Текст книги "Час пробил"

Автор книги: Виктор Черняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

«Надо бы сказать: «За годы, прошедшие с тех пор, как я ушел», – было бы вернее. Не такая уж большая разница: мы расстались или я ушел, – и все же это не одно и то же. Совсем не одно и то же», – думала Элеонора. Поскольку они

пе расставались, а он просто ушел, у нее как-никак мемьше оснований для различного рода угрызений.

Л Джерри, оказывается, продолжал говорить:

– Не представляешь, как интересны тематические парки. Все абсолютно как в жизни…

– Не представляю, – тихо проговорила Элеонора, и Джерри стало неловко. «Надо же, несу такую ахинею, когда она минуту назад призналась, что, кроме тяжелых дней, у нее пе бывает других. Потому что волнуюсь, всегда волнуюсь, когда вижу ее».

– Извини, – буркнул Джерри, и опа подумала: «Все как и раньше. Он же пе прав, и он же недоволен – непостижимая логика».

И, как и раньше, когда острые углы сглаживала именно опа, Элеонора позаботилась о примирении:

– Что ты надулся, дурачок. Все в порядке. Что бы ни было, я хочу, чтобы прошлое не разъединяло нас, а делало близкими людьми. Мало ли чего не бывает в жизни? Бывший муж – звучит ужасно, как и бывшая жена. Но согласись, бывший муж не то же самое, что несуществующий муж. Мне не хочется потерять тебя. Совсем. То, что у нас было, зачеркнуть никто не может.

– Нцкто не может, кроме нас самих, – вздохнул Джерри.

– Мы же не умалишенные, чтобы это делать? Правда? Правда!

Джерри улыбнулся, и снова она потянула его в густую тень деревьев дальше от фонтана, к их скамейке, на которой много лет назад они перечувствовали то, что всегда остается у каждого как самое дорогое воспоминание, – молодость.

Наверное, потому, что до этого уголка парка почти никто и никогда не добирался, их скамейка прекрасно сохранилась.

– На ней, по-моему, никто так и не сидел после нас, – проговорил Джерри.

– Н сомневаюсь, – согласилась Элеонора. – Для этого надо быть совершенно бессовестным человеком.

– Вот только как можно было догадаться, что это скамейка паша? – Джерри опустился на край из крепко сбитых некрашеных брусьев.

– Проще простого! Тонкий человек обязательно должен был попять: на такой замечательной скамейке не могла когда-то не жить любовь, и неприлично селить сюда другую. В конце концов, мест для любви в мире гораздо больше, чем самой любви. Увы! – Она помолчала. – Я встрети—

лась, с тобой вовсе не для того, чтобы предаваться воспоминаниям. Тяжелые денечки продолжаются. Сделаешь, о чем я попрошу?

Джерри не мог понять, почему – то ли из-за места встречи, то ли из-за обаяния Элеоноры, которое с годами становилось ошеломляющим, – но сегодня он впервые подумал, не совершил ли ошибки, возжелав свободы. Во имя чего?

– Так сделаешь?

Джерри утвердительно кивнул и сжал ее пальцы. Элеонора прислушалась. Тишина. Лишь откуда-то издалека доносились звуки большого города. Маленький ручеек струился по каменному желобу и терялся в непроходимых зарослях кустарника дикой ежевики.

– Нужно поехать в столицу. Я дам адрес военного архива. Доступ туда открытый. Документы, которые мне нужны, рассекречены – прошло столько лет, – может, и не все, но то, что спросишь ты, безусловно, выдается без ограничений. Запомни фамилию – Уилбер. – Она повторила: – Уиллер. С начала сорок пятого года и до конца войны служил на Окинаве. Постарайся выяснить о всех его перемещениях, с кем он служил непосредственно перед окончанием войны. Все, что покажется странным, расскажешь мне. Тебя, конечно, никто не будет ни о чем спрашивать. На всякий случай, ни при каких обстоятельствах не произноси эту фамилию, просто возьми документы того периода и ищи, как будто ты полусумасшедший книжный червь.

– Глядя на меня, в это вряд ли кто поверит, – пробовал возразить розовощекий Джерри.

