Текст книги "Час пробил"

Автор книги: Виктор Черняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

Из глубины зала к ней подошел мужчина в белом пиджаке:

– Вы, случайно, не миссис Келли?

Элеонора кивнула.

– Вас к телефону, вон там, – он повел рукой в сторону стойки.

Звонил Лиджо, он спросил, пообедала ли гостья, уточнил, каковы ее планы.

– Как хорошо, что вы сами позвонили! – как бы извинилась еще раз Элеонора. – Я так увлеклась городом, что чуть не попала под велосипед. Могли бы и не увидеться.

– Отдохните денек – наше дело не горит, – сказал Лиджо, явно снисходя к женским слабостям гостьи. – Встретимся завтра. Где? Давайте на вокзале. Думаю, время устроит и вас, и меня.

Он назвал время – два часа дня, и Элеонора подумала: «Вот сейчас преследователи удовлетворенно переглянулись– дело в шляпе».

Потом они поболтали о Роктауне и его обитателях.

После обеда Элеонора бесцельно бродила по прямым улицам, с восторгом и любопытством истинной туристки разглядывая витрины. Теперь она могла проследить все, что угодно, хоть историю архитектуры: встреча назначена, изменить что-нибудь трудно. Да, наверное, и не надо. Будь что будет.

На завтра, на первый же ночной самолет из Милана, она заказала обратный билет и такси в местный аэропорт.

«Где я дала промашку?» – задала себе последний перед сном вопрос частный детектив, достоинства чьих ножек сегодня заинтересованно обсуждались на коротких волнах весьма компетентными людьми.

– Итак, завтра. В четырнадцать часов. И сразу же она собирается выехать в местный аэропорт. Следовательно, рассчитывает на благополучный исход. ‘ Боюсь только, что наиболее удобным, ночным рейсом, на который нацелилась прелестная миссис, двое наших ребят из смежного отдела привезут полковника Ла Бруна, а не ее.

С утра шел дождь, дышалось легко, и сэр Генри подумал, что старость заключается, помимо всего прочего, и в том, что трудно дышать в жару.

– Так вот, они встретятся на вокзале. Ваши олухи обрадовались, узнав место и время встречи. Но какое это место? Вокзал. Представляете, что такое вокзал? Где именно они встретятся? На вокзале сотни мест, где два человека могут незаметно подойти друг к другу, поговорить или чем-нибудь обменяться. Я вижу, Маллиген, у вас есть предложение. Мой вам совет на будущее: никогда не торопитесь огорчить начальство бескрылостью замысла. Ведь у вас на кончике языка вопрос: не проще ли убрать и его, и ее отдельно? Так? – Маллиген простодушно кивнул. Сэр Генри отечески улыбнулся. – Ну, во-первых, это не всегда проще, о чем вы как профессионал знаете. Лишь в чтиве, которым вы увлекаетесь, супермены в масках злоупотребляют самым примитивным способом. Но не в жизни. Конечно, и мы не пренебрегаем им, когда позволяют, или, лучше сказать, диктуют, высшие соображения. Это – во-вторых и главное. В данной ситуации высшие соображения диктуют нам более трудный путь, я бы даже сказал, дают крылья нашей фантазии. Они – должны – лежать – рядом, – напомнил сэр Генри свою фразу почти с первоначальной интонацией, помогая себе перстом. – А что это значит? Это значит, что наших людей там быть не должно. Все произойдет без них. Я кое с кем из экстремистов – и с плюсом, и с минусом – уже связался, чтобы нам помогли. Жаль, итальянцы арестовали Моретти. Прекрасный парень, который здорово помог бы нам сейчас. Человек дела: сказал – выполнил, а не треп об идеалах и прочей белиберде.

– Моретти, который участвовал в похищении Моро? – уточнил помрачневший Маллиген.

