт, и Джоунс. Все. Точка. Разбитое корыто». Потом раздумчиво направилась к двери, распахнула ее и остановила гулкие шаги на лестнице сухим приказом:

– Дэвид, поднимись!

«Нужно вернуть ему веру», – подумала Элеонора и, оставив дверь открытой, отошла опять к окну.

ЭПИЛОГ

На Внуковском аэродроме шумно. Самолеты садятся и взлетают. Шумно и в зале прибытия. Минут через двадцать после посадки Лихов вылавливает чемоданы с кольцеобразного бесконечного конвейера.

Они берут машину и едут в Москву. Август, а, будто осень, по обе стороны дороги стоят деревья в желтых листьях, кое-где на обочинах уже жгут костры и пахнет гарью уходящего лета.

– Жара все спалила, – недружелюбно бросает шофер.

Машина приближается к развилке, остается справа гостиница «Салют».

– Поедем ко мне?

Наташа кивает. Таксист хмуро уточняет маршрут, которым добраться быстрее всего.

– Можно полистать газету? – Андрей смотрит на впалую щеку неприветливого человека за рулем.

Водитель, не отрывая взгляда от дороги, протягивает свернутую в трубку газету, до того приткнувшуюся на горбе карданного вала между сиденьями.

Шуршат газетные страницы. Лихов наклоняется к Наташе показывает на небольшое сообщение, заверстанное на полосе так, что не заметить его пара пустяков, негромко читает:

«Ни на шаг не продвинулось следствие по делу взрыва железнодорожного вокзала 2 августа 1980 года в Болонье. Более того, следственные органы неожиданно пошли на попятную, приняв решение «за недостаточностью улик» выпустить на свободу террориста Роберто Фурлотти. До недавнего времени он считался главным действующим лицом преступления, унесшего восемьдесят ^пять жизней. Теперь все нужно начинать с нуля».

Машина останавливается у подъезда с некрашеной деревянной дверью. Лихов роется в бумажнике, водитель резким движением сбрасывает счетчик.

Лифт, поскрипывая, поднимается на четвертый этаж. В квартире все покрыто пылью. Наташа растерянно останавливается на пороге, Лихов легонько подталкивает ее.

До позднего вечера они говорят. О чем угодно и ни о чем. В половине двенадцатого она роняет:

– Я пойду.

– Оставайся.

– До завтра? – невольно вырывается у нее.

– Оставайся, пока не надоест. Хочешь навсегда?..

Его пугает что-то в ее вскинутых глазах, и он продолжает сбивчиво:

– Позовем друзей. Я давно их не собирал. Давно мы не устраивали тризны по жертвам Нагасаки – девятого мой день рождения…

Но Наташа, очевидно, услышала только первые слова. Иначе трудно объяснить, почему она шепчет:

– Как я люблю смелых мужиков. – Ее губы еле заметно шевелятся.

А может быть, ему кажется – открыто окно и просто ветер сорвал горсть сухих, умерших листьев и развеял по влажному асфальту. Он улыбается.

Она начинает плакать и плачет все сильнее, истово, как голосили в старых деревнях. Она плачет по тем, на чьи головы высыпались разноцветные листовки со словами «Час пробил»; она плачет по тем, кто пришел на вокзал в Болонье и так никуда и не уехал; она плачет о нем, появившемся на свет в страшный для Нагасаки час; она плачет потому, что ей повезло больше, чем многим в их единственной и до обидного короткой жизни.

Ее душат слезы прощанья с ушедшими навсегда, слезы радости и надежды на хрупкое человеческое счастье, слезы, искупающие все зло земное…

Москва,

2 августа 1980– 9 августа 1981

Заметки

[

←1

]

Статья «4-Ф» в годы войны – не годен к строевой службе.

[

←2

]

Ничего подозрительного найдено не было (лат).

[

←3

]

Нет ничего приятнее бесстыдной книги.