– Ерунда. Разве сейчас можно делать выводы по внешнему облику человека. Человек с лицом пастора может оказаться профессиональным развратником, а человек с рожей профессионального преступника – любимым и почитаемым паствой священником. Ничего не записывай. Вернее, наоборот. Записывай все что угодно: названия кораблей, фамилии командиров частей, число самолетов и их типы, но чтобы фамилия Уиллер не проскочила ни разу ни вслух, ни на бумаге. Понимаешь? Для меня это вопрос жизни и смерти. Ты знаешь, я люблю шутить, но сейчас совершенно другое дело. Совершенно… Не думай, я долго колебалась, прежде чем обратиться к тебе. Поверь, у меня нет более близкого человека.

– Не думаю, – Джерри поджал губы, – не думаю. Когда звоню тебе по вечерам около двенадцати, и никто не подходит…

Он махнул рукой и отвернулся.

– Это совсем другое дело. Ты же понимаешь: близкий человек и человек, с которым ты близок, потому что так удобнее или еще по каким-то обстоятельствам, – разные вещи.

– Сколько времени могу копаться в архиве?

– Чем скорее, тем лучше. Денег я дам. Это деньги человека, который поручил расследование.

– Не нужно. – Джерри наклонился и завязал шнурок ботинка. – Я давно собирался в столицу. Есть кое-какие дела.

– Приятные? – спросила Элеонора, шляпка совсем съехала ей па ухо и сейчас придавала вид озорной девочки-подростка.

– Как тебе сказать? – Джерри испытывал явное смущение.

– Как есть. Я все должна знать. Раз уж мы договорились навсегда оставаться близкими людьми, значит, я должна знать и о твоих привязанностях, и о разочарованиях, и об ошибках. Кто же тебя предостережет, если не я?

– Почему-то в моих предостережениях ты не нуждаешься?

– Я женщина. Мы более осторожны. Потом, предостерегать женщин – бессмысленно, а на некоторых мужчин предостережения действуют прямо-таки гипнотическим образом. И еще, Джерри, чтобы на работе никто не знал, куда ты поедешь. Или лучше, чтобы знали, но совсем не то, что на самом деле. И чтобы никто из сослуживцев не сомневался, что ты поехал туда, куда сказал. Придумай что-нибудь. Когда вернешься, не звони мне, на обратном пути сделай пересадку, а лучше две. Начну звонить тебе через три дня и до тех пор, пока не застану. Все.

– Могу задать вопрос? – Джерри волновался, кровь прилила к лицу.

– Конечно.

– Когда я был у тебя в последний раз, ты выставила меня и… и сказала, что я уже больше… что мы не будем… что вообще…

– Джерри! Ты невыносим, – Элеонора перевязала пояс потуже, поправила шляпку.

– Понимаешь, – начал Джерри, – у меня иногда бывает такое сильное чувство, так тянет…

– Не надо, не надо объяснять. Прекрасно понимаю. И у меня иногда бывает такое сильное чувство, и слава богу, что оно у нас бывает, но сейчас не время обсуждать все это.

Они поцеловались. Джерри поднялся, отряхнул пиджак и тихо сказал:

– Не понимаю почему, но мы действительно самые близкие люди.

Элеонора рассмеялась:

– Видишь, я права. Я всегда права, а разве можно жить с женщиной, которая всегда права? Конечно, нет. Так что ты поступил единственно верно, когда ушел. Выходит, и ты прав. Получается, что и ты прав, и я права – вот почему нам удается поддерживать прекрасные отношения.

– У меня когда-нибудь башка треснет от твоих разговоров!

Джерри взял ее за руку, несколько минут молча смотрел на ту скамейку. Только когда начал накрапывать дождь, они пошли в обратную сторону, по дороге договариваясь кое о каких мелочах.

Джерри был без машины. Сначала миссис Уайтлоу думала подбросить его, потом решила: не стоит, чтобы его видели в ее машине. Тем более что именно он поедет завтра в столицу. Распрощались у фонтана. В этот момент подача воды прекратилась, и чудище беспомощно застыло с открытым ртом. Дети закричали. Ретивые матери бросились выяснять, кто посмел лишить удовольствия их чад.