– Именно, – подтвердил сэр Генри, про себя отмстив, как, однако, неплохо бывает информирован вроде бы туповатый юнец: операция проходила пе по их отделу. – Они там готовы к крупной акции в пику коммунистам. Мы стараемся их сдерживать, потому что дестабилизация штука опасная: неизвестно, как будут развиваться события, в равной степени неразберихой и паникой могут воспользоваться и правые и левые. Но раз это нужно пам и раз неофашисты рвутся в бой… Что же? Пусть взрывают вокзал. Они и ио узнают, какую услугу окажут нам. Они решают свои задачи, мы свои. Через наших людей укажите им: по весьма важным причинам, которые нам нет надобности разъяснять, необходимо, чтобы взрыв, как можно более мощный, произошел завтра. Надеюсь, время взрыва мне нет необходимости уточнять? Лиджо тоже понимает, что делает. Он не случайно выбрал вокзал: много людей, легко затеряться. Скорее всего, они встретятся на перроне, там, кажется, будет какой-то пассажирский экспресс.

– Совершенно верно, сэр.

– Вот видите. Подумайте о кандидатурах для ареста. Дело – громкое, и пам надо позаботиться, чтобы у наших итальянских коллег было кого засадить в каталажку, пока страсти не улягутся. Я бы предложил подготовить Роберто Фурлотти. Пусть крутится поблизости. Прекрасная приманка для карабинеров: террорист-профессионал, куда лучше? Потом, конечно, всех выпустят, особенно обидчивым можно будет анонимно компенсировать моральный ущерб.

Сэр Генри упруго поднялся. Шея не болела, дышать было легко, и операция не предвещала особенных трудностей. Еще месяц назад он знакомился с секретным перечнем объектов для проведения террористических актов в Болонье, и вокзал был в списке, так что времени на подготовку практически не требовалось: в Италии работали с размахом, заранее тщательно продумывая все детали. Сэр Генри направился к двери и, открыв ее носком консервативного черного ботинка, бросил:

– За успех отвечаете головой!

Маллиген сглотнул слюну, поспешно убрал злополучную книгу и засел за работу: он считался основным координатором, от его оперативности зависело все. Сегодня ему вряд ли удалось бы спуститься вниз и промочить горло, слишком многое надо было провернуть. Он связался с Италией и передал слова сэра Генри людям, томящимся от нетерпения. В радиошифровке они звучали примерно так: «После тщательного анализа решено – взрыв вокзала целесообразен. Время и особые условия сообщаем по параллельному каналу».

В ванне из ржавого крана в месте крепления к стене капала вода. Кто угодно не выдержал бы, и меньше всех – Элеонора. Сегодня трудный день. Она встретится с Марио Лиджо на вокзале, то есть явно, вызывающе явно, пренебрежет предостережениями, которых более чем достаточно. Она провела перед зеркалом не менее получаса, хотелось хорошо выглядеть. Лиджо – герой не ее романа, прямо скажем, ио не лишен некоторого обаяния и, как ни странно, мужества. Иначе, зачем бы ему понадобилось ввязываться в эту историю? К тому же миссис Уайтлоу, вопреки предположению сэра Генри, не исключала печального исхода, и ей не хотелось выглядеть жалко в глазах медиков и полицейских, которые окружат ее толпой, случись что-либо.

Китайская пытка каплей до того вывела Элеонору из себя, что она покинула отель задолго до времени встречи с Лиджо и была на вокзальной платформе уже в двенадцать. Чудеса! Среди встречавших какой-то поезд показался Марио с изящным букетиком в руках. Еще издали узнала она его великолепную фигуру. Марио галантно поцеловал руку и преподнес цветы: вот уж чего миссис Уайтлоу не ожидала. «Профессионал! И, как любой профессионал, не расслабляется даже вне профессиональных ситуаций».

Лиджо был поразительно краток:

– Миссис Уайтлоу, я не предпринимал ничего против мистера Дэвида.

– Знаю, – Элеонора пощекотала букетом подбородок. «Судя по отточенным фразам, он продумал беседу».

– Харт и его подручный шантажировали меня, заставляя взять вину на себя или покинуть город, что равносильно признанию в убийстве. Я отказывался, меня избивали. Наконец, они сказали, что уничтожат меня, я понял – не шутят. Последнего их визита я не выдержал, хотя, вы знаете, я не слабак. Они меня отвезли на аэродром и сами усадили в салон, их люди следили за мной до того момента, как я пересел в самолет, вылетающий в Италию. – «Я все это знаю, мальчик», – Элеонора нетерпеливо ждала. И Марио будто услышал ее: – Это предисловие, простите, не нужное.

Джоунс испачкал руки в моей крови и вытер их о газету. Я не дурак, миссис Уайтлоу, и не мальчик для битья, только смерть помешала бы мне прикарманить цепную бумажку с отпечатками пальцев Джоунса. Вот опа. – Лиджо протянул маленький пластиковый сверток. – Больше мне сказать нечего. – Он повернулся, чтобы уйти.

– Почему вы решили сказать именно мне, что вы… – Элеопора кивнула на сверток, – не мальчик для битья.

– Почему? – Лиджо на мгновение умолк. – Я думал, вы знаете, что есть вопросы, ответить на которые женщине мужчина не может. Только я хотел сказать вам это лично, а не полагаться на почту. Извините, что невольно оказался причиной известных неудобств. Но мы, итальянцы, знаем, как трудно их избежать, даже если ты держишься от всего в стороне. Прощайте!

– Спасибо за цветы.

Они разошлись в разные стороны, чтобы не встретиться больше никогда.

В номере гостиницы Элеонора развернула сверток: на куске газетной бумаги черными бурыми пятнами отпечатались все пять пальцев руки Джоунса, рядом, зафиксированные специальным составом, были оттиснуты отпечатки Лид жо. Марио позаботился и об этом. Да, он профессионал. Конечно, автограф Джоунса не автограф Харта. Но начальник любит подчиненного как сына. Поэтому есть надежда…

«Все прошло на удивление спокойно. Лишнее подтверждение тому, что страхи человека гораздо, болезненнее, чем реальная угроза. Наверное, излишними были все предосторожности с черноглазым курьером на велосипеде, а какой толковый мальчуган: даже не забыл, как я просила одернуть майку на обратном пути, чтобы дать попять– записка передана, Марио уведомлеп о реальном времени встречи. И вообще, вряд ли люди, покушавшиеся на Лоу, так могущественны, чтобы здесь, за тысячи километров, иметь полностью развязанные руки. И все же, и все же…»

Элеонора подошла к зеркалу, начала расстегивать кофту. Ус-та-ла…

– Откуда это «и все же»? – строго, как у дочки, спросила опа свое отражение. И тут же лицо ее скорчилось в капризной гримаске, и, покачивая головой, опа в манере Нэнси ответила: – Откуда-откуда. Оттуда!

Дальше действия миссис Уайтлоу для тех, кто сравнивал ее с компьютером, потребовали бы усиленных оправданий с точки зрения логики. Она привела себя в порядок, ыс забыв поставить при этом в маленькую вазочку цветы Марио, взяла сумочку и спустилась вниз. Правда, в походке обычно энергичного детектива проглядывала какая-то иере-шительыость. Отдавая портье ключ, Элеонора посматривала то на дверь из отеля, то на дверь в кафе, будто не зная, какую предпочесть. Через стекло второй она видела, как столики обрастают спешащими перекусить в перерыв служащими ближайших офисов и магазинов. И, наконец, направилась к ней. В зале пустовали лишь дальние от распахнутых окон места. Элеонора села неподалеку от ширмы, скры-ва’ющой вход на кухню, заказала довольно скромный обед и/тут же расплатилась.

В конце трапезы внимательный наблюдатель (если бы таковой находился в холле гостиницы) мог бы отметить, что женщина чем-то обеспокоена. Она незаметно переводила взгляд с двери в отель на уличную дверь, которые поминутно открывались и закрывались, к чему их в равной степени принуждали и желающие подкрепиться, и насытившиеся. Наверное, Элеонору в этот момент мог бы понять лишь сумасшедший полковник Макбрайд. О-о! Он-то всегда знал причину самых ужасных женских страданий.

Когда обе двери оказались буквально закупоренными двумя группами покидавших кафе посетителей, Элеонора, очевидно, не выдержала внутренней пытки и тихо прошмыгнула за ширму, возле которой сидела. Увидев у кухни обслуживающего ее официанта, она, краснея и запинаясь, показала спустившуюся на чулке петлю – ох, уж эти ненадежные чулки, на них уходит треть энергии деятельных женщин! – и тот мгновенно нашел выход для попавшей в затруднение иностранки: любезно проводил ее к лифту, на котором развозят пищу по заказам из номеров. Конечно, миссис Уайтлоу отблагодарила официанта, при этом прижав палец к губам. И конечно же официант в знак того, что он понял заокеанскую гостью и не выдаст ее женского секрета даже под пистолетом, экспансивно прижал к своей накрахмаленной груди всю пятерню. Оба остались в восторге друг от друга.