Харт сделал все, что мог, организовал поиски на широкую ногу. Все внушительно и профессионально. Доктор Кейси опознал тело Барнса. Когда доктор протягивал Харту официальное заключение, начальник полиции спросил:

– Как его расчленили?

– Циркулярной пилой.

Харт поморщился:

– До или после?

Кейси недоуменно взглянул на него.

– Конечно, после.

Харт облегченно вздохнул.

После кошмарной встречи с миссис Уайтлоу Сол Розенталь несколько раз порывался увидеться с Хартом наедине. Сол был совершенно растерян. Смерть Барнса потрясла его.

«Может, удрать? Нет. Они выкопают и из-под земли. Факт побега посчитают признанием. Признанием того, что

у Сола Розенталя рыло в пуху. Да, да, я знаю, что было тридцать пять лет назад, и потом я делал, что велели, выполнял отдельные поручения – так это, кажется, называется». Если говорить начистоту, зачем Дэвиду Лоу понадобилось, начиная с двадцати лет, переводить огромные суммы на счета тех организаций? Зачем? Он и войны-то не видел. И ничего не сделаешь, когда богатый сумасброд начинает раздавать денежки налево и направо. Нет, скорее, только налево. Лучше бы пил, гулял, развратничал, как его мама, например. Трудно понять, где правые, где виноватые: те, которые за вооружение, или те, кто против. Спроси любого с глазу на глаз, никто воевать не хочет. С другой стороны, подкармливать фрондирующих юнцов – антиправительственный акт.

Сол обхватил голову руками: «Не знаю, не понимаю, не хочу лезть во все эти дела. Хочу жить, смеяться, греться на солнце в белой панаме, чтобы не напекло лысину. Кто-то зарабатывает кучу денег на военных подрядах, кто-то строит яхты и тискает самых дорогих шлюх, из тех, на которых посмотришь, а у нее на лбу крупными буквами написано: боже упаси вас даже думать о чем-то скабрезном. Конечно, с такой фирменной эмблемой они дерут сумасшедшие деньги. Где же взять денег на всех? Ласки гораздо меньше, чем желающих к ней приобщиться. Не хватает тепла. Кризис человеческой энергетики. Нет человеческого тепла. Вот где узкое место. Раз нет тепла, приходится платить за него колоссальные деньги. Человек не может без тепла. Скажем, если замерзнешь на морозе, то можно хлопнуть стакан и прийти в себя. А если замерз без человеческого тепла, чем спасаться? Чем? – Сол засеменил по комнате. – Куда меня несет, куда?! Думаю о какой-то ерунде. Барнсу что. Он – одиночка, а на мне дочь. «Я, – думает она, красота ненаглядная, – сама по себе». Дудки! Без меня ее дело – труба. Совершенно не приспособлена к жизни, да что теперь об этом говорить».

Когда его просили стать компаньоном Лоу, те, кто приказал, имели в виду, что он погреет руки: ради бога, их это не волновало. Они хотели только одного – максимально запутать дела Лоу. Но Лоу не тот мальчик, чьи дела можно запутать. Они обещали поддержать его, Розенталя, в случае чего. «Не бойтесь прогореть! Мы всегда протянем вам руку!» Он, конечно, не верил, и правильно делал. Никто его не поддержал, когда они вляпались в историю. Но у Лоу запас прочности гигантский, а у него фу-фу! Он остался на мели.

«Ничего, ничего, мы вам компенсируем потери», – говорили они. Ничего подобного! Может, они хотят компенсировать его потери так же, как Барнсу? Циркулярной пилой? И Харт тоже крутит: «Я думаю о том, как нам выпутаться из $той истории». Как же! Выпутаешься теперь, после всего, что было. Пойти к Лоу? Рассказать ему все, как есть. Спустит с лестницы и скажет: «Я ожидал от вас любого идиотизма, только не такого!» И потом, его, наверное, все время пасут. Сунься он к Лоу, и его песенка спета. Барнс – только начало, это и дураку ясно. Может быть, Харт решил принести их в жертву, лишь бы выскочить самому? Непохоже на Харта, но, когда дело идет о собственной шкуре, кто поручится за чье-то благородство.