Дверь ее номера, несмотря на сданный портье ключ, была открыта. Элеонора, войдя, огляделась и заложила внутреннюю задвижку. И тут дала себе волю: небрежно стянула с плеч тонкий фиолетовый шелк кофты, скинула, не глядя, туфли, куда попало разбросала белье и упала на кровать лицом вниз, в прохладу простыни. Если бы не капала вода в кране! Что тогда? Тогда она чувствовала бы себя счастли—

вой. Нервное напряжение последних дней сказывалось неумолимо. Чудовищный кран все затихал и затихал, потом исчез и шум улицы, врывающийся сквозь распахнутое окно и…

Она проснулась от грохота, какого не слышала никогда. «Началось?» Так она иногда думала дома, когда незнакомый, раздирающий душу звук рассекал привычный шумовой фон. Ее старая школьная подруга призналась, что так же часто думает: началось? У всех внутри засел этот ядерный страх конца века, обычно он сворачивается клубком где-то в самой глубине сознания, не мешая огорчаться, любить, жить, но стоит ворваться в уши незнакомому грохоту, как на какой-то миг проносится в мозгу растерянное, безнадежное, катастрофическое: началось!

Элеонора подскочила к окну, внизу сновали автомобили, куда-то спешили пешеходы: обычный день, обычная улица, обычная суета. Справа из-за поворота выскочили пожарные машины и с ревом пронеслись вперед, еще через несколько минут промчались кареты «скорой помощи»: одна, две, три, четыре… Машины с красными крестами все прибывали и прибывали, выли сирены, над городом плавал запах гари.

«Что-то случилось? – Элеонора быстро оделась, потом, застегивая последнюю пуговицу, остановилась. – Случилось? Случилось. Я-то чего вскочила? Мало ли что может случиться в большом промышленном городе? На любой фабрике или заводе, напичканных химией и горючим. Куда я хотела бежать?» Она взглянула на часы: было десять минут третьего. «Впрочем, как раз пора спускаться к такси». И в этот миг зазвонил телефон.

«Брать или не брать трубку? А если Марио? Нет, он звонить не будет. Ни в коем случае. Наверное, его и в городе уже нет. Не буду». Элеонора взяла сумку с уложенными еще утром вещами. По нервам резанул вой полицейской сирены, и, внезапно испугавшись, что телефон замолчит, оставив ее в неизвестности, какая еще беда могла приключиться в ее жизни, Элеонора подошла к аппарату.

Портье сообщал миссис Келли – он просит прощения, ключ синьоры висит, но он решил все же попробовать, – прибыло заказанное ею в местный аэропорт такси.

– Что за тревога в городе? – спросила Элеонора. – Пожарные, «скорая помощь»…

– Катастрофа на железнодорожном вокзале. Синьора правильно делает, что предпочитает самолет. На этой грешной земле чаще случается плохое, чем на небесах.

«Два часа разницы так же эффективны, как и три, мистер Харт, – подумала Элеонора, кладя трубку и не в полной мере еще осознавая смысл происшедшего. – Спасибо вам, ваш поцелуй и впрямь спасителен. Но этот телефонный разговор… Его могли засечь. Как бы вы поступили в данном случае, мистер Харт?»

– Поздравляю, – сказал сэр Генри вошедшему Маллигену, – не ожидал. Вечно кто-нибудь что-нибудь перепутает: или время взрыва, или место, а то и город, в котором нужно произвести взрыв. Сработали четко на удивление. Я доволен вами, – сэр Генри произнес эту фразу официальным тоном бесстрастного благодетеля. – Я доволен вами и не оставлю без последствий ваше рвение.

Перед сэром Генри лежал свежий выпуск «Нью-Йорк тайме», очевидно из той части тиража, что успела все же подхватить сенсацию. На первой странице крупными буквами было набрано: «Взрыв вокзала в Болонье!» Рядом на столе высилась стопка других газет.