«Благородство – чудная штука в полумраке ресторана: с обаятельной улыбкой на устах вещать какой-нибудь дуре о любимой маме, которой ты, преисполненный самых благих порывов сын, не забываешь преподносить цветы ко всем семейным торжествам. И не только цветы, но и деньги. Например, такие. – Сол вытащил из кармана долларовую монету, на которой был отлит профиль Сюзан Антони, известной суфражистки прошлого века. – Доборолись! Равенство! Бабы не бабы! Мужики не мужики! Черт знает, что на уме у Харта! До чего докопалась миссис Уайтлоу? Пронырливая бестия, с усмешкой и явным превосходством молитвами Сюзан Антони взирающая на затюканных современных мужчин».

На четвертый день после встречи в парке Элеонора дозвонилась до Джерри.

– Где пропадал? – кокетливо начала она.

– У меня тоже есть личная жизнь, – сумрачно заметил Джерри, показывая, что ему понятна игра Элеоноры. – Слава богу, пользуюсь кой-каким уважением в своей фирме: стоило только намекнуть о небольшом неурочном отпуске по личным обстоятельствам, не возникло никаких недоразумений. Шеф отдела лишь заметил несколько устало: «Может, наконец вам удастся наладить семейную жизнь?»

Джерри не добавил, что тот, естественно, имел в виду новую семейную жизнь, и весьма удивился бы, узнав, что имело смысл говорить о налаживании только старых семейных отношений, если вообще его подчиненный стремился к прелестям семейного очага, серьезно потускневшим в глазах нынешних представителей сильного пола.

– Может, предложишь сходить в кино бывшей жене?

– В кино? Вообще-то я хотел вечером поработать, но если настаиваешь…

– Ты же иногда настаиваешь в известных обстоятельствах.

Разговор был самым невинным. Пикировка бывших супругов, которые до сих пор не безразличны друг другу, хотя и скрывают свои чувства по возможности и тщательно.

– Что бы ты хотела посмотреть?

Это был уже вполне конкретный вопрос, и от ответа на него многое зависело. Еще в парке они договорились, если Элеонора скажет: «Очень много слышала о фильме Спилберга «Тайные контакты третьего порядка», – это означает: положи бумажку с фамилиями и адресами под ту скамейку в парке сегодня вечером. Если Элеонора скажет: «Пойдем на «Звездные войны» Лукаса», – это означает: можно подождать до завтрашнего утра, тайник там же. Идея заключалась в том, что встречаться непосредственно они не должны были. Если за ними велось наблюдение, то преследование должно было начаться только в том случае, если бы свои дома покинули и Джерри, и миссис Уайтлоу одновременно, если же кто-то из них покидал дом в одиночку – значит, встреча не планировалась, и контакт исключался. В парке за ними не следили – это не вызывало сомнений. Значит, к варианту запасного тайника, который тоже предусмотрели, прибегать было не нужно.

– Очень много слышала о фильме Спилберга «Тайные контакты третьего порядка». – Элеонора поморщилась: «У Спилберга тайные контакты, у нас с Джерри тоже тайные контакты, вся жизнь– сплошные тайные контакты…»

– Видишь ли, – пробасил в трубку Джерри, – нигде поблизости вроде не идет, а выбираться далеко не хочется: дождь собирается. Давай отложим до следующего раза.

– Как хочешь, – как бы обиделась Элеонора и съязвила: – Я тоже буду теперь на некоторые твои просьбы так отвечать.

«Наверное, те, кто нас слушают, считают меня идиоткой. Тем лучше! Красивые идиотки вызывают у мужчин наименьшее уважение, граничащее с пренебрежением». Ах, как бы она радовалась, если бы у ее незваных опекунов возникло чувство пренебрежения к ней: от пренебрежения до беспечности всего лишь шаг, малюсенький шажок. А о большем и мечтать не приходится.

– Звони, – вяло предложил Джерри и опустил трубку.

«Прекрасно, – думала Элеонора, – он что-то откопал, иначе не было бы слов видишь ли».

Накануне звонил Лоу. Он сказал: «Вы совсем забыли меня». Она ответила: «Что делать? Нет времени. На вашем деле мне не разбогатеть, приходится браться за другие». Они вежливо распрощались.

Сразу же после этого был еще телефонный звонок. Незнакомый голос произнес: «Пока вы ведете себя благоразумно. Это нас радует. Даже перестали ездить в Роктаун». – «Я взялась за другое дело, – как старым знакомым, буднично пояснила Элеонора. – Теперь мне придется ездить совсем в другую сторону от Роктауна, но, увы, чаще, чем хотелось бы».

Элеонора готовила своих опекунов: скоро она начнет ездить по адресам людей, которых отыщет в архиве Джерри, людей, так или иначе соприкасавшихся с Уиллером. Это опасно, но другого выхода не было, если не считать второго варианта, придуманного с Дэвидом. Почему второго? Просто так. Не было первого варианта, и третьего – тоже, а второй был.

Когда она собралась ехать в парк, дождь шел уже вовсю. Щетки лениво сбрасывали воду с лобового стекла. Машин было мало.

«Хонда» остановилась у стоянки перед парком. Элеонора набросила плащ, завязала бантиком тесемки капюшона и направилась в бар. Ни души. Элеонора выпила стакан сока, краем глаза наблюдая за стоянкой. С того момента, как она села за стойку, мимо не проехала ни одна машина. Парк расположен далеко от центра. Движение здесь не интенсивное, особенно в ненастье, когда в старых аллеях и на ипподроме делать нечего.

«Жаль, погода скверная: гораздо легче затеряться среди множества людей в теплый солнечный день, чем брести одной по пустынному парку в дождь и грязь».

Она покинула бар и не спеша направилась по дорожке, ведущей в глубину. Дошла, не оглядываясь, до площади с фонтаном. Обогнула чудище, по металлическим чешуям которого стекали потоки дождевой воды, и посмотрела назад, в сторону бара. Ее никто не преследовал. Дорожка была пустынна. Только несколько дней назад эта площадка, залитая солнцем, с детьми, плещущимися в воде, казалась райским местом. Теперь, в лужах, с нечищеными ржавыми трубами на дне бассейна, безлюдная и тихая, она производила впечатление самого унылого места на земле.

Миссис Уайтлоу обошла большую лужу, легко перепрыгнула через маленькую и углубилась в чащу мокрых кустов. Ручеек в каменном желобе превратился в мутный ревущий поток, который нес пластиковые пакеты, листья, пучки пожелтевшей травы, клочья газет… Вот и та скамейка. Элеонора оглянулась, посмотрела под ноги, поддела носком круглую пробку. Пелена дождя скрывала все на расстоянии нескольких метров. Элеонора поставила ногу на скамейку, подняла юбку и сделала вид, что поправляет чулок. Когда ее руки скользнули к щиколотке, она неуловимым движением просунула правую под скамью и нащупала маленький скользкий комочек. Мгновение – и он в сумке. Дождь усилился. Она еще раз самым тщательным образом разгладила чулок, потом проделала ту же операцию на другой ноге и пошла обратно.

Только войдя в бар, Элеонора поняла, что нервничала. Одна в безлюдном парке, в дождь… «Имею право выпить. Машин мало, как-нибудь доеду потихонечку, а то зуб на зуб не попадает. Холодина и мокрота». Бармен мгновенно выполнил заказ. Элеонора опорожнила стакан так быстро, что сама удивилась. Тепло разлилось по телу. «Что там, в этой бумажке? Хоть одним глазком… Нет. Сейчас нельзя. Только в машине. И то, когда отъеду на приличное расстояние». Придвинула бармену кредитную карточку. Всюду за еду и ночлег она старалась расплачиваться ими. Кредитные карточки избавляли от необходимости брать с собой в дорогу крупные суммы наличными.

Отъехав несколько кварталов, Элеонора остановила машину, заперлась изнутри, выключила щетки, достала из сумки клочок бумаги, развернула его и прочла: «Извини, что так мало. Только семеро. Вот их фамилии и адреса». Дальше шло перечисление. Элеонора несколько раз внимательно перечитала записку – двое жили в другом конце страны, их она проверит в последнюю очередь. Больше ей не понадобится изрядно помятая бумажка. Она включила зажигание, разорвала записку на мелкие кусочки и, когда машина разогналась миль до семидесяти, вышвырнула пригоршню конфетти в окно. Ветер и дождь мгновенно растащили то, что было запиской, в десятки самых невероятных мест.