– Их опознали? – вяло поинтересовался сэр Генри.

– Сейчас там не до этого, – голос Маллигена дрожал.

Его утреннее бритье было прервано звонком из Болоньи. Агент сообщил: «Поскольку прослушивание телефона номера миссис Келли не было снято, оператор записал ее разговор с портье уже после взрыва».

Взгляд Маллигена упал на верхнюю газету в стопке. Заголовки кричали: «Чудовищное преступление! Гибель десятков невинных людей! Погибло восемьдесят пять человек! Кто вернет мне мать? Полиция разводит руками!»

«Произошла ошибка, – скажет сэр Генри, – если закрыть глаза на то, что эту Уайтлоу вместе с Лиджо нужно было уничтожить любой ценой». Но закрыть глаза на это он не сможет. Поэтому ошибка будет состоять в том, что сыщицу не уничтожили. Восемьдесят пять жизней в зачет не идут.

Харт; сидел у радиоприемника с застывшим лицом. «Неужели она погибла? Нет, нет, она умна и осторожна. Не могу поверить, чтобы она…»

– Я поставил банки во дворе, сэр, – сказал Джоунс и улыбнулся.

«Или мне кажется, или впервые Джоунс улыбнулся ши

роко и открыто, как будто что-то мучило его, а теперь решение принято и сомнения остались позади».

Не хочу сегодня, нет настроения.

– Пожалуй, вы правы, сэр, – Джоунс пожал плечами и вышел.

«Элеонора в Болонье, взрыв произошел в Болонье, взрыв чудовищной силы. Такое дело по зубам только профессионалам: или работали люди Генри, или другие высококвалифицированные специалисты под наблюдением и с согласия людей Генри. Никогда бы не подумал, что они зайдут так далеко. Поднять в воздух вокзал, погубить столько людей. Если жива, сюда ей возвращаться нельзя – это ясно. Исчезнуть? Как? Бросить дочь и никогда больше не появляться в стране? Нет, не то. Для нее такое неприемлемо, она слишком любит дочь и, наверное, этого…» – Харт поморщился, подумав об отношениях, которые существовали у миссис Уайтлоу с человеком, которого он сначала просто недолюбливал, потом начал ненавидеть.

Дэвид Лоу! Из-за него погиб доктор Барнс, славный парень, наивный, несмотря на интеллект, добрый идеалист. Из-за Лоу погиб Сол, сильный, озлобленный жизнью человек, у которого были все данные для успеха и которому всегда не везло. Теперь угроза нависла над миссис Уайтлоу. Что значит – нависла? Или опасность пронеслась над ней, случайно оставив в живых и взяв в счет ее временного избавления жизни десятков ничего не подозревающих людей, или… Надо звонить в Болонью. Если жива, настаивать, чтобы постаралась исчезнуть. Для него такой звонок – вызов сэру Генри и компании, а он до сих пор не знает результатов тестирования на детекторе лжи и никогда не узнает. И все-таки надо попробовать! Если честно, он поставил на себе крест.

Харт выбежал на улицу, доехал до ближайшего телефона, заказал Болонью. Потом был глупый разговор с администратором, который утверждал, что миссис Уайтлоу не числится в списке постояльцев. Харт ревел как зарезанный, путая иностранные слова, какие когда-нибудь слышал за свою жизнь. Наконец подтащили к телефону какого-то Кроуна, и этот смешливый соотечественник, приняв во внимание, что Харт из полиции, добился-таки для него вразумительного ответа:

– Миссис Келли из тринадцатого номера выехала всего час назад. Да, да, сыщица.

«Выехала час назад… – Харт прислонился к телефону,

угол металлического ящика впился ему в спину. – Что же, миссис Келли, больше мне ничего не удастся сделать. Ничего. Сэр Гспри доберется до вас раньше, возможно, еще в самолете».

Харт заехал в бар, подошел к стойке, вобрался на высокий стул, вцепился в полированную стойку.

– Налей, – кивнул он бармену.

Бармен открыл бутылку дорогого ирландского виски, в стакане заискрился слой толщиной в два пальца.