«Итак, сначала пятеро. Брукс^;—летчик, Шоуп – техник, Моуди – врач, Марден – в прошлом военный переводчик и Амаллори – офицер-интендант. Логично начать с врача. Все-таки коллега Барнса-Уиллера, да и живет сравнительно недалеко».

В полдень следующего дня Элеонора сидела в клинике доктора Моуди.

С вежливой, одинаковой для всех, улыбкой секретарша сказала, что ее примут минут через десять.

Элеонора села в кресло и уставилась на красочный плакат весьма скорбного содержания. Он висел слева от двери в кабинет мистера Моуди и сообщал об «основных причинах смертности». Элеонора лениво скользила глазами по безжалостным строкам:

 

«Только сифилис и почки нас радуют, – размышляла она, – что касается убийств, с моей точки зрения, все в полном порядке – я еще долго не останусь без работы. Кажется даже, работы с каждым годом становится все больше и больше. – Элеонора посмотрела на заостренный носик пожилой секретарши. – Ну и пьют, конечно, от души, пьяниц стало вдвое больше, что бы там ни говорили о тяге к скромной жизни».

Секретарь перехватила ее взгляд и произнесла:

– Жуть!

– Пожалуй, – согласилась миссис Уайтлоу.

– Что творится, что творится! – секретарь явно скучала. – В мое время нам тоже всего хотелось, как и вам, но тогда в обществе царила формула: «Ну что вы, этого делать нельзя!» А теперь? Теперь ваша воля – законодатель поведения, самосдерживание никого не волнует. Зачем сдерживать себя? Жизнь коротка! Все решают личный выбор и собственные вкусы. Куда мы идем?

Она соскочила с кресла неожиданно ловко, подбежала к Элеоноре и, склонившись, как заговорщица, зашептала:

– Вы верите в предсказания? Я верю. Как не верить, если предсказатели еще в сорок девятом году предупреждали об убийстве Кеннеди, о скандале с Никсоном… И Садат, конечно, был обречен. За пятнадцать лет предсказывают, и в яблочко! Как не верить? Мне особенно нравится Тенни Хейл.

Он считает, что после двухтысячного года разразится ядерная война, все пойдет прахом, останутся лишь маленькие островки цивилизации, управлять ими будет Россия. Представляете? (Элеонора чуть отодвинулась от возбужденной собеседницы.) Хейл утверждает:, на полуострове Юкатан в Мексике будут найдены старинные манускрипты. Они прольют свет на происхождение всех религий и многих естественно-научных законов, в том числе явления антигравитации. Мы будем парить в воздухе, как птички! Представляете? Вы верите в бога? (Элеонора промолчала.) Хейл считает, что с двухтысячного года христианство снова будет цвести в России и Китае. Конечно, они иногда путаются, бедняги-предсказатели. Один, например, считает, что скоро запретят сигареты во всем мире. Сигареты меня не волнуют! Я не курю, не пью и не колюсь. Меня интересует, явится ли Антихрист и будет ли ужасное Армагедонское сражение? Остальное не так уж важно…

Дверь кабинета неслышно раскрылась, и на пороге показался худощавый мужчина, из тех, о которых говорят – без возраста.

– Миссис Уайтлоу? Вы еще живы? Мэдж – чудесная женщина, но, поверьте, ее необузданный темперамент часто ставит меня в тупик.

Он взял Элеонору за локоть, провел в кабинет, усадил в кресло и только после этого сказал:

– Извините, вам пришлось туго. Слушать ее – сущая пытка. Она прекрасный секретарь, опытный и аккуратный, не то что молоденькие красотки, но немножко не в себе: ни мужа, ни детей, один Антихрист на уме и русское коварство.

В кабинете царила прохлада. Мистер Моуди был внимателен. Он сидел не шелохнувшись, пока Элеонора говорила, и только постукивал пальцем по крышке стола.

– Вот, собственно, и все, – закончила миссис Уайтлоу. Моуди положил руки на подлокотники вертящегося кресла и, не скрывая разочарования, начал:

– Я-то думал, у меня появится очаровательная пациентка. Даже прикинул, как через два-три посещения приглашу вас на ужин. Ай-я-яй, так подвести старого Моуди. – Он прищурил глаза. – Значит, вас интересует Уиллер? Это было страшно давно. Мы вместе служили. Он – способный хирург, ничего не скажешь. Несколько замкнутый человек. Мы с ним не были дружны, так, раскланивались при встрече. Сам я нейрофизиолог, так что профессионально нас мало что связывало, а люди мы разные. Потом его отозвали куда-то. Обычно офицеры, которых отзывали, устраивали непышные проводы. Уиллер уехал не прощаясь. Такой человек. Что с ним стало – не знаю, да и знать пе хочу.

Нс вызывало сомнений: Моуди искренне хотел быть полезен, но знал пе больше, чем сказал.

– Спасибо. – Она уже взяла сумочку со стола и вдруг спросила:

– Доктор, почему болезни почек можно побороть, а с алкоголизмом и насилием ничего сделать не удается?

Моуди попытался обхватить руками бескрайний полированный стол – ничего пе вышло, тогда он скрестил их па груди и вкрадчиво, как опытный врач потерявшему всякую надежду пациенту, ответил:

– Почки – болезнь тела. Алкоголизм – болезнь души. Как, впрочем, и насилие. Тут медицина бессильна.

Доктор поднялся вслед за Элеонорой и с сожалением посмотрел на нее.

– Жаль, ничего не смог для вас сделать. Не сочтите за пошлость, я много старше, да и по тону должно быть понятно – ничего предосудительного в моих словах нет: вы чертовски хороши, поверьте. Должен же я сказать хоть что-то приятное.

С этими словами он протянул визитку на кремовой бумаге с причудливым золотым вензелем в правом углу.

– Если когда-нибудь понадоблюсь как специалист, по этой визитке вас пропустят моментально. Как ни хочется продолжить наше знакомство, бог свидетель, я не желаю, чтобы вы стали моей больной.

– Никому не говорите о сути моего визита. – Элеонора смиренно склонила голову.

– Не сомневайтесь!

Моуди вышел вслед за миссис Уайтлоу в приемную, они тепло распрощалис и секретарь вызвалась проводить миссис Уайтлоу даже без напоминания доктора Моуди»

Оставшиеся полдня Элеонора потратила на телефонные разговоры с Бруксом и Шоупом: она специально уехала за несколько десятков миль от дома и говорила со случайной бензоколонки. Ни Брукс, ни Шоуп ничего сообщить об Уиллере не могли. Надеяться оставалось на переводчика или интенданта: в противном случае ее ожидало непростое путешествие через континент.

Миссис Уайтлоу вернулась домой, преодолев тоскливые мили от бензоколонки до своей спальни. Дорога оказалась утомительной, результаты нулевые. Как ни странно, именно сейчас помощь Моуди пришлась бь как нельзя кстати. Итак, из пяти удобных кандидатур три отпали. Круг поисков сужался – оставалось только двое в пределах досягаемости, но, если визиты и к ним ничего не принесут, надо будет отправиться к Харту и сказать: «Поразмыслив на досуге, я пришла к выводу – покушался на Дэвида Лоу аферист Марио Лиджо. Отчего бы он бежал из города так поспешно? Обидно, что я сразу не прислушалась к вашим словам. Гибель Барнса? Скорее всего, прискорбное совпадение, и к делу Лоу доктор Барнс никакого отношения не имел. Поиски убийц Барнса не входят в мои планы: во-первых, меня никто об этом не просил, во-вторых, своих хлопот по горло. Единственное, что смущает, – обстоятельства покушения: стрельба, крики, уверения Лоу, что он видел нечто невообразимое. Может, так перепугался, что принял красавчика Марио и за безобразного паука, и за убийцу с чулком на лице? Может быть». Она бы и думала так, если бы за прошедшие дни не узнала Лоу ближе.