– Мало,'– выдавил Харт.

Бармен долил.

– Мало, – Харт хрипел.

Бармен долил еще.

– Мало, черт тебя дери! – взвизгнул Харт и, только когда стакан был наполнен до краев, одним глотком осушил его до дна.

– Еще? – спросил бармен.

Харт бросил взгляд, которым судьи смотрят на закоренелых преступников. Стакан мгновенно наполнился доверху.

А сэр Генри все еще благодушествовал. Он с удовольствием, стараясь не впасть в оскорбительную назидательность, поучал Маллигена.

– В Италии работать удобно. Всегда удобно работать там, где существует параллельная система власти. Когда Джон Маккафери уходил, он передал нам кое-какие связи в Италии. Вито Мичелли тоже, перед тем как его потянуло к парламентской деятельности, немало нам помогал. Если человек возглавляет военную разведку, он, надо полагать, может сообщать что-нибудь любопытное, хоть изредка.

Маллиген ерзал на стуле. Молодой человек выглядел заспанным, да и побрит наспех. «Не ночевал сегодня дома, сукин сын, – подумал сэр Генри, – и вряд ли был у своей красули, которая его так волнует. Сбегал налево. Ничего, как и выпивка, это еще не самый большой грех мужчины». °

– Странно, что Маккафери передал нам свои связи. Вы же говорили, сэр, что понятия «дружеская разведка» не существует.

Маллиген не знал, как сказать сэру Генри, что операция провалилась, понимая: чем позже он сообщит об этом, тем хуже ему будет.

– Конечно, мы всегда должны предполагать, что агенты

противника проникли во все взаимодействующие с нами службы. Но если Маккафери был так любезен, что рекомендовал нам Личо Джелли, почему было не воспользоваться его рекомендацией?.. Что-то мы разболтались на конкретные темы с конкретными именами. А вдруг у нас активированный микрофон в служебном телефоне, или вот здесь, под этим алебастровым пятнышком на стене, что-то вмонтировано, или кто-то шарит инфракрасным излучателем по окнам? А?

Сэр Генри довольно рассмеялся. Маллиген сделал последнее усилие над собой и с заметным волнением начал:

– Сэр!

– Слушаю вас.

– Дело в том, сэр, что операция потерпела провал.

– Не понял, – усмехнулся сэр Генри.

– Миссис Уайтлоу в момент взрыва на вокзале не было.

– Не понял, – повторил сэр Генри, и улыбка сползла с его лица.

Не говоря ни слова, пожилой джентльмен подошел к окну, впился глазами в раскинувшуюся внизу панораму.

«Карьере конец. Погиб. Точка. – Маллиген сжал губы. – Никого не будет интересовать, виноват я или нет. Кто-то должен ответить. И лучшей кандидатуры, чем я, не найти».

Сэр Генри потянулся, пальцем нарисовал на оконном стекле воображаемого чертика й сказал то, что Маллиген ожидал услышать в последнюю очередь:

– Ну что ж! Не получилось так не получилось. Ничего страшного, главное – компания не причастна к взрыву, там не было никого из наших работников. Внутреннее дело итальянцев: сами взорвали, пусть сами и разбираются. Всегда есть запасные варианты. Самолет… А, черт! Самолет придется оставить в покое – там наши с этим полковником. Но цепь, идущая к нам, состоит из двух звеньев, помните? Из двух! Неугомонной миссис и Харта.

Маллиген сидел с разинутым ртом, как рыба, выброшенная на берег, в голове у него, перекатываясь с балаганным грохотом, носилось лишь одно: спасен, спасен, спасен!

– Вы зеваете, Маллиген, – голос начальника стал строг. – И не потому, что проводите сумбурные ночи. Вы плохо анализируете докладные агентов. Зачем Лиззи Шо вызывала Барнса, когда его участь уже была решена? Ответьте на этот вопрос, и, я думаю, в голове у вас прояснится. Можно с рюмочкой.

Это была вершина достижений сэра Генри в дружеском

руководстве. Маллиген чуть не расплакался, преисполнившись такой нежности к сэру Генри, какая и не снилась даже его чувственной подруге. Красный и потный, он вылетел из кабинета.

Сонная жизнь Роктауна не была нарушена в этот день ничем из ряда вон выходящим. Ведь нельзя же считать таковым взметнувшиеся в изумлении брови миссис Розалин Лоу, когда из открытой машины она увидела бегущую по улице Лиззи Шо, явно чем-то взволнованную – та даже не поздоровалась с бывшей соперницей, матерью своего бывшего хозяина, наконец, богатейшей наследницей в настоящем. Но брови миссис Лоу взлетали и в любой обычной ситуации и потому не могли быть барометром.

«Может быть, что-нибудь с Марио? – подумала Розалин. – Этот ужасный взрыв. Впрочем, там вечно кого-то отравляют, замуровывают, взрывают… Все же надо потом заехать к Харту. Да нет, молодость забывчива, эта субретка уже и не вспоминает о мальчике, а опрометью бежит к новому избраннику». Розалин Лоу не всегда было за пятьдесят, она могла со знанием дела судить о девицах такого сорта.

Через час она сидела в кабинете начальника полиции. Перекинулась несколькими пустыми фразами с Джоунсом – Харт, сказали, отсыпается после ночного дежурства, – собралась уходить. Раздался звонок, и – да, да! – ее брови снова полезли наверх: ковбой, тупая деревенщина, снял трубку, отжал, ничего не сломав своей клешней на этой… на панели, крохотные рычажки. Разговор был недолгим. Джоунс молчал, лишь кивал и время от времени с интересом рассматривал носки ботинок, потом сказал:

– Конечно, сэр, я передам, все сделаю в точности, не беспокойтесь.

Положив трубку, он окинул Розалин еще более циничным взглядом, чем обычно.

«Вообще-то у этого молчуна больше мужского, чем в пачке из десятка горожан, хвастающих своими победами налево и направо, – думала она по дороге домой, – Хотя он тоже лишь прикидывается молчуном».

Вечером Джоунс заехал к Харту Начальник полиции лежал на кровати, широко раскинув ноги, грудь его блестела от пота, седая шерсть свалялась.

– Ио хотите проветриться, сэр?

– Пожалуй, ты прав, Джоунс, – передразнил Харт и нехотя поднялся.

Чудесный вечер опустился па город: тихое, ласковое, солнце почти утонуло в неподвижном море. Неистово пахли цветы. У Харта кружилась голова, то ли от выпитого, то ли от дурманящего запаха. Джоунс предупредительно открыл дверцу машины Харта.

– Поедем на моей? – без интереса спросил Харт и, не дожидаясь ответа, плюхнулся на переднее сиденье рядом с водителем.

Джоунс запустил двигатель, и машина покатила вперед. Харт с трудом пристегнул ремень па толстом животе и откинул голову на подголовник.

– Тебе нравится миссис Уайтлоу? – вдруг заговорил он. Джоунс внимательно смотрел на дорогу. – Как ты думаешь, moi’ бы я ей понравиться?

Джоунс пожал плечами. Еще раньше он как-то признался Харту, что, по его мнению, каждый может понравиться йаждому, надо только как следует постараться. Как Харт ни пытался выяснить, что Джоунс вкладывает в слово «постараться», так ничего и не добился. «Постараться – значит постараться, сэр, тут нечего ни прибавить, ни уба-’ вить. Всем нравится, когда их штурмуют».

– Вам звонили, сэр, – бесцветно сказал Джоунс, – просили передать: мир держится не на страхе, а на преданности.

– Не вяжись с ними, сынок.

Машину подбросило: Джоунс прозевал выбоину. Становилось темнее.

– Едем к Длинному логу? – Харт держал руки на животе, как примерный школьник.

– Пожалуй, сэр, там сосны, хвоя, там спокойно, вы отдохнете.

Что-то мешало Харту согласиться с этой оценкой местности, но он не додумал мысль, так же как и предыдущую, кивнул и задремал.

Очнулся он от сильного удара по голове. Привязной ремень впился в живот. Потом был еще удар и еще. Харт понимал, что удары – видно, рукояткой револьвера – наносил Джоунс. Теряя сознание, он попробовал пошевелить руками – его мощные кисти были стянуты наручниками.