Элеонора прошла в ванную комнату, разделась, несколько минут придирчиво осматривала себя в зеркало. Придвинула тапочки к самому краю большой неглубокой ванны и легко переступила через бортик. Вода била чуть в сторону, Элеонора направила на себя конусообразную никелированную душевую головку. Ее недавнее приобретение – душевая головка, сокращающая расход горячей воды без потери давления. Продавец, заворачивая покупку, любезно разъяснил: «Приобретая эту головку, вы помогаете человечеству отсрочить энергетическую катастрофу. Спасибо!» Элеонора опустила пакетик в сумку и заметила: «Спасибо вам! Теперь я буду относиться к себе с большим уважением – как-никак я помогаю человечеству избежать катастрофы». – «Не избежать, а отсрочить», – терпеливо поправил продавец. «Пусть отсрочить – и это немало». – «Конечно, мибсис», – согласился продавец, и они обменялись приветливыми улыбками.

Элеонора завернулась в халат и забралась в мягкое кресло из гарнитура, который они купили с Джерри еще в первые годы совместной жизни.

За окном было тихо. Вдруг загремели выстрелы, они приближались. Элеонора бросилась к окну. На ее улицу сворачивал грузовик с прицепом, разрывая гулкую тьму выстрелами крупнокалиберного пистолета: у него было что-то не в порядке с шинами или с выхлопом.

Элеонора вошла в спальню, разделась и, не накрываясь – было душно, – долго лежала на махровой простыне, открыв глаза и не выключая света.

Завтра она позвонит миссис Лоу, попросит денег. Та уже морщит нос, когда Элеонора обращается с подобного рода просьбами. Что делать? Расследование требует расходов. Оговоренный гонорар она получит, когда дело будет закончено. Сейчас же ей понадобятся деньги для оплаты билетов и гостиницы, хотя Элеонора стремилась избегать ночевок в других городах, – ее ждала Нэнси и очень капризничала, когда мама на ночь не возвращалась домой. К тому же Элеоноре не хотелось лишний раз уговаривать няню. Завтра же надо выехать к мистеру Мардену, бывшему военному переводчику. А если его не будет на месте? Из дома Элеоноре звонить нельзя, к Моуди она просила позвонить Джерри, чтобы узнать, не уезжает ли куда доктор, будет ли на месте.

Элеонора поднялась, оделась и спустилась к машине. Она проехала два квартала и из будки телефона-автомата позвонила в город, где жил Марден.

– Кто вы? – У Мардена был приятный, интеллигентный голос. – Частный детектив? Боже мой, уж не попала ли моя супруга в неловкую ситуацию? Не попала? Прекрасно! Дело касается событий далекого прошлого? Ну что же, конечно, конечно. Отчего бы не помочь? Около десяти у меня встреча в торговом центре буквально на несколько минут, после чего я в вашем распоряжении. Договорились.

Элеонора села в машину и на черепашьей скорости поехала вдоль тротуара. «Мне не хватает Дэвида и не хватает времени, и чем больше не хватает последнего, тем больше не хватает первого. Желание молча смотреть в глаза, слушая неспешный рассказ о достоинствах струнных инструментов эпохи возрождения, просто распирает меня. После встречи с Марденом – даст она что-нибудь или нет – сразу поеду в Роктаун. Только на минутку загляну домой».

Она с удовольствием посмотрела на флакон дорогого одеколона, который купила ему в подарок. Кроме Джерри, подарков мужчинам она никогда не делала. Если возникло такое желание, то можно с уверенностью утверждать, что к Дэвиду Лоу у нее особое отношение.

– Наконец-то позвонил. Я извелся.

Сол полулежал на диване, представляя блестящее от пота лицо Харта.

– Времени нет, пришлось покрутиться, разыскивая тело Барнса.

– Да ну? – с издевкой спросил Сол.

– Не валяй дурака! Заеду через полчасика. Разгребу тут кое-какие бумажки – и к тебе. Может, и раньше, если получится. Пиво есть? Наше? Отлично. Привезти чего-нибудь солененькрго? О’кей! Скоро буду. Жди.

Розенталь положил трубку и обратился к дочери:

– Перестал тебе звонить? Предположим. Но я-то что могу сделать? Взять вас обоих за руки, подвести к кровати, взбить подушки и сказать проникновенным голосом Санта-Клауса: мой наказ – не вылезайте отсюда суток этак десять, милые голубки. Так? Я с ним разговаривать не собираюсь. Слава богу, Дэвид не мальчик, да и ты… – Он помолчал. – Ко мне сейчас приедет Харт, я не хочу, чтобы он видел тебя здесь.