Машина проехала дальше вдоль обрыва, что тянулся

справа. Джоунс выключил зажигание, вывернул руль вправо, ловко выскочил из машины, надавив плечом, подкатил ее к круто обрывающемуся склону.

«Зря нацепил наручники, он и не думает сопротивляться, а их найдут – лишняя морока: кто да что, да как? Бежать потом за ними вниз…» Джоунс поставил машину на ручной тормоз, обошел ее и поверх опущенного стекла снял наручники с Харта. «Фу, черт, а как же тормоз?)» Он снова обошел машину, через окно отпустил ручник, Харт не шелохнулся. Машина медленно покатилась к обрыву. Джоунс шел рядом, упираясь рукой в переднюю стойку.

– Надоело нищенствовать? – трудно ворочая языком, прохрипел вдруг Харт. Из угла рта сочилась кровь.

– Да, сэр, денег вечно не хватает, – тускло согласился Джоунс.

– Деньги – сила, сынок. Ты верно понял.

Последним сигналом извне для Харта стал полицейский «плимут», воровски спрятанный в кустах. И тут время остановилось. Их самолет – с Уиллером, сосредоточенно рассматривающим ладони, и Гурвицем за штурвалом – вырвался к цели, на мгновение завис над бухтой и пошел в крутое, пике на город. Пальцы Байдена ощутили привычный металл рукоятки пулемета…

Упав с обрыва, машина взорвалась. «Совсем нешумно, – подумал Джоунс. – Я-то считал: грохнет дай боже – звезды отлетят от купола». Он посмотрел на далекие звезды, крепко вбитые в небосвод, вывел из кустов «плимут» и медленно поехал по пустынному шоссе в Роктаун. Встречных не было. Рубиновый глаз низко летящего самолета прочертил густую синь. Накатила тошнота. Джоунс остановил машину, вылез. Шатаясь и ловя ртом воздух, подошел к одинокому дереву, обхватил шершавый ствол. Голова уперлась в бугристую кору, волосы упали на лоб. Вывернуло наизнанку. И сразу стало легче. Домой он возвращался, как после тяжелой болезни: ощущение слабости и нарождающейся силы. Ничего страшного. Ко всему можно привыкнуть.

Пройдут годы, Джоунс забудет прошлое, незаметно разъ едающее душу, станет злее, решительнее – заматереет, научится приветливо улыбаться, казаться открытым человеком, неглупым и располагающим к себе. Каждый день, каждую неделю, каждый месяц, ступень за ступенью он будет взбираться наверх, и все заговорят о нем: простой парень из народа, вот как ты, как я, как все мы, успехом обязан лишь терпению. Люди вверят судьбу молодому начальнику полиции. Почему бы и нет? Потом? Не исключены политическая деятельность, выборные должности, признание общества…

Так могло бы случиться. Харт отчетливо увидел всю жизнь Джоунса. Время остановилось. Напряжением воли не дав угаснуть сознанию, Харт представил падающую машину, срывающиеся вниз камни, облако пыли, взрыв и дымно-оранжевый шар, прыгающий по скрюченным кустам на дне оврага… и Джоунса, который приходит в себя после первого убийства. Последующие он перенесет уже легче.

Грузное тело стремительно метнулось влево – когда он успел отцепить ремень? – и пистолет из открытой кобуры Джоунса оказался в руках Харта. Второго и третьего выстрелов Джоунс не услышал. Споткнувшись после первого, он вытянул руки вперед, будто собираясь подтолкнуть машину, и рухнул в пыль.

Не месть руководила Хартом, а на удивление простая мысль: за всю жизнь он толком не попытался противостоять злу, всегда считал – бороться с ним бессмысленно. Пока машина катила к обрыву, а пули рвали рубашку Джоунса, взгляды сослуживцев встретились. Харту почудилось, что в глазах подчиненного мелькнула – неужели? – благодарность за избавление от грязи этого мира. Джоунс будто извинялся за то, что с ним сделали. Он предал близкого – правда, но и любил того, кого предал, – тоже правда.

В миг, отделяющий жизнь от смерти, Джоунс пережил лучшее из того, что ему было отпущено. Сползая в беспамятстве на дно машины, Харт еще раз прочел в глазах друга, палача, почти сына: что же с нами сделали